— Может, я просто надену то же платье, что и на прошлой неделе? — спросила я, когда мадам Россини приложила к моим плечам мечту любой маленькой девочки, платьице нежно-розового цвета, сплошь усеянное бежевыми и бордовыми цветочками. — Я бы с удовольствием надела то, с голубыми цветами. Оно до сих пор висит у меня в шкафу, только скажите, и я тут же его верну.
— Тс-с, лебёдушка, — сказала мадам Россини. — За что же мне деньги-то платят, как ты думаешь? За то, чтобы ты надевала одно и то же платье два раза подряд? — она принялась застёгивать маленькие кнопочки на спине. — Мне лишь немного обидно, что ты разрушила причёску! Во времена рококо такая конструкция на голове могла держаться несколько дней подряд. Дамы для этого даже спали, сидя в креслах.
— М-да, но что бы я делала с этой причёской в школе, — сказала я. Скорее всего, с такой горой на голове я бы до школы даже не доехала, а застряла в дверях автобуса. — А кто одевает Гидеона? Джордано?
Мадам Россини язвительно цокнула языком.
— Ах, этот юноша! Мне он сказал, что помощь ему не нужна. А это значит, что он снова оденется во всё серое и неправильно повяжет шейный платок. Но я устала с ним бороться. Какую же причёску нам соорудить на этот раз? Давай-ка я принесу щипцы для волос, и мы просто вплетём в твои локоны яркую ленту, этого будет достаточно, et bien.
Пока мадам Россини укладывала мои кудри, мне пришло сообщение от Лесли.
«Подожду ещё две минуты, и если le petit français[43] так и не явится, он может забыть о
В ответ я написала:
«Эй, но ведь вы договорились встретиться через четверть часа! Дай ему хотя бы минут десять!»
Что там ответила Лесли, я уже не узнала, потому что мадам Россини взяла мой телефон, чтобы, по нашей с ней традиции, сделать несколько фотографий в костюмах на память. Оказалось, что розовый цвет неплохо подходит к моему лицу (в обычной жизни я бы и не подумала надеть платье такого цвета…), но вот причёска выглядела так, будто меня всю ночь било током. Розовая ленточка в этом хаосе казалась тщетной попыткой хоть как-то скрепить торчащие во все стороны кудри. Когда за мной зашёл Гидеон и увидел всю эту красоту, он, даже не удосужившись спрятать эмоции от мадам Россини, громко захихикал.
— Перестань! Давай и мы над тобой тоже посмеёмся, раз так, — набросилась на него она.
Какой же у него снова был ослепительный вид! Я не могла отвести от него взгляд. Надо действительно запретить так отлично выглядеть. На Гидеоне были тёмные штаны до колен и расшитый тёмно-зелёный камзол, который добавлял блеска и сияния его глазам.
— Ты не имеешь ни малейшего представления о моде! Иначе на груди у тебя давно бы красовалась изумрудная брошь, которая приличествует такому наряду. А что это за шпага? Она здесь совершенно не к месту! Ты ведь сегодня кавалер, а не солдат!
— Тут вы правы, — сказал Гидеон, всё ещё хихикая. — Но зато мои волосы хоть как-то уложены, а не похожи на металлические скребки для посуды, которыми я обычно чищу кастрюли.
Я попробовала смерить его презрительным взглядом.
— Как ты сказал, ты обычно чистишь кастрюли? Ты себя, случайно, ни с кем не путаешь? Например, с Шарлоттой?
— Что-что?
— С некоторых пор ведь она у тебя убирает!
Вид у Гидеона был несколько смущённый.
— Это… не совсем… так, — пробормотал он.
— Ха, на твоём месте я бы тоже так потупила глаза, — сказала я. — Подайте мне, пожалуйста, шляпу, мадам Россини, — шляпа больше походила на огромное гнездо из бледно-розовых перьев. Но, по сравнению с моими волосами, это чудище смотрелось ещё вполне сносно. Во всяком случае, мне так казалось.
Но едва взглянув на себя в зеркало, я поняла, что совершила роковую ошибку.
Гидеон снова засмеялся.
— Всё, пошли скорее! — прошипела я.
— Глаз не спускай с моей лебёдушки, слышишь?!
— Я ведь только этим и занимаюсь, мадам Россини!
— Ну да, — сказала я, когда мы вышли в коридор. Я указала на повязку в его руке. — Повязку можно не надевать?
— Обойдёмся без неё. По известным тебе причинам, — ответил Гидеон. — А также из-за шляпы.
— Ты всё ещё веришь, что в будущем я могла бы заманить тебя за угол и огреть дубинкой? — я поправила шляпу. — Кстати, я тут на досуге поразмыслила над этой возможностью. И теперь мне кажется, что всему есть простое объяснение.
— Какое же? — Гидеон удивлённо поднял брови.
— Тебе всё это померещилось. Уже когда ты лежал без сознания, ты думал обо мне, а потом всё смешалось у тебя в голове в одну кучу, так-то!
— Да, мне тоже приходил в голову такой вариант, — к моему изумлению, Гидеон утвердительно кивнул. Затем он схватил меня за руку и потащил вперёд. — Но — нет! Я-то знаю, что я видел.
— Но почему же ты никому не сказал, что это — как тебе кажется — была я? Что именно я заманила тебя в ловушку?
— Мне не хотелось, чтобы их мнение о тебе стало ещё хуже, ты и без того постоянно под подозрением, — он усмехнулся. — А ты как себя сегодня чувствуешь? Голова не болит?
— Не так уж я и много выпила… — сказала я.
Гидеон засмеялся.
— Ага, точно, вообще-то ты была трезва как стёклышко.
Я вырвала свою руку из его ладони.
— Может, сменим тему разговора?
— Да ладно! Должен же я тебя хоть немножечко позлить. Ты вчера была такой милашкой. А когда тебя сморило в лимузине, мистер Джордж действительно подумал, что ты просто очень сильно устала.
