Глава семнадцатая

— Мерзавец! — вылезая из машины, припаркованной на банковской стоянке, пропыхтел Петр Францевич Вагнер. — Я тебя… В пыль, в порошок!

Выглядел он уже не так вальяжно, как накануне. Галстука нет, сам какой-то помятый, под глазами мешки, как видно, от бессонной ночи.

— Вы меня расстроили, — невозмутимо сообщил ему я, поведя плечами. Точнее — попробовав это сделать, поскольку держали ребята меня надежно. — И это ваш ход? Такая банальщина? Я-то ожидал чего-то эдакого. Ну не знаю… Грамм героина в карман и изъятие оного при понятых, чтобы после прижать меня с помощью полиции или, там…

— Яна умирает. — Вагнер прихватил меня за грудки и пару раз тряхнул. — Она почти не дышит!

— Почти или не дышит? — я поморщился. — И, если можно, чуть отодвиньтесь, ладно? Вы меня слюной обрызгали!

— Ты бессмертный? — осведомился у меня один из парней. — Не понимаешь, что происходит?

— Понимаю, — успокоил его я. — Яна Феликсовна хрипит, сопит, пускает пену изо рта и производит впечатление человека, который собирается дать отчет о проделанной за жизнь работе высшим силам.

Удар «под ложечку» был очень быстрый и очень сильный. Причем, что неприятно, я даже согнуться не смог и только хрипел, пытаясь восстановить дыхание.

— Вы чего!!! — раздался пронзительный голос Наташки Федотовой, а после она сама, как фурия, налетела на крепких парней и начала их дубасить своей черной объемной сумкой, в которой при каждом ударе что-то громыхало, стучало и звякало. — А ну, отпустили его! Я сейчас полицию вызову!!!

Вот ведь. Вечно подкалывала, а как беда подкралась, даже думать не стала, вступилась за меня. Не зря, выходит, я для нее и Ленки в магазин бегал столько времени.

Приятно.

И неправ Хозяин Кладбища. Не один я, выходит. Есть те, кому моя судьбинушка небезразлична. Может, и немного их, но они — есть.

— Угомонись, — проворчал тот костолом, что стоял слева от меня. — Да успокойся ты!

Он лениво махнул рукой, чуть не въехав Наташке в лицо.

— Если хоть пальцем ее тронешь, сдохнешь как собака, — пообещал я ему, с трудом выдавливая из себя слова, поскольку дышать было все еще очень трудно. — То, что с хозяйкой твоей происходит, тебе детской игрой покажется. Гноем истечешь, сгниешь нахрен изнутри. Слово даю.

И я не шутил. Что там умрун говорил? Надо учиться убивать? Сейчас я был готов сделать первые шаги по этой дороге.

— Отпустите его! — Наташка, похоже, вошла в раж и даже не заметила, что её чуть-чуть не нокаутировали. — Блин, куда охрана смотрит?!

Тем временем к банку подходили остальные сотрудники, причем многие спешным шагом. Как видно, вчерашний урок многих впечатлил, и опаздывать никто не хотел. Кто-то из них отводил глаза в сторону и топал к служебному входу, кто-то останавливался и глазел на происходящее, впрочем, не стремясь прийти ко мне на выручку. Компанию Федотовой решила составить только Сашка Вязьмина, как видно, в память о той паре дней, что у нас с ней была. А может, из вечной своей правдолюбской позиции, поди знай? Она сделала несколько шагов вперед, грозно засверкала стеклышками своих очочков, но сделать или сказать ничего не успела, поскольку в этот момент из дверей банка вышло сразу несколько человек. Точнее — охранников. Ну а следом за ними показался и Геннадий, как всегда, с непроницаемым выражением лица.

— Сотрудники идут на свои места, — негромко произнес он и глянул на часы. — До начала рабочего дня осталось десять минут.

