Ирликово вино, похоже, действует на меня одним — единственным способом: когда я хочу проскользнуть незамеченной, мне это удаётся в абсолютно любой ситуации, даже если на меня в шесть глаз внимательно смотрит группа лучших телохранителей на планете. Конечно, нехорошо подставлять бедных парней, они — то не виноваты, что Азамат за меня переживает, но…
Нет, я поначалу пыталась смириться, в конце концов, у всех заметных персонажей есть телохранители, и ничего, живут как — то, не жалуются. А я, вообще — то, Императрица, куда уж заметнее. Так что два дня я честно терпела. Телохранители ненавязчиво болтались где — то вне поля зрения, и мне предлагалось просто забыть об их существовании. Естественно, мне это ни фига не удалось — шерсть дыбом на загривке всё время напоминала о сверлящих взглядах. На самом деле, я не очень — то верю, что чужой взгляд на себе можно почувствовать кожей или волосами или чем там его принято чувствовать. Но когда точно знаешь, что следят, тут и не в такое уверуешь.
Однако на улице — это ещё полбеды. Беда начиналась в помещении. Если в трактире охранник ещё может раствориться так, чтобы я его не замечала, то, например, у Янки в больнице уже никак. Или у больного дома.
С этим — то и возникли проблемы. Не могу же я впустить охранника в помещение, где оперирую. Да и просто осматриваю. Вот нужно мне поставить больному ректальный градусник, а тут телохранитель стоит, таращится. Ну, это я утрирую, конечно, но суть та. Или, скажем, хочет мне человек пожаловаться на импотенцию, а тут, опять же, стоит этот амбал, у которого явно с потенцией всё в порядке, а насколько нерушимо его обещание конфиденциальности — большой вопрос. Вот и проблема. А наедине с больным меня оставлять не хотят — устав не велит. Если уж охранять, то круглые сутки. Конечно, после долгих переговоров на повышенных тонах с участием начальника охраны, Ирнчина и Азамата, мне удалось добиться, чтобы за мной следили только на улице и в общественных местах, но, как говорится, осадочек остался.
А потом я осознала, что они записывают мои передвижения. То есть, у каждого с собой в телефоне навигатор, который отмечает моё местонахождение с периодичностью в сколько — то минут. Это чтобы если вдруг меня потеряли из виду в локации, где я раньше бывала, они знали, куда я тут могла направляться и где меня искать. То есть, у них есть файл, где написано, куда я когда ходила!!! Нет, ну ребят, всему есть предел.
Вот так я и начала от них прятаться. Сижу — сижу в беседке с Алэком, встаю ноги поразмять — и опа, кустами — огородами на соседнюю улицу, а там и до моста недалеко. Потом, у реки, они меня отловят снова, а я что, я гуляю, разве вас предупреждать надо? В норме, конечно, ускользнуть от профессионалов я бы не могла, потому и грешу на Ирликово варево, в других — то областях оно мне удачи не сильно добавило.
Зато через несколько дней таких развлечений охранная команда явилась к Азамату в полном составе и расторгла контракт. Дескать, охранять вашу жену не берёмся, она походу трансгрессирует, за ней разве что демон уследит, а у людей шансов нет.
— Рыбонька, — укоризненно говорит мне Азамат вечером после этого знаменательного события. — Ну зачем ты от них пряталась? Они ведь ради твоей безопасности за тобой ходили.
— А что толку? Если какой — нибудь знающий решит меня заловить, они всё равно ничего сделать не смогут, раз уж с одной мной не справились.
— Это верно, — вздыхает Азамат. — Но они бы хотя бы своевременно поняли, что перед ними знающий. Или ещё какая опасность. Я вот теперь даже не знаю, через полдюжины дней намечен первый выезд, так брать тебя с собой или нет, ещё забредёшь куда — нибудь…
— Выезд?! И ты молчал?! Азамат, я всю осень жду не дождусь этих выездов! Да и вообще, как это ты можешь меня не взять, я что, кошка, что ли?
Азамат поднимает руки в жесте поражения.
— Шутка это была, шутка! И я не молчал, мы только сегодня утвердили дату. Конечно, мы все поедем, и Кир, и Алэк тоже, по традиции Императоры всегда ездили с семьёй, людям же охота посмотреть, кто ими правит и будет править. Но ты готовься, что к тебе выстроятся очереди страждущих, а я в это время буду общаться с наместником и разруливать местные дрязги. С детьми тебе Тирбиш поможет, конечно, но всё — таки, хорошо бы кто — то ещё рядом с тобой был. Может, знакомый кто — нибудь… У Тирбиша брат есть, неплохо дерётся. У Убржгуна сын…
— Котик, если я буду лечить страждущих, мне не нужны посторонние грязные сапоги в смотровой. Мы это уже обсуждали.
— Ну да, да — а, — вздыхает муж. — Но ты всё — таки подумай, вдруг найдётся какое — нибудь решение, чтобы и тебя устраивало… и мне было не так страшно.
Он лежит на боку на застеленной кровати, опершись на локоть, и теребит вылезшую из покрывала нитку, не глядя на меня. Я с усилием убавляю свой ореол высокомерного негодования и подсаживаюсь к Азамату на кровать.
— А чего тебе бояться — то? Какому психу может понадобиться мне вредить, а? Давно бы уже забыл эту историю и расслабился.
Азамат снова тяжело вздыхает.
— Не могу я расслабиться. Всякий раз, как я расслабляюсь и решаю, что ну теперь — то всё будет хорошо, тут же происходит какое — нибудь безумие. А ты такая, уж прости, непуганая, ты доверчивая, не ждёшь от людей подвоха, да ведь кто угодно… — он перебивает себя и трёт лицо, видимо, пытаясь справиться с волнением. Я подползаю поближе и беру его за руку. Цвет лица у него какой — то неровный сегодня.
— Ты не заболел у меня? — спрашиваю. — Что — то выглядишь нездорово.
— Да меня каждый раз в озноб бросает, как ты из дому выходишь, после этой истории со знающим! — выпаливает Азамат, и тут же отводит взгляд. — Прости, не сдержался.
Я беру его лицо в ладони и разворачиваю к себе. Температуры нет, значит, просто так себя накрутил.
— Эй, ну ты чего, — шепчу. — Разве можно так психовать? Жила же я как — то тут до сих пор, и никто меня не трогал.
— Ага, кроме зияний, джингошей, бога смерти, лесного демона и знающего!
— Ты передёргиваешь, кроме джингоша мне никто…
— Лиза, одного достаточно, понимаешь? И духовник может не справиться, и Ирлик — хон не успеть. Ты даже не представляешь себе, как я боюсь тебя потерять.
