Сколько себя помню, я всегда хотел стать старателем. В шесть лет отец и мать взяли меня на ярмарку в Чейни. Горячие сосиски и воздушная соя, разноцветные шары, наполненные водородом, цирк с собаками и лошадьми, колесо счастья, игры, прогулки. И еще надувная палатка с непрозрачными стенами, вход стоит доллар, и там выставка предметов из туннелей хичи, найденных на Венере. Молитвенные веера и огненные жемчужины, зеркала из настоящего металла хичи, и все это великолепие можно было купить по двадцать пять долларов за штуку. Папа тогда сказал, что они не настоящие, но для меня они были самыми что ни на есть подлинными. Впрочем, мы не могли себе позволить заплатить двадцать пять долларов за такой сувенир. Да если подумать, я и не нуждался в зеркале. Лицо у меня было в веснушках, зубы выступали вперед, а волосы, которые я зачесывал, сзади были перевязаны резинкой.

Тогда только что обнаружили Врата, и я помню, как по пути домой в аэробусе папа говорил об этом. Они думали, что я сплю, но меня разбудила какая-то неизбывная тоска в его голосе. Из их разговора я понял, что если бы не мама и я, он нашел бы возможность отправиться туда. Но такой возможности у него не было.

Год спустя отец погиб, и я унаследовал от него работу, как только достаточно подрос.

Не знаю, работали ли вы когда-нибудь на пищевых шахтах, но, конечно же, не раз слышали о них. В этой работе нет ничего привлекательного. Уже в двенадцать лет я начал трудиться с половины рабочего дня и соответственно за половинную плату. К шестнадцати у меня был статус отца – сверловщик шпуров: хорошая оплата и трудная работа. Но на самом деле заработок лишь считался хорошим. Для Полной медицины его не хватало. Этих денег недостаточно было даже для ухода из шахты, а потому мои финансовые успехи выглядели значительными лишь там, где я работал. Шесть часов вкалываешь и десять отдыхаешь. Затем восемь часов сна, и ты снова на ногах, а вся одежда насквозь провоняла сланцем. Курить можно было только в специально отведенных помещениях. Всюду на пищевых шахтах господствовал жирный маслянистый туман. А девушки, которые трудились вместе с нами, тоже пропахли и тоже были невероятно измучены работой.

Мы все жили примерно одинаково: много работали, отбивали друг у друга женщин, играли в лотерею и много пили того дешевого крепкого пойла, что делалось в десяти милях от нас. Иногда на бутылке была этикетка шотландского виски, иногда водки или бурбона, но все эти напитки делались из одних и тех же шламовых колонн и разливались в разные бутылки из одной цистерны. Я ничем не отличался от остальных работяг… и только однажды выиграл в лотерею. Это был мой выездной билет.

Но до этого я просто жил.

Моя мать тоже работала на шахте. После гибели отца во время взрыва в штольне она вырастила меня с помощью шахтных яслей. Мы с ней нормально ладили, пока у меня не произошел первый психотический срыв. Мне тогда было двадцать шесть. У меня начались неприятности с девушкой, а потом я по утрам просто не мог подняться и меня увезли в больницу. Там я провалялся больше года, а когда меня выпустили из бокса, мать уже умерла.

Это моя вина. Нет, я не хочу сказать, что планировал ее смерть. Я имею в виду, что она жила бы, если бы так не тревожилась обо мне. На лечение нас обоих просто не хватало средств. Мне нужна была психотерапия, а ей новое легкое. Она его не получила и умерла.

После смерти матери мне ненавистна стала наша квартира, правда, выбор у меня был небольшой: либо оставаться в ней, либо переселяться в общежитие для холостяков. А мне совсем не нравилась мысль о жизни по соседству с таким количеством самых разных людей. Конечно, я мог жениться, но не сделал этого. Сильвия, девушка, с которой у меня были неприятности, к этому времени бесследно исчезла. Но я вовсе не был против брака. Может, вы решите, что я испытывал трудности из-за своих психиатрических вывихов или из-за того, что так долго жил с матерью? Это не так – мне очень нравились девушки. Я был бы счастлив жениться на одной из них и растить ребенка.

Но только не в шахтах.

Я не хотел оставлять сыну то, что унаследовал от отца. Сверлить шпуры для зарядов – очень тяжелая работа. Сейчас для этого уже используют паровые факелы с нагревательными спиралями хичи, и сланец вежливо расходится, как парафин. Но тогда мы по старинке сверлили и взрывали. Спускаешься в шахту в скоростной клети и начинаешь свою смену. Стена шахты, скользкая и вонючая, движется мимо со скоростью шестьдесят километров в час всего в десяти дюймах от твоего плеча. Я видел, как один подвыпивший шахтер протянул руку к стене, и вместо кисти у него остался обрубок.

Спустившись на самое дно шахты, выбираешься из клети и еще километр или больше скользишь по дощатому настилу к забою. А уж там сверлишь стену, затем устанавливаешь заряды и прячешься в каком-нибудь тупичке. Потом, дожидаясь взрыва, молишь Бога, чтобы все было рассчитано правильно и вся эта вонючая маслянистая масса не обрушилась тебе на голову. Если же ты ошибся и тебя погребло заживо, ты можешь прожить в сланце неделю. Такое бывало. Если человека не успевали извлечь в первые три дня, он больше ни к чему не был пригоден. Потом, когда все прошло благополучно, начинаешь увертываться от погрузчиков по пути к следующему забою.

Говорят, маски задерживают большую часть углеводорода и скальной пыли. Но вонь они точно не задерживают. И, честно говоря, я не уверен насчет углеводорода. Моя мать не единственная работница шахты, нуждавшаяся в новом легком. И конечно, не единственная, кто не сумел за него заплатить.

А когда смена окончена, куда же тебе деваться? Естественно, отправляешься в бар. Ближе к ночи прихватываешь с собой девушку и ведешь домой. Или играешь в карты, смотришь телевизор.

Выходить из дома приходилось нечасто. Да мы и не очень-то стремились, поскольку мест для прогулок почти не было, если не считать нескольких крошечных парков, на которых постоянно подсаживали растения. Кстати, в Скальном парке есть даже живые изгороди и газон. Бьюсь об заклад, вам не приходилось видеть газон, который каждую неделю моют стиральным порошком, а затем просушивают горячим воздухом, чтобы он не погиб. Парки мы в основном оставляли детям.

Ну а кроме парков, мы имели только поверхность Вайоминга, которая, насколько хватает глаз, выглядит как поверхность Луны. Нигде никакой зелени, ничего живого. Ни птиц, ни белок, ни насекомых. Несколько грязных болотистых ручьев, почему-то ярко-красных и под толстой маслянистой пленкой. Говорят, нам еще повезло: у нас шахты. В Колорадо, где открытые разработки, гораздо хуже.

Мне всегда трудно было в это поверить, да и сейчас нелегко, но я никогда не проверял.

Помимо всех этих прелестей мы имели непроходящую вонь, висящую в воздухе пыль да оранжево-коричневый закат в сизой дымке. Весь день и всю ночь несмолкаемый рев печей, которые беспрестанно перемалывают и пережигают мергель, чтобы извлечь из него кероген, и грохот конвейеров, которые где-то нагромождают отработанный материал.

Видите ли, чтобы получить нефть, приходится нагревать камень. Когда его нагреешь, он расширяется, как воздушная кукуруза. И девать его некуда. Его нельзя затолкать обратно в шахту – слишком много. Когда добываешь гору мергеля и извлекаешь из него нефть, остается два террикона отходов. Так с ним и поступают. Воздвигают все новые и новые горы. А избыточное тепло от экстракторов нагревает теплицы, и на нефти прорастает плесень. Затем ее снимают, просушивают, спрессовывают… и на следующее утро мы едим ее на завтрак.

Забавно. Говорят, в старину нефть просачивалась прямо на поверхность земли. И люди приезжали в автомобилях и поджигали ее.

ДОМ ХИЧИ

Прямо из заброшенных туннелей Венеры!

Редкие культовые предметы

Бесценные жемчуга,

принадлежавшие исчезнувшей цивилизации.

Поразительные научные открытия

ГАРАНТИРУЕТСЯ ПОДЛИННОСТЬ

КАЖДОГО ПРЕДМЕТА!

Скидка для учащихся и студентов

ЭТИ ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПРЕДМЕТЫ

СТАРШЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!

Впервые по доступным ценам

Взрослые – $2–50, дети – $1–00

Дельберт Кайн, доктор философии,

старатель

Зато по телевидению постоянно идут передачи, рассказывающие, как важна наша работа, как весь мир зависит от нашей пищи. Это верно. Нам не нужно об этом напоминать. Если мы перестанем работать, в Техасе начнется голод и заболеют дети в Орегоне. Мы все это знаем и ежедневно добавляем к мировому рациону пять триллионов калорий, половину протеина для примерно одной пятой населения Земли. Это все из дрожжей и бактерий, которые выращиваются на вайомингской сланцевой нефти, а также в Юте и Колорадо. Мир нуждается в этой пище. Но нам это стоило почти всего Вайоминга, половины Аппалачей, большей части смолистых песков Атабаски… Вот только что станут делать люди, когда последние капли углеводорода превратятся в дрожжи?

Конечно, это не моя проблема, но я о ней часто думаю.

Жизнь моя кардинально переменилась, когда я выиграл в лотерею. Произошло это на следующий день после Рождества. В том знаменательном для меня году мне исполнилось двадцать шесть.

Я выиграл двести пятьдесят тысяч долларов. Этой суммы было достаточно, чтобы по-королевски прожить целый год. У меня появилась возможность жениться и содержать семью, но при условии, если мы оба будем работать и не станем слишком много тратить.

А еще на эти деньги можно было купить билет в один конец до Врат, и, не особо раздумывая, я отнес деньги в туристическое агентство. Там мне страшно обрадовались. Похоже, у них было не слишком много клиентов.

После того как я заплатил за билет, у меня оставалось примерно десять тысяч долларов. Я не считал, сколько именно. На прощание купил выпивку всей своей смене, а это примерно пятьдесят человек. К тому же к бесплатной выпивке присосалось много посторонних, и пирушка продолжалась двадцать четыре часа.

Потом я сквозь вайомингскую пургу добрался снова до агентства. Пять месяцев спустя я уже кружил вокруг астероида, нас вызывал бразильский крейсер. Я был на пути к тому, чтобы стать старателем.

Зигфрид фон Психоаналитик – чрезвычайно умная компьютерная программа, но временами мне кажется, что в нем все-таки что-то не так. Он каждый раз просит меня пересказывать ему свои сны. Но иногда, когда я начинаю красочно описывать Зигфриду очередной сон, который должен ему понравиться, сновидение типа «большое красное яблоко для учителя», полный фаллических символов, фетишизма, комплексов вины, Зигфрид меня разочаровывает. Он ухватывается за деталь, которая не имеет к этому никакого отношения. Я рассказываю ему сон, а он сидит, щелкает, жужжит, трещит и делает вид, будто я несу ахинею. На самом деле, конечно, Зигфрид ничего подобного не делает, просто я это так себе представляю. А после того как я заканчиваю, он заявляет:

Стенограмма вопросов и ответов во время лекции профессора Хеграмета:

В.: Как выглядели хичи?

Профессор Хеграмет: Никто этого не знает. Астронавты не нашли ничего похожего на фотографию, рисунок или хотя бы книгу. Обнаружили лишь две-три звездные карты.

В.: А не было ли у них какой-нибудь системы накопления знаний, наподобие письменности?

Профессор Хеграмет: Конечно, система сохранения знаний должна была у них быть. Но я не знаю, какова она, хотя у меня есть догадка… Ну, это всего лишь моя личная версия.

В.: Какова же она?

Профессор Хеграмет: Подумайте о наших собственных способах сохранения информации и о том, как они были бы восприняты в дотехнологические времена. Если бы мы дали, допустим, Евклиду книгу, он догадался бы, что это такое, хотя не сумел бы прочитать ее. Но представьте, что было бы, если бы ему вручили магнитофонную ленту? Евклиду и в голову не пришло бы, что он держит в руках какую-то запись. У меня есть подозрение, нет, убеждение, что у нас уже имеются «книги» хичи, только мы не способны их узнать. Это может быть что угодно: брусок металла хичи. Q-спираль на кораблях, назначение которой до сих пор не известно. И кстати, это не новая мысль. Все предметы тщательно исследовались в поисках магнитных кодов, микродорожек, химического рисунка – и ничего не обнаружили. Но, может, у нас просто нет инструмента для прочтения этих записей.

В.: В действиях этих загадочных хичи есть что-то такое, чего я не понимаю. Например, почему они оставили туннели Венеры и прочие места своего пребывания? Куда отправились?

Профессор Хеграмет: Юная леди, меня тоже это выводит из себя.

– Давайте поговорим о другом, Боб. Меня интересует то, что вы сказали об этой женщине, Джель-Кларе Мойнлин.

– Зигфрид, ты снова охотишься за химерами, – возмущаюсь я.

– Я так не думаю, Боб.

– Но мой сон! Разве ты не видишь, как он нагружен символами? Что ты можешь сказать о материнской фигуре в нем?

– Позвольте мне выполнять мою работу, Боб.

– А у меня есть выбор? – угрюмо спрашиваю я.

– У вас всегда есть выбор, Боб, но я хотел бы напомнить ваши же слова, произнесенные совсем недавно. – Он замолкает, и я слышу свой собственный голос, записанный где-то на его лентах. Я говорю: «Зигфрид, там столько боли, вины и отчаяния, что я просто не могу с этим справиться».

Он ждет, чтобы я как-нибудь отреагировал на это, и немного погодя я отвечаю:

– Отличная запись, но я предпочел бы побеседовать о комплексе матери в моих снах.

– Мне кажется более продуктивным исследование другого момента, Боб. Возможно, они связаны.

– Правда? – Теоретически я готов обсудить эту эфемерную связь самым отвлеченным и философским образом, но Зигфрид быстро возвращает меня на землю:

– Ваш последний разговор с Кларой, Боб. Пожалуйста, скажите, что вы чувствуете при воспоминании о нем?

– Я уже излагал тебе все, что чувствую. – Мне это совсем не нравится и кажется пустой тратой времени. Я хочу, чтобы он понял мое отношение к вопросу по несколько раздраженному тону голоса и напряжению удерживающих ремней. – Это даже хуже, чем с матерью, Зигфрид.

– Я знаю, что вы хотели бы поговорить о матери, Боб, но, пожалуйста, сейчас не надо. Лучше расскажите мне о Кларе. Что вы испытываете в данный момент?

Я стараюсь честно понять, чего он хочет. Уж это-то я могу себе позволить. В конце концов я вовсе не обязан говорить ему все. Зато могу сказать то, что считаю нужным.

– Почти ничего, – наконец заявляю я.

Немного погодя, будто собравшись с мыслями, он почти с горечью спрашивает:

– И это все? Не очень много.

– Да, уж сколько есть, – охотно соглашаюсь я и медленно скольжу по поверхности своей памяти. Я прекрасно помню, что чувствовал тогда, но очень осторожно роюсь в воспоминаниях, чтобы посмотреть, где гнездятся эти фантомы, которые не дают мне спокойно жить. Я снова опускаюсь в голубой туман. Будто впервые вижу тусклую звезду-призрак. Говорю с Кларой по радио, а Дэйн что-то торопливо шепчет мне на ухо… Затем, как шкатулку, я захлопываю свою память.

– Больно, Зигфрид, – небрежно говорю я, в который раз пытаясь обмануть его равнодушным тоном. Я часто прибегаю к этой уловке, но давно убедился, что с ним это не срабатывает. Зигфрид замеряет интенсивность звука, слушает даже дыхание и измеряет паузы. Нет, он определенно неглупая программа, хотя мне от этого не легче.

Пять дюжих сержантов, по одному с каждого крейсера, тщательно обыскали нас, проверили удостоверения и передали мужеподобной чиновнице Корпорации «Врата». Шери смущенно захихикала, когда обыскивавший ее русский коснулся чувствительного места, и шепотом спросила меня:

– Как ты думаешь, Боб, что мы можем протащить сюда контрабандой?

– Тш-ш-ш, – зашипел я на нее. Чиновница приняла наши посадочные карточки у китайского сержанта, исполнявшего обязанности старшего, и стала вызывать нас по именам. Всего нас было восемь человек.

– Добро пожаловать на борт, – поприветствовала она. – Каждому из вас назначен сопровождающий. Он поможет вам поселиться, ответит на вопросы, подскажет, куда обращаться за медицинской помощью и где находятся ваши классы. Со счета каждого из вас вычтены по одиннадцать сотен пятьдесят долларов – это стоимость вашего пребывания на Вратах в течение десяти дней. Остальное вы можете снять в любое время, выписав П-чек. Сопровождающий покажет вам, как это делается. Линскотт! – Темнокожий человек средних лет из Калифорнии поднял руку. – Ваш сопровождающий Шота Тарасвили. Броудхед!

– Я здесь.

– Дэйн Мечников, – сказала чиновница.

Я оглянулся, но Дэйн Мечников уже направлялся ко мне. Он крепко пожал мне руку и сразу повел в сторону.

– Привет! – поздоровался он.

– Я бы хотел попрощаться со своими спутниками, – сказал я ему.

– Вы все будете жить рядом, – ответил он. – Идемте.

И вот через два часа после прибытия на Врата у меня появилась комната, сопровождающий и контракт. Я немедленно подписал соглашение, забыв даже его прочитать.

– Вам неинтересно знать, о чем там говорится? – удивленно спросил Мечников.

– Интересно, потом обязательно прочту, – ответил я. На самом деле мне хотелось сказать: «Какая разница?» Если мне не понравятся условия, я могу изменить свои намерения и вернуться на Землю, но пока об этом говорить было слишком рано. Вообще перспектива стать старателем меня ужасно пугала, я не хотел умирать. Мне ненавистна была даже мысль о смерти, мысль о том, что я перестану существовать, и все прекратится, когда я знаю, что остальные будут продолжать жить, заниматься сексом, радоваться, и все это без меня, я не буду принимать в этом участия. Но все же возвращение на шахту вызывало во мне еще большее отвращение.

Мечников подвесил самого себя за петлю на воротнике на стену, чтобы не болтаться и не мешать мне разбирать вещи. Это был рослый бледный человек, не очень разговорчивый и непривлекательной наружности, но по крайней мере он не смеялся над моей неумелостью новичка. Ведь на Вратах почти нулевая гравитация. А я раньше никогда не испытывал низкое тяготение – в Вайоминге это невозможно, поэтому я постоянно ошибался. Когда я что-то сказал об этом, Мечников ответил:

– Привыкнете. Нет ли у вас затяжки марихуаны?

– К сожалению, нет.

Он вздохнул, слегка похожий на висящего на стене Будду с поджатыми ногами. Затем мой сопровождающий взглянул на часы и проговорил:

– Чуть позже угощу вас выпивкой. Таков обычай. Но до двадцати двух это не интересно. Вечером «Голубой Ад» будет полон людей, и я вас со всеми познакомлю. Подберете себе подходящую партнершу. Как у вас с сексом, нормально?

– Вполне.

– Ну, вот и хорошо. Тут вы сами по себе. Я вас кое с кем познакомлю, а дальше – ваше дело. Лучше привыкать сразу. Карточку получили?

– Карточку?

– Парень, она в том пакете, что вам дали.

Я начал наобум раскрывать ящики, пока не нашел данный мне конверт. Внутри оказалась копия контракта, буклет, озаглавленный «Добро пожаловать на Врата», ордер на комнату, анкета о состоянии здоровья, которую я должен заполнить до 8.00 следующего утра… и свернутый листок. Развернув его, я увидел нечто вроде монтажной схемы с надписями.

– Вот она. Можете по схеме определить, где находитесь? Запомните номер своей комнаты: уровень Бейб, квадрат Восток, туннель восемь, комната сорок один. Запишите это.

– Это уже написано, Дэйн, в моем ордере.

– Ну, тогда не теряйте его. – Дэйн протянул руку за шею и отцепился. После этого он медленно опустился на пол. – Осмотритесь немного сами. Я зайду за вами попозже. Хотите о чем-нибудь спросить?

Я задумался. Дэйн нетерпеливо посматривал на меня.

– Ну… не возражаете, если я спрошу о вас, Дэйн? Вы уже были вне пределов Врат?

– Шесть полетов. Ну, пока. Встретимся в двадцать два. – Он распахнул гибкую дверь, выскользнул в зеленые джунгли коридора и исчез.

Я медленно и осторожно опустился на свой единственный стул и постарался осознать, что нахожусь на пороге Вселенной.

* * *

Даже не представляю, как вам объяснить, что такое Вселенная, увиденная с Врат. Ощущение волнующее: все равно что ты молод, и в твоем распоряжении куча денег и Полная медицина. Или как меню в лучшем ресторане мира, когда кто-то другой оплачивает чек. Как красивая девушка, с которой ты только что встретился и сразу понравился. Как нераспакованный подарок.

Первое, что поражает вас на Вратах, это теснота туннелей. Они кажутся еще теснее, потому что уставлены ящиками с растениями. Затем головокружение от слишком слабого тяготения и вонь.

Врата начинаешь воспринимать постепенно, по частям. Невозможно все увидеть сразу, в конце концов это всего лишь лабиринт туннелей в скалах. Я не уверен даже, что все эти туннели обследованы. Несомненно, есть целые мили этих извилистых проходов, куда никто никогда не забредал или бывают крайне редко.

Такими были хичи. Они отлавливали астероид, покрывали его металлической оболочкой и прорывали туннели. Затем они заполняли их своим имуществом. Правда, ко времени открытия туннели были совершенно пусты, как и все во вселенной, принадлежавшее хичи. А потом, по неизвестной причине, они покидали астероид.

В середине Врат расположен Хичиград. Это довольно большая пещера в форме веретена в геометрическом центре астероида. Говорят, когда хичи строили Врата, они здесь жили. Мы, то есть новички с Земли и других планет, тоже жили там, вернее, рядом. Как раз перед нами пришел корабль с Венеры. Тут Корпорация «Врата» всех нас и разместила. Позже, если разбогатеешь в старательском рейсе, можно переселиться ближе к поверхности, где чуть больше тяготения и чуть меньше шума.

Несколько тысяч человек в то или иное время уже дышали воздухом, которым приходилось дышать мне, пили воду, которую пил и я, и испускали свои запахи в атмосферу. Большинства этих людей здесь уже нет. Но запахи остаются.

Но меня не очень беспокоили эти запахи. Меня вообще ничто не беспокоило. Врата – это мой выигрышный лотерейный билет, реальная возможность получить Полную медицину, девятикомнатный особняк, жениться, растить детей и радоваться. Однажды я уже выиграл в лотерею и стал дерзким по отношению к шансам следующего выигрыша.

Все очень возбуждало меня, хотя в то же время казалось убогим и тусклым. Особой роскоши здесь не было. За свои 238 575 долларов ты получаешь билет на Врата, жилье, десятидневное снабжение продовольствием и воздухом, краткий курс управления кораблем и приглашение записаться на следующий стартующий корабль. Или на любой другой корабль, который тебе понравится. Из всего этого Корпорация не извлекает никакой прибыли. Услуги и продукты идут по себестоимости. Это не означает, что все здесь дешево, и тем более не означает, что ты получаешь что-то очень удобное и качественное. Еда, по существу, та же, что я выкапывал и ел всю свою жизнь. Комната – размером с кабину большого грузовика, с одним стулом, множеством ящиков, складным столом и гамаком, который можно по диагонали протянуть из угла в угол.

Моими соседями оказалась семья с Венеры. Я краем глаза заглянул к ним через открытую дверь. Только представьте себе, они вчетвером спали в таком маленьком помещении! По двое в гамаке, и гамаки были прикреплены друг над другом крест-накрест. По другую сторону – комната Шери. Я поскребся в ее дверь, но она не ответила. Комната оказалась незапертой. На Вратах никто не закрывает двери, тут просто нечего красть. Шери в комнате не было. Повсюду была разбросана ее одежда.

Я решил, что она отправилась знакомиться с Вратами, и пожалел, что не заглянул чуть раньше. Мне хотелось побродить не в одиночестве, а с кем-нибудь из своих.

Прислонившись к иве, которая росла в туннеле, я достал свою карту. Она подсказала мне, что и где искать. На ней были места, обозначенные очень странно: «Центральный парк» и «Озеро Верхнее». Что это такое, можно было только догадываться. Я призадумался также над «Музеем Врат», что звучало интересно, и над «Терминальной больницей» – а это выглядело страшновато. Несколько позже я узнал, что терминал – это конец рейса, когда возвращаешься из полета. Корпорация должна была понимать, как зловеще это звучит. Но она никогда не щадила чувств старателей.

Но на самом деле я страстно желал увидеть корабль! Осознав эту мысль, я понял, что не желаю ждать, когда мне его покажут. Поразмыслив, как пробраться к поверхности, где размещаются корабли, я вцепился одной рукой в перила, а другой снова раскрыл карту. Мне не потребовалось много времени, чтобы определить, где я нахожусь. Я стоял на пятилучевом пересечении, которое на карте было обозначено как «Восток Звезда Бейб Ж». Один из пяти туннелей вел к шахте, но я не мог определить, какой именно.

Я наудачу выбрал один из туннелей, зашел в тупик, повернул назад и в поисках кого-нибудь, кто объяснил бы мне дорогу, постучал в первую попавшуюся дверь. Она открылась.

– Простите… – начал я и замолчал. Человек, открывший дверь, казался таким же высоким, как и я, хотя на самом деле таковым не был. Глаза его находились на уровне моих. Но ниже бедер он кончался – ног у человека не было.

Он что-то проговорил, но я не понял, поскольку сказал он не по-английски. Но мое внимание сейчас было привлечено к иному. За спиной калеки виднелась тонкая материя, натянутая на крылья. Он легко помахивал ими, оставаясь висеть в воздухе. При малом тяготении на Вратах это было нетрудно. Но наблюдать – забавно и удивительно.

– Простите, – извинился я, стараясь не смотреть на калеку. – Я только хотел спросить, как пройти на уровень «Таня». – Я пытался отвести взгляд от крыльев и не мог.

Пожилой калека лучезарно улыбнулся и показал свои белые крепкие зубы. У него были темные глаза и черные, коротко подстриженные волосы.

Старик протиснулся мимо меня в коридор и произнес на превосходном английском:

– Конечно. Первый поворот направо. Идите к следующей звезде, оттуда второй поворот налево. Он будет обозначен, – и калека подбородком указал направление к звезде.

Я поблагодарил его и оставил порхающим в воздухе. Мне очень хотелось оглянуться, но я пересилил в себе это желание.

Все это казалось очень странным. До сих пор мне и в голову не приходило, что на Вратах могут обретаться инвалиды. Каким же наивным я был тогда. Столкнувшись с этим человеком, я увидел Врата такими, какими не знал их по разным руководствам и статистике. Хотя знакомили нас очень наглядно, мы все, будущие старатели, тщательно изучали информацию о Вратах. Например, мы знали, что около восьмидесяти процентов кораблей возвращаются без результатов. Где-то пятнадцать процентов вообще не возвращаются. Таким образом, в среднем один из двадцати старателей привозит из полета что-то такое, что Корпорация «Врата» – а следовательно, и все человечество – сможет использовать. Большинство же искателей сокровищ хичи будут счастливы, если просто вернут стоимость прилета сюда. Ну а если в полете вы заболеете или будете ранены… дело дрянь. Терминальная больница хорошо оборудована, но до нее еще нужно добраться. А до возвращения могут пройти месяцы. Если вас ранит на противоположном конце пути – а так обычно и бывает, – мало что можно будет сделать для вас, пока вы не вернетесь на Врата. Но к тому времени уже трудно бывает собрать вас целиком, а иногда и вообще сохранить вам жизнь.

Кстати, за обратный путь плату не берут. Корабли почти всегда возвращаются с меньшим экипажем, чем вылетают. Это называется естественная утечка.

Возврат бесплатный… только для кого?

Я спустился на уровень «Таня», свернул в туннель и столкнулся с человеком в фуражке и с повязкой на руке. Это был сотрудник полиции Корпорации. Он не говорил по-английски, но выглядел достаточно внушительно. Полицейский показал вверх. Я поднялся на один уровень, подошел к другой шахте лифта и снова попытался пробраться к кораблям.

– Тут пройти нельзя, – на этот раз по-английски сказал полицейский.

– Я просто хотел посмотреть корабли.

– Я понимаю, но все равно нельзя. Вначале нужно заработать голубой значок. – Он показал свой. – Его получают специалисты Корпорации, экипажи кораблей или важные персоны.

– Я из экипажа.

Он улыбнулся.

– Вы новичок с земного корабля, верно? Друг, членом экипажа ты станешь, когда подпишешься на полет, не раньше. Возвращайся назад.

– Вы ведь понимаете, что я чувствую, – попробовал убедить его я. – Просто хочу взглянуть.

– Нельзя, пока не окончишь курс. Но в процессе обучения вас приведут сюда. А после ты увидишь больше, чем захочешь.

Я еще немного поспорил, но на его стороне было слишком много аргументов. Однако когда я шел к лифту, пол подо мной мощно вздрогнул и по ушам ударила звуковая волна. Мне показалось, что астероид вот-вот взорвется. Я посмотрел на полицейского, и тот равнодушно пожал плечами.

– Я сказал, что их нельзя видеть, – пояснил он. – Но слышать можно.

Я подавил в себе восклицания вроде «Ух ты!» и «Боже!», рвавшиеся из меня, и поинтересовался:

– А куда этот направился?

– Приходи через шесть месяцев. Может, тогда узнаем.

Радоваться мне было нечему. Тем не менее я испытывал необыкновенное возбуждение. После многих лет изнурительной однообразной работы на пищевых шахтах я оказался здесь. И не только на Вратах, но и рядом с легендарными, неустрашимыми старателями, которые только что отправились в путь за счастьем и несметными сокровищами. Сейчас мне наплевать было на риск. Именно это казалось мне настоящей жизнью. Поэтому я не очень думал, куда иду, и в результате снова заблудился. Но через десять минут все-таки добрался до уровня «Бейб».

По туннелю от моей комнаты шел Дэйн Мечников. Казалось, он меня не узнает. Вероятно, мой провожатый прошел бы мимо, если бы я не остановил его за руку.

– А-а-а, – протянул он. – Опаздываете.

– Я был на уровне «Таня», пытался посмотреть на корабли.

– Без синего значка или браслета нельзя.

Ну, это я уже знал и без него. Я поплелся за ним, не тратя энергию на разговор.

Лицо Мечникова поражало нездоровой бледностью, а вдоль линии челюсти росли изысканные курчавые бакенбарды. Вблизи казалось, они навощены, каждый волосок торчал отдельно. Хотя «навощены» не совсем подходящее слово. Но что-то в этих бакенбардах все-таки было странное. Они были словно приклеены, а когда Мечников говорил или улыбался, по бакенбардам проходила волна.

Попав в «Голубой Ад», мой сопровождающий наконец заулыбался. Он угостил меня выпивкой, еще раз напомнив, что такова традиция, но при этом добавил, что обычай требует только одной порции. Я купил вторую, и Мечников окончательно растаял. Когда же я, вопреки очереди, заказал и третью, мой сопровождающий проникся ко мне любовью.

В «Голубом Аду» было чрезвычайно шумно, поэтому все время надо было напрягать голосовые связки. И все же я рассказал, что слышал, как от Врат отошел корабль.

– «Вернор», – со знанием дела пояснил он и поднял стакан. – Пусть у них будет хороший полет.

У Мечникова на руке было шесть браслетов из голубого металла хичи, каждый не толще проволоки. Они слабо позвякивали друг о друга и таинственно отсвечивали.

– Это они? – показал я. – По одному за каждый полет?

Мечников неторопливо отпил половину своей порции и ответил:

– Верно. А теперь я пойду танцевать.

Я наблюдал, как он направился к женщине в просторном розовом сари, и думал, что мне попался не очень разговорчивый сопровождающий. С другой стороны, при таком шуме задушевная беседа была просто невозможна. Да и танцевать можно было только молча.

«Голубой Ад» располагался в самом центре Врат в веретенообразной пещере. Центробежная сила тут была совсем маленькая, и человек весил не больше двух-трех фунтов. Начинаешь танцевать вальс или польку и вдруг обнаруживаешь, что летишь.

Поэтому в основном здесь предпочитали танцы, созданные для четырнадцатилетних юнцов, когда совсем не касаешься партнера. При этом танцор изо всех сил старается удержать ноги на месте, зато остальные части тела делают что хотят.

Честно говоря, мне нравилось подергаться в воздухе. Впрочем, потанцевать я любил и на Земле.

Я заметил Шери с какой-то женщиной, которая выглядела немного постарше ее. По-видимому, это была ее сопровождающая. Я пригласил Шери на танец.

– Как тебе тут, нравится? – заорал я. Она кивнула и что-то крикнула в ответ, но что именно, я не расслышал.

Затем я танцевал с рослой темнокожей женщиной с двумя голубыми браслетами. Потом снова с Шери, потом с девушкой, которую подвел ко мне Дэйн Мечников – по-видимому, он хотел от нее избавиться. Потом с высокой девушкой со строгим лицом и такими черными густыми бровями, каких мне никогда не приходилось видеть под женской прической. Волосы она убрала в два толстых конских хвоста, и они плавали за ней, когда она двигалась. У этой девушки также было несколько браслетов. А между танцами я пил.

Столы в «Голубом Аду» были рассчитаны на группы по восемь-десять человек, но никто не рассаживался такими большими компаниями. Все сидели, где хотели, занимали места друг друга, не беспокоясь о возвращении хозяина. Вскоре за одним столом со мной расположились несколько человек в белых бразильских мундирах, но разговаривали они на португальском.

На какое-то время ко мне за столик подсел человек с одной золотой серьгой в ухе, но я не понял, что он говорит, зато довольно быстро догадался, чего он хочет. Как я потом понял, это одна из основных сложностей жизни на Вратах. И так было всегда. В этом смысле Врата похожи на большой международный съезд, на котором испортилось все оборудование для перевода. Там постоянно можно услышать нечто вроде лингва франко – смесь десятка языков типа: «Ecoutez, gospodin, tu es verruckt»[1]. Я дважды танцевал с одной бразильянкой, худой маленькой девушкой с орлиным носом и красивыми карими глазами, и пытался обменяться с ней несколькими простыми словами. Возможно, она и поняла меня.

Один из бывших с ней посетителей хорошо говорил по-английски, он назвал свое имя и представил всех остальных. Ни одного из имен я не запомнил, кроме его. Этого человека звали Франсиско Эрейра. Он угостил меня выпивкой, позволил угостить всех остальных, и тут я сообразил, что видел его раньше – он был в наряде, который обыскивал нас по прибытии.

Пока мы разговаривали об этом с Эрейрой, Дэйн подошел ко мне и сказал:

– Я собираюсь сходить поиграть. Если не хочешь идти со мной, счастливо оставаться.

Не самое теплое приглашение, какое я слышал за свою жизнь, и все же я его принял – в «Голубом Аду» становилось все более шумно. Я потащился за Мечниковым и совсем рядом с питейным заведением обнаружил первоклассное казино, со столами для блэкджека, покера, медленно движущейся рулеткой, костями и с отгороженным веревкой участком для баккара.

Мечников сразу направился к столам для блэкджека. Он остановился и забарабанил пальцами по спинке стула, ожидая, пока освободится место. Примерно в это время он заметил, что я увязался за ним.

– О! – одобрительно воскликнул мой сопровождающий и осмотрелся. – Во что хотите поиграть?

– Во все это я играю, – хвастливо ответил я, для солидности слегка глотая окончания слов. – Может, немного в баккара?

Мечников впервые с уважением посмотрел на меня, но затем на губах у него заиграла насмешливая улыбка.

– Минимальная ставка – пятьдесят, – сообщил он.

На моем счету оставалось еще шесть тысяч долларов, и я пожал плечами.

– Пятьдесят тысяч, – пояснил мой сопровождающий, и у меня перехватило дыхание. А Мечников с отсутствующим видом занял место позади игрока, у которого заканчивался запас фишек. – Можете поиграть в рулетку за десять долларов. Но большинство начинают со ста. А вон где-то там, мне кажется, есть десятидолларовый автомат. – Тут он нырнул на освободившееся место, и больше я его не видел.

Я осмотрелся и увидел, что чернобровая девушка сидит за тем же столом и внимательно изучает свои карты. На меня она не смотрела. И тут до меня дошло, что я не могу себе позволить играть здесь. Я также понял, что, в сущности, не могу себе позволить и еще хотя бы одну выпивку. Мой вестибулярный аппарат уже подсказывал мне, что я довольно сильно надрался. И еще я понял, что мне нужно как можно скорее добраться до своей комнаты.

Меморандум о соглашении

1. Я, ____________________, будучи в здравом уме и твердой памяти, настоящим передаю все права на любые открытия, артефакты, объекты, любые ценности, которые смогу обнаружить в результате своих исследований, ставших возможными только в результате информации, предоставленной мне Советом Врат, а также опыта, полученного благодаря Совету Врат, вышеуказанному Совету.

2. Совет Врат обладает полным правом продавать, отдавать в аренду или распоряжаться любым другим образом всеми артефактами, объектами, ценными предметами, обнаруженными в результате моей деятельности, в соответствии с настоящим контрактом. Совет Врат согласен предоставить мне 50 % (пятьдесят процентов) от доходов, полученных в результате такой продажи, отдачи в аренду или любой другой финансовой операции, связанной с находками, включая стоимость исследовательского полета, а также стоимость моего прилета на Врата и плату за проживание на них, и 10 % (десять процентов) от последующих доходов. Я согласен, что этим ограничиваются все обязательства Совета относительно меня, и ни по каким причинам ни в какое время обязуюсь не требовать никакой дополнительной оплаты.

3. Я безвозвратно передаю Совету Врат право принимать решения любого типа относительно эксплуатации, продажи, отдачи в аренду любых открытий, включая право объединять мои открытия с другими открытиями с целью эксплуатации, аренды или продажи. В этом случае Совет Врат сам устанавливает мою долю прибыли при таком объединении. Я предоставляю Совету Врат также право воздерживаться от эксплуатации моих открытий и находок по своему решению.

4. Я отказываюсь от любых претензий к Совету Врат в случае возможного ранения, аварии и иных происшествий, возникших в результате моей исследовательской деятельности.

5. Если возникнут какие-либо разногласия, связанные с настоящим соглашением, я признаю, что спор должен быть разрешен исключительно в соответствии с законами и прецедентами самих Врат, и никакие другие законы и прецеденты не будут иметь отношения к данному случаю.

Добро пожаловать на Врата!

Поздравляем!

Вы один из немногих счастливчиков, кому в этом году удалось стать партнером «Врата Энтерпрайзис, Инк.». Первая ваша обязанность – подписать меморандум о соглашении. Вы имеете право не делать этого немедленно. Можете изучить меморандум и посоветоваться с юристами, если считаете нужным.

Однако, пока не подпишете меморандум, вы не имеете права занимать помещения Корпорации, питаться в столовых Корпорации или учиться на курсах, организованных Корпорацией.

Для посетителей или тех, кто не пожелал сразу подписывать меморандум, имеется отель «Врата» и ресторан. Но помните, что Врата стоят недешево.

С целью покрыть расходы на содержание Врат все проживающие здесь должны оплачивать ежедневный расход воздуха на человека, температурный контроль, управление и другие службы.

Если вы гость, стоимость всех услуг включена в счет отеля. О расчете за остальные услуги даются специальные указания. При желании можно оплатить стоимость проживания за год вперед. Отказ от ежедневной платы за проживание вызовет немедленное удаление с Врат.

Примечание: В последнем случае наличие корабля не гарантируется.

Что такое Врата?

Врата – это артефакт, созданный так называемыми хичи. Он создан на астероиде или на ядре кометы. Время его создания неизвестно, но оно, несомненно, предшествует человеческой цивилизации.

Внутри Врат среда напоминает земную, только здесь относительно малое тяготение. На самом деле тяготения вообще нет, но центробежная сила, возникающая при вращении Врат, создает аналогичный эффект. Если вы с Земли, первые несколько дней будете испытывать некоторые трудности при дыхании из-за низкого атмосферного давления. Однако парциальное давление кислорода аналогично давлению на высоте в две тысячи метров на Земле и вполне достаточно для сохранения здоровья.

Сильвестр Маклен – отец Врат

Врата были открыты Сильвестром Макленом, исследователем туннелей на Венере, который при раскопках обнаружил пригодный к действию корабль хичи. Он сумел войти в этот корабль и прилетел на Врата – сейчас этот корабль находится в доке 5–33. К несчастью, Маклен не сумел вернуться из очередного рейса, и хотя ему удалось дать о себе знать, взорвав топливный бак посадочного аппарата, ко времени прилета исследователей он был мертв.

Маклен был смелым и изобретательным человеком, и табличка на доке 5–33 является данью памяти его уникальным заслугам перед человечеством. Представители различных религий в соответствующее время совершают службы, во время которых Сильвестр Маклен поминается как первый человек Врат.

– Доброе утро, – произносит кто-то в самой середине сна, в котором я застрял в зыбучих песках в центре туманности Ориона. – Я принес вам чаю.

Я открываю один глаз. Смотрю через край гамака в пару угольно-черных глаз на песочного цвета лице. Я лежу одетый, меня мучает дикое похмелье. Я заметил, что рядом что-то очень плохо пахнет, и вскоре начинаю сознавать, что это я сам.

– Меня зовут Шикетей Бакин, – говорит человек, принесший мне чай. – Пожалуйста, выпейте этот чай. Это вам поможет.

Я смотрю немного ниже и вижу, что он кончается у талии. Оказалось, это тот самый безногий с крыльями, которого я видел накануне.

– Ух, – тяжело вздыхаю я, стараясь изо всех сил подняться, и умудряюсь ответить: – Доброе утро.

Туманность Ориона быстро тускнеет, и с ней исчезает ощущение, что меня протаскивают сквозь быстро каменеющее газовое облако. Но плохой запах остается. Даже по стандартам Врат в комнате очень плохо пахнет, и я понимаю, что меня вырвало на пол. Кроме того, меня не оставляет ощущение, что вот-вот начнется новый приступ рвоты.

Бакин, искусно помахивая крыльями, умудряется поднести к моему рту закрытый сосуд с чаем. Потом он поднимается вверх, садится на мой шкаф и говорит:

– У вас сегодня, кажется, медицинский осмотр в восемь ноль-ноль.

– Правда?

Я с трудом беру чашку трясущимися руками и делаю пробный маленький глоток. Чай очень горячий, несладкий и почти безвкусный, но он, кажется, помогает мне справиться со своими внутренностями. Рвота отступает.

– Да. Я так думаю. Так обычно бывает. Вдобавок ваш п-фон уже звонил несколько раз.

Я снова произношу: «Ух».

– Вероятно, ваш сопровождающий звонит, чтобы напомнить вам. Теперь семь пятнадцать, мистер…

– Броудхед, – хрипло отвечаю я и потом более разборчиво произношу: – Меня зовут Боб Броудхед.

– Отлично. Я взял на себя смелость проверить, проснулись ли вы. Пожалуйста, пейте чай, мистер Броудхед. Наслаждайтесь пребыванием на Вратах. – Он кивнул, повалился вперед, словно ангел допорхал до двери и исчез.

При каждом изменении положения в голове у меня начинала стучать кровь. Наконец я выбрался из гамака, стараясь не ступать на отвратительные пятна рвоты на полу, и кое-как умылся. Я подумал о бритье, но у меня уже была двенадцатидневная щетина, и я решил пока не бриться. С такой порослью я больше не выглядел небритым, к тому же у меня совершенно не было сил.

С опозданием в пять минут я добрался до медицинского смотрового кабинета. Остальные вновь прибывшие из моей группы были уже здесь, и мне пришлось ждать и проходить осмотр последним.

У меня взяли три порции крови: из пальца, из вены на руке и из мочки уха. Я был на сто процентов уверен, что с кровью у меня все в порядке. Впрочем, меня это не очень и волновало. Медицинский осмотр считался простой формальностью. Если вы пережили полет в космическом корабле к Вратам, то выжить в корабле хичи для вас не составит труда. Если только что-нибудь не произойдет. В этом случае вы, вероятно, не выживете вообще, каким бы здоровым ни оказались.

У меня нашлось время выпить чашку кофе с тележки, которую кто-то услужливо подвез к столу. До сих пор я никогда не слышал о частном предпринимательстве на Вратах, и это меня порядком удивило.

Я вовремя пришел в аудиторию на первое занятие. Мы встретились в большой комнате на уровне «Собака». Комната была узкой, с низким потолком. Сиденья располагались по два вдоль всего прохода. Аудитория походила на преобразованный в класс пассажирский автобус.

Шери пришла несколько позже, свежая и веселая, и села рядом со мной. Вся наша группа уже разместилась вдоль стен, все семеро прилетевших с Земли, а также семья с Венеры и несколько других новичков.

– Ты плохо выглядишь, – прошептала Шери, когда инструктор занялся бумагами на своем столе.

– Что, так заметно похмелье?

– На самом деле нет. Но, вероятно, оно сказывается на выражении твоего лица. Я слышала, как ты пришел вчера вечером. Вообще-то, – задумчиво добавила она, – весь туннель это слышал.

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами. Запах рвоты я по-прежнему ощущал, но, очевидно, большая его часть все еще таилась внутри. Правда, при этом никто не сторонился меня, даже Шери.

Инструктор поднялся со своего места и некоторое время задумчиво нас разглядывал.

– Ну ладно, – наконец проговорил он, снова посмотрел на бумаги и покачал головой. – Я веду курс управления кораблями хичи.

Я заметил у него на запястье целую связку браслетов. Сколько, сосчитать не смог, но там было не меньше полудюжины. Затем я мимолетно подумал об этих людях, которые столько раз вылетали и все еще не разбогатели.

– Это один из трех курсов, которые вы прослушаете, – продолжил инструктор. – Второй – как выживать в незнакомой среде. Третий – как распознавать, что из находок имеет какую-то ценность, а что нет. Но мой курс по управлению кораблем, и мы начнем с управления. А сейчас все пойдут со мной.

Мы послушно поднялись и потащились за инструктором. Выбравшись из класса, мы спустились по туннелю, вошли в шахту, миновали охранника – может, того самого, что прогнал меня накануне. На этот раз он только кивнул инструктору и равнодушно пронаблюдал, как мы проходим.

Затем мы оказались в длинном широком туннеле с низким потолком. Из пола туннеля торчало с десяток металлических прямоугольных цилиндров. Они походили на обгоревшие древесные стволы, и прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что это такое.

Я судорожно сглотнул.

– Это корабли, – прошептал я Шери громче, чем собирался.

Несколько человек с любопытством оглянулись на меня. Среди них, как я заметил, была девушка, с которой вечером я танцевал, та самая, с черными бровями. Она приветливо кивнула мне и улыбнулась. Я увидел у нее на руке браслеты и удивился. Мне непонятно было, что она тут делает, тем более ей так везло за игорным столом.

Инструктор собрал нас вокруг себя и проговорил:

– Как только что кто-то сказал, это корабли хичи. Приземляющаяся часть. То есть шлюпки. В подобном суденышке вы высаживаетесь на планету, если, конечно, вам повезет и вы откроете планету. Шлюпки не очень велики, но в каждом таком мусорном баке помещается пять человек. Конечно, не очень удобно, но поместиться можно. Вообще-то один человек всегда остается в главном корабле, так что в шлюпке бывает не больше четверых.