Черт, а он харизматичен. Моих коллег как ветром сдуло. Да что там — не держи меня эти двое, я бы и сам припустил к турникетам, так внушительно это все прозвучало.

Но Сашка и Наташка никуда не пошли, они остались рядом со мной. Вот ведь… А, нет, к ним еще и Ленка присоединилась. Она ничего не понимала из того, что происходит, но сразу подбоченилась, стала раздувать ноздри и нехорошо смотреть на тех, кто меня держал.

— В чем дело? — Геннадий неторопливо спустился по короткой лестнице, ведущей от входа в банк, и остановился напротив Вагнера, на лбу которого пульсировала синяя жилка. — Если вас не затруднит, дайте объяснения, отчего ваши люди подобным образом поступают с сотрудником нашей организации? Не хотелось бы доводить дело до крайностей, это не нужно ни банку, ни вам, его уважаемому клиенту. И потрудитесь сделать это быстро, скоро сюда начнут стягиваться люди, и удар по репутации…

— В чем дело? — взвизгнул Вагнер, а после истерически хохотнул. — В чем дело! В том, чего не может быть на этом свете! В вот этом молодом человеке, который… Который… Я не знаю, как это правильно назвать.

— Его супруга приболела, — подал голос я. — Бывает. Петр Францевич, а своими-то лекарствами, что производите, лечить не пробовали? Как вы там мне говорили? «Есть наука, другого ничего нет».

— Смолин, молчите, — потребовал Геннадий. — Господин Вагнер, я не понимаю, как наш сотрудник может быть причастен к болезни вашей супруги. Ну если только данное заболевание не относится, кхм… К части интимных.

Бедный Вагнер явно был вне себя. Он, выпучив глаза, секунд тридцать смотрел на Геннадия, который с непроницаемым лицом стоял напротив него, после топнул ногой и воздел руки к небу.

Наташка с Ленкой синхронно хихикнули, а Сашка довольно громко сообщила, что:

— Не, это вряд ли. Я ее видела. Смолин такую старую не стал бы…

Она никогда ничего и никого не боялась, маленькая и отважная Вязьмина. И говорила всегда то, что думала, потому и сидела по сей день в операционистках.

— Вы трое — в банк, — скомандовал Геннадий, для убедительности даже сопроводив слова жестом.

— Сами разберемся, что делать, — пробурчала Сашка, не подумав даже тронуться с места.

— Идите, — поддержал безопасника я. — Ничего интересного дальше не будет.

Девчонки с сомнением посмотрели на меня, так и стоящего под контролем дюжих молодцев, но сделали то, о чем их просили. Правда, Наташка напоследок погрозила сумкой господину Вагнеру, отчего у того глаза чуть из орбит не вылезли. Как видно, отвык он от подобного. Или даже не сталкивался с таким никогда. Привыкай, тут тебе не фатерлянд!

— Отпустите молодого человека, — приказал Геннадий вагнеровским бойцам. — Пожалуйста.

В этом его «пожалуйста» настолько ощутимо громыхнуло что-то железобетонное, что даже мне немного поплохело. Всегда завидовал людям, которые умеют убедительно говорить. Не в смысле «толкать речь», а именно говорить, вкладывая в свои слова особую энергию, которая не позволяет их ослушаться.

Я так не умею. А жаль!

Правда, на молодых людей его слова особого впечатления не произвели. Внешне не произвели, но я, которому они завернули руки, почувствовал, как напряглись их мускулы.

— Отпустите, — махнул рукой Вагнер. — Чего теперь.

— Правильно, — одобрил его слова Геннадий. — И давайте-ка пройдем в здание, хорошо? Стоит ли на улице стоять? Все вопросы всегда разрешимы, так я думаю. И ваш, Петр Францевич, наверняка тоже.

Я массировал левое плечо, слушал, что говорит Геннадий, и приходил к выводу, что не очень-то он и безопасник. Больно он умело проблемы разруливает, и речь у него поставлена куда как лучше, чем у бывших служак, пусть даже и работавших некогда в весомых структурах, не имеющих отношения к армии.