Я напрягаюсь.
— Вот это я как раз хорошо представляю, — говорю. — Если помнишь, я как — то раз потеряла любимого человека. Вернее, я думала, что он был любимый, но это дело десятое. И за тебя я волнуюсь, потому что ты ешь урывками и постоянно устаёшь, причём давно. Меня если что в людном месте любой прохожий защитит, а ты вот сам себе угроза. Кто мне обещал, что после истории с Киром Старейшины выделят тебе время на общение с семьёй?
— Так они выделили, я это время с Киром занимаюсь, — пожимает плечами Азамат.
Упоминание Кира вгоняет меня в тоску. Парень взялся за учёбу с таким рвением, как будто больше его на свете ничего не интересует кроме как буквы разбирать.
— Киру тоже побольше отдыхать надо, — замечаю. — Он только и сидит над книжками, как гриф.
— Ну вот, поедем на выезд, развеется, — пожимает одним плечом Азамат. Но взгляд снова не на меня и такой же напуганный. Целую в щёку, с удовольствием отмечая, что кожа почти выровнялась, потом в губы, несколько раз, всё требовательнее, потому что не получаю ответа. Не о том думает. Обнимает меня, утыкается носом мне в шею, недовольно сопит. Он действительно боится, осознаю я. Внутри конденсируется неприятный холодок. Вот этот большой, сильный, тёплый,
мой
мужчина боится. Как я боялась, когда он гонял джингошей. Сидела и ткала гобелен на кухне, съёжившись, и не могла принять более удобную позу даже когда всё затекло. Потому что было страшно спугнуть временное затишье, жутко, что я вот сейчас пошевельнусь, а мир шатнётся — и привет. Тогда я обо всём этом не думала, но теперь постепенно всплывают образы… Хоть к Алтошиному аналитику иди.
Азамат храбрее меня, ему страх движения не стесняет. Но это не значит, что с ним всё иначе. Прижимаюсь к нему крепко — крепко.
— Котик, — шепчу, — я всё понимаю. Я подумаю. Ты только не переживай так. Я не буду ходить одна. Подберу себе охранника. Со мной всё будет хорошо, обещаю.
Он вытаскивает голову из тепла между моей шеей и подушкой, как страус из песка. Улыбается. И наконец — то возвращает поцелуй. Это каждый раз так прекрасно, когда он так близко, что между нами стираются границы, и он всегда точно знает, что я захочу сделать в следующий момент — я уверена, он не угадывает, просто мы так синхронизированы, что у непонимания просто нет шансов. Наша любовь, как танец — в ней нет места неловкости, запинке, мы чуем ритм друг друга и подаём сигналы вибрацией ресниц и температурой кожи, бессознательно, соматически. Я люблю смотреть на него, но знаю, когда надо закрыть глаза, чтобы его не смутить. Но когда он вот так запрокидывает голову и втягивает воздух сквозь сжатые зубы, я знаю, что могу смотреть сколько угодно, потому что он в этот момент слепнет, и не видит хищный восторг на моём лице, и не знает, что эта конкретная женщина любит глазами. Боже, как же ты прекрасен, неужели — это — всё — моё…
Я пристраиваю голову у него на плече, стараясь не положить слишком много волос ему в рот. Всё равно, как ни верчусь, он мотает головой и убирает ползучий локон с губ, потом гладит меня по макушке.
— Лиза?
— М?
— Я знаю, что ты смотришь.
— Куда? — я оборачиваюсь к нему и снова закрываю ему пол — лица кудрями, будь они неладны.
— На меня, — поясняет он, приглаживая мою шерсть.
— Э?..
— Ты отворачиваешься, чтобы меня не стеснять, но я всё равно замечаю.
— Ну — у…
Он сползает пониже, чтобы наши лица были на одном уровне. На его лице выражение озадаченное. О — хо — хо.
— Тебе действительно так нравится? — спрашивает вкрадчиво.
— Н — ну да, — пожимаю одним плечом. — В смысле, если б не нравилось, я бы не стала, ты ж понимаешь, телу не прикажешь и всё такое…
Он смотрит на меня некоторое время, изучающе — точнее, это моя догадка, потому что я — то взгляд поднять боюсь. Напорется, не поверит. так уже было.
— Не прикажешь… — повторяет он эхом. — Что ж, раз нравится… смотри. Я хочу сказать, можешь не прятаться. Я… — он снова замолкает и продолжает, как будто только что осознал и очень удивился: — я не стесняюсь.
Обещать — то я обещала, но ситуации это совершенно не меняет. Таскать за собой пару амбалов мне ничуть не больше улыбается сегодня, чем вчера. Ну ладно, до Янкиного дома меня может проводить охранник. И подождать в приёмной, пока мы наобщаемся. А меня всё это время будут мучить угрызения совести, что задерживаю человека без необходимости. Ну и что что ему за это платят — его таланты можно использовать гораздо практичнее, чем для просиживания штанов. О — хо — хо, как бы это такое мозг отключить? Хотя от отключённого мозга — то как раз самая большая опасность.
В общем, охранника я всё — таки с собой притащила, твёрдо сказав себе, что спокойствие Азамата важнее чужого времени. Посадила я этого лба в приёмной играть в телефон, а сама пошла с Алэком на осмотр. И очень хорошо, что охранника со мной не было, когда из — за угла розовым вихрем вылетела Орива, вцепилась мне в плечи и оттащила в тёмный угол с воплем «Хотон — хо — о-о — он, я щас такое расскажу — у-у!!!»
Алэк изумлённо икает.
— Тише ты, я же с ребёнком! — шикаю я, приходя в себя. — И вообще больше никогда так не делай, я теперь с охраной хожу, ещё зашибут ненароком!
— Я попробовала! — перебивает меня Орива. — С ним!
Я пару раз моргаю прежде чем вспоминаю, о чём она может говорить.
— С этим… Шатуном, что ли?
— Да — а, да — а! — с энтузиазмом кивает Орива. — Кстати, у него имя двурукое и очень красивое!
Двурукое имя — это на «й», то есть, и с певчими, и с глухими сочетается. Ну, по крайней мере обойдётся без драм. Я, правда, весьма приблизительно представляю, что бывает, если люди с неподходящими именами пытаются пожениться, но знаю, что ничего хорошего.
— Я очень за тебя рада, — говорю. — Ну и как ощущения?
Девица слегка розовеет.