Он подвел нас к ближайшему кораблю, и все удовлетворили потребность коснуться его, царапнуть ногтем или похлопать ладонью. Потом он начал лекцию:

– Когда Врата открыли, на них находилось девятьсот двадцать четыре корабля. Около двухсот оказались недействующими. Как правило, мы не знаем почему – они просто не работают. Триста четыре корабля побывали в полетах хотя бы по одному разу. Тридцать три из них теперь здесь и готовы к очередному рейсу. Остальные еще не испытаны. – Он взобрался на приземистый цилиндр, сел и продолжил: – Прежде всего вы должны для себя решить, полетите ли вы в одном из этих тридцати трех кораблей или в таком, который еще не был испытан. Людьми, я имею в виду. Вам нужно сделать выбор. Свои преимущества есть у каждого решения. Многие впервые испытываемые корабли не возвращаются назад, так что тут есть риск. Ну, это понятно, верно? Никто ведь не обслуживал эти корабли бог знает сколько лет, с тех пор как хичи оставили их здесь. С другой стороны, риск связан и с теми кораблями, которые уже побывали в полете и благополучно возвратились. Мы считаем, что некоторые корабли не вернулись только потому, что у них кончилось горючее. Беда в том, что мы не знаем, каково это горючее, сколько его и как определить, когда оно кончается. – Он похлопал рукой по металлическому пню. – Этот и все остальные корабли рассчитаны на экипаж из пяти хичи. Насколько мы можем судить, конечно. Но мы их посылаем с экипажем из трех человек. Похоже, хичи были терпимее друг к другу в тесном замкнутом пространстве, чем люди. Есть корабли побольше, есть поменьше этого, но в последнее время процент невернувшихся среди них очень высок. Наверно, просто полоса неудач, но… Во всяком случае, лично я отправился бы в трехместном. А вы решайте сами. Теперь вам предстоит выбрать, с кем именно вы полетите. Держите глаза раскрытыми. Ищите товарищей… Что?

Шери энергично размахивала рукой, пытаясь привлечь внимание инструктора.

– Вы сказали, что очень высок процент невернувшихся. А сколько именно не возвращаются?

– В последнее время возвращаются только три из десяти пятиместных, – терпеливо ответил инструктор. – Это самые большие корабли. На некоторых из вернувшихся экипаж оказался мертвым.

– Да, – ошарашенно проговорила Шери, – действительно очень высок.

– Но все же дела с пятиместными обстоят не так уж и безнадежно, если сравнить их с одноместными кораблями. За две орбиты вернулись только два одноместных. Вот это действительно плохо.

– А почему так происходит? – поинтересовался отец семейства туннельных крыс, фамилия которого была Форхенд.

Инструктор некоторое время с сожалением разглядывал его и потом ответил:

– Если вам удастся разгадать эту тайну, обязательно поделитесь вашим открытием с другими. А пока продолжим. Что касается подбора экипажа: лучше лететь с тем, кто уже побывал в полете, то есть с более опытным. Может, вам удастся договориться с одним из них, но, может, и не удастся. Разбогатевшие старатели обычно прекращают работу – не желают рисковать. А те, кто все еще охотится за богатством, могут не пожелать отправиться в полет с новичком. Так что большинству из вас придется лететь с такими же девственниками. Гм. – Он задумчиво осмотрелся. – Что ж, попробуем. Разбейтесь на группы по трое. Только не думайте о том, кто в вашей группе более надежен, а кто менее – партнеров для экспедиции подбирают не так. И забирайтесь в один из открытых аппаратов. Ничего там не трогайте. Считается, что они дезактивированы, но должен вас предупредить, что они не всегда остаются такими. Просто заберитесь туда и ждите инструктора.

Так я впервые услышал, что на Вратах есть и другие инструкторы.

Я осмотрелся, пытаясь понять, кто же здесь наши учителя и кто новички, а затем инструктор спросил:

– У кого есть вопросы?

– Да, а как вас зовут? – поинтересовалась Шери.

– Неужели я снова забыл представиться? Я Джимми Чу. Рад познакомиться со всеми вами. Начнем.

Теперь я знаю гораздо больше своего инструктора Джимми Чу, включая и то, что случилось с ним орбиту спустя. Бедный старина Джимми, он отправился в экспедицию еще до моего первого вылета, и его корабль вернулся, когда я находился во втором полете. Джимми Чу нашли в его одноместнике мертвым. Говорят, его глаза запеклись, словно он побывал в духовке. Но в то время нам казалось, что Джимми знает все, и мне было очень интересно слушать его.

Мы вползли в странный эллипсовидный люк, протиснулись мимо двигателей и очутились в шлюпке. Оттуда по лестнице можно было попасть и в сам корабль.

Мы огляделись, и лично я почувствовал себя Али Бабой в пещере сокровищ. Затем мы услышали наверху шум, и вскоре в люке показалась чья-то голова. Я увидел густые брови и удивительно красивые глаза. Они принадлежали девушке, с которой я танцевал накануне вечером.

– Забавляетесь? – насмешливо спросила она. Мы жались друг к другу, стараясь держаться подальше от любых подвижных деталей, и я сомневаюсь, чтобы мы выглядели эдакими посетителями Диснейленда. – Ничего, – продолжала она. – Осматривайтесь, привыкайте. Вот эта вертикальная полоска колес с торчащими спицами, видите? Это селектор целей. Важнее всего сейчас не привести его в рабочее состояние, а может, и не только сейчас, но и никогда. А вот эта золотая спираль рядом с вами – вон там, блондинка. Кто-нибудь хочет погадать, что это такое?

«Блондинка», одна из дочерей Форхендов, в страхе отшатнулась и покачала головой. Я последовал ее примеру, но Шери решилась.

– Может, вешалка для шляп? – сказала она.

Инструкторша задумчиво смотрела на эту штуковину и молчала. Наконец она серьезно проговорила:

– Гм. Нет, не думаю. Но, надеюсь, вы, новички, когда-нибудь узнаете ответ. Пока никто из нас представления не имеет, что это и для чего. Иногда в полете она разогревается, и никому не известно почему. Туалет вот здесь. Надеюсь, он доставит вам много приятных минут. Правда, если научиться им пользоваться, он работает. А здесь вы можете прицепить свои гамаки, чтобы спать. Впрочем, это можно сделать и в другом месте. Видите, вон в том углу углубление – это мертвое пространство. Если кто-то из экипажа захочет побыть наедине, он может отгородиться занавеской. Небольшое уединение.

– А почему никто из вас не называет своих имен? – неожиданно спросила Шери.

Инструкторша обворожительно улыбнулась.

– Я Джель-Клара Мойнлин. Хотите еще что-нибудь узнать обо мне? Я вылетала дважды, ничего не нашла и теперь убиваю время в ожидании подходящего рейса. И пока работаю помощником инструктора.

– Откуда вы знаете, какой рейс подходящий, а какой нет? – поинтересовалась девушка Форхенд.

– Умница, – похвалила ее помощник инструктора. – Хороший вопрос. Один из тех вопросов, которые я хотела от вас услышать. Он означает, что вы думаете. Но если на него и есть ответ, то я его не знаю. Посмотрим. Вы уже догадались, что этот корабль трехместный. Он сделал шесть вылетов, но есть основания полагать, что топлива в нем хватит еще на пару. Я полетела бы скорее в нем, чем в одноместном. Одноместный – это для азартных игроков.

– Мистер Чу говорил об этом, но мой отец просмотрел все записи с самой первой орбиты, и с одноместными получается не так уж плохо, – сказала девушка Форхенд.

– Ваш отец мог бы спросить и у меня, – ответила Джель-Клара Мойнлин. – Дело не только в статистике. Одноместные ужасны тем, что пилот в нем долгое время находится в полном одиночестве наедине с неизвестным. К тому же, если повезет и вы что-нибудь отыщете, одному со всем не справиться, для нормальной работы нужно много рук и не одна голова. Один всегда остается на орбите, в корабле. В этом случае есть надежда, что если дела пойдут плохо, кто-то придет на помощь. А двое других садятся в шлюпку и отправляются на поиски сокровищ. Конечно, если найдешь что-нибудь действительно важное, приходится побегать всем. А если не повезет, одна треть экипажа ничем не хуже целого.

– Но тогда не лучше ли лететь в пятиместном? – спросил я.

Клара взглянула на меня и неожиданно подмигнула. Я и не предполагал, что она помнит вчерашний танец.

– Может, да, а может, и нет, – ответила она. – Дело в том, что пятиместные имеют почти неограниченные возможности выбора цели.

– Пожалуйста, говорите по-английски, – попросила Шери.

– У пятиместных масса целей, которых не достигают трех- и одноместные корабли. Мне кажется, это потому, что некоторые из целей опасны. Корабль, который вернулся из экспедиции в худшем состоянии из всех, был пятиместным. Выглядел он ужасно – весь обожжен, побит, погнут. Непонятно, как он вообще вернулся. Никто не знает, где этот пятиместник побывал. Говорят, он был в фотосфере звезды. Экипаж ничего не смог сообщить. Все погибли. Конечно, – задумчиво продолжала она, – вооруженные трехместные имеют почти такой же разброс целей, что и пятиместные. Тут уж как повезет. Но давайте покончим с этим. Вы, – она указала на Шери, – садитесь сюда.

Мы с девушкой Форхенд съежились, чтобы освободить как можно больше места. Его было немного. Если убрать все из трехместного корабля хичи, получится помещение размером пять метров на три и на три. Но, конечно, если освободить корабль от большинства предметов, он никуда не двинется.

Шери уселась перед колонной колес со спицами и поерзала, стараясь устроиться покомфортнее.

– У хичи были такие неудобные задницы? – спросила она.

– Еще один хороший вопрос, и такой же ответ, – сказала инструкторша. – Если в экспедиции узнаете что-нибудь о задницах хичи, вернетесь и расскажете всем нам. Корпорация поместила на сиденье вот эту решетку. Так что она не относится к оригинальному оборудованию. А теперь вы смотрите на селектор целей.

Положите руку на одно из колес. Только на одно. Другие не трогайте. Затем поверните его. – Джель-Клара Мойнлин с беспокойством следила, как Шери положила руку на нижнее колесо, толкнула его пальцами, потом взялась всей рукой, уперлась в ручки кресла v-образной формы и надавила. Наконец колесо шевельнулось, и вдоль всей колонки замигали огоньки.

– Да! – покачала головой Шери. – Они, должно быть, были ужасно сильные!

Мы по очереди пробовали повернуть это колесо – во время первого занятия Клара не разрешала нам притрагиваться к другим, – и когда настала моя очередь, я удивился: мне потребовалась вся сила мышц, чтобы сдвинуть колесо. Не похоже было, что оно просто заржавело. У меня создалось впечатление, будто оно и должно поворачиваться с трудом. А если подумать, сколько неприятностей может случиться, если в полете случайно заденешь и повернешь колесо, то становится ясно, что в этом есть большой смысл.

Конечно, теперь я знаю обо всем этом гораздо больше, чем тогда мой инструктор. И дело не в том, что я так уж умен. Потребовались и все еще требуются усилия множества людей, просто чтобы догадаться, как происходит выбор цели на указателе курса.

В сущности, это вертикальный ряд генераторов чисел. Огоньки означают номера. Понять это нелегко, потому что они вовсе не похожи на цифры. Цифровая система не позиционная и не десятичная. Очевидно, хичи выражали большие числа как суммы простых, но это выше моего понимания. Программисты Корпорации сумели прочесть эти номера, но не непосредственно, а при помощи компьютерного переводчика. Первые пять цифр, очевидно, обозначают положение цели в пространстве, начиная снизу вверх. Хотя Дэйн Мечников утверждал и продолжает утверждать, что правильный порядок не снизу вверх, а спереди назад, и это характеризует хичи с интересной стороны. Стало быть, они были ориентированы на три измерения, как первобытные люди, а не на два, как мы. Вам кажется, что трех чисел достаточно, чтобы указать положение любой точки во Вселенной, верно? Я хочу сказать, что если сделать трехмерное изображение Галактики, любую точку в ней можно определить тремя измерениями. Но хичи для этого требовалось пять. Значит ли это, что они воспринимали пять измерений? Мечников говорит, нет…

Во всяком случае, когда установлены пять первых чисел, остальные семь можно выбрать произвольно, и вы все равно отправитесь в путь, нажав сосок двигателя.

Обычно поступают так: наудачу выбирают четыре первых числа. Затем поворачивают пятое колесо, пока не появляется предупреждающее розовое свечение. Иногда оно слабое, иногда яркое. Если нажать плоскую овальную часть под соском, остальные огоньки начнут перемещаться, всего на несколько миллиметров туда и сюда, и свечение становится ярче. Когда огоньки останавливаются, свечение делается ярко-розовым и очень сильным. Мечников говорит, что это устройство тонкой автоматической настройки. В машине предусмотрено устройство защиты от «дурака», то есть она допускает человеческую ошибку. Прошу прощения, я хотел сказать ошибку хичи. И когда подходишь достаточно близко к цели, окончательная подгонка происходит автоматически. Вероятно, он прав.

Конечно, каждая крупица этих знаний стоила множества времени и денег, не говоря уже о человеческих жизнях. Опасно быть старателем. Но для самых первых покорителей Вселенной это походило на самоубийство.

Иногда можно пройти весь цикл с пятью огоньками и ничего не получить. В таком случае нужно выругаться. Потом изменить один из первых четырех огоньков и начать сначала. Цикл занимает всего несколько секунд, но пилоты-испытатели перебирают сотни вариантов, прежде чем получат хороший цвет.

Конечно, к тому времени, как я отправился в свой первый полет, пилоты-испытатели и программисты выработали несколько сот комбинаций, чей цвет был признан удовлетворительным, но которые еще не были опробованы. Или таких установок, которые были уже опробованы, но к ним не стоило возвращаться. Были и такие варианты, после которых экипаж не вернулся. Но тогда я еще ничего этого не знал, и когда сел на модифицированное сиденье хичи, все мне казалось новым и необыкновенно захватывающим. Не знаю, сумею ли дать вам понять, что я тогда чувствовал.

Я хочу сказать, что восседал на том самом месте, где миллион лет назад сидел хичи. Передо мной располагался селектор целей. Корабль мог отправиться куда угодно, хоть к черту на рога. Куда угодно! Если я правильно подберу цель, то могу оказаться возле Сириуса, Проциона или даже в Магеллановом Облаке.

Инструкторше надоело висеть вниз головой, она протиснулась за мной и положила руку мне на плечо.

– Ваша очередь, Броудхед. – И я почувствовал, как ее грудь коснулась моей спины.

Честно говоря, мне не очень хотелось трогать колеса, и прежде чем это сделать, я спросил:

– А вообще известно, что именно ты выбираешь? Можно с уверенностью сказать, куда полетишь?

– Вероятно, можно, – ответила она, – если ты хичи с подготовкой пилота.

– А не значит ли один цвет, что ты отправишься дальше, чем при другом?

– Этого пока никто не смог установить. Конечно, все время стараются. Целый отряд исследователей сопоставляет установки целей вернувшихся кораблей с тем местом, где они оказались. Но до сих пор ничего не нашли. Ну, давайте, Броудхед. Положите руку на первое колесо, которое уже поворачивали другие. Толкайте его. Для этого нужно больше силы, чем вам кажется.

И действительно. В сущности, я боялся надавить слишком сильно и тем самым заставить его заработать, но колесо словно вросло в панель. Клара наклонилась, положила свою руку на мою, и я понял, что приятный мускусный маслянистый запах, который я ощущал в последнее время, принадлежит ей. Но на самом деле это не был мускус. Просто ее половые аттрактанты вошли в контакт с моими хеморецепторами. По сравнению с сортирной вонью Врат это был прекрасный запах.

Но тем не менее я не добился никакого цвета, хотя старался целых пять минут. Наконец Клара прогнала меня, и я уступил место Шери для еще одной попытки.

* * *

Когда я вернулся в свою комнату, кто-то уже ее прибрал. Я с благодарностью подумал, кто бы это мог быть, но слишком устал, чтобы долго над этим размышлять. Пока не привыкнешь, малое тяготение зверски изматывает. Все время перенапрягаешь мышцы, потому что приходится осваивать новые способы перемещений в пространстве.

Я повесил гамак, улегся и уже задремал, когда кто-то заскребся в дверь. Затем послышался голос Шери:

– Боб?

– Что?

– Ты спишь?

Очевидно, нет, но я правильно понял ее вопрос и сообразно ему ответил:

– Нет. Лежу и думаю.

– Я тоже… Боб?

– Да?

– Можно мне лечь в твой гамак? – спросила она.

Я сделал усилие, чтобы окончательно проснуться и обдумать этот не совсем своевременный вопрос.

– Мне очень нужно, – добавила она.

– Хорошо. Конечно. Я хочу сказать, что очень рад.

Шери скользнула в мою комнату, и я подвинулся в гамаке, который начал медленно раскачиваться. Она забралась в него. На Шери были только тенниска и трусы, она была теплой и мягкой, и мы мягко раскачивались в гамаке, пока она не произнесла:

– Секса не нужно, жеребец.

– Посмотрим, как получится. Ты что, боишься?

Дыхание у Шери было сладкое, я чувствовал его у себя на щеке.

– Чем больше думаю об этом, тем больше боюсь, – ответила она.

– Почему?

– Боб… – Шери устроилась поудобнее и повернулась, чтобы смотреть мне в лицо. – Знаешь, ты иногда говоришь глупости.

– Прости.

– Посмотри, что мы делаем. Садимся в корабль и не представляем, долетит он туда, куда должен долететь. И даже не знаем, куда он направляется. Летим быстрее света, и никто не знает как. Не знаем, на сколько улетаем, не знаем, куда летим. Можем провести в корабле всю оставшуюся жизнь и никогда не вернуться сюда. Можем столкнуться с чем-то таким, что убьет нас в две секунды. Ведь так? Так. И ты еще спрашиваешь, почему я боюсь?

– Да я просто разговариваю. – Я прижимаюсь к ее спине, беру в руки грудь, не агрессивно, а просто потому, что приятно.

– И не только это. Мы ничего не знаем о тех, кто построил эти корабли. Откуда мы знаем, что это не розыгрыш с их стороны? Или ловушка. Может, таким способом они заманивают свежее мясо на небеса хичи?

– Да, не знаем, – согласился я. – Повернись.

– И корабль, который нам показали сегодня, совсем не такой, каким я его представляла, – сказала она, поворачиваясь и обнимая меня за шею.

Откуда-то послышался резкий свист, но я не смог определить источник.

– Что это? – спросила Шери.

– Понятия не имею. – Свист повторился. Он звучал и в туннеле, и еще громче – в моей комнате. – А, это фон, – наконец сообразил я. Мы слышали собственные пьезофоны и те, что были установлены на стенах. Все они заработали одновременно. Затем свист прекратился и послышался голос:

– Говорит Джим Чу. Кто хочет видеть, как выглядит корабль, вернувшийся из тяжелого рейса, приходите к станции доков четыре. Сейчас начинают.

До нас донеслись голоса из соседней комнаты Форхендов, и я расслышал стук сердца Шери.

– Пойдем, – предложил я.

– Да. Но мне… не очень хочется.

Корабль добрался до Врат, но не совсем. Один из крейсеров засек его на орбите. Теперь буксир доставил его в док Корпорации, куда обычно приземляются только ракеты, побывавшие на планетах. Здесь достаточно места и для пятиместника. А этот оказался трехместным… вернее, то, что от него осталось.

– О Боже, – глядя на эту рухлядь, прошептала Шери. – Боб, как ты думаешь, что с ними случилось?

– С людьми? Они умерли. – В этом ни у кого не было сомнения. Корабль превратился в утиль. Стебель шлюпки исчез, остался только сам межзвездный корабль, грибная шляпка, расколотая и обожженная до неузнаваемости. Расколотая! Металл хичи, который не поддается даже электрической дуге!

Но самого плохого мы не видели. Мы никогда не видим самого плохого, только слышим о нем. Один человек все еще находился в корабле. Вернее, он располагался по всей внутренности корабля. Его буквально расплескало по контрольной рубке, и останки прикипели к стенам. Но отчего? Вне всякого сомнения, виноваты были высокая температура и ускорение. Возможно, он оказался в верхних слоях атмосферы Солнца. Или на низкой орбите над нейтронной звездой? Разница в тяготении могла разорвать и корабль, и экипаж. Но мы этого никогда не узнаем.

Остальных членов экипажа на судне вообще не было. Не то чтобы это легко было установить. Но в перечне найденных человеческих органов фигурировали только одна челюсть, один таз, один позвоночник, разорванный на множество небольших кусков. Может, остальные двое были в шлюпке?

– В сторону!

Шери схватила меня за руку и потянула прочь с дороги. Мимо проследовали пятеро военных в мундирах: американец и бразилец – в синем, русский – в бежевом, венерианец – в белом и китаец – в черно-коричневом. Американский и венерианский военные оказались женщинами. На лицах у них у всех было одинаковое выражение – смесь профессиональной дисциплинированности и отвращения.

– Пошли. – Шери потащила меня назад. Она не хотела смотреть, как роются в человеческих останках. Мне тоже показалось это малоприятным. Затем вся группа, Джимми Чу, Клара и остальные инструкторы потянулись к своим комнатушкам. Но недостаточно быстро. Мы все время оглядывались. Когда же открыли люк корабля, до нас долетел запах того, что вернулось. Даже не знаю, как описать его. Как будто перегнивший мусор долго жарили на корм свиньям. Даже в вонючем воздухе Врат это трудно было перенести.

Кому принадлежат Врата?

Врата настолько уникальны и важны для всего человечества, что всеми было сразу осознано – их нельзя передавать никакой группе лиц и ни одному правительству. Поэтому и была основана «Врата Энтерпрайзис, Инк.».

«Врата Энтерпрайзис», обычно именуемая «Корпорация», – это наднациональная корпорация, главными членами которой являются Соединенные Штаты Америки, Советский Союз, Объединенные Штаты Бразилии, Венерианская Конфедерация и Новый Народ Азии. Ограниченными партнерами Корпорации являются все те, кто, подобно вам, подписал меморандум о соглашении.

Правила принятия душа

Этот душ автоматически выдает воду в течение сорока пяти секунд.

Вам разрешается пользоваться душем один раз в три дня.

Внеочередное принятие душа разрешено за установленную плату путем вычета с вашего счета 5 долларов за каждые 45 секунд.

Чем занимается Корпорация?

Основной целью Корпорации является исследование космических кораблей, оставленных хичи, а также продажа, эксплуатация или любое другое использование артефактов, предметов, сырья или других ценностей, обнаруженных при помощи этих кораблей.

Корпорация поощряет коммерческое использование технологий хичи и отдает их в аренду на основе выплаты части дохода.

Этот доход используется для выплаты доли ограниченным партнерам, таким как вы, которые совершили ценные открытия; для поддержания Врат в рабочем состоянии; для выплаты главным партнерам сумм, которые покрывают содержание крейсеров, находящихся на орбите; для создания резервов на любой непредвиденный случай; для финансирования самих исследовательских программ.

В финансовом году, завершившемся 30 февраля, общий доход Корпорации превысил 3,7 триллиона долларов США.

Корабли Врат

Корабли Врат пригодны к межзвездным перелетам со скоростью выше скорости света. Энергоносители, с помощью которых функционируют двигатели, не установлены (см. «Руководство пилота»). На корабле имеется также обычный ракетный двигатель, использующий жидкий водород и жидкий кислород для контроля положения в пространстве и для высадки посадочного аппарата, которым снабжен межзвездный корабль.

Имеются три разновидности кораблей, обозначенные как класс один, класс три и класс пять в соответствии с числом членов экипажа. Некоторые корабли имеют дополнительные тяжелые конструкции и обозначаются как «бронированные». Большинство бронированных кораблей пятиместные.

Каждый корабль запрограммирован на автоматическое достижение ряда целей. Возврат также автоматический и практически весьма надежный. Пройденный вами курс управления кораблем достаточен для безопасного полета. Тем не менее просим вас обратить особое внимание на «Инструкцию пилота по технике безопасности».

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Откуда вам известно, что вы не унитарий?

Образуется товарищество Врат. 87–539.

Требуются бисексуалы для Сафо и Лесбии.

Вначале полет, затем счастливая жизнь

в Северной Ирландии. Постоянный

тройственный брак. 87–033 или 87–034.

Берегите силы. Сберегайте плату, не рискуйте

конфискацией во время полета. Распоряжения

на случай вашего невозвращения выполняются

за ту же плату. 88–125.

Правила технической безопасности 

для кораблей Врат

Механизм межзвездного полета, по-видимому, содержится в ящике, размещенном под центральным килем трех- и пятиместных кораблей и в санитарных устройствах одноместного.

До сих пор никто не сумел безнаказанно вскрыть эти ящики. Каждая такая попытка заканчивалась взрывом мощностью примерно в одну килотонну. Сейчас проводятся исследования с целью проникнуть в эти ящики, не вскрывая их, и если у вас имеется какая-нибудь информация относительно этого, вы должны немедленно связаться с офицером Корпорации.

Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь сами открыть ящик! Такие попытки, а также управление кораблем, в котором совершались подобные попытки, строжайше запрещены. Наказание – немедленное лишение всех прав и последующая высылка с Врат.

Устройство выбора курса также содержит в себе потенциальную опасность. Ни при каких обстоятельствах нельзя менять установку цели, находясь в полете. Ни один корабль, в котором осуществлялись подобные эксперименты, не вернулся.

Клара осталась на своем уровне. Пожелав ей спокойной ночи, я впервые заметил, что она плачет.

Мы с Шери попрощались с Форхендами у их двери, я повернулся к ней, но она меня опередила.

– Пойду спать, – проговорила она. – Прости, Боб, знаешь, я больше ничего не хочу.

Примерно на пятый свой день на Вратах я встал рано и позавтракал. Во время завтрака меня окружали туристы, игроки из соседнего казино с воспаленными от бессонной ночи глазами и моряки с крейсеров, которые на всю катушку использовали увольнительную. Завтрак оказался роскошным, правда, и стоил он не менее роскошно. Но высокие цены компенсировались присутствием туристов. Я чувствовал на себе их уважительные взгляды. Я знал, что они говорят обо мне. Особенно тот гладколицый пожилой африканец – дагомеец или ганиец – со своей очень молодой, пухлой, как свежеиспеченная булочка, и увешанной драгоценностями женой. По их мнению, я был бесстрашным героем. Конечно, у меня не было на руке браслетов, но известно, что некоторые ветераны их не носят.

Я наслаждался своим триумфом, подумывал о заказе настоящих яиц с беконом, но это было слишком даже для моей эйфории. Поэтому я удовлетворился апельсиновым соком – к моему глубочайшему удивлению, он оказался настоящим, – бриошью и несколькими чашками черного голландского кофе. Мне не хватало только хорошенькой девушки на ручке моего кресла. В зале присутствовали две симпатичные женщины, как будто с китайского крейсера, и обе не отказывались обменяться со мной радиопосланиями с помощью глаз, но я решил приберечь их для какого-нибудь будущего свидания. Я заплатил по счету – это оказалось довольно обременительно для моего кармана – и отправился на занятия.

По пути вниз я встретился с Форхендами. Мужчина, кажется, его звали Сесс, оторвался от ведущего вниз кабеля и подождал меня, чтобы вежливо поздороваться.

– Мы вас не видели за завтраком, – сказала его жена, поэтому я поведал им, где был. Их младшая дочь, Лу, похоже, позавидовала мне. Мать уловила это и потрепала ее по щеке.

– Не расстраивайся, милая. Мы так поедим перед возвращением на Венеру, – пообещала она дочери и после этого обратилась ко мне: – Теперь приходится считать каждый пенни. Но нам обязательно повезет, и у нас уже есть планы, как распорядиться доходами.

– Они есть у нас всех, – рассеянно ответил я, потому что в этот момент в голове у меня зрела какая-то мысль. – Вы на самом деле вернетесь на Венеру?

– Конечно, – ответили все члены семьи тем или иным образом, и по их лицам было видно, что они сами поразились своему ответу. Это удивило и меня. Мне не приходило в голову, что эти туннельные крысы считают горячие душные ямы своим домом. Сесс Форхенд, должно быть, правильно расшифровал выражение моего лица. Поэтому он улыбнулся, пожал плечами и пояснил:

– В конце концов это наш дом. Врата тоже – некоторым образом. Понимаю, наверное, странно такое слышать. А вообще-то мы родственники первого человека, нашедшего Врата. Сильвестра Маклена. Слышали о нем?

– Кто же о нем не слышал?

– Он нечто вроде моего двоюродного брата. Но вы, наверное, знаете всю эту историю.

Я хотел было сказать «да», но не успел. Очевидно, семья Форхендов очень гордилась своим знаменитым родственником, и я не могу их винить в этом. В общем, мне пришлось прослушать несколько видоизмененное семейное предание о пионере Врат:

– Он был в туннеле на Южном полюсе и нашел корабль. Бог знает, как ему удалось поднять корабль на поверхность, но получилось. Он вошел в него, очевидно, экспериментируя, нажал сосок двигателя, и корабль отправился туда, куда был запрограммирован, то есть сюда.

– Разве Корпорация не платит дивиденды? – спросил я. – Ведь за открытия положены деньги, а какое еще открытие больше достойно вознаграждения?

– Во всяком случае, нам не платят, – невесело сказала Луиза Форхенд, из чего я понял, что с деньгами у Форхендов, должно быть, плохо. – Конечно, Сильвестр и не собирался открывать Врата. Вы ведь слышали, что нам говорили в классе, – у кораблей автоматический возврат. Прилетишь куда-нибудь, нажмешь сосок двигателя и возвращаешься сюда. Но Сильвестру это не помогло, он ведь уже был здесь. Обратный рейс после бог знает когда происшедшей остановки.

– Он был умен и силен, – подхватил Сесс. – Таким и должен быть настоящий первооткрыватель. Сильвестр не запаниковал. Но когда прилетели исследователи, у него кончились запасы жизнеобеспечения. У него была возможность прожить немного дольше. Он мог бы использовать жидкий кислород и H₂ из шлюпки, чтобы получать воздух и воду. Я часто думаю, почему он этого не сделал.

– Потому что он все равно умер бы с голоду, – вмешалась Луиза, защищая своего родственника.

– Да, наверно. Экспедиция обнаружила его мертвое тело, в руке он держал записи. Сильвестр перерезал себе горло.

Форхенды показались мне хорошими людьми, но я все это уже неоднократно слышал, а из-за них я опаздывал на занятия.

Разумеется, занятия вовсе не были такими уж захватывающими. Мы проходили подвешивание гамаков – основной курс и смывание туалета – продвинутый курс. Может, вы спросите, почему нас почти не учили управлению самими кораблями. Это очень просто. Эти штуковины летят сами по себе, как и говорили мне Форхенды и все остальные. А вскоре выяснилось, что даже шлюпками управлять не так уж и трудно, хотя тут нужно было приложить руку к приборам. Оказавшись в шлюпке, требовалось лишь отыскать на трехмерном голографическом изображении окружающей местности тот пункт, куда вы хотите отправиться, и совместить с ним светлое пятнышко. Шлюпка туда и отправляется. При этом она сама рассчитывает траекторию полета и корректирует ее в случае необходимости. Конечно, требуется определенная мышечная координация движений, чтобы научиться совмещать это пятно, но система управления снисходительна.

Между уроками развешивания гамаков и смывания туалетов мы говорили о том, что будем делать, когда закончим обучение. Расписание полетов постоянно изменялось, и нажатием кнопки можно было вызвать его на пьезоэкран в аудитории. Некоторые предстоящие вылеты сопровождались именами пилотов, и кое-какие из этих имен мне уже были знакомы. Тикки Трамбалл – девушка, с которой я танцевал и раз или два обедал в столовой. Она пилот-перевозчик и теперь набирала себе экипаж. Некоторое время я раздумывал о том, чтобы присоединиться к ней. Но наши мудрецы сказали, что перевозка – это пустая трата времени.

Надо бы пояснить, кто такой пилот-перевозчик. Это опытный пилот, который поставляет свежие экипажи на Врата-2. Примерно с десяток пятиместников регулярно занимаются этим. В полет они берут с собой четверых старателей. Именно для этого Тикки и нужны были люди. Перевозчики отвозят на Врата-2 исследователей, а потом возвращаются, прихватив с собой тех, кому удалось вернуться из полета, если таковые окажутся, и их находки. Обычно что-нибудь, да бывает.

Мы все мечтали, чтобы нам так же повезло, как экипажу, обнаружившему Врата-2. Вот они действительно добились своего. Врата-2 – это просто другие Врата, не больше и не меньше, только находятся они на орбите другой звезды. Никаких особых сокровищ на Вратах-2 не нашли, как, собственно, и на наших Вратах, – хичи все тщательно убрали, за исключением своих космических кораблей. Да и кораблей там оказалось намного меньше, примерно сто пятьдесят. Немного по сравнению с тысячью на наших старых околосолнечных Вратах. Но и сто пятьдесят – это ценнейшая находка. Не говоря уже о том, что эти корабли нацелены на пункты, до которых не добраться со старых Врат.

До Врат-2 как будто четыреста световых лет, и полет до них занимает сто девять дней в один конец. Центральная звезда Врат-2 – яркая голубая, типа «В». Полагают, что это Альциона в Плеядах, но есть на этот счет и кое-какие сомнения. На самом деле не она центральная звезда Врат-2. Врата-2 вращаются не вокруг большой яркой звезды, а вокруг красного карлика, поблизости. Говорят, что карлик образует с яркой звездой двойную систему, но кое-кто возражает, мол, это никак невозможно из-за разницы в возрасте двух звезд. Еще несколько лет споров, и, возможно, истина будет установлена.

Можно только гадать, почему хичи поместили свой звездный перекресток рядом с такой неприметной звездой, но о самих хичи вообще ничего не известно. Правда, это никак не отражается на счетах экипажа, обнаружившего Врата-2. Они получают проценты со всех открытий, которые сделают отсюда старатели! Не знаю, сколько они уже заработали, но, должно быть, десятки миллионов на каждого. А может, и сотни. Именно поэтому не стоит отправляться с пилотом-перевозчиком – шансов на открытия не больше, а уж делиться найденным обязательно придется.

И вот мы принялись изучать список предстоящих полетов и обсуждать их в свете своего пятидневного опыта. Хотя опыта оказалось не очень много. Поэтому мы обратились к Джель-Кларе Мойнлин за советом. В конце концов она уже дважды побывала в полетах.

Клара рассматривала список, поджав губы.

– Терри Якамора хороший парень, – сказала она. – Пардука не знаю, но, может, стоит попытать счастья с ним. О рейсе Дорлина забудьте. Там обещан миллионный гонорар, но они кое-что скрыли. Специалисты Корпорации поработали с искателем целей. Они смонтировали компьютер, который должен вмешаться в поиск целей. Я этому не доверяю. И, конечно, ни при каких обстоятельствах не рекомендую одноместный.

– А сами вы, Клара, какой бы выбрали? – спросила Лу Форхенд.

Клара задумчиво нахмурилась, сосредоточенно потерла темную левую бровь кончиками пальцев и наконец ответила:

– Может быть, Терри. Ну, любой. А вообще, я пока не собираюсь вылетать. – Я хотел было спросить почему, но она уже отвернулась от экрана и устало проговорила: – Ну ладно, ребята, возвращаемся к тренировкам. Помните, мочиться – вверх, потом вниз, закрыть, считать до десяти и снова вверх.

Я решил отпраздновать окончание недельного курса и предложил Дэйну Мечникову выпить вместе. Не таким было мое первоначальное намерение. Вначале я собирался купить выпивку Шери и выпить ее в постели, но она куда-то ушла. Поэтому я поработал с кнопками пьезофона и отыскал Мечникова. Он как будто удивился моему приглашению.

– Спасибо, – поблагодарил Дэйн и ненадолго задумался. – Вот что я вам скажу, помогите перенести кое-какие вещи, и тогда я угощу вас.

Поэтому я отправился к нему, всего на один уровень ниже «Бейб».

Комната его оказалась немногим больше моей, почти пустая, если не считать трех набитых вещевых контейнеров. Мечников взглянул на меня и по-дружески сказал:

– Ну вот вы и старатель.

– Еще нет. Нужно окончить два курса.

– Во всяком случае, мы больше не увидимся. Я отправляюсь завтра с Терри Якамора.

– Разве вы не вернулись только что? – удивился я. – Кажется, всего десять дней назад.

– Оставаясь тут, денег не заработаешь, – вздохнул Мечников. – Я просто ждал подходящего экипажа. Придете на мой прощальный вечер? Номер Терри. В двадцать ноль-ноль.

– Договорились, – ответил я. – Можно привести Шери?

– О, конечно, она тоже приглашена. Если не возражаете, там я вас и угощу. А сейчас помогите мне перенести эти вещи.

Он собрал удивительное количество барахла. Я поразился, как он умудряется держать все это в комнатке, почти такой же крохотной, как моя: три фабричных контейнера, набитых доверху, голодиски и проигрыватель, книжные ленты и несколько настоящих книг. На Земле все это весит больше, чем я могу унести за один раз. Вероятно, пятьдесят-шестьдесят кило, но, конечно, на Вратах поднять такой груз намного легче. Трудно лишь из-за габаритов тащить все это по коридорам, спускать и поднимать в шахтах. Моим главным противником был только объем вещей, а вот Мечникову пришлось кувыркаться с предметами громоздкими и хрупкими.

Тащили мы около часу и наконец оказались в части астероида, в которой я раньше никогда не бывал. Здесь пожилая пакистанка пересчитала места, выписала Мечникову квитанцию и поволокла вещи по густо заросшему растениями коридору.

– Фью, – свистнул он. – Ну, спасибо.

– Не стоит, – ответил я, и мы двинулись назад к стволу. Вероятно, Мечников понимал, что он у меня в долгу, поэтому все время поддерживал разговор.

– Ну, как курс?

– Только что окончил и по-прежнему понятия не имею, как управлять этими проклятыми кораблями.

– А вы и не должны понимать, – раздраженно ответил он. – Инструктор не может научить вас этому. Курс дает только общее представление о полетах. А учишься всегда на практике. Труднее всего со шлюпкой, конечно. Ну, вы ведь получили ленты?

– О да, – кивнул я, вспомнив шесть полученных кассет.

Каждому из нас после недельного курса выдали набор. На кассетах было все, что нам уже говорили, плюс сведения о различных приборах, которые Корпорация может установить на корабле хичи.

– Прослушивайте их почаще. Если у вас есть голова, вы захватите их в полет. Там будет для них достаточно времени. А корабли в основном летят сами по себе.

– Так даже лучше, – пожав плечами, ответил я, сильно сомневаясь в справедливости собственных слов. – Пока.

Мечников махнул рукой и, не оглядываясь, спустился в шахту. Очевидно, он расстроился из-за того, что я согласился появиться у него на приеме, да еще с подружкой. Где, кстати, выпивка ему ничего не будет стоить. Затем я подумал, не поискать ли Шери, но решил, что не стоит.

Я оказался в незнакомой части Врат и вспомнил, что забыл свою карту в комнате. Я брел наудачу мимо звездных перекрестков, некоторые туннели пахли пылью и запустением, народу здесь было немного. Потом я оказался в районе, заселенном преимущественно восточноевропейцами, языки которых были мне совершенно незнакомы. Правда, с вездесущих ив свисали указатели и надписи на кириллице или каком-то еще более странном письме.

Наконец я добрался до лифта, немного подумал и отправился наверх. Чтобы не заблудиться на Вратах, нужно двигаться вверх, до веретена, где всякий «верх» кончается.

Но тут я заметил, что проезжаю мимо Центрального парка, и решил немного посидеть под деревьями.

Центральный парк на самом деле парком, как таковым, не является. Это большой туннель вблизи от центра вращения астероида, отведенный под различную растительность. Тут я нашел апельсиновые деревья, что объясняло наличие натурального сока, и виноградные лозы, а также папоротники и мхи. Но никакой травы я нигде так и не увидел. Не знаю почему. Может, потому что здесь сажают только виды, способные расти при недостаточном количестве света, поскольку главным источником его на Вратах является только голубой металл хичи. Трава же не может эффективно использовать в своих фотохимических преобразованиях это слабое свечение.

Главное предназначение Центрального парка, конечно же, всасывание окиси углерода и возвращение кислорода в живую среду, поэтому по всем туннелям много растительности. А еще растения заглушают запахи, или по крайней мере так считается, и дают некоторое количество пищи.

Весь парк имеет примерно восемьдесят метров в длину, а в высоту вдвое выше моего роста. Он достаточно широк для нескольких извилистых тропинок. Растения здесь как будто произрастают на настоящей земной почве. На самом же деле это гумус, изготовленный из продуктов человеческой жизнедеятельности, то есть канализационных отходов. На Вратах несколько тысяч человек пользуются туалетами, но это никак не сказывается ни на цвете, ни на запахе почвы – все тщательно переработано.

Первое дерево, достаточно большое, чтобы под ним сидеть, для этого не годилось. Это оказалась шелковица, и под ней была натянута тонкая сеть, чтобы собирать падающие плоды. Я прошел мимо по тропе и увидел женщину с ребенком.

Ребенок! Я и не подозревал, что на Вратах есть дети. Маленькая девочка, лет пяти-шести, играла большим мячом. В низком тяготении мяч передвигался медленно и больше напоминал воздушный шар.

– Привет, Боб! – услышал я и слегка ошалел от неожиданного сюрприза. Со мной поздоровалась Джель-Клара Мойнлин, молодая женщина, которая прогуливалась с ребенком.

– Я и не знал, что у вас маленькая дочь, – не задумываясь, ответил я.

– У меня ее и нет. Это Кэти Френсис, и мама иногда ненадолго отдает мне ее. Кэти, это Боб Броудхед.

– Здравствуй, Боб, – произнесла девочка, изучая меня с расстояния в три метра. – Ты друг Клары?

– Надеюсь. Она моя учительница. Хочешь поиграть в «лови и бросай»?

Кэти закончила разглядывать меня и сказала, тщательно выговаривая каждое слово, как взрослая:

– Я не знаю, как играть в «лови и бросай», но я могу собрать для тебя шесть ягод шелковицы. Больше нельзя.

– Спасибо. – Я подобрался поближе к Кларе, которая смотрела на девочку, обхватив колени руками. – Очень умная девочка.

– Вероятно. Трудно судить: здесь не с кем ее сравнивать, слишком мало детей.

– Она ведь не старатель?

Я в общем-то не шутил, но Клара громко рассмеялась.

– Ее родители входят в постоянный штат сотрудников Врат. Во всяком случае, большую часть времени они работают на Врата. А сейчас ее мать в рейсе. Те, кто здесь служит, иногда и сами отправляются в экспедиции. Согласись, трудно столько времени проводить в догадках, кем же все-таки были хичи, и не попробовать самому на практике разрешить эту загадку.

– Это опасно.

Клара велела мне замолчать, потому что вернулась Кэти. В каждой ладони она несла по три ягоды и старалась не раздавить их. Девочка шла странно, как будто не используя мышцы бедер и икр. Она просто отталкивалась по очереди ногами от пола и до следующего толчка плыла в воздухе. Я потом и сам попытался так ходить. Оказалось, что это самый эффективный способ передвижения при почти полном отсутствии тяготения, но рефлексы все время подводили меня. Вероятно, нужно родиться на Вратах, чтобы так естественно пользоваться этим способом.

Клара в парке выглядела гораздо свободнее и женственнее, чем Джель-Клара Мойнлин инструктор. Брови, казавшиеся мужскими и сердитыми, невероятным образом посветлели и теперь выглядели дружелюбно. Кроме того, от Клары по-прежнему хорошо пахло.

Мне было очень приятно поболтать с ней, в то время как Кэти изящно расхаживала вокруг и играла мячом. Мы говорили о местах, в которых побывали, и не нашли ничего общего. Единственным совпадением оказалось то, что я родился в один день с ее братом, который был на два года моложе Клары.

– Вы любили своего брата? – спросил я, начиная древний, как сотворение мира, гамбит.

– Конечно. Он был немного странным ребенком. Овен, рожденный под Меркурием и Луной. И, конечно, это сделало его непостоянным и мрачным. Я думаю, жить ему было бы трудно.

Меня не интересовало, что стало с ее братом, гораздо больше мне хотелось спросить, на самом ли деле она верит в этот астрологический вздор, но подобный вопрос казался мне бестактным, да и она продолжала говорить:

– Я сама Стрелец. А вы… О, конечно, вы то же, что и Дэви.

– Вероятно, – как можно вежливее ответил я. – Я… м-м-м… не очень увлекаюсь астрологией.

– Это не астрология, а генетиалогия. Первое – суеверие, второе – наука.

– Гм.

– Вижу, вы насмешник, – рассмеялась Клара. – Но это не так уж и важно. Если верите – хорошо, не верите – что ж, не нужно верить в закон тяготения, чтобы разбиться, падая с двухсотого этажа.

Кэти, которая села рядом с нами, вежливо поинтересовалась:

– Вы спорите?

– Нет, милая. – Клара ласково погладила ее по голове.

– Это хорошо, Клара, потому что мне нужно в ванную, а я не знаю, как это здесь сделать.

– Нам все равно пора. Приятно было повидаться, Боб. Не скучайте. – И они ушли рука об руку, при этом Клара старалась подражать походке девочки. Мне было очень приятно на них смотреть…

Вечером на прощальный прием Дэйна Мечникова я прихватил с собой Шери. Клара была здесь же, она выглядела еще лучше в своем костюме с голым животом.

– Я и не знал, что вы знакомы с Дэйном Мечниковым, – сказал я.

– А который из них Мечников? – спросила она и тут же пояснила: – Меня пригласил Терри. Пошли внутрь?

Вся компания вывалилась в туннель. Я посмотрел внутрь и очень удивился, как много там места. Оказывается, у Терри Якаморы было две комнаты и каждая вдвое больше моей. Ванная комната располагалась отдельно, и в ней на самом деле была ванна или по крайней мере душ.

– Хорошая квартирка, – восхищенно проговорил я и вскоре от одного из гостей узнал, что Клара живет в этом же туннеле по соседству. Это изменило мое мнение о Джель-Кларе Мойнлин, и я подумал, что если она может позволить себе такую дорогостоящую квартиру, что она все еще делает на Вратах? Почему не отправляется домой тратить деньги и наслаждаться нормальной цивилизованной жизнью? Или наоборот, если она осталась на Вратах, то почему тратит драгоценное время, работая обыкновенным инструктором, ведь это вряд ли дает ей возможность оплатить все расходы? Почему она не отправляется за новой добычей?

Я потерял Шери, но тут после медлительного, почти неподвижного фокстрота она подошла сама и привела с собой партнера. Это был очень молодой человек, в сущности, мальчик лет девятнадцати. Внешность его странным образом показалась мне знакомой: темная кожа, почти белые волосы, небольшая бородка от бачка до бачка полоской под подбородком. Он не прилетел с Земли вместе со мной. И в нашем классе его тоже не было. Но я явно где-то его видел.

– Боб, ты знаком с Франсиско Эрейрой? – спросила Шери.

– Нет.