Странный тип этот Геннадий, непонятный. Надо от него подальше держаться будет после того, как закончится муторная история с порчей.

У Вагнера дернулся глаз, но он, тем не менее, направился ко входу, следом за ним потопали его люди. Безопасник склонил голову к плечу и чуть приподнял правую бровь, как бы говоря: «А тебе особое приглашение надо?».

— Иду, — покорно вздохнул я и направился за остальными.

Уже в банке Геннадий, следующий за мной, еле слышно шепнул мне на ухо:

— Не вздумай дать Вагнеру то, что ему нужно, раньше времени. Ждем Ольгу Михайловну.

Бумммм! Как кувалдой по затылку.

Ну почему я всегда думаю, что последнее слово будет за мной, а на деле выходит, что я еле-еле умудряюсь только первое сказать?

Опять меня разыграли как пешку. Причем в чужой игре.

Все было просчитано, включая мои слова и заламывание рук. Мне позволили начать партию, а доигрывать ее будут другие. Мне же отведена должность зрителя, максимум — статиста.

То-то мне странным показалось то, что Геннадий появился немного не ко времени. По логике вещей, охранники, увидев в камеру, как сотрудника скручивают прямо у входа, должны были выскочить немедленно, но нет, этого не случилось.

Они ждали. Ждали точки кипения. Точнее — он ждал. И вышел на сцену тогда, когда это было выгодно. Ему выгодно. И Ряжской.

Но сработано красиво. И финал у этой истории, скорее всего, будет тоже красивый. Разумеется, без учета моих пожеланий, но кому они, по сути, интересны? Я просто в очередной раз был пешкой, которой позволили недолго думать, что она ферзь.

Нет, правы были древние мудрецы, когда говорили, что богу отведено богово, а кесарю — кесарево. Многоходовые интриги — не мое. Слишком я для этого прост. Это если мягко выражаться.

Я, конечно, могу сейчас немного взбунтоваться, не ждать Ряжскую, поступить по-своему, но это уже ничегошеньки не изменит. Разве что только в еще более глупом виде меня выставит. Мальчишество хорошо в тринадцать лет, а после двадцати оно смешно.

Так что пусть уже все идет так, как идет.

Я зашел в переговорку, плюхнулся в кресло и зевнул, прикрыв рот рукой.

— Дома ночевать надо, — зло бросил мне Вагнер. — Мы с трех часов тебя там ждали!

— И зря, — вяло парировал его фразу я. — У меня на эту ночь были другие планы. Я наслаждался продажной женской любовью.

— Я не знаю, что именно ты сделал и как, но настаиваю — прекрати это, — стукнул кулаком по столу Петр Францевич. — Верни все… Господи, даже слова к данному случаю не подберешь вот так сразу. Верни Яночке здоровье! Немедленно! Я знаю, что это твоих рук дело. Да, антинаучно, да — невероятно. Будь ты проклят! Верую. Верую в то, что возможно всякое! Что ты еще хочешь? Мальчишка, мерзавец, негодяй! Делай немедленно что сказано!

— Вздремнуть бы, — сказал Геннадию я, и снова зевнул. — Или хотя бы кофе попить.

Вагнер побагровел, и мне стало немного не по себе. Он был близок к бешенству, а жилка на его лбу билась, словно ручеек.

Как бы его удар не хватил.

Похоже, безопасника, ну или кто он там, посетила та же мысль.

— Он сделает то, что должен, — веско произнес Геннадий. — Но пока давайте все успокоимся. И вот еще что… Александр, набери референта, пусть она сюда подаст кофе для Петра Францевича. Или вам лучше чай?

— Почему только для него? — возмутился я. — Мне тоже чашка кофею положена. За перенесенные мучения.