— Я проспала всего пару минут, — пристыженно сказала я.
Наверное, я захрапела или издавала ещё какие-нибудь жуткие звуки.
— Надеюсь, дома ты сразу же отправилась спать.
— Хм-м-м, — протянула я. В моей голове замелькали смутные воспоминания, как мама вытаскивала из моих волос все четыреста шпилек, а я в это время уже спала, даже не успев коснуться подушки.
Но об этом мне не хотелось говорить Гидеону, ведь он-то в это время веселился с Шарлоттой и Рафаэлем за тарелочкой макарон.
Гидеон резко остановился, я налетела на него и от неожиданности перестала дышать.
Он повернулся ко мне.
— Послушай, — пробормотал он, — я хотел кое-что сказать тебе вчера, но решил этого не делать, потому что ты была пьяна, но сегодня, когда ты снова трезвая и колючая как всегда… — он осторожно провёл пальцами по моему лбу, и мне показалось, что из моих ушей сейчас пойдёт пар. Вместо того чтобы продолжить фразу, Гидеон меня поцеловал. Его губы ещё не успели коснуться моих, а я уже прикрыла глаза.
Поцелуй пьянил меня больше, чем вчерашний пунш, мои коленки задрожали, а сердце забилось сильнее.
Когда Гидеон снова взял меня за руку, он, казалось, уже забыл, о чём хотел со мной поговорить. Одной рукой Гидеон опёрся о стену возле моей головы и серьёзно посмотрел мне в глаза.
— Так дальше продолжаться не может, — сказал Гидеон. Я попробовала успокоить своё дыхание. — Гвен…
За нами послышались шаги.
Гидеон резко убрал руку и обернулся. Через секунду перед нами уже стоял мистер Джордж.
— Ах, вот вы где. Мы уже заждались. А почему Гвендолин без повязки?
— Я совсем об этом забыл. Может, вы сделаете это за меня? — сказал Гидеон и передал мистеру Джорджу чёрную повязку. — А я… пойду вперёд.
Мистер Джордж тяжело вздохнул и проводил взглядом удаляющегося Гидеона. Затем он перевёл взгляд на меня и вздохнул ещё раз.
— Я ведь тебя предупреждал, Гвендолин, — сказал он, завязывая мне глаза. — Будь осторожна во всём, что касается чувств!
— Угу, — сказала я, схватившись за предательски запылавшие щёки. — Тогда не оставляйте нас вместе так часто…
Вот опять — типичный пример образа мыслей хранителей. Если они хотят, чтобы я не влюблялась в Гидеона, надо было посылать со мной какого-нибудь противного зануду. С непричёсанными волосами, грязными ногтями и неправильной речью.
Мистер Джордж вёл меня сквозь темноту.
— Возможно, я слишком давно был шестнадцатилетним юношей. Помню только то, что в этом возрасте молодых людей так легко поразить.
— Мистер Джордж… а вы рассказывали кому-нибудь, что я умею видеть привидений?
— Нет, — сказал мистер Джордж. — То есть, я попытался, но никто не стал меня слушать. Понимаешь, хранители по роду деятельности мистики и учёные, но парапсихологией они не очень интересуются. Осторожно, ступенька.
— Моя подружка Лесли, вы, наверное, о ней уже наслышаны, так вот, она считает, что эта… способность и есть магия ворона.
Мистер Джордж некоторое время молчал.
— Да, мне тоже так кажется, — сказал он.
— А чем именно мне должна помочь магия ворона?
— Милое моё дитя, если бы я только мог ответить на твой вопрос! Мне бы очень хотелось, чтобы ты, прежде всего, опиралась на здравый человеческий рассудок, но…
— … но это безнадёжно в моём случае, вы это хотели сказать? — я рассмеялась. — Возможно, вы правы.
Гидеон ждал нас в подвале, рядом с ним стоял Фальк де Виллер. Он отпустил мне несколько рассеянный комплимент по поводу платья, а сам в это время заводил колёсики хронографа.
— Итак, Гвендолин, сегодня состоится твой разговор с графом Сен-Жерменом. Вы отправитесь в вечер перед суаре.
— Я знаю, — сказала я, бросив осторожный взгляд на Гидеона.
— Никаких сложностей возникнуть не должно, — сказал Фальк де Виллер. — Гидеон приведёт тебя на место, а затем заберёт обратно.
То есть, я должна остаться с графом один на один? Я оцепенела от ужаса.
— Не надо бояться. Вы ведь так хорошо общались с ним вчера, или ты уже забыла? — Гидеон опустил палец в хронограф и улыбнулся мне. — Готова?
— Если ты готов, то готова и я, — тихо сказала я, а комната между тем наполнилась белым светом, и Гидеон испарился в воздухе.
Я сделала шаг вперёд и подала руку Фальку.
— Пароль дня звучит так: Qui nescit dissimulare nescit regnare, — сказал Фальк и приблизил мой палец к игле. Рубин на хронографе вспыхнул, и перед моими глазами все превратилось в один сплошной алый поток.
Когда я снова пришла в себя, пароль дня напрочь вылетел у меня из головы.
— Всё в порядке, — отозвался голос Гидеона прямо возле моего уха.
— Почему здесь так темно? Граф же знает, что мы придём. Мог бы хоть свечку для нас оставить.
— Да, но он не знает точного места, в котором мы приземляемся.
— Почему?
Было так темно, что видеть Гидеона я не могла, но мне показалось, что он пожал плечами.
— Он никогда об этом не спрашивал. Мне почему-то кажется, ему было бы не слишком приятно узнать о том, что мы используем его старую алхимическую лабораторию в качестве отправного и посадочного пункта. Будь осторожна, эта комната битком набита хрупкими предметами…
Мы на ощупь пробрались к двери. В коридоре Гидеон зажёг факел и вытащил его из кованого зажима. В мерцающем свете на стенах затанцевали жуткие дрожащие тени. Я инстинктивно прижалась поближе к Гидеону.