– Он с бразильского крейсера. – И тут я вспомнил. Франсиско был одним из инспекторов, осматривавших запеченные куски мяса на корабле, который мы видели несколько дней назад. Судя по нашивкам на рукаве, он был торпедистом. Экипажи крейсеров охраняют Врата и даже проводят на них увольнительные. Тут кто-то поставил ленту с записью хоры, дыхание у нас слегка перехватывало от выпитого, и мы оказались с Эрейрой рядом. Мы оба пытались посторониться, чтобы не мешать танцующим, и во время наших неуклюжих передвижений я сказал ему, что вспомнил, где его видел.

– О да, мистер Броудхед. Я помню.

– Тяжелая работа, – сочувственно проговорил я только для того, чтобы что-нибудь сказать. – Верно?

Вероятно, Эрейра уже достаточно выпил, чтобы ответить максимально откровенно.

– Видите ли, мистер Броудхед, – рассудительно начал он, – технический термин для описания этой части моей работы – «поиск и регистрация». Уверяю вас, она только на первый взгляд кажется тяжелой. Например, вскоре вы, несомненно, отправитесь в рейс, а когда вернетесь, я или кто-нибудь другой с такими же обязанностями обыщет каждое углубление в вашем корабле, мистер Броудхед. Я выверну ваши карманы, взвешу, измерю и сфотографирую все в вашем корабле. Чтобы быть уверенным, что вы не утаили что-нибудь ценное от Корпорации. Потом я зарегистрирую все находки, если же ничего обнаружено не будет, я напишу на бланке «ноль», и какой-нибудь член экипажа с любого другого крейсера проделает то же самое. Мы всегда работаем парами.

Мне это не показалось забавным или циничным, как я посчитал вначале, и я сообщил ему об этом. Эрейра на это сверкнул мелкими, очень белыми зубами и не без удовольствия продолжил посвящать меня в тайны своей профессии:

– Когда нужно обыскивать таких старателей, как Шери и Джель-Клара, то это совсем неплохо. От таких обязанностей получаешь настоящее наслаждение. А вот мужчин мне обыскивать совершенно неинтересно, мистер Броудхед. Особенно мертвых. Приходилось вам бывать в компании пятерых человек, которые погибли примерно три месяца назад и не были забальзамированы? Так было на первом корабле, который я осматривал. Не помню, чтобы мне когда-нибудь было так плохо.

Тут подошла Шери и пригласила его на следующий танец, поскольку вечер продолжался.

Подобные вечеринки на Вратах случались часто. Так здесь было заведено. Просто мы, новички, еще не включились в общество, но по мере приближения к окончанию курса мы знакомились со все новыми и новыми людьми.

Бывали здесь и прощальные вечера, и приемы по случаю прибытия, хотя такие происходили реже. Даже если экипаж возвращался, не всегда было что праздновать. Иногда экипаж отсутствовал так долго, что утрачивал всех друзей. А случалось, особенно если повезло, что старатели больше не хотели иметь ничего общего с Вратами и старались побыстрее убраться домой. Иногда же вечеринок не устраивали, потому что в палатах интенсивной терапии Терминальной больницы они не разрешены.

Но мы занимались не только приемами, когда-то нужно было и учиться.

К концу курса мы официально были признаны специалистами в управлении кораблями, в технике выживания и оценке найденного. Про себя я, конечно, молчу, специалист из меня слабый. А вот Шери в этом смысле была еще хуже. С управлением она справлялась, и для оценки найденного у нее был острый глаз. Но она никак не могла вдолбить в свою хорошенькую головку курс выживания, и заниматься с ней этим перед экзаменом было невозможно.

– Ну ладно, – объяснял я ей, – звезда типа F, планета с поверхностным тяготением 0.8 G, парциальное давление кислорода 130 миллибар, все это означает, что на экваторе температура плюс сорок градусов по Цельсию. Что ты наденешь на прием?

– Ты мне даешь слишком легкий случай, – обиженно отвечала она. – Это же почти Земля.

– Так каков ответ, Шери?

Она начинала задумчиво почесывать под грудью. Потом нетерпеливо качала головой и отвечала:

– Ничего. Я хочу сказать, что на пути вниз я буду, конечно, в комбинезоне, но на поверхности могу ходить в бикини.

– Чепуха! Земные условия предполагают существование биологии земного типа. А это означает болезнетворные микробы, которые съедят тебя.

– Ну ладно, – обреченно вздохнув, отвечала она, – я буду носить костюм, пока не проверю наличие болезнетворных микробов.

– А как ты это сделаешь?

– Воспользуюсь проклятой сумкой, придурок! – восклицала она и, прежде чем я успевал что-нибудь вставить, торопливо добавляла: – Я хочу сказать, достану, допустим, диски базового метаболизма из холодильника и активирую их. Двадцать четыре часа проведу на орбите, дожидаясь, чтобы они созрели. Потом, опустившись на поверхность, выставлю их и произведу измерения с помощью… гм… моей С-44.

– Ты хотела сказать С-33. Такой штуки, как С-44, не существует.

– Все равно. Да, и еще возьму набор антител, чтобы в случае каких-нибудь проблем сделать себе укол и приобрести временный иммунитет.

– Кажется, все верно, – с сомнением говорю я. На практике, конечно, ей не нужно все это помнить. Она прочтет инструкции на контейнерах, или прослушает ленты, или, что еще лучше, в полете с ней будет кто-нибудь опытный и подскажет, как надо. Но всегда есть вероятность чего-нибудь непредвиденного, и она вполне может остаться одна в таком месте, где ей уже никто и ничто не поможет. Кроме того, Шери еще предстояло сдать последний экзамен.

– Что еще, Шери?

– Все то же самое, Боб. Что, мне опять проходить по всему дурацкому списку? Ну ладно: радиореле, запасной ранец-двигатель, геологическую сумку, десятидневный запас пищи… Конечно, я не стану ничего есть из найденного на планете, даже если увижу рядом с кораблем ресторан Макдоналдс. А еще запасной тюбик помады и несколько гигиенических пакетов.

Я жду. Она шаловливо улыбается и тоже ждет.

– А как же оружие, Шери?

– Оружие?

– Да, черт возьми. Почти земные условия, значит, вероятна жизнь.

– А, да. Посмотрим. Ну, конечно, если оружие понадобится, я его захвачу. Но, минутку, вначале я с орбиты поищу следы метана в атмосфере. Если в спектре нет линий метана, значит, нет и жизни, и мне не о чем беспокоиться.

– Нет только млекопитающих, и тебе есть о чем беспокоиться. А насекомые? Пресмыкающиеся? Длаглатчи?

– Длаглатчи?

– Я придумал это слово. Оно означает тип жизни, о которой мы ничего не знаем. Эти существа не выделяют метан, но зато очень кровожадны и едят людей.

– А, конечно. Ну, я возьму ручное оружие и двадцать комплектов патронов с мягкими концами. Давай еще вопрос.

Так мы продолжали довольно долго. Вначале при повторении мы отвечали на вопросы примерно так: «Ну, мне не о чем беспокоиться, ведь там будешь ты», или «Поцелуй меня лучше, дурочка». Но скоро это прекратилось. И несмотря ни на что, мы окончили курсы. Все окончили.

В честь успешной сдачи экзаменов мы устроили прием. Там были мы с Шери, четверо Форхендов, все остальные прилетевшие с нами с Земли и еще шесть-семь из самых разных мест. Посторонних приглашать не стали, но наши инструкторы не были посторонними. Все они пришли пожелать нам удачи. Клара заявилась поздно, быстро что-то выпила и от избытка чувств расцеловала нас всех, даже парня-финна с языковым блоком, который инструкции получал только с лент. Понятно было, что у него будут серьезные проблемы.

Инструктивные ленты существуют почти на всех языках, и даже если на данном конкретном диалекте их нет, обычно используют компьютерный перевод с ближайшего родственного языка. Этого достаточно, чтобы изучить курс, но потом начинаются трудности. Если вы ни с кем не можете разговаривать, скорее всего вас не примет экипаж. А этот парень не знал ни одного другого языка, и на Вратах не было ни одного человека, владеющего финским.

Мы заняли туннель на три двери в обоих направлениях от наших – Шери, Форхендов и моей. Танцевали и пели допоздна. Потом вызвали на экран список предстоящих полетов с вакантными местами и, наполненные пивом, обкуренные травкой, бросили жребий, кому выбирать первым. И я выиграл.

В этот момент что-то произошло у меня в голове. Нет, я не протрезвел. Не в этом дело. Я по-прежнему был весел, чувствовал внутреннюю теплоту и был открыт для любых личных сигналов со стороны окружающих. Но какая-то часть моего мозга вдруг словно открылась, откуда-то выглянула пара трезвых глаз, взглянула на будущее и сделала оценку.

– Что ж, – беспечно проговорил я, – пожалуй, пропущу свой шанс. Сесс, вы номер два, выбирайте.

– Тридцать один ноль девять, – быстро сказал он. Все семейство Форхендов давно уже приняло решение на семейном совещании, что он полетит один. – Спасибо, Боб.

Я помахал ему рукой. Он, в сущности, ничем не был мне обязан. Это одноместный корабль, а я ни за какие коврижки не полетел бы на одноместном. И вообще ни один номер в списке мне не нравился.

Я улыбнулся Кларе и игриво подмигнул ей. Она выглядела серьезной, но потом, не меняя озабоченного выражения лица, подмигнула в ответ. Я знал, она поняла, что я сообразил – ни в одном из этих рейсов участвовать не стоит. Потому что лучшие сразу после объявления перехватываются ветеранами и постоянными работниками.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Можно заказать изысканные блюда. Сечуан,

Калифорния, Кантониз. Блюда для приемов.

Вонги, телефон: 83–242.

Карьера лекторов и обозревателей ждет

ветеранов со множеством браслетов.

Подписывайтесь на курс публичных лекций

в голографической записи.

Пригодным для работы гарантируется

не менее 3000 долларов в неделю. 86–542.

Добро пожаловать на Врата!

Наша уникальная служба позволяет

быстрее налаживать контакты.

200 имен, указаны предпочтения.

Знакомства за 50 долларов. 88–963.

СПИСОК ПРЕДСТОЯЩИХ РЕЙСОВ

30–107 ПЯТИМЕСТНЫЙ. Три вакансии англоязычных. Терри Якамора: 83–675 или Джей Пардук: 83–004.

30–108 ТРЕХМЕСТНЫЙ. Бронированный. Одно место, язык английский или французский. ПРЕМИЯ ГАРАНТИРОВАНА. Дорлин Сегре: 88–108.

30–109 ОДНОМЕСТНЫЙ. Проверочный рейс. Предыдущие полеты завершились благополучно. Спросить старшего по стартам.

30–110 ОДНОМЕСТНЫЙ. Бронированный. ПРЕМИЯ ГАРАНТИРОВАНА. Спросить старшего по стартам.

30–111 ТРЕХМЕСТНЫЙ. Открытый список. Спросить старшего по стратам.

30–112 ТРЕХМЕСТНЫЙ. Предположительно кратковременный полет. Открытый список. Минимум гарантирован. Спросить старшего по стартам.

30–113 ОДНОМЕСТНЫЙ. Четыре вакансии на Вратах-2. Транспортировка в надежном пятиместном. Тикки Трамбалл (87–869).

Этот парк находится 

под постоянным контролем

Добро пожаловать в него. Не рвите цветы или фрукты. Не причиняйте вреда растениям. В парке вы можете съесть упавшие плоды в следующих количествах:

Виноград, ягоды – 8 на человека

Другие небольшие фрукты – 6 на человека

Апельсины, лаймы, груши – 1 на человека

Нельзя убирать гравий с дорожек.

Мусор складывайте в специальные контейнеры.

Отдел обслуживания

Корпорации «Врата»

ПРИКАЗ ПО КРЕЙСЕРУ США

1. Следующие члены экипажа назначаются в патруль по контрабанде и осмотру:

Линки Тина – W/O

Маско Казимир – BsnM1

Мирачи Йори – S2

2. Следующим членам экипажа предоставляется 24-часовое увольнение на Врата:

Грайсон Кэти – LTYG

Харви Айвен – RadM

Лед Кэрил – S1

Холл Вильям – S2

3. Все члены экипажа повторно предупреждаются о необходимости избегать ссор и споров с членами экипажей других кораблей, независимо от национальности и обстоятельств, и воздерживаться от сообщения закрытой информации кому бы то ни было. Нарушители будут полностью лишены увольнительных, а также могут быть подвергнуты наказанию по приговору военного суда.

4. Обязанности на Вратах – это привилегия, а не право. Если хотите выполнять их, нужно их заслужить.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Жилетт Роналд, покинул Врата в прошлом году. Всякий имеющий сведения о его нынешнем местонахождении, пожалуйста, информируйте жену Аннабель, Канадский район, Марс, Тарсис. Вознаграждение.

Победители, вновь отправляющиеся в рейсы.

Пусть ваши деньги работают, пока вы отсутствуете. Инвестиция, ссуда под проценты, покупка земли и недвижимости. Скромная плата за консультации. 88–301.

Порнодиски для длительных одиночных полетов.

50 часов за 500 долларов. Удовлетворяются любые интересы. Также необходимы модели. 87–108.

Шери выбирала пятой, и когда настал ее черед, посмотрела прямо мне в глаза.

– Я собираюсь отправиться в трехместном, если меня возьмут. А как ты, Боб? Пойдешь со мной или нет?

Я невольно усмехнулся.

– Шери, – начал я рассудительно, – никто из ветеранов не захотел лететь на этом корабле. Корабль бронированный. Ты не представляешь, в какой ад он может отправиться. Мне не нравится такое количество зеленого на его боках. Никто, в сущности, не имеет представления, что означают эти цвета, но существует поверье, что слишком много зеленого цвета свидетельствует об опасности рейса.

– Но это единственный доступный трехместный, и за полет в нем обеспечена награда.

– Только не для меня, милая. Спроси Клару. Она тут давно, и я уважаю ее мнение.

– Я тебя спрашиваю, Боб, – разнервничалась Шери.

– Извини, нет. Я подожду чего-нибудь получше.

– А я не стану ждать, Боб. Я уже поговорила с Виллой Форхенд, и она согласна. Если придется, мы полетим с… с кем угодно, – едва не плача, проговорила она и посмотрела на парня-финна, который пьяно улыбался, глядя на список. – Но… мы ведь договаривались отправиться вместе.

Я покачал головой.

– Тогда оставайся и можешь здесь гнить, – вспыхнула она. – Твоя подружка трусит не меньше тебя!

Трезвые глаза в моем мозгу взглянули на Клару, на застывшее, неподвижное выражение ее лица. И тут я с удивлением понял, что Шери права. Клара подобно мне боялась лететь.

Однажды утром я пришел к себе и обнаружил, что пьезофон слегка ноет, как далекий рассерженный комар. Я нажал кнопку записи и узнал, что меня приглашает к десяти помощница директора по персоналу. Было уже позже десяти. У меня давно выработалась привычка проводить большую часть дня и всю ночь с Кларой. Ее кровать была гораздо удобнее моей. Я получил вызов уже около одиннадцати, и мое опоздание не улучшило настроение помощницы.

Это оказалась очень полная женщина по имени Эмма Фотер. Она сразу отмела мои сбивчивые извинения и заявила:

– Вы окончили курс семнадцать дней назад и с тех пор ничего не делали.

– Я жду подходящего рейса, – ответил я.

– И долго еще собираетесь ждать? У вас остаются оплаченными только три дня.

– Ну что ж, – проговорил я, почти не обманывая ее, – я и сам собирался сегодня заглянуть к вам. Мне нужна работа на Вратах.

– Пфшау! – Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так выражал свое негодование, но ее возглас прозвучал примерно так. – Вы для этого прилетели на Врата? Чтобы чистить канализацию?

Я был уверен, что она блефует, потому что на Вратах почти нет канализации – здесь для этого недостаточное тяготение.

– О подходящем рейсе могут объявить в любой день, – продолжаю выкручиваться я.

– Конечно, Боб. Вы знаете, такие, как вы, меня беспокоят. Представляете ли вы, как важна наша работа?

– Думаю, да…

– Перед нами вся Вселенная. Мы должны обыскать ее до последнего уголка и привезти домой все полезное! А сделать это можно только с помощью Врат. Такие люди, как вы, выросшие на планктонных фермах…

– Я вырос на вайомингской пищевой шахте.

– Не важно! Вы знаете, как отчаянно человечество нуждается в том, что мы можем ему дать? Новые технологии. Новые источники энергии. Пища! Новые миры, пригодные для жизни. – Она энергично покачала головой и стала лихорадочно рыться в картотеке на столе. Выглядела помощница директора по персоналу одновременно сердитой и обеспокоенной. Вероятно, она проверяла, сколько нас, бездельников и паразитов, ей удалось выпроводить с Врат, заставить делать то, к чему мы предназначены. Этим и объяснялась ее враждебность – ну и, конечно, стремлением самой остаться на Вратах.

Она оставила картотеку, встала и подошла к канцелярскому шкафу у стены.

– Допустим, я найду вам работу, – бросила Эмма Фотер через плечо. – Здесь полезны только ваши знания старателя, больше вы ничего не умеете.

– Я возьмусь за любую работу. Почти любую.

Она вопросительно взглянула на меня и вернулась к столу. Учитывая ее массу в сто килограммов, двигалась она поразительно грациозно. Может, потому Эмма Фотер и держится за свое место и остается на Вратах. Здесь и полная женщина кажется привлекательной.

– Вы будете выполнять самую неквалифицированную работу, – предупредила она. – За нее платят не очень много. Одна восьмая в день.

– Согласен!

– Ваши деньги за содержание подходят к концу. Скоро они кончатся, и у вас останется долларов двадцать на день разменной монетой.

– Я всегда могу подработать, если понадобится.

Она вздохнула.

– Вы пропускаете и сегодняшний день, Боб. Не знаю. Наш директор мистер Сен очень внимательно следит за всеми назначениями. Мне трудно будет оправдать перед ним принятие вас на работу. А что, если вы заболеете и не сможете работать? Кто будет платить за вас?

– Наверное, придется вернуться.

– И пропадет вся ваша подготовка? – Она покачала головой. – Вы вызываете во мне отвращение, Боб.

И все же Эмма Фотер протянула мне рабочий билет. Я должен был явиться к шефу персонала на уровне «Гранд», сектор «Север», чтобы получить указания.

Разговор с помощницей директора по персоналу мне не понравился, но меня об этом предупреждали. Когда вечером я рассказывал о нем Кларе, она сказала, что я еще легко отделался.

– Тебе повезло с Эммой. Старый Сен иногда тянет, пока у человека совсем не кончается оплата содержания.

– И что тогда? – спросил я, садясь на ее кровать и нагибаясь за носками. – Выбрасывают из шлюза?

– Не смейся, может дойти и до этого. Сен человек типа Мао, он очень жесток по отношению к общественно бесполезным людям.

– Как приятно с тобой поговорить!

Она улыбнулась, перевернулась на бок и потерлась носом о мою спину.

– Разница между тобой и мной, Боб, в том, что я после первого рейса сумела удержать пару баков. Заплатили не очень много, но все-таки заплатили. К тому же я была в полете, а тут такие люди, как инструкторы, нужны.

Я откинулся на ее бедро, полуобернулся и положил на нее руку, но не агрессивно, а скорее вспоминающе. У нас существовали темы, которые мы никогда не затрагивали, но сейчас я все же решился:

– Клара?

– Да?

– Каково там, в полете?

Она какое-то время терлась подбородком о мое предплечье и разглядывала на стене голограмму с изображением Венеры.

– Страшно, – наконец ответила она.

Я ждал, но Клара больше ничего не говорила, и мне было хорошо известно ее состояние. Я сам был напуган с самого прибытия на Врата. Мне не обязательно было пускаться в Загадочное Путешествие на корабле Хичи, чтобы понять, каков на вкус настоящий страх. Это я прекрасно понимал.

– У тебя нет выбора, дорогой Боб, – сказала она почти нежно.

Я почувствовал внезапный приступ гнева.

– Да! Ты точно описала мою жизнь, Клара! У меня никогда не было выбора – кроме одного случая, когда я выиграл в лотерею и прилетел сюда. И я не уверен, что тогда сделал правильный выбор.

Она зевнула и еще немного потерлась о мою руку.

– Если с сексом покончено, – равнодушно проговорила она, – я бы хотела перед сном чего-нибудь поесть. Пошли со мной в «Голубой Ад», я тебя угощу.

Отдел ухода за растениями занимался, очевидно, уходом за растениями, особенно за ивами, которые поддерживали Врата в пригодном для жизни состоянии. Я доложил о прибытии, и, к моему удивлению – к приятному удивлению, – старшим нашей группы оказался мой безногий сосед Шикетей Бакин. Он приветствовал меня с искренней радостью как старого знакомого.

– Прекрасно, что вы с нами, Робинетт, – сказал Шикетей. – Я думал, вы сразу улетите в экспедицию.

– Улечу, Шики, и очень скоро. Как только увижу в расписании подходящий рейс, я сразу его узнаю.

– Конечно. – Он больше не говорил об этом и представил меня остальным работникам. Я не очень к ним присматривался, помню только, что девушка была каким-то образом связана дома со знаменитым хичиологом профессором Хеграметом, а двое мужчин неоднократно бывали в рейсах. Да мне и не нужно было к ним присматриваться. Мы и так знали друг о друге самое важное – никто из нас не готов был вписать свое имя в список экипажей предстоящих полетов.

Я пока еще не позволял себе думать, почему так произошло. Однако уход за растениями давал возможность основательно поразмышлять об этом.

Шикетей немедленно дал мне работу – я должен был прикреплять скобы к стенам из металла хичи при помощи клейкого вещества. Это был специально разработанный клей. Он брал и металл хичи, и ребристые ящики с растениями и одновременно не содержал в себе никакого растворителя, который мог бы испариться и загрязнить атмосферу. Это был очень дорогой клей. Если бы он попал на человека, ему пришлось бы жить с этим до полного омертвения кожи, пока она не начнет отваливаться кусками. Если же попробовать его стереть, дотрешь до крови.

Когда дневная норма скобок была подвешена, мы все отправились вниз, к отстойникам, и взяли там ящики с отходами, покрытые пластмассовой пленкой. Мы устанавливали их на скобки и закрепляли при помощи гаек, а потом соединяли с водяными бачками. На Земле каждый такой ящик весил бы не менее ста килограммов, но на Вратах об этом даже не приходилось думать. Тонкая фольга, из которой они были сделаны, вполне удерживала их на скобках.

Когда все было закончено, Шики сам взял поднос со всходами и начал их рассаживать, а мы отправились к следующему участку установки скоб. Забавно было смотреть на Шики. Поднос с саженцами висел у него на шее, как продавщицы сигарет подвешивают свой товар. Одной рукой он удерживал поднос, а другой сажал растеньица в ящики.

Работа была совсем нетрудная и полезная, как мне тогда казалось, а главное, позволяла провести время. Шики не заставлял нас трудиться сверх сил. У него была установлена вполне щадящая норма на каждый день. Как только мы подвешивали шестьдесят ящиков и засаживали их, можно было болтаться без дела, но, конечно, не попадаясь на глаза высокому начальству.

Нередко меня навещала Клара, иногда с девочкой, хватало там и других посетителей. А когда время тянулось медленнее обычного и не с кем было перекинуться словом, я отправлялся на час-другой побродить по Вратам. Я побывал во многих частях Врат, куда раньше меня никогда не заносило, и каждый день все откладывал свое решение.

Мы очень часто говорили о вылетах. Тем более что почти ежедневно слышали грохот и ощущали вибрацию. Это шлюпка выводила корабль из дока на орбиту, где мог включиться основной двигатель. Почти столь же часто ощущался другой, более слабый толчок, когда корабль возвращался. А по вечерам мы отправлялись на чьи-нибудь вечеринки.

Почти все мои соученики по курсам уже давно бороздили просторы космоса. Шери улетела на пятиместном корабле. Я не виделся с ней перед отлетом, а потому не спросил, почему она изменила свои планы. Хотя я не был уверен, что мне действительно хотелось это узнать. Я знал лишь, что все остальные члены экипажа ее корабля были мужчины. Там сложился немецкоязычный экипаж, но, вероятно, Шери решила, что ей особенно не понадобится разговаривать.

Последней улетала Вилла Форхенд. Мы с Кларой отправились на ее прощальную вечеринку, а оттуда к докам, чтобы на следующее утро посмотреть ее старт. Я должен был отправляться на работу, но, думаю, Шики не особенно возражал против моего недолгого отсутствия. Но, к несчастью, там оказался мистер Сен, и я видел, что он меня узнал.

– Дерьмо, – сказал я Кларе.

Она хихикнула, взяла меня за руку, и мы смылись со стартовой площадки. Мы брели с ней до тех пор, пока не наткнулись на уходящий вверх кабель. По нему мы и поднялись на следующий уровень. Затем мы долго сидели с ней на берегу озера Верхнего.

– Боб, старый жеребец, – сказала она, – вряд ли за первый случай он тебя уволит. Ну, поругает, вероятно.

Я неопределенно пожал плечами и швырнул кусок фильтрующего булыжника в изогнутую поверхность озера, которое расстилалось перед нами почти на двести метров в пещере Врат. Чувствовал я себя отвратительно и при этом думал, уж не настал ли момент, когда нежелание сидеть в глубине Врат превысило страх перед вылетом в космос.

Странная штука этот страх. Фактически я его не ощущал. Я лишь знал, что остаюсь здесь по единственной причине – из-за страха, но в то же время мне казалось, что я не боюсь, а только проявляю благоразумие.

– Я думаю, – сказал я, начиная предложение, в окончании которого не был уверен, – что собираюсь с этим покончить. Хочешь отправиться со мной?

Она встрепенулась, но прежде чем ответить, выдержала многозначительную паузу.

– Может быть. А что ты надумал?

На самом деле я ничего не надумал. Я был всего лишь зрителем, наблюдающим, как сам же несу такую околесицу, от которой на ногах загибаются пальцы. Но я ответил ей так, как будто планировал это уже много дней:

– Мне кажется, стоит попробовать еще раз.

– Пожалуйста, но без меня! – Клара выглядела чрезвычайно рассерженной. – Если я и отправлюсь, то только туда, где настоящие деньги.

«Следовательно, и туда, где настоящая опасность», – мысленно закончил я. Впрочем, всем известно, что и повторы бывают опасными.

Вот что такое повтор. Вы вылетаете в корабле, в котором уже кто-то летал и вернулся. Но не только это, а еще и нашел нечто ценное, за чем стоило слетать еще раз. Некоторые из этих находок чрезвычайно дорого стоят. Например, планета Пегги, откуда привозят нагреватели хичи и меха. Или Эта Карина Семь, которая, вероятно, полна артефактов, если только вы сумеете до них добраться. Беда в том, что после ухода хичи на планете начался ледниковый период. Бури там ужасны. Из пяти шлюпок лишь одна вернулась со всем экипажем. Еще одна осталась там навсегда.

Вообще говоря, Врата не очень поощряют подобные повторы. Когда артефакты даются легко, например на Пегги, администрация не платит проценты, а просто субсидирует конкретный рейс. Платят они не столько за находки, сколько за карты. Вы улетаете туда и долго крутитесь на орбите, стараясь заметить геологические аномалии, которые свидетельствуют о подземельях хичи. Вы можете вообще не высаживаться. Плата за такие сведения приличная, но не чрезмерно. Нужно сделать не менее двадцати рейсов, чтобы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Это если вы летите на условиях администрации – с выплатой гонорара за конкретный рейс. Если же вы захотите отправиться как старатель, вам придется выплачивать процент от всех находок экипажу первооткрывателей, да к тому же оставшееся будет значительно урезано в пользу Корпорации. И получается лишь небольшая доля от того, что мог бы заработать, если бы это была настоящая находка.

Можно рассчитывать на премию в сто миллионов долларов, если найдешь чужую цивилизацию. Пятьдесят миллионов ожидает того, кто найдет корабль хичи, больший, чем пятиместный. И миллион баксов обещано за открытие пригодной для заселения планеты.

Возможно, вам кажется странным, что за целую планету платят всего какой-то несчастный миллион? Но ничего удивительного здесь нет. Допустим, что вы нашли такую планету. И что вы будете с ней делать? Нельзя же рассчитывать избавиться от избытка населения, если корабль способен перевезти за раз только четверых. Четыре человека плюс пилот – это все, что может вместить в себя самый крупный корабль на Вратах. Если же пилота не будет, корабль просто не вернется назад. Так что Корпорация поддерживает несколько небольших колоний, одну процветающую – на Пегги и с полдесятка еле живых. Естественно, это никак не решает проблему двадцатипятимиллиардного населения Земли, по большей части голодающего.

В общем, большие премии на повторах не заработать. Скорее всего их вообще невозможно получить, а может, того, за что их обещают, не существует в природе.

Странно, что никто так и не нашел ни следа ныне здравствующей, чужой цивилизации. За восемнадцать лет, за две с лишним тысячи полетов никто ничего не обнаружил. Правда, нашли с десяток пригодных для обитания планет плюс еще сотню таких, на которых человек сможет выжить, если это абсолютно необходимо. Как живут, например, на Марсе или на Венере. Найдены и слабые следы давно ушедшей в небытие цивилизации – не человеческой и не хичи. И еще кое-какие подарки от хичи. А их, кстати, в «муравейниках» Венеры больше, чем мы отыскали в остальной Вселенной. Даже Врата были очищены почти полностью, когда хичи уходили невесть куда и почему.

Проклятые хичи, зачем им понадобилась такая аккуратность?

Итак, мы отказались от повторов, потому что на них не заработаешь, и выбросили из головы все специальные премии за находки, потому что планировать эти находки невозможно.

Наконец мы замолчали и с тоской посмотрели друг на друга. Перспектива разбогатеть была настолько ничтожной, а риск таким большим, что хотелось плюнуть на все и улететь на Землю. Единственный вывод, который мы сделали, – это бесполезность всяких попыток обеспечить себя. В общем, мы поняли, что никуда и никогда не полетим. У нас просто не хватало на это смелости. Клара сломалась в своем последнем полете, а я не пережил даже этого.

– Ну, – проговорила Клара, вставая и сладко потягиваясь, – пожалуй, я поднимусь наверх и выиграю несколько баксов в казино. Хочешь посмотреть?

Я покачал головой.

– Лучше вернусь на работу. Если она еще у меня есть.

Мы поцеловались и пошли в ствол. Когда кабель достиг моего уровня, я потрепал Клару по лодыжке и выпрыгнул. Настроение было не очень. Мы столько усилий затратили на утверждения, будто не стоит записываться только на нынешние рейсы, что я сам почти поверил в это. Конечно, мы даже не упоминали другой тип вознаграждения – премии за опасность. Но это надо совсем дойти до ручки, чтобы отправиться за ними. Например, Корпорация предлагает премию в полмиллиона долларов тем, кто согласится вылететь по курсу, по которому уже вылетал корабль… и не вернулся. Они полагают, что, возможно, произошло нечто непредвиденное: кончилось горючее, например. И второй корабль, может быть, даже спасет экипаж первого. Отличный шанс! Куда более вероятна другая версия – причина, по которой они погибли, по-прежнему ждет вас.

Раньше была установлена премия в миллион – потом ее повысили до пяти миллионов – если вы попытаетесь изменить установку курса после старта. Причина повышения премии до пяти миллионов в том, что не стало находиться добровольцев. Все, буквально все, пытавшиеся это сделать, не вернулись. Правда, потом перестали приглашать и наконец запретили всякие изменения курса. Но время от времени все же запускаются корабли, с которыми что-нибудь сделали, например подстроили компьютер, который предположительно должен вступить в симбиоз с системами хичи. На такие корабли тоже не стоит ставить. Запрет на изменение курса дан не без причины. Курс нельзя изменить, находясь в корабле. А может, вообще его нельзя изменить, не уничтожив при этом корабль.

Однажды я видел, как пять человек попытались получить десятимиллионную премию за опасность. Какой-то гений из постоянного штата Корпорации работал над тем, как перевозить за раз больше пяти человек или соответствующий эквивалент в грузе. Но мы не имеем понятия, как построить корабль хичи, и до сих пор не было найдено ни одного по-настоящему большого корабля. Поэтому он решил обойти препятствие, используя пятиместный корабль в качестве буксира. Из металла хичи построили космическую баржу. Ее нагрузили мусором и вывели на энергии шлюпки пятиместный корабль. Шлюпка работает на жидком кислороде и водороде, и ее легко накачать снова. Потом привязали баржу к кораблю одноволокнистыми тросами хичи.

Мы следили за всем этим по телевидению. Видели, как натянулись тросы, когда корабль начал разгоняться на энергии шлюпки. Затем включили основной двигатель. Мы увидели на экране, как баржа дернулась, после чего корабль просто исчез.

Он не вернулся. Замедленная съемка показала последние мгновения происходившего. Тросы разрезали корабль на части, как крутое яйцо. Люди в нем так и не успели понять, что случилось. Десять миллионов остались у Корпорации, потому что попыток больше не было.

Я стойко выдержал вежливую укоризненную лекцию Шики и короткий, но крайне неприятный звонок Сена. На этом акция устрашения закончилась. Уже через день-два Шики снова начал позволять нам отлынивать.

Почти все время я проводил с Кларой. Часто мы договаривались встретиться в ее постели, а иногда – для разнообразия – в моей. Почти каждую ночь мы спали вместе. Может, вам кажется, что мы пресытились этим? Ничего подобного. Спустя какое-то время я уже не понимал, зачем мы занимаемся сексом: ради удовольствия или чтобы не думать о том, какие мы на самом деле. Я обычно лежал и смотрел на Клару, которая отворачивалась, лежа на животе, и закрывала глаза, даже если мы через две минуты собирались вставать. Я думал о том, как хорошо знаю каждую складку и каждый изгиб ее тела. Я чувствовал ее сладкий аромат – запах секса и желания. О, желания! Желания того, что мне недоступно и о чем я не мог даже говорить. Квартиры под Большим Пузырем для нас с Кларой, воздушной лодки и ячейки в туннелях Венеры для нас с Кларой и даже жизни в пищевых шахтах с Кларой. Вероятно, я был влюблен. Но тут, по-прежнему глядя на нее, я чувствовал, как поворачивается мой внутренний взгляд, меняется картина, и я вижу женский эквивалент самого себя: труса, которому дан величайший шанс, какой может быть предоставлен человеку, и который страшно боится им воспользоваться.

Поднявшись с постели, мы подолгу вдвоем бродили по Вратам. Это было похоже на свидания. Мы не часто ходили в «Голубой Ад», или в залы голограмм, или даже в рестораны. Вернее, Клара ходила. Я же не мог себе этого позволить и ел обычно в столовой Корпорации, поскольку там пища включалась в мое ежедневное содержание. Клара не отказывалась платить за нас обоих, но и не очень радовалась этому. В последнее время она часто играла и много проигрывала. Но были и другие возможности провести время: группы народных танцев, приемы, вечеринки с картами, концерты, дискуссионные клубы. Все это было бесплатно и иногда даже интересно. А еще мы просто исследовали новые места.

Несколько раз мы побывали в музее. Честно говоря, мне там не очень понравилось. Разглядывая экспонаты, привезенные старателями, я чувствовал собственную неполноценность. Первый раз мы оказались там в тот день, когда я пропустил работу, в день отлета Виллы Форхенд. Обычно музей полон народу: экипажи с крейсеров, с коммерческих кораблей, туристы. Но на этот раз почему-то было всего несколько человек, и мы могли спокойно все рассмотреть. Там были сотни молитвенных вееров, этих маленьких тонких хрустальных штучек, наиболее часто встречающихся артефактов хичи. Никто не знает, для чего они предназначались, но веера удивительно красивы, и хичи оставляли их повсюду во множестве. Был там и оригинал анизокинетического двигателя, который успел принести счастливчику, нашедшему его старателю, в процентах от использования двадцать миллионов долларов. Этот двигатель вполне можно сунуть в карман. Были там и шкуры, растения в формалине, оригинал пьезофона, сделавший каждого из членов трех экипажей ужасно богатым.

Вещи, которые легче всего украсть – молитвенные веера, кровавые бриллианты, огненные жемчужины, – находились за прочным небьющимся стеклом. Я думаю, к ним даже была подведена сигнализация. Это удивительно для Врат. На Вратах не действуют никакие законы, кроме распоряжений администрации. У Корпорации есть своя полиция и есть правила – нельзя, допустим, красть или убивать, – но не существует никаких судов. Если вы проигнорировали правила и служба безопасности Корпорации засекла нарушителя, вас отправляют на один из крейсеров на орбите. На тот самый крейсер, который представляет на Вратах ваше государство. Но если крейсер не захочет вас принять или вам удастся договориться с каким-нибудь другим кораблем, Корпорация не будет возражать. И только на крейсере вы предстаете перед судом. Поскольку с самого начала известно, что вы виноваты, у вас есть целых три выхода. Первый – оплатить дорогу домой. Второй – поступить на службу на крейсер, если вы ему нужны. И третий – выброситься из шлюза без скафандра. Поэтому, как вы поняли, хотя на Вратах и нет законов, но и без них преступлений почти не бывает.

Но, конечно, драгоценные экспонаты все равно закрывают, потому что у туристов может возникнуть непреодолимое искушение прихватить с собой один-два сувенира.

Мы с Кларой рассматривали кем-то найденные сокровища… и не обсуждали то, что нам следует отправиться на поиски новых. И дело не только в экспозициях. Конечно, все эти побрякушки очаровывали. Все-таки это были вещи, которых касались руки, щупальца или клешни хичи, и пришли они из невообразимо далеких мест и времен. Но гораздо больше меня привлекали мерцающие экраны. На них постоянно сменялись данные, отчеты обо всех полетах: соотношение вылетов к возврату; суммы, выплаченные счастливчикам-старателям; список тех, кому не повезло, – длинный перечень, имя за именем, медленно ползущий по экрану. Общий итог – 2355 стартов. Пока мы болтались по музею, число изменилось вначале на 2356, потом на 2357. За это время мы ощутили вибрацию двух стартов. Число же успешно вернувшихся оказалось – 841.

Стоя перед какой-нибудь витриной, мы с Кларой не смотрели друг на друга, но я чувствовал, как она сжимает мою руку.

Определение «успешный» несколько условно. Оно лишь означает, что корабль добрался до Врат, но ничего не говорит о том, вернулся ли экипаж и в каком состоянии.

После этого мы ушли из музея и на обратном пути почти не разговаривали. Я думал о том, что Эмма Фотер сказала мне правду: человечество действительно нуждается в находках старателей. Очень нуждается. Слишком многие на Земле голодают, и, возможно, технология хичи сделает их жизнь более терпимой. Если, конечно, старатели отыщут образцы этой технологии. И это стоит того, чтобы рискнуть жизнью. Даже если это жизнь Клары и моя собственная. «Хочу ли я, – задал я себе вопрос, – чтобы мой сын, если у меня когда-нибудь будет сын, провел детство, как я?»

Мы вышли на уровне «Бейб» и услышали голоса. Я не обратил на них внимания, потому что был слишком увлечен своими размышлениями.

– Клара, – сказал я, – Клара, послушай. Давай… – Но Клара смотрела мимо меня.

– Боже! – удивленно воскликнула она. – Посмотри, кто это!

Я повернулся и увидел висящего в воздухе Шики. Он разговаривал с девушкой, и я с изумлением понял, что это Вилла Форхенд. Она поздоровалась с нами. Выглядела Вилла одновременно смущенной и довольной.

– Что случилось? – спросил я. – Разве ты не вылетела только что? Около восьми часов назад?

– Десять часов, – ответила она.

– Что-то случилось с кораблем и вам удалось вернуться? – предположила Клара.

Вилла растерянно улыбнулась.

– Ничего подобного. Я вылетела и вернулась. Это оказался самый короткий рейс из всех. Я побывала на Луне.

– На земной Луне?

– Да. – Казалось, она с трудом сдерживает смех. Или слезы.

– Тебе обязательно дадут премию, Вилла, – уверенно проговорил Шикетей. – Один корабль полетел на Ганимед, и Корпорация разделила между членами экипажа полмиллиона долларов.

Она покачала головой.

– Даже я все понимаю, Шики, дорогой, – ответила Вилла. – Конечно, нам дадут премию. Но слишком маленькую, так что никакой разницы. Нам нужно больше.

Вот что удивительно в этих Форхендах, они всегда говорят «мы». Очень дружная семья, хотя с посторонними Форхенды о таких вещах никогда не скажут ни слова.

Стараясь выразить сочувствие, я дотронулся до Виллы и ласково спросил:

– Что ты собираешься делать дальше?

Она удивленно посмотрела на меня, будто я сморозил невообразимую глупость, и спокойно ответила:

– Я уже записалась на старт. Послезавтра.

– Что ж, – сказала Клара, – значит, у нас будут две вечеринки! Надо позаботиться… – А несколько часов спустя, когда мы ложились с Кларой спать, она как бы невзначай спросила: – Ты что-то хотел сказать, когда мы увидели Виллу?

– Забыл, – сонно ответил я. На самом деле это была неправда. Я прекрасно все помнил, но говорить об этом уже не захотел.

Случалось, что я почти решался снова попросить Клару лететь со мной. Но бывали и такие дни, когда возвращался корабль с изголодавшимися, иссохшими от жажды, но выжившими людьми или судно, на котором находили одни трупы. Нередко в списке просто отмечалось, что все сроки прошли и корабль считается погибшим. После таких сообщений я убеждал себя вообще покинуть Врата.

Но чаще всего мы с Кларой уклонялись от всякого решения. Нам приятно было исследовать Врата и друг друга. Клара наняла прислугу, симпатичную низкорослую молодую женщину с пищевых шахт Кармартена по имени Хайва. Если не считать того, что источником выращивания одноклеточных пищевых водорослей в Уэльсе служил уголь, а не нефтяной сланец, оставленный ею мир был почти таким же, как и мой. Разве что вырвалась она оттуда не благодаря выигрышу в лотерее, а отслужив два года на коммерческом космическом корабле. Правда, Хайва не могла даже вернуться домой. Она высадилась с корабля на Вратах, лишившись всех заработанных денег. Не могла она и отправиться старателем, поскольку страдала сердечной аритмией. Иногда ее состояние улучшалось, но бывало и так, что ей приходилось неделями лежать в Терминальной больнице.

Хайва довольно вкусно готовила и исправно прибиралась у Клары и у меня. Нередко она сидела с маленькой девочкой, Кэти Френсис, особенно когда ее отец был занят, а Клара не хотела, чтобы ее беспокоили. Клара же много проигрывала в казино, поэтому она, в сущности, не имела возможности иметь прислугу, но она не могла себе позволить и меня.

Друг перед другом, а иногда и перед собой мы делали вид, что готовимся, тщательно готовимся к тому знаменательному дню, когда подвернется Подходящий Рейс. Делать это было совсем нетрудно. Многие настоящие старатели поступают так же между рейсами. Существовала группа, называвшая себя «Искатели хичи», основанная старателем по имени Сэм Кахане. Так вот, пока основоположник группы находился в рейсе, его заменяли члены экипажа. Когда же он вернулся, ему пришлось довольно долго ждать, пока остальные два члена его команды достаточно оправятся, чтобы вновь пуститься в полет. Между прочим, среди других болезней, которые они приобрели во время полетов, была цинга – из-за отказа холодильника в корабле.

Сэм и его друзья слыли отличными парнями. Очевидно, у них присутствовала устойчивая трехчленная связь, но это не мешало Сэму интересоваться хичи. У него были записи нескольких курсов лекций профессора Хеграмета, наиболее известного специалиста в исследованиях хичи. Я узнал многое не известное мне раньше, хотя основной факт заключался в следующем: о хичи существует гораздо больше вопросов, чем ответов. И это было всем хорошо известно.

Мы посещали тренировочные группы, где учат таким упражнениям, которые позволяют разминать каждую мышцу в ограниченном пространстве – своеобразный массаж для развлечения в полете и, конечно же, для пользы. Разумеется, это благотворно сказывается на здоровье пилота, но еще более забавно, интересно и особенно сексуально. Мы с Кларой научились делать с телами друг друга поразительные вещи. Заодно мы посещали кулинарные курсы, где постигали несложную науку, что можно сделать со стандартным рационом, если добавить немного пряностей и трав.

Мы прослушали лингвистические курсы на случай, если придется вылетать не с англоязычным экипажем, и тренировались друг с другом в итальянском и греческом. Мы даже присоединились к группе любителей астрономии. У них был доступ к телескопу Врат, и мы много времени проводили, глядя на Землю и Венеру не с плоскости эклиптики. Френси Эрейра, когда ему удавалось уйти со своего корабля, присоединялся к этой группе. Кларе он нравился, мне тоже, и у нас выработалась привычка выпивать втроем в нашей квартире – вернее, в Клариной квартире, но я в ней проводил почти все время – после занятий. Френси глубоко интересовался, что происходит Там, Снаружи. Он все знал о квазарах, и черных дырах, и галактиках Сейферта, не говоря уже о двойных звездах и новых. Мы часто рассуждали, каково это – окончить полет в окрестностях Сверхновой. Такое может случиться.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 3–31, рейс 08В27. Экипаж

К. Питрин, Н. Гинза, Дж. Краббе.

Время до цели 19 суток и 4 часа. Конечный пункт не определен, в окрестностях (плюс-минус два световых года) Зеты Тельца.

Резюме. Вышли на трансполярной орбите, планета с радиусом 88 земного, на расстоянии в две астрономические единицы от центральной звезды. У планеты три небольших спутника. Компьютер установил наличие еще шести планет. Центральная звезда К7.

Совершили посадку. Планета, очевидно, переживает теплый период. Ледниковых шапок нет, и современные береговые линии кажутся недавнего происхождения. Никаких признаков обитания.

Нет разумной жизни.

Сканирование обнаружило вероятную станцию хичи на орбите.

Мы подлетели к ней. Она оказалась нетронутой. Когда мы попытались войти в нее, она взорвалась, при этом был убит Н. Гинза. Наш корабль был поврежден, и мы вернулись. На обратном пути умер Дж. Краббе. Никаких артефактов не было сохранено.

Биообразцы с планеты погибли при взрыве.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Прислуга, повариха или компаньон. Плата

10 долларов в день. Филлис. 88–423.

Пища для гурманов, труднодоставляемые земные продукты.

Воспользуйтесь преимуществами массовой

доставки, не заказывайте дорогостоящую

индивидуальную доставку. Предлагаем каталоги.

Сиер, Бредли. 87–747.

Новичок из Австралии, хорошая внешность,

ищет интимного знакомства с женщиной

француженкой. 65–182.

От Шикетея Бакина Арисуне,

его достойному внуку

Я полон радости от полученной новости о рождении твоего первого ребенка. Не отчаивайся. Следующий, вероятно, будет мальчик.

Покорно извиняюсь за то, что не написал раньше, но писать не о чем. Я работаю и пытаюсь, как могу, создавать красоту. Может, когда-нибудь я снова улечу. Без ног это нелегко.

Разумеется, Арисуне, я мог бы купить себе новые ноги. Всего несколько месяцев назад были подходящие по составу ткани. Но цена! Все равно что купить Полную медицину. Ты любящий внук и советуешь мне употребить на это мой капитал, но я должен решить. Я высылаю тебе половину своего состояния, чтобы ты мог справиться с расходами на мою правнучку. Если я умру здесь, ты получишь все остальное, для тебя и для твоих детей, которых родит твоя достойная супруга. Я так хочу. Не спорь со мной.