— Ну, когда он наконец понял, чего я от него хочу, то… — она розовеет сильнее и несколько раз заправляет за ухо прядь волос, которая и не думала выбиваться. — В общем, в этих ваших фильмах всё правда. — Она прикрывает рот ладонью и продолжает почти шёпотом: — Я так удивилась, когда это почувствовала… До последнего была уверена, что всё выйдет, как обычно. И главное, Шатун — то сначала понять не мог, если я уж решила ему дать, то зачем оттягивать и какими — то странными вещами заниматься. А потом как пошло… В общем, он тоже очень удивился. И думал, со мной так всегда. А я ему такая говорю, мол, нет, только с тобой так здорово. Я вам скажу, у него взгляд был… Короче, мы ещё два раза попробовали, и он очень — очень старался, — Орива улыбается во все тридцать два зуба и многозначительно хихикает. Я чувствую себя прям — таки совратителем малолетних.
— Очаровательно, — ухмыляюсь. — Пациенты не шарахаются от твоего плотоядного оскала?
Орива закатывает глаза.
— И вы туда же! Меня Яна уже второй день в смотровую не пускает, говорит, у меня «на лице написано», что я «нашла себе грелку в постель». Про лицо она меня так напугала, я сразу побежала в зеркало смотреть, подумала, вдруг кто пошутил…
— Я представляю, как Яна радовалась, — говорю, сама с трудом сдерживая смех.
— Ну а мне откуда знать, что это ваше земное выражение какое — то? — обижается Орива. Но долго делать серьёзное лицо она не может, улыбка неумолимо возвращается. — Короче, спасибо вам огроменное, я теперь такая счастливая! Мне кажется, я даже умнее стала. И смелее. И Шатуну я гораздо больше нравлюсь теперь. Он даже пошёл на другую работу, чтобы получать побольше и поухаживать за мной нормально. Хотя теперь — то чего, лучше б ужин готовил к моему приходу.
Она пожимает плечами и отмахивается.
Я качаю головой в любимой манере Старейшины Унгуца. Значит, всё — таки дело не в генах и не в воздухе, а в подходе. Ох, чувствую я, что бы там Азамат ни говорил, а социальные устои Муданга очень скоро начнут рушиться. За Ориву я бесконечно рада, но вот как изменится положение муданжских женщин, когда мужики поймут, что секс нужен всем в равной степени? А уж что будет, когда окажется, что люди нравятся друг другу мимо воли богов… Неодобренный брак, внебрачные дети… Надо менять отношение к безродным.
— Ты понимаешь, — говорю Ориве, — что представляешь собой уникальный эксперимент?
— Вроде того, — ухмыляется она. — Яна мне советутет статью написать, но я пока стесняюсь. Если я просто напишу, что, мол, мне Хотон — хон кое — чего посоветовала, и теперь всё здорово — вас ведь порвут, чтобы узнать, в чём соль. То есть, надо сразу подробно написать, так ведь? Ну вот, а я стесняюсь. И потом, а вдруг Шатун мне разонравится. Или я ему. Вот будет позорище… Я лучше подожду пока, спешить — то некуда.
— Это могло бы осчастливить многих людей, — замечаю. — Но и создать проблемы многим людям тоже. Так что делай как знаешь. Про меня и Янку вся планета шушукается, устрицы мы или нет. Про тебя скоро тоже начнут, а там два возможных объяснения — либо этим можно заразиться, либо научиться. И, я думаю, многие захотят научиться. Так что будь готова делиться опытом.
— Да я вот как раз подумала, — кивает Орива. — Может, предложить Эсарнай перевести те фильмы? Ей, наверное, тоже будет интересно, у неё вон какой муж красивый, — Орива многозначительно приподнимает брови.
Я отвечаю ей тем же.
Наше мимическое общение прерывает Алэк, которому надоело на мне висеть неподвижно.
— Пошли, обсудим, пока молодой человек будет занят, — предлагаю я, помогаю Алэку повернуться в слинге поудобнее. Когда постоишь с ним наперевес подольше, начинаешь задумываться о коляске. Тяжеловато уже. Наверное, всё — таки будет крупный мужчина. Сейчас попрошу Янку посмотреть по ДНК вероятный рост…
Под впечатлением от генетического прогноза, отправляюсь к Эсарнай, предварительно кинув ей сообщение. Алэк, судя по всему, всё — таки будет гигантом, а вот глаза у него останутся голубыми. Мне, честно говоря, в это не очень верилось, потому что очевидно ведь, что чёрно — карие доминируют, а голубые могут получиться только если бы у Азамата в рецессиве тоже были голубые. Но откуда им там взяться у чистокровного муданжца, если тут даже у богов и демонов один — единственный цвет глаз? Однако похоже на то, что у Алэка в этой доминантном аллеле какой — то сбой, поэтому вместо него проявляется рецессивный. Не иначе, Ирлик постарался, уж очень это подозрительно. Сам Алэк на прямой вопрос хитро улыбается и кокетливо сует в рот кулак.
— Хотон — хон, мне вас провожать? — окликает меня охранник уже на выходе. Упс, а я про него и забыла совсем.
— Э, да, пожалуйста, — киваю.
Он странно на меня смотрит, видно догадывается. Может, поболтать с Алтонгирелом, вдруг есть какая — нибудь охранная магия или что он там практикует, чтобы обойтись без телохранителя, а? Может, духа какого — нибудь можно ко мне приставить, сверхъестественные существа меня не так напрягают, как люди…
Из окон кухни Эсарнай пахнет чем — то необычным, вроде как выпечкой, которую муданжцы не делают. Правда, чад в этой кухне царит вполне муданжский — не видно ничего.
Мне открывает степенного вида дядька с чистым столичным выговором и, указав охраннику на подсобку, провожает меня наверх, в «кабинет госпожи». Слово «кабинет» он произносит с особой важностью и, мне кажется, некоторой иронией — ну какой у муданжской женщины может быть кабинет? Зачем?
Однако это и правда настоящий кабинет. Посередине стоит большой стол, украшенный по бокам невероятно тонкой и искусной деревянной мозаикой маркетри. На наклонной крышке стола мозаики нет, потому что там экран. Я, кажется, даже знаю того единственного мастера, который может сделать такое сочетание искусства и технологии — у его жены проблемы с перееданием. И знаю примерно, сколько это чудо может стоить. Похоже, Экдал всё — таки разорился на подарок беременной супруге.
Но на этом красота не заканчивается: сбоку от стола на расписной треноге отдыхает огромная, почти метр высотой, электронная книга в узорчатом кожаном переплёте. Такую штуку, хоть и раза в два поменьше, я видела у бабушки — ей на юбилей институт подарил. Это собрание ключевых литературных произведений земной культуры.
Стены в кабинете вместо гобеленов покрыты плотной мозаикой из репродукций картин и фотографий статуй и зданий, тоже земных. От двери влево начинается античность, вправо восточные цивилизации, а за спиной у Эсарнай они сходятся в современности. Даже потолок задействован — на нём приклеена карта. Сама хозяйка сидит в исполинском вертящемся кресле, обитом синим бархатом. По — моему, она немного похудела, несмотря на беременность.