— Как звучит этот дурацкий пароль? А то вдруг тебя снова кто-нибудь ударит по голове.
— «Qui nescit dissimulare nescit regnare».
— «Ква кви симуляры несут формуляры?»
Он засмеялся и вставил факел обратно в зажим.
— Ты что там делаешь?
— Я просто хотел быстро… Мистер Джордж появился, как раз когда я хотел сказать тебе нечто очень важное.
— Это касается того, что я сболтнула тебе вчера в церкви? Понимаю, ты, наверное, считаешь, что я сошла с ума, но психиатр тут не поможет.
Гидеон наморщил лоб.
— Можешь секундочку помолчать? Я собираюсь с силами, чтобы признаться тебе в любви, понятно? У меня в таких делах не слишком большой опыт.
— Что-что?
— Я в тебя влюблён, — сказал он, серьёзно посмотрев мне в глаза.
У меня внутри всё сжалось, будто от страха, но на самом деле, причиной тому была радость.
— Правда?
— Да, правда! — при свете факела я увидела, как Гидеон улыбнулся. — Знаю-знаю, мы знакомы меньше недели, и сначала ты показалась мне очень… инфантильной, и я, наверное, вёл себя с тобой просто ужасно. Но ты такая непредсказуемая, никогда не знаешь наверняка, что ты выкинешь в следующий момент. В некоторых вещах ты просто до ужаса… э-э-э… неопытная. Порой так и хочется взять тебя за плечи и тряхнуть разок-другой.
— Ага, заметно, что ты нечасто объясняешься девушкам в любви, — сказала я.
— Но вслед за этим ты снова становишься такой весёлой, и умной, и бесконечно милой, — продолжал Гидеон, пропустив мимо ушей моё замечание. — Но самое плохое заключается в том, что стоит тебе только оказаться со мной в одном помещении, как у меня возникает непреодолимое желание дотронуться до тебя и поцеловать…
— Да, это действительно плохо, — прошептала я. Тут у меня перехватило дыхание, потому что Гидеон вытащил из моих волос булавку, гора перьев закачалась и сдвинулась набок, Гидеон притянул меня к себе и поцеловал. Примерно через три минуты я, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, прислонилась к стене.
— Эй, Гвендолин, выдыхай! — весело сказал Гидеон.
Я ответила ему тычком в грудь.
— Ну-ка прекрати! Какой же ты всё-таки задавака!
— Прости. Но так приятно, когда из-за тебя кто-то забывает о том, чтобы дышать, — он снова вытащил факел из подставки. — А сейчас нам пора. Граф наверняка уже ждёт нас наверху.
Только когда мы завернули за следующий поворот, я поняла, что шляпа осталась где-то позади, но возвращаться у меня не было ни малейшего желания.
— Странно, теперь мне кажется, что я буду с нетерпением ждать каждого вечера, и скучные часы элапсации в 1953-ем снова наполнятся радостью, — сказал Гидеон. — Лишь ты, я и кузина Диванна…
Наши шаги гулко разносились по длинным коридорам, я постепенно возвращалась в реальность из розового ватного мира грёз, и начинала понимать, где мы находимся. По крайней мере, в каком времени.
— Может, давай я буду держать факел, а ты обнажишь шпагу? — предложила я. — Нам всегда надо быть начеку. И кстати, в каком году тебя ударили по голове? (Это был один из тех вопросов, которые Лесли записала мне на листочке, чтобы я задала их, когда позволят гормоны.)
— Я вот тут подумал, что как-то всё странно получается — я признался тебе в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.
— Неужели?
— По крайней мере, не на словах. Не знаю, можно ли это засчитать как признание… Т-с-с-с!
Я вскрикнула, потому что дорогу нам перебежала толстая тёмно-коричневая крыса, она вела себя так, будто нас тут и в помине не было. При свете факела в её глазах сверкнули красные огоньки.
— А мы с тобой от чумы привиты? — спросила я и ещё крепче сжала руку Гидеона.
Комната на втором этаже, которую граф выбрал для своего кабинета, была маленькой и очень скромной. Великий Магистр ложи хранителей бывал в ней лишь только, когда изредка оказывался в Лондоне. Одну стену занимал огромный шкаф, доверху забитый книгами в кожаных переплётах. Перед ним стояли два кресла и стол. Для кресел и штор использовали одну и ту же ткань. Больше мебели в комнате не было. За окном вовсю сияло сентябрьское солнце, но в камине уже потрескивал огонь. Из окна виднелся внутренний дворик с фонтаном, он сохранился и до нашего времени. Подоконник и письменный стол были завалены листами бумаги, перьями, гербовыми свечами и книгами, из которых получались целые башни. Если бы хоть один фолиант сорвался вниз, он обязательно опрокинул бы несколько чернильниц, которые бесстрашно и доверчиво примостились среди всего этого изобилия. Комната была маленькой и уютной, в ней никого не оказалось, но когда мы вошли, мне почему-то стало не по себе.
Меня привёл угрюмый секретарь, на голове которого красовался парик à la Mozart. Секретарь сказал:
— Граф не заставит вас долго ждать, — и закрыл за мной дверь.
Мне не хотелось разлучаться с Гидеоном. У него же, напротив, настроение было превосходное. Он производил впечатление человека, который не раз бывал в этом месте и отлично знает все входы и выходы. Передав меня секретарю, Гидеон сразу же куда-то исчез сквозь другую дверь.
Я подошла к окну и выглянула во дворик.
Всё вокруг было мирно и спокойно, но меня не покидало неприятное ощущение того, что я здесь не одна. Может, кто-то наблюдает за мной через дырку в стене, которая есть за книжным шкафом?
А может быть, обратная сторона зеркала, висящего над камином, прозрачная, как в кабинете для допросов в полицейском участке?
Какое-то время я неловко стояла посреди комнаты, но потом мне пришло в голову, что если я и дальше буду вести себя так скованно, невидимые наблюдатели наверняка поймут — их рассекретили. Поэтому я взяла с подоконника первую попавшуюся книгу и раскрыла её на первой странице.