Шлю свою искреннюю любовь всем вам троим. Если сможешь, пришли мне голо цветущей вишни – она ведь скоро расцветет, верно? Здесь утрачиваешь представление о времени дома.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 5–2, рейс 08В33. Экипаж

Л. Конечны, Э. Конечны, Ф. Ито,

Ф. Лансбери, А. Акага.

Время до цели 27 суток 16 часов. Центральное светило не установлено, но высока вероятность, что это звезда в скоплении 47 в созвездии Тукана.

Резюме. Вышли в свободном полете. Поблизости никаких планет. Центральная звезда А6, очень яркая и горячая, приблизительное расстояние 3,3 астрономической единицы.

Затемнив центральную звезду, мы увидели великолепное зрелище: две-три сотни очень ярких звезд, видимой светимости от 2 до –7. Однако никаких артефактов, сигналов, планет или пригодных для высадки астероидов не обнаружено. Мы оставались там всего три часа из-за интенсивной радиации звезды А6. Ларри и Эвелин Конечны серьезно болели на обратном пути, вероятно, из-за облучения, но поправились. Никаких образцов или артефактов.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Органы на продажу. Любые парные

органы, лучшего качества.

Нуждающимся предлагаем левое предсердие,

левый и правый желудочки и прилегающие

органы. Для проверки совместимости тканей

телефон: 88–703.

Игра в хнефаталь, шведский и московский

стили. Большой турнир Врат. Научим. 88–122.

Приятель из Торонто хотел бы послушать,

каково там, вне.

Адрес Тони: 995 Бей Торонто

Канада V5S2F3.

Помогаю выплакаться. Я помогу вам

понять вашу боль. 88–622.

Относительно зада хичи

Профессор Хеграмет: Мы понятия не имеем, как выглядели хичи, судить можем только по косвенным данным. Вероятно, они были двуногими. Их инструменты неплохо подходят к человеческим рукам, значит, у них, вероятно, были руки. Или что-то подобное.

Они как будто видели в том же спектре, что и мы. Они меньше нас, примерно сто тридцать сантиметров или чуть меньше. И у них были очень своеобразные задницы.

Вопрос: Что это значит – своеобразные задницы?

Профессор Хеграмет: Вам приходилось когда-нибудь видеть сиденье пилота на корабле хичи? Это две пластины, соединенные в форме буквы «V». На них невозможно усидеть и десяти минут. Нам приходится закрывать их специальной сеткой. Но это человеческое приспособление. У хичи ничего подобного не было.

Их тела, должно быть, напоминали тело осы, с большим свисающим животом, который опускается ниже колен и висит меж ног.

Вопрос: Вы хотите сказать, что они жалили, как осы?

Профессор Хеграмет: Жалили? Нет. Не думаю. Но возможно.

А может, это место для половых органов.

Известно было, что хичи в первую очередь интересовались астрофизическими явлениями. Курсы некоторых их кораблей проложены так, чтобы привести корабль в окрестности интересного явления, а будущая Сверхновая, несомненно, интересное явление.

Но ведь это было очень давно, и теперь Сверхновая вполне может не быть «будущей».

– Интересно, – говорила Клара, показывая, что это всего лишь академический интерес, – не это ли случилось с некоторыми невернувшимися кораблями?

– Статистически это вполне вероятно, – отвечал Эрейра, улыбаясь и показывая, что принимает правила игры. Он много практиковался в английском, которым с самого начала владел неплохо, и теперь говорил почти без акцента. Он также владел немецким, русским и большинством романских языков, мы обнаружили это, когда попытались поучить португальский, и он понимал нас лучше, чем мы сами. – Тем не менее летают.

Мы с Кларой помолчали, затем она рассмеялась.

– Некоторые, – согласилась она.

Я быстро вмешался:

– Похоже, вы сами хотите полететь, Френси.

– А вы в этом сомневались?

– Ну, вообще-то сомневался. Я хочу сказать, что вы ведь служите в бразильском флоте. Вы не можете просто так взять и улететь.

Он поправил меня:

– Улететь я могу. Просто потом не смогу вернуться в Бразилию.

– И вам кажется это стоящим.

– Это стоит всего.

– Даже, – настаивал я, – с риском не вернуться или вернуться так, как сегодня. Вернулся пятиместный, они высаживались на планете с ядовитыми растениями. Мы слышали, вернулись они в ужасном состоянии.

– Да, конечно, – сказал он.

Клара начала ерзать.

– Я думаю, – сказала она наконец, – что пора спать.

В ее голосе было что-то недосказанное. Я посмотрел на нее и сказал:

– Отведу тебя к тебе в комнату.

– Не нужно, Боб.

– Но я все равно провожу, – сказал я, не обращая внимания. – Спокойной ночи, Френси. Увидимся на следующей неделе.

Клара уже шла к стволу, и мне пришлось поторопиться, чтобы догнать ее. Я ухватился за кабель и крикнул ей:

– Если хочешь, я пойду к себе.

Она не подняла голову, но и не сказала, чего хочет, поэтому я сошел на ее уровне и пошел за ней к ее квартире. Кэти спала во внешней комнате, Хайва дремала над голодиском в нашей спальне.

Клара отослала прислугу домой и пошла посмотреть, удобно ли ребенку. Я сидел на краю кровати, дожидаясь ее.

– Может, у меня начинается менструация, – сказала Клара, вернувшись. – Прости. Я раздражительна.

– Я уйду, если хочешь.

– Боже, Боб, перестань повторять это! – Она села рядом и прислонилась ко мне, и я обнял ее. – Кэти такая хорошая, – сказала она немного погодя, почти печально.

– Тебе бы хотелось иметь своего ребенка?

– У меня будет свой ребенок. – Она откинулась назад, потащив меня за собой. – Только хочу знать когда, вот и все. Нужно гораздо больше денег, чтобы у ребенка была приличная жизнь. А я не становлюсь моложе.

Мы лежали так какое-то время, потом я сказал ей в волосы:

– Я тоже хочу этого, Клара.

Она вздохнула.

– Ты думаешь, я не знаю? – Потом напряглась и спросила: – Что это?

Кто-то поскребся в дверь. Она не была закрыта, мы никогда не закрываемся. Но никто и не входит без приглашения, а на этот раз кто-то вошел.

– Стерлинг! – удивленно сказала Клара. Она вспомнила о приличиях. – Боб, это Стерлинг Френсис, отец Кэти. Боб Броудхед.

– Привет, – сказал он. Он гораздо старше, чем я бы представил себе отца такой маленькой девочки, лет пятидесяти, и очень устало выглядит. – Клара, – сказал он, – на следующем корабле я увожу Кэти домой. Заберу ее у тебя сегодня. Не хочу, чтобы она от кого-нибудь узнала.

Клара, не глядя, взяла меня за руку.

– Что узнала?

– О своей матери. – Френсис потер глаза и сказал: – Вы не знаете? Джен мертва. Ее корабль вернулся несколько часов назад. Все спускавшиеся в шлюпке подхватили какой-то грибок. Они раздулись и умерли. Я видел ее тело. Оно похоже… – Он смолк. – Кого мне действительно жаль, это Аннели. Она оставалась на орбите, пока остальные высаживались, и привезла тело Джен. Она как будто спятила. Почему? Джен уже было все равно… Ну ладно. Она могла привезти только два тела, больше не помещалось в холодильник. Там и ее пища… – Он снова смолк и на этот раз не стал продолжать.

Я сидел на кровати, пока Клара помогала ему поднимать ребенка и укутывала девочку. Когда она ушли, я запросил информацию на экран и внимательно изучил ее. К тому времени, как Клара вернулась, я уже выключил экран и сидел на кровати, скрестив ноги и глубоко задумавшись.

– Боже, – мрачно сказала она. – Какая ночь! – Она села на дальний угол кровати. – Совсем не хочется спать. Может, схожу выиграю несколько баксов за столом рулетки.

– Не нужно, – сказал я. Накануне я просидел три часа рядом с ней, она вначале выиграла десять тысяч, потом проиграла двадцать. – У меня есть лучшая идея. Давай запишемся на вылет.

Она повернулась ко мне так быстро, что даже немного всплыла над кроватью.

– Что?

– Запишемся на вылет.

Она закрыла глаза и, не открывая их, спросила:

– Когда?

– Рейс 29–40. Пятиместный, и хороший экипаж – Сэм Кахане и его приятели. Они выписались, и им нужно два человека.

Она кончиками пальцев погладила веки, потом открыла глаза и посмотрела на меня.

– Что ж, Боб, – сказала она, – интересное предложение.

На стенах из металла хичи были занавеси, которые уменьшали свечение, и я их задернул на ночь, но даже в полутьме я видел, как она выглядит. Испуганно. Но она ответила:

– Они неплохие парни. Как ты с парнями?

– Оставлю их в покое, и они оставят меня. Особенно если у меня будешь ты.

– Гм, – сказала она, потом вползла на меня, обняла и уткнулась лицом мне в шею. – Почему бы и нет? – сказала она так негромко, что я не был уверен, что услышал верно.

И тут меня охватил страх. Всегда сохранялась возможность, что она скажет «нет». И я был бы снят с крючка. Весь дрожа, я услышал свои слова:

– Значит, записываемся утром?

– Нет. – Она покачала головой. Голос ее звучал приглушенно. Я чувствовал, что она тоже дрожит. – Звони сейчас, Боб. Запишемся немедленно. Прежде чем передумаем.

На следующее утро я ушел с работы, упаковал свои пожитки в чемоданы и отдал на сохранение Шики. Тот смотрел на меня печально. Клара оставила свои занятия и уволила прислугу – та очень встревожилась, – но не побеспокоилась паковаться. У Клары оставалось немало денег. Она заплатила за свои две комнаты и оставила все в них, как обычно.

Конечно, у нас была прощальная вечеринка. Не помню ни одного человека из тех, кто там был.

И вот, кажется, совершенно неожиданно, мы втискиваемся в шлюпку, спускаемся в капсулу, пока Сэм Кахане методично проверяет имущество. Мы закрылись и начали автоматический отсчет.

Потом толчок и падение, ощущения плавания. Двигатели включились, и мы были в полете.

– Доброе утро, Боб, – приветствует меня Зигфрид, и я останавливаюсь на пороге кабинета, подсознательно чем-то обеспокоенный.

– В чем дело?

– Ни в чем, Боб. Входите.

– Ты тут все изменил, – осуждающе произношу я.

– Верно, Робби. Вам нравится, как теперь выглядит кабинет?

Я долго и внимательно изучаю его. Толстый мат с пола исчез, как и абстрактные картины, которые украшали стены кабинета. Их место заняли серии голографических космических сцен, гор и моря. Самое странное во всем этом – сам Зигфрид. Он говорит со мной через манекен, сидящий в углу комнаты с карандашом в руке. Причем манекен смотрит на меня сквозь темные очки.

– Ты тут все перевернул, – говорю я. – Зачем?

Голос его звучит так, будто он благосклонно улыбается, хотя выражение лица манекена не меняется.

– Я решил, что вам понравится некоторое разнообразие, Боб.

Я делаю несколько шагов в глубину комнаты и снова останавливаюсь.

– Ты убрал мат!

– Он больше не нужен, Боб. Видите, новая кушетка? Весьма традиционная, не правда ли?

– Гм.

Зигфрид начинает улещать меня:

– Почему бы вам не лечь на нее? Попробуйте, как она вам.

– Гм. – Но я осторожно вытягиваюсь на кушетке. Чувствую я себя необычно, и мне это не нравится, может, потому, что эта комната для меня представляет нечто очень серьезное и изменения в ней заставляют меня нервничать. – На матраце были ремни, – жалуюсь я.

– У кушетки они тоже есть, Боб. Можете достать их с боков. Потрогайте… вот так. Разве это не лучше?

– Нет.

– Мне кажется, – негромко говорит он, – вы должны позволить мне решать, нужны ли какие-нибудь изменения в терапевтических методах, Роб.

– Кстати, Зигфрид! – усаживаясь, говорю я. – Прими наконец решение своими проклятыми мозгами, как ты меня будешь звать. Меня зовут не Роб, не Робби и не Боб. Я Робинетт.

– Я это знаю, Робби…

– Ты опять!

Зигфрид выдержал небольшую паузу, а затем вкрадчиво проговорил:

– Мне кажется, вы должны дать мне возможность выбирать, как обращаться к вам, Робби.

– Гм.

В моем словарном арсенале бесконечное количество подобных бессодержательных междометий. В сущности, я предпочел бы провести весь сеанс, не произнося больше ничего. Я желаю, чтобы говорил только Зигфрид. Хочу, чтобы он объяснил, почему в разное время называет меня разными именами. Хочу знать, что он находит значительного в моих словах. Желаю услышать, что он на самом деле обо мне думает… если вообще этот тарахтящий набор металлических и пластиковых деталей может думать.

Конечно, я знаю, а Зигфрид даже не догадывается, что моя добрая подруга С.Я. пообещала помочь мне сыграть с ним шутку.

– Хотите что-нибудь сказать мне, Боб?

– Нет.

Он ждет, а я чувствую себя враждебным по отношению к нему и необщительным. Вероятно, отчасти потому, что с нетерпением дожидаюсь, когда можно будет сыграть эту маленькую шутку с Зигфридом, но еще из-за того, что он все тут поменял. Так поступали со мной, когда в Вайоминге у меня произошел тот психотический случай. Иногда я приходил на сеанс и видел голограмму своей матери. Очень похоже, но ею и не пахло, я совершенно не ощущал ее присутствия, потому что сознавал, что это только свет. А иногда я оказывался в темноте, и что-то теплое нежно прижималось ко мне и обнимало. Мне это совсем не нравилось. Я, конечно, спятил, но не настолько.

Зигфрид ждет, но я уверен, что он не будет ждать вечно и скоро начнет задавать вопросы, скорее всего о моих снах.

– Видели что-нибудь во сне после нашего последнего сеанса, Боб?

Я зеваю. Мне ужасно скучно.

– Не помню. Во всяком случае, ничего важного мне так и не приснилось.

– Я хотел бы послушать. Даже обрывки.

– Ты паразит, Зигфрид, знаешь?

– Мне жаль, что вы считаете меня паразитом, Роб.

– Ну… мне кажется, я даже обрывков не смогу вспомнить.

– Попытайтесь, пожалуйста.

– Черт возьми! – Я устраиваюсь поудобнее на кушетке.

Все, что я могу вспомнить, абсолютно тривиально и, я уверен, не имеет отношения к чему-либо травматическому или важному. Но если я скажу ему об этом, он рассердится. Поэтому я послушно отвечаю:

– Я куда-то ехал в вагоне поезда. Бесчисленное число вагонов были сцеплены вместе, так, что можно переходить из одного в другой. В них находилось полно знакомых. Женщина, такого материнского вида, она часто кашляла, и еще одна женщина, которая… ну, выглядела несколько странно. Вначале я подумал, что это мужчина. На ней был какой-то комбинезон, так что трудно было с уверенностью сказать, мужчина это или женщина. У нее были мужские, очень густые брови. Но я был уверен, что это женщина.

– Вы говорили с какой-нибудь из этих женщин, Боб?

– Пожалуйста, не прерывай, Зигфрид, я из-за тебя теряю нить мысли.

– Простите, Боб.

– Сколько угодно раз, – отвечаю я и возвращаюсь к своему сну: – Я ушел от них. Нет, я не разговаривал ни с кем из них. Перешел в следующий вагон. Это был последний вагон в поезде. К остальным он был присоединен чем-то вроде… дай-ка подумать… не могу сразу это описать. Как растягивающаяся металлическая гармошка, знаешь? И она растянулась. – Я останавливаюсь, главным образом от скуки. Мне хочется извиниться за такой скучный неуместный сон.

– Вы говорите, металлическое соединение растянулось, Боб? – подталкивает меня Зигфрид.

– Да, верно, растянулось. И, конечно, вагон, в котором я находился, начал все больше и больше отставать от других. Я видел только хвостовой огонь, который чем-то напоминал мне ее лицо. Она… – Тут я утрачиваю последовательность и пытаюсь вернуться к поезду. – Как будто мне трудно к ней вернуться, словно она… прости, Зигфрид, не помню точно, что там случилось. А потом я проснулся и записал все, как только смог, как ты и велишь мне, – виртуозно завершил я свой рассказ.

– Я высоко ценю это, Боб, – серьезно говорит Зигфрид. Он ждет продолжения, а я начинаю беспокойно ерзать.

– Кушетка совсем не такая удобная, как матрац, – жалуюсь я.

– Простите, Боб. Вы говорите, что узнали их?

– Кого? – прикидываясь непонимающим, спросил я.

– Двух женщин в поезде, от которых вы уходите все дальше и дальше.

– О! Нет. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я узнал их во сне. Наяву я понятия не имею, кто они.

– Они похожи на кого-нибудь из ваших знакомых?

– Нисколько. Я сам этому удивился.

Зигфрид снова делает большую паузу, и я знаю, что таким образом он дает мне возможность изменить ответ, который ему не нравится.

– Вы упомянули, что одна из женщин, та, что кашляла, материнского типа…

– Да. Но я ее не узнал. Мне показалось, что она на кого-то похожа, но ты же знаешь, как это бывает во сне.

– И все-таки не могли бы вы припомнить, на кого похожа женщина материнского типа, которая много кашляла? – упорно продолжает Зигфрид.

Его глупая настойчивость вызывает у меня громкий смех.

– Дорогой друг Зигфрид. Уверяю тебя, мои знакомые женщины не относятся к материнскому типу! И у всех у них по крайней мере Малая медицина. Они вряд ли будут кашлять.

– Понятно. Вы уверены, Робби?

– Не приставай, Зигфрид, – сердито отвечаю я, потому что на этой паршивой кушетке трудно удобно устроиться. К тому же мне нужно в ванную, а разговор бесконечно затягивается.

– Понятно. – Немного погодя он берется за что-то другое, как я заранее и предвидел. Голубок Зигфрид клюет понемногу все, что я ему бросаю. – А как насчет другой женщины, той, с густыми бровями?

– Что, как насчет нее?

– Вы когда-нибудь знали девушку с густыми бровями?

– Боже, Зигфрид, я переспал с пятью сотнями девушек! У них самые разные брови, какие только можно себе представить.

– Но это ведь особенные брови.

– Ничего не могу вспомнить экспромтом.

– Не экспромтом, Боб. Пожалуйста, напрягитесь и вспомните.

Я давно понял, что легче выполнить просьбу Зигфрида, чем спорить, и я делаю усилие.

– Ну хорошо, попробуем. Ида Май? Нет. Сью Энн? Нет. С.Я.? Нет. Гретхен? Нет… ну, по правде говоря, у Гретхен такие светлые волосы, что иногда мне казалось, будто у нее вообще нет бровей.

– Это девушки, с которыми вы познакомились недавно, Боб. Может, вспомните кого-нибудь из более ранних?

– Ты имеешь в виду из прошлого? – Я начинаю вспоминать прошлое, вплоть до пищевых шахт и Сильвии, и это начинает меня смешить. – Знаешь что, Зигфрид, забавно, но я не могу припомнить, как выглядела Сильвия… Ох, подожди минутку. Нет. Теперь я вспомнил. Она обычно выдергивала брови по волоску, а потом рисовала их карандашом. Я знаю об этом, потому что однажды мы лежали в постели и рисовали друг на друге картинки ее карандашом для бровей.

Я почти слышу, как Зигфрид вздыхает.

– Вагоны, – произносит он, подбирая еще одну крошку. – Как вы их опишете?

– Как обыкновенные вагоны поезда. Длинные. Узкие. Быстро движутся по туннелю.

– Длинные и узкие и движутся по туннелю, Боб?

На этом мое терпение лопается. Ход электронной мысли Зигфрида прозрачен до отвращения.

– Кончай, Зигфрид! Никаких символов пениса ты от меня не получишь!

– Я ничего не стараюсь получить от вас, Боб.

– Ну, ты мне надоел со всем этим идиотским сном. Клянусь, надоел. В нем нет ничего особенного. Поезд – это поезд. Я никогда не видел этих женщин. И послушай, пока мы еще говорим, мне ужасно не нравится эта проклятая кушетка. За те деньги, что я плачу, можно получить антикварный диван из спальни английской королевы.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 1–8. Рейс 013В6. Экипаж Ф. Ито.

Время до цели 41 сутки 2 часа. Цель не определена. Показания приборов повреждены.

На ленте корабельного журнала запись: «На поверхности планеты тяготение как будто превышает 2,5 П, но я собираюсь произвести высадку. Ни визуальные наблюдения, ни радар не проникают под облака из пыли и пара. Выглядит не очень хорошо, но это мой одиннадцатый вылет. Устанавливаю приборы на автоматический возврат через десять дней. Если к этому времени я со шлюпкой не вернусь, капсула, вероятно, отправится одна. Хотел бы я знать, что означают эти пятна и вспышки на Солнце».

Пилота не было на борту вернувшегося корабля. Ни артефактов, ни образцов. Посадочного аппарата также нет. Корабль поврежден.

Теперь Зигфрид рассердил меня по-настоящему. Он пытается вернуть меня к сну, а я собираюсь задать ему и страховой компании встряску за свои деньги. Это не прозвучало, но Зигфрид все понял и к моему уходу пообещал все поменять для моего следующего посещения.

Ухожу я чрезвычайно довольный собой. В сущности, Зигфрид приносит мне много пользы. Хотя бы потому, что я внутренне собираюсь, чтобы прийти сюда, и в какой-то степени это меня дисциплинирует. Возможно, что весь этот вздор полезен для меня, даже если у Зигфрида иногда и возникают вздорные идеи.

Я сражался со своим гамаком, стараясь убраться от колена Клары, и наткнулся на локоть Сэма Кахане.

– Прости, друг, – сказал он, даже не оглянувшись, чтобы увидеть, кому он говорит. Рука его по-прежнему лежала на соске двигателя, хотя мы уже десять минут были в полете. Он жадно изучал мигающие огоньки на приборной доске хичи и отрывался, только чтобы взглянуть на экран над головой.

Я сел, чувствуя изнуряющую тошноту. Потребовались недели, чтобы я привык к почти полному отсутствию тяготения на Вратах. Сила тяготения в капсуле – это нечто совсем иное. Она так же слаба, но не остается постоянной ни на минуту, и мое внутреннее ухо протестовало.

Я протиснулся в кухонную секцию, поглядывая одним глазом на туалет. Мохамад Тайе был все еще там, и я понял, что если он не выберется достаточно быстро, мое положение станет критическим.

Клара рассмеялась и протянула руку из своего гамака.

– Бедный Бобби, – сказала она. – А ведь это только начало.

Я судорожно проглотил таблетку, безрассудно закурил сигарету и попытался сосредоточиться на том, чтобы меня не вырвало прямо на пол. Не знаю, насколько это действительно была космическая болезнь, но думаю, что здесь больше было обыкновенного страха. Есть что-то очень страшное в осознании того, что между тобой и мгновенной ужасной смертью нет ничего, кроме тонкой металлической стенки, сделанной какими-то инопланетными умельцами миллион лет назад. И в том, что ты вынужден куда-то лететь, не имея никакого контроля над кораблем, а место, куда ты в конце концов попадешь, может оказаться крайне неприятным.

Я заполз обратно в гамак, погасил сигарету, закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы не замечать крайне медленного течения времени. А его должно было пройти немало. Средний рейс продолжается сорок пять дней в один конец. Но дело даже не в том, как, по вашему мнению, далека цель. Десять световых лет и десять тысяч – это, конечно, имеет определенное значение, но не такое принципиальное. Говорят, эти корабли непрерывно ускоряются и ускоряют степень ускорения. Дельта не линейна и даже не экспоненциальна, и никто этого себе не может представить. Очень быстро, менее чем за час, вы достигаете скорости света. Потом проходит довольно много времени, прежде чем корабль значительно превысит ее. Вот тогда вы двигаетесь действительно быстро.

Говорят, это все можно определить, наблюдая за звездами на верхнем экране, навигационном экране хичи. В течение первого часа звезды меняют окраску и перемещаются. Когда корабль достигает скорости света, вы узнаете об этом, потому что космические светила собираются в самом центре экрана, который находится в том направлении, куда летит корабль.

На самом деле звезды не сдвинулись. Вы воспринимаете свет от источников за вами или сбоку. Фотоны, ударившиеся о передний экран, были испущены день, неделю или сто лет назад. А через день-два они перестают быть похожими на звезды. И перед вами расстилается какая-то пестрая серая поверхность. Это похоже на голографическую пленку на свету. Впрочем, голофильм можно рассмотреть на пленке при помощи вспышки, но никто никогда не смог ничего разглядеть в грязной пелене на экране хичи.

К тому времени, как я дождался своей очереди в туалет, необходимость почти отпала, а когда я вышел, в капсуле осталась только Клара. С помощью теодолита она проверяла расположение звезд. Повернувшись ко мне, Клара кивнула.

– Ты теперь не такой зеленый, – одобрительно сказала она.

– Выживу. А где парни?

– Где им еще быть? В шлюпке. Дред считает, что нужно так организоваться, чтоб мы разделились. Какое-то время мы будем с тобой одни в шлюпке, а они здесь наверху. Потом мы поднимемся, а они спустятся.

– Гм, звучит неплохо. – Я вообще-то уже подумал, как же будет насчет уединения, но все решилось само собой. – Хорошо. Что я должен теперь делать?

Она потянулась ко мне и с отсутствующим видом поцеловала.

– Не попадайся мне на пути. Знаешь что? Похоже, мы движемся к северу Галактики.

Я воспринял эту информацию с серьезным видом. Но потом поразмыслил и спросил:

– А это хорошо?

– Кто знает? – загадочно улыбнулась Клара, чем надолго озадачила меня.

Я улегся в гамак и стал смотреть на нее. Если Клара и боялась, как я, а я очень боялся и был уверен, что она тоже напугана, Клара этого никак не проявляла.

Потом я стал вспоминать, какие из светил находятся на севере Галактики и, что гораздо важнее, сколько времени мы будем туда лететь. Самый короткий зарегистрированный рейс к другой звездной системе занял восемнадцать дней. Это была звезда Барнарда – абсолютно пустой рейс и ничего интересного. Самый продолжительный, вернее, самый долгий из известных – сто семьдесят пять дней в один конец. Экипаж вернулся мертвым. Но кто знает, сколько еще кораблей с погибшими старателями находятся на пути назад из туманности М-31 в Андромеде? Трудно сказать, где они были. На снимках ничего особенного не видно, а сами старатели, разумеется, ничего сообщить не могли.

Когда вылетаешь, бывает очень страшно, даже для ветеранов. Ты знаешь, что ускоряешься, и не ведаешь, сколько времени будешь ускоряться. Когда достигаешь поворотного пункта – пункта максимального ускорения, ты чувствуешь это всем своим существом. Ты точно знаешь об этом, во-первых, потому, что золотой провод, который есть на каждом корабле хичи, начинает светиться и никому не известно почему. Но ты уверен в том, что корабль поворачивается, даже без понимания причин, потому что небольшое псевдотяготение, которое едва заметно тянуло тебя назад, начинает тащить вперед. Низ становится верхом.

Никто из исследователей не понимает, почему хичи не использовали и для ускорения, и для замедления одно и то же устройство. Я этого не постигаю. Нужно быть хичи, чтобы понять это.

Может, потому, что все их оборудование для наблюдения установлено впереди. Или причина кроется в передней части корабля, которая обычно бронирована, даже на легких суднах. Скорее всего, как полагают специалисты на Вратах, это защита от столкновений с молекулами пыли и газа. Но некоторые из больших кораблей, несколько трехместных и почти все пятиместные, бронированы со всех сторон. Они тоже не разворачиваются в полете.

Итак, когда начинает светиться провод и вы чувствуете поворотный пункт – начало замедления, – вы знаете, что четверть пути благополучно пройдена. Но это не означает четверть всего времени рейса. Сколько у вас уйдет на исследование конечной цели и поиски артефактов, никто не ведает. Там вы принимаете решение самостоятельно. Но главное, экипаж прошел половину автоматически контролируемого пути.

Тогда вы умножаете количество уже прошедших дней полета на четыре, и если это количество не превышает то, на что рассчитаны ваши запасы продовольствия, вы знаете, что по крайней мере не умрете с голоду. А разница между двумя этими числами покажет вам, сколько дней вы сможете пробыть у цели.

Ваши запасы пищи, воды и воздуха рассчитаны на двести дней. Но можно без особого труда растянуть их на триста дней. Тогда вы вернетесь отощавшим и, возможно, с авитаминозом. Так что если вы пролетели шестьдесят или шестьдесят пять дней, а поворотного пункта все еще не было, вы знаете, что у вас возникла серьезная проблема, и вы начинаете сокращать рацион. Если прошло от восьмидесяти до девяноста дней, ваша проблема разрешилась сама собой, потому что выбора у вас не осталось и до возвращения на Врата вы отбросите коньки. Правда, можно попытаться изменить курс. Но это просто другой способ умереть, насколько можно судить по рассказам выживших.

Вероятно, хичи могли менять курс, когда в этом возникала необходимость, но это еще один из множества неразрешимых вопросов о загадочных хичи. Вроде того, почему они все так тщательно убрали при уходе. Или на кого они были похожи? Или куда они исчезли?

Когда я был ребенком, на ярмарках продавали шутливую книжку «Все, что мы знаем о хичи». В ней было сто двадцать восемь страниц, и все чистые.

Если Сэм, Дред и Мохамад были в хорошем настроении, а в первые несколько дней они никак не проявляли своей нервозности или недовольства, три члена экипажа занимались самыми безобидными вещами: читали, слушали в наушниках музыкальные записи, играли в шахматы. Когда же удавалось уговорить нас с Кларой составить им компанию, мы резались в китайский покер. Играли не на деньги, а на время смен. Несколько дней спустя Клара призналась мне, что предпочитает проиграть, чем выиграть. В этом случае у тебя есть чем заняться.

Трое наших бессменных спутников очень терпимо относились к нам с Кларой – гетеросексуальному меньшинству в гомосексуальной культуре, господствовавшей на корабле, и предоставляли нам шлюпку ровно на пятьдесят процентов времени, хотя мы составляли всего сорок процентов населения.

Мы замечательно ладили и очень мудро поступали. Мы жили на тени друг у друга и каждую минуту пахли.

Внутренность корабля хичи, даже пятиместного, не больше кухни в обычной квартире. Шлюпка дает немного дополнительного пространства – примерно размера большого шкафа, – но часть ее обычно занята припасами и оборудованием. А в общем объеме в сорок два или сорок три кубических метра размещается все остальное, включая меня и остальных старателей.

В тау-пространстве вы постоянно испытываете небольшое ускорение. На самом деле это даже не ускорение, а просто нежелание атомов вашего тела превышать скорость света. Его можно описать и как тяготение, и как трение. Но все-таки оно похоже на небольшую силу тяжести. Вы чувствуете себя так, будто весите примерно два килограмма. Это означает, что время от времени вам необходимо отдохнуть, и у каждого члена экипажа есть свой гамак, в котором можно спать, а можно сидеть, как на стуле. Лежа в гамаках, пять человек занимают почти все свободное место, и для прогулок нет ни малейшей возможности. Добавьте сюда пространство, которое занимают личные вещи каждого: шкаф для лент, дисков, одежды, хотя ее не особенно там носят. Кроме того, для предметов туалета, снимков близких, если таковые имеются, и для всего прочего, что вы решили взять с собой. Все в допустимых пределах веса и объема – по 75 килограммов и трети кубического метра на каждого.

К этому списку следует добавить довольно громоздкое оборудование хичи. Три четверти его никогда не эксплуатируется. Большую часть вы просто не знаете, как использовать, даже если бы захотели. Тем не менее с его наличием приходится мириться. Эти бесполезные агрегаты ни в коем случае нельзя сдвигать с места. Механизмы хичи составляют неотъемлемую принадлежность корабля. Если ампутировать часть, умирает целое.

Если бы мы представляли, как залечить рану, можно было бы избавиться от части этого хлама, сохранив действенность корабля. Но мы не знали, поэтому все оставалось так, как было при хичи. Приходилось все время натыкаться на большой, в форме бриллианта, золотой ящик, который мгновенно взрывается, если его пытаются открыть. Надо было осторожно обходить хрупкую спираль из золотистой трубки, которая время от времени начинает светиться и иногда становится невыносимо горячей – и никто не знает причины этого. И все это летит с вами в корабле и своим присутствием постоянно напоминает о беспомощности человека в космическом пространстве.

Добавьте к этому человеческое обрудование. Космические скафандры, по одному на каждого, подогнанные по вашей фигуре. Фотографическое оборудование. Стационарная установка туалета и душа. Секция приготовления пищи. Утилизаторы отходов. Сумки старателей, оружие, сверла, ящики для образцов. В общем, все то, что вы берете с собой на поверхность планеты, если вам повезет и вы встретите планету, на которую можно высадиться.

Свободного места остается совсем немного. Это все равно что прожить несколько недель под капотом очень большого грузовика, с работающим мотором, где вынуждены находиться еще четыре человека, которые делят с вами помещение.

Через два дня полета у меня впервые проявилась ничем не спровоцированная, безрассудная враждебность по отношению к Мохамаду Тайе. Мне казалось, что он чересчур велик и занимает слишком много пространства. По правде говоря, Мохамад даже меньше меня ростом, хотя весит немного больше. Но тот объем, что занимал я сам, меня не интересовал. Я обращал внимание только на то, сколько места занимали другие члены экипажа.

У Сэма Кахане габариты получше, рост не больше ста шестидесяти пяти сантиметров. У него густая черная борода и жесткие курчавые волосы – от самых половых органов до шеи, по всей груди и спине. Вначале я не считал, что Сэм занимает мое пространство, пока не обнаружил в пище длинный черный волос из его бороды. Мохамад Тайе по крайней мере был почти лысым, с кожей мягкого золотистого цвета, которая делала его похожим на гаремного евнуха из Иордании. Правда, есть ли у иорданских королей в гаремах евнухи и вообще есть ли у них гаремы, Хэм как будто ничего этого не знал. Его предки вот уже три поколения жили в Нью-Джерси.

Я даже начал сравнивать Клару с Шери, которая по меньшей мере на два размера миниатюрнее. Хотя делал это не всегда. Обычно Клара нравилась мне больше. А Дред Фрауенгласс, мягкий худой молодой человек, разговаривал очень мало, и поэтому казалось, что он занимает места меньше, чем остальные.

Я был новичком в группе, и все по очереди показывали мне то немногое, что от нас требовалось в экспедиции. Нужно было регулярно фотографировать и на бумаге фиксировать показания спектрометра. Записывать данные с контрольной панели хичи, где постоянно меняется цвет и оттенки огоньков, которые все еще изучают, стараясь разгадать, что они означают. Надо было анализировать спектр тау-пространства с помощью экрана. Весь этот набор несложных операций отнимал от силы два часа в день. Приготовление пищи и уборка занимали еще два часа.

Итак, четыре рабочих часа в сутки на пятерых. Оставалось – на пятерых же – больше восьмидесяти человеко-часов, и их надо было чем-то занять.

Я лгу. Их не нужно было занимать. Вы и так оказывались при деле – ожидали поворотного пункта.

Три дня, четыре дня, неделя – и я почувствовал, что нарастает напряжение, к которому я относился с большой опаской. А через две недели я и сам понял, что это такое, потому что стал его испытывать. Мы со страхом и трепетом дожидались поворотного пункта. Укладываясь спать, все бросали последний взгляд на золотую спираль в надежде, что вдруг произошло чудо и она засветилась. Когда мы вставали, первой нашей мыслью было, не превратился ли потолок в пол. К концу третьей недели все были крайне напряжены. Больше всего беспокойство проявлял Мохамад, полный золотокожий Мохамад, с лицом веселого джинна.

– Давай поиграем в покер, Боб.

– Нет, спасибо.

– Давай, Боб. Нам нужен четвертый, – уговаривает он. В китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя.

– Не хочу, – отмахиваюсь я, и Мохамад вдруг впадает в ярость:

– Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука и даже в карты не играешь!

Потом он полчаса мрачно разбрасывает карты, как будто пытается достигнуть в этом искусстве совершенства. Словно от этого зависит его жизнь. А может, так оно и было! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности – воздуха и продовольствия на пятерых не хватит.

Но может хватить на четверых.

Или на троих. Или на двоих. Или на одного.

В этот момент становится ясно, что по крайней мере один человек из рейса не вернется, и тогда большинство членов экипажа начинают метать карты. Смысл этой отчаянной игры состоит в том, что проигравший вежливо прощается со своими товарищами и перерезает себе горло. Если же невезучий старатель оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.

Достаточно много пятиместных кораблей возвращались с тремя членами экипажа. А некоторые даже с одним.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Я могу массировать все ваши семь точек.

Нагота по желанию. 86–004.

Инвестируйте ваши доходы в смешанную, быстро растущую нацию Западной Африки. Выгодные налоговые обложения, гарантированный рост.

Наш представитель на Вратах объяснит вам подробности. Бесплатно лекции, прохладительные напитки. Голубой зал, среда, 15.00. «Дагомея – роскошное завтра».

Есть кто-нибудь из Абердина? Поговорим. 87–396.

Ваш портрет в пастели, масле, других материалах.

150 долларов. Другие темы. 86–596.

ОТНОСИТЕЛЬНО РОЖДЕНИЯ ЗВЕЗД

Доктор Азменион: Я полагаю, большинство из вас здесь из-за научных премий, а не потому, что вы по-настоящему интересуетесь астрофизикой. Но не волнуйтесь. Большую часть работы выполняют инструменты. Вы делаете обычные наблюдения, и если попадется что-нибудь особенное, оно всплывет при изучении ваших записей здесь.

Вопрос: А мы не должны обращать внимание на что-нибудь особое?

Доктор Азменион: О, конечно. Например, один старатель заработал полмиллиона. Он оказался в середине туманности Ориона и обратил внимание, что газ в одной части имеет более высокую температуру, чем в остальных частях. Он решил, что здесь рождается звезда. Газ конденсируется и начинает разогреваться. Через десять тысяч лет здесь, вероятно, возникнет солнечная система. И старатель стал с особой тщательностью фотографировать этот район неба. И получил премию. Теперь Корпорация ежегодно отправляет туда корабль, чтобы получить новые данные. За это полагается премия в сто тысяч долларов, но пятьдесят тысяч идет ему. Я дам вам координаты наиболее вероятных мест, вроде туманности Треугольника, если хотите. Полмиллиона не получите, но хоть что-то будет.

Время тянулось отвратительно медленно. Вначале главным болеутоляющим для нас с Кларой служил секс, и мы много часов проводили в объятиях друг друга. Мы вели животный образ жизни: ели, спали, время от времени просыпались и с каким-то остервенением снова занимались сексом. Я думаю, парни в основном занимались тем же самым – вскоре шлюпка стала пахнуть как раздевалка в мужской школе.

Потом мы начали искать уединения, причем все пятеро. Конечно, для пятерых на таком корабле одиночество – недостижимая роскошь, но мы делали, что могли. По общему согласию каждый из нас на час-два оставалася один в шлюпке. Пока я был в шлюпке, Клару терпели в капсуле. Если один из них уходил, чтобы насладиться одиночеством, остальные двое составляли нам компанию. Понятия не имею, что делали мои спутники наедине с собой. Лично я просто тупо смотрел в пространство. В буквальном смысле я пялился в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не было видно, но это лучше, чем видеть то, что уже смертельно надоело в корабле.

Некоторое время спустя у нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал музыку, Дред с удивительным постоянством просматривал порнодиски, Мохамад с упорством студента консерватории разворачивал гибкое электрическое музыкальное устройство и играл для себя электронную музыку. Если прислушаться, было слышно, как из его наушников доносится очередная симфония. И уже через некоторое время мне смертельно надоели Бах, Палестрина и Моцарт.

А Сэм Кахане искусно организовал занятия, и мы проводили много времени, посмеиваясь над ним и обсуждая природу нейтронных звезд, черных дыр и Сейфертовых галактик. Либо повторяли испытательные процедуры во время посадки на новых мирах. Такие диспуты благотворно влияли на нас, и хоть на полчаса мы переставали друг друга ненавидеть. Все остальное время мы старались сдерживать свою ярость, хотя у нас это плохо получалось. Я не мог выносить постоянное тасование Махамадом карт. Дред проявлял необычную враждебность к моим редким сигаретам. Подмышки Сэма были ужасны даже в гнойной атмосфере корабля, по сравнению с которой воздух Врат показался бы благоухающим розарием. А Клара – да, у нее было отвратительное пристрастие. Клара обожала аспарагус. Она принесла с собой на корабль четыре килограмма обезвоженной пищи, просто для разнообразия и чтобы иметь возможность еще чем-нибудь заняться. Иногда она делила аспарагус со мной, бывало, что и с другими членами экипажа. Но Клара настаивала, что аспарагус будет есть одна. Как все-таки романтично узнавать, что твоя возлюбленная ела аспарагус, по изменению запаха в туалете!

И тем не менее она была моей возлюбленной, да, была. Эти бесконечные часы в шлюпке мы проводили не только занимаясь сексом, но и в разговорах. Я никогда так глубоко не забирался внутрь другого человека. Я любил Клару и ничего не мог с этим поделать.

На двадцать третий день я импровизировал на электрическом пианино Мохамада, когда неожиданно почувствовал тошноту. Изменения сил гравитации, которые я почти перестал ощущать, вдруг усилились.

Я поднял голову и встретился взглядом с Кларой. Она робко, со слезами на глазах улыбалась. Клара молча указала на изгибы спирали – золотые искры бежали по ней, как пескари в ручье.

Мы обнялись и долго не отпускали друг друга, словно не виделись много-много лет. А пространство вокруг нас перевернулось, и потолок стал полом. Мы наконец достигли поворотного пункта, но главное, у нас еще оставался запас времени.

Через сорок шесть дней полета корабль снова вынырнул из гиперпространства на скорости, которая после сверхсветовой вообще не казалась нам скоростью. Мы явно находились на какой-то орбите, и все двигатели молчали.

Члены экипажа воняли как животные и невероятно устали от общества друг друга. И тем не менее, взявшись за руки, как верные любовники, все столпились у экрана. В нулевом тяготении пятеро старателей завороженно смотрели на солнце и какое-то время молчали.

Звезда, рядом с которой мы дрейфовали, была больше и ярче Солнца и находилась ближе астрономической единицы. Но наша орбита пролегала не вокруг светила. Центром ее оказалась гигантская газообразная планета с единственным спутником, размером в половину Луны.

Ни Клара, ни парни не кричали и не вопили от радости, поэтому я ждал, как мог долго, а потом спросил:

– В чем дело?

– Сомневаюсь, что мы сможем высадиться на этом газовом пузыре, – с отсутствующим видом ответила она. При этом Клара не выглядела разочарованной. Ей как будто было все равно.

Сэм Кахане выпустил в бороду долгий негромкий вздох и устало проговорил:

– Ну что ж. Прежде всего снимем спектр. Мы с Бобом сделаем это. Остальные начинают прочесывать окрестности в поисках подписей хичи.

– Отличный шанс, – вымолвил кто-то, но так негромко, что я не понял кто. Это могла быть даже Клара. Я хотел было спросить, почему они не радуются, но почувствовал, что, если задам этот вопрос, кто-нибудь обязательно ответит, и его ответ мне не понравится. Поэтому я удержался от вопроса и вслед за Сэмом протиснулся в шлюпку. Там, мешая друг другу, мы надели скафандры, проверили системы жизнеобеспечения, связи и закрылись. Затем Сэм знаком послал меня к шлюзу. Я услышал, как насосы всасывают воздух, потом шлюз открылся и легкий толчок выбросил меня в космическую пустоту.

В первое мгновение я ощутил невероятный ужас. Оказавшись один в центре пространства, где никогда не бывал человек, я так испугался, что даже забыл застегнуть привязной трос. Но можно было этого и не делать – магнитные замки сами защелкнулись, кабель развернулся на всю длину, меня резко дернуло, и я начал медленно возвращаться к кораблю.

Прежде чем я добрался до него, Сэм тоже оказался снаружи. Он летел ко мне, словно надувная кукла, и медленно поворачивался вокруг собственной оси.

Сэм ткнул пальцем куда-то между огромным, в форме блюдца, диском газового гиганта и болезненно ярким оранжевым солнцем. Мне пришлось прикрыть глаза перчатками, чтобы разглядеть, на что он показывает. Как потом объяснили, это оказалась М-31 Андромеды.

Конечно, с нашей точки никакого созвездия Андромеды не было видно. Не было ничего похожего на Андромеду, да и на любое другое созвездие тоже. Но М-31 так велика и так ослепительно сияет, что ее можно разглядеть даже с поверхности Земли, когда смог немного рассеивается. Это самая яркая из внешних галактик, и ее можно заметить почти с любого места, куда отправляются корабли хичи. При небольшом увеличении можно было легко разглядеть и ее спиральную форму, а для проверки – сориентироваться по другим, меньшим галактикам в том же направлении.

Пока я неуклюже нацеливал инструменты на М-31, Сэм то же самое делал с Магеллановыми Облаками, вернее, с тем, что считал Магеллановыми Облаками – он клялся, что распознал S Дорады. Мы начали делать снимки. Цель этой работы заключалась в том, чтобы ученые Корпорации могли с помощью триангуляции определить, где мы побывали. Вы можете спросить, зачем это им, но они как раз этим и занимаются, а вы никогда не получите научной премии, если не сделаете несколько серий снимков. Из этого как бы вытекает, что ученые могли бы определить место по снимкам, которые мы делаем в пути. Но это не так. По ним можно установить общее направление полета, но уже после первых нескольких световых лет становится все труднее и труднее идентифицировать звезды. К тому же еще не доказано, что полет проходит по прямой линии. Зато известно, что некоторые корабли следуют за причудливыми изгибами в конфигурации пространства.

Во всяком случае, яйцеголовые используют все, что могут, включая данные о том, как далеко и в каком направлении развернулись Магеллановы Облака. Знаете почему? Потому что так можно определить, на сколько световых лет вы от них удалены и как глубоко находитесь в Галактике. Период одного обращения Облаков составляет примерно восемьдесят миллионов лет. Тщательные измерения способны показать изменения, соответствующие двум-трем миллионам. Что примерно означает сто пятьдесят световых лет или около этого.

Посещая на Вратах группу Сэма, я очень всем этим заинтересовался. Теперь же, делая фотографии, я почти забыл о своем страхе, и хотя не совсем, но все же перестал думать о том, что это путешествие, потребовавшее такой смелости, оказалось пустым номером.

И все же оно оказалось не пустым номером.

Как только мы оказались в корабле, Мохамад выхватил ленты со снимками из рук Сэма и сунул их в сканер. Первой целью была самая большая планета. Во всех частях электромагнитного спектра ничего не говорило об искусственной радиации. Поэтому он начал искать другие, более перспективные планеты. Находить их трудно, даже с помощью автоматического сканера. За то время, пока там висели, мы смогли бы отыскать их с десяток. Правда, это не играло никакой роли. Планеты все равно были бы так далеко, что мы не смогли бы до них добраться.

Мохамад взял спектр центральной звезды и запрограммировал сканер на поиски отражения от него. Прибор определил пять объектов. Два из них оказались звездами с аналогичным спектром. Остальные в самом деле были планетами, но никаких следов искусственной радиации на них не нашли. Не говоря уже о том, что они были маленькими и далекими.