— Вот это да — а-а — а… — выдыхаю я, осматриваясь. — Да у вас тут прям музей Земли…
Даже Алэк перестаёт теребить пёстрые бусы, которые я специально для него надеваю на прогулку, и крутит головой по сторонам, удивлённо тараща свои генетически невозможные глаза.
— Ой, Лиза, вам нравится? — польщённо улыбается Эсарнай, вскакивая с кресла. — Садитесь, садитесь, тяжело ведь с ребёнком.
— Да вы фанат, — качаю головой, погружаясь в кресло. Кажется, оно ортопедическое.
— Ну не совсем фанат, но мне очень интересно, — смущается она. — У вас такая долгая история, и страны все разные… И чем больше я узнаю, тем интереснее становится.
— Я рада, что вы нашли своё призвание, — усмехаюсь. — Но у вас теперь всё так серьёзно, что я даже сомневаюсь, стоит ли вам предлагать этот проект.
— Конечно предлагайте! Что вы, Лиза, я всегда с радостью! Без вас я бы никогда не догадалась, что на свете столько интересного! И потом, одно дело — узнавать что — то для себя, и совсем другое — делиться с другими. У вас перевод какой — то? Я тут недавно прикупила несколько медицинских словарей… — она принимается сворачивать окна на экране стола, чтобы докопаться до нужного. Там слоёв десять, по — моему. У этой штуковины и мощность соответствует дизайну. Чувствую, Экдал сидит на гречке…
— У меня перевод, — говорю, — но не совсем по медицине. Там несколько фильмов о том, как правильно заниматься сексом.
— Ух ты! Это же, наверное, будет очень сложно перевести! — восклицает Эсарнай с горящими глазами. — Там ведь, наверное, будет много всяких вещей, которые для землян само собой, а для нас очень стыдно… Ой, вы знаете, я тут недавно записалась на он — лайн курсы по развитию литературного стиля, вот и посмотрим, чему я там научилась! Давайте скорее!
Она спешно разгребает угол стола от приложений, чтобы туда вписалась моя флэшка. Стоит пластинке с информацией коснуться экрана, как тут же возникает окно с каталогом содержимого. По — моему, Экдалу и на гречку уже не хватает.
— Какое у вас удобное устройство, — замечаю. — Муж подарил?
— Не — ет, это я сама себя порадовала, — гордо улыбается Эсарнай, поглаживая стол по ручкам ящиков.
— Да что вы говорите! — всерьёз удивляюсь я. — Это же, наверное, ужасно много стоило!
Муданжцы любят похвастаться ценой своих покупок, по крайней мере, мужчины. Ну и женщины с богатыми мужьями тоже. Эсарнай же немного смущается.
— Да, Экдал даже попросил меня всем говорить, что это он купил, а то неприлично… Но вам — то я врать не буду. У меня просто поднакопились кое — какие деньги, да ещё ненужные украшения продала, а тут недавно один местный купец предложил подработать. Он хотел на Гарнете торговать с другими планетами, а сам на всеобщем плохо говорит, вот и попросил перевести ему каталоги, буклеты там всякие… к кому с таким делом идти, как не к гарнетке? Всеобщим свободно владеют вы, Император да Старейшина Унгуц. Ну, может, ещё пара книжников и пяток наёмников, но что бы они понимали в шубах? А я ему всё написала красиво, как в гарнетской рекламе, да ещё посоветовала, как оформить. Потом он меня рекомендовал своему другу — ювелиру. Сейчас ведь все начинают с другими планетами торговать, Император со Старейшинами специально для этого условия создают. Так что вот и вышло, что я себе заработала на подарок, да ещё на курсы хватило.
— Ну муж — то не обижается? — спрашиваю, вспоминая, как паниковал Азамат по первости, если я что — то покупала на свои деньги.
— Он решил, что это у меня от беременности голова повернулась, — хихикает Эсарнай. — Ну ладно, давайте уже посмотрим, что там в фильмах, мне же так интересно!
Самое удивительное — что содержательная часть фильмов не производит на Эсарнай никакого впечатления, она даже не краснеет. Зато сразу кидается рыться в словарях в поисках определения слов «чувственность» и «эротично», а потом, сияя очами и прикусив губу, накидывать по десять вариантов, как это можно выразить на муданжском. Я вполне уверена, что половину из этих вариантов она никогда бы не произнесла вслух, а экран — то стерпит, что ему.
Алэк тем временем обнаруживает, что если пощупать край стола, на нём происходят всякие изменения — выезжают яркие панельки, открываются красиво оформленные окна словарей… Приходится быстренько найти ему в Сети детскую игрушку для развития движения рук, но всё равно ведь чужие файлы гораздо интереснее. Поняв, что Эсарнай уже углубилась в работу, я осторожно её отвлекаю.
— Ну, я так понимаю, за проект вы берётесь? Вы тогда прикиньте, сколько вы бы хотели за него получить, всё — таки большая сложная работа, и довольно важная…
— Э, да, конечно… — Эсарнай оборачивается и кивает, хотя по глазам видно, что мыслями она где — то в поисковике.
— Вот и отлично, в таком случае я пойду, наверное? — говорю, вставая и отцепляя Алэковы хватучие ручонки от ручки ящика.
— Ой, а вы спешите? Пообедать не останетесь? — Эсарнай наконец возвращается в реальность и фокусирует взгляд на мне.
— Не знаю… Могу и остаться, наверное… — теряюсь я.
— Ой, останьтесь обязательно! Я же вам не сказала, у меня новый повар! Как раз подарок от мужа — эспажанец!
Я на секунду задумываюсь, с каких пор Экдал стал рабовладельцем и неужели джингоши докатились до того, чтобы торговать людьми с подвластных планет.
— Пойдёмте, пойдёмте, — призывает Эсарнай, распахивая дверь в коридор. — Представляете, Экдал для меня специально нашёл эспажанского повара, который согласился полететь на Муданг! Он, правда, совсем не говорит по — муданжски и почти не говорит на всеобщем, но мне хватает и того, что он понимает слова «пицца», «ризотто» и «бурито», и он абсолютно прекрасно их готовит!
К концу её стремительной тирады мы оказываемся в столовой, отделённой от кухни гобеленовой занавеской с изображением запечёной индейки и бутылки вина.
— Сэсар! — зовёт Эсарнай сквозь занавеску. — Обед готов?
— Обэ — эд… — откликается оттуда звонкий тенор. — Момэнт!
И правда через секунду из жара кухни является… Сэсар. Он лет сорока, немного
ниже меня
ростом, кругленький, абсолютно лысый, с пышными блестящими усами из — под которых блестят кристально белые искусственные зубы. Экдал и впрямь расстарался…
При виде меня с Алэком Сэсар выдаёт трель, из которой я разбираю только «сеньора бланка» и «ниньо энканто» и ещё несколько восторженных эпитетов. Этот журчащий поток речи сопровождает внушительных размеров поднос с дымящейся ярко — красной пиццей. У меня от одного вида глаза слезиться начинают.
Впрочем, когда мы усаживаемся за стол и получаем по солидному ломтю сего кулинарного произведения, обнаруживается, что оно совсем не острое и действительно очень вкусное. Пожалуй, получше, чем я обычно делаю, и уж точно лучше того, что получается у дворцовых поваров.
— Я вижу, вы нашли своё счастье, — усмехаюсь я, остужая кусочек теста с сыром для Алэка, которому совершенно необходимо лично удостовериться в съедобности всего, что попадает мне в рот.
— О да, Сэсар просто бог кухни! И к тому же он такой душка! Говорить совсем не умеет, но дочери мясника уже передрались за него с дочерьми зеленщика, представляете! — Эсарнай рассказывает обо всех этих персонажах с умилением, как о хомячках. Кастовое общество, да — да.
Уходя от Эсарнай, я всё же вспоминаю забрать охранника. Может быть, я рано поставила на себе крест, и на самом деле привыкнуть к сопровождению не так трудно. Надеюсь, надеюсь.
Дома у меня всё по — прежнему. Кир стабильно сидит и читает. Азамат купил ему бук и поставил детские программы для обучения алфавиту, так что теперь если Кир не может разобрать какое — то слово, набирает его на клавиатуре (что ему пока что существенно проще, чем писать от руки) и слушает произношение. Там же, в буке, есть и прописи — стилусом по сенсорному планшету до абсолютного идеала под контролем компьютера. Если Азамат учился по таким же, неудивительно, что у него каллиграфический почерк.
Азамат встаёт в безумную рань, чтобы освободить вечер, и после обеда приходит заниматься с сыном. Кир учится читать вслух с выражением, это компьютер проконтролировать не может. Судя по тому, что мне слышно из — за двери, учится Кир хорошо. И то сказать, если весь день сидеть над книжками, хочешь не хочешь, а научишься. Он теперь даже ест меньше, чтобы побыстрее вернуться к прерванному занятию. Правда, не могу сказать, чтобы его словарный запас увеличивался или хотя бы изменялся — как раньше отвечал односложно, так и теперь. Азамат иногда заставляет его пересказывать прочитанное, но ребёнок давится, заикается и сводит сотни страниц к двум предложениям.
Собрание книг в гостиной начинает показывать дно, и это при том, что собственно литературу Кир читает только днём, а вечером они с Азаматом разбирают более трудную публицистику.
— Ты не думаешь, что вам надо как — то разнообразить занятия? — осторожно интересуюсь у Азамата в редкий момент, когда он есть в поле зрения, а Кира нет. — Он у тебя с утра до ночи учится без передыху, не говоря уже о том, что Алэк забыл, как ты выглядишь.
— То — то он так крепко спит по ночам, — хмыкает Азамат. — Видать, я в кошмарах не снюсь. Ничего, Лиза, Киру совсем немного осталось. Я считаю, раз он так рвётся к знаниям, надо этим пользоваться, ему ведь очень много надо наверстать. А нагуляться успеет.
Я пожимаю плечами, но на следующий день выгоняю Кира вместе с книжками и буком в беседку в саду, подальше от посторонних глаз и ушей. Тирбиш ставит у беседки раскладной манеж, я запускаю туда Алэка, сама сажусь рядом с ним играть. На улице прохладно, но умеренно, тепло одетый ребёнок чувствует себя вполне комфортно, да и я не мёрзну. Кир поначалу маньячно читает и стучит по клавишам, но потом потихоньку начинает отвлекаться: то Алэк запищит, то птичка на перила сядет поинтересоваться, нет ли вкусненького, то жёлтый лист на голову упадёт. Пару раз краем глаза замечаю, что ребёнок бросает своё занятие и с интересом оглядывается вокруг, а то и вовсе запрокидывает голову и смотрит в небо. Но едва он заподазривает, что я на него смотрю, как тут же возвращается к учёбе.
Через перила в беседку свешиваются нижние ветви нугового дерева с гроздьями недозрелых ягод. Дозревают они с первым снегом и всю зиму кормят птиц и древесных грызунов, ягоды эти тогда становятся липкими, как нуга. Той весной мы с Азаматом их ели. А сейчас они ещё сочные, немного похожи на актинидию, только с косточками. В общем, я их потихоньку объедаю с ветки. Кир украдкой наблюдает за мной, а когда я отвлекаюсь на Алэка, тоже срывает ягодку и, пригнувшись за экран бука, пробует. Через несколько минут я отхожу подобрать игрушку, которую Алэк швырнул через бортик, а когда возвращаюсь, Кир прячет за стопку книг несколько гроздей. Дальше он потихоньку от них отщипывает по ягодке.
— Ты ещё не проголодался? — спрашиваю.
Он вздрагивает и мотает головой.
Мы продолжаем заниматься своими делами до обеда, потом втягиваемся в дом.
Азамат приходит с работы вымотанный, но полный энтузиазма.
— Милый, ты не устал? — спрашиваю заботливо. — Что — то выглядишь неважно.
— Ну так я уж двенадцать часов на ногах! — отвечает он. — Ничего, переживу! Кир, как твои успехи?
Кир как раз собирался сунуть ложку в рот, но быстро кладёт её обратно в тарелку.
— Я всё прочитал и переписал десять страниц, как вы велели.
Вздыхаю. Это не ребёнок, а солдат какой — то. И ведь не скажешь, что Азамат особо грозен или требователен, не орёт, не наказывает. Кстати, вначале, кажется, Кир был с ним на «ты». Видимо, титул с «тыканьем» не сочетается.
Вечером, когда Азамат отпускает Кирову душу на покаяние и приходит ко мне под бок, я снова делаю попытку воззвать к разуму.
— Азаматик, мне кажется, всё — таки противоестественно для мальчика так усердствовать. Я боюсь, как бы он не заболел. Да и ты сам при таком графике долго ли выдержишь?
Азамат обнимает меня и целует, сонно бормоча:
— Ничего, вот поедем на инспекционный выезд, тогда и отдохнём оба.
На этом он благополучно засыпает. О — хо — хо. Что — то многовато у нас планов на этот выезд, успеть бы всё и не умереть. Как бы и правда к Алтоше идти не пришлось. Хотя я сомневаюсь, что в случае чего у него получится достучаться до Азамата, если уж у меня не выходит.
За завтраком Кир выглядит странно и периодически забывает, зачем у него в руке ложка. Похоже, встал ни свет ни заря и теперь ничего не соображает. Уложить его обратно не представляется возможным, но надо хотя бы проветрить. Как раз у меня вызов подвернулся.
— Мне сегодня понадобится твоя помощь, — говорю.
Кир несколько оживляется.
— Какая?
— У брата Азамата дочка заболела, я пойду её лечить. Но этот самый брат, Арон, всё время лезет под руки и боится всяких процедур. Мне нужно, чтобы ты его занял разговором, пока я буду осматривать девочку.
Кир неуверенно кивает.
— А о чём с ним говорить?
— Да о чём хочешь. Он занимается разведением элитных овец с супермягкой шерстью, у нас тут все постельные принадлежности от него. Охотиться любит, можешь об этом поболтать. Ещё у него сын есть, младше тебя и странноватый… В общем, ты парень изобретательный, что — нибудь придумаешь.
— Это надолго? — хмурится Кир. — Мне ведь ещё читать…
— Не знаю, сколько это займёт времени, но я Азамату всё объясню, и он поймёт.
— Ну хорошо, — соглашается Кир.
Арон поджидает нас у порога дома жены, нервно топчась на месте, и сразу бросается ко мне.
— Хотон — хон! Я так рад, что вы пришли! Прямо не знаю, что делать, вы бы её видели, это какой — то кошмар, как же она будет жить, а вдруг это не лечится, жена совсем голову потеряла от горя!..
— Тихо! — рявкаю я, прерывая бесконечный словесный поток. — Вот знакомься, это Кир, ты его ещё не видел. Пошли внутрь.
Арон облегчённо замолкает, явно радуясь тому, что кто — то другой принял командование, и проводит меня в комнату девочки, обставленную в безумных малиновых тонах. Я тут же выпираю их с Киром за дверь и остаюсь с пациенткой один на один — не будет же сердобольная муданжская мать сидеть с больным ребёнком, ещё заразится…
У девочки оказывается элементарная ветрянка. С точки зрения муданжцев это, конечно, ужасная болезнь — всё лицо в волдырях, ещё бы. Тем более никто ведь не проследил, чтобы ребёнок не чесался, так что вид и впрямь жутковатый. Ветрянкой муданжские дети болеют редко, и это обычно значит, что иммунитет чем — то ослаблен, в норме — то подобная зараза к ним не липнет. Анализы показывают неправильное питание — такое впечатление, что девочка завтракает, обедает и ужинает медовыми конвертиками. Я даю ей детскую микстуру от зуда с лёгким снотворным действием, обмазываю заживляющим кремом и иду объяснять Арону про диету и пищевые добавки. Земные иммуномодулянты муданжцам подходят плохо, так что я стараюсь без крайней необходимости их детям не давать. Скорее бы Азамат уже решился вступать в экономический союз, тогда можно было бы дать грант на исследование муданжской физиологии, а так к нам ни от одной приличной лаборатории никто не едет, только миссионеры какие — то всё рвутся.
В гостиной Арон увлечённо демонстрирует Киру звериные шкуры, видимо, охотничьи трофеи. Кир глядит сияющими глазами и вслушивается в каждое слово Арона, травящего охотничьи байки.
— Этого вот мы с друзьями загнали два года наз… о, Хотон — хон, ну что? — прерывается Арон, заметив меня.
— Да ничего страшного, — говорю. — Я этим тоже в детстве болела, следов не останется. Вот крем, чтобы лучше заживало, вот снадобье, чтоб не чесалось.
Арон вздыхает с облегчением.
— Ой, спасибо, Хотон — х…
— Хуже другое, — перебиваю его мрачным тоном. — Проследи, пожалуйста, за тем, что твоя дочь ест и сколько, иначе она так и будет болеть. Сейчас я тебе выведу допустимое меню для этого возраста.
Сажусь и открываю бук.
— Как же я прослежу? — удивляется Арон. — Она ведь с женой живёт, с ней и ест.
— Как хочешь, так и проследишь, — кривлюсь я. — Если твоя жена ест то же, что твоя дочь, то проживёт недолго. Прикажи повару готовить то, что я напишу… Вообще, где Алтоновч — то?
— У себя наверху…
— Ну так веди её сюда, будем разговаривать.
Арон растерянно кивает и убегает вверх по лестнице. Я киваю Киру.
— Ну как?
— Нормально, — пожимает плечами ребёнок. — Сначала он всё рвался к вам посмотреть, что вы с его дочкой делаете, но потом я спросил про охоту, и он про дочку забыл, стал мне рассказывать… Обещал меня с собой взять в следующий раз, если отец отпустит.
— Азамат и сам хотел с тобой на охоту сходить, — припоминаю. — Наверное, можете и втроём.
Наверху слышатся шаги, и к нам спускаются Арон с женой. Она сегодня в бирюзовом, и как всегда платье, диль и косынка чуть — чуть не совпадают по тону. Интересно, это индивидуальный стиль такой или она просто сама ткани красит, а пропорции забывает?
— Она заразная? — нервно спрашивает Алтоновч, косясь на дверь дочкиной комнаты.
— А вы этим не болели? — отвечаю вопросом на вопрос.
— Конечно нет! — в ужасе отрицает Алтоновч.
— Тогда заразная, — с плохо скрываемым злорадством киваю я. Конечно, раз Алтоновч не болела, значит, у неё достаточно сильный иммунитет. С другой стороны, может, в детстве и был сильный, а сейчас если она одними плюшками питается, то и вместе с дочкой заболеть может.
— Расскажите мне, пожалуйста, что вы едите, — предлагаю я, открывая файл с историей болезни.
Алтоновч таращится на меня во все глаза.
— А вам зачем?
— Затем, что ваша дочка заболела из — за неправильного питания.
— Так что, её не кормить, что ли?
Я роняю голову на клавиатуру. Кир хихикает в углу.
Мы покидаем дом Алтоновч примерно через час, с трудом общими усилиями убедив её, что питаться одним сладким нельзя не потому, что мужу жалко денег. Кир похихикивает, я пихаю его локтем в бок.
— Не смешно, — говорю, улыбаясь. — Угробит ведь ребёнка.
— А если не угробит, вырастет ещё одна такая же тупая корова, — пожимает плечами Кир. Я хмурюсь.
— Алтоновч, конечно, не слишком одарённая женщина, но не мог бы ты выражаться повежливее? Арон не обрадуется, если узнает, что ты так говоришь о его жене.
— Простите, — ворчит Кир, вжимая голову в плечи.
Ну отлично, теперь он расстроился. А я — то радовалась, что удалось его немного развеять. Однако эта мысль держится у меня в голове недолго, потому что я вдруг озадачиваюсь вот чем: муданжские девочки до замужества обычно живут с матерями. Хотела бы я посмотреть на статистику детской смертности. Есть у меня подозрение, что для мальчиков и девочек она неодинаковая. А если так, то, значит, взрослых женщин на Муданге должно быть заметно меньше, чем мужчин. Отсюда и отношение к ним… М — да, порочный круг.
Дома Кир с тяжёлым вздохом топает в свою комнату и закрывает дверь, так что до обеда от него ни слуху ни духу.
Впрочем, и на обед он не выходит.
Когда Азамат стучится к нему в дверь, ответа нет. Озабоченный Азамат приоткрывает дверь и обнаруживает ребёнка спящим за столом носом в книжку.
— Не буду напоминать, что я тебя предупреждала, — триумфально говорю я.
Азамат умилённо улыбается и мягко треплет Кира за плечо.
— Ну что же ты, мальчик, просыпайся..
Кир подскакивает и ошарашенно озирается.
— Ой. Простите. Извините. Я ненадолго… Не заметил…
— Ладно уж, — смеётся Азамат. — Пошли есть, соня.
Ребёнок послушно чапает к столу и принимается механически жевать, не разбирая, что именно. Азамат обстоятельно выбирает косточки из жареной рыбы.
— С чего предпочитаешь начать? — спрашивает он, не отрывая взгляда от тарелки. — Проверим твою самостоятельную работу или статьи почитаем?
Кир на секунду впадает в панику, но тут же успокаивается и произносит с похоронной решимостью:
— Я почти ничего не сделал.
Азамат отрывается от тарелки.
— Почему?
— Ну… — Кир бросает косой взгляд на меня.
— Мы ходили к Арону, — говорю.
Азамат хмурится.
— Мне казалось, мы вчера с тобой обсуждали, что учёба на первом месте.
— Тебе именно казалось. Ты высказался и заснул, даже не выслушав, что я по этому поводу думаю, — спокойно сообщаю я.
— И поэтому ты решила игнорировать моё мнение, — продолжает за меня Азамат.
— У Арона дочка заболела, — объясняю я.
— Серьёзно? — настораживается Азамат.
— Нет. Но ты же знаешь Арона, он уколов боится, сканера боится… Мне нужна была помощь в его нейтрализации.
— И кроме Кира никто не мог тебе помочь, — с ироничным трагизмом заканчивает Азамат.
Я пожимаю плечами.
— Ты занят, Тирбиш с Алэком сидит, Янка с Оривой на вызове… почти все остальные, кого можно попросить о такой услуге, работают с тобой. Не Орешницу с Эсарнай же было звать.
Азамат некоторое время смотрит на меня, потом вздыхает.
— Лиза, я встаю в четыре часа ночи, чтобы освободить себе вечер и позаниматься с Киром. Ты не могла бы хотя бы согласовывать со мной, если его отрываешь?
— А я не понимаю, куда ты так спешишь? Ему что, экзамен надо сдать? Зачем жертвовать собой и доводить ребёнка до того, что он спит на столе? Ты его даже с братом не познакомил, а матери, небось, и не сказал ничего.
— Хорошо, ты его познакомила с моим братом. И какая от этого произошла польза? — нетерпеливо спрашивает Азамат.
— Арон позвал его с собой на охоту.
Азамат хлопает себя ладонью по коленке.
— Отлично! Теперь мой
брат
поведёт моего
сына
на охоту раньше, чем я! Как прекрасно ты всё устроила.
— Вы можете пойти вместе, — спокойно гну свою линию. Похоже, Азамат и правда переутомился, если разговаривает со мной в таком тоне. Кир нервно переводит взгляд с меня на него и обратно, стараясь не привлекать к себе внимания.
— А ты могла бы немножко подождать, — отвечает Азамат. — Я же тебе сказал, немножко осталось!
— Не немножко, если недосыпать и не есть. И главное, ради чего! Нельзя поразвлечься, отдохнуть, а потом продолжить? Или для охоты обязательно надо уметь читать вслух с выражением?
— Кто кого заставляет не спать и не есть? Я не так много требую, Лиза!
— Я не знаю, сколько ты требуешь, но Кир встаёт тогда же, когда ты, и за завтраком напихивается не жуя, лишь бы побыстрее. И сидит весь день, не поднимая головы, над книжками. Если ты считаешь, что требуешь немного, то я не знаю, что такое много!
Азамат выглядит озадаченным.
— Я впервые слышу, что мои задания вызывают столько проблем.
— А то, что я уже неделю тебе твержу, что ты переутомляешь ребёнка, не считается? — фыркаю я.
Азамат решает наконец включить Кира в разговор.
— Ты действительно весь день тратишь на задания?
Кир смотрит на его затравленно и хлопает ртом. Я раздражённо вздыхаю.
— Никто не будет тебя ругать за медлительность!
Кир осторожно кивает, не сводя насторожённого взгляда с Азамата. Тот поднимает брови.
— Но почему ты не сказал, что тебе так трудно?
Взгляд Кира на секунду становится неверяще — укоризненным.
— Мне не трудно, — почти шёпотом отвечает ребёнок.
— Если тебе приходится вставать затемно и весь день заниматься без перерывов, то это называется трудно, — замечает Азамат.
Кир сжимает губы и злобно зыркает на меня, но молчит. Азамат некоторое время ждёт, но ответа не получает, так что задаёт новый вопрос:
— Ты бы хотел прервать занятия?
Кир пару секунд колеблется, потом осторожно отвечает:
— Да.
Азамат опускает голову.
— Вот как. Почему?
— Мне надоело, — осмеливается Кир.
— Мы можем заниматься меньше, — с надеждой предлагает Азамат. — Всего час в день, например.
Ребёнок мотает головой.
— Нет.
Азамат расстроенно кивает.
— Понял. Ну, может, хотя бы сегодня ещё почитаем? А с завтрашнего дня всё?
Кир снова мотает головой, уже решительнее.
— Ну хорошо, — разводит руками Азамат. — Не хочешь, не надо. Отдыхай.
Кир как будто только и ждал команды: вскакивает и исчезает в своей комнате.
Мы некоторое время сидим молча, осмысливая произошедший разговор.
— По — моему, — говорю, — мы сделали неправильно всё, что только могли.
Азамат задумчиво кивает.
— Не надо было при нём ругаться.
— Я и не ругалась.
— Ну да, ты просто доходчиво рассказывала мне, какой я идиот.
— Я просто отвечала на твои вопросы. Ну ладно, хорошо, я согласна, надо было проявить дипломатичность и вывести тебя в другую комнату.
Азамат отодвигает тарелку, ставит локти на стол и упирается кулаками в щёки.
— Ты ему хоть раз говорил, что будет, если он не сделает задания? — интересуюсь осторожно.
— Что значит «что будет»? Ничего не будет, просто почитали бы вместо этого.
— Я спрашиваю, ему ты это говорил?
Азамат задумывается.
— Нет… Ты думаешь, если бы он знал, что можно, то давно бы бросил?
— Не знаю, может, не так бы усердствовал.
— Если ты считала, что он слишком много учится, почему сама ему не сказала?
— Я сказала. В первый же вечер.
— И?
— И он решил учиться тайком от меня, пока я не объяснила, что не запрещаю.
Азамат поджимает губы.
— Всё так и должно быть. Ты женщина, я мужчина, приказы разные, слушаться надо меня. Вот шакал! — он внезапно ударяет кулаком по столу так, что вся посуда подскакивает. — Так хотел всё сделать правильно, и конечно всё испортил!
— Ну ты так — то уж не отчаивайся, — говорю. — Погоди, он успокоится, разберётся, что к чему. Поговори с ним спокойно.
— Попробую, — протягивает Азамат без энтузиазма. — Что — то мне кажется, что он не станет со мной говорить по душам. Ему бы с духовником поговорить, но…
Азамат так и не заканчивает очевидную мысль: Ажгдийдимидин с его предвзятым отношением к безродным сделает только хуже. Можно было бы, конечно, отвезти парня на Гарнет, чтобы с ним поработал нормальный психотерапевт, но, боюсь, в настолько незнакомой среде ребёнок просто не станет разговаривать.
Муж мой тем временем решает воплотить задуманное немедленно и идёт стучаться к Киру в дверь. Ответа, как и прежде, нет.
— Опять спишь, что ли? — удивляется Азамат. — Неужто я тебя
так
вымотал?
Стучит громче — тишина. Дёргает ручку — заперто.
— Вот как, — Азамат в задумчивости замирает перед дверью. — Ну ладно, значит, завтра поговорим…
Просыпается Алэк, и после кормёжки я начинаю собирать его на прогулку — раз уж Азамат свободен, почему бы не провести время с другим сыном, он соскучился вообще — то. В комнате у мелкого душновато, и я открываю окно, чтобы проветрить. И вижу, что окно комнаты Кира распахнуто настежь, а с подоконника свешивается простыня с узелками.
— Азама — а-ат, — зову. — Он, похоже, опять сбежал.
На этот раз я даже не волнуюсь, только досадно, что весь вечер будет потрачен на поиски этого малолетнего раздолбая.
Азамат высовывается в окно, делает те же выводы, что и я, и без раздумий высаживает дверь в комнату Кира. Там и правда пусто, простыня привязана к письменному столу. Под окном у Кира довольно широкий карниз над окнами нижнего этажа, а с него при некоторой сноровке можно перепрыгнуть на крышу служебного крыла, где кухня и конюшни. Спуститься оттуда могла бы и я. Быстрый звонок сообщает, что Филин тоже пропал. Кир без своего пса не сбегает. Азамат тяжело вздыхает и принимается поднимать на ноги всю службу безопасности. Конечно, никто не станет гулять с Алэком в такой ситуации. Я решительно надеваю куртку и вытаскиваю мелкого в беседку. Он — то не виноват, что его братец любит заставить всех понервничать.
Через пару часов мне неожиданно звонит Янка.
— Потеряли старшенького? — говорит она странным голосом.
— Ну да, свалил в окно, — сознаюсь. — Ты что — то знаешь?
— Да вот, ко мне тут пациент поступил… Три ребра сломано, гематомы в брюшной полости, вывих плеча и разбиты костяшки пальцев…
— Что, Кир?!
— Нет, не Кир, а глава местной подростковой банды. Но утверждает, что это Кир его так отделал.
— Где?!
— Не признаётся. Мне Ирнчину доложить об этом?
— Да, конечно… У тебя есть его телефон?
Янка хмыкает.
— Есть, есть.
И отключается.
Кира находят часа через полтора. Он цел и относительно невредим — беглый осмотр показывает только несколько синяков и ссадины на руках.
— Ну и что это за акт протеста? — устало интересуется Азамат, которому я впихнула Алэка, чтобы руки были заняты, а то ему, как и мне, очень хочется кое — кого за уши оттаскать. Филин вертится у всех под ногами, поскуливая.
Кир стоит, ссутулившись, между двух бравых ребят из отдела безопасности и злобно зыркает на нас.
— Я теперь всю жизнь под замком сидеть должен, что ли? Чуть шаг на улицу — сразу сбежал! Я бы к ночи сам вернулся, не тупой!
Азамат на секунду задумывается, как будто ему до сих пор не приходила в голову мысль, что Кир может пойти погулять без намерения сбежать.
— Нет, — медленно произносит он, — но зачем было вылезать в окно?
— Не хотел вам мешать лаяться! — ядовито отвечает Кир.
Азамат поджимает губы и отпускает Ирнчиновых ребят вместе с собакой. Им хватает ума не переглядываться по крайней мере до тех пор, пока за ними не закрывается дверь.
— А драться зачем полез? — спрашиваю я, вооружаясь йодовой салфеткой.
— Это не я полез, это ко мне полезли, — ворчит Кир. — Я сидел спокойно на крыше заброшенного дома, никого не трогал. Тут приходят эти пацаны и давай права качать, типа, это их место. Ну и пришлось им показать, где их место на самом деле… ай! Щипется!
— У драк бывают последствия, — сообщает Азамат. — Вот одно из них. Терпи. А то как рёбра ломать — ты мужчина, а как лечиться — сопляк.
Кир угрюмо сжимает зубы и терпит.
— На будущее, — продолжает Азамат, — если хочешь пойти погулять, скажи об этом кому — нибудь. Мне, Лизе, Тирбишу, кому угодно во дворце, кто может нам передать. Не исчезай просто так, иначе опять отправлю охрану тебя искать. Это понятно?
— Понятно, — бурчит Кир, морщась от йода.
— Ужинать и спать, — велит Азамат.
Взгляд Кира на секунду становится удивлённым, но тут же снова меняется на злобный, и ребёнок раздражённо топает к столу, всем своим видом показывая, что его несправедливо унизили. Азамат вздыхает и принимается поправлять выбившиеся из косы волосы, держа хмурого Алэка второй рукой, но замирает.
— Я с этим ребёнком седею, — замечает он, рассматривая прядь с виска.