Я остановилась на том месте, где приводилось симпатичное описание болезней печени. Чтобы излечиться, достаточно было просто найти зелёную ящерицу, вынуть из неё печень, завязать её в красный платок или от природы чёрную ткань (от природы чёрную? Это как?) и привесить платок или чёрную тряпочку к правому боку больного. Затем ящерицу следовало отпустить, сказав ей на прощанье: «Ессе dimitto te vivam…», и ещё какие-то латинские слова, и тогда печень снова станет здоровой. Вот интересно только, как эта ящерица могла бы убежать, лишившись предварительно печени? Я захлопнула книгу.
У этого Марцеллуса явно не все дома. На верхушке другой стопки лежала книга в тёмно-коричневом кожаном переплёте. Она показалась мне очень толстой и тяжёлой, поэтому я не снимала её со стола, а развернула прямо там.
— Кто осмелился вызвать великого и могущественного Балберита? — грозно воскликнул клингонец.
Я, конечно, немного струхнула, но собственный опыт подсказывал мне, что несмотря на устрашающий вид и проклятия, которые они порой изрыгают, на самом деле привидения даже пылинки с места сдвинуть не в силах.
Мне очень хотелось верить, что этот Балберит — простое привидение, хранящийся в книге портрет настоящего демона, а сам демон давно уже канул в лету.
— Никто тебя не вызывал, — вежливым, но довольно спокойным тоном ответила я.
— Балберит, демон лжи, великий герцог преисподней! — гулким голосом представился Балберит. — Именуемый также Болфри.
— Да, здесь об этом написано, — сказала я и снова заглянула в книгу. — А ещё ты умеешь исправлять голоса певцов, — какой замечательный талант. Хотя это, кажется, непросто, сначала надо сказать какое-то заклинание на вавилонском языке, а потом ещё и принести жертву, можно что угодно, главное — живое.
Да что там, это пустяки по сравнению с тем, что нужно было совершить для того, чтобы металл превратился в золото. Тут Балберит, кстати, тоже мог помочь. Сихемиты, не знаю, правда, кто это такие, но они молились об этом Балбериту. А затем в Сихем пришли Яков и его сыновья и «жестоко уничтожили всех жителей Сихема». Вот так, всех до единого.
— Балберит стоит во главе двадцати шести легионов, — гремел демон.
Ничего дурного он мне пока не сделал, поэтому я осмелела ещё больше.
— Люди, которые говорят о себе в третьем лице, кажутся мне очень странными, — сказала я и перевернула эту страницу.
Мои надежды оправдались, и в ту же секунду Балберит превратился в чёрный дым, который, кружась, влетел обратно на своё место в книге. Я вздохнула с облегчением.
— Занимательное чтение, — сказал за моей спиной чей-то тихий голос.
Я резко обернулась. Пока я была увлечена книгами, в комнату незаметно вошёл граф Сен-Жермен. Он опирался на трость с резным набалдашником. Высокий и худой, с ясным пронзительным взглядом, граф, как всегда, внушал мне трепет.
— Да, очень занимательное, — немного смущённо пробормотала я.
Но тут я опомнилась, захлопнула книгу и присела в глубоком реверансе. Когда я, наконец, вынырнула из разложенных вокруг юбок, то увидела, что граф улыбается.
— Польщён твоим визитом, — сказал он, взял мою руку и притянул её к своим губам. Прикосновения я почти не почувствовала. — Полагаю, пришло время нам познакомиться немного ближе, потому как первая наша встреча прошла немного… неудачно, как тебе кажется?
Я ничего не сказала. Во время нашей первой встречи я по большей части была занята тем, что мысленно пела национальный гимн, граф отпустил несколько оскорбительных замечаний по поводу мыслительных способностей всех женщин вообще и моего ума в частности, а в конце встречи он крайне необычным способом угрожал мне и душил меня. Да, тут он прав: встреча действительно прошла немного неудачно.
— Как холодна твоя рука, — сказал он. — Проходи вот сюда, садись. Я уже немолод, мне трудно так долго стоять.
Он засмеялся, отпустил мою руку и сел в кресло, которое стояло за письменным столом. На фоне всех этих книг он вдруг показался мне очень похожим на свой собственный портрет, человек без возраста с аристократическими чертами лица, горящими глазами, на голове — белый парик. Граф будто излучал таинственность и предчувствие неотвратимого несчастья. Мне пришлось усесться в другое кресло.
— Тебя интересует магия? — спросил он, указывая на стопку книг.
Я отрицательно покачала головой.
— Честно говоря, до прошлого понедельника этот вопрос меня вообще не волновал.
— Немного странно, правда? Все эти годы твоя мать держала тебя в неведении, заставляя верить в то, что ты совершенно обычная девочка. И вдруг ты осознаёшь, что являешься неотъемлемой частью одной из величайших тайн человечества. Есть ли у тебя соображения, зачем она так с тобой поступила?
— Потому что она меня любит, — мне хотелось, чтобы интонация на этих словах была вопросительной, но голос мой прозвучал очень твёрдо.
Граф рассмеялся.
— Да, вот оно, женское мышление! Любовь! Ваш пол так часто злоупотребляет этим словом. Любовь — вот извечный ответ. Меня это всегда очень трогает. Или забавляет. В зависимости от ситуации. Но есть нечто, чего женщинам не понять никогда: у мужчин представление о любви совершенно иное.
Я молчала.
Граф немного склонил голову.
— Не будь у вас такой беззаветной преданности в любовных делах, вы никогда не смогли бы подчиниться мужской воле.
Я изо всех сил старалась казаться спокойной.
— В нашем времени это… — слава богу! — … давно уже не так. Мужчины и женщины у нас имеют равные права. Никто не должен никому подчиняться.
Граф снова засмеялся, на этот раз смех его продолжался немного дольше, будто бы я только что очень остроумно пошутила.