— Смолин, вы, похоже, забыли, что сейчас находитесь на работе, — отчеканил Геннадий. — И здесь вам никто ничего не должен. А вот вы, напротив, обязаны соблюдать внутренние распорядки и предписания. И если вы это никак не можете усвоить, то, боюсь, вам недолго осталось занимать вашу должность.

— Так его, — удовлетворенно произнес Вагнер и вытер со лба выступивший там пот. — Наглец редкий этот ваш Смолин, я таких давно не видал.

— Нечасто в метро бываете, — сообщил ему я. — И на улице вообще. Небось все кабинет да личный автомобиль. Сейчас все такие, как я.

Геннадий молча показал мне на телефон. Я сложил руки на груди и уставился на потолок, прекрасно осознавая, что смотрюсь, как минимум, смешно.

Не знаю, чем кончилось бы дело, кабы в этот момент не впорхнула Ольга свет Михайловна. Она была свежа, весела и благоухала очень дорогими духами. Настолько дорогими, что я даже затрудняюсь сказать, какими именно. Мои приятельницы на подобные ароматы денег сроду не имели. Хотя это все субъективно, может, просто данный аромат очень индивидуален, и дело в этом.

— Всем доброе утро! — озарила она кабинет своей белоснежной улыбкой. — А вы что такие напряженные?

— Доброе? — снова вскочил с кресла было успокоившийся Вагнер. — Какое оно доброе? Яна ночью чуть не умерла, да и сейчас ей не лучше. Она дышать почти не может, я ее в клинику отправил, на аппарат поставил. И все этот твой протеже!

— Вот этот? — Ряжская показала на меня пальчиком. — Да?

— Да! — выкрикнул Петр Францевич. — Именно! И, главное, он еще шутки шутит! Дурака валяет! Мммерзавец такой!

— Да что вы меня все оскорбляете? — наконец не выдержал я. — Давайте уже как-то с этим заканчивать! Я тоже по мутер вас так послать могу, что…

— Уволен, — равнодушно произнес Геннадий. — Приказ будет сегодня.

— Ой, прямо напугали, — я встал с кресла. — Да не вопрос. Меня за последние пару месяцев столько раз увольняли, что я со счету сбился. В гробу я ваш банк видел, в белой теннисной обуви. И еще — вы безопасник и меня уволить не можете, полномочий не хватит. Но я сам уйду, не проблема. О, кстати! Это я прихвачу на память.

И ловко снял с пиджака Геннадия коротенький волосок.

Точнее — почти снял. Как и когда он перехватил мою руку, я так и не понял, настолько моментальным было его движение. И, главное, он даже ее не крутанул, но стало очень, очень больно, а пальцы разжались, выпустив добытый волос, который мягко опустился на пол.

— Не надо, — мягко посоветовал он мне. — Я не господин Вагнер, кричать не буду. Сядь на место и не дергайся. Не могу уволить? Ладно. Значит, пока приказ не подписан, ты на службе и обязан мне подчиняться.

Ничего. Нет крючочка для лихоманок — и не надо. Я еще чего-нибудь придумаю. А с той заразой, что за иглой придет, как-нибудь сам разберусь.

— Что-то вас совсем не туда занесло, — расстроенно проговорила Ряжская, всплеснув руками. — Ругань, угрозы, обиды. Мы же разумные люди, то есть всегда можем сесть за стол переговоров и найти общий язык.

Я зло сопел, Геннадий с усмешкой смотрел на меня, а Вагнер беспрестанно вытирал мокрый от пота лоб.

— Сели. — Ряжская похлопала ладонью по столу. — Саша, я тебя прошу! Да, Гена, сходи и попроси подать нам кофе.

— И мне? — уточнил я немедленно.

— Если хочешь, — пожала плечами Ряжская.

Я еле удержался от соблазна показать Геннадию язык. Серьезно. Как в начальной школе. Ситуация это просто диктовала.

Но удержался. Зато тут же сказал:

— Три кусочка сахара и сливки, — подумал, и добавил: — И пошевеливайся, голубчик, у нас еще много дел. Мне вот заявление об увольнении писать надо.

— Ну что за детский сад? — укоризненно глянула на меня Ольга Михайловна. — Взрослый же человек! И вот что еще, Петр. Мальчики твои пусть за дверью подождут.

Через минуту мы остались в переговорке втроем.

— Итак, — Ряжская с легким хлопком припечатала ладони к столу. — Насколько я понимаю, имеет быть место конфликт между тобой, Смолин, и господином Вагнером.

— Не конфликт, — возразил я. — Недопонимание. Я им не раз сказал «нет», а они этого не поняли. Да еще и угрожать начали. Вот и пришлось мне кое-что им объяснить наглядно.

— Объяснить? — Вагнер снова начал краснеть. — Это, по-твоему, объяснить? У моей жены семь с лишним часов длится жуткая асфиксия, сопровождаемая судорогами. В какой-то момент мне показалось, что она вот-вот умрет!

— Да нет, — успокоил я его. — До этого еще далеко, поверьте.

— Успокоил! — саркастично выкрикнул Вагнер. — Спасибо! Ольга, я тебя прошу, воздействуй на этого… Бандита!

Ух ты. Так меня еще никто никогда не называл. Даже приятно.

— Петр, я бы рада, да как? — невесело потупилась Ряжская. — Ты же видишь, что характер у него непростой. Да ты еще, насколько я понял, успел ему бока намять. Не просто же так ты с собой охрану взял?

На мою правую ногу в этот момент надавила ее узконосая туфелька, давая понять… Черт его знает, что она хотела мне сказать? Поди эту Ряжскую пойми.

Оставалось только импровизировать.

— Так и есть, — подтвердил я. — Прямо скажем — характер у меня скверный. И обиды не забываю.

— Сколько? — внезапно успокоившись спросил у меня Вагнер. — Цифру назови.

— Петр, погоди, — положила свою руку на его Ольга Михайловна, одновременно с этим аж дважды надавив на мою ногу. — Какие деньги, о чем ты? Если уж на то пошло, платить их должен не ты, а я. Это ведь по моей рекомендации Яна пришла к этому человеку.

— С вас денег не возьму, — сразу отказался я. — Вы мне очень симпатичны.

— Тогда сделай так, чтобы с Яной все стало хорошо, — лучезарно улыбнувшись, попросила меня Ряжская. — Давай закончим эту, прямо скажем, всем нам неприятную историю.

— Так он тебя и послушал, — нехорошо осклабился Вагнер. — Шантажист.

Я засунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда пакетик с почти неразличимым волосом его супруги.

— А почему нет? Я за мирное сосуществование. Вам достаточно только понять, что меня больше не надо беспокоить, и все немедленно кончится. Обещаю.

— Да пропади ты пропадом! — взревел Вагнер, явно даже не поняв смысла моего жеста. — Век бы тебя больше не видеть!

— И чтобы никаких последующих провокаций со стороны излечившейся супруги, — добавил я, покачав пакетиком. — Сдается мне, она дама самолюбивая и злопамятная. Мне бы не хотелось рецидивов, Петр Францевич. Причем если сегодня вы меня смогли найти, то в следующий раз вам может и не повезти. Сегодня я покину этот банк, так что места привязки к местности у меня больше не будет.

— Он еще и угрожает? — устало пожаловался на меня Ряжской Вагнер. — Каково!

— Не угрожает, — возразила ему женщина. — Обговаривает условия. Совершенно нормальный процесс, на мой взгляд. И, давай честно — Яна не ангел, от нее всякого ожидать можно.

— Вообще-то есть такое, — признал Петр Францевич. — Ладно, даю слово. Если хочешь, могу расписку написать.

— Да что мне ваши расписки? — рассмеялся я. — Тут ведь вы не мне, вы себе насвинячите. Причем даже в том случае, если меня убьют по вашей наводке. Больше скажу — это для вас будет наихудший вариант. Детали опущу, но поверьте, я не вру.

— Не врет, — крайне серьезно подтвердила Ряжская. — Увы, Петр, все так.

— Не тронет тебя никто, — устало сказал фармацевт и дернул воротник рубашки. — Делай уже что надо, прошу тебя!

Я заметил, что он то и дело поглядывает на экран телефона, а тот с интервалом в пару минут вибрирует. Как видно, на него поступала информация о состоянии Яны Феликсовны.

— Для твоего пущего спокойствия, Саша, я беру на себя обязанности гаранта твоей безопасности, — добавила Ольга Михайловна. — И все потому, что доверяю слову Петра полностью. Мы, слава богу, знакомы сто лет, и повода усомниться в его честности у меня не было ни разу.

Вагнер криво улыбнулся.

Встав с кресла, я подошел к небольшому шкафчику, стоявшему у одной из стен, открыл его и достал оттуда пепельницу. Я знал, что она здесь есть, как без нее. Так-то в здании курить запрещено, и внутренним распорядком, и федеральным законом, но то сотрудникам и клиентам попроще. «Випов» подобное сроду не касалось, раз они хотят перекурить — то пусть дымят.

Вернувшись обратно, я поставил пепельницу на стол, а после раскрыл пакет и достал оттуда седой волос госпожи Вагнер.

И в этот момент туфля Ряжской припечатала мою ногу к полу.

— Да, Петр, — обратилась она к мужчине, который внимательно следил за моими манипуляциями и, кажется, начал понимать, что к чему. — Возможно, не ко времени вопрос, но все же… Там у тебя с моим Павликом тоже небольшое непонимание вышло. Ну по зданию на Садовом кольце, том, где раньше банк квартировал, у которого лицензию не так давно отозвали. Том, что ты прикупил в обход официальных торгов. Вот скажи, ты ему его все же не уступишь? Тебе оно так и так не нужно, там планировка под кредитную организацию заточена, больше на ремонт потратишь. Да и во дворе оно, а для твоего дела внешняя витринная реклама важна. А для нас — самое то. У нас это теперь профильный бизнес, нам расширяться надо.

Это сильно. Это впечатляло. Как по нотам! И даже тот факт, что меня использовали по полной, ничего в этом не менял. Когда красиво — тогда красиво.

Вагнер долгим взглядом посмотрел на кротко улыбающуюся Ольгу Михайловну, на меня, на волос в моей руке и сказал:

— Забирайте. Я все равно бы Паше его отдал со временем. Просто хотел…

— Иметь свой маленький гешефт, — рассмеялась Ольга Михайловна. — Я передам твое пожелание мужу, думаю, он сделает нужные выводы. Их тебе сообщат сегодня наши юристы, когда подъедут подписать бумаги. Саша, а ты кого ждешь? Делай свое дело. Там же Яна страдает.

— Огонька нет, — озадачился я. — А без него никак.

— Вот, держи, — женщина щелкнула замочком сумочки и протянула мне миниатюрную зажигалку «Ронсон». Золотую, блин. Живут же люди…

Я подмигнул Вагнеру, отчего тот скривился, щелкнул зажигалкой и подпалил волос, лежащий в пепельнице.

Тот вспыхнул неожиданно ярко, я даже такого не ожидал. Чему там гореть-то?

Впрочем, огонь так же быстро сменился на редкость вонючим и густым зеленоватым дымком, в котором я уловил запах той самой жижи, которую варил накануне.

— Вот и все, — по возможности уверенно сказал я. — Петр Францевич, если телефон рядом с Яной Феликсовной, так вы можете ей позвонить. Ручаюсь, она уже почувствовала себя гораздо лучше.

Набрать жену Вагнер не успел, потому как та успела его опередить.

— Да! — радостно крикнул в трубку фармацевт, заставив меня подумать о том, что он, похоже, на самом деле любит эту властную женщину с тяжелым характером. — Все нормально? Задышала? Слава богу. Что? Нет. Нет. Нет, не надо. Я все потом объясню.

Как видно, Яна Феликсовна сходу предложила мне руки-ноги оборвать. Она кто угодно, только не дура, поняла, откуда ветер дует.

— Поеду в клинику, забирать ее, — сообщил нам Вагнер, вставая. — Спасибо говорить не стану, не за что.

— Ты сам виноват, Петр, — закинув ногу на ногу, произнесла Ряжская. — Зачем так наседал на Сашу? Он славный, добрый, милый мальчик. А ты ему угрожать начал. Он просто защищался, вот и все. Нельзя человека загонять в угол, даже странно, что мне приходится это объяснять тебе. Не кому-то, а тебе!

— Недооценил я твоего Сашу, вот и все, — без тени смущения ответил ей фармацевт. — Моя ошибка. Надо было по-другому действовать, так, как ты.

— Простите за банальность фразы, но не могу удержаться — влез в их разговор я — Ничего, что я здесь нахожусь?

Вагнер, ничего не ответив, открыл дверь, застыл на месте, словно раздумывая, выходить из переговорки или нет, а после, повернувшись ко мне, спросил:

— Что это было? С Яной?

— Не что, а кто, — протягивая Ряжской зажигалку, даже не подумал «включать дурака» я. — Грынуша-Грудея, одна из двенадцати сестер-лихоманок. Причем имейте в виду — я вас пожалел. Она не самая страшная из этого выводка. Не самая милосердная, это да, но все могло быть куда хуже. Вернее — куда страшнее.

— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, — пробормотал Вагнер и вышел, прикрыв за собою дверь.

— Это он о чем? — обратился я к Ряжской. — При чем тут лес?

— Не бери в голову, — посоветовала мне она. — Захотел человек образованностью блеснуть. Главное, что?

— Что?

— Ты можешь спокойно вздохнуть, Вагнеры тебя больше не потревожат. Ну, молодец я? Как лихо твои проблемы решила!

— Чего? — я даже глаза выпучил от удивления. — Вы решили? Да вы сейчас у товарища здание отж…

— Тсссс, — пахнущая духами ладошка Ряжской закрыла мой рот. — Саша, не наговори глупостей. Я, конечно, не маленькая девочка, понимаю, что такое аффект, но обидеться все равно могу. А это не нужно ни мне, ни тебе. Может, я и извлекла какую-то выгоду из этой ситуации, но приоритетом была не она, правда? В первую очередь я думала о тебе, о твоей безопасности.

— Если бы вы послушали меня сразу и дали этой Вагнер от ворот поворот, то и проблем бы не было, — отстранил ее руку я. — Говорил ведь…

— Тут да, тут просчет, — признала женщина. — Но на ошибках что? Учатся. В будущем будем более тщательно подходить к подбору клиентуры.

— Какой клиентуры? — прищурился я. — О каком будущем речь, я не понимаю. Все, закрыта лавочка, Ольга Михайловна.

Дверь в переговорку открылась, и к нам присоединился Геннадий. Он молча сел на то кресло, где до того располагался Вагнер, и кивнул Ряжской.

Что обидно — кофе он нам не принес.

— Саша, все только начинается, — лучезарным тоном заверила меня Ряжская, и даже руками взмахнула. — То ли еще будет!

— Ничего не будет, — помотал головой я. — Меня уволили, слава богу. Свобода! И я использую ее как полагается. Например, уеду в Нечерноземную полосу России припадать к простым сельским радостям бытия.

— Очень разговорчивый молодой человек, — сообщил Ряжской Геннадий. — Хотя они все здесь языками мелют много. И большей частью не по делу. Два дня слушаю — диву даюсь. Половину персонала менять надо, Ольга Михайловна. Даже две трети.

— Так и меняй, — разрешила ему Ряжская. — Кроме, естественно, вот этого товарища. Я теперь гарант его безопасности, так что — увы, увы. Эй, селянин, чего примолк? Значит, говоришь, в глушь, в деревню собрался? Самому не смешно? Тоже мне, Герман Стерлигов.

— Самому грустно, — вздохнул я. — Даже помечтать не дали.

— Саша, хочешь верь, хочешь не верь, но я на самом деле испытываю к тебе добрые чувства. — Ряжская взяла мою ладонь в свою. — Практически отеческие. Детей у меня нет, вот, в каком-то смысле тебя усыновляю. Так что заканчивай ершиться, хорошо? Ничего, кроме ошибок, это тебе не принесет. А теперь иди к себе и работай. В конце концов, ты у нас на зарплате, а солнце только встало.

«На зарплате». Нет чтобы мне процентик от провернутой сделки со зданием отделить. Так по справедливости было бы.

Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Геннадий, — повернул я голову в сторону безопасника. — Насчет увольнений. Я не знаю, кого вы там вычищать из банка будете, но не думайте даже трогать тех трех девочек, которые сегодня за меня впряглись. Это моя личная просьба.

— Хорошо, — вместо Геннадия ответила Ольга Михайловна. — Они в безопасности. У них иммунитет, как в «Последнем герое». Теперь ты доволен?

— Нет, — помотал головой я. — Но это все равно ничего не меняет.

— Упорный, — даже с каким-то уважением сказал безопасник.

— Упорный, — подтвердила Ряжская. — И тем мне симпатичен.

— Косачова жаль, — сказал я, вставая с кресла. — Только он обрадовался, что с Вагнерами поработает — и на тебе.

— Так и поработает, в чем же дело? — Ольга Михайловна достала из сумочки сигареты и все ту же зажигалку. — Куда они денутся? Саш, Петр никогда не будет мешать дело и личное, он для этого слишком умен. Да и раньше между нами особой любви не было, просто бизнес моего Паши кое-где смыкается с предприятием Вагнеров, потому мы и делаем вид, что друзья. Как, впрочем, и все остальные в нашем кругу. Эмоции — не для нас. Они мешают делу. И тебе, кстати, этому тоже надо бы поучиться. Но это тема для отдельного разговора, а пока иди, работай.

Не знаю, о чем потом Ряжская беседовала с Геннадием в переговорке, и когда она покинула банк. Да и не сильно меня это интересовало. На меня навалилась усталость, смешанная с последствиями бессонной ночи, так что мне было не до того. Плюс девчонки меня просто замучали с расспросами. В результате я предложил им заказать пиццу за мой счет, и это моментально переключило их на другую тематику — они начали выбирать что заказывать и орать друг на друга, поскольку вкусы у Ленки и Наташки разные.

Под этот гвалт я отключился прямо в кресле, да так, что даже не почуял, как Федотова у меня из пиджака портмоне вытащила, чтобы за еду рассчитаться. И как Сашка пришла, которую они позвали, рассудив, что она тоже моя защитница.

Причем сонная хмарь так и не развеялась до конца дня, я и домой пришел на автопилоте. Зевая, поужинал и решил было завалиться спать, как раздался дверной звонок.

— Интересно, это кто? — спросил я у Родьки. — Вроде никого не жду.

— Либо эта, — потыкал в потолок мой слуга, намекая на Маринку. — Либо рыжая, которую ты к дому привадил. Опять мне на кухне спать! Тут холодно и по полу тянет!

Звонок повторился, и я пошел к двери открывать. И почти щелкнул ключом, но тут в мою руку вцепился невесть откуда взявшийся Вавила Силыч.

Прямо дежа вю какое-то.

— Не вздумай! — подъездный чуть ли не отшвырнул меня в сторону. — Там — она!!!