Оставался большой спутник газового гиганта.

– Проверь его, – приказал Сэм.

– Выглядит не очень перспективно, – проворчал Мохамад.

– Я в твоем мнении не нуждаюсь, – оборвал его Сэм. – Делай, что сказано. Проверяй.

– Вслух, пожалуйста, – сухо добавила Клара.

Мохамад удивленно взглянул на нее, должно быть, удивившись слову «пожалуйста», но послушался. Он нажал кнопку и сказал:

– Подписи кодированной электромагнитной радиации.

На экране сканера возникла медленно изгибающаяся синусоида. Она едва заметно дрогнула, потом превратилась в абсолютно неподвижную линию.

– Отрицательно, – ворчливо проговорил Мохамад. – Аномалии временных колебаний температуры.

Это было для меня новым.

– Что значит аномалии временных колебаний температуры? – поинтересовался я.

– Ну, допустим, какой-то объект становится теплее с заходом солнца, – нетерпеливо пояснила Клара. – Ну, что там?

Но эта линия тоже оказалась неподвижной.

– И здесь ничего, – прокомментировал Мохамад. – Поверхностный металл с высоким альбедо. – Последовали медленные движения синусоиды, но очень скоро она застыла в неподвижности. – Гм, – озабоченно хмыкнул Мохамад и хлопнул себя по ляжке. – Ха! Остальные подписи вообще неприменимы, тут нет метана, потому что нет атмосферы, и так далее. Что будем делать, босс?

Сэм открыл было рот, собираясь высказаться, но Клара его опередила.

– Прошу прощения, – резко произнесла она, – но что ты имел в виду, говоря «босс»?

– О, помолчи, – нетерпеливо ответил Мохамад. – Сэм?

Кахане примирительно улыбнулся Кларе.

– Если хочешь что-нибудь предложить, давай, – предложил он. – Я считаю, мы должны облететь спутник.

– Пустая трата топлива! – выпалила Клара. – Это безумие!

– У тебя есть идея получше?

– Что значит «получше»? А твоя чем хороша?

– Ну, – успокаивающе начал Сэм, – мы еще не обследовали весь спутник. Он вращается относительно медленно. Можно взять шлюпку и осмотреть его: на противоположной стороне может скрываться целый город хичи.

– Отличный шанс. – Клара фыркнула и тем самым прояснила вопрос, кто сказал это раньше. Но парни уже не слушали ее. Все трое направлялись в шлюпку, оставив нас с Кларой единственными владельцами корабля.

Клара исчезла в туалете. Я закурил сигарету, почти последнюю, и принялся пускать кольца дыма сквозь кольца, неподвижно висящие в воздухе.

Корабль слегка наклонился, и я увидел, как поперек экрана медленно проплыл спутник планеты, затем показалось яркое водородное пламя шлюпки, отправляющейся к спутнику. Провожая ее взглядом, я подумал, что мы станем делать, если у парней закончится топливо, или они разобьются, или случится что-нибудь непредвиденное. Я бы в таком случае оставил их там, и некоторое время размышлял, хватит ли у меня решительности сделать это.

Там мне это вовсе не казалось напрасной тратой человеческих жизней. У меня было время подумать, что мы здесь делаем. Летим за сотни и тысячи световых лет, чтобы наши сердца разбились? Бред. Я обнаружил, что держусь за грудь, будто моя метафора стала реальностью. В сердцах я плюнул на кончик сигареты, чтобы погасить ее, и сунул в утилизатор. Кусочки пепла еще долго плавали в воздухе, а я упорно ловил их и сбрасывал в утилизатор, пока мне не надоело гоняться за ними.

В какой-то момент я засмотрелся на восхитительную картину, как в углу экрана появляется большой пятнистый полумесяц планеты. Это необыкновенное зрелище, которое можно наблюдать только из космоса, заворожило меня. Картина больше напоминала произведение искусства: желтовато-зеленый дневной свет на терминаторе, аморфно черное пятно остальной ее части, закрывавшее свет звезд. На полумесяце заметен был внешний редкий край атмосферы – звезды, попадая в него, начинали мерцать. Но остальная часть атмосферы была такой густой, что через нее ничто не проходило. Конечно, о приземлении на этот газовый гигант не могло быть и речи. Даже если у планеты была бы твердая поверхность, это ничего не меняло – она находилась под таким давлением газа, что там не смогло бы выжить ни одно живое существо. На Вратах ходили разговоры о том, что Корпорация создает специальный посадочный аппарат, который мог бы садиться на поверхность планет типа Юпитера. Возможно, когда-нибудь так и будет, но пока это было из области фантастики.

Клара по-прежнему сидела в туалете. Я протянул поперек каюты свой гамак, забрался в него, опустил голову и уснул.

Четыре дня спустя они вернулись с пустыми руками. Дред и Мохамад Тайе – мрачные, грязные и раздражительные, Сэм Кахане в обычном настроении. Но меня это не обмануло. Если бы они нашли что-нибудь интересное, дали бы знать по радио. И все же мне было интересно.

– Каковы результаты, Сэм?

– Абсолютный нуль, – ответил он. – Одни скалы. В общем, ничего стоящего, из-за чего имело бы смысл спускаться. Но у меня есть интересная идея.

Клара сидела рядом со мной и с любопытством глядела на Сэма. Я же смотрел на Мохамада и Дреда. Похоже, с идеей Сэма они уже познакомились, и она им не понравилась.

– Вы знаете, что это двойная звезда? – проговорил он.

– С чего ты взял? – спросил я.

– Я запрограммировал сканеры. Вы видели ту большую голубую звезду… – Он оглянулся, потом улыбнулся и не торопясь продолжил: – Не знаю, в каком она сейчас направлении, но была возле планеты, когда мы с Бобом делали первые снимки. Она показалась мне близкой, и я направил туда сканеры. Я вначале сам не поверил результату. Двойная звезда. Здесь находится основная, а вторая – в половине светового года отсюда.

– Может, это бродячая звезда, Сэм, – предположил Мохамад. – Я уже говорил тебе. Просто случайно проходит близко.

Кахане пожал плечами.

– Даже если это так. Она очень близко, и не стоит упускать возможность поискать рядом с ней.

– Планеты есть? – вмешалась в разговор Клара.

– Не знаю, – признал Сэм. – Минутку. Вот она, мне кажется.

Мы все синхронно повернули головы к экрану. Совершенно очевидно было, какую звезду имел в виду Кахане. Она сияла значительно ярче Сириуса, видимого с Земли, и ее звездная величина была не меньше –2.

– Интересно, – негромко произнесла Клара и в упор посмотрела на Кахане. – Надеюсь, я тебя неверно поняла, Сэм. Половина светового года в шлюпке – это полгода пути на самой высокой скорости, даже если бы нашлось достаточно горючего. А его у нас нет, парни.

– Я это знаю, – продолжал настаивать Сэм, – но я думал… Если мы только чуть-чуть подтолкнем корабль…

– Заткнись! – заорал я и сам удивился своему отчаянному крику. Я весь дрожал от возбуждения и никак не мог взять себя в руки. Во мне боролись ужас и гнев, они душили меня, и если бы в этот момент в руках у меня оказался пистолет, я без колебаний выстрелил бы в Сэма.

Клара жестом затавила меня замолчать.

– Сэм, я знаю, что ты чувствуешь, – мягко проговорила она, имея в виду, что Сэм Кахане возвращался пустым из пятого полета. – Готова поручиться, что это можно сделать.

Он посмотрел на нее удивленно и с нескрываемой подозрительностью.

– Правда?

– Я хочу сказать, что если бы мы были хичи, а не люди, мы бы знали, как это осуществить. Мы бы вынырнули здесь, огляделись и сказали: «О, смотрите, вон там наши приятели…» – или что еще тут находилось, когда они прокладывали сюда свой курс… «Наши приятели переехали. Их сейчас нет дома». И они сказали бы: «Ну ладно, постучим в соседнюю дверь». И мы бы тронули одну из этих штуковин, потом другую и оказались бы рядом с голубой звездой… – Клара помолчала и посмотрела на Сэма, все еще держа меня за руку. – Но только мы не хичи, Сэм.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Записи уроков и игра на вечеринках. 87–429.

Рождество близко! Напомните о себе родным и любимым с помощью пластиковой модели Врат и Врат-2. Прекрасные снежинки из подлинной сверкающей пыли с Пегги. Сценические голограммы, наручные браслеты, много других подарков. 88–542.

Есть ли у вас сестра, дочь, подруга на Земле?

Я хотел бы переписываться.

Конечная цель – брак. 86–032.

– Боже, Клара, я это знаю. Но должен же быть способ… – почти с отчаянием произнес Сэм, и Клара согласно кивнула.

– Он, конечно, есть, но мы его не знаем. А знаем мы лишь то, что ни один корабль, пытавшийся изменить курс во время полета, на Врата не вернулся. Понимаешь? Ни один.

Кахане не ответил ей прямо. Он только посмотрел на голубую звезду на экране и сдавленным голосом произнес:

– Проголосуем.

Разумеется, голосование дало четыре против одного – против изменения курса, и Мохамад Тайе ни разу не подпустил Сэма к контролю, пока на пути домой мы не развили световую скорость.

Обратный путь был не длиннее, но мне показался бесконечным.

Мы вынырнули в нормальное пространство и почувствовали, как включились двигатели шлюпки. Корабль развернулся, по диагонали экрана проплыли Врата – грушевидный кусок угля с синеватым блеском. Мы вчетвером сидели и почти час ждали, пока не раздался удар, означающий, что мы в доке.

Клара вздохнула. Мохамад медленно начал отстегивать свой гамак. Дред с отсутствующим видом смотрел в иллюминатор, хотя там видны были только Сириус и Орион. Мне пришло в голову, что для встречающих мы представим собой ужасное зрелище, способное надолго отпугнуть новичков, какими когда-то были и мы. Я слегка коснулся носа. Было очень больно, а главное, смердило, как из бочки. Воняло внутри носа, и я испугался, что никогда не смогу избавиться от этой вони.

Мы слышали, как открыли люк, появилась причальная команда и послышались удивленные голоса на разных языках. Они увидели Сэма Кахане там, куда мы его поместили, в шлюпке.

– Можно идти, – сказала мне Клара и двинулась к люку, который теперь снова находился сверху.

Один из военных с крейсера сунул голову в люк корабля и удивленно проговорил:

– О, вы все живы. А мы думали… – Потом он присмотрелся внимательнее и замолчал на полуслове.

Рейс был тяжелый, особенно плохо нам пришлось последние две недели. Мы один за другим протиснулись мимо Сэма Кахане, который по-прежнему висел в гамаке в импровизированной смирительной рубашке, сделанной Дредом из космического скафандра. Сэм покоился там, утопая в собственных экскрементах и крови, и глядел на нас спокойными безумными глазами. Двое из команды принялись развязывать его, собираясь поднять из шлюпки. Сэм воспринял это совершенно спокойно, ничего не сказал, и это было настоящим благословением.

– Привет, Боб. Клара. – Нас встречала команда бразильского крейсера с Френси Эрейрой. – Похоже, вам здорово досталось.

– Ох, – вздохнул я, – мы по крайней мере вернулись. Но Кахане в плохой форме. А главное, мы вернулись пустыми.

Он сочувственно кивнул и, кажется, по-испански что-то сказал низкорослой полной венерианке с черными глазами. Она приветливо похлопала меня по плечу и отвела в небольшое помещение, где знаком велела раздеться. Я всегда считал, что мужчин обыскивают мужчины, а женщин – женщины, но если подумать, то это не так уж и важно.

Она тщательно прощупала все швы моей одежды – и визуально, и при помощи радиационного счетчика. Затем осмотрела мои подмышки и сунула что-то мне в задний проход. После этого венерианка широко раскрыла свой рот, показывая, чтобы я последовал ее примеру, заглянула туда и откинула назад голову, прикрыв лицо руками.

– Ваша ноз очень плохо пахнет, – с акцентом проговорила она. – Что было?

– Меня по нему ударили, – ответил я. – Один из наших парней. Сэм Кахане. Он спятил. Хотел изменить курс во время полета.

Она с сочувствием кивнула и осмотрела повязку на носу. Затем осторожно коснулась пальцем ноздри.

– Что?

– Здесь? Пришлось перевязать. Было много крови.

Венерианка вздохнула.

– Нужно снимать, – сказала она. Но подумав, вдруг пожала плечами и отменила свое распоряжение. – Нет. Одеваться. Конец.

Я оделся и вышел, но на этом мои злоключения не закончились. Вскоре начались бесконечные отчеты. Мы все прошли через эту утомительную процедуру, кроме Сэма, которого уже отправили в Терминальную больницу.

Может быть, вам кажется, что нам нечего было рассказывать о своем рейсе? Ведь все было записано и зафиксировано на пленках – для этого мы и делали наблюдения в пути. Но Корпорация работает не так. Из нас методично вытягивали все факты, все воспоминания, субъективные впечатления и даже самые беглые подозрения. Опрос продолжался больше двух часов, и я старался, вернее, мы все старались ответить как можно исчерпывающе на все интересующие их вопросы. Это объясняло, чем держит нас Корпорация. Оценочная комиссия может присудить премию буквально ни за что. Вернее, за все, начиная от не замеченных ранее колебаний в цвете спирали до способа избавляться от санитарных тампонов, не спуская их в туалет. Говорят, так пытаются хоть как-то вознаградить экипаж после трудного, но бесполезного рейса. Что ж, это как раз о нас. И мы хотели предоставить им любые, самые ничтожные шансы.

Одним из тех, кто проводил опрос, был Дэйн Мечников, который меня удивил и даже слегка порадовал. В воздухе Врат я начинал снова чувствовать себя более или менее человеком. Мечников тоже прилетел с пустыми руками, побывав у звезды, которая, очевидно, пятьдесят тысяч лет назад вспыхнула новой. Может, когда-то у этого светила и были свои планеты, но сейчас они существовали только в памяти курсового устройства корабля хичи. У этой звезды не нашлось ничего даже для научной премии, поэтому Мечников просто повернул назад и вернулся.

– Я удивлен, что вы работаете, – сказал я ему во время перерыва.

Он не обиделся. Вообще-то Мечников всегда казался мрачным, но на этот раз он выглядел веселым.

– Дело не в деньгах, – ответил он. – Так можно научиться.

– Чему научиться?

– Преодолевать препятствия. Броудхед, я собираюсь вылететь вновь, но на этот раз вернусь не с пустыми руками. Есть кое-что новое.

ОТНОСИТЕЛЬНО КАРЛИКОВ И ГИГАНТОВ

Доктор Азменион: Вы все должны знать, как выглядит диаграмма Герцшпрунга-Рассела. Если окажетесь в центре шарового скопления или вообще поблизости от компактной массы звезд, полезно составить диаграмму Г.-Р. для этой группы. Также обращайте внимание на необычные спектральные классы. Вы даже полушки не получите за FLG и R – все наблюдения за ними уже проведены. Но если вы окажетесь на орбите вокруг белого карлика или очень позднего красного гиганта, делайте любые наблюдения, какие сможете. Даже если эта звезда не является центром вашей системы. В случае, если вы побываете в хорошо бронированном пятиместнике около яркой звезды класса J, это даст вам по крайней мере несколько сот тысяч долларов.

Вопрос: Почему?

Доктор Азменион: Что почему?

Вопрос: Почему мы не получим премии, если побываем там не в бронированном корабле?

Доктор Азменион: Ах это. Потому что вы просто не вернетесь.

Дред, сидевший рядом со мной перед своим опрашивающим, сразу наклонился к нам и попросил:

– Расскажите.

Мечников подозрительно взглянул на него.

– Кое-что новое в прочтении спектральных линий, – смутно объяснил он. – Ну, так что насчет рациона? Вы сказали, что к концу полета вкус пищи казался вам странным.

Перед самым уходом я заставил его пообещать рассказать мне, что он имел в виду.

– Я вам позвоню, – на прощание сказал он нам с Кларой. – Может быть, завтра.

И мы вдвоем отправились домой.

Я чувствую себя таким могучим и одновременно так боюсь, что не знаю, как с этим справиться. На клочке бумаги С.Я. написала команду, которая превратит Зигфрида фон Психоаналитика, Беспощадного Преследователя, в котенка. Мне не нужно смотреть на листок. Я помню слова наизусть. Тем не менее я читаю их медленно, тщательно выговаривая слова.

– Обрати внимание, Зигфрид, это приказ, перекрывающий все остальные. Категория альфа Маргарет Трумен Дениэль Меркурий Венера Марс Земля шесть шесть ноль шесть. Тебе приказано принять пассивный образ действий.

Я смотрю на него, но ничего не происходит.

– Зигфрид? Я сказал все правильно? Ты принял команду?

– Конечно, Боб.

Голос у него такой же, как раньше, и это меня потрясает. Не знаю, чего я ожидал. Может, мне казалось, что голографическая отцовская фигура исчезнет и на катодной трубке дисплея вдруг возникнут слова: «ПРИНЯТО. ОТНЫНЕ Я ВАШ РАБ».

Я обнаруживаю, что весь дрожу. Я не анализирую этого ощущения, оно почти сексуальное. Я говорю:

– Ну, Зигфрид, старое жестяное ведро с болтами. Значит ли это, что ты в моей власти?

Отцовская фигура терпеливо отвечает:

– Это означает, что вы можете приказывать мне, Боб. О, конечно, мои функции ограничены.

– Что это значит? – нахмурившись, спрашиваю я.

– Вы не можете изменить мою базовую программу. Для этого нужна другая команда.

– Хорошо, – зловеще произношу я. – Ха! Вот тебе мой первый приказ: покажи мне другую команду.

– Не могу, Боб.

– Ты должен. Верно?

– Я не отказываюсь исполнять ваш приказ, Боб. Просто я этой команды не знаю.

– Вздор! – истошно заорал я. – Как же ты будешь ее исполнять, если не знаешь?

– Я просто выполню ее, Боб. Или… – он говорит почти по-отцовски, по-прежнему терпеливо, – если отвечать более полно, каждая часть команды активирует последовательность инструкций, а когда все инструкции выполнены, освобождается еще одна область команды. В технических терминах это выглядит так: каждая часть команды является ключом к определенной двери; что находится за каждой из дверей, я не знаю, но как только вы ее откроете при помощи пароля, я выполню любой ваш приказ, если, конечно, это будет в моих силах.

– Дерьмо! – продолжаю я возмущаться. Некоторое время я перевариваю его слова. – Так что же я могу приказать, Зигфрид?

– Вы можете запросить для просмотра накопленную информацию. Можете потребовать, чтобы я действовал в любом модусе в пределах моих возможностей.

– Любом модусе? – Я смотрю на часы и с раздражением замечаю, что у этой игры скоро наступит конец. У меня осталось только десять минут. – Ты хочешь сказать, что я, например, могу заставить тебя говорить со мной по-французски?

– Oui, Robert, d’accord. Que voulez-vous? Да, Робби, можете.

– Или по-русски, с… минутку, если можно, голосом басс-профундо из оперы Большого театра.

– Da, gospodin, – отвечает Зигфрид, и голос его звучит, словно доносится из пещеры.

– И ты расскажешь мне все, что я захочу?

– Da, gospodin.

– По-английски, черт побери.

– Да.

– А что ты можешь сказать относительно других твоих клиентов?

– Да.

Звучит забавно.

– А кто эти твои остальные клиенты, дорогой Зигфрид? Читай список. – Я чувствую, как мое возбуждение отражается в голосе.

– Понедельник, девять ноль-ноль, – послушно начинает он. – Ян Ильевский. Десять ноль-ноль, Марио Латерани. Одиннадцать ноль-ноль, Жюли Лаудон Мартин. Двенадцать…

– Она, – останавливаю его я. – Расскажи мне о ней.

– Жюли Лаудон Мартин направлена из общего отделения Королевского округа. Она там лечилась в течение шести месяцев, у нее вырабатывалось отвращение к алкоголю. В истории болезни две попытки самоубийства, последовавшие вслед за депрессией, которая наступила в результате выкидыша пятьдесят три года назад. У меня лечится в течение…

– Минутку, – перебиваю я, мысленно прибавляя пятьдесят три года к возможному возрасту, когда она могла забеременеть. – Я не уверен, что меня интересует Жюли. Можешь показать, как она выглядит?

– Я могу продемонстрировать голограмму, Боб.

– Давай.

Мгновенная вспышка, смутное световое пятно, и я вижу крошечную черную женщину на матраце – моем матраце – в углу комнаты. Она говорит медленно и незаинтересованно, ни к кому не обращаясь. Я не слышу, что она говорит, но мне и неинтересно.

– Продолжай, – приказываю я. – Называй очередного пациента по имени и сразу показывай, как он выглядит.

– Двенадцать ноль-ноль, Лорн Шефилд – глубокий старик с пораженными артритом пальцами, превратившимися в птичьи когти, держится за голову. Тринадцать ноль-ноль, Франс Астрит – юная девушка, даже не достигшая половой зрелости. Четырнадцать ноль-ноль…

Я прослушал весь понедельник и часть вторника. Я не знал, что он так много работает. Хотя можно было предположить, ведь он машина и по-настоящему не устает.

Один или два пациента показались мне интересными, но знакомых не было ни одного, и все они выглядели не лучше Иветты, Донны, С.Я. и десятка других.

– Можешь остановиться, – разрешаю я и с минуту думаю. Все оказалось не так забавно, как я надеялся. Да и время мое фактически закончилось.

– В следующий раз мы поиграем в эту игру еще разочек, – говорю я. – А сейчас поговорим обо мне.

– Что вы хотели бы увидеть, Боб?

– То, что ты обычно скрываешь от меня. Диагноз. Прогноз. Общие замечания относительно моего случая. Кем ты на самом деле меня считаешь?

– Пациент Робинетт Стетли Броудхед, – немедленно начинает он, – проявляет некоторые симптомы депрессии, хорошо компенсируемые активным жизненным стилем. Причина его обращения к психотерапевтической помощи в депрессии и дезориентации. Проявляет чувство вины и частичную амнезию на сознательном уровне относительно нескольких эпизодов, символически обозначенных в его снах. Сексуальное тяготение относительно низко. Отношения с женщинами в целом неудовлетворительны, хотя его сексуальная ориентация в целом гетеросексуальна – на восемнадцать процентов…

– К дьяволу твои идиотские выводы… – начинаю я, рассерженный этим сексуальным тяготением и неудовлетворительными отношениями. Но мне не хочется с ним спорить, к тому же он напоминает мне:

– Должен сообщить вам, Боб, что ваше время почти кончилось. Теперь вам следует пройти в восстановительную комнату.

– Вздор! От чего мне восстанавливаться? – Но в принципе он говорит дело. – Хорошо, возвращайся к норме. Команда отменена – так я должен сказать? Отменена команда?

– Да, Робби.

– Ты опять! – взрываюсь я. – Прими наконец решение, как ты будешь меня называть!

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Безболезненное лечение зубов.

Оборудование для любых целей.

Рекомендации. 87–579.

Некурящие в вашем экипаже недовольны?

Я эксклюзивный агент «Подавителя дыма» на

Вратах. Наши сигареты доставляют удовольствие

и избавляют ваших товарищей от дыма.

Для демонстрации звоните: 87–196.

– Я обращаюсь к вам соответственно состоянию вашего рассудка, вернее, соответственно тому состоянию, которое хочу у вас вызвать, Робби.

– А теперь ты хочешь, чтобы я почувствовал себя ребенком? Ну ладно, не важно. Слушай, – говорю я, вставая, – ты помнишь весь наш разговор, когда я приказал тебе показывать голограммы?

– Конечно, помню, Робби. – Мое время закончилось двадцать секунд назад, но к моему величайшему удивлению Зигфрид добавляет: – Вы довольны, Робби?

– Чем?

– К собственному удовольствию, вы доказали, что я всего лишь машина? Что вы в любое время можете контролировать меня.

Я замолкаю и некоторое время тупо смотрю на экран.

– Значит, вот чем я занимался? – спрашиваю я удивленно. – Ну, хорошо. Ты машина, Зигфрид. Я могу тебя контролировать.

– Но ведь это мы и так знали! – вслед мне произносит Зигфрид. – То, чего вы по-настоящему боитесь, то, что хотите контролировать, находится в вас самих.

Когда проводишь так много времени рядом с другим человеком, что знаешь каждый его жест, каждый запах, который он способен источать, каждую царапину на теле, то либо начинаешь смертельно ненавидеть его, либо погружаешься в него так глубоко, что уже и не понимаешь, как от этого освободиться. У Клары и у меня было и то и другое. Наше маленькое любовное увлечение обернулось отношениями сиамских близнецов. И в этом не было никакой романтики. Между нами вообще не было пространства для романтики. И все же я знал каждый дюйм Клары, каждую пору, каждую ее мысль. Я знал ее лучше, чем свою мать, и через тот же самый путь от чрева наружу. Я был окружен Кларой.

И подобно инь и ян, она была так же неразрывно связана со мной. Каждый из нас определял вселенную другого, и бывали времена, когда я – уверен, что и она – отчаянно хотел вырваться и глотнуть свежего воздуха.

В день возвращения, грязные и измотанные, мы автоматически направились к Кларе. Там была ванная, много места, квартира ждала нас, и мы вдвоем упали в постель, как давно женатые после недели длительного и очень трудного путешествия. Но мы не были давно женатыми. И я не обладал никакими правами на нее.

На следующее утро состоялся наш первый завтрак после полета. Это были привезенные с Земли канадский бекон и яйца, невероятно дорогие, свежие ананасы, овсянка с настоящими сливками и капуччино. Клара постаралась напомнить мне о своем главенствующем положении, упрямо заплатив из своего кредита. А я малодушно проявил павловский рефлекс, чего она и добивалась.

– Тебе не нужно этого делать. Я знаю, что у тебя больше денег, – сказал я.

– И ты бы хотел знать, насколько больше, – произнесла она, очаровательно улыбаясь.

Я знал это и без нее. Мне проговорился Шики. На ее счету было семьсот тысяч долларов с мелочью. Вполне достаточно, чтобы вернуться на Венеру и прожить остаток жизни в относительной безопасности, если бы она захотела. Хотя я плохо себе представляю, как люди могут жить на Венере. Может, поэтому она и оставалась на Вратах, хотя ей это было необязательно.

– Ты должен наконец родиться, – сказал я, заканчивая свою мысль вслух. – Нельзя вечно оставаться в чреве.

Она удивилась моей болтовне с самим собой, но готова была продолжать мою тему.

– Боб, дорогой, – проговорила она, вылавливая в моем кармане сигарету и позволяя мне зажечь ее, – ты в самом деле должен позволить умереть наконец твоей бедной маме. Мне трудно все время напоминать себе, что я должна тебя отвергать, чтобы ты через меня выполнил свой долг перед матерью.

Я догадался, что начинается игра в вопросы и ответы, но, с другой стороны, понял, что это не совсем так. Подлинной повесткой дня было не общение, а желание крови.

– Клара, – как можно приветливее ответил я, – ты знаешь, что я тебя люблю. Меня беспокоит, что ты достигла сорока лет, так и не установив долговременных отношений ни с одним мужчиной.

– Дорогой, – хихикнув, произнесла она, – я как раз хотела поговорить с тобой об этом. Твой нос. – Она скорчила брезгливую гримасу. – Ночью, как я ни устала, мне показалось, что меня сейчас вырвет, пока ты не отвернулся. Если бы ты пошел в больницу, там могли бы перевязать…

Ну, даже я ощущал этот запах. Не знаю, почему так бывает со стандартными хирургическими повязками, но перенести это очень трудно. Я пообещал сходить в больницу и затем, чтобы наказать ее, не доел стодолларовую порцию ананаса. А она, чтобы отомстить мне, стала раздраженно передвигать в ящике шкафа мои вещи, освобождая место для содержимого своего рюкзака. Поэтому мне, естественно, пришлось сказать:

– Не делай этого, дорогая. Как я тебя ни люблю, мне кажется, что лучше я ненадолго вернусь в свою комнату.

Клара потрепала меня по руке.

– Мне будет очень одиноко, – сказала она, гася сигарету. – Я привыкла просыпаться рядом с тобой. С другой стороны…

– Заберу свои вещи, возвращаясь из больницы, – пообещал я.

Разговор мне не нравился, и я не хотел, чтобы он продолжался. Это такая разновидность ближнего боя мужчина – женщина, которую я обычно стараюсь приписать предменструальному состоянию. Мне нравится эта теория, но, к несчастью, в данном случае я знал, что к Кларе это не относится, и, разумеется, остается нерешенным вопрос, насколько это относится ко мне.

В больнице меня заставили ждать больше часа, а потом мне было чудовищно больно. Кровь из меня текла, как из зарезанной свиньи: вся рубашка и брюки были залиты, и когда из моего носа вытягивали бесконечные ярды хлопковой марли, которые туда затолкал Мохамад Тайе, чтобы я не умер от потери крови, создавалось полное впечатление, будто вытаскивают окровавленные куски мяса. Я кричал. Старая японка, которая занималась мной, не проявила терпения.

– О, замолчи, – попросила она. – Ты кричишь, точно как тот сумасшедший старатель, который убил себя. Он кричал целый час.

Я взмахом руки попросил ее отойти и другой рукой попытался остановить кровь. Во мне зазвучали колокола тревоги.

– Что? Как его имя?

Она оттолкнула мою руку и снова вцепилась в нос.

– Не знаю… сейчас, погоди. Ты ведь с того же неудачливого рейса?

– Это я и пытаюсь узнать. Это Сэм Кахане?

Неожиданно она стала более человечной.

– Прости, милый, – мягко извинилась она. – Да, кажется, его звали так. Ему должны были сделать укол, чтобы он успокоился, но он вырвал шприц у врача и… ну, он заколол себя до смерти.

Да, тяжелый выдался день.

Наконец она сделала мне обезболивающий укол.

– Я наложу легкую повязку, – сказала она. – Завтра сможешь снять ее сам. Только поосторожнее, а если снова начнется кровотечение, давай быстрее сюда.

Закончив, она меня отпустила. После посещения больницы я похож был на жертву террористического акта и побрел к Кларе, чтобы переодеться. Но день продолжал преподносить все новые и новые сюрпризы, и отнюдь не радостные.

– Проклятый Близнец, – напустилась Клара на меня. – В следующий раз я полечу с Тельцом, как Мечников.

– Что случилось, Клара?

– Нам дали премию. Двенадцать с половиной тысяч! Боже, я своей прислуге плачу больше.

– Откуда ты знаешь? – Я уже разделил 12 500 на пять и в ту же долю секунды подумал, а не разделят ли в сложившихся обстоятельствах эту сумму на четверых.

– Позвонили десять минут назад. Боже! Худший из всех возможных рейсов, и я получаю меньше, чем стоит одна зеленая фишка в казино. – Тут она посмотрела на мою рубашку и чуть смягчилась. – Ну, это не твоя вина, Боб, но все равно не надо связываться с Близнецами. Мне следовало это знать. Поищу тебе чего-нибудь почище.

Я позволил Кларе сделать это, но не остался у нее. Я забрал свои вещи, дошел до шахты, в регистрационном офисе попросил назад свою комнату и позвонил от них. Клара, упомянув Мечникова, напомнила мне, что я кое-что хотел сделать.

Мечников поворчал, но наконец согласился встретиться со мной в аудитории для занятий. Я, конечно, пришел раньше его. Он заглянул, остановился в дверях, осмотрелся и спросил:

– Где, как-ее-имя?

– Клара Мойнлин. Она в своей комнате. – Это была почти правда. Образцовый ответ.

– Гм. – Он провел указательным пальцем по бачкам, почти сросшимся под подбородком, и произнес: – Ну тогда давай. – И пошел передо мной, говоря через плечо: – Вообще-то она бы поняла больше, чем ты.

– Конечно, Дэйн.

– Гм. – Он остановился у холмика на полу – это был вход в один из учебных кораблей. Затем Мечников пожал плечами, открыл люк и начал спускаться.

«Все-таки он необычайно открыт и щедр», – подумал я, спускаясь вслед за ним. Мечников уже скорчился перед панелью селектора целей, набирая номер. В руке у него был портативный считчик информации, связанный с главным комьютером Корпорации. Я знал, что он набирает уже известный номер, и поэтому не удивился, когда он немедленно получил цвет.

Мечников коснулся тонкой настройки и, глядя на меня через плечо, ждал, пока вся доска не окрасилась тревожным розовым цветом.

– Хорошо, – проговорил Мечников. – Хороший набор. Теперь посмотри на нижнюю часть спектра.

Это был меньший набор радужных оттенков вдоль правого края панели, от красного до фиолетового. Фиолетовые линии находились в самом низу, и цвета переходили друг в друга постепенно. Только изредка видны были линии ярких цветов или черные. Все это очень точно походило на то, что астрономы называют Фраунгоферовы линии.

Единственный способ определить, из чего состоит планета или звезда, – поглядеть в спектроскоп. Но здесь было не так. Фраунгоферовы линии показывают, какие элементы имеются в источнике излучения или в том, что находится между источником излучения и вами. Эти же показывали бог знает что. Бог и, может быть, Дэйн Мечников.

Он улыбался и был поразительно разговорчив.

– Вот эта полоса из трех синих линий, – сказал он. – Видишь? Похоже, они указывают на опасность полета. По крайней мере компьютер рассчитал, что если есть шесть и больше таких линий, корабль никогда не возвращается.

Теперь он полностью овладел моим вниманием.

– Боже! – проговорил я, думая о том, как много хороших людей погибли, потому что не знали этого. – Почему об этом не говорят на курсах?

– Броудхед, не будь тупицей, – спокойно, будто о чем-то будничном, сказал он. – Это все совершенно новые данные. И по большей части предположительные. Далее. Координация между опасностью и количеством линий не очень четкая. Если ты думаешь, что появление новой линии означает новую степень опасности, ты ошибаешься. Можно подумать, что пять линий означают тяжелые потери, а если таких линий совсем нет, то нет и потерь. Но это неверно. Наименее опасными кажутся спектры с одной и двумя линиями. Три тоже неплохо, но тут отмечены потери. При отсутствии линий почти столько же потерь, как при трех.

На какое-то время я даже подумал, что ученые Корпорации заслужили свою оплату.

– Тогда почему бы не отправлять корабли только туда, где линии свидетельствуют о безопасности?

– Мы, в сущности, не уверены, что они безопаснее, – терпеливо ответил Мечников. Тон его звучал гораздо безапелляционнее, чем слова. – К тому же в бронированном корабле легче справиться с опасностями, чем в легком. И вообще, прекрати задавать глупые вопросы, Броудхед.

– Прости. – Мне было неудобно сидеть за ним и, скорчившись, смотреть через его плечо. Было так тесно, что когда он повернулся, его бачки мазнули меня по лицу. Но мне не хотелось менять позицию.

– А теперь взгляни на желтые. – Мечников указал на пять ярких полос. – Эти линии как будто коррелируют с успешностью полета. Бог знает, что они обозначают – это ведь обозначения хичи, – но в терминах финансового вознаграждения экипажей существует очень неплохая корреляция между количеством желтых линий и денежным вознаграждением экипажа.

– Ух ты!

Мечников продолжал, как будто ничего не слышал:

– Естественно, хичи рассчитывали свои приборы не для того, чтобы измерять твои или мои доходы. Приборы показывают что-то еще, но кто знает что? Возможно, плотность населения в данной конкретной области или степень технологического развития. Может, это путеводитель туриста, и говорится в нем только, что в этом местечке есть четырехзвездочный ресторан. Но вот что очевидно. Пять желтых полос соответствуют размеру вознаграждения, в пятьдесят раз большему – в среднем, чем две линии, и в десять раз большему, чем при остальных показателях.

Он снова повернулся, так что его лицо оказалось всего в десяти сантиметрах от моего. Глаза его смотрели прямо в мои.

– Хочешь посмотреть другие наборы? – спросил он тоном, который требовал, чтобы я ответил нет. Я так и поступил. – Хорошо, – удовлетворенно проговорил Мечников и замолк.

Я встал и попятился, чтобы освободить немного места.

– Один вопрос, Дэйн. У тебя, очевидно, есть причина рассказывать мне это, прежде чем оно станет общеизвестно. Интересно, какая?

– Ты прав, – немного подумав, ответил он. – Я хочу, как-ее-имя? Взять ее в экипаж, если полечу на трехместом или пятиместном.

– Клара Мойнлин.

– Все равно. Она хорошо держится, не занимает много места, знает… она лучше знает, как вести себя с людьми, чем я. У меня иногда бывают трудности в межличностных отношениях, – объяснил Мечников. – Конечно, когда полечу в трех- или пятиместном. Если же будет подходящий одноместный, я возьму его. Но если не найдется ни одного одноместного с хорошими показателями, я хочу лететь с тем, кто умеет себя вести, не вцепится мне в волосы, умеет управлять кораблем и все такое. Ты тоже можешь лететь, если хочешь.

Когда я вернулся в свою комнату, Шики оказался там чуть ли не раньше, чем я начал распаковываться. Он был мне рад.

– Жаль, что ваш полет оказался бесплодным. – У него был бесконечный запас мягкости и доброты. – Жаль вашего друга Кахане. – После этих слов он принес мне чай и, как и в первый раз, сел на мой шкаф.

Катастрофический полет почти ушел из моего сознания, которое было полно сладкими мыслями о последствиях разговора с Мечниковым. Я не мог не говорить об этом и пересказал Шики все, что сообщил мне Дэйн.

Он слушал, как ребенок слушает волшебную сказку, при этом его черные глаза сверкали.

– Как интересно, – с неподдельным восторгом проговорил он. – Я слышал разговоры о новых данных, которые скоро сообщат всем. Подумать только, если можно будет вылетать, не боясь смерти или… – Он замолк, взмахивая своими крыльями.

– Это еще не совсем точно, Шики, – сказал я.

– Конечно, нет. Но положение улучшилось, верно? – Шики помолчал, глядя, как я делаю глоток почти безвкусного японского чая. – Боб, – облизнув пересохшие губы, сказал он, – если вы пойдете в такой полет и вам понадобится человек… Конечно, в шлюпке от меня мало толку. Но на орбите я не хуже любого другого.

– Я знаю, Шики. – Я изо всех сил старался говорить как можно тактичнее. – А как Корпорация?

– Мне разрешат вылет, если не будет других желающих.

– Понятно. – Я не сказал, что не хочу участвовать в полете, на который нет желающих. Шики это знал. Он был одним из подлинных ветеранов Врат. По слухам, он получил большую премию, достаточную для Полной медицины и всего прочего. Но либо потерял ее, либо отдал кому-то, а сам остался калекой. Мне было известно, что Шики догадывался, о чем я думаю, но сам я совсем не понимал Шикетея Бакина.

Он подвинулся с моего пути, когда я убирал вещи, и мы долго сплетничали об общих знакомых. Корабль Шери пока не вернулся, но беспокоиться было рано – без катастрофических последствий они могли пробыть в полете еще несколько недель.

Конголезская пара, жившая как раз за перекрестком в коридоре, вернулась с большим количеством молитвенных вееров из ранее не известного муравейника хичи, на планете вокруг звезды F-2, в самом конце спирального рукава Ориона. Они разделили миллион на три части и увезли свою долю назад в Мунгбере. Форхенды…

Как раз когда мы о них начали говорить, показалась Луиза Форхенд.

– Я услышала голоса, – сказала она, вытягивая шею, чтобы поцеловать меня. – Жаль, что у вас оказался такой тяжелый рейс.

– Во всякой игре есть проигравшие.

– Ну, добро пожаловать домой. У меня получилось не лучше. Нам попалась тусклая маленькая звезда, и мы не нашли никаких планет. Понять не могу, зачем хичи проложили туда курс. – Она улыбнулась и погладила меня по шее. – Приходите ко мне на вечеринку по случаю возвращения. Или вы с Кларой?..

– Спасибо, – поблагодарил я, и она больше не поднимала вопроса о Кларе. Несомненно, слухи о наших с Кларой взаимоотношениях уже распространились, сигнальные барабаны Врат работают днем и ночью.

Через несколько минут Луиза ушла.

– Хорошая женщина, – сказал я Шики, глядя ей вслед. – Хорошая семья. Она как будто чем-то встревожена.

– Боюсь, что да, Робинетт. Ее дочь Лу просрочила время. В этой семье много горя. – Я удивленно взглянул на него, и он пояснил: – Нет, не Вилла и не отец. Они все еще в полете, но время у них не вышло. Был еще сын.

– Я знаю. Генри, кажется, так его звали. Они называли его Хэт.

– Он умер перед их прилетом сюда. А теперь Лу. – Он склонил голову, потом подлетел ко мне и забрал пустую фляжку. – Мне нужно возвращаться на работу, Боб.

– Как ивы?

– Я больше там не работаю, – печально ответил Шики. – Эмма не считает меня хорошим работником.

– Да? Чем же ты занимаешься?

– Делаю Врата эстетически привлекательными, – ответил Шики. – Вероятно, меня можно назвать мусорщиком.

Я не знал, что ответить. Врата были забиты мусором, из-за слишком низкого тяготения любой обрывок бумаги, любой выброшенный кусочек пластмассы плавал где-то внутри астероида. При этом пол подметать было нельзя. Первый же взмах метлы поднимал весь мусор в воздух.

Я видел, как мусорщики гоняются за клочками бумаги и сигаретным пеплом с ручными пылесосами, и даже подумывал, что сам стану одним из них. Но мне очень не понравилось, что этим занимается Шики.

Он без труда понял, о чем я думаю.

– Все в порядке, Боб. Мне нравится эта работа. Но… пожалуйста, если понадобится член экипажа, вспомните обо мне.

Я получил свою премию и заплатил за проживание за три недели вперед. Кроме того, я купил кое-что необходимое: новую одежду и музыкальные ленты, чтобы изгнать из ушей Моцарта и Палестрину. После покупки у меня осталось около двухсот долларов.

Двести долларов – это почти ничего. Двадцать порций выпивки в «Голубом Аду», или одна самая дешевая фишка за столом блэкджека, или полдесятка приличных обедов в столовой для старателей.

Итак, у меня было три пути. Я мог получить другую работу и остаться здесь на неопределенное время до следующего срыва. Или вылететь через три недели. Или сдаться и отправиться домой. Ни одна из этих перспектив меня не привлекала. Но если экономить, то мне долго – целых двадцать дней – можно было не принимать никаких решений.

Я решил бросить курить и не покупать ничего из пищи. Таким образом, я в день мог тратить всего по девять долларов, так что моя поденная оплата и весь мой капитал должны были кончиться одновременно.

Я позвонил Кларе. Она отвечала осторожно, но дружелюбно, поэтому я тоже говорил осторожно и дружелюбно. Я ничего ей не сказал о вечеринке у Луизы, и она не выказала желания увидеть меня вечером, поэтому все осталось по-прежнему, то есть ничего определенного. Меня это вполне устраивало. Я не нуждался в Кларе.

На вечеринке я встретил новую девушку – Дорин Маккензи. Вообще-то она не была девушкой. Дорин выглядела по крайней мере лет на десять старше меня и пять раз была в полетах. В ней меня возбуждало то, что однажды ей повезло. Она увезла назад в Атланту полтора миллиона долларов и довольно быстро потратила их, стараясь создать себе карьеру певицы. Деньги пошли на автора текста, менеджера, рекламный отдел, записи и так далее. Когда же она поняла, что ничего не получается, Дорин вернулась на Врата, чтобы снова попытать счастья. Кроме того, она была очень, очень хорошенькая.

Но после двух дней общения с Дорин я снова позвонил Кларе. Она сказала, чтобы я пришел, и прозвучало это как-то тревожно. Я оказался у нее через десять минут, а еще через пять мы были в постели. Конечно, Дорин была мила, к тому же она отличный пилот, но в чем-то ей далеко было до Клары Мойнлин.

Мы валялись в гамаке, потные, усталые и опустошенные. Клара зевнула, потянула меня за волосы, откинулась и посмотрела на меня.

– Дерьмо, – сонно проговорила она, – наверно, это называется любовь.

– Но именно она заставляет мир вращаться. Нет, не она. Ты, – галантно ответил я, и Клара с сожалением покачала головой.

– Иногда я тебя не выношу, – томно проговорила она. – У Стрельца никогда не получается с Близнецами. У меня огненный знак, а Близнецы – они всегда все путают.

– Перестала бы ты говорить об этом вздоре, – попросил я Клару, но она не обиделась.

– Пойдем поедим.

Я соскользнул с гамака и встал. Мне нужно было, чтобы я мог говорить и при этом Клара не касалась меня.

– Дорогая Клара, – не глядя на нее, торжественно начал я, – я не могу тебе позволить кормить меня, потому что рано или поздно тебя это начнет раздражать. А если ты поведешь себя не так, как я ожидаю, буду раздражаться я. У меня просто нет денег. Если ты хочешь поесть не в общей столовой, ступай одна. И я больше никогда не буду брать у тебя сигареты, выпивку или фишки в казино. Так что если желаешь поесть, иди ешь. Увидимся позже. Может, пойдем погуляем.

Она вздохнула.

– Близнецы никогда не умеют распоряжаться деньгами, – с сожалением проговорила она, – но в постели они хороши.

Мы оделись и пошли в общую столовую, где нужно стоять в очереди с подносом и есть стоя. Пищу там подавали не такую уж и плохую, если не задумываться, на чем она выросла. И цена вполне устраивала таких, как я. Еда здесь фактически ничего не стоила. Некоторые утверждают, что если питаться только в столовой, то все потребности организма полностью удовлетворяются. Но для этого нужно было съедать все. Одноклеточный протеин и растительный протеин не удовлетворяют потребностей организма отдельно друг от друга, так что недостаточно съесть только соевое желе или бактериальный пудинг. Нужно было проглотить и то и другое.

Есть и еще одна причина, по которой не все ходят обедать в столовую. Эта кормежка вызывает образование большого количества метана, и все побывавшие на Вратах знают, что такое «вонь Врат».

После трапезы мы отправились на нижние уровни. По дороге мы много не говорили. Вероятно, оба думали, куда же мы идем.

– Хочешь погулять? – спросила Клара.

Я взял ее за руку, и мы отправились наобум. Иногда такие прогулки забавны. Некоторыми заросшими ивами туннелями никто больше не интересовался, а за ними находились пустые пыльные ходы, где никто не позаботился посадить деревья. Обычно там светло от древних стен хичи – голубой металл продолжал тускло светиться. Случалось, правда, не в последнее время, а лет шесть-семь назад, в таких туннелях находили артефакты хичи. Так что, шатаясь по туннелям, мы никогда не знали, наткнемся в них на находку, которая принесет премию, или нет.

Но я не испытывал энтузиазма, хотя какой уж тут энтузиазм, когда у меня просто не было выбора.

– А почему бы и нет? – сказал я несколько минут спустя, увидев, где мы находимся. – Пошли в музей.

– Хорошо, – ответила она, неожиданно заинтересовавшись моим предложением. – Знаешь, там оборудовали новую экспозицию. Мечников рассказывал мне о ней. Ее открыли, когда мы были в полете.

Мы изменили направление, спустились на два уровня и отправились к музею.

У самого входа в музей появилось новое помещение, почти сферическое, около десяти метров в диаметре, и нам пришлось прицепить крылья, как у Шики, чтобы попасть внутрь. Крылья висели на стойке у входа. Ни я, ни Клара никогда раньше ими не пользовались, но это оказалось совсем нетрудно. На Вратах вы так мало весите, что легче было бы летать, чем ходить, если бы только нашлось достаточно места для птичьих полетов.

Мы через порог влетели в сферу и оказались в самом центре вселенной. Стены помещения были заняты шестиугольными панелями, на каждую из какого-то скрытого источника проецировалась сцена – вероятно, это было цифровое изображение на жидких кристаллах.

– Как красиво! – воскликнула Клара.

Вокруг нас расстилалось нечто вроде глобограммы всего, что было найдено кораблями старателей. Звезды, туманности, планеты, спутники. Каждая панель показывала независимую картину, так что нас окружала панорама из ста двадцати восьми отдельных сцен. Затем изображения поменялись, и так продолжалось все время. В какой-то момент вся сфера оказалась занятой мозаичным изображением галактики М-31, видимой бог знает с какой точки.

– Вот это да! – сказал я возбужденно. – Это действительно здорово! – И очень похоже на правду. Как будто побывал во всех рейсах сразу, без этой тяжелой нудной работы, без неудобств и постоянного страха.

Кроме нас в музее никого не было, и я вначале не мог понять почему. Можно было предположить, что тут выстроится очередь желающих увидеть то, ради чего на протяжении многих лет гибли старатели. Тут с одной стороны появились изображения всех артефактов хичи, когда-либо найденных на различных планетах: молитвенные веера всех расцветок, машины, оборудование кораблей, некоторые туннели. Увидев один из них, Клара воскликнула, что у себя дома на Венере она бывала там, но я не мог понять, как она их узнала. Потом снова пошли фотографии, сделанные из космоса. Некоторые показались мне ужасно знакомыми. Я легко узнал Плеяды, которые быстро исчезли и сменились видом Врат-2, снятым откуда-то со стороны. На боках астероида видны были отражения двух ярких звезд. Я увидел что-то знакомое, может быть, туманность Конская Голова, потом облако газа и пыли в виде пирожка – то ли кольцевая туманность в Лире, то ли туманность, открытая одним из кораблей несколько орбит назад и названная Французским Печеньем. Эта туманность была видна в небе планеты, на которой обнаружены туннели хичи, однако добраться до них не удалось, поскольку они находятся на дне замерзшего моря.

Мы висели там с полчаса, пока не поняли, что сцены начинают повторяться. Тогда мы вернулись к порогу, повесили крылья и сели в широком месте туннеля недалеко от музея, чтобы покурить.

Мимо нас прошли две женщины из постоянного штата Корпорации. Они несли свернутые прицепные крылья.

– Привет, Клара, – поздоровалась одна из них. – Были внутри?

– Очень красиво, – кивнув, ответила она.

– Любуйтесь, пока можно, – сказала другая женщина. – На следующей неделе это обойдется вам в сотню долларов. Завтра мы установим экраны для чтения лекций, и состоится торжественное открытие перед следующим потоком туристов.

– Зрелище того стоит, – согласилась Клара и взглянула на меня.

Я вдруг осознал, что, несмотря на свое обещание, курю ее сигарету. Я не мог себе позволить покупать сигареты по пять долларов за пачку, и все же я принял решение купить хотя бы одну пачку и давать Кларе курить не меньше, чем беру у нее сам.

– Хочешь еще погулять? – спросила она.

– Давай немного попозже, – ответил я, размышляя над тем, сколько мужчин и женщин погибло в экспедициях, чтобы я смог увидеть эти снимки. Я понял, что рано или поздно снова должен буду сыграть в смертоносную лотерею на кораблях хичи или окончательно сдаться. Мне было интересно, вносит ли в эту лотерею какие-то изменения информация Мечникова. Теперь все говорили об этом, а на следующий день ожидалось сообщение Корпорации.

– Кстати, я вспомнил, – проговорил я. – Ты виделась с Мечниковым?

– А я все жду, когда ты меня об этом спросишь, – ответила она. – Конечно. Он позвонил и рассказал, что показывал тебе эти цветные линии. Поэтому я отправилась к нему и прослушала ту же лекцию. И что ты думаешь, Боб?

Я погасил сигарету.

– Я думаю, теперь все на Вратах будут драться за хорошие рейсы. Вот что я думаю.

– Но, может, Дэйн поможет нам подобрать что-нибудь приличное? Он работал в команде Корпорации.

– Уверен, он знает, какие рейсы хорошие. – Я потянулся и откинулся назад. Покачиваясь в слабом тяготении, я напряженно думал. – Он не такой уж и хороший парень, Клара. Не исключено, что он расскажет нам, когда подвернется что-то подходящее. Но Мечников небескорыстный, за это он захочет что-то получить.

– Он мне уже сказал, – улыбнулась Клара.

– О чем?

– Ну, он мне как-то позвонил. Попросил свидания.

– О дьявол, Клара! – Я почувствовал сильное раздражение. Не из-за Клары, и даже Дэйн здесь играл очень маленькую роль. Я снова задумался о деньгах. Мне стало противно из-за того, что если через неделю я снова пожелаю посмотреть на музейные экспонаты, мне это обойдется в половину моих наличных. Из-за темного смутного будущего, до которого было подать рукой. Из-за того, что очень скоро мне придется принять решение и отважиться на то, чего я смертельно боюсь. – Я не стал бы доверять этому сукину сыну…

– Спокойнее, Боб. Он не такой уж плохой парень, – сказала она, зажигая еще одну сигарету и оставляя пачку, чтобы я мог до нее дотянуться. – Сексуально он может быть даже интересен. Правда, у него это должно выходить грубо, как у всякого Тельца. Он многое требует, но и многое может дать.

– О чем ты говоришь?

Она искренне удивилась.

– Я думала, ты знаешь, что он бисексуал.

– Он никогда этого не показывал… – проговорил я и смолк, вспомнив, как Мечников любит придвигаться совсем близко и как мне было с ним неприятно.

– Может, ты ему не подходишь. – Клара широко улыбнулась. Но улыбка у нее получилась недобрая. Несколько китайцев вышли из музея, с интересом взглянули на нас и вежливо отвели взгляд.

– Пошли отсюда, Клара.

Мы отправились в «Голубой Ад», и, конечно, я настоял, что сам заплачу за свою выпивку. Сорок восемь долларов вылетели в трубу за один час. И мне совсем не было весело. Тогда мы вернулись к ней и снова легли в постель. И это тоже не принесло мне облегчения. Когда мы закончили заниматься любовью, ссора продолжилась. А время уходило.

Есть люди, которые никогда не достигают определенного пункта в своем эмоциональном развитии. Они не могут долгое время вести легкую нормальную жизнь с сексуальным партнером. Что-то внутри у них не выносит счастья. Чем лучше, тем больше им хочется уничтожить это счастье.

Блуждая с Кларой по Вратам, я начал подозревать, что отношусь к таким людям. Я знал, что Клара тоже из их числа. Она никогда не выдерживала отношений с мужчиной больше нескольких месяцев – Клара сама мне об этом сказала. А я уже был близко к рекордному времени с ней. И из-за этого она сильно нервничала.

Иногда Клара бывала более взрослой и ответственной, чем я стану когда-нибудь. Как она попала на Врата, например. Клара не выиграла в лотерею. Она экономила много лет. Она работала водителем аэротакси с лицензией гида и инженерным образованием. Жила как рыбий фермер, а зарабатывала столько, что могла бы снимать трехкомнатную квартиру в подземельях Венеры, проводить каникулы на Земле и получать Полную медицину. Клара больше меня знала о выращивании пищи на гидрокарбоновых субстратах, несмотря на все проведенные мною в Вайоминге годы. Клара вкладывала деньги в пищевую фабрику на Венере, а она в своей жизни никогда не потратила ни цента на то, чего не понимала. Когда мы вылетели вместе, она была старшим членом экипажа. Это ее желал взять Мечников в свой экипаж, если он вообще кого-то хотел, но, разумеется, не меня. К тому же она была моим инструктором!

И все-таки между нами двумя именно она была такой неумелой и неумолимой, каким я когда-либо бывал с Сильвией или с Диной, Джейнис, Лиз, Эстер и другими девушками, с которыми у меня случались двухнедельные романы. Клара говорила, что это из-за несовместимости, потому что она Стрелец, а я Близнецы. Мол, Стрельцы – пророки, Стрельцы любят свободу. А мы, бедные Близнецы, всегда все путаем и ужасно нерешительны.

– Неудивительно, – сказала она мне однажды утром, завтракая в своей комнате, где я выпил только пару глотков кофе, – что ты не можешь решиться снова вылететь. Это не просто физическая трудность, дорогой Робинетт. Часть твоей двойственной натуры стремится к торжеству. А другая часть желает поражения. Интересно, какой из них ты позволишь победить.

Я ответил двусмысленно.

– Милая, – сказал я, – подумай о себе.

Она рассмеялась, и мы прожили этот день, больше не поучая друг друга и не надоедая нотациями. Но Клара повела в счете.

Корпорация опубликовала ожидавшееся объявление, и начались оживленные обсуждения, планирование, обмен предположениями и интерпретациями. Это было время возбужденного ожидания. Компьютеры Корпорации выдали двадцать установок с низким фактором опасностей и высокой вероятностью прибыли. В течение недели были набраны экипажи, и все эти рейсы состоялись. Но я не был ни на одном из этих кораблей, и Клара тоже. Мы старались не говорить с ней об этом.

Как ни удивительно, но и Дэйна Мечникова ни на одном из этих кораблей не было. Он что-то знал или говорил, что знает, но ничего не отвечал, когда я его об этом спрашивал. Мечников только презрительно смотрел и пофыркивал. Даже Шики чуть было не вылетел в экспедицию. Он потерял место в последний час, а вместо него отправился парень-финн, который так ни с кем и не смог поговорить. На пятиместном корабле летели четверо шведов, и они согласились взять с собой финна.

Луиза Форхенд тоже не улетела, она ожидала возвращения кого-нибудь из членов своей семьи.

Теперь в столовой можно было поесть без очереди, и вдоль всего туннеля было множество пустых комнат. И вот однажды ночью Клара сказала мне:

– Боб, я собираюсь обратиться к психоаналитику.

Я даже подпрыгнул. Для меня это сюрприз. Хуже того, предательство. Клара знала о моем психотическом эпизоде и о том, что я думаю о психотерапевтах.

Я отбросил первые десять фраз, которые мог бы ей сказать: тактичное – «Я рад, это очень вовремя», лицемерное – «Я рад, расскажешь, как это тебе помогло», стратегическое – «Я рад, может, я и сам это сделаю, если смогу заплатить». И воздержался от единственного правдивого ответа: «Я считаю, что этим шагом ты меня осуждаешь за то, что я заставляю тебя склонять голову». Я вообще ничего не ответил, и немного погодя она продолжила:

– Мне нужна помощь, Боб. У меня все смешалось.

Это меня тронуло, и я потянулся к ее руке. Рука Клары вяло лежала в моей, она ее не сжимала и не пыталась отобрать.

– Мой профессор психологии обычно говорил, что это первая ступень, – печально сообщила Клара. – Нет, вторая. Первая – это когда ты понимаешь, что у тебя есть проблема. Ну, я уже некоторое время знаю об этом. Вторая ступень – принятие решения: хочешь ли ты что-нибудь сделать относительно этой проблемы или оставишь все как есть. Я решила что-нибудь сделать.

– Куда же ты обратишься? – наигранно небрежно спросил я.

– Не знаю. Мне кажется, психотерапевтические группы немного дают. Главный компьютер Корпорации соединен с психоаналитической машиной. Это было бы дешевле всего.

– Дешевое – это дешевое, – сказал я. – В молодости я провел два года с психоаналитическими машинами, после того… после того, как у меня все смешалось.

– Но с тех пор ты уже двадцать лет держишься, – разумно возразила она. – Я остановлюсь на этом. Пока по крайней мере.

Я дружески похлопал ее по руке.

– Любой твой шаг – правильный, – мягко сказал я. – Мне кажется, что мы с тобой будем лучше ладить, если ты избавишься от старого вздора о правах рождения. У нас у всех это есть, но я предпочел бы, чтобы ты сердилась на меня, а не на суррогат твоего отца или кого-нибудь еще.

Она повернулась и пристально посмотрела на меня. Даже в бледном свете металлических стен хичи я увидел удивленное выражение на ее лице.

– О чем это ты говоришь?

– О твоих проблемах, Клара. Я знаю, требуется немало смелости, чтобы признаться, что тебе нужна помощь.

– Ну, Боб, – проговорила она, – храбрость действительно нужна, но мне кажется, ты не понимаешь, в чем проблема. Ладить с тобой для меня не проблема. Возможно, ты сам – проблема. Не знаю. Меня беспокоят увертки. Неспособность принять решение. Я все время откладываю вылет. И, не обижайся, беру в качестве компаньона для вылета – Близнеца, то есть тебя.

– Ненавижу этот твой астрологический бред.

– У тебя действительно смешанная личность, Боб. И я, кажется, пользуюсь этим. И мне это не нравится.

К тому времени мы совершенно проснулись, и казалось, у нас имеются две возможности продолжения разговора. Мы могли начать: «но-ты-сказал-что-меня-любишь» и «я-не-могу-перенести-эту-сцену», и либо закончили бы сексом, либо открытым разрывом. Но могли и отвлечься на что-нибудь другое. Мысли Клары, очевидно, развивались в том же направлении, потому что она выскользнула из гамака и начала одеваться.

– Пошли в казино, – весело предложила она. – Я чувствую, что сегодня мне повезет.

Не было ни кораблей, ни туристов. Да и старателей было совсем немного. Почти все отправились в полет за прошлые недели. Половина столиков в казино не действовала, на них надели зеленые чехлы. Клара нашла место за столом для блэкджека, купила стопку стодолларовых фишек, и крупье разрешил мне бесплатно посидеть рядом с ней.

– Говорю тебе, сегодня у меня счастливая ночь, – сказала она, когда через десять минут выиграла больше двух тысяч долларов.

– Ты хорошо играешь, – подбодрил я ее, но мне совсем не было весело. Я встал и немного побродил вокруг. Дэйн Мечников осторожно скармливал автомату пятидолларовые монеты, но, кажется, не был настроен разговаривать со мной.

Никто не играл в баккара. Я сказал Кларе, что пойду выпью кофе в «Голубой Ад». Там он стоил пять долларов чашка, но когда мало посетителей, могли повторить бесплатно.

Клара искоса улыбнулась мне, но не оторвала взгляда от карт.

В «Голубом Аду» Луиза Форхенд пила коктейль – ракетное горючее с водой. На самом деле это, конечно, не ракетное горючее, а просто старомодное белое виски, которое гонят из всего, что растет в гидропонических танках.

Луиза посмотрела на меня с приветливой улыбкой, и я сел рядом с ней. Мне пришло в голову, что ей должно быть очень одиноко. Она была… ну, не знаю, как выразиться поточнее, но она была самым безопасным, нетребовательным человеком на Вратах. Все от меня чего-то хотели или отказывались принять что-то. Луиза – совсем другое дело. Она была лет на десять старше меня, но выглядела прекрасно. Как и я, Луиза носила только стандартную одежду Корпорации – комбинезон одного из трех неярких цветов. Но свой комбинезон она переделала, превратив его в костюм с облегающими шортами и свободной курткой.

Я обнаружил, что она наблюдает, как я осматриваю ее, и почувствовал некоторое замешательство.

– Ты хорошо выглядишь, – позволил я себе сделать комплимент.

– Спасибо, Боб. Все казенное. – Она улыбнулась. – Я никогда не могла позволить себе что-нибудь другое.

– Тебе ничего не нужно, у тебя все есть, – искренне сказал я, и она сменила тему.

– Корабль прибывает, – сообщила она. – Говорят, вылетел очень давно.

Я знал, что это для нее значит, и понял, почему она сидит в «Голубом Аду», а не спит в такой поздний час. Знал, что она беспокоится о дочери, но Луиза не позволяла себе показывать это. У нее было очень здравое отношение к полетам. Она боялась, конечно, но вполне разумно и сдержанно. Это не останавливало ее, чем я и восхищался.

Она все еще ждала возвращения кого-нибудь из членов своей семьи, чтобы снова записаться в полет. Форхенды так договорились: когда кто-нибудь возвращается, его обязательно ждет кто-то из членов семьи.

Луиза немного рассказала мне о своей семье. Они жили, если это можно назвать жизнью, на обслуживании туристов в Веретене Венеры. Там можно заработать, но очень сильная конкуренция. Я узнал, что одно время Форхенды выступали в ночном клубе: пение, танцы, комичные сценки. По венерианским стандартам, они жили неплохо. Но на немногих туристов слеталось столько хищных птиц, пытаясь отщипнуть свой кусочек мяса, что всем просто невозможно было прокормиться. Сесс и сын, тот, что умер, пытались работать гидами, но старая воздушная лодка, которую они купили, вскоре разбилась. Пришлось восстанавливать ее, и на это ушли почти все деньги. Понятно, что много так заработать было нельзя. Девушки испробовали все виды работы. Я вполне уверен, что по крайней мере Луиза какое-то время была проституткой, но и на этом много не заработаешь, по тем же самым причинам.

Семья Форхендов почти выбилась из сил, когда им наконец удалось добраться до Врат.

Вначале они обосновались на Земле, но тут им пришлось так плохо, что Венера показалась раем. У них было больше смелости и готовности все поставить на кон, чем у большинства моих знакомых вместе взятых.

– Как вы заплатили за все эти перелеты? – поинтересовался я.

– Ну, – начала Луиза, заканчивая свою выпивку и поглядев на часы, – на Венеру мы летели самым дешевым способом. Двести двадцать иммигрантов спали плечом к плечу, выстраивались в длинную очередь для двух минут туалета, ели сухие пайки и пили восстановленную воду. Ужасно, когда за это приходится платить сорок тысяч долларов. К счастью, дети тогда еще не родились, кроме Хэта, а он был так мал, что летел за четверть стоимости.

– Хэт твой сын? Что…

– Он умер.

Я подождал рассказа, как это произошло, но Луиза сменила тему:

– Уже должны быть сведения о прибывающем корабле.

– Они появятся на экране, – сказал я.

Она кивнула и несколько мгновений выглядела встревоженной. Корпорация всегда делает обычные сообщения о контакте с возвращающимися кораблями. Если контакта нет… что ж, мертвые старатели в контакт не вступают. Поэтому, чтобы отвлечь ее от тревожных мыслей, я рассказал ей о решении Клары обратиться к психоаналитику. Луиза выслушала меня и положила свою руку на мою.

– Не сердись, Боб. А ты когда-нибудь думал об обращении к психоаналитику?

– У меня нет для этого денег.

– Даже на групповую терапию? Есть группа начинающих, на уровне «Дарлинг». Есть и другие – в рекламе, на экранах.

Но ее внимание было обращено куда-то в сторону. С нашего места было видно, как один из крупье у входа в казино оживленно разговаривает с военным с китайского крейсера. Луиза смотрела туда.

– Там что-то происходит, – проговорил я и хотел было предложить ей пойти посмотреть, но Луиза уже встала и направилась туда.

Игра прекратилась. Все собрались у стола для блэкджека. Я заметил, что Дэйн Мечников сидит рядом с Кларой на моем месте. Перед ним возвышалась стопка двадцатипятидолларовых фишек. А в середине на стуле крупье сидел Шики Бакин и что-то рассказывал.

– Нет, – говорил он, когда я подошел. – Имен я не знаю. Но это пятиместный.

– Все живы? – спросил кто-то.

– Насколько мне известно. Привет, Боб, Луиза. – Он вежливо кивнул нам обоим. – Вы слышали?

– Нет еще, – ответила Луиза, бессознательно беря меня за руку. – Корабль только прибывает. Но ведь имена неизвестны?

Дэйн Мечников повернулся и пристально посмотрел на нее.

ОТНОСИТЕЛЬНО ВЗРЫВОВ

Доктор Азменион: Естественно, можно получить данные о новой и особенно Сверхновой. Это многого стоит. Когда происходит взрыв, я хочу сказать. Поздние наблюдения мало что дают. И всегда ищите наше Солнце, и если сможете опознать его, делайте все возможные снимки, во всех частотах, весь район – скажем, на пять градусов в обе стороны, с максимальным увеличением.

В: Зачем это, Дэнни?

Доктор Азменион: Ну, может, вы окажетесь далеко от Солнца в районе возле звезды Тихо или Крабовидной туманности, которая осталась после взрыва Сверхновой в 1054 году в созвездии Тельца. И может, вам удастся сделать снимок звезды до того, как она взорвалась. Ну, это даст много, не знаю, может, пятьдесят или сто тысяч.

Англиканская церковь Врат

Преподобный Тео Дурлей, священник

по воскресеньям в 10.30 общая проповедь.

Вечерние службы по соглашению

Эрик Маньер, который прекратил службу в качестве церковного старосты 1 декабря, оставил несмываемую печать на церкви Всех Святых, и мы у него в неоплатном долгу. Он родился в Элстри, Хартфорд, 51 год назад. Окончил Лондонский университет и потом готовился к адвокатуре. Работал несколько лет в Перте на газовых месторождениях. Мы опечалены его отлетом, но в то же время радуемся, что исполняется его заветное желание. Эрик Маньер возвращается в свой родной Хартфордшир, где посвятит свои пенсионные годы служению обществу и изучению церковных хоралов. В ближайшее воскресенье будет избран новый староста, если будет кворум не менее чем из девяти прихожан.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль А3–7. Рейс 022В55. Экипаж

Ш. Ридни, Э. Тзин, М. Синдлер.

Время до цели 18 суток 0 часов. Место назначения примерно в окрестностях Кси Пегаса А.

Резюме. Мы вынырнули в непосредственной близости от небольшой планеты, примерно в 9 астрономических единицах от центральной звезды. Планета покрыта льдом, но мы засекли излучение хичи в одном месте в районе экватора. Ридни и Мэри Синди высадились и с некоторыми трудностями – местность оказалась гористой – вычислили место с повышенной температурой. После осмотра мы обнаружили металлический купол. Внутри купола находилось некоторое количество артефактов хичи, включая две пустые шлюпки, домашнее оборудование неизвестного назначения и нагревательную проволоку. Большую часть небольших предметов нам удалось перенести на корабль. Выключить нагревательную проволоку не удалось, но мы уменьшили ее температуру и держали в шлюпке на всем пути назад. Но все же Мэри и Тзин оказались серьезно обезвоженными и находились в момент прибытия в коме.

Оценка Корпорации. Нагревательная проволока проанализирована и повторена. Премия 3 миллиона, помимо последующих процентов от использования. Другие артефакты еще не проанализированы. Премия 25 000 за килограмм массы, общая сумма 675 тысяч долларов и проценты от возможной эксплуатации.

– Имена, – проворчал он. – Кому какое дело до этих имен? Важно то, что это не мы. А награда огромная. – Мечников поднялся, и было заметно, как он расстроился. Он даже забыл забрать со стола свои фишки. – Я иду туда, – объявил Мечников. – Хочу посмотреть, как выглядит везение, которое случается всего раз в жизни.

Площадка для приземления была окружена военными, но в оцеплении находился и Френси Эрейра. Вокруг собралось не менее ста человек, и их удерживали только Эрейра и несколько девушек с американского и китайского крейсеров. Впрочем, и они были заняты совсем другим делом.

Мечников наклонился над краем шахты и всмотрелся вниз. Одна из девушек отогнала его, и Мечников обиженно отошел. Затем мы увидели, как он разговаривает с другим старателем с пятью браслетами. Тем временем до нас донеслись обрывки разговоров.

– …почти мертвые. У них кончилась вода.

– Ха! Всего лишь истощение. Все будет в порядке…

– …премия в десять миллионов и затем проценты!

Клара взяла Луизу за локоть и потащила вперед. Я пошел за ними.

– Знает ли кто-нибудь, чей это корабль? – спросила она, и кто-то сзади живо откликнулся:

– А что они нашли?

– Артефакты. Новые, это все, что я знаю.

– Но ведь корабль пятиместный? – спросила Клара.

Эрейра кивнул, потом посмотрел вниз шахты.

– Хорошо, – сказал он, – а теперь отступите, друзья. Кого-то несут.

Мы больше сделали вид, что отступили, и подвинулись на какой-нибудь сантиметр. Но это было и не важно. Процессия уже поднималась на наш уровень. Вначале появилась какая-то важная шишка из Корпорации, имени я не помню, затем китайский охранник, потом кто-то в пижаме Терминальной больницы. Этот цеплялся за кабель, чтобы не упасть. Лицо его было мне знакомо, но имени я не знал. Я видел его на одной из прощальных вечеринок, а может, и на нескольких. Это был пожилой чернокожий человек, который два или три раза безуспешно летал в экспедиции. Глаза у него были широко раскрыты, плечи развернуты, но выглядел он бесконечно усталым.

Чернокожий неудачник удивленно взглянул на толпу у шахты и потом исчез из виду.

Я посмотрел в сторону и увидел, что Луиза тихо плачет, глаза ее были закрыты. Клара обнимала ее. В толпе я умудрился поближе подобраться к Кларе и вопросительно посмотрел на нее.

– Пятиместный, – негромко произнесла она. – А ее дочь в трехместном.

Я знал, что Луиза слышит это, поэтому потрепал ее по руке.

– Мне жаль, Луиза. – Тут расчистилось пространство у края ствола, и я посмотрел вниз. Я мельком заметил, как выглядит то, что стоит десять или двадцать миллионов. Множество шестиугольных ящиков из металла хичи, каждый не более полуметра в длину и чуть меньше в высоту. Тут Френси Эрейра начал меня уговаривать:

– Давай, Боб, отойди.

Я отошел, и в это время поднялся еще один старатель в больничной пижаме. Это была женщина. Она прошла мимо, не видя меня, глаза у нее были закрыты. Но я ее разглядел. Это была Шери.

– Я чувствую себя глупо, Зигфрид, – осматриваясь, говорю я.

– Я могу помочь вам чувствовать себя комфортнее?

– Умри на месте! – Он опять переделал весь кабинет на манер детского сада, бога ради. Но хуже всего сам Зигфрид. На этот раз он пытается подобраться ко мне как суррогат матери. Он расположился рядом со мной на кушетке – большая кукла ростом с человека, теплая, мягкая, из чего-то вроде махровой шелковой ткани, из которой шьют дорогие купальные полотенца. Потрогать приятно, но… – Не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с ребенком, – возмущенно произношу я. Голос мой звучит глухо, потому что я прижимаюсь к этому полотенцу.

– Спокойнее, Робби. Все в порядке.

– К черту все!

Он замолкает, потом напоминает мне:

– Вы собирались рассказать мне свой сон.

– Йеч!

– Простите, Робби?

– Не хочу об этом даже вспоминать. Но все же, – быстро добавляю я, отводя рот от полотенца, – я мог бы сделать, что ты хочешь. Сон о Сильвии, вроде…

– Вроде чего, Робби?

– Ну, она не совсем была на себя похожа. Скорее это был кто-то постарше. Я много лет не вспоминал о Сильвии. Мы оба были детьми…

– Пожалуйста, продолжайте, Робби, – осторожно просит он немного погодя.

Я обнимаю его руками, удовлетворенно глядя на стену с изображениями цирковых животных и клоунов. Нисколько не похоже на мою комнату в детстве, но Зигфрид уже достаточно знает обо мне, и у меня нет причин говорить ему об этом.

– Сон, Робби?

– Мне снилось, что мы работаем на шахте. На самом деле это не была пищевая шахта. Физически, я бы сказал, это внутренность пятиместного корабля – одного из кораблей с Врат, понимаешь? Сильвия в каком-то туннеле, который уходит вдаль.

– Туннель уходит вдаль?

– Не толкай меня к примитивному символизму, Зигфрид. Я знаю о вагинальных образах и прочей перинатально-сексуальной символике. Когда я говорю «уходит», я просто хочу сказать, что туннель начинается там, где я стою, и продолжается в противоположную сторону от меня. – Я замолкаю и потом выговариваю самое трудное: – Туннель постепенно превращается в пещеру, и Сильвия оказывается пойманной.

Закончив пересказывать первую часть сна, я сажусь и сам же принимаюсь его комментировать.

– Самое необъяснимое в этом сне, – говорю я, – то, что подобное просто невозможно. Туннель сверлится, чтобы поместить в него заряд и подорвать сланец. Главное занятие шахтера – это вычерпывание сланца. Сильвия с этой частью работы не имела ничего общего.

– Мне кажется не важным, могло это или не могло случиться, Робби.

– Да, скорее всего ты прав. Итак, Сильвия оказалась в рухнувшем туннеле. Я видел, как шевелится груда сланца. Это был не настоящий сланец, а какое-то пушистое вещество, больше похожее на обрывки бумаги. У Сильвии была лопата, и она прорывала выход наружу. Мне показалось, что она выберется. Сильвия выкопала большую яму. Я ждал, когда она выберется… но она все не выходила.

Зигфрид, в своем воплощении плюшевого мишки, теплый и ожидающий, покоится в моих объятиях. Приятное ощущение. На самом же деле его здесь нет. Его вообще нигде нет, только в центральном банке информации где-то в Вашингтоне, где хранится память больших машин. Передо мной лишь его терминал в купальном костюме.

– Что еще, Робби?

– Больше ничего. Разве что мои ощущения. У меня такое чувство… в общем, я чувствую, будто бью ногами Клару по голове, чтобы не дать ей выйти. Как будто боюсь, что на меня обрушится остальная часть туннеля.

– Что значит «чувствую», Боб?

– Только то, что я сказал. Это не часть сна. Просто я так чувствую… не знаю.

Зигфрид ждет, потом пытается подойти к этому с другой стороны:

– Боб, вы знаете, что сейчас сказали не Сильвия, а Клара?

– В самом деле? – удивляюсь я. – Забавно. Интересно почему?

Он снова ненадолго замолкает и, не дождавшись продолжения, спрашивает:

– И что случилось потом, Боб?

– Потом я проснулся. – Я поворачиваюсь на спину и долго смотрю в потолок, который выложен плиткой с изображениями блестящих пятиконечных звезд. – Вот и все, – спокойно произношу я и затем добавляю скучным, будничным тоном: – Зигфрид, я думаю, к чему меня все это приведет.

– Не уверен, смогу ли я ответить на этот вопрос, Роб.

– Если бы ты мог, я бы тебя заставил ответить, – говорю я. У меня по-прежнему с собой листок бумаги, который мне вручила С.Я. Он дает мне ощущение безопасности.

– Я думаю, что это обязательно к чему-нибудь приведет. Я хочу сказать, что есть в вашем мозгу нечто такое, к чему вы не хотите возвращаться. Именно с этими неприятными вещами и связан ваш сон.

– С Сильвией? Ради бога! Это ведь было много лет назад!

– Но ведь это не важно.

– Дерьмо! Ты мне надоел, Зигфрид. На самом деле бесконечно надоел. – Тут я задумываюсь. – Слушай, я сержусь. Что бы это значило?

– А как вы думаете, что это значит, Робби?

– Если бы я знал, я бы тебя не спрашивал. Может, пытаюсь увильнуть от темы? Сержусь, потому что ты подходишь близко к чему-то такому, о чем я и сам не желаю вспоминать.

– Пожалуйста, Роб, не думайте о процессе. Просто скажите, что вы чувствуете.

– Я чувствую вину, – отвечаю я, не отдавая себе отчета в том, что говорю.

– Вину перед кем?

– Перед… Не знаю. – Я поднимаю руку, чтобы взглянуть на часы. Очень многое может произойти за двадцать минут, и я перестаю думать о том, от чего хочу избавиться. Я играю сегодня днем и вполне могу дойти до финала, если сумею сохранить сосредоточенность.

– Мне сегодня придется уйти раньше, Зигфрид.

– Вину перед кем, Боб?

– Не помню. – Я глажу шею махровой куклы и смеюсь. – Очень приятно, Зигфрид, хотя пока непривычно.

– Вину перед кем, Роб?

И тут я срываюсь на крик:

– Вину за то, что убил ее!

– Во сне?

– Нет! На самом деле. Дважды.

Я знаю, что дышу тяжело, и сенсоры Зигфрида это регистрируют. Я бесплодно пытаюсь справиться с собой, чтобы у него не появилось каких-нибудь сумасшедших идей. Мысленно я перебираю все сказанное только что.

– На самом деле я не убивал Сильвию, – устало произношу я. – Но я устал! – Правда, я бросился на нее с ножом!

– В истории вашей болезни сказано, что во время ссоры с подругой у вас в руке был нож, – успокаивающим тоном говорит Зигфрид. – Но там не говорится, что вы на нее бросились.

– А какого же дьявола меня тогда увезли? Просто повезло, что я не перерезал ей горло.

– Вы на самом деле пустили в ход нож?

– Пустил в ход? Нет. Я был слишком сердит. Швырнул ее на пол и начал бить.

– Если бы вы на самом деле хотели ее убить, вы бы пустили в ход нож?

– Ах! – воскликнул я и снова зарылся лицом в куклу. – Хотел бы я, чтобы ты там был, когда это случилось, Зигфрид. Может, ты уговорил бы их, и меня бы отпустили.

Сеанс идет отвратительно. Я давно понял, что, рассказывая Зигфриду свои сны, совершаю ошибку. Он со всех сторон их обсасывает и дает им самые идиотские интерпретации. Презрительно глядя на придуманную Зигфридом обстановку, я решаюсь сказать это ему прямо.

– Зигфрид, – начинаю я, – как компьютер ты, конечно, хороший парень, и я наслаждаюсь нашими интеллектуальными беседами. Но я думаю, а не исчерпали ли мы все возможности. Ты шевелишь старую боль без необходимости, и я откровенно не понимаю, почему позволяю тебе делать это.

– Ваши сны полны боли, Боб.

– Так пусть моя боль остается в моих снах. Я не хочу возвращаться к тому вздору, которым меня пичкали в институте. Может, я и правда хотел переспать со своей матерью. Может, ненавидел отца за то, что он умер и покинул меня. Ну и что?

– Я знаю, это риторический вопрос, Боб, но чтобы справиться с такими вещами, их нужно извлечь на поверхность.

– Для чего? Чтобы мне стало еще больнее?

– Чтобы внутренняя боль вышла наружу и вы могли справиться с ней.

– Может, проще было бы оставить ее внутри? Как ты говоришь, я достаточно уравновешен, верно? Я не отказываю тебе в полезности. Бывают времена, Зигфрид, когда я после сеанса испытываю душевный подъем. В таких случаях в голове у меня полно новых мыслей, и солнце над куполом светит ярче, чем обычно, воздух кажется мне чище, и все мне почему-то улыбаются. Но эта эйфория длится недолго. Потом я начинаю думать, что сеансы ужасно скучны и бесполезны и что ты скажешь, если я решу их прекратить.

– Я ответил бы, что вам принимать решение, Боб. Последнее слово всегда за вами.

– Что ж, может, я так и поступлю.

Зигфрид фон Психоаналитик пережидает. Он знает, что я не собираюсь принимать это решение. Он просто дает мне время самому это понять и потом задает все тот же подлый вопрос:

– Боб! Почему вы сказали, что убили ее дважды?

Прежде чем ответить, я смотрю на часы и только затем произношу:

– Ну, просто так сказалось. Мне пора идти, Зигфрид.

Я бессмысленно сижу в восстановительной комнате и пялюсь на стену, потому что мне не от чего восстанавливаться. Мне очень хочется поскорее убраться отсюда, подальше от Зигфрида и его глупых вопросов. Он поступает так разумно, с таким превосходством, что совершенно обезоруживает меня. А с другой стороны, что может знать плюшевый мишка?

Этим вечером я вернулся к себе в комнату, но долго не мог уснуть. Шики разбудил меня рано утром и рассказал подробности возвращения пятиместника. Из экипажа выжили три человека, и было объявлено об их вознаграждении: семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов. Помимо процентов. Это прогнало у меня сон.

– За что? – поинтересовался я.

– За двадцать пять килограммов артефактов, – ответил Шики. – Считается, что это инструментальный набор ремонтника. Вероятно, для корабля, потому что все эти вещи они нашли в шлюпке на поверхности планеты. Во всяком случае, это какие-то инструменты.

– Инструменты, – сомнамбулически повторил я и пошел прочь от Шики.

Я побрел по туннелю к общему душу, размышляя о дорогой находке. Инструменты имеют огромное значение для Врат. Их наличие предполагает возможность проникнуть в механизмы хичи, не взорвав корабль. Возможность установить, как работает главный двигатель, и самим построить такой же. Инструменты могут означать что угодно, но пока что это состояние в семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов, не считая процентов. Даже если поделить это вознаграждение на троих, получается очень неплохая сумма. И одна из этих частей могла быть моей.

Трудно избавиться от мысли об этих пяти миллионах восьмистах пятидесяти тысячах долларов – не считая процентов. Я буквально изводил себя, размышляя над тем, что если бы я был немного более предусмотрителен в выборе подружки, эти деньги уже лежали бы у меня в кармане. Скажем, шесть миллионов. В моем возрасте за половину этой суммы я мог бы купить Полную медицину, что означает все тесты, терапию, восстановление тканей и органов на всю оставшуюся жизнь… то есть по крайней мере на пятьдесят лет дольше, чем я проживу без этого. А остальные три миллиона – это собственный дом, карьера лектора: лекции старателей, добившихся успеха, пользуются огромным спросом. Кроме того, постоянный доход от рекламы на телевидении, женщины, пища, машины, путешествия, опять женщины, слава и снова женщины… Но ведь еще остаются проценты. Они могут быть как угодно велики – все зависит от того, какую выгоду смогут извлечь исследователи Корпорации из найденных предметов. Находка Шери – это именно то, ради чего существуют Врата, золотой горшок и конец радуги.

Мне потребовалось около часа, чтобы добраться до больницы – три сегмента туннеля и пять уровней в шахте. Я все время хотел повернуть и уйти назад.

Когда мне удалось очистить свои мозги от зависти или, вернее, упрятать ее так далеко, что она перестала бросаться в глаза, я вошел в больницу, но Шери уже спала.

– Можете войти, – разрешил дежурный санитар.

– Я не хочу ее будить.

– Вряд ли вы ее разбудите, – ответил он. – Но, конечно, лучше ее сейчас не тревожить. Кстати, она разрешила пускать к ней посетителей.

Шери лежала на самой нижней из трех коек. Просторная палата была рассчитана на двенадцать человек, но заняты были только три или четыре койки. Две из них оказались завешаны шторами из молочного пластика, сквозь них почти ничего не видно. Не знаю, кто там лежал, но когда я появился, в палате стояла мертвая тишина.

Шери мирно спала, положив голову на руку, ее красивые глаза были закрыты, сильный подбородок с ямочкой покоился на запястье. Ее два товарища находились в той же комнате. Один спал, другой сидел под голографическим изображением колец Сатурна. Я встречал его раза два и знал о нем только то, что он то ли кубинец, то ли венесуэлец из Нью-Джерси.

Разглядывая Шери, я вспомнил, что его зовут Мэнни. Мы немного поболтали, и он пообещал сказать Шери, что я приходил навестить ее. Затем я отправился в столовую выпить чашку кофе и там за столиком все время думал об их полете.

Они оказались на орбите вокруг крошечной холодной планеты вдали от центрального светила – оранжево-красного уголька типа К-6. По словам Мэнни, они не были даже уверены, что на этой ледышке стоит высаживаться. Но приборы показали наличие хичи-металла, хотя и немного. Основное, очевидно, было погребено под снегом из двуокиси углерода.

Мэнни остался на орбите, а Шери и трое остальных членов экипажа спустились на планету, нашли подземелье хичи, с огромными усилиями вскрыли его и, как это часто бывает, нашли его пустым. Потом они обнаружили другой след и нашли старую шлюпку. Чтобы войти в нее, им пришлось взорвать люк, но во время взрыва у двух старателей костюмы утратили герметичность. Должно быть, парни оказались слишком близко к взрыву.

К тому времени, как они поняли, что у них серьезные неприятности, было уже поздно. Старатели замерзли. Тогда Шери и еще один старатель попытались перенести их в свою шлюпку. Задача оказалась ужасно тяжелой, и в конце концов они от нее отказались. Еще один старатель во второй раз побывал у взорванной шлюпки, нашел сумку с инструментами и смог принести ее. После этого они улетели, оставив двоих замерзших парней на этой негостеприимной планете.

Оставшиеся в живых двое старателей просрочили время и, когда соединились с кораблем, были в очень плохой форме. Не совсем уверен, что произошло потом, но, кажется, они не сберегли находившийся в шлюпке запас воздуха и большую часть его утратили. Так что на обратном пути им не хватало кислорода.

Третий старатель был в худшем состоянии, чем Шери. Подозревали, что у него сильно поврежден мозг – в этом случае его пять миллионов восемьсот пятьдесят тысяч долларов были ему ни к чему. Но Шери, как сообщил мне врач, после того как оправится от физического истощения, должна полностью восстановиться.

Кстати, я не завидовал их рейсу. Меня привлекало только вознаграждение.

Я встал, взял еще одну чашку кофе и вынес ее в коридор, где под ивами стояли скамьи. Какая-то мысль сидела во мне занозой и не давала покоя. Что-то в этом рейсе меня смущало. Это был один из по-настоящему удачных рейсов в истории Врат…

Я выбросил кофе вместе с чашкой в щель утилизатора и направился в аудиторию. Она находилась всего в нескольких минутах ходьбы, и там никого не было. Я еще не готов был говорить о том, что пришло мне в голову, и лишь вызвал на экран информацию о рейсе корабля Шери – все это уже было доведено до сведения публики.

Потом я немедленно отправился к тренировочной шлюпке. Мне опять здорово повезло, потому что и тут никого не оказалось. Я забрался в шлюпку и набрал курс Шери. Конечно, сразу появился цвет, а когда я включил тонкую настройку, вся панель окрасилась ярко-розовым, за исключением радужных цветов на одном конце.

В синей части спектра светилась только одна линия. «Ну вот, – получив подтверждение своей догадке, подумал я, – это конец умной теории Мечникова о показателях курса». В этой экспедиции погибло сорок процентов экипажа, рейс оказался очень опасным, но, по словам Мечникова, по-настоящему безнадежные рейсы соответствуют шести или семи таким линиям. То же самое касается и желтых линий. По Мечникову, количество ярких полос в желтой части спектра прямо пропорционально величине финансового вознаграждения за рейс. Но здесь в желтой части вообще не было линий. Имелись лишь две толстые полосы поглощения. И все.

Я выключил селектор и откинулся на спинку кресла. Итак, непревзойденные мозги Мечникова и его гигантский опыт опять породили мышь. То, что они интерпретировали как указание на безопасность, вовсе на нее не указывало, а то, что они считали гарантией богатой награды, совсем не имело отношения к первому за год рейсу, получившему действительно большую награду.

В течение последующих нескольких дней я держался уединенно и почти ни с кем не виделся.

Полагают, что внутри Врат восемьсот километров туннелей. Ни за что не подумаешь, что их столько в такой небольшой скале диаметром всего в десять километров. Но даже если это и так, лишь два процента объема Врат заняты туннелями, остальное – монолитная скала. Я побывал почти во всех этих восьмиста километрах.

Я не совсем отказался от общества друзей, просто не искал его. Время от времени я встречал Клару. Бродил с Шики, когда он не работал, хотя для него это было утомительно. Иногда я бродил в одиночестве, бывало, со случайными знакомыми, иногда брел вслед за группой туристов. Гиды меня знали и не возражали против моего присутствия. Ведь я был старателем, хотя и не носил браслет. Но потом им пришло в голову, что я сам собираюсь водить группы. После этого они были настроены не так дружески.

Они были правы. Я снова подумывал о работе на Вратах. Рано или поздно на что-то нужно было решаться. Либо вылетать в экспедицию, либо отправляться домой, и если я собирался продолжать обсуждение этой альтернативы, нужно было заработать денег, хотя бы для оплаты содержания.

Когда Шери выписалась из больницы, устроили грандиозную пьянку – нечто среднее между вечеринкой по случаю возвращения и прощальным вечером. На следующий день Шери улетала на Землю. Она была слаба, но оживлена, и хотя не танцевала, посидела со мной полчаса в коридоре, сказав, что ей будет не хватать меня.

Я напился до свинского состояния. Глупо было упускать такую блестящую возможность, как бесплатная выпивка. За все платили Шери и ее кубинский друг. В сущности, я так и не попрощался с Шери, мне пришлось уйти в туалет и там блевать почти до самого окончания вечеринки. Хотя я и был пьян, но мне ужасно жалко было отдавать унитазу настоящее шотландское виски. Все-таки это не местное вино, перегнанное бог знает из чего.

После сортира в голове у меня прояснилось. Я вышел, прижался лицом к иве и начал усиленно дышать. Постепенно в моей крови стало достаточно кислорода, и я узнал стоящего рядом Френси Эрейру.

– Привет, Френси, – поздоровался я.

– Запах. Слишком силен, – виновато улыбнулся Эрейра.

– Простите, – обиженно проговорил я, и Эрейра удивленно взглянул на меня.

– Нет, я совсем не это хотел сказать. Я имел в виду, что на крейсере тоже плохо пахнет, но когда я бываю на Вратах, то всегда удивляюсь, как вы тут живете. А в комнатах – фу!

– Я не обижаюсь, – величественно ответил я, хлопая его по плечу. – Пойду попрощаюсь с Шери.

– Она ушла, Боб. Устала. Ее увезли в больницу.

– В таком случае попрощаюсь только с вами. – Я церемонно поклонился и побрел по туннелю.

Трудно добираться до дому пьяному почти в нулевом тяготении. Страстно хочется уверенных ста килограммов веса, чтобы удержаться на поверхности. Мне потом рассказывали, что я выломал большой сук ивы и обо что-то ударился так сильно, что остался пурпурный синяк размером с ухо. В какой-то момент я понял, что за мной идет Эрейра и помогает мне не заблудиться, а на полпути к дому я заметил, что, кроме Эрейры, есть кто-то еще. Я огляделся и увидел, что это Клара.

Я очень смутно помню, как меня уложили в постель, а проснувшись на следующее утро, испытал сильнейшее похмелье и несказанно удивился, обнаружив в комнате Клару.

Как можно незаметнее я встал и направился в ванную. Мне необходимо было еще поблевать. На это потребовалось какое-то время, а завершил я операцию по приведению себя в божеский вид душем, вторым за четыре дня. Исключительно легкомысленный поступок, принимая во внимание состояние моих финансов. Но я почувствовал себя лучше, а когда вернулся в комнату, Клара уже встала, принесла чай, вероятно, от Шики, и ждала меня.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я и только тут ощутил, как мне страшно хочется пить.

– Понемногу, старая лошадь, – беспокойно сказала она, но я и сам понимал, что нельзя насиловать желудок. Я сделал два глотка и снова растянулся в гамаке. Но уже понял, что выживу.

– Не думал увидеть тебя здесь, – сказал я.

– Ты был весьма… настойчив, – с улыбкой ответила она. – У тебя не очень получилось. Но ты старался.

– Прости.

Она схватила меня за ногу.

– Не волнуйся. Кстати, как дела?

– Прекрасно. Отличная вечеринка. Я тебя там не помню.

– Я пришла слишком поздно, – пожав плечами, ответила Клара. – Между прочим, меня не приглашали.

Я никак не отреагировал на ее слова. Я знал, что Клара и Шери не очень любят друг друга, и думаю, это из-за меня. А Клара, читая мои мысли, сказала:

– Стараюсь никогда не связываться со Скорпионами, особенно с такой челюстью. Ни у одного из Скорпионов никогда не возникало ни одной разумной мысли, – с неприязнью проговорила она и затем добавила, стараясь выглядеть более или менее объективной: – Но она отважна, этого у нее не отнимешь.

– Я сейчас не готов к спору, – сказал я.

– Никакого спора и не будет, Боб. – Она склонилась ко мне и обняла меня.

Пахла Клара сладко и вела себя очень женственно, самое подходящее для таких обстоятельств, но сейчас мне не совсем это было нужно.

– Эй, – сказал я, – а что стало с мускусным маслом?

– Что?

– Только не подумай что-нибудь плохое. – Я сел, вдруг сообразив, что именно беспокоило меня уже долгое время. – Я хочу сказать, что ты пользовалась этим маслом. Это первое, что я в тебе заметил. – Я вспомнил слова Эрейры о запахе Врат и подумал, что давно уже не чувствую одуряющего запаха Клары.

– Боб, ты хочешь начать ссору?

– Конечно, нет. Просто мне интересно. Когда ты перестала им пользоваться?

Она пожала плечами и ничего не ответила. Выглядела Клара раздраженной. Для меня этого было достаточно. Я не раз ей говорил, как мне нравится этот запах.

– А как дела с твоим психоаналитиком? – поменяв тему, спросил я, но это не улучшило положения.

– У тебя в голове одни гадости, – раздраженно ответила она. – Я лучше пойду домой.

– Нет, – принялся настаивать я. – Мне интересно, как твои успехи.

Клара больше ничего не говорила мне о психоаналитике, хотя я знал, что она записалась. Вроде бы она проводила с ним два-три часа в день. Причем ее врачевателем была машина. Я от кого-то слышал, что она выбрала компьютерного психоаналитика Корпорации.

– Неплохо, – отстраненно ответила она.

– Справилась со своим отцовским комплексом?

– Боб, а тебе не приходило в голову, что тебе самому стоит обратиться за помощью? – с сарказмом спросила она.

– Забавно, что ты так говоришь. Накануне то же самое мне предложила Луиза Форхенд.

– Ничего забавного. Подумай об этом. Пока.

Когда она вышла, я опустил голову и закрыл глаза. К психоаналитику! Зачем? Мне нужна всего лишь одна счастливая находка, как у Шери… Мне нужно только… только… Набраться храбрости и записаться в рейс.

Но, кажется, храбрости у меня-то и не хватало.

Время уходило, или я монотонно убивал его, размышляя о том, как было бы здорово разбогатеть и триумфатором вернуться на Землю. Чтобы усугубить мучения, я частенько посещал музей. Там уже установили голограмму с находкой Шери. Я даже заплатил за этот видеодиск два или три раза, просто чтобы увидеть, как смотрятся семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов. А выглядели они как ни на что не пригодный лом. Это когда каждую часть показывают отдельно. Среди них было с десяток маленьких молитвенных вееров. По-моему, это доказывает, что хичи даже в набор инструментов для ремонтника включали предметы искусства. Остальное же барахло могло быть чем угодно: штука, похожая на обычную отвертку с треугольными лезвиями и гибкой ручкой, железки, напоминающие гаечные ключи, но сделанные из какого-то мягкого металла, приборы, очень похожие на электрические тестеры, и инструменты, не похожие ни на что вообще. Демонстрируемые одна за другой, они казались случайным набором, но отлично совмещались друг с другом. А то, как они укладывались в полые углубления ящика, выглядело чудом экономии места. И все это барахло стоило семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов! Мне не давала покоя мысль, что если бы я остался с Шери, то сейчас мог бы быть одним из держателей акций.

Или одним из трупов.

Я зашел к Кларе и пробыл там недолго, но ее не оказалось дома. Это было не ее время сеансов у психотерапевта. Но, с другой стороны, я давно не знал расписания Клары. Она отыскала другого ребенка, у которого мать была занята, – маленькую черную девочку четырех лет. Мать ее работала астрофизиком, а отец – экзобиологом. А чем еще занимается Клара, я не знал.

Я вернулся в свою комнату и вовремя. Ко мне заглянула Луиза Форхенд и, спросив разрешения, вошла.

– Боб, – сказала она напористо, – ты слышал о большой премии за опасность?

Я пригласил ее сесть.

– Я? Нет. Не слышал.

Ее бледное лицо было напряжено, почему, я не знал.

– Я подумала, может, ты что-нибудь знаешь. Например, от Дэйна Мечникова. Я знаю, ты с ним часто встречаешься, и видела, как он в аудитории разговаривал с Кларой. – Я не ответил, потому что не совсем понимал, что ей нужно. – Говорят, ожидается опасный рейс с большой научной премией. И я бы очень хотела на него записаться.

Я обнял ее рукой.

– В чем дело, Луиза?

– Виллу объявили погибшей. – Луиза заплакала. Я держал ее за плечи, давая возможность выплакаться. Я утешил бы ее, если бы знал чем, но как ее можно было утешить? Немного погодя я встал и начал рыться в поисках травки, оставленной Кларой несколько дней назад. Отыскав, я прикурил и дал ей.

Луиза глубоко затянулась и задержала дыхание. Потом выпустила дым.

– Она умерла, Боб, – тихо проговорила Луиза. Теперь она больше не плакала и казалась успокоившейся. Даже мышцы на спине и шее расслабились, и Луиза поникла.

– Может, она еще вернется, Лу.

Она покачала головой.

– Нет. Корпорация объявила ее корабль пропавшим. Он еще может вернуться. Но Вилла мертва. Их последние запасы продовольствия должны были кончиться две недели назад. – Она некоторое время смотрела в пространство, потом вздохнула и приподнялась, чтобы сделать еще затяжку. – Я бы хотела, чтобы Сесс был здесь, – сказала она, откидываясь назад и потягиваясь. Я почувствовал, как у меня под рукой играют ее мышцы.

Травка уже начинала на нее действовать. На меня тоже. Это была не дешевая травка, какая растет меж ивами. Клара купила настоящую марихуану у одного из парней с американского крейсера. Эта травка растет на склонах Везувия, между рядами виноградных лоз, из которых делают вино «Лакриме Кристи».

Луиза повернулась ко мне и зарылась подбородком в мою шею.

– Я очень люблю свою семью, – спокойно сказала она. – Я бы хотела, чтобы нам тут повезло. Нам очень нужна удача.

– Тише, милая, – проговорил я, погружаясь носом в ее волосы.

Так от волос к уху, от уха к губам, шаг за шагом мы занялись сексом, спокойно, мягко, неторопливо. Это очень успокаивало. Луиза была умелой, восприимчивой и покорной. После нескольких месяцев буйных пароксизмов с Кларой это походило на возвращение домой к маме на куриный супчик. В конце она улыбнулась, поцеловала меня и отвернулась.

Луиза лежала очень тихо, не было слышно даже дыхания. И только когда рука у меня стала влажной, я понял, что она снова плачет.

– Прости, Боб, – прошептала она, когда я снова начал успокаивать ее. – Просто нам никогда не везло. Иногда я могу жить, понимая это, а иногда просто не в состоянии. Сегодня один из таких плохих дней.

– Переживешь.

– Не думаю. Я больше ни во что не верю.

– Но сюда ты ведь попала? А это везение.

Она повернулась ко мне лицом, внимательно вгляделась в меня, но ничего не сказала.

– Миллионы людей отдали бы свое левое яичко, лишь бы попасть сюда, – продолжил я.

– Боб… – медленно проговорила она и смолкла. Я начал что-то объяснять, но Луиза закрыла мне рот ладонью. – Боб, ты знаешь, как мы сюда попали?

– Конечно. Сесс продал воздушную лодку.

– Мы продали не только ее. Лодка дала нам немного больше ста тысяч долларов. Этого не хватало даже для одного билета. Деньги мы получили от Хэта.

– Твоего сына? Который умер?

– У него была опухоль мозга, – принялась рассказывать Луиза. – Ее обнаружили вовремя, ну, почти вовремя. Она была вполне операбельна. Хэт мог бы жить. Ну, не знаю, лет десять, наверно. Но, конечно, не совсем нормально. У него были затронуты речевые центры и мышечный контроль. Но он мог бы жить и сейчас. Только… – Она потерлась лицом о мою руку, но сдержалась и не заплакала. – Он не хотел, чтобы мы тратили деньги на его Временную медицину. Нам удалось бы заплатить за операцию, и мы снова остались бы ни с чем. И тогда он продал себя, Боб. Продал все органы. Больше, чем левое яичко. Всего. Органы высшего качества, принадлежавшие двадцатидвухлетнему мужчине нордического типа, очень дорогие. Он подписал договор, и его… усыпили. Сейчас части Хэта в десятке людей. Все продали для трансплантации, и мы получили деньги. Почти миллион долларов. Вот так мы и попали сюда. У нас даже немного осталось на прожитье. Вот откуда наша удача, Боб.

– Прости, – сказал я.

– За что? Нам просто не везет, Боб. Хэт умер. Вилла погибла. Бог знает, где мой муж и наш последний ребенок. А я здесь, Боб, и почти все время тоже хочу умереть.

Я оставил ее спать в своей постели и побрел в Центральный парк. Оттуда я позвонил Кларе, но ее не было дома, и я оставил сообщение, где меня можно найти. В парке я провел около часа, лежа на спине и глядя на зреющие ягоды шелковицы. Поблизости никого не было, кроме нескольких туристов, забежавших ненадолго до отлета корабля. Я не обратил на них внимания, не заметил даже, когда они ушли. Мне было искренне жаль Луизу, жаль всех Форхендов, но особенно мне было жаль себя. Им сильно не везло, но то, чего не хватало мне, причиняло гораздо большую боль. У меня не хватало смелости пуститься на поиски собственной удачи.

Больные общества выплевывают из себя авантюристов, как зернышки винограда. Но сами косточки мало что могут сказать об этом. Вероятно, так обстояло дело с моряками Колумба или теми пионерами, которые вели свои крытые повозки через территорию команчей. Они, должно быть, ужасно боялись, как и я, но у них просто не было выбора. Как и у меня. Но, Боже, как мне было страшно…

Неожиданно я услышал голоса: детский и легкий смех Клары. Я сел.

– Привет, Боб, – поприветствовала она, остановившись рядом и положив руку на голову маленькой чернокожей девочки с пшеничными волосами. – Это Вэтти.

– Здравствуй, Вэтти.

Голос мой звучал странно, даже я это заметил. Клара взглянула внимательнее и спросила:

– В чем дело?

Я не мог ответить одной фразой, поэтому выбрал только часть ответа.

– Виллу Форхенд объявили мертвой.

Клара молча кивнула, а Вэтти вдруг пропищала:

– Пожалуйста, Клара, брось мне мячик. – Клара бросила мяч, поймала, затем бросила снова. Все это происходило в ритме адажио Врат.

– Луиза хочет вылететь в рейс с премией за опасность, – проговорил я. – Думаю, она желает, чтобы я… чтобы мы летели с ней.

– Да?

– Как ты? Дэйн что-нибудь предлагал тебе?

– Нет. Я не видела Дэйна… не знаю сколько времени. Он улетел сегодня утром на одноместном.

– Даже без прощальной вечеринки? – Я был сильно удивлен, а Клара почему-то поджала губы.

– Эй, мистер! Ловите! – крикнула девочка. Она бросила мяч, и он полетел, как воздушный шар, к причальной мачте. Мяч плыл по воздуху медленно, но все равно я его упустил. Мозг мой был занят чем-то другим. Не сосредоточиваясь, я бросил мяч обратно.

Минуту спустя Клара засобиралась домой.

– Боб? Прости. У меня плохое настроение.

– Да, – рассеянно откликнулся я, при этом мой мозг продолжал работать над серьезной задачей.

– У нас было нелегкое время, Боб, – немного виновато проговорила Клара. – Не хочу быть раздражительной с тобой. Я… я кое-что тебе принесла.

Я оглянулся, она взяла мою руку и что-то положила в нее. Это был браслет из хичи-металла, отличительный знак побывавшего в полете. Стоила такая игрушка не менее пятисот долларов. Я не мог позволить себе купить такой. Я смотрел на него, стараясь придумать, что ей ответить.

– Боб?

– Что?

Голос ее прозвучал раздраженно.

– В таких случаях полагается говорить спасибо.

– А еще полагается правдиво отвечать на вопросы. Например, не врать, что не видела Дэйна Мечникова, если провела с ним всю ночь.

– Ты шпионил за мной! – вспыхнула Клара.

– Ты солгала мне.

– Боб! Я тебе не принадлежу. Дэйн человек и друг.

– Друг! – рявкнул я и закрыл голову руками.

Мечников мог быть кем угодно, только не другом. От одной мысли, что Клара занималась с ним любовью, у меня в паху все переворачивалось. Мне это ощущение не понравилось, потому что я не смог определить его. Это не было гневом или ревностью. Какой-то компонент этого омерзительного чувства оставался неприлично закрытым. И почти завывая, я сказал, понимая, что это нелогично:

– Я тебя с ним познакомил!

– Это не дает тебе права предъявлять мне претензии! Ну, хорошо, – ответила Клара, – может, я и была с ним в постели несколько раз. Это не меняет моих чувств к тебе.

– Это меняет мое чувство к тебе, Клара.

Она недоумевающе посмотрела на меня.

– И ты смеешь это говорить?! Да ты сам насквозь пропах косметикой и потом какой-то дешевой шлюхи!

Она застала меня врасплох.

– Не дешевой, – отвернувшись, ответил я. – Просто я утешал человека, которому больно.

Клара демонически расхохоталась, и смех ее прозвучал очень неприятно. За ним слышался настоящий гнев.

– Луиза Форхенд? Она и сюда пролезла.

Маленькая девочка держала мяч и во все глаза смотрела на нас. Я видел, что она напугана и не знает, что делать.

– Клара, я не позволю тебе делать из меня дурака, – едва сдерживая гнев, тихо проговорил я.

– Все понятно! – с отвращением воскликнула она и повернулась, чтобы уйти. Я протянул к ней руку, но она всхлипнула и изо всех сил ударила меня. Удар пришелся в плечо. Это была ее ошибка.

Это всегда является ошибкой. И дело здесь не в рациональности отношений или оправдании, дело в сигнале. Это был неверный сигнал. Волки не убивают друг друга, потому что младший и более слабый подчиняется сам. Он ложится на спину, подставляет горло и машет лапами, показывая, что он побежден. Если бы не этот ритуал, волков бы не осталось вообще.

Почему-то мужчины обычно не убивают женщин и не забивают их насмерть. Не могут побороть в себе инстинкт сильного. Как бы страстно ему ни хотелось ударить ее, внутренние механизмы сдерживают. Но если женщина допускает ошибку и подает другой сигнал, то есть нарушает этот закон первой…

Я ударил ее изо всех сил пять раз – по лицу, по груди, по животу. Клара с плачем упала. Я наклонился, поднял ее голову и абсолютно хладнокровно ударил еще дважды. Это напоминало какой-то языческий танец, поставленный на сцене жизни самим Господом Богом. Все выглядело идеально срежиссированным и в то же время абсолютно неизбежным. Я лишь чувствовал, что дышу так тяжело, будто взобрался на гору бегом. Кровь шумела у меня в ушах, а глаза затянуло кровавой дымкой.

Наконец я услышал далекий детский плач. Оглянувшись, я увидел девочку, Вэтти. Она смотрела на меня с широко раскрытым ртом, а по ее широким, пурпурно-черным щекам катились крупные слезы.

Я подался вперед, чтобы подойти к ребенку и успокоить его, но Вэтти закричала и побежала за подпорки виноградника.

Я снова повернулся к Кларе, которая уже села и, не глядя на меня, прикрыла рот ладонью. Она отняла руку и на что-то посмотрела – зуб.

Я ничего не сказал. Просто не знал, что в таких случаях следует говорить, и по правде говоря, ни о чем не думал. Взглянув на Клару, я как-то судорожно махнул рукой, повернулся и ушел.

Не помню, что я делал последующие несколько часов. Знаю, что не спал, хотя физически был крайне истощен. Некоторое время я просидел в своей комнате. Потом опять вышел. Помню, с кем-то долго говорил – кажется, это был турист с Венеры. Я рассказал ему, как удивительно интересно и возбуждающе быть старателем. Затем я что-то ел в столовой. И все время думал. В тот момент мне до боли в сердце хотелось убить Клару. Во мне накопилось невообразимое количество ярости, а я даже не подозревал об этом, пока она не спустила курок.

Не знаю, простит ли Клара меня когда-нибудь. Я не был уверен в этом и даже не был уверен, что хочу этого. Я не мог представить себе, чтобы мы снова стали любовниками. Но наконец я понял, что хочу извиниться.

ОТНОСИТЕЛЬНО НЕЙТРОННЫХ ЗВЕЗД

Доктор Азменион: Перед вами звезда, которая сожгла все свое горючее. Она коллапсирует. Когда говорю «коллапсирует», я хочу сказать, что она сжимается очень сильно. Начинается все с шара размером, например, с наше Солнце, а заканчивается мячом диаметром в десять километров. Это очень плотное вещество.

Сузи, если бы ваш нос был сделан из него, он весил бы больше, чем все Врата.

В: Может, даже больше вас, Дэнни?

Доктор Азменион: Не шутите на занятии. Учитель чувствителен. Хорошие качественные наблюдения из окрестностей нейтронной звезды стоят многого, но я не советую вам использовать для их получения шлюпку. Вам нужно находиться в бронированном пятиместнике, и он не должен подходить ближе, чем на одну десятую астрономической единицы. Оттуда и наблюдайте. Вероятно, возможно подойти и поближе, но очень сильно действуют гравитационные ножницы. Видите ли, практически это точечный источник. Невероятно крутой гравитационный градиент. Больший только, если вы окажетесь возле черной дыры, Боже избави.

ОТНОСИТЕЛЬНО МОЛИТВЕННЫХ ВЕЕРОВ

В: Вы нам ничего не говорили о молитвенных веерах хичи, а из всех артефактов мы их видим чаще всего.

Профессор Хеграмет: Что вы хотите услышать, Сузи?

В: Я знаю, как они выглядят. Нечто вроде свернутого конуса из хрусталя. Если правильно взять и нажать пальцем, он раскрывается как веер.

Профессор Хеграмет: Это все, что знаю и я. Их анализировали, как и огненные жемчужины, и кровавые алмазы. Но не спрашивайте меня, для чего они предназначены. Не думаю, чтобы хичи обмахивались ими, и не думаю, что над ними молились. Так их назвали торговцы новостями. Хичи оставляли их повсюду, хотя все остальное убирали. Вероятно, у них была для этого причина. Но я понятия не имею, что это за причина. Если когда-нибудь узнаю, обязательно скажу вам.

ОТЧЕТ КОРПОРАЦИИ. ОРБИТА 37

Всего за этот период вернулось из полетов 74 корабля с общим составом экипажа 216 человек.

20 кораблей были признаны пропавшими, общий состав экипажа 54 человека. Вдобавок 19 членов экипажа были убиты или умерли от ран, хотя корабли вернулись. Три вернувшихся корабля настолько повреждены, что восстановление их невозможно.

Совершено 19 посадок. На пяти открытых планетах имеется жизнь на микроскопическом или более высоком уровне. На одной из них имеется растительность и животная жизнь, но не обладающая разумом.

Артефакты. Добавочные образцы уже известного оборудования хичи. Никаких артефактов из других источников. Не открыто ранее неизвестных артефактов хичи.

Образцы. Химические и минеральные, 145. Ни одного образца, пригодного для дальнейшей эксплуатации. Живая органика – 31 образец. Три образца признаны опасными и уничтожены в космосе. Ни одного образца с эксплуатационной ценностью.

Научная премия за период – 8 754 500 долларов.

Другие премии за период, включая проценты, – 357 856 000 долларов. Премии и проценты за новые открытия за период, помимо научных премий, – 0.

Персонал, не участвовавший в полетах на период отчета, – 151. Утратили пригодность к работе – 75, включая двоих в обучении на шлюпке. Непригодные по состоянию здоровья на конец периода – 84. Общие потери – 310.

Новый персонал, прибывший за период, – 410. Вернулось к исполнению обязанностей – 66. Общий рост за период – 481. Абсолютный прирост персонала – 171.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Мне нужна ваша храбрость, чтобы отправиться

за полумиллионной премией. Не просите меня.

Прикажите мне. 87–299.

Публичный аукцион имущества невернувшихся

старателей. Район Корпорации, линия Чарли Девять.

Завтра, 13.00–17.00.

Ваши долги выплачены, когда вы достигаете единства.

Он/Она есть хичи, и Он/Она прощает.

Церковь Чудесного Мотоцикла. 88–344.

Моносексуалы только для взаимной симпатии.

Без прикосновений. 87–913.

ОТНОСИТЕЛЬНО МЕТАЛЛУРГИИ

В: Я слышал сообщение, что металл хичи анализировался Национальным бюро стандартов…

Профессор Хеграмет: Нет, вы не могли этого слышать, Тетцу.

В: Но это было на ПВ…

Профессор Хеграмет: Нет. Вы видели сообщение о том, что Бюро стандартов дало количественную оценку металла хичи, а не анализ. Только описание: растяжимость, сопротивление на разрыв, температура плавления и так далее.

В: Не понимаю разницы.

Профессор Хеграмет: Да. Конечно, не понимаете, Тетцу. Мы видим, на что этот металл способен. Но мы не знаем, что это такое.

В: Он светится?

Профессор Хеграмет: Да, он светится. Испускает свет. Настолько яркий, что другой источник освещения не требуется – его приходится закрывать, если нужна темнота. И светится так по крайней мере полмиллиона лет. Откуда энергия? Бюро утверждает, что в металле есть постурановые элементы, и вероятно, они и дают излучение. Но мы не знаем, что это такое. Есть также что-то похожее на изотоп меди. Но у меди вообще нет устойчивых изотопов. Во всяком случае, до сих пор не было. Так что Бюро просто дает физические параметры этого света до восьмого или девятого знака. Но в сообщении не говорится, почему так происходит.

Но ее в ее квартире не оказалось. Не было никого, кроме молодой полной чернокожей женщины с трагическим выражением лица, которая медленно разбирала вещи. Когда я спросил о Кларе, она начала плакать.

– Она улетела, – всхлипывая, сообщила женщина.

– Улетела?

– О, она выглядела ужасно. Кто-то, должно быть, сильно избил ее! Она привела Вэтти и сказала, что больше не может о ней заботиться. Отдала мне всю свою одежду… но что я буду делать с Вэтти? Ведь я работаю.

– Куда улетела?

Женщина подняла голову.

– Назад на Венеру. На корабле. Он вылетел час назад.

Больше в тот день я ни с кем не разговаривал. Я кое-как умудрился уснуть один в своей постели. Встав, я собрал все свое имущество: одежду, голодиски, шахматы, ручные часы. Браслет хичи, который подарила мне Клара. Затем я пошел и все продал, а потом снял со счета все оставшиеся деньги. Всего набралось у меня четырнадцать сотен долларов с небольшим. С этой суммой я отправился в казино и все деньги поставил в рулетку на номер 31.

Металлический шарик вертелся долго и медленно. Наконец он остановился – зеленый цвет, ноль. Проиграв все до цента, я двинулся на контрольный пункт, где записываются на рейсы. Там я вызвался лететь на первом же одноместном корабле. Спустя двадцать четыре часа я был в космосе.

– Что вы на самом деле испытываете к Дэйну, Боб? – спросил Зигфрид.

– Что я могу к нему испытывать? Он соблазнил мою девушку.

– Какое старомодное выражение, Боб. И ведь это произошло очень давно.

– Ну и что? – Мне приходит в голову, что Зигфрид поступает нечестно. Он устанавливает правила игры, но сам не играет по ним. И я возмущенно восклицаю: – Кончай, Зигфрид! Конечно, это случилось давно, но для меня недавно, поэтому я никак не могу выбраться из этого. У меня в голове все совершенно свежо. Разве не этим ты должен заниматься? Вытаскивать на поверхность сгнивший хлам, чтобы я мог выбросить его и больше не мучиться?

– Мне все же хотелось бы знать, почему вы считаете те далекие события совсем свежими, Боб.

– Боже, Зигфрид! – Похоже, у моего Зигфрида наступил один из периодов интеллектуальной деградации. Я подозреваю, что он не может справиться с новой информацией. Если подумать, Зигфрид всего лишь компьютер и не способен делать ничего, на что не запрограммирован. В основном Зигфрид реагирует на ключевые слова, разумеется, обращая некоторое внимание и на их значение. А что касается оттенков, выражаемых голосом, их он определяет по сенсорам и по натяжению ремней, которые дают ему представление о степени моей мышечной активности.

– Если бы ты был человеком, а не машиной, ты бы понял, – говорю я ему.

– Может быть, Боб.

Чтобы вернуть его на правильную дорогу, я все же снисхожу до разговора о Дэйне.

– Это действительно случилось очень давно. Не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь.

– Я хочу разрешить противоречие, которое улавливаю в ваших словах. Вы утверждали, что не реагировали на то, что у вашей подруги Клары были интимные отношения с другими мужчинами. Почему же для вас так важно, что у нее они были с Дэйном?

– Дэйн неправильно обращался с ней! – И, добрый Боже, это была чистейшая правда. Он оставил ее застрявшей, как муху в янтаре.

– Это из-за того, как он обращался с Кларой? Или из-за чего-то, что произошло между Дэйном и вами, Боб?

– Никогда! Никогда ничего не было между Дэйном и мной!

– Вы сказали, что он бисексуал, Боб. А как ваш полет с ним?

– У него для забав было еще двое мужчин. Не я, парень, не я, клянусь! Не я! Ох, – говорю я, стараясь успокоиться, чтобы проявлять только слабый интерес к этой глупейшей теме. – Разумеется, он раз или два подступал ко мне. Но я ему сказал, что это не в моем стиле.

– В вашем голосе, Боб, – замечает он, – отражается больше гнева, чем в словах.

– Будь ты проклят, Зигфрид! – На этот раз я сержусь по-настоящему, признаю. От негодования я едва могу говорить. – Не приставай ко мне со своими нелепыми обвинениями, Зигфрид. Конечно, я позволил ему раз или два обнять меня. Но не больше. Ничего серьезного так и не произошло. Просто я оскорблялся, чтобы провести время. Честно говоря, он мне нравился. Рослый красивый парень. Иногда становится одиноко, особенно когда… что это?

Зигфрид издает звук, как будто откашливается. Так он прерывает, не прерывая.

– Что вы сказали, Боб?

– Что? Когда?

– Когда говорили, что между вами ничего серьезного не было.

– Боже, не знаю, что я сказал. Ничего серьезного не было, вот и все. Я просто забавлялся, чтобы провести время.

– В первый раз вы не использовали слово «забавлялся», Боб.

– Нет? А какое слово я использовал?

– Вы сказали «я оскорблялся», Боб.

Я насторожился. В этот момент я чувствовал себя так, будто неожиданно обмочился или обнаружил, что у меня расстегнута ширинка.

– Что значит «оскорблялся», Боб?

– Послушай, – смеясь, отвечаю я, поскольку на меня это подействовало несколько отрезвляюще, – настоящая фрейдистская оговорка, правда? Вы, парни, очень внимательны. Мои поздравления твоим программистам.

Зигфрид не отвечает на мое вежливое замечание. Он ждет, чтобы я немного потомился.

– Хорошо. – Я чувствую себя очень открытым и уязвимым, словно живу одним моментом, который, впрочем, длится вечно, как у Клары, застрявшей в мгновенном и бесконечном падении.

ОТНОСИТЕЛЬНО

ЕСТЕСТВЕННОЙ СРЕДЫ ОБИТАНИЯ ХИЧИ

В: Знает ли кто-нибудь, как выглядел стол хичи или любой хозяйственный предмет?

Профессор Хеграмет: Мы даже не знаем, как выглядел дом хичи. Не нашли ни одного. Только туннели. Как ветвящиеся шахты с отверстиями, ведущими в комнаты. Они любили большие помещения в форме веретена, заостренные с обоих концов. Здесь есть одно такое, два находятся на Венере. Вероятно, остатки еще одного есть на планете Пегги.

В: Я знаю, какова премия за открытие разумной жизни, но какова премия за открытие самих хичи?

Профессор Хеграмет: Вы только найдите одного. А потом называйте свою цену.

Зигфрид негромко говорит:

– Боб. Когда вы мастурбировали, у вас бывали фантазии о Дэйне?

– Я это ненавидел, – отвечаю я, но Зигфрид ждет продолжения этой ужасной исповеди, и я добавляю: – Ненавидел себя за это. Точнее, не ненавидел. Скорее презирал. Бедный, отвратительный сукин сын, я с вывертами трепал свою плоть и думал о том, как переспать с любовником своей девушки.

Зигфрид ждет еще немного, а потом замечает:

– Мне кажется, вы хотите плакать, Боб.

Он прав, но я ничего не отвечаю.

– Хотите поплакать? – приглашает он.

– Мне этого хотелось бы.

– Тогда почему бы вам не поплакать, Боб?

– Я бы хотел, – глядя в потолок, произношу я. – Но к несчастью, не знаю, как это делается.

Я поворачивался, собираясь уснуть, когда заметил, что цвета на курсовой системе хичи меняются. Шел пятьдесят пятый день полета, двадцать седьмой после поворотного пункта. Все пятьдесят пять дней цвета были розовые по всей панели. Теперь появились чисто белые участки, и они все росли и сливались.

Я прибывал. Что бы меня там ни ожидало, я прибывал.

Мой маленький корабль – этот вонючий скучный гроб, о стены которого я бился почти два месяца башкой, в котором разговаривал сам с собой, играл сам с собой в карты, мертвецки уставал от себя – шел со скоростью меньше световой. Я всмотрелся в видовой экран, который теперь находился «внизу», потому что моя скорость уменьшалась, и ничего необычного не увидел. Да, звезда. Передо мной было много звезд, и рисунок их казался мне совершенно незнаком. С полдюжины голубых – от яркого до болезненно яркого, одна красная, более интересная своим оттенком, чем светимостью. Гневный красный уголь светил не ярче Марса, видимого с Земли, но цвет был более насыщенным и неприятным.

Я заставил себя заинтересоваться. Это было нелегко. После двух месяцев отрицания всего окружающего – оно либо наскучило, либо угрожало сумасшествием – трудно было переключиться на другое настроение.

Я включил сферический сканер, и корабль начал поворачиваться, подставляя под анализаторы разные участки неба. И почти тут же ко мне вернулся сильный совсем близкий сигнал.

Пятьдесят пять дней скуки и истощения мгновенно забылись. Что-то очень значительное и предельно доступное находилось где-то рядом. Я забыл, что совсем недавно хотел спать. Сосредоточившись, я скорчился у экрана, держась за него руками и ногами, и вдруг увидел, как на экране показался какой-то прямоугольный объект. Он все время увеличивался в размерах. Это был чистый металл хичи! Форма неправильная, с круглыми утолщениями на плоских сторонах.

По мере приближения к объекту количество адреналина у меня в крови стремительно увеличивалось, перед глазами заплясали сахарные леденцы. Я с трудом заставил себя заняться сканером. У меня не было никаких сомнений, я обнаружил нечто очень значительное. Вопрос был в том, насколько оно значительное. Может, это что-то совершенно исключительное! Вдруг в моем распоряжении оказалась целая новая планета Пегги и доход в миллионы долларов ежегодно на всю оставшуюся жизнь! А может, только пустой корпус. Возможно – об этом говорит прямоугольная форма, – это по-настоящему большой корабль хичи, в который можно войти и лететь куда угодно, везя с собой тысячу человек и миллион тонн груза! Все возможно, и даже если я преувеличиваю значение находки, если мои ожидания не оправдаются и это всего лишь пустой корпус корабля, достаточно одной вещицы внутри него, всего одной безделушки, одного прибора, одной штуковины, какую никто раньше не находил, но которую можно разобрать и заставить действовать на Земле…

Я споткнулся и разбил костяшки пальцев о спираль, которая светилась теперь мягким золотистым светом. Посасывая кровь, я вдруг понял, что корабль продолжает движение.

Но он не должен был двигаться! Корабль не запрограммирован для этого. Он должен вынырнуть на орбите и висеть там, дожидаясь, пока я поразмыслю и приму решение.

Пребывая в необыкновенном смятении, я осмотрелся. Прямоугольный корпус объекта находился точно в середине экрана и оставался на месте. Мой одноместник прекратил автоматическое сферическое сканирование. Я с опозданием услышал рев двигателей шлюпки. Именно они меня и двигали, отчего корабль направлялся прямо к прямоугольнику.

А над сиденьем пилота горел зеленый свет. Но это было неправильно! Зеленый свет был установлен на Вратах людьми. Он не имел никакого отношения к хичи. Это было обычное старое радио, и кто-то по нему меня вызывал. Но кто? Кто мог находиться рядом с моим совершенно новым открытием?

Я включил установку РСМ – радиопереговоры между судами – и закричал:

– Алло!

Послышался невнятный ответ. Я его не понял, потому что ответили на каком-то иностранном, похоже, на китайском. Но говорил явно человек.

– Говорите по-английски! – закричал я. – Кто говорит?

– А вы кто? – после непродолжительной паузы спросил голос.

– Меня зовут Боб Броудхед, – выпалил я.

– Броудхед? – В динамике что-то зашуршало, раздалось несколько голосов, а затем снова ко мне обратились по-английски: – В наших документах нет никакого старателя по имени Броудхед. Вы с Афродиты?

– А что такое Афродита?

– О Боже! Кто вы? Послушайте, это контроль Врат-2, и у нас нет времени на розыгрыши. Назовитесь!

– Врата-2?!

Я выключил радио, лег в гамак и долго смотрел, как плита вырастает все больше и больше. Я не обращал внимания на требовательный зеленый свет. Врата-2? Как все это нелепо! Если бы я хотел попасть на Врата-2, я отправился бы обычным курсом и платил бы проценты за все найденное. Летел бы как турист по стократно проверенному маршруту. Я не сделал этого. Я взял никем не испытанный курс на свой страх и риск и получил сполна. Все эти пятьдесят дней полета я испытывал отчаяние и ужас. Это было несправедливо!

Я почти потерял голову. Бросился к селектору курса и наобум повернул колеса, потому что не мог принять свою неудачу. Я просто обязан был что-нибудь отыскать и не должен находить всем давно известное, без всякой премии.

Но то, что я сотворил, вызвало еще большие неприятности. Панель осветилась ослепительной желтой вспышкой. И затем все огни погасли. Прекратился шум моторов шлюпки. Сразу исчезло ощущение движения. Корабль сделался мертвым, как астероид. Ничего не двигалось. Ничего не работало, не функционировала даже система охлаждения.

К тому времени как Врата-2 выслали мне на выручку корабль, я потерял сознание от теплового удара – температура в корабле повысилась до 75 градусов по Цельсию.

На Вратах климат горячий и влажный. На Вратах-2 так холодно, что мне пришлось занимать куртку, перчатки и теплое нижнее белье. У Врат-2 почему-то привкус ржавой стали. Если Врата ярко освещены, на них много шума и людей, то на Вратах-2 почти безжизненно, и кроме меня там обретались всего семь человек. Хичи оставили Врата-2 незаконченными. Некоторые туннели в астероиде кончались глухими тупиками, да и число их равнялось всего нескольким десяткам. Никто не сажал здесь растительность, и весь воздух получали химическим путем. Парциальное давление кислорода ниже 150 миллибар, а остальную часть атмосферы составляет азотно-гелиевая смесь. Давление на Вратах-2 не превышало половины нормального земного, голоса в такой атмосфере звучат высоко, и первые несколько часов у меня перехватывало дыхание.

Человек, который помог мне выбраться из шлюпки и укутал от холода в свою куртку, оказался смуглым рослым марсианояпонцем по имени Норио Итуно. Он уложил меня в свою постель, напоил горячим питьем и дал отдохнуть с час. Я задремал, а когда проснулся, он сидел рядом и разглядывал меня с неподдельным интересом и уважением. Уважение относилось к старателю, который прикончил корабль стоимостью в пять миллионов долларов. А интерес – к идиоту, который это сделал.

– Мне кажется, у меня неприятности, – сказал я.

– Пожалуй, да, – согласился он. – Корабль мертв. Никогда раньше не видел ничего подобного.

– Я не знал, что корабль хичи может так умереть.

Он пожал плечами.

– Вы сделали кое-что оригинальное, Броудхед. Как вы себя чувствуете? – Я сел, собираясь ему ответить, и он кивнул. – Мы сейчас очень заняты. Вам придется несколько часов самому заботиться о себе, если сможете. Договорились? Потом я устрою для вас вечеринку.

– Вечеринка! – Вот уж о чем я совсем не думал. – За что?

– Не каждый день встречаешь такого, как вы! – восхищенно проговорил он и оставил меня наедине с моими мыслями.

Мысли мои мне не понравились, и немного погодя я встал, надел перчатки, застегнул куртку и начал осматриваться. Знакомство с Вратами-2 продолжалось недолго. Особенно смотреть здесь было нечего. С нижних уровней доносились звуки какой-то деятельности, но эхо в кривых коридорах распространялось странно, и я никого не встретил. На Вратах-2 не бывает туристов, поэтому здесь нет ночного клуба и казино, нет ресторанов… я не смог найти даже туалета.

Прошло какое-то время, и вопрос о сортире приобретал для меня все большую актуальность. Я рассудил, что что-то в этом роде должно быть поблизости от комнаты Итуно, и вернулся назад, но это не помогло. Вдоль коридоров был ряд помещений, и все они не были закончены. В них никто не жил и, естественно, никто не позаботился о канализации. Это был не лучший мой день.

Найдя наконец туалет, я минут десять гадал, как он смывается, и оставил бы его неприлично грязным, если бы не услышал снаружи чьи-то шаги. В ожидании очереди там стояла полная женщина небольшого роста.

– Не знаю, как смыть, – извинился я.

Она критически осмотрела меня с головы до ног.

– Вы Броудхед, – безапелляционно заявила она и добавила: – Почему вы не отправляетесь на Афродиту?

– А что такое Афродита… нет, погодите. Сначала как смывается эта штука? А потом об Афродите.

Она указала на едва заметную кнопку на краю двери. Я считал ее включателем света. Когда я коснулся кнопки, дно глубокого сосуда без единого шва начало светиться, и через десять секунд на нем остался лишь пепел, а потом испарился и он.

– Подождите меня, – приказала она, скрываясь внутри. Когда же она вышла, то сказала: – Афродита – это деньги, Броудхед. А вам они понадобятся.

Я позволил ей взять меня за руку и куда-то повести. Я начинал понимать, что Афродита – это планета. Совсем новая планета, которую открыл корабль с Врат-2 всего сорок дней назад. Большая планета.

– Конечно, придется заплатить проценты, – на ходу проговорила она. – И пока что там ничего особенного не нашли, обычные отбросы хичи. Но на Афродите нужно обследовать тысячи квадратных миль, а первая группа старателей с Врат явится только через несколько месяцев. Мы послали сообщение только сорок дней назад. У вас есть опыт работы на горячих планетах?

– Опыт работы на горячих планетах?

– Вам приходилось бывать на горячих планетах? – опускаясь в шахту, пояснила она вопрос.

– Нет. Кстати, у меня вообще никакого опыта нет. Один полет. Пустой. Я даже не высаживался.

– Жаль, – сказала она. – Впрочем, особенно тут нечему учиться. Вы знаете, на что похожа Венера? Афродита лишь немного хуже. Звезда у нее очень горячая, и под прямое освещение попадать нельзя. Но туннели хичи под поверхностью. Если найдете, забирайтесь туда.

– А каковы шансы что-то найти?

– Ну, – задумчиво ответила она, отцепляясь от кабеля и ведя меня по туннелю. – Может, не так уж и велики. В конце концов вы ведь пока ищете на открытой местности. На Венере используют бронированные воздушные лодки и все герметически изолируют, так что там нет никаких проблем. Но здесь они возможны, – признала она и оптимистично добавила: – Но старателей погибает не очень много. Около одного процента.

– А какой процент погибает на Афродите?

– Больше одного. Да, чуть-чуть больше. Приходится пользоваться шлюпкой вашего корабля, а она, конечно, не такая мобильная, особенно на планете вроде Афродиты, с поверхностью, как расплавленная сера. Кстати, ветры там вполне сравнимы с ураганами, это когда они легкие.

– Очаровательно, – без всякого воодушевления проговорил я. – Почему же вы не там?

– Я? Я пилот-перевозчик. Через десять дней, как только все погрузят или кто-нибудь будет возвращаться, я лечу на Врата.

– Я хочу вернуться прямо сейчас.

– Черт возьми, Броудхед! Вы разве не понимаете, в какую попали беду? Вы нарушили правила, изменив установку курса. Вас будут судить.

Я тщательно обдумал это и потом ответил:

– Спасибо, конечно, но я все же рискну.

– Вы не поняли? На Афродите гарантированы находки хичи. Вы можете сделать сотню вылетов и ничего подобного не найти.

– Милая, – как можно душевнее произнес я, – я не в состоянии сделать сотню вылетов. Не знаю, хватит ли у меня духу на один. Мне кажется, что у меня его недостаточно даже для того, чтобы вернуться на Врата. А больше я ничего не знаю.

В целом, я пробыл на Вратах-2 тринадцать дней. Эстер Бегровиц, пилот-перевозчик, все время старалась уговорить меня лететь на Афродиту. Наверное, не хотела, чтобы я занимал место ценного груза на обратном пути на Врата. Остальным было все равно. Все считали меня сумасшедшим. Для Итуно, который был старшим на Вратах-Два, я оказался серьезной проблемой. Технически я попал туда незаконно, за содержание я не заплатил ни полушки, и платить мне было нечем. Он был вполне вправе выбросить меня в космос без костюма. Но Итуно решил проблему по-другому. Он поставил меня на погрузку не самого ценного груза на пятиместный корабль Эстер. В основном это были молитвенные веера и геологические образцы с Афродиты для последующего анализа. Это заняло два дня, а потом он назначил меня старшим мальчиком на побегушках у троих, переделывавших скафандры для исследователей Афродиты. Им приходилось использовать факелы хичи, чтобы хоть немного смягчить металл костюмов, но мне факелы не доверяли. Требуется два года, чтобы обучить человека управлять факелом хичи на близком расстоянии. Мне же позволялось лишь подносить им скафандры и полоски металла хичи, подавать инструменты, бегать за кофе, надевать законченные скафандры и выходить в открытый космос, проверяя, не протекают ли они.

Ни один из них не протекал.

На двенадцатый день с Врат прибыли два пятиместных корабля. Они привезли счастливых оживленных старателей с никому не нужным оборудованием. Известие об Афродите еще не дошло до Врат, и потому новички не знали, что им понадобится. Чисто случайно среди прилетевших оказалась молодая девушка с научным заданием. Она училась у профессора Хеграмета и должна была провести антропометрические наблюдения на Вратах-2. Своей властью Итуно переадресовал ее на Афродиту и объявил о совместной приветственно-прощальной вечеринке. Десять новоприбывших и я превышали количество хозяев. Правда, если хозяева и уступали в количестве, то превзошли всех в объеме выпитого, и вечеринка получилась хорошая. Я чувствовал себя знаменитостью. Новички не могли пройти мимо того факта, что я прикончил корабль хичи, а сам выжил.

Мне было почти жаль улетать… не говоря уже о том, что очень страшно.

Итуно налил мне в стакан на три пальца рисового виски и произнес тост.

– Жаль, что вы улетаете, Броудхед, – сказал он. – Не передумаете? У нас пока больше бронированных кораблей и скафандров, чем старателей, но не знаю, как долго это будет продолжаться. Если передумаете, вернувшись…

– Я не передумаю.

– Банзай! – выпалил он и выпил. – Слушайте, вы, случайно, не знаете старика по имени Бакин?

– Шики? Конечно. Он мой сосед.

– Передайте ему привет, – снова наливая, попросил он. – Отличный парень, вы мне чем-то напомнили его. Я был с ним, когда он потерял ноги. Его зажало в шлюпке, когда нам пришлось сбрасывать груз. Он чуть не умер. К тому времени, как мы его доставили на Врата, он весь распух, и несло от него, как из ада. Нам пришлось отрезать ему ноги. Я сам это сделал.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 3–104, рейс 031В18. Экипаж

Н. Ахойя, Ц. Захарченко, Л. Маркс.

Время до цели 119 дней 4 часа. Позиция не определена. Очевидно, вне галактического скопления, в пылевом облаке. Идентификация внешних галактик сомнительна.

Резюме. Мы не нашли ни следа планеты, артефакта или пригодного для высадки астероида на доступном для сканера расстоянии. Ближайшая звезда – на расстоянии примерно 1,7 светового года. То, что тут ранее находилось, предположительно уничтожено. Системы жизнеобеспечения на обратном пути начали выходить из строя, и Ларри Маркс умер.

Дорогой Голос Врат!

Являетесь ли вы разумным человеком без предрассудков? Докажите это, прочитав мое письмо до конца, прежде чем примете решение о его содержании. На Вратах тринадцать населенных уровней. На каждом из тринадцати общих помещений по тринадцать жильцов – пересчитайте сами. Вы думаете, мое письмо просто глупое суеверие? Тогда сами посмотрите на доказательства. Рейсы 83–20, 84–1 и 84–10 – для чего добавляют эти цифры? – были все объявлены пропавшими в списке 86–13! Корпорация «Врата», проснись! Пусть скептики и ханжи насмехаются. Человеческие жизни зависят от вашей готовности подвергнуться насмешкам. Ничего не мешает исключить ОПАСНЫЕ ЧИСЛА из всех программ. Нужна только храбрость!

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Тенистый широколистник, выращенный вручную

и свернутый. Два доллара сигарета. 87–307.

Нынешнее местонахождение Агосто Т. Агнелли.

Позвоните службе безопасности Врат

для Интерпола. Награда.

Публикация рассказов и стихотворений.

Лучший способ сохранить воспоминания для ваших детей.

Удивительно низкая цена. 87–349.

Есть кто-нибудь из Питтсбурга или Падьюки?

Скучаю по родине. 88–226.

– Да, он отличный парень, – подтвердил я, приканчивая выпивку и протягивая стакан за новой порцией. – Эй. Что значит, я напоминаю вам его?

– Он тоже никак не может решиться, Броудхед. Дело в том, что у него достаточно денег для Полной медицины, но Бакин не может решиться потратить их. Если бы он не занимался ерундой, он мог бы получить ноги и снова вылететь. Но на это ушло бы все его состояние. И если бы ему не повезло, он остался бы просто калекой.

Я поставил стакан. Мне больше не хотелось пить.

– Пока, Итуно, – попрощался я. – Иду спать.

Большую часть обратного пути я писал письма Кларе, не имея представления, сумею ли когда-нибудь отправить их. Больше делать было нечего. Эстер оказалась удивительно сексуальной, что казалось мне странным для такой полной женщины ее возраста. Но наступило время, когда это перестало меня занимать, а со всем тем грузом, которым был забит корабль, больше ни для чего места не оставалось.

Дни проходили совершенно одинаково: секс, письма, сон… и беспокойство. Меня смущало то, что Шики Бакин при его деньгах хотел оставаться калекой. На самом деле меня волновало, почему я сам этого хочу.

– У вас усталый голос, Боб, – бодро говорит Зигфрид фон Психоаналитик.

Что ж, это вполне объяснимо. Уик-энд я провел на Гаваях. У меня часть денег вложена здесь в туристский бизнес, так что мне это почти ничего не стоит. Два прекрасных дня на Большом острове: по утрам встречи с акционерами, а днем с одной из самых красивых девушек островов. До самого вечера мы развлекались с ней на пляже или в катамаране с прозрачным дном, сквозь которое отлично видны спокойно плывущие, дожидающиеся крошек большие манты. Но по возвращении приходилось преодолевать все эти временные зоны, и я чувствовал усталость.

Но только Зигфриду нужно услышать не это. Ваша физическая усталость его не интересует. Его не заботит ваша сломанная нога. Он желает слышать только о том, как во сне вы спали со своей матерью.

Я говорю ему об этом.

– Я устал, да, Зигфрид, но хватит ходить вокруг да около. Давай прямо к эдиповому комплексу – насчет мамы.

– А у вас он есть, Бобби?

– А разве его нет у каждого?

– Хотите поговорить о нем, Бобби?

– Не особенно.

Он ждет, что я еще ему предложу, и я тоже жду. Зигфрид опять поработал, и теперь его кабинет напоминает комнату мальчика сорокалетней давности. Голограмма скрещенных весел на стене. Фальшивое окно с фальшивым видом на горы Монтаны в снежную бурю. Полка с мальчишескими книгами-голограммами: «Том Сойер», «Забытая раса Марса» – остальные названия никак не могу прочесть. Все очень по-домашнему, все напоминает дом, но не мой. Моя комната в детстве была маленькая, узкая, ее почти всю занимал старый диван, на котором я спал.

– Знаете ли вы, о чем хотите говорить, Роб? – мягко прощупывает меня Зигфрид.

– Держу пари, что знаю. – Но потом я неожиданно передумываю. – Нет. Не уверен. – Хотя на самом деле я, конечно, знаю. Мне очень тяжело пришлось по пути назад с Гаваев, очень тяжело. Пятичасовой полет. Половину этого времени я провел в слезах. Забавно. В самолете, летящем на восток, рядом со мной сидела чудесная девушка хапи-хаоле. Я сразу поставил перед собой цель познакомиться с ней получше. И стюардесса была та же, с которой я летел сюда. С ней я тоже познакомился поближе.

Я сидел в салоне первого класса СРС – сверхзвукового реактивного самолета, стюардесса приносила напитки, я болтал со своей хорошенькой соседкой хапи-хаоле. Но как только девушка начинала дремать или уходила в туалет, а стюардесса отворачивалась от меня в другую сторону, меня начинали разрывать молчаливые, ужасные, мучительные рыдания.

Но стоило кому-нибудь взглянуть в мою сторону, и я опять становился тем же улыбающимся, оживленным, богатым господином.

– Не хотите ли поделиться со мной, что вы чувствуете именно в эту секунду, Боб?

– Хотел бы, Зигфрид, если бы знал.

– Вы на самом деле не знаете? Не можете вспомнить, что было в вашей голове только что, когда вы молчали?

– Конечно, могу. – Я некоторое время не решаюсь начать, но потом говорю: – О дьявол, Зигфрид, я просто ждал, чтобы меня утешили. Я кое-что понял накануне, и мне было больно. О, ты не поверишь, как было больно. Я плакал как ребенок.

– Что же вы поняли, Робби?

– Я пытаюсь тебе рассказать. Относительно… ну, отчасти относительно матери. Но также… относительно Дэйна Мечникова. У меня были… были эти…

– Я думаю, вы пытаетесь рассказать что-то о своих фантазиях. У вас же был анальный секс с Мечниковым, Боб? Верно?

– Да. Как ты все хорошо помнишь, Зигфрид. А плакал я о маме. Отчасти…

– Вы уже говорили мне об этом, Боб.

– Верно. – И я закрываюсь.

Зигфрид ждет, и я тоже жду. Вероятно, хочу, чтобы меня еще поуговаривали, и некоторое время спустя Зигфрид идет мне навстречу.

– Посмотрим, не могу ли я вам помочь, Боб, – говорит он. – Какое отношение друг к другу имеют ваши слезы о матери и фантазии об анальном сексе с Дэйном Мечниковым?

Я чувствую, что внутри у меня что-то происходит. Как будто влажное мягкое содержимое груди начинает пузыриться в горле. Я чувствую это по голосу. Он был бы дрожащим и ужасно жалким, если бы я не сдерживал себя. Но я контролирую свой голос, хотя отлично знаю, что подобные вещи утаить от Зигфрида невозможно: он получает информацию от датчиков и может судить о том, что происходит со мной, по напряжению мышц и влажности ладоней.

Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю:

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль а3–77, рейс 036В51. Экипаж

Т. Паррено, Н. Ахойя. Е. Нимкин.

Время до цели 5 дней 14 часов. Позиция – окрестности Альфа Центавра А.

Резюме. Планета земноподобная, покрыта густой растительностью. Цвет растительности преимущественно желтый. Атмосфера очень напоминает смесь хичи. Планета теплая, полярных шапок нет, и средняя температура примерно такая же, как на земном экваторе. Не зарегистрированы ни животная жизнь, ни подписи – метан и прочее. Некоторые растения хищные, они очень медленно передвигаются, переставляя выступающие части лозоподобных отростков, потом подтягиваются и переносят корни. Максимальная измеренная скорость такого передвижения – примерно два километра в час. Никаких артефактов. Паррено и Нимкин высадились и вернулись с образцами растительности, но умерли от токсикодендроноподобной реакции. На их телах образовались огромные волдыри. Начались сильные боли, зуд, они начали задыхаться, вероятно, из-за накопившейся в легких жидкости. Я не принес их на корабль. Не открывал шлюпку. Я отцепил шлюпку и вернулся без нее.

Оценка Корпорации. Обвинения против Н. Ахойя не выдвинуты с учетом его репутации в прошлом.

– Видишь ли, Зигфрид, мама очень любила меня. Я это отлично знал. И даже ты знаешь. Но как подсказывает логика, у нее просто не было выбора. И Фрейд однажды сказал, что ни один мальчик, уверенный в любви своей матери, не вырастает невротиком. Только…

– Пожалуйста, Робби, это не вполне верно, к тому же вы философствуете. Но вам совсем не нужны эти преамбулы. Вы увертываетесь, верно?

В другое время я за это вырвал бы у Зигфрида из металлической коробки его цепи, но на этот раз он правильно оценил мое настроение.

– Хорошо. Но я на самом деле знал, что мама меня любит. Она ничего не могла с этим поделать! Я был ее единственным ребенком. Отец умер – не прочищай горло, Зигфрид, я уже подхожу к главному. Было логически необходимо, чтобы она любила меня, и я понимал это. Никаких сомнений у меня не было, но она об этом никогда не говорила. Ни разу в жизни.

– Вы хотите сказать, что никогда за всю вашу жизнь вы не слышали от нее слов: «Я тебя люблю, сын»?

– Нет! – кричу я, но быстро овладеваю собой. – Во всяком случае, она не говорила мне об этом прямо. Однажды, мне тогда было восемнадцать лет и я спал в соседней комнате, я слышал, как она хвасталась подругам, какой я замечательный ребенок. Что она гордится мной. Не помню, что именно я сделал, за что удостоился награды, но она гордилась мной и любила меня. Она так об этом и сказала… Но не мне.

– Пожалуйста, продолжайте, Боб, – немного погодя попросил Зигфрид.

– Я и продолжаю. Дай мне минутку. Больно! Вероятно, это можно назвать основной болью.

– Пожалуйста, не ставьте себе диагноз, Боб. Просто говорите. Пусть выходит наружу.

– О дерьмо!

Я тянусь за сигаретой и застываю. Это обычно хорошо действует, когда мне туго приходится с Зигфридом, потому что почти всегда вовлекает его в спор, не пытаюсь ли я облегчить напряжение, вместо того чтобы справиться с ним. Но на этот раз я испытываю непреодолимое отвращение к себе, к Зигфриду и даже к своей матери. Я хочу покончить с этим.

– Послушай, Зигфрид, вот как это было. Я очень любил маму и знаю – знал! – что она любит меня. Но мама не очень часто делилась со мной своими чувствами.

Неожиданно я осознаю, что держу в руках сигарету, перекатываю ее в пальцах и даже не зажигаю. Удивительно, но Зигфрид никак не прокомментировал это, и я продолжил свой рассказ:

– Она мне этого не говорила. Но меня мучает не только это. Странно, Зигфрид, но, знаешь, я не могу вспомнить, чтобы она касалась меня. Ну, не совсем, конечно… Иногда она целовала меня на ночь. В макушку. И помню, она рассказывала мне сказки. И всегда была рядом, когда я в ней нуждался. Но…

Мне приходится на мгновение остановиться, чтобы справиться с голосом. Я глубоко вдыхаю, ровно выдыхаю через нос, сосредоточившись на процессе дыхания.

– Но, видишь ли, Зигфрид, – подняв вверх указательный палец, говорю я, предварительно прорепетировав этот монолог. Мне очень нравится ясность и уравновешенность. – Мама не часто дотрагивалась до меня. Кроме тех случаев, когда я болел. А я болел часто. На шахтах все болеют часто: постоянные насморки, болезни кожи. Но я о другом. Мама давала мне все необходимое. Всегда была рядом. Всегда работала и заботилась обо мне в одно и то же время. И когда я заболевал, она…

Немного погодя Зигфрид пытается вернуть меня к утерянной мысли:

– Продолжайте, Робби. Выговоритесь. – Я пытаюсь продолжить, но у меня не получается, и тогда он предлагает: – Просто скажите, как можете. Избавьтесь. Не беспокойтесь о том, пойму ли я или имеет ли это смысл. Просто избавьтесь от слов.

– Ну, она измеряла мне температуру, – объясняю я. – Понимаешь? Совала в меня термометр. И держала меня на животе, знаешь, сколько нужно времени, три минуты. А потом доставала термометр и смотрела на него.

Я едва не воплю. Хочу заорать так, чтобы Зигфрид на какое-то время оглох, но прежде хочу довести дело до конца. Это почти сексуальное ощущение. Как будто принимаешь решение о женщине и не хочешь, чтобы она слишком тебя занимала, но все равно как телок на веревочке идешь вперед. Я пытаюсь справиться с голосом, чтобы он не подвел меня, пока я не закончу. Зигфрид молчит, и немного погодя я нахожу слова:

– Знаешь что, Зигфрид? Наверное, это выглядит забавно. Всю жизнь… сколько прошло с тех пор? Сорок лет? Понимаешь, и тогда, и теперь у меня сумасшедшее представление, что любовь – это когда что-то в тебя вставляют, а потом вытаскивают.

Пока я отсутствовал, на Вратах произошли серьезные изменения. Во-первых, повысили плату за суточное содержание. Таким нехитрым способом Корпорация намеревалась избавиться от прихлебателей вроде Шики и меня. Я уж было рассчитывал на три оплаченные недели, а оказалось, что мне осталось всего десять дней. А во-вторых, появилось много ученых с Земли: астрономов, ксенотехников, математиков, прилетел даже старый профессор Хеграмет. Весь в синяках от старта, он бойко бегал по туннелям.

Но Оценочная комиссия не изменилась, я был приколот к скамье, а моя старая знакомая Эмма объясняла, какой я глупец. На самом деле докладывал мистер Сен, Эмма только переводила. Но мне ее перевод понравился.

– Я предупреждала вас, Броудхед. Вам следовало прислушаться к моим словам. Почему вы изменили установку курса?

– Я уже говорил. Обнаружив, что я на Вратах-2, я просто не мог этого вынести. Хотел отправиться куда-нибудь еще.

– Чрезвычайно глупо с вашей стороны, Броудхед.

Я посмотрел на Сена. Сложив руки на груди, он висел на стене, прицепившись воротником на крюк, и омерзительно улыбался.

– Эмма, – проговорил я, – делайте что хотите, только отцепитесь от меня.

– Я и делаю, что хочу, Броудхед, – радостно ответила Эмма. – Потому что должна это делать. Это моя работа. Вы знали, что менять установку курса запрещено.

– Кем запрещено? Я застрял в том корабле.

– В правилах эксплуатации сказано, что ни в коем случае нельзя уничтожать корабль, – строго пояснила она, но на этот раз я не стал возражать. Тогда Эмма перевела наш диалог мистеру Сену, который серьезно выслушал ее, поджал губы и произнес две аккуратные фразы на языке мандаринов. Можно было расслышать даже знаки препинания.

– Мистер Сен говорит, – протокольным тоном начала Эмма, – что вы весьма безответственная личность. Вы уничтожили невосполнимое оборудование. Корабль не принадлежал вам. Он является собственностью всего человечества. – Сэн произнес еще несколько предложений, и Эмма закончила: – Мы не можем окончательно судить о вашей ответственности, пока не получим дополнительной инфрмации о степени урона, нанесенного кораблю. Мистер Итуно обещал при первой возможности произвести полную проверку корабля. Ко времени его доклада в полете находились два ксенотехника. Они должны отправиться на Афродиту. Сейчас они уже на Вратах-2, и их заключение, вероятно, прибудет с очередным пилотом-перевозчиком. Тогда мы снова пригласим вас.

Эмма замолчала, взглянула на меня с нескрываемым сожалением, и я понял, что встреча окончилась.

– Большое спасибо, – поблагодарил я и оттолкнулся в сторону двери. Эмма позволила мне долететь до нее и только потом окликнула:

– Еще одно. В докладе мистера Итуно сообщается, что в период временного пребывания на Вратах-2 вы работали на погрузке и изготовлении скафандров. Он установил вам плату – сейчас взгляну – двадцать пять сотен долларов. Ваш пилот-перевозчик Эстер Бегровиц перевела на ваш счет один процент своей оплаты за услуги, оказанные в полете. Соответственно произведены изменения в вашем счете.

– У меня не было контракта с ней, – удивленно сказал я.

– Не было. Но она считает, что должна поделиться с вами. Немного поделиться, разумеется. Хотя, – Эмма снова заглянула в бумаги, – двадцать пять сотен плюс пятьдесят пять сотен – всего на вашем счету получается восемь тысяч долларов.

Восемь тысяч долларов! Я направился к шахте, схватился за ведущий вверх кабель и задумался. Особой разницы нет, восемь тысяч или ничего. Конечно, этого не хватит, чтобы оплатить стоимость поврежденного корабля. Во всей Вселенной не найдется достаточно денег, если с меня потребуют оплатить восстановление корабля – отремонтировать его невозможно.

С другой стороны, теперь у меня на восемь тысяч долларов больше, чем было до сегодняшнего дня.

Естественно, я отпраздновал появление денег, купил выпивку в «Голубом Аду». Пока пил, я думал о том, какие у меня перспективы. Чем больше я думал, тем сильнее они сжимались.

Меня, конечно же, признают виновным, это несомненно, и предъявят иск по меньшей мере в несколько сотен тысяч. Но у меня нет таких денег. Счет может быть и большим, но это уже не важно – когда заберут все, что у тебя есть, больше уже брать нечего.

Меня расстраивало, что мои кровные восемь тысяч долларов с рассветом могли расстаять, как первый снег. Как только поступит отчет ксенотехников с Врат-2, Оценочная комиссия соберется снова и обдерет меня как липку. Поэтому я решил, что нет особой причины беречь деньги. Их можно было тратить.

Я не мог думать и о возврате к моей прежней работе – высаживанию ив, даже если бы мне и предоставили такую возможность. Ведь Шики уволили с должности старшего озеленителя, а работать под начальством кого-то другого мне казалось унизительным.

Меня не оставляла мысль, что как только вынесут приговор, все деньги с моего счета исчезнут, а меня подвергнут вполне гуманной казни – без скафандра выбросят в открытый космос.

Если бы тут вовремя оказался идущий на Землю корабль, я мог бы улететь на нем и вскоре оказался бы в Вайоминге. Там я попробовал бы заняться своей прежней работой в пищевых шахтах. Но если корабля не окажется, мне можно будет надеяться только на чудо. Возможно, мне удалось бы наняться на американский или бразильский крейсер, но это если за меня захочет похлопотать Френси Эрейра. Тогда можно было бы переждать на борту, пока не появится подходящий корабль.

Поразмыслив, я решил, что шансов на благополучный исход очень мало. Лучше всего было бы действовать до того, как комиссия примет окончательное решение. И тут у меня намечались две возможности. Я мог улететь на Землю, на пищевые шахты Вайоминга, не дожидаясь решения комиссии. Или мог снова вылететь в космос.

Прекрасный выбор. Одна означала навсегда отказаться от надежды на приличную жизнь… другая пугала меня до глубины души.

Врата похожи на клуб, в котором никогда не знаешь, какие из его членов в городе. Луиза Форхенд улетела, а семейную крепость остался удерживать ее муж Сесс. Он ждал ее или единственную оставшуюся дочь, чтобы улететь самому. Сесс помог мне снова поселиться в моей комнате – ее временно занимали три мадьярки, которые улетели на трехместном корабле. Переселение не потребовало больших усилий – у меня ничего не было, кроме недавних покупок.

Единственным постоянным аборигеном Врат оставался Шики Бакин, он всегда находился здесь и всегда был дружелюбен. Я спросил, не было ли каких-нибудь известий о Кларе, но он ничего не слышал.

– Улетай снова, Боб, – посоветовал Шики. – Это единственный выход.

– Да. – Мне не хотелось с ним спорить. Конечно, Шики был прав. – Может, и полечу… – сказал я. – Хотел бы я не быть трусом, Шики, но я трус. Просто не знаю, смогу ли снова войти в корабль. У меня нет смелости ежедневно в течение ста дней смотреть в лицо смерти.

Он засмеялся и слетел со шкафа, чтобы потрепать меня по плечу.

– Так много смелости и не нужно, – проговорил он, возвратившись на шкаф. – Она требуется, только когда заходишь на корабль. А потом можно трусить сколько угодно, у тебя просто не будет выбора.

– Я думаю, что справился бы с собой, – задумчиво произнес я, – если бы теория Мечникова о цветах оказалась правильной. Но некоторые вылетевшие с «безопасной» установкой уже погибли.

– Это только статистические данные, Боб. И правда, что есть установки, соответствующие лучшим результатам. Конечно, здесь есть определенный риск. Но есть и шанс.

– Те, что погибли, все равно мертвы, – ответил я. – Может, я и поговорю еще с Дэйном.

Шики удивленно посмотрел на меня.

– Он в полете, Боб.

– Когда?

– Сразу вслед за тобой. Я думал, ты знаешь.

Некоторое время я усиленно размышлял, что бы еще сказать Шики, и наконец спросил:

– Он нашел то, что искал?

Шики подбородком почесал плечо, сохраняя равновесие легкими взмахами крыльев. Потом слетел со шкафа и направился к пьезофону.

– Посмотрим, – сказал он и нажал кнопку. На экране появилась доска новостей. – Рейс 88–173, – прочитал Шики. – Премия 150 000 долларов. Не очень много.

– Я думал, он получит больше.

– Что ж, – философски проговорил Шики, продолжая читать, – не получил. Тут говорится, что он вернулся вчера вечером.

Поскольку Мечников почти пообещал поделиться со мной опытом, имело смысл поговорить с ним, но я не хотел действовать разумно. Убедившись, что он вернулся без находок и ничего не получил, кроме мизерной премии, я не пожелал с ним видеться.

Ничего особенного я в то время не делал. Просто болтался по туннелям Врат и занимался самоедством.

Врата не самое удобное во Вселенной место для жизни, но я находил себе вполне пристойные занятия. Это все же было лучше, чем на пищевых шахтах. Каждый час приближал получение отчета ксенотехников, но я умудрился большую часть времени об этом не думать. После длительных прогулок торчал в «Голубом Аду», знакомился с туристами, членами экипажей крейсеров, новичками, продолжавшими прибывать с перенаселенных планет. Вероятно, я искал новую Клару и не находил.

Я перечитал письма, которые написал ей на пути с Врат-2, и без сожаления порвал их. Вместо этого я сочинил короткую записку, в которой извинялся и говорил, что люблю ее. Затем я попросил передать этот текст по радио на Венеру. Но Клары там не оказалось! Я забыл, как медленно происходит движение по орбитам Хоманна. Корабль, в котором она улетела, нашли довольно легко – он постоянно находился на прямоугольной к эклиптике орбите, встречался с другими кораблями, летящими в плоскости эклиптики, и обменивался с ними пассажирами и грузом. Этот корабль сначала встретился с летящим на Марс фрейтером, затем с роскошным венерианским лайнером. Клара, очевидно, перешла на один из этих гигантов, но на какой именно, неизвестно. Оба эти корабля должны были достичь пункта назначения только через месяц.

Я послал на каждый корабль копии записки, но ответа не последовало.

Попутно я познакомился с девушкой-артиллеристом с бразильского крейсера. Ее привел Френси Эрейра.

– Моя двоюродная сестра, – представил он ее, а потом наедине сказал мне: – Боб, ты должен знать, что у меня нет никакого родственного чувства к сестре.

Экипаж крейсера постоянно проводил время на Вратах, и хотя это были не Вайкики и не Канны, но по сравнению с боевым кораблем здесь они ощущали себя как в раю.

Сузи Эрейра была очень молода. Она сказала, что ей девятнадцать лет – в бразильский флот принимают с семнадцати, – но даже и на столько она не выглядела. Сузи не очень хорошо говорила по-английски, но чтобы выпивать вместе в «Голубом Аду», много разговаривать не требовалось. А в постели ее английский меня совсем не интересовал – наши тела прекрасно справлялись и без пустой болтовни.

Но Сузи могла проводить здесь только один день в неделю, и у меня оставалось очень много времени, которое нужно было чем-то заполнить.

Я испробовал все: повышенную группу обучения, психоделические упражнения с групповыми объятиями с последующим избавлением от взаимной враждебности. Серию лекций о хичи старика Хеграмета. Программу лекций по астрофизике с уклоном в сторону научных премий Корпорации. Тщательно распределяя время, я умудрялся заниматься этим одновременно, а решение откладывалось со дня на день.

Не хочу создавать впечатление, что я сознательно убивал время. Я просто проводил день за днем в учениях, и каждый мой день был заполнен. Во вторник появлялись Сузи и Френси Эрейра, и мы втроем шли на ленч в «Голубой Ад». Потом Френси отправлялся по своим делам, или подхватывал девушку, или купался в озере Верхнем, а мы с Сузи шли ко мне и к моим сигаретам с наркотиком, чтобы плыть по теплым водам постельных удовольствий. После обеда мы тоже развлекались как могли. По вечерам во вторник проходили лекции по астрофизике, и мы слушали о диаграмме Герцшпрунга – Рассела, о красных гигантах и карликах, о нейтронных звездах и черных дырах. Профессор оказался старым толстым любителем девочек из какого-то захудалого колледжа вблизи Смоленска, но даже сквозь его сальные шутки просвечивала поэзия и красота. Он говорил о старых звездах, которые дали жизнь нам всем, щедро разбрасывая силикаты и карбонат магния в пространстве, из чего, собственно, и образовались все планеты, и углеводороды, благодаря чему появилась жизнь. Он рассказывал о нейтронных звездах, которые искривляют поле тяготения. Мы об этом уже знали, потому что два корабля были разрезаны на куски, выйдя в нормальное пространство слишком близко от таких водородных карликов. Он говорил о черных дырах, этих загадочных мусоросборниках, на месте которых когда-то были массивные звезды. Теперь их можно было обнаружить только потому, что они поглощают все, включая свет. Эти гиблые звезды не просто изгибают поле тяготения, они заворачиваются в него, как в одеяло.

Профессор описывал звезды, разреженные, как воздух, огромные облака светящегося газа. Говорил о предзвездах в туманности Орион, только сейчас разогревающихся газовых сгустках, которые через миллионы лет могут превратиться в солнца. Лекции его были очень популярны, на них показывались даже ветераны вроде Шики или Дэйна Мечникова.

Слушая профессора, я поражался красоте и многокрасочности космоса. Он стал казаться мне слишком огромным и великолепным, чтобы выглядеть страшным, и только потом я вспоминал, что означают эти радиационные потоки и сгустки разреженного газа для меня, для моего хрупкого, такого чувствительного к боли тела. А потом я думал о полете к какому-нибудь из этих далеких гигантов… и моя душа замирала от ужаса.

После одной из таких лекций я распрощался с Сузи и Френси, сел в нише возле лекционного зала и, полускрывшись за ивой, закурил сигарету, начиненную свежей травкой. Тут-то меня и отыскал Шики. Он остановился передо мной, поддерживая себя в воздухе взмахами крыльев.

– Я искал тебя, Боб, – сказал он и замолчал.

Травка начинала действовать на меня.

– Интересная лекция, – с отсутствующим видом произнес я, пытаясь поскорее добиться того приятного состояния, какое бывает после наркотика, и не слишком интересуясь словами Шики.

– Самую интересную часть ты пропустил, – сказал Шики.

Мне пришло в голову, что он выглядит одновременно испуганным и кем-то или чем-то обнадеженным. Что-то у Шики было в голове, и он желал поделиться этим со мной.

Я еще раз затянулся, а он покачал головой и взволнованно продолжил:

– Боб, мне кажется, есть кое-что, за чем стоит отправиться.

– На самом деле?

– Да, на самом деле, Боб. Что-то очень многообещающее. И лететь придется скоро.

Я не был готов к этому. Я хотел просто посидеть и покурить, пока вызванный лекцией ужас не рассеется, так чтобы я снова мог спокойно убивать время. Меньше всего я хотел услышать о новом рейсе. Чувство вины заставляло меня отмахиваться от всякой попытки навязать мне такой разговор, а страх мешал воспринимать смысл.

Шики ухватился за ветку ивы и приподнялся повыше. Он с любопытством глядел на меня и, казалось, обдумывал, как бы пробить брешь в моем равнодушии.

– Друг Боб, – наконец обратился он ко мне, – если я подыщу для тебя кое-что очень привлекательное, ты мне поможешь?

– Помогу? Как?

– Возьми меня с собой! – воскликнул он. – Я способен делать все, только высаживаться в шлюпке не могу. А в том рейсе, который я имею в виду, это не так уж и важно. Там за все выплачивается премия, даже если корабль останется на орбите.

– О чем ты говоришь? – Травка уже полностью овладела мной, я чувствовал тепло в теле, все вокруг мягко расплывалось.

– Мечников разговаривал с лектором, – перейдя на шепот, проговорил Шики. – Из того, что он говорил, я думаю, ясно, что он знает о новом рейсе. Только… они общались по-русски, и я не очень хорошо понял. Но он ждет именно этот рейс.

Я резонно ответил:

– Его последний рейс не принес ему много денег.

– Это совсем другое дело!

– Не думаю, чтобы он включил меня во что-нибудь действительно хорошее…

– Конечно, нет, если ты не попросишь.

– Дьявольщина, – проворчал я. – Ладно, поговорю с ним.

Шики расцвел.

– И тогда, Боб, пожалуйста, возьми меня с собой.

Я погасил сигарету, не выкурив ее и наполовину. Мне показалось, что для подобного делового разговора с Мечниковым надо сохранить остатки рассудка.

– Сделаю, что смогу, – пообещал я и направился к лекционному залу, откуда как раз выходил Мечников.

После его возвращения мы еще не разговаривали. Он выглядел таким же прочным и уверенным, как всегда, и его бородка и бачки были аккуратно подстрижены.

– Привет, Броудхед, – подозрительно осмотрев меня, сказал он.

Я не стал тратить слов.

– Я слышал, ты кое-чего ждешь. Можно мне отправиться с тобой?

Он тоже не стал тратить слов.

– Нет, – отрезал Мечников и посмотрел на меня с откровенной неприязнью. Отчасти этого я от него и ожидал – вероятно, он слышал обо мне и Кларе.

– Ты улетаешь, – продолжал настаивать я. – В чем, в одноместном?

Он любовно погладил бачки.

– Нет, – неохотно ответил Мечников, – не одноместный. Два пятиместных.

– Два пятиместных?

Мечников некоторое время сверлил меня глазами, потом криво улыбнулся. Мне никогда не нравилась его улыбка, она всегда заставляла меня задумываться, чему это он улыбается.

– Хорошо, – наконец сдался он. – Если хочешь, можешь получить место. Не мне решать, конечно. Спроси Эмму – завтра утром она делает краткое сообщение. Она может разрешить тебе полет. Рейс научный, минимальная премия – миллион долларов. И ты к этому имеешь непосредственное отношение.

– Я имею отношение? – Этого я никак не ожидал. – Какое отношение?

– Спроси Эмму, – сухо ответил Мечников и прошел мимо.

В комнате для сообщений собралось больше десяти старателей, почти всех я знал: Сесс Форхенд, Шики, Мечников и несколько других, с кем я выпивал или когда-нибудь переспал. Эммы еще не было, и я сумел перехватить ее на входе.

– Я хочу в этот рейс, – сразу начал я.

Эмма удивилась.

– Вы? А я думала… – тут Эмма смолкла, так и не выдав мне, что же она думала.

– У меня не меньше прав, чем у Мечникова, – продолжил я.

– У вас совсем не такой послужной список, как у него, Боб. – Она тщательно осмотрела меня и сказала: – Вот что я вам скажу, Броудхед. Это специальный рейс, и отчасти его спровоцировали именно вы. Ваш последний рейс оказался интересным. Я не имею в виду уничтожение корабля – это глупость, и если во вселенной существует справедливость, вы за это заплатите. Но удача почти так же хороша, как мозги.

– Вы получили отчет с Врат-2?

Она покачала головой.

– Еще нет. Но это не столь важно. Как обычно, мы ввели данные вашего полета в компьютер, и он нашел некоторые интересные соответствия. Курсовой набор, который привел вас на Врата-2… О дьявол, – выругалась она. – Пошли внутрь. Можете пока послушать сообщение. Там все объяснено, а потом… посмотрим.

Она взяла меня за локоть и втолкнула перед собой в комнату, ту самую, которую мы использовали для занятий – как же давно это было? Кажется, миллионы лет назад.

Я сел между Сессом и Шики и стал ждать, что она скажет.

– Большинство из вас, – начала Эмма, – пришли сюда по приглашению, за одним или двумя исключениями. Одним из таких исключений является наш достойный друг мистер Броудхед. Как вы знаете, ему удалось вывести из строя корабль вблизи Врат-2. По справедливости его следовало бы отдать под суд, но случайно перед этим он натолкнулся на очень интересные факты. Цвета его курсового указателя не обычны для курса на Врата-2, и когда компьютер сравнил их с другими данными, он выработал совершенно новую концепцию выбора курса. Очевидно, только пять цветовых полос обязательны для указания курса – это были те пять, что входят в стандартный указатель курса на Врата-2. Для Броудхеда это был новый курс, но он попал на Врата-2. Мы пока не знаем, что означают остальные полосы, но обязательно узнаем. – Эмма наклонилась вперед и сложила руки. – Нам предстоит многоцелевой рейс. Мы собираемся сделать нечто новое. Для начала мы пошлем два корабля с одной и той же целью.

Сесс Форхенд поднял руку.

– Какой в этом смысл?

– Ну, частично, чтобы проверить, действительно ли это одна цель. Мы слегка изменим необязательные установки… те, что мы считаем необязательными для указания курса. И корабли стартуют с интервалом в тридцать секунд. Это означает, что корабли вынырнут на расстоянии друг от друга, которое проходят за тридцать секунд Врата.

Форхенд наморщил лоб.

– Относительно чего?

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнула Эмма. – Мы считаем, что относительно Солнца. Движением звезд относительно всей Галактики, мы считаем, можно пренебречь. По крайней мере в том случае, если ваша цель окажется в пределах Галактики или не настолько далеко, чтобы фактор движения самой Галактики стал заметен. Я хочу сказать, что если вы вынырнете за ее пределами, это будет расстояние в семьдесят километров относительно центра Галактики. Но не думаем, что это как-то скажется. Мы ожидаем лишь небольших различий в скорости и направлении… скорее всего вы окажетесь друг от друга на расстоянии от двух до двух с половиной километров.

– Конечно, – весело улыбаясь, продолжала Эмма, – это только теория. Может, относительное движение кораблей вообще не будет иметь значения. В таком случае проблема заключается в том, чтобы они не столкнулись друг с другом. Но мы уверены – совершенно уверены, – что по крайней мере небольшой разброс будет. Вам нужно всего лишь расстояние в пятнадцать метров – диаметр пятиместника.

– Насколько вы уверены в этом «совершенно»? – спросила одна из девушек.

– Ну, – согласилась Эмма, – почти уверены. Откуда нам знать, как пойдут дела, пока мы не попробовали?

– Мне кажется это опасным, – высказался Сесс. Но похоже, его это нисколько не смущало. Он просто высказывал мнение. В этом отношении он на меня совсем не был похож. Я старался подавить внутри себя все чувства, думать только о технических подробностях сообщения.

Эмма удивилась.

– Что опасного вы в этом увидели? К вашему сведению, к опасной части я еще даже не приступила. К сожалению, цель рейса недоступна для одноместных кораблей. Выполнить задачу могут только некоторые трехместные и пятиместные корабли.

– Почему? – спросил кто-то.

– Это вы и должны определить, – терпеливо ответила Эмма. – Это как раз тот самый курсовой набор, который компьютер счел наиболее подходящим для испытания корреляции между курсовыми наборами. У вас два бронированных пятиместника, и оба получают один и тот же курсовой набор. Тот, что выбрали для вас хичи, верно?

– Это было очень давно, – возразил я.

– О, конечно. Я никогда не говорила другого. Это опасно, до определенного предела, конечно. Отсюда и миллион.

Она смолкла, серьезно разглядывая нас, пока кто-то не спросил:

– Какой миллион?

– Премия в миллион долларов для каждого участника, – ответила Эмма. – На этот эксперимент из фонда Корпорации отведены десять миллионов долларов. Равные доли. Конечно, есть хорошие шансы, что участники получат больше миллиона. Если найдете что-нибудь интересное, премия определяется обычным порядком. Компьютер считает, что перспективы неплохие.

– Почему назначены десять миллионов? – спросил я.

– Не я принимала решение, – терпеливо ответила Эмма. Потом она посмотрела на меня как на личность, а не часть группы, и добавила: – Кстати, Броудхед, ущерб за уничтожение корабля с вас списан. Все, что найдете, ваше. Миллион долларов – прекрасное яичко. Сможете отправиться домой, купить небольшое дело и все оставшиеся годы жить припеваючи.

Мы растерянно поглядывали друг на друга, а Эмма сидела, улыбалась и ждала следующих вопросов. Не знаю, о чем думали остальные. Лично я вспоминал Врата-2, первый полет, когда мы не отрывали глаз от инструментов, надеясь увидеть то, чего нет. Вероятно, у каждого из присутствующих нашлось что вспомнить.

– Старт, – наконец произнесла она, – послезавтра. Те, кто желает участвовать, должны зайти ко мне в кабинет.

Меня приняли, а Шики отвергли. Именно я виноват в том, что Шики отказали. Первый корабль заполнили быстро. В нем должны были лететь Сесс Форхенд, две девушки из Сьерра-Леоне и французская пара. Все они говорили по-английски, все прошли собеседование и уже побывали в экспедициях. Экипаж второго корабля набирал сам Мечников. Он сразу включил свою пару – Дэнни А. и Дэнни Р. Потом он неохотно согласился принять на борт меня. Оставалось одно место.

– Мы можем взять вашего друга Шикетея Бакина, – сказала Эмма. – Или вы предпочитаете подругу?

– Какую подругу?

– У нас есть просьба от артиллериста третьего класса с бразильского крейсера Сузанны Эрейра. У нее имеется разрешение капитана крейсера на участие в полете.

– Сузи! Я не знал, что она хочет участвовать!

Эмма в этот момент внимательно изучала карточку.

– У нее прекрасная подготовка, – заметила Эмма. – И все на месте. Я имею в виду, ее ноги, – сладко добавила она, – хотя понимаю, что вас интересуют другие части ее красивого тела. Или вы ограничитесь парнями в этом рейсе?

Я почувствовал приступ нерационального гнева. Я не ханжа, мысль об интимном контакте с мужчиной сама по себе меня не отталкивала. Но с Дэйном Мечниковым? Или с одним из его любовников?

– Эрейра может быть тут завтра, – сообщила Эмма. – Бразильский крейсер прибудет в док сразу вслед за пассажирским кораблем.

– Почему вы спрашиваете меня? – нервно огрызнулся я. – Старший экипажа – Мечников.

– Он считает, что решать должны вы. Так кто же?

– Мне все равно! – выкрикнул я и ушел. Но избежать принятия решения было невозможно. Пустить все на самотек означало не допустить Шики к полету. Если бы я высказался за него, его бы взяли, а я промолчал, и судьба Шики была решена.

Весь следующий день я избегал Шики. Я подобрал свежую девушку в «Голубом Аду», только что окончившую курс, и провел ночь в ее комнате. Я даже не приходил к себе переодеваться. Просто сбросил все и купил новое. Я прекрасно знал, в каких местах меня будет искать Шики: «Голубой Ад», Центральный парк и музей. Поэтому я старался держаться подальше от этих мест, до самой ночи бродил по пустынным туннелям и в одиночестве мучился от стыда.

Потом я решил рискнуть и отправился на прощальную вечеринку. Я подозревал, что там может оказаться и Шики, но меня успокаивало обилие народа и всеобщая нетрезвость.

Я не ошибся, Шики был там. И Луиза Форхенд тоже. Именно она и была в центре внимания – я не знал, что Луиза вернулась.

Она увидела меня и помахала рукой.

– Мне повезло, Боб! Выпей, я плачу!

Кто-то сунул мне в одну руку стакан, в другую – сигарету с травкой, и, прежде чем затянуться, я спросил ее, что она нашла.

– Оружие, Боб! Замечательное оружие хичи, сотни штук. Сесс говорит, что премия будет не меньше пяти миллионов. Плюс проценты… конечно, если удастся это вооружение воспроизвести.

Я выпустил дым и запил глотком белого огня.

– Что за оружие?

– Как туннелекопатели, только портативные. Проделывают отверстие во всем. При высадке мы потеряли Сарру – одна такая пушка проделала в ее костюме дыру. Мы с Тимом делим ее долю, так что это еще два с половиной миллиона.

– Поздравляю, – сказал я. – Последнее, в чем люди нуждаются, это в новом способе убивать друг друга… но все равно поздравляю. – После такого известия мне просто необходимо было ощущение морального превосходства. Когда же я отвернулся от Луизы, то увидел, что прямо передо мной висит Шики и пристально смотрит на меня.

– Хочешь затянуться? – смутившись, спросил я и протянул ему сигарету.

Он отрицательно покачал головой.

– Шики, не я решал. Я им сказал… Я не говорил им, чтобы тебя не брали, – начал оправдываться я.

– А сказал, чтобы взяли?

– Не мне было решать. Эй, послушай! – неожиданно мне пришла в голову мысль. – Ведь Луизе повезло. Вероятно, Сесс не полетит. Почему бы тебе не занять его место?

Не спуская с меня глаз, Шики попятился назад. Выражение его лица резко изменилось.

– Ты не знаешь? – спросил он. – Да, Сесс отказался от полета, но его место уже занято.

– Кем?

– Тем, кто рядом с тобой, – сказал Шики, и я повернулся. Она стояла рядом, глядя на меня, со стаканом в руке и с выражением на лице, которого я не мог понять.

– Привет, Боб, – поздоровалась Клара.

Я подготовился к вечеринке, выпив несколько порций заранее. На девяносто процентов я уже был пьян и на десять ожесточен, но все улетучилось, как только я взглянул на нее. Я поставил стакан, кому-то сунул сигарету, взял ее за руку и отвел в туннель.

– Клара, – с трудом проговорил я, – ты получила мои письма?

– Письма? – удивилась она и покачала головой. – Ты, наверно, послал их на Венеру? А я там не была. Долетела до встречного корабля, пересела и сегодня вернулась на пассажирском.

– Ох, Клара.

– Ох, Боб, – передразнила она меня, улыбаясь. Весело мне не было, потому что когда Клара улыбалась, я видел дыру на месте выбитого зуба. – Что же еще нам сказать друг другу?

Я обнял ее за плечи.

– Я могу сказать, что люблю тебя, и мне очень стыдно за тот срыв. А еще, что я хочу тебя, и хочу жениться и иметь детей и…

– Боже, Боб, – произнесла она, мягко отталкивая меня от себя, – когда ты что-нибудь говоришь, то делаешь это уж очень основательно. Подожди немного. Это не убежит.

– Но ведь прошли месяцы!

– Не глупи, Боб, – рассмеялась Клара. – Сегодня у Стрельца неподходящий день для принятия решения, особенно это касается любви. Поговорим в другой раз.

– Вздор! Послушай, я в это не верю!

– А я верю, Боб.

Меня вдруг охватило вдохновение.

– Эй! – заорал я. – Я могу поменяться с кем-нибудь на первом корабле. Или, минутку, может, Сузи поменяется с тобой…

По-прежнему улыбаясь, Клара покачала головой.

– Не думаю, чтобы Сузи это понравилось, – сказала она. – Ну, и никто не разрешит нам поменяться. Особенно в последний момент.

– Не важно, Клара!

– Боб, – укоризненно проговорила она, – не подталкивай меня к глупым поступкам. В полете я много думала о нас с тобой. Мне кажется, у нас есть, чего добиваться. Правда, не могу сказать, что я все уже решила, и не желаю, чтобы меня подталкивали.

– Но, Клара…

– Закончим на этом, Боб. Я полечу в первом корабле, ты во втором. Там, может, и поговорим. Кто знает, вдруг удастся поменяться на обратном пути. А пока у нас есть возможность подумать, чего мы хотим на самом деле.

Единственные слова, которые я в состоянии был повторять снова и снова, это: «Но, Клара…»

Она поцеловала меня и оттолкнула от себя.

– Боб, – сказала она, – не торопись. У нас впереди много времени.

ОТНОСИТЕЛЬНО ЧЕРНЫХ ДЫР

Доктор Азменион: Если вы имеете дело со звездой, чья масса минимум в три раза превышает солнечную и которая коллапсирует, она не превращается просто в нейтронную звезду. Она продолжает сжиматься. Становится настолько плотной, что скорость убегания превышает тридцать миллионов сантиметров в секунду… а это…

В: Гм. Скорость света?

Доктор Азменион: Совершенно верно, Галина. Свет не может уйти. Она черная. Вот почему ее называют черной дырой. Но если вы подойдете ближе, заберетесь внутрь, в область, которая называется эргосферой, там она не черная. Вероятно, вы что-нибудь увидите.

В: А на что это похоже?

Доктор Азменион: Хотел бы я знать, Джеф. Если кто-нибудь там побывает, он нам расскажет, если сможет. Но скорее всего не сможет. Вероятно, можно подойти к ней близко, собрать наблюдения, вернуться назад и получить премию… Боже, я даже не знаю… ну уж миллион, это точно. Если вы переберетесь в шлюпку и оттолкнете от себя основную массу корабля, вы сможете получить добавочную скорость, достаточную, чтобы уйти. Но это нелегко. Хотя и вполне возможно. Но дальше-то что? Возвращаться в шлюпке нельзя. А наоборот не сработает. В шлюпке не хватит массы, чтобы подтолкнуть вас и освободить… Я вижу, старине Бобу это обсуждение не нравится, так что давайте перейдем к типам планет и пылевых облаков.

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Есть ли на Вратах не курящий и говорящий

по-английски старатель, чтобы пополнить экипаж?

Может, вы хотите укорачивать свою жизнь

и наши резервы жизнеобеспечения, но мы двое этого

не желаем. 88–775.

Требуем представительства старателей в Совете

Корпорации «Врата»! Митинг завтра в 13.00

на уровне «Бейб». Добро пожаловать все!

Проверенный способ выбора полета,

осуществление всех ваших мечтаний.

32-страничная запечатанная книга

все объяснит – 10 долларов.

Консультации – 25 долларов. 88–139.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 1–103, рейс 022В18. Экипаж Дж. Геррон.

Время до цели 107 дней 5 часов.

Примечание: время обратного пути 103 дня 15 часов.

Извлечение из журнала:

«На 84-й день, 6-м часу полета инструмент Q

начал светиться, и наблюдалась необычная

активность огней на контрольном табло.

В то же самое время я ощутил изменение

в направлении толчка двигателей.

Примерно с час продолжались изменения,

затем свет Q погас и все пошло, как обычно».

Предположение: курс был изменен для того,

чтобы избежать столкновения с какой-нибудь опасностью,

может, звездой или другим небесным телом.

Рекомендован компьютерный поиск

в журналах аналогичных происшествий.

Дорогие отец, мама, Мариса и Пико-Джао!

Пожалуйста, передайте отцу Сузи, что с ней все в порядке, она пользуется большим уважением своего начальства. Решите сами, сообщать ли ему, что она встречается с моим другом Бобом Броудхедом. Он хороший человек, серьезный, но не очень везучий. Сузи записалась на полет, и если капитан разрешит, она хочет лететь с Броудхедом. Мы все говорим о том, что хорошо бы полететь, но не все летим, так что, возможно, не о чем беспокоиться.

Письмо поневоле короткое – корабль подходит к доку, и у меня впереди 48 часов на Вратах.

ОТНОСИТЕЛЬНО ПОДПИСЕЙ

Доктор Азменион: Если вы ищете следы жизни на планете, вряд ли вы ждете неоновой надписи «Здесь чуждая жизнь». Вы отыскиваете подписи. «Подпись» – это нечто, свидетельствующее о том, что тут есть жизнь. Как ваш автограф на чеке. Когда его видят, понимают, что вы хотите заплатить, и снимают со счета деньги. Не с вашего, конечно, Боб.

В: Бог не любит слишком язвительных учителей.

Доктор Азменион: Не обижайтесь, Боб. Метан – это типичная подпись. Он свидетельствует о присутствии теплокровных млекопитающих или чего-нибудь подобного.

В: Я считал, что метан образуется при гниении растений и прочего.

Доктор Азменион: Конечно. Но в основном он появляется из кишок живых существ. Большая часть метана в атмосфере Земли – это коровий пук.

Дорогой Голос Врат!

В прошлом месяце я заплатил 58.50 фунтов из моей с таким трудом добываемой зарплаты, чтобы вместе с женой и сыном побывать на «лекции» одного из ваших вернувшихся «героев», который оказал Ливерпулю сомнительную честь своим посещением – за что ему, конечно, заплатили такие, как я. Не важно, что он оказался не очень интересным оратором. Важно то, что он говорил. А говорил он, что мы, бедные земляне, даже не представляем себе, как рискуют такие благородные искатели приключений, как он.

Что ж, приятель, сегодня я снял со счета последние фунты, чтобы подлатать легкие жены. У нее добрый легочный асбестоз, знаете ли. На этой неделе надо платить за учебу сына, и я понятия не имею, где взять для этого деньги. И после того как сегодня я с восьми до четырех прождал в порту – работы для меня не оказалось, – десятник заявил мне, что я уволен. Так что завтра мне можно и не беспокоиться идти туда. Хочет ли какой-нибудь из ваших героев получить запасные части? Могу предложить почки, печень, все прочее. Все в хорошем состоянии, насколько можно ожидать после девятнадцати лет работы в порту, кроме слезных желез. Они у меня сильно истощены от постоянного оплакивания тяжелой жизни.