— Да, — сказал он наконец. — Мне рассказывали об этом. Но, поверь мне, не имеет значения, какие права формально имеет женщина, человеческую природу изменить невозможно.
Что тут скажешь? Лучше просто промолчать.
Как только что метко заметил граф, человеческую природу изменить невозможно, — к нему это утверждение применимо на все сто.
Несколько секунд граф оглядывал меня со всех сторон, уголки губ его были приподняты в лёгкой улыбке. Внезапно он сказал:
— И всё же магия… согласно пророчеству… тебе бы следовало в ней разбираться.
— Я тоже об этом слышала, и не раз, — сказала я. — Но никто не может мне сказать, что это за магия ворона такая.
Я пожала плечами. Красиво сказано, но непонятно.
— Это всего лишь пророчество, откуда оно взялось, доподлинно неизвестно, — сказал граф. — Оно не обязательно должно полностью соответствовать действительности.
Он откинулся на спинку кресла и снова принялся меня разглядывать.
— Расскажи мне что-то о своих родителях и о том, где ты выросла.
— О родителях? — немного удивлённо спросила я. — Особо рассказывать тут нечего: мой отец умер, когда мне было семь лет, у него был рак крови. До болезни он преподавал в университете в городе Дархем. Там мы и жили до его смерти. Затем все мы: мама, я и мои младшие брат и сестра, — переехали в Лондон, в дом дедушки и бабушки. Там мы и живём. Вместе с моими тётей, кузиной и бабушкой Мэдди. Моя мама работает в больнице.
— А волосы у неё рыжие, как у всех Монтроузов? Как и у твоих брата и сестры?
— Да, у всех, кроме меня, волосы действительно рыжие, — почему это его так интересует? — У моего отца были тёмные волосы.
— Все остальные женщины в Кругу Двенадцати — рыжеволосые. Ты об этом знала? До недавнего времени одного цвета волос было достаточно, чтобы заподозрить женщину в колдовстве и сжечь её на костре. Во всех культурах и во все времена магия одновременно пугала и притягивала людей. Именно поэтому я так углубился в её изучение. То, что знаешь досконально, не вызывает страха, — он наклонился ко мне и скрестил руки. — Особенно меня заинтересовала магия Древнего Востока. Я отправился в дальний путь, доехал до Индии и Китая, и там мне посчастливилось найти учителей, которые были рады поделиться своими знаниями. Меня посвятили в тайны Акаши-Хроники и научили многому из того, что не поддаётся разуму большинства жителей западного мира. Эти знания до сих пор заставляют рыцарей инквизиции совершать необдуманные поступки. Ничто не вселяет в человека больший ужас, чем осознание того, что Бог не далеко в небесах, а, напротив, всегда рядом с нами, — он посмотрел на меня изучающим взглядом, а затем улыбнулся. — Мне всегда любопытно вести с вами, детьми двадцать первого века, разговоры на щекотливые темы. Ересь вас не смущает и не пугает.
Ну как сказать. Может, она и пугала бы, знай мы, что она из себя представляет.
— Мудрецы Азии ушли далеко вперёд в своём духовном развитии, — сказал граф. — Например, маленькая… способность, которую я продемонстрировал тебе во время нашей прошлой встречи, была развита именно там, на Востоке. Моим наставником был монах тайного ордена, который живёт в глуши Гималайских гор. Он и его братья могут общаться друг с другом, не проронив ни слова, и они могут побеждать врагов, не пошевелив даже пальцем. Такова великая сила их духа.
— Да, очень полезное умение, — осторожно сказала я. Только бы он не решил продемонстрировать мне всё это ещё раз. — Кажется, вчера вечером вы испробовали свою способность на лорде Алестере.
— Ах, суаре, — он снова улыбнулся. — По моему отсчёту оно начнётся лишь завтра вечером. Как отрадно слышать, что мы действительно встретимся там с лордом Алестером. Оценил ли он моё маленькое представление?
— Вид у него был потрясённый, — ответила я. — Но не очень уж запуганный. Он сказал, что сделает всё, чтобы мы не появились на свет. И что-то ещё о дьявольских отродьях.
— Да, есть у него склонность к вызывающим пассажам, — сказал граф. — Никакого сравнения с его предком, контом ди Мадроне, мне нужно было бы убить его, когда выдалась такая возможность. Но я был тогда молод и наивен… во второй раз я такой ошибки не допущу. Даже если я не могу отправить его в могилу собственноручно. Дни лорда Алестера сочтены, и сколько бы людей он не собирал вокруг себя, и как бы не совершенствовался в фехтовании, это ему не поможет. Был бы я моложе, сам вызвал бы его на этот поединок. Но сейчас с этим заданием может справиться мой преемник. Успехи Гидеона в фехтовании достойны всяческих похвал.
Когда граф упомянул Гидеона, по телу моему разлилось приятное тепло. Я с трудом вспомнила, о чём именно он говорил, и при этом мне стало ещё теплее. Сама того не желая, я повернулась к двери.
— А куда он ушёл?
— Он отправился погулять, — вскользь заметил граф. — Этого времени как раз достаточно, чтобы навестить одну из милых юных дам, которая будет присутствовать на завтрашнем вечере. Она живёт совсем близко, если он поедет на карете, то через пару минут уже будет там.
Что-что?
— И часто он это делает?
Граф снова улыбнулся. Улыбка его была тёплой и дружелюбной, но за ней скрывалось нечто иное, я никак не могла уловить, что именно.
— Так близко они пока не знакомы. Я представил их друг другу совсем недавно. Она очень умная, молодая и привлекательная вдова, а я придерживаюсь того мнения, что общество такой дамы не может повредить молодому кавалеру.
Я была неспособна что-либо возразить, но, кажется, граф и не ждал ответа.
— Лавиния Ратленд относится к тому благословенному типу женщин, которым доставляет удовольствие делиться своим опытом, — сказал граф.
Да уж, прямо в точку. Сразу так о ней и подумала. Я сердито уставилась на собственные ладони, которые непроизвольно сжались в кулаки. Лавиния Ратленд, дама в зелёном платье.
Вот почему они так мило общались вчера вечером…
— У меня складывается впечатление, что ты под это описание не подходишь, — сказал граф мягким голосом.
Это уж точно. Нисколечко не подхожу.
Я с трудом подняла глаза на графа.
Он всё ещё улыбался этой мягкой тёплой улыбкой.
— Милая моя, с малых лет тебе стоит усвоить, что ни одна женщина не может обладать мужчиной. Женщины, которые пытаются так жить, обречены на одиночество и несчастье. Чем умнее женщина, тем раньше она начнёт считаться с природой мужчины.
Что за бред он несёт!
— О, но ты ещё, конечно,
— Нет, — пробормотала я.
Точно! Во всяком случае, раньше я никогда себя так не чувствовала. Мне никогда не было так головокружительно легко. Так ярко. Так необычно. Так больно. Так сладко.
Граф тихо засмеялся.
— Не стоит этого стыдиться. Я был бы разочарован, будь всё иначе.
На суаре он сказал то же самое, когда Гидеон начал играть на скрипке, а у меня на глазах выступили слёзы.
— Здесь не требуется слишком сложных умозаключений: женщина, которая действительно любит, не задумываясь, отдаст жизнь за своего любимого, — сказал граф. — Пожертвовала бы ты своей жизнью ради Гидеона?
Не думаю, что это хорошая идея.
— Я об этом как-то не думала, — смущённо сказала я.
Граф вздохнул.
— И это прискорбно. Благодаря сомнительному пособничеству твоей матери у вас с Гидеоном было не слишком много времени, чтобы пообщаться, но он успел сделать своё дело на удивление хорошо. Твои глаза излучают любовь. Любовь, и — ревность!
Какое такое дело?
— Предугадать поведение влюблённой женщины — проще простого. Контролировать женщину, которая в своих чувствах подчинена мужчине — сущий пустяк, — продолжал граф. — Я объяснил это Гидеону уже во время нашей первой встречи. Мне, конечно, очень жаль, что он столько усилий вложил в общение с твоей кузиной… как её имя? Шарлотта?
Я уставилась на него. У меня из головы почему-то никак не выходило видение бабушки Мэдди о рубиновом сердце, которое упало с высокой скалы и разбилось вдребезги. Как бы мне хотелось зажать себе уши и не слышать больше этого мягкого вкрадчивого голоса.
— В этих делах он ведёт себя гораздо утончённее, чем я в его возрасте, — сказал граф. — Следует также признать, что природа уже с рождения дала ему огромное преимущество. Что за тело — вылитый Адонис! Какое светлое одухотворённое лицо, какая смелость, какой талант! Возможно, девичьи сердца просто рассыпаются у его ног, и ему для этого не требуется шевелить даже пальцем.
Правда парализовала меня. Всё, что Гидеон говорил и делал, все его нежные прикосновения, поцелуи и признания, нужны были только для того, чтобы я по уши в него влюбилась, как это уже произошло с Шарлоттой. Чтобы меня легче было держать под контролем.
И тут граф тоже оказался прав: особенно сильно стараться Гидеону не пришлось. Моё глупое маленькое девичье сердце само упало к его ногам.
В голове у меня совершенно ясно вырисовывалась картина: величественный лев у края пропасти приближается к рубиновому сердцу и лапой сбрасывает его вниз. Как в замедленной съемке сердце падает и разбивается на тысячи маленьких капель крови.
— Слышала ли ты, как он играет на скрипке? Если нет, я постараюсь исправить это упущение. Музыка более других искусств призвана покорять дамские сердца, — граф мечтательно закатил глаза. — Казанова тоже с успехом пользовался этими приёмами: музыкой и сочинительством.
Я вдруг почувствовала, что вот-вот умру. Ощущение было таким ярким и всепоглощающим, оно расползалось холодом по моему телу, просачиваясь в желудок, заставляя дрожать ноги и руки, и наконец, заполняя ледяным ужасом голову.
Будто в ускоренной перемотке я вдруг увидела все события прошедших нескольких дней, а на фоне меняющихся кадров играла песня «The winner takes it all». Всё, начиная с поцелуя в исповедальне и заканчивая признанием в любви, которое случилось несколько минут назад в подвале Темпла.
Всё это оказалось хорошо продуманной манипуляцией — несколько раз прорывалось его настоящее Я, но в остальном он был просто безупречен — отличная работа. А проклятая скрипка ослепила меня ещё больше.
Потом я несколько раз пыталась вспомнить, о чём мы говорили с графом в дальнейшем, но так и не смогла — после того, как холод заполнил моё сердце, всё потеряло смысл. Хорошо хотя бы, что большую часть времени граф говорил сам. Мягким приятным голосом он рассказывал о своём детстве в Тоскане, о позоре, который приходится испытывать незаконнорожденному ребёнку, о тщетных поисках отца, и о том, как уже юношей он столкнулся с тайной хронографа и пророчеством. Я изо всех сил старалась не пропустить ни словечка, потому что знала — мне придётся вскоре передавать чуть ли ни дословно всю его речь Лесли, но даже это не помогало — в мыслях я, не переставая, ругала себя за глупость и доверчивость. Мне хотелось только одного — расплакаться.
— Маркиз? — в дверь постучали, а затем зашёл мрачный секретарь. — Прибыла делегация архиепископа.
— О, это хорошо, — сказал граф. Он встал и подмигнул мне. — Политика! В наше время ею всё ещё руководит церковь.
Я тоже поспешно встала со своего стула и сделала реверанс.
— Мне было очень приятно пообщаться с тобой, — сказал граф. — С нетерпением жду нашей новой встречи, — в ответ я пробормотала что-то невразумительное. — Прошу, передай Гидеону мои извинения, что я не смог принять его сегодня, — граф взял трость и направился к двери. — Мой тебе совет: мудрая женщина всегда может спрятать ревность. Тогда мы, мужчины, чувствуем себя так уверенно…
Последний раз я слышала этот тихий мягкий смех, а потом дверь за графом закрылась, и я оказалась одна в его кабинете. Но ненадолго. Через пару минут заглянул мрачный секретарь и сказал:
— Извольте следовать за мной.
Я упала на кресло и с закрытыми глазами ждала, когда же польются слёзы, но заплакать почему-то не получалось. Наверное, это к лучшему. Я поднялась и, ни о чём не думая, пошла вслед за секретарём вниз по лестнице, там мы несколько минут просто стояли, чего-то ожидая (я в это время всё ещё думала, что вот-вот упаду и умру), затем мой сопровождающий бросил озабоченный взгляд на часы и сказал:
— Он опаздывает.
В тот же момент распахнулась боковая дверь, и в коридор вышел Гидеон. На миг моё сердце позабыло, что его сбросили в глубокую пропасть, оно забилось призывно и отчаянно. Сильнейшее беспокойство вытеснило холод. Некоторые детали его внешнего вида: небрежная одежда, растрёпанные запутанные волосы, раскрасневшиеся щёки и лихорадочно горящий свет его зелёных глаз, — всё это я могла бы списать на визит к леди Лавинии, но на его рукаве зияла глубокая прореха, на груди тоже красовались обрывки ткани, а манжеты рубашки были пропитаны кровью.
— Сэр, вас ранили, — испуганно воскликнул мрачный секретарь, то же самое хотелось закричать мне самой (ну, может, без слова «сэр» и не обращаясь при этом на «вы»). — Я велю послать за доктором!
— Нет! — сказал Гидеон. Вид у него был при этом такой самоуверенный, что мне тут же захотелось дать ему звонкую оплеуху. — Это не моя кровь. Во всяком случае, не только моя. Пойдём, Гвен, мы спешим. По пути меня немного задержали.
Он взял меня за руку и потянул вперёд. Секретарь бежал за нами до самой лестницы, пару раз он пролепетал:
— Но сэр! Что же всё-таки произошло? Возможно, нам стоит оповестить маркиза…?
Но Гидеон возразил, что на это сейчас нет времени, и что он постарается как можно скорее разыскать графа снова и предоставить ему отчёт о событиях сегодняшнего дня.
— Отсюда мы пойдём одни, — сказал он, когда мы ступили на лестницу, по бокам которой стояли двое стражников со шпагами наголо. — Пожалуйста, передайте маркизу мои наилучшие пожелания! Qui nescit dissimulare nescit regnare.
Стражники расступились, a секретарь поклонился нам на прощание. Гидеон вытащил факел из подставки и потащил меня за собой.
— Скорее, у нас осталось всего лишь две минуты! — казалось, что настроение у него всё ещё сохранялось преотличное. — А ты, кстати, в курсе, что означает наш пароль?
— Нет, — сказала я, сама себе удивляясь, потому что моё вмиг ожившее сердце (вернее, его заменитель) не спешило падать обратно в глубокую пропасть. Оно просто вело себя так, будто ничего не случилось. В моей душе всё ещё теплилась надежда, что ничего действительно не изменилось, и эта надежда сводила меня с ума. — Но зато я выяснила нечто другое. А чья это кровь у тебя на рубашке?
— «Тот, кто не умеет лицемерить, не умеет и править», — Гидеон осветил факелом последний поворот. — Людовик Одиннадцатый.
— Какое подходящее к случаю выражение, — сказала я.
— Честно говоря, ни малейшего понятия не имею, как зовут того парня, который перепачкал мне своей кровью всю одежду. Ох, и рассердится же мадам Россини! — Гидеон толкнул дверь в лабораторию и воткнул факел в подставку на стене.
Языки пламени выхватили из темноты большой стол, на котором были разложены и расставлены диковинные аппараты, стеклянные бутылки, колбы и кубки, наполненные разноцветными жидкостями и порошками. Стены оставались в тени, но я увидела, что вся их поверхность от пола и до потолка была покрыта рисунками и символами. Прямо над факелом со стены смотрел улыбающийся череп с пентаграммами вместо глазниц.
— Иди сюда, — сказал Гидеон и потянул меня к противоположному краю стола. Только там он наконец-то выпустил мою руку. Но лишь для того, чтобы обнять меня за талию и прижать к себе. — Как прошёл разговор с графом?
— Это была очень… содержательная беседа, — сказала я. Встревоженное сердце у меня в груди затрепетало, словно маленький птенец, а в горле теперь стоял ком. — Граф объяснил мне, что ты… разделяешь его дичайшие взгляды и тоже считаешь, что влюблённую женщину легче держать под контролем. Ты, наверное, очень расстроился, что вся предварительная работа, которую ты провёл с Шарлоттой, оказалась напрасной, и тебе пришлось начинать со мной всё сначала, ведь так?
— О чём ты говоришь? — Гидеон смотрел мне в глаза, нахмурив лоб.
— Но тебе всё удалось просто замечательно, — продолжала я. — Граф, кстати, тоже так считает. Меня, конечно, не очень сложно было заполучить… Господи, как же мне стыдно, когда я думаю, насколько я облегчила твою задачу, — я захотела поднять на него глаза, но не смогла.
— Гвендолин… — он запнулся. — Сейчас начнётся. Давай лучше продолжим этот разговор позднее. В тишине и спокойствии. Понятия не имею, к чему ты клонишь…
— Я просто хочу знать — это правда? — сказала я. Конечно, правда, но ведь надежда, как известно, умирает последней. В моём желудке уже появилось ощущение скорого прыжка. — Ты действительно заранее спланировал, что влюбишь меня в себя, точно так же, как сперва ты спланировал всё то же самое с Шарлоттой?
Гидеон разжал руки.
— Сейчас не совсем подходящий момент, — сказал он. — Гвендолин, мы продолжим этот разговор позднее. Я тебе обещаю.
— Нет! Скажи сейчас! — терпение моё исчерпалось, и слёзы градом полились по щекам. — Хватит одного слова — да или нет? Ты всё это спланировал?
Гидеон почесал в затылке.
— Гвен…
— Да или нет? — всхлипывая, пробормотала я.
— Да, — сказал Гидеон. — Но пожалуйста, перестань плакать.
И во второй раз за этот день моё сердце, точнее, уже сердцезаменитель, упало вниз в пропасть и раскололось на тысячу мельчайших кусочков.
— Вот и всё, что я хотела узнать, — прошептала я. — Спасибо за честность.
— Гвен… Я хотел бы всё тебе объяснить… — Гидеон растворился в воздухе. Холод снова заполнил моё тело. Я уставилась на мерцающий свет факела и на нарисованный череп, изо всех сил пытаясь унять слёзы. Но тут перед моими глазами всё завертелось и исчезло.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к яркому свету, который царил в лаборатории в нашем времени. Я услышала, как доктор Уайт что-то возбуждённо говорит, а потом раздался звук рвущейся ткани.
— Всё в порядке, — сказал Гидеон. — Просто маленький порез, он почти не кровоточит. Можно даже пластырь не накладывать. Доктор Уайт, отложите, пожалуйста, в сторону ваши щипцы и зажимы! Ничего страшного не случилось!
— Привет, сеновальщица! — поздоровался со мной Химериус. — Никогда не угадаешь, что мы тут узнали! О нет! Ты что, снова ревела?
Мистер Джордж обеими руками схватил меня и повернул к себе лицом.
— На ней ранений нет! — с облегчением сказал он.
Да. Если не смотреть вглубь, в сердце.
— Надо сматываться, — сказал Химериус. — Братишка твоего принца и Лесли хотят сообщить тебе нечто очень интересное! Только представь, они нашли место, зашифрованное в «Зелёном всаднике». Никогда не догадаешься, где оно.
— Гвендолин, ты как? — Гидеон посмотрел на меня так, будто боялся, что сейчас я брошусь под первый попавшийся автобус.
— Всё в порядке, — сказала я, не глядя в его сторону. — Мистер Джордж, не могли бы вы отвести меня наверх? Мне очень срочно надо попасть обратно домой, правда.
— Конечно, — мистер Джордж кивнул. Гидеон сделал было шаг в мою сторону, но доктор Уайт крепко держал его за руку.
— Постоишь ты сегодня спокойно или нет?! — он оторвал рукава камзола и рубашки. На руке запеклась кровь, а возле самого плеча виднелся маленький порез. Роберт, маленькое привидение, испуганно уставился на кровавые подтёки.
— Кто это сделал? Рану нужно немедленно продезинфицировать и зашить, — хмуро сказал доктор Уайт.
— Ни в коем случае, — сказал Гидеон. Он побледнел, от его радостного расположения духа не осталось и следа. — Это может подождать. Сначала мне нужно поговорить с Гвендолин.
— Не стоит, — сказала я. — Я выяснила всё, что хотела. А сейчас мне нужно домой.
— Вот именно! — добавил Химериус.
— Утро вечера мудренее, — сказал мистер Джордж Гидеону, взяв в руки чёрную повязку. — Гвендолин, кажется, очень устала. А завтра утром ей ещё идти в школу.
— Точно! Тем более что сегодня ночью она отправится на поиски клада, — сказал Химериус. — Или что там задано этими координатами…
Мистер Джордж завязал мне глаза. Последнее, что я видела — это неестественно зелёный цвет глаз Гидеона, оттенённый бледностью его лица.
— Всем спокойной ночи, — сказала я на прощание, а затем мистер Джордж вывел меня из комнаты.
Кроме маленького Роберта мне всё равно никто не ответил.
— Ладно, испорчу им всю малину, расскажу тебе первым, — сказал Химериус. — Лесли и Рафаэль сегодня здорово повеселились, в отличие от тебя, как я вижу. Ну, в общем, им удалось определить эти координаты очень точно. И, ну-ка, угадай с трёх раз, где находится это место! Давай-давай!
— Здесь, в Лондоне? — спросила я.
— Бинго! — выкрикнул Химериус.
— Ты что-то сказала? — спросил мистер Джордж.
— Ничего, — сказала я. — Извините, мистер Джордж.
Мистер Джордж вздохнул.
— Надеюсь, разговор с графом Сен-Жерменом прошёл успешно.
— О да, — горько сказала я. — Это была во всех смыслах очень поучительная беседа.
— Эй! Я всё ещё здесь! — выкрикнул Химериус и обвил лапки вокруг моей шеи. Я почувствовала его влажное прикосновение. — И новости у меня действительно очень-очень любопытные. Тайник действительно находится здесь в Лондоне. Скажу больше, он находится в Мейфэре. И ещё больше: на Бурдон Плейс. А если быть уж совсем точным — на Бурдон Плейс, 81! Ну, что скажешь?
У нас дома? Загадочными координатами было обозначено место в нашем собственном доме? Что же дедушка мог там спрятать? Может, ещё одну книгу? С новыми подсказками, которые натолкнут нас на новый след?
— Твоя подружка с собачьей мордочкой и француз отлично поработали, я считаю, — сказал Химериус. — Но сейчас за дело берусь я! Ведь только невероятный, замечательный и умный во всех отношениях Химериус может летать сквозь стены и видеть то, что за ними спрятано. Поэтому сегодня ночью мы с тобой отправимся на поиски клада!
— Ты хочешь об этом поговорить? — спросил мистер Джордж.
Я отрицательно покачала головой.
— Нет, это может потерпеть до завтра, — сказала я мистеру Джорджу и заодно Химериусу.
Сегодня ночью я действительно вряд ли усну, но лишь затем, чтобы выплакать всё моё разбитое сердце. Мне было так жалко саму себя и так хотелось романтичных метафор. Наверное, слушать я при этом буду