Руна восьмая, Вуньо

Заказчик был суетливым, подозрительным и жадным. Все самые неприятные качества в одном человеке. Ему хотелось получить результат быстро, дёшево и качественно.

– Так не бывает, – повторил я. – Если быстро и качественно – то будет очень дорого. Если быстро и дёшево – то будет некачественно. Если качественно и дёшево – то будет небыстро.

– Сколько? – спросил заказчик. Это был мужчина лет сорока, наружности вполне приятной, но с чересчур уж ухоженными усиками и бакенбардами. И ещё напудренный парик, который он носил даже дома! Да и ногти на руках слишком холёные. Нет, дело не в том, что он не работал руками. Для некоторых профессий этого не требуется. Но тратить столько времени на уход за собой для мужчины непозволительно.

– Двадцать пять золотых цехинов.

– Немыслимо, – сказал заказчик. – Контора господина Ормана, «Хорошая мышь», берёт за очистку дома такого размера не более двух.

– Трёх, – поправил я. Перед работой я всегда выясняю средние цены на рынке. Магу в Западных Княжествах работы хватает, но это редко одна и та же работа. – Я сразу советовал вам, господин Де Мейер, обратиться к профессиональным истребителям крыс. У них великолепные яды, составленные лучшими мастерами натурфилософии.

– Не могу, – с болью в голосе отозвался Де Мейер. – Моя маленькая дочь больна редкой болезнью. От любых ядовитых веществ, оказавшихся поблизости, её нежная кожа покрывается отвратительными красными прыщами и чешется. Неужели вы не сделаете скидку ради ребёнка?

Вот чего я терпеть не могу – это когда шантажируют детскими слезинками! А в Западных Княжествах это сплошь и рядом. Жулики и жадины ещё те, детей эксплуатируют нещадно, у бедноты дети едва ходить начинают – уже работают на полях или в мастерских, за украденную булку могут ребёнку и руку отсечь, и плетьми запороть до полусмерти. Но при этом говорят, что детей обожают, пишут для них слащавые книжонки – про добрых нянь, мудрых волшебников, красивых фей. Два в одном, жестокость и любовь. Как по мне – хуже нет дряни.

Дочь господина Де Мейера была не такой уж и маленькой. Тощая девица с прыщами на лице, как по мне – вызванными не отравами, а неумеренным потреблением шоколада и ореховых сладостей. Лет тринадцать-четырнадцать, в этом возрасте у нас маги покидают академии и школы. Я бы её от глистов посоветовал пролечить и посадить на диету из каш и овощей – сразу бы кожа очистилась.

Зато благодаря капризам любимой дочки, у которой перед зимним праздником крысы погрызли шоколадные конфеты, господин Де Мейер решил уничтожить грызунов магией. Нет бы поблагодарить крыс за ликвидацию лишних сладостей!

– Простите, господин Де Мейер, – сказал я. – Я сочувствую вашей дочери. Но чтобы очистить ваш дом от крыс быстро и надёжно, я потрачу изрядное время своей жизни. Время – деньги.

– Да сколько вы потратите! – всплеснул заказчик руками. – Час-другой!

– А если день-другой? А если неделю? Две?

– Старший счетовод в моей конторе получает в неделю три цехина!

– Так, может быть, он избавит ваш дом от крыс? Двадцать пять, господин Де Мейер. Деньги вперёд.

Двадцать пять цехинов – это не двадцать пять золотых Тёмной Империи. Это почти в два раза меньше. И сами монеты некрупные, и золото не такое чистое, и подделывают цехины чаще, а значит, и веры в них меньше.

Но всё-таки это большие деньги.

– Двадцать, – сказал Де Мейер, смиряясь.

Я покачал головой и поднялся со стула.

– Хорошо, – сдался заказчик. – Но деньги…

– Только вперёд, – сказал я и снова сел.

Он согласился. Они всегда соглашаются.

– Для чужака вы очень самоуверенны, – буркнул Де Мейер, отсчитывая деньги. – У нас не принято так торговаться.

Враньё, кстати. Торгуются они ещё сильнее, сам Де Мейер только что этим занимался. Только они торгуются с фальшивыми улыбками на лице и всё время ссылаются на больных детей, старых родителей, плохую погоду, паршивую политику и прочие вещи, никак к делу не относящиеся.

– Возможно, – не стал я спорить. – Но у вас нет магов, занимающихся частной практикой.

Тут ему крыть было нечем.

Магия в Западных Княжествах существует. Руны они и есть руны, пусть их называют иначе и относят к основным рунам даже те, которые у нас считаются составными.

Но все волшебники Запада состоят на государственной службе своих княжеств. Им платят большие деньги, их привлекают к работе нечасто, только если случится что-то очень опасное: чума, засуха, нашествие саранчи с юга. Строжайшими договорами магам запрещено участвовать в спорах и войнах между княжествами – когда десять лет назад один из князей нарушил это соглашение, его княжество завоевали и низвергли все вместе. Землю княжества разделили между соседями, род князя истребили от мала до велика, дворец снесли до основания и посыпали солью, а народу повелели говорить на наречиях соседей – благо, те не сильно отличались. Причём сделано это всё было без единой руны!

Конечно всё это не прихоть.

Давным-давно Тёмная Империя и Западные Княжества были одной страной. У нас правил королевский род, княжества пользовались вольностями, но тоже были частью единого государства. Правившие в них князья были младшими отпрысками нашей аристократии. Может быть, они и впрямь хранили верность своему монаршему роду, а может, воспользовались поводом, но власть Тёмного Властелина они не признали. Война шла некоторое время, потом прекратилась сама собой. У нас говорят, что повелитель решил пощадить жителей Запада. На Западе говорят, что, получив отпор, Тёмный Властелин в панике отступил.

И хоть сейчас между нами мир, есть посольства, торговля и даже простые граждане вольны посещать соседей, доверия никакого нет.

Так что маги Западных Княжеств молоды и беззаботны. Платит им власть и платит авансом, чтобы в случае войны волшебники выступили на защиту полными сил.

Не знаю, насколько хорошо эта схема работает. Всё-таки рунная магия – не только время, это ещё и мастерство. А тратя за год неделю-другую жизни на тренировки, многого не изучишь. Но, может быть, во мне говорит обычная человеческая зависть.

Я пересчитал цехины, спрятал их в кошель. Де Мейер всё-таки удивительный жмот – он заплатил мне самыми старыми, потёртыми и тонкими монетами, видя которые, продавцы в лавках кривятся. Но золото есть золото.

– Итак, формулируем задачу и подписываем договор, – сказал я и взял лист бумаги с текстом. – Мы, нижеподписавшиеся, волшебник Грисар Тёмный и хозяин ссудной конторы Де Мейер старший, условились о том, что волшебник Грисар в течение трёх суток избавляет дом Де Мейера, находящийся по адресу Чудесные Аллеи под номером двенадцать и четырнадцать, от обитающих в нём мышей и крыс, за что Де Мейер выплачивает Грисару двадцать пять полновесных цехинов Западных Княжеств. Грисар гарантирует, что в течение трёх лет ни одна крыса или мышь не вернётся в дом Де Мейера. Не считается нарушением договора сознательное заселение дома крысами и мышами, совершённое по злому умыслу или неразумности. Не считается нарушением договора, если сторонние крысы или мыши проникнут в дом, но покинут его в течение суток. Если же Грисар не справится, то он обязуется очистить дом от крыс и мышей бесплатно или вернуть все полученные от Де Мейера деньги с процентом, согласно среднему банковскому курсу.

– Верно, – просмотрев договор, словно не сам его только что написал, произнёс Де Мейер. Поставил внизу витиеватую подпись. Я тоже подписался – «Грисар Тёмный».

Что поделать, в Западных Княжествах меня называют так. Раз приехал из Тёмной Империи – то будешь Тёмным.

– Как вы намерены убить крыс? – спросил Де Мейер с интересом.

– Никак, – сказал я, вставая. Снял повешенный на спинку стула сюртук, надел, поправил чёрный галстук-бабочку. Достал из кармана сюртука свирель, собственноручно вырезанную вчера из ветки черёмухи.

– Как никак? – воскликнул Де Мейер.

– Так! – ответил я. Вот тебе за потёртые монеты (причём я не сомневался, что при всей своей потёртости они тщательно взвешены и с трудом, но проходят по категории «полновесных», как обещано в договоре).

– Вы нарушаете договор? – в ужасе воскликнул ростовщик.

– Нет. Знаете, Де Мейер, как много крыс и мышей в вашем доме?

Он пожал плечами. Спросил:

– Много?

– Очень. Если все они немедленно сдохнут, вонь будет стоять неделю.

Де Мейер поморщился.

– И это будет не просто вонь. Это будут жуткие отравленные миазмы крысиных внутренностей! Запах въестся в ковры, гобелены, даже в дерево! Хотите, чтобы ваш чудесный дом на долгие годы пропах дохлыми мышами и фекалиями?

– Нет! – воскликнул Де Мейер.

– От этого нас и спасёт она! – я поднял дудочку. Была она неказистая, а после лёгкого обжига и втирания грязи выглядела древней. – Черёмуховая свирель!

Де Мейер внезапно улыбнулся и стал похож на нормального человека.

– У меня в детстве была бузинная. Я сам её вырезал.

– Черёмуха действует волшебнее, – сообщил я. – Это творение искусного мага, на ней запечатлена редкая руна.

Искусным магом был я сам. А руна была не то чтобы совсем уж редкая. Это было сочетание руны Пути – Райдо (пожалуй, моей любимой, хоть и стоившей мне больше всего времени) и руны Радости – Вуньо.

В таком сочетании могла получиться руна Счастливого Пути, благословляющая на хорошую дорогу (честно говоря – всего лишь улучшающая настроение путника, от чего тот и воспринимал дорогу, даже самую паршивую, с радостью), известная даже крестьянам руна Ноги-в-пляс, помогающая музыкантам играть танцевальную или свадебную музыку, или даже коварная руна Ехай-куда-подальше, которой маги выставляли из дома засидевших гостей и прочих нежеланных визитёров. Куда лучше, чтобы гость сам с радостью ушёл, а не стоял в дверях полчаса, прежде чем хозяин прогонит его грубым словом, верно?

Но я применил другую версию народной крестьянской руны, которую пастухи со слабым магическим талантом используют для управления упрямым стадом. Райдо и Вуньо я сплёл точно так же, а вот узор по рунам пустил совсем мелкий. В результате руна не работала ни на людей, ни на коров и коз, ни даже на собак и кошек.

А вот на крыс и мышей действовала великолепно.

– Так вы всего лишь используете готовый амулет? – возмутился Де Мейер.

– В этот амулет я вдохну собственную жизнь! – рявкнул я. – А после использования чудесную черёмуховую дудочку придётся сжечь в печи!

Будь я тем же юнцом, что три года назад, это прозвучало бы несолидно. Но в ту пору я ввязался в скверную историю с нелицензированным воровством у влиятельного натурфилософа, трижды использовал дорогие руны переноса, сражался, бежал из Тёмной Империи… в общем – потерял в итоге семь с лишним лет жизни и стал выглядеть на двадцать шесть.

А с тех пор прошло три года, да ещё месяц я потратил на магию – которую теперь использовал очень осторожно. Так что казался я зрелым тридцатилетним мужчиной, плечи у меня были широкие, рост изрядный, волосы лежали на плечах буйной гривой, глаза смотрели сурово и строго. Настоящий волшебник из Тёмной Империи, причастный страшных тайн и владеющий запретными рунами.

Ростовщик сразу втянул голову в плечи и замахал руками:

– Я никак не умаляю вашу жертву и талант, мастер Грисар!

Я ещё миг посверлил его мрачным взглядом, потом вздохнул и поднёс свирель к губам.

Играю я плохо. Это не нужно для магии, а просто так, для развлечения, пусть играют пастухи и менестрели. Так что мне пришлось несколько дней тренироваться под руководством Миры.

Дело было вовсе не в музыке. Я мог просто дуть в трубку, вливая несколько секунд каждую минуту. Но для того чтобы в нашем ремесле держаться на плаву и потратить за три года всего месяц, надо быть ещё и умелым артистом.

Заиграв простенькую фривольную песенку «Приходи-ка на лужок, я зову тебя, дружок», я трижды повернулся вокруг оси и топнул ногой. Влил в руну ещё пару секунд.

С потолка залы упал таракан, приземлившись прямо на лацкан сюртука Де Мейера. Тот брезгливо сбросил насекомое и растоптал.

Второй таракан выскочил из книжного шкафа и понёсся ко мне. Де Мейер недоумевающе посмотрел на него и снова топнул ногой.

Я влил ещё секунду.

В углу, за кожаным диваном, запищали мыши.

– Удаление из дома тараканов и клопов – мой подарок вам, – сказал я, на миг оторвав дудочку от губ. Эх, не сообразил сразу! Можно было ещё цену поднять, теперь уже не получится.

Пищало уже отовсюду. Мыши и крысы оказались покрепче, чем насекомые – они сопротивлялись зову.

А я торопливо шёл к выходу, на ходу прихватив с вешалки свою шляпу. Насекомые шелестящим ковром ползли следом. Когда приближались слишком уж близко, я на миг прекращал играть и покровительственно кивал ростовщику.

Тот был в ужасе. Наверное, и не подозревал, сколько гадости живёт в большом старом доме. Эта тайна хорошо известна слугам и поварам, но не господам в напудренных париках.

Впрочем, даже слуги были шокированы. То из одного, то из другого конца огромного дома раздавались удивлённые крики и испуганные вопли.

Дверь я открыл пинком, заодно откинув жирную старую крысу, пытавшуюся забраться в дом с улицы. Не рассчитал немного расстояние, на котором действует руна!

Де Мейер семенил за мной и, надо отдать ему должное, помогал обороняться от слишком близко подобравшихся грызунов и насекомых. Немало тараканов и крыс уже пали от его щегольских, до блеска начищенных башмаков.

На улице моё появление вызвало фурор. Всяческая ходячая и прыгучая мерзость выбиралась из благопристойных фахверковых домов в два-три этажа. Детвора вопила от восторга, девушки и женщины – от страха и омерзения, мужчины… мужчин, к счастью, в разгар рабочего дня было немного. А то я рисковал получить проблемы с кем-нибудь покрупнее крысы.

К счастью, река была поблизости, на чём и строился мой план. Неспешная и неглубокая, но широкая здесь, вблизи устья, речка Шпия несла свои воды в море. Многочисленная рыба ещё не догадывалась, какое угощение ей предстоит.

– Волшебник, волшебник! – верещали дети, бежавшие вслед за мной.

– А ну вон! – рявкнул я. – А то и вас заколдую и уведу!

Дети с хохотом отбежали в сторону, но преследование не прекратили. Только принялись вопить на разные лады:

– Чародей! Чародей уводит меня за собой!

Вот так и рождаются легенды о злых колдунах.

Лодочник, которому было заплачено загодя, поджидал меня у причала. Смолил трубку, откинув голову, подставлял лицо нежаркому зимнему солнышку. При моём появлении лодочник привстал, увидел процессию и вытаращил глаза. Схватился за весло, явно намереваясь немедленно отчалить.

– Вот только попробуй! В клопа обращу! – заорал я, и лодочник, струхнув, застыл.

– Он убьёт тебя, лодочник! – вопили гадкие дети.

Придерживая шляпу, я прыгнул в лодку, не прекращая играть на свирели, и знаком разрешил лодочнику взяться за весло. Уговаривать того не пришлось, и мы начали удаляться от берега.

– Вы бы хоть сказали, господин волшебник, – бормотал лодочник. – Вы бы хоть намекнули как-то!

Шелестящий ковёр насекомых ссыпался за мной в холодную, едва не схваченную льдом реку. Поверх тараканов, клопов и блох неслись крысы, мыши и подхваченный заклинанием котёнок. Де Мейер внезапно вырос в моих глазах, ловко выцепив котёнка из мерзкого шествия. Мы удалялись от берега всё дальше и дальше, лодочник стоял на корме и орудовал веслом, периодически колотя самых плавучих крыс.

Похоже, я очистил от домашних вредителей весь квартал.

Надо было обойти все дома! Да хоть бы по золотому с каждого – мог бы полгода не работать.

Может, с бургомистром поговорить?

Нет, не выйдет. Бургомистр обратится к городскому волшебнику. Тот потребует от меня назвать использованные руны. И поймёт, что на всё действо я затратил не больше часа жизни.

Так что и цену мне предложат соответствующую.

Бросив мечты о неправедном богатстве, я опустил свирель. Некоторые отставшие крысы остановились, закружились на месте, пытаясь своим крошечным умишком понять, что они делают посреди реки. Часть, наверное, даже ухитрится выплыть. Крысы – они живучие, почти как люди.

Но к тому моменту течение унесёт их далеко вниз. В дом Де Мейера они уже не вернутся.

– Возвращайся, – велел я, и лодочник со вздохом начал разворачиваться.

А река кипела от пирующей рыбы, покрывалась кругами поклёвок. В Шпие водилось всякое, включая двухметровых сомов-лавочников, прозванных так за жадный нрав и подозреваемых в людоедстве. Так что даже самые крупные крысы одна за другой с писком исчезали под водой. Слетевшиеся чайки атаковали сверху добычу меньших размеров.

Дети собрались на берегу и кривлялись, изображая, что невидимая сила тащит их в воду.

Я засмеялся.

Лодочник тоже отпустил смешок. И сказал:

– Вы, господин волшебник, человек серьёзный, многое повидавший, а смеётесь-то как хорошо, будто ребёнок!

Я кивнул.

В Западных Княжествах редко встречались волшебники из Тёмной Империи, которые при седой бороде и двадцати лет не прожили на свете.

Де Мейер дождался меня на берегу. Обалдевший котёнок сидел у него на руках и пытался вылизываться.

– Подарите дочке, – сказал я. – У нас в народе считается, что чёрный кот, спасённый на берегу реки, приносит удачу и здоровье.

Если уж врёшь, то надо врать с уверенным видом и ссылаться на народные обычаи.

– Непременно, – сказал ростовщик. – Я впечатлён вашим искусством, мастер Грисар. Позволите ли вы сделать вам маленький подарок в придачу к честно заработанной плате, мастер Грисар?

– Позволю, – милостиво согласился я.

Ростовщик протянул мне карманные часы на серебряной цепочке.

– С часовой и минутной стрелкой, – сообщил он. – С заводом на целые сутки с гаком. Ваша профессия связана с большой потерей времени.

– Как и любая другая, – сказал я.

– Да. Но у вас это нагляднее. Вы ведь на самом деле молоды?

Я помолчал. Спросил:

– Почему вы так решили?

– Этого не видно, когда вы говорите, – сказал ростовщик. – Моя профессия требует знания людей, но даже я не понял. А вот когда вы стали играть… музыка – она открывает сердца.

Я промолчал.

– Удачи вам, мастер Грисар. И долгих лет жизни.

Ещё час назад я был уверен, что мы расстанемся с клиентом без особых симпатий. Но сейчас мы искренне пожали друг другу руки.

И я пошёл домой.

К Мире.

Руна пятнадцатая, Альгиз

В силу редкости частнопрактикующих магов профессия эта в Западных Княжествах прибыльна и уважаема. Мы с Мирой снимали хороший дом у реки, двухэтажный, с большим садом, а могли бы, пожалуй, и выкупить его в собственность.

Но мы до сих пор не понимали, собираемся ли остаться здесь навсегда.

Из Империи мы выбрались на удивление легко. Не пришлось больше тратить время на руну переноса – мы лишь меняли личины по несколько раз в день, превращаясь то в пару школяров, едущих на каникулы, то в бабушку с внучкой, то в пожилую семейную пару, путешествующую на воды. За неделю мы пересекли всю Империю, каждый миг ожидая, что нас схватят.

Ничего не случилось. К нам словно утратили интерес, хотя раньше повелитель не прощал гибели своих слуг.

Один лишь раз мы наткнулись на большой разъезд гвардейцев с регулятором во главе, расположившийся на постоялом дворе, куда мы неосторожно сунулись. Может, они и не нас искали, но я использовал рунный знак, отобранный у несчастного Эмира, и погрузил в сон весь посёлок. Мы даже спокойно отужинали, сидя среди храпящих гвардейцев, потом я залил на кухне очаг, чтобы не случилось пожара, и мы двинулись дальше.

Под видом братьев-близнецов, торговцев фарфором, мы пересекли границу с Западными Княжествами. Чем нелепее люди, тем меньше к ним подозрений, вот и приграничная стража, посмеиваясь, пропустила двух нелепых коробейников, везущих образцы товара: аляповатые чашки и чайники, настенные украшения и керамические свистульки. Всё это мы купили в ближайшем магазине и выкинули, едва переехав границу. Потом был путь через западные земли, пока мы не остановились в Низинном Княжестве, не самом большом, но едва ли не самом богатом. Заливные луга, мягкий климат, трудолюбивый прижимистый народ, не любящий конфликты, но и за свои интересы бьющийся насмерть – Низинное Княжество было одним из самых спокойных. Мы получили в княжеском правлении вид на проживание, патент на работу и подписали кучу бумаг, где клялись в добрых намерениях, порядочном поведении и обязательствах ежегодной уплаты налога.

Последнее, кажется, волновало чиновников больше всего.

Первый год жители на нас поглядывали искоса, здоровались через раз, в лавках улыбались скупо. Но мы жили тихо, по местным обычаям рано ложились спать и рано вставали, покупали всё у одних и тех же торговцев, перед местными праздниками Мира пекла пироги с рыбой, как тут было принято, а я вешал на деревья бумажные гирлянды и цветные фонарики.

Нас приняли.

В лавках улыбались и давали куски получше, нарезали сыр и выбирали масло посвежее. Соседская детвора перестала вечерами кидать камешки в окна. Садовник поинтересовался, какие цветы предпочитает госпожа, и следующей весной грядки у дома будто взорвались жёлтыми и оранжевыми тюльпанами.

Мне это нравилось.

А ещё тут всем было наплевать на Тёмную Империю. Да, про неё знали, говорили, но не больше, чем про другие страны. Южан, мне кажется, не любили сильнее, жителей восточных провинций считали менее культурными, а северян – заносчивыми. Словно и не было девяносто лет назад великой Войны, сражений, альянсов, предательств и героизма. Свергнутого Тёмным Властелином монарха здесь не то чтобы чтили, но считали слабовольным растяпой-неудачником, павшим жертвой амбициозного волшебника. Самого Тёмного Властелина считали обычным магом! Никакого божественного или полубожественного происхождения его не признавали, слегка поругивали, но некоторые признавали, что он внёс огромный вклад в развитие магии и Тёмная Империя при нём добилась немалых успехов.

Честное слово: куда больше, чем Тёмного Властелина, здесь побаивались пронырливых южан! Пусть те и не прославились ратными подвигами, но успешно конкурировали с местными торговцами, скупали шахты и пастбища, селились обособленными кварталами и не признавали местные обычаи.

Вначале нас это удивляло. Потом стало обидно. А в конце концов – безразлично. Прежняя жизнь стремительно уносилась вдаль с каждым прожитым здесь днём. У нас даже речь приобрела местный акцент, над которым мы вначале тихонько посмеивались.

Я прошёл по улице мимо аккуратненьких домиков с цветниками вокруг. Заборчики были низкие, по пояс, калитки не запирались, на окнах не было занавесей – порядочному человеку нечего скрывать и нечего бояться. Старички курили трубки на порогах своих домов или сидели за чашкой пунша или кружкой кофе в кофейнях. Я вежливо кланялся каждому, касаясь фетровой шляпы с высокой тульёй и узкими полями. Мне кивали в ответ, точно так же дотрагиваясь до головных уборов. Шедший навстречу тощий подросток свою шляпу уважительно снял, и дело было не в том, что я с его точки зрения совсем взрослый и к тому же маг. Дело было в том, что я свой.

Почти свой.

Я даже сам в это верил.

Наша калитка тоже была открыта, я вошёл, постучал ботинком о ботинок, стряхивая мусор. Зима здесь тёплая, снега почти не бывает, грязи тоже, но почистить обувь у ворот – местный обычай.

Мира была на кухне. Расставляла в шкафу вымытую посуду. Слишком уж чисто вымытую, на мой взгляд.

– Привет, – сказал я, целуя её в щеку.

Думаю, девять мужчин из десяти, покажи им Миру три года назад и нынешнюю, сказали бы, что она стала только красивее. Три года назад она была симпатичной девчонкой лет двадцати. Сейчас – красивой женщиной «за тридцать».

Не просто красивой – красавицей. Со светлыми волосами в одну косу (единственное, в чём Мира не уступила здешней моде – не заплетала волосы в две широкие косы и не складывали потом «улитками» на висках). Она не была пышной, что ценилось у местных дам, но и от тонкости юной девушки избавилась.

Красивая, умная, волшебная.

Моя.

– Как прошло? – спросила Мира.

Я видел её озабоченный внимательный взгляд. При встрече мы всегда смотрим друг на друга с опаской, ищем следы ушедшего времени.

– Прекрасно, – ответил я. – Минут сорок от силы всё заняло. Двадцать пять цехинов и… – я достал подарок, – в знак особой благодарности…

– Какая красота, – оценила Мира, разглядывая часы. Открыла крышку, полюбовалась выложенным перламутром циферблатом. – Очень изящная работа… и минуты показывают… Да они дороже, чем плата!

– Конечно. Всё очень красиво получилось. – Я сел на жёсткий высокий стул и рассказал, как очистил квартал от крыс и насекомых.

Мира засмеялась.

– Жди новых заказчиков, гроза мышей!

– Да легко, – я кивнул на тарелки. – Слушай, ты не…

– Я их просто мыла, – сказала Мира. – Взяла в лавке жидкое мыло для посуды. Новинка. Представляешь? – всё как новое!

– Без магии? – уточнил я.

Три года назад, добравшись до Низинного Княжества, мы с Мирой решили, что она некоторое время поживёт без волшебства. Хоть мы и оба постарели, но Мире досталось куда серьёзнее. Она истратила десять лет жизни, защищая нас от Тёмного Властелина, воплотившегося в регуляторе магии Эмире. Теперь был мой черёд работать и стареть. Во всяком случае, до тех пор, пока наш возраст не сравняется.

– Без, – сказала Мира. Взяла стул и села напротив. – Я тебя обманывала, я иногда использовала волшебство. Немножко. В подвале подсветить. Пауков весной из спальни прогнала. И одежду гладила с руной, когда служанка болела, я ненавижу гладить.

Я кивнул. Я подозревал, что она использует волшебство, – совсем по чуть-чуть, по паре минут в неделю. Очень трудно отказаться от рунной магии, если ты ею владеешь.

– Но теперь я не буду использовать магию совсем, – сказала Мира.

Я уставился на неё, в первую очередь на волосы – нет ли седого волоска? Хотя Мира бы его вырвала…

– Девять месяцев не буду, – добавила Мира.

У меня всё внутри ухнуло. Я сглотнул и спросил:

– Что, точно?

Мира кивнула. Сидела, смотрела на меня и ждала.

– Никакой магии, – сказал я озабоченно. – Это уж точно. А гладит пусть служанка.

Есть лишь одно различие в рунной магии для мужчин и женщин. Женщины не могут колдовать, если они ждут ребёнка.

Во всяком случае, если хотят его дождаться.

Даже самое мелкое и лёгкое волшебство в этом случае опасно. Это ведь только женщина стареет, её время уходит, ребёнок живёт своим временем.

Если речь о мгновении, о минуте, то ещё может пронести. А если на магию тратятся часы – ребёнок умирает. Связь между матерью и нерождённым дитём не выдерживает волшебства.

Конечно, если женщина-волшебник не хочет иметь ребёнка, она наоборот вовсю пользуется этим…

– Что скажешь? – спросила Мира настороженно.

– Дай в себя прийти, – честно попросил я. – Неожиданно как-то.

– Меня соседки порой спрашивают, – сказала Мира, – в каком возрасте принято детей рожать в Тёмной Империи. Не болею ли я часом… Нет, ты не подумай, я не из-за этого…

Она снова замолчала. И я молчал.

– Я понимаю, мне двадцать. А ты ещё моложе. Но вот это… тело… – Мира провела по лицу рукой. – У него свой счёт. Оно кричит, что ему уже много лет. Что оно давным-давно готово. Что оно хочет родить. Продолжиться в вечности, а не истлеть бесследно. Может быть, ты не чувствуешь, Грис. Может быть, тебе кажется, что тебе восемнадцать…

– Девятнадцать почти, – поправил я.

– …а не тридцать. Но это тоже неправда. Нам и восемнадцать, и тридцать. Мы и юнцы, и взрослые люди. С этим придётся жить, сколько уж осталось – столько и придётся. Такая судьба у магов. Такая цена у волшебства.

Мира замолчала, опустила глаза. Добавила:

– Наверное, не время. Мы ведь даже не решили, остаёмся ли здесь навсегда. Если ты скажешь, что не стоит… я пойду и поглажу простыни.

Я встал, шагнул к ней, обнял. Поцеловал в макушку. Кажется, Мира тихонько плакала, но я не хотел и виду подавать, что это заметил.

– Я тебе поглажу! – пригрозил я. – И посуду нечего мыть: у нас что, прислуги нет? Лучше возьми книжку и почитай.

– Все давно прочитала.

– Я схожу в книжную лавку. Там привезли три тома модного сочинителя из Восточных Провинций. Отпечатано в типографии, одно удовольствие в руки взять. Назидательные и развлекательные истории о похождениях магов, о сражениях между хорошими и плохими, о заколдованных и проклятых амулетах.

– Выдумка, что ли?

– Ну да, неправда. Но очень интересная неправда. Проклятое кольцо с тайными рунами, злодей-волшебник…

– Ты рад или нет? – спросила Мира прямо.

Я подумал.

– Наверное, рад. Только ошарашен. Я думал мы как-нибудь попозже об этом подумаем.

– Да куда уж позже! – сказала Мира. – Моя мать в пятнадцать замуж вышла, в шестнадцать брата родила, в семнадцать – сестру… ну, ту, что умерла от красной сыпи, я рассказывала…

В Западных Княжествах было принято выходить замуж не раньше семнадцати, а то и восемнадцати лет (мне кажется, это потому, что дочери очень много работали по хозяйству, помогая родителям сбивать масло и пасти скот). Но вообще-то Мира права. Мы не дети, и даже выгляди на свой возраст, о наследниках стоило задуматься.

– Я рад, – сказал я. – Я пойду и куплю тебе книжку, чтобы ты могла с чистой совестью ничего не делать.

– Сама схожу, – решила Мира. – Спасибо, но хочу прогуляться. А ты… я же знаю, чем ты занимаешься. Иди уж!

Она встала (никаких следов слёз, но я знал, что они были), и мы некоторое время целовались, обнявшись.

Если честно – мне всё-таки было не по себе.

Натурфилософам для работы нужна лаборатория со столом для вивисекции; всяческие стеклянные колбы, реторты, пробирки и перегонные кубы для экспериментов с жидкостями; химикаты щелочные, кислотные и нейтральные; хирургические инструменты и пневматические нагнетатели для операций; яркие лампы на газе или земляном масле для должного освещения; лупы и микроскопы для тонкой работы; медицинские банки и электрофорные машины для создания электричества; оранжерея, виварий и клетки для содержания существ природных и монстров; некоторое количество рунных амулетов для поддержания жизни в том, что иначе бы умерло; хорошая библиотека с книгами, содержащими разрешённое и запретное знание.

В общем – очень и очень многое, стоящее больших денег.

И очень хорошо, что это так, иначе натурфилософов со скальпелями в руках было бы больше, чем собак нерезаных.

Волшебнику для работы требуются лишь чистая бумага, остро отточенный карандаш и твёрдая рука.

И мозги, конечно.

Линейки, циркули, шаблоны, схемы и книги тоже не помешают, но это всё не обязательно.

Так что натурфилософия – наука для богатых, а магия – для бедных.

Зато посмотрел бы я на доктора Ирбрана или доктора Секта, попытайся они заняться своим искусством в другом государстве. Я уж не говорю о том, что даже эксперименты на животных не очень-то нравятся обывателям, что же касается экспериментов на людях, то тут и власти начинают хмуриться. Мучить живых людей и выжимать из них соки – привилегия правительства, а не учёных.

Таким богатым, как натурфилософ, я не был, но и к бедным странствующим магам, рисующим свои руны в пыли грязным пальцем, тоже не относился. У меня был свой дом, а в доме, на втором этаже, кабинет – маленькая комната с видом на наши цветники, кусок улицы, дом господина Снобели, дом госпожи Аувиш и кусочек реки. У окна стоял большой письменный стол, на нём две стопки бумаги – потоньше и посерее – для черновиков и плотной белой – для окончательных построений. Карандашей было две коробки – и цветные (иногда помогает в работе), и чёрные, разной твёрдости и остроты заточки. Стояли две точилки и лежал старый скальпель, им затачивать удобнее всего, если рука набита. Линеек, транспортиров, циркулей, шаблонов было два выдвижных ящика. Помимо яркого света через большое окно, стол в вечернее время освещала газовая лампа с большим карбидным бачком и зеркальным отражателем. Кресло у стола было жёсткое, в таком удобно работать, но не разнежишься.

Да, ещё на столе лежала большая аспидная доска с алюминиевым стержнем для письма. Самые первые наброски удобнее делать на ней, экономя бумагу.

Я сел в кресло, посмотрел на спокойное течение Шпии, на госпожу Аувиш, возившуюся в своём саду – ожидалось похолодание, и она укрывала грядки с луковицами тюльпанов. Окно было открыто, и в кабинете было холодно, но это и бодрило. Зато небо чистое, и солнечный свет падал хорошо.

Из кармана я достал ключ хитрой формы и отпер самый нижний ящик стола. Там, на куске бархата, лежал амулет Акса Танри, некогда похищенный мной у доктора Ирбрана.

Серебристый диск (всё-таки не серебряный, я проверил, металл был гораздо твёрже серебра) с цепочкой, на одной стороне вензель «А», на другой – руна.

Я уже много раз перерисовал эту руну и легко смог бы сделать это по памяти. Но разобраться в знаке я никак не мог, и перерисованная руна оставалась мёртвой, чёрными линиями на бумаге или белыми штрихами на аспидной пластине. Чтобы руна заработала, её надо понять.

А я не мог.

То, что было выгравировано на амулете, с трудом, но отзывалось на магию, пило моё время (не меньше минуты, чтобы получился хотя бы слабенький отклик). Перерисованная руна молчала. Значит, надо было в ней разобраться. Я чувствовал, что это важно; может быть, даже важнее несчастного боевого создания, сотворённого Ирбраном из человеческой девочки, людоящера и ещё каких-то тварей. Это был амулет времён Великой войны, амулет одного из Шести Героев, чей подвиг переломил ход битвы.

Такие вещи не хранят в потайном отделении сейфа просто так.

Взяв со стола мощную лупу, я в очередной раз принялся изучать амулет.

В первой руне, лежащей в основе, я был абсолютно уверен. Это была руна Альгиз – руна Лось или иначе Жизнь. Мощная, полезная, составляющая главную часть всех лечебных заклинаний. Она была повторена многократно, кольцом обвивая перевёрнутую руну Манназ – Человек.

Беда была в том, что замкнутая в кольцо и соответственно перевёрнутая руна Альгиз работать не могла. Каждой руне Жизнь соответствовала такая же перевёрнутая, то есть руна Смерть.

Ну а перевёрнутая руна Манназ? Иногда она использовалась в боевых заклинаниях, чтобы сбить противника с толку или нанести урон здоровью. Но атакующий потенциал у руны был совсем небольшой. В перевёрнутом виде она вообще ничего не давала, только обозначала, что цель – не человек.

Был в рунном узоре и Турс, универсальная руна удара. И руна Вуньо – Радость, причём как в обычном, так и в перевёрнутом образе, означающем Горе. И две чёткие одиночные руны, ориентированные влево и вправо: Наудиз – Нужда и Гебо – Дар.

Шесть рун!

Причём три из них в двойном виде, обычном и перевёрнутом.

Неудивительно, что медальон пил время, как раскалённый песок пустыни – воду. Если бы я хоть приблизительно понимал, что медальон делает, то пожертвовал бы ему час-другой и посмотрел на результат. Но с таким набором рун медальон мог меня убить.

А почему бы нет?

Хитрый амулет для самоубийства!

Или для взрыва. Выкачивает всё время из мага и выбрасывает в пространство чистой энергией. Вот это кольцо из рун Альгиз вполне способно запустить самоподдерживающийся процесс; на каждой руне, если смотреть под лупой, есть такие маленькие штришки-колючки, которые сами по себе напоминают руну Турс и не позволят волшебнику прервать заклинание раньше, чем амулет насытится временем.

Коварная штука!

Если бы Манназ не был перевёрнут, картина хоть какой-то смысл бы обрела…

Я вздохнул, откинулся в кресле. Побарабанил пальцами по столешнице, глядя на медальон. Манназ в круге напоминал младенца во чреве матери…

Голова кругом идёт от новостей. Ну как тут работать? Перевёрнутый Манназ, бред какой! Вот стоит маг, на шее у него висит амулет, маг готовится колдовать и смотрит на медальон…

Стоп. Как он на него смотрит? Снимает с шеи?

Да нет же. Не зря на нём такая длинная цепочка.

Волшебник приподнимает серебристый диск, не снимая с шеи. И смотрит на него – на перевёрнутый амулет!

И значит, Манназ нарисован правильно.

Дурацкая цепочка, протянутая сквозь приваренное к медальону кольцо! Она сбила меня с толку! Все знают, что где у медальона цепочка – там и верх, ведь медальоны делают для того, чтобы на них смотрели другие люди, со стороны!

Кроме тех медальонов, на которые должен смотреть маг, не снимая их с себя.

Такую сложную составную руну очень трудно удержать в памяти. Бумага может порваться или запачкаться. Поэтому самый надёжный способ – выгравировать руны на медальоне.

Я перевернул амулет и посмотрел на него.

И всё сразу стало обретать какой-то смысл.

В центре Манназ – Человек.

Как и должно быть.

Теперь бы ещё понять, откуда мы начинаем читать рунную надпись. Из центра? Или с периферии? Либо от человека, либо от жизни-смерти…

Очень важно понимать, куда именно ты вливаешь своё время.

Схватив лист, я сделал несколько набросков, пытаясь вычислить ход мысли придумавшего руну мага. Вроде бы получалось и так, и эдак. Если рисуем от центра… будет что-то вроде удара во врага, но с рикошетом в заклинателя. Зато удар практически неотразимый. Имеет смысл? Имеет. Как боевое заклинание последнего шанса. Я решил, что этот приём в любом случае стоит запомнить.

А если начинаем построение с периферии?

Тогда похоже на исцеляющее заклинание. Причём за счёт здоровья противника. Очень круто! Сразу и лечимся, и нападаем. Только хорошо бы кое-что в узоре подправить. И Вуньо тут совсем не нужна, без неё даже лучше будет работать. Можно восстановиться от любых ран, даже самых тяжёлых, а попутно ещё и прикончить противника!

Я взял ещё один лист и аккуратно вычертил руны. Влил пять секунд в центр – и бросил заклинание в стену.

По стене гулко стукнуло, даже какой-то мусор за обоями зашуршал. А у меня удар слегка отозвался в кулаке. Словно я рукой ударил, но не сильно.

Получилось!

Наверное, и второй вариант сработает.

С лёгким разочарованием я взвесил в руках медальон. Была загадка и кончилась. Сложная руна, двойной вариант использования, но ничего необычного. Кроме разве что принадлежности древнему Герою.

Так?

Нет, не так. Я в чём-то ошибаюсь. Слишком слабый эффект, ни к чему тут шесть рун городить. Даже в древности любой маг постыдился бы такого сложного построения с таким слабым эффектом.

И ещё одно – моя руна сработала легко. А руна на медальоне пьёт время и едва-едва теплеет. Значит, при всей схожести она другая, я ошибаюсь.

– Я плохой маг, – сказал я.

И услышал из-за спины, где мгновение назад никого не было:

– Ты хороший маг, Грисар.

Я обернулся, сжимая амулет в кулаке. Нет, я сразу узнал голос, но я сам себе не поверил.

У дверей стояло невысокое чешуйчатое создание и смотрело на меня человеческим взглядом. Оно было закутано в серый длиннополый плащ и только откинутый капюшон позволял её узнать.

– Сеннера! – воскликнул я. – Сеннера, ты жива!

– Я жива, – подтвердила изменённая.

– Как ты здесь оказалась? – отодвигая кресло и вставая, спросил я.

– Приехала из Тёмной Империи, – ответила Сеннера. – Меня послали тебя убить.

Руна восемнадцатая, Беркана

Я не очень удивлялся тому, что мы с Мирой выбрались из Тёмной Империи. Полиция, гвардейцы, регуляторы, армия, в конце концов доверенные маги властелина – это огромная сила. Но когда два беглеца, меняя обличья, путешествуют по большой стране – задержать их непросто.

Зато первое время меня удивляло, что нас не схватили и не убили, когда мы осели в Западных Княжествах.

Мы с Мирой долго спорили, жить ли нам под своей внешностью или изменить её, продолжать заниматься магией или освоить другую профессию, в конце концов не поменять ли имена.

Но в итоге решили, что это всё бесполезно.

Есть поисковые заклинания. Некоторые попроще и не очень точные. Другие позволят отследить беглеца с точностью до улицы и дома. И никакая смена облика или имени тут не поможет, заклинания будут привязаны к нашим личным вещам, а они по большей части остались в Тёмной Империи. Если волшебнику не жалко времени – а для Тёмного Властелина время ничего не стоит, то неподвижную цель найдут.

И чем сильнее мы будем прятаться, тем больше подозрений вызовем.

С одной стороны, если прятаться и метаться из города в город, то Тёмный Властелин ещё больше насторожится. Значит, что-то замышляют, совесть нечиста!

С другой стороны, если, уехав из Тёмной Империи, мы поселились под своими именами и ведём тихую жизнь магов по найму, зачем нас искать? Ну, обворовал я доверенного натурфилософа, увёл созданную им тварь. Так ненадолго ведь, убежал, и Сеннеру схватили. Погибли в схватке гвардейцы? Бой был честным, и убило их защитное заклинание. Тёмный Властелин своим гвардейцам благоволит, но и маги для него не чужие, он сам маг.

Конечно, есть ещё похищенный амулет. Но знает ли Тёмный Властелин о нём? На месте Ирбрана я бы молчал о таком конфузе!

В общем, мы рискнули и стали жить не прячась. Да, были наготове. Да, ставили защитные и сигнальные заклинания. Подозрительно приглядывались к нечастым гостям из Тёмной Империи, приезжавшим в Низинное Княжество.

Но время шло, а нас никто не преследовал. Жизнь в Тёмной Империи шла своим чередом, жизнь в Княжествах – своим.

Мы устали бояться.

Я понял это в тот день, когда Мира притащила с рынка огромный горшок с редким и красивым растением – «облачной флейтой» – и сказала:

– Весной расцветёт.

До этого мы ничего не планировали так надолго.

Мы начали вспоминать в разговорах Ирбрана и Секта, без особой обиды или злости, просто как факт жизни. Сеннеру мы тоже вспоминали, с грустью, но надеясь, что она жива. Однажды я попросил Миру научить меня той хитрой защитной руне, что превратила стрелы гвардейцев в неотразимое пламя. Она научила меня, спокойно, без печали и сожалений.

Зато однажды за ужином, обнаружив, что купленный нами сахар принадлежит торговцу Орми Снапсу – тот к нашему удивлению не разорился, а, напротив, захватил весь сахарный рынок, мы хохотали весь вечер. Потом стали выяснять, каким образом хитроумный Снапс выкрутился. И в итоге пришли к выводу, что Орми скупил на рынке самый низкокачественный сахар под видом самого чистого и дорогого, застраховал склад и сам же, через подставных лиц, заказал его уничтожение. В итоге он ничего не потерял, зато дешёвый сахар полностью с рынка исчез, а Снапс взвинтил цены на сахар с других своих складов. Причём никто даже не упрекнул его в этом, ведь все знали, что сахароторговец пострадал и близок к разорению!

Тогда мы с Мирой были ещё дети. И хитрый торговец обвёл её вокруг пальца.

В общем я уверился, что Тёмному Властелину до нас дела нет, да и натурфилософ Ирбран, вернув своё творение, от мыслей о мщении откажется.

Теперь слова Сеннеры меня ошарашили. Я стоял, глядя в её человеческие глаза на плоском и чешуйчатом, будто морда ящерицы, лице.

Её послали убить…

– Только меня? – спросил я.

– Тебя и Миру, – сообщила Сеннера.

Она помолчала.

– И даже детей, если они у вас есть. Я не стала объяснять, что вы только ждёте ребёнка.

– Так ты знаешь? – меня это поразило.

– Да, – коротко ответила Сеннера. Подошла ко мне, прижалась головой к животу. Постояла так секунду, потом повернулась к столу и стала изучать рисунки рун.

– Почему? – спросил я. – Три года нас никто не преследовал…

– Повелитель потребовал от Ирбрана медальон. Доктору пришлось сознаться, что ты его украл. Повелитель был очень зол. Он даже хотел, чтобы я растерзала Ирбрана.

Сеннера вздохнула.

– К сожалению, он передумал. Ирбран и Сект добились больших успехов, они нужны повелителю.

Я сел в кресло. Не похоже было, что Сеннера кинется на меня прямо сейчас. Из её слов похоже, что она вообще не кинется.

– Расскажи мне, что произошло, – попросил я. – После нашего бегства.

– Тёмный Властелин пришёл к Секту, – сказала Сеннера. – Не сам, конечно, а регулятор, который был его голосом. Он похвалил его и велел работать вместе с Ирбраном. Это по приказу повелителя лаборатория Секта была обворована и всё передано Ирбрану – тот и не знал, кто проделал бо́льшую часть работы.

– Сект согласился?

– Конечно, – на лице Сеннеры появилось что-то, напоминающее улыбку. – А разве кто-то мог бы отказать? Даже Ирбран не осмелился проявить недовольство. Они теперь работают вместе, у них новая общая лаборатория в замке Тёмного Властелина. Сект занимается теорией и начальной стадией экспериментов. Он сентиментален и боится слёз.

Она легко оттолкнулась от пола и уселась на стол передо мной. Даже принялась качать ногами, как обычный ребёнок.

Я сглотнул. Спросил:

– А Ирбран…

– Работает с людьми. Изменения успешны, если брать детей с даром рунной магии. Теперь Академии, Мастерские, Школы выпускают в два раза меньше волшебников. Только самых лучших. Остальных отправляют к Ирбрану.

Мне стало нехорошо. Это же сотни детей! Может быть, тысячи!

– А ты? – спросил я.

– Я – любимица Тёмного Властелина, – ответила Сеннера. – У меня нет побега Жохар-До-Лакши в мозгу. Ирбран и сам недоволен этим методом, он работает лишь рядом с объектом обожания. Изменённые живут с Жохар-До-Лакши, но их повелителю надо самому идти с ними в бой. Очень неудобно.

– Но ты служишь Тёмному Властелину? Просто так?

Сеннера кивнула. И пояснила:

– Он добр ко мне. И мне обещана великая награда.

– Какая? – зачем-то спросил я.

– Когда помощники Ирбрана узнают всё, что знает натурфилософ, Тёмный Властелин отдаст Ирбрана мне. Я сделаю с ним то, что захочу. А потом… – Сеннера помолчала. – Потом Сект попробует разделить меня. Все мои части хотят свободы.

– Я надеюсь, у тебя всё получится, – сказал я. – Мы с Мирой вспоминали тебя, Сеннера.

Монстр молчал, глядя на меня. Потом Сеннера сказала:

– Тут кроется проблема. Тёмный Властелин был впечатлён вашей отвагой и умением. Когда он узнал, что вы покинули Империю, он велел вас не трогать. Но Ирбрану пришлось сказать про медальон, и тогда повелитель разгневался. Нас послали забрать медальон и убить вас.

– Нас?

– Я – старшая над группой из четырёх изменённых, – пояснила Сеннера. – Я отдаю им приказы, но самый главный приказ отдал Тёмный Властелин: убить вас, вернуть медальон.

– Плохо, – сказал я. – Нам придётся сражаться, и ты, возможно, меня убьёшь.

– Если будем сражаться, наверняка убью, – согласилась Сеннера. – Теперь у меня большой опыт.

Мы помолчали.

– Я не собираюсь причинять вам зло, – вновь сообщила Сеннера. – Но надо найти выход. Сейчас мой отряд занят, убивать вас мы решили ночью.

– Угу, – кивнул я.

– Мы приехали в город с цирковой группой, – зачем-то объяснила Сеннера. – «Плоды похоти и разврата, дети-чудовища». Наш хозяин – один из регуляторов, но он ни во что не вмешивается, притворяется обычным дрессировщиком. Именно на него замкнута любовь изменённых. Мы стоим за решёткой и скалимся на посетителей. Про нас говорят, что мы родились от связи между людьми и чудищами. Моя мать, например, сожительствовала с людоящером!

– Какая мерзость, – сказал я. – Бедная девочка…

– Я уже не девочка, я старше тебя, – сказала Сеннера и замолчала.

– Хочешь чая? – спросил я. – И ещё есть суп из солёной трески.

– Я шла через кухню, – сообщила Сеннера. – Я унюхала. Чай я хочу.

Мира не удивилась.

Она настолько не удивилась, что я испытал прилив гордости за неё и ощутил собственную никчёмность.

Мира вошла, положила на стол купленную книгу и корзинку с какими-то покупками и сказала:

– Привет, Сеннера. Знаешь, ты подросла. Я купила яблочный пирог, любишь яблоки?

Сеннера впилась в неё взглядом. И как-то слегка вжала голову в плечи, словно признавая поражение.

Вздохнув, Мира сказала:

– На доме следящее заклинание. Я узнала, как только ты вошла.

Сеннера всё так же молча посмотрела на меня. С недоумением и обидой.

– Заклинание поставлено на тебя, ты его ощутить не можешь, – сказала Мира. – Даже Грис не знал. А я была уверена, что ты придёшь. Мы – друзья?

Сеннера опустила голову. Потом сказала:

– Да. Я на тебя злилась. Но это прошло.

– Почему злилась? – удивилась Мира.

– Ты меня не спасла, – тихо сказала Сеннера. – Бросила.

– Мы не могли взять тебя с собой, девочка, – тихо сказала Мира. – Прости. Никак не могли. Нас бы убили всех вместе.

Сеннера посмотрела на неё. Лицо ящерицы не выражало эмоций, но в глазах была старая обида.

– Прости нас, – повторила Мира.

– Ты красивая. А я уродина. – Сеннера провела по голове несоразмерно длинной когтистой рукой. Бережно коснулась жалких прядок волос. – Когда я была человеческой девочкой, у меня были длинные чёрные волосы. И красивое лицо. И нормальные руки. И скоро начала бы расти грудь. А у людоящерки была замечательная чешуя, никакой шерсти, и мигательная перепонка бронзово-жёлтая, это большая редкость. Бронированный кот был самый сильный в стае и вообще самец. Доктор Ирбран даже поленился найти кошку, он был уверен, что мы сдохнем через день-другой. Когда нас соединили, мы все кричали от омерзения. Но я… я человек. Я умнее людоящерицы и кота. Поэтому мне больнее. А ты красивая, я была бы такой же. Ты стала старше, но ты ещё пока красивая. Ты родишь ребёнка, – Сеннера глянула на меня с таким возмущением, будто я был когда-то с ней обручён, а потом цинично бросил ради другой, – будешь матерью. А я никого не смогу родить и даже любить никого не смогу, пока нас трое в этом теле!

Мира смотрела на неё. Потом сказала:

– Грис, сходи, пожалуйста, в лавку. Купи мёд. Я забыла. Тут очень хороший клеверный мёд, без него чай пить неинтересно.

Я знал, что мёд есть в буфете. И Сеннера, наверное, чувствовала запах мёда.

Кстати, и мёд-то у них паршивый, у них тут сыр вкусный и мясо. А мёд только что сладкий.

Но я встал и пошёл в лавку.

Я шёл, раскланивался с соседями и кивал незнакомым людям, с любопытной старушкой-лавочницей поговорил о погоде, а уже потом купил мёд и двинулся обратно. Смотрел на аккуратные низкие заборчики, на пожелтевшие листья деревьев и пожухшую траву – тёплые здесь всё-таки зимы; вначале было непривычно, а теперь мне нравится. Дошёл до пристани, поговорил с лодочниками и узнал, какие корабли в порту, а какие уплыли, куда и когда именно. Потом постоял минуту у реки, глядя на выходящие на промысел рыбацкие лодки. Тут хороший вечерний лов.

Очень жаль, что наша жизнь здесь заканчивается. Очень жаль, что снова придётся бежать.

И я вернулся домой, бережно неся глиняный горшочек мёда, который мы даже не успеем доесть.

Мира и Сеннера сидели у стола обнявшись. Мира как-то так ухитрилась обнять Сеннеру, будто это не взрослый обнимает ребёнка, а две подруги, наговорившись, прижались друг к другу. Перед ними стоял чай, и мёд в вазочке, и нарезанный пирог.

– Так и знал, что мёд у нас есть! – сказал я нарочито громко.

– Сядь, Грис, – велела Сеннера. – Нам надо решить, как вы спасётесь.

Я послушно сел напротив. Три года назад Сеннера, даже когда начала говорить разумно, вела себя как подросток. Страшноватый, агрессивный, но подросток. А сейчас словно стала старше нас. Служба Тёмному Властелину – она такая, год за три…

– Амулет я заберу, – сказала Сеннера. – Это важно, это важнее всего. Повелитель не успокоится, пока не вернёт его.

– Да пожалуйста, – кивнул я. – Я три года с ним возился. Могу по памяти руну нарисовать. И вообще, я понял, что она значит…

Лицо Сеннеры, обычно совсем неэмоциональное, исказилось:

– Молчи, молчи, молчи! Я этого не слышала, я этого не знаю! Ты редко смотрел на амулет, ты плохо запомнил руну, ты в ней не разобрался!

– Хорошо, – быстро подтвердил я. – Так и есть. Ерунда там какая-то нарисована. И амулет некрасивый. Было бы хоть серебро, а то так… серебришко…

– Это важный амулет и тайная руна, – успокаиваясь, сказала Сеннера. – Тёмный Властелин едва не покарал Ирбрана за его утрату. Принеси его! И все рисунки!

Я быстро сходил наверх и принёс амулет. Все рисунки и наброски сгрёб и тоже принёс вниз, лишь одну копию руны – собственноручно вырезанную на мягкой берёзовой плашке, спрятал в карман.

Конечно же, я руну помнил. За три года запомнил бы любой, даже далёкий от магии человек. Но точная копия не помешает.

Под внимательным взглядом Сеннеры я бросил ворох бумаги в разожжённый камин.

– Из кармана тоже, – сказала Сеннера.

Я пристыженно достал плашку и кинул в огонь.

– Хорошо. Теперь нужна кровь.

Я молча протянул ей руку, Сеннера взяла со стола ножик и хладнокровно надрезала мне палец. Вымазала медальон в крови, обтёрла о свой плащ и спрятала куда-то в потайной карман. Сказала:

– Вот так. Я взяла медальон с твоего мёртвого тела. Теперь самое сложное. Моя команда придёт убивать вас ночью. Они должны быть уверены, что вы мертвы.

– Скажи, что сама убила нас.

– Нет. Должны быть свидетели.

Сеннера опустила голову на стол, некоторое время смотрела на меня. Потом сказала:

– У тебя руна переноса наготове?

Я кивнул.

Как же я этого не хотел! Каждый раз руна переноса выпивала у меня с год жизни, а уж последний раз всё пошло совсем неудачно, я дважды вливал в руну по году – она не срабатывала, и лишь когда я влил три…

Пять лет жизни за то, чтобы перенестись на несколько миль!

Ну хорошо, тогда был форс-мажор. И повелитель что-то делал, мешавшее мне применить руну переноса.

Пусть я сейчас потрачу не пять, а год. Даже полгода. Всё равно очень много.

– Конечно же, – сказал я. – Не проблема.

– Мы придём под утро, – сообщила Сеннера. – В четыре часа. Наш укротитель не придёт, он обеспечивает прикрытие. Со мной будут четверо изменённых. Один мальчик похож на волка, предпочитает ходить на четырёх лапах. Зубы ядовиты. Он быстрый, но глупый и плохо держит удар. Его можно просто оглушить или сломать ноги, Турс против него прекрасно работает. Второй мальчик совмещён с питоном. Обычно медленный, в атаке быстрый, чешуя прочная. Ползает, хорошо таится, может двигаться по стенам и потолку, но неуверенно. Боится огня. Лучше всего отпугивать руной Кано. Третья – хрупкая, очень и очень быстрая, у неё вытянутая морда, совсем не человеческая, из морды выстреливает зубастый язык. Она совмещена с насекомыми тварями юга. Турс её тоже бьёт хорошо. Четвёртый – самый умный и самый опасный. Похож на человеческого мальчишку, поросшего шерстью с головы до пят. Но это не шерсть, это тонкие ядовитые иглы. Он может ими стрелять на небольшое расстояние. Очень умный и недоверчивый. К сожалению, прочный. Его надо убить.

– Только его? – спросила Мира деловито.

– Можно ещё кого-то. Наверное, девочку-насекомое, она не умеет отступать. Но хорошо бы оставить двух свидетелей вашей смерти. Волк и питон сгодятся. Обновите следящие руны, когда мы войдём – дайте бой. Питон поползёт по стене снаружи, ждите его в окно. Волк кинется первым, за ним – насекомое. Я пойду последней, и когда дойду до вас – все остальные должны быть убиты или покалечены.

– А где будет мальчишка-дикобраз?

– Дикобраз?

– Есть такой зверь, он умеет стрелять иглами.

– Не знаю. Он всегда выбирает путь сам, я не могу ему приказать. Но его надо убить обязательно.

Сеннера подумала миг и пояснила:

– Дикобраз… Правильное слово. Он не только умный, он ещё и мой враг. Когда один или двое будут мертвы, а остальные ранены, я брошусь на вас. Постарайтесь меня не убить, но сопротивляться. В ходе драки подожгите дом и кричите, как будто умираете. Я побуду немного в огне и спущусь вниз обгоревшая. Вы после этого уйдёте через руну.

– Зачем тебе обгорать? – спросила Мира.

– Для убедительности, – сказала Сеннера. – Я боюсь огня. Но ещё важнее, что его не любит Властелин, в юности он едва не сгорел при пожаре. Если я буду обгоревшая, он пожалеет меня и не станет строго допытываться.

Я кивнул, сглотнул вставший в горле ком.

– Ещё приготовьте немного своей крови, – попросила Сеннера. – Чуточку. С полстакана хватит. Оставьте в спальне. Когда останусь только я – облейте меня ею. Может быть, даже придётся намазать мне ею рот. Я должна выглядеть так, чтобы сомнений в вашей судьбе не было.

– Хорошо, – сказала Мира. – Это совсем не проблема. Правда, Грис?

– Конечно.

– Вот, наверное, всё. – Сеннера помолчала. – Я бы хотела уйти с вами. Если бы это было можно. И если бы вы меня взяли. Но у меня есть маленький шанс, что властелин отдаст мне Ирбрана. И ещё меньший, что я потом разделюсь и стану человеком. Может быть, мы когда-нибудь увидимся?

Я кивнул. Меня начали душить слёзы.

– Уезжайте, я не хочу знать куда. Смените имена. Не пользуйтесь магией. Сразу, как уйдёте через перенос, наложите руны защиты. Сильные. Хотя бы на месяц-другой. Даже если это отнимет у вас год или два жизни. Тёмный Властелин будет искать вас, но он не станет тратить совсем уж много времени. Проверит раз-другой… и забудет. А вы живите.

Сеннера спрыгнула со стула, набросила капюшон на голову. Подошла ко мне, ткнулась в живот, уже знакомым движением. Я осторожно положил руку ей на плечо, погладил. Потом Сеннера подошла к Мире, и та её обняла.

О чём бы они ни говорили без меня, их отношения стали гораздо лучше.

Уже в дверях Сеннера оглянулась и сказала:

– Если вы останетесь живы… и если Мира выносит ребёнка… и если это будет девочка… и если у вас нет другого имени на примете…

– Мы назовём её Сеннера, – сказала Мира. – Это самое малое, что мы можем для тебя сделать.

– До встречи, – сказала Сеннера. – До утра.

– До утра, – сказал я.

И мы с Мирой остались вдвоём.

Пылал огонь в очаге, давно уже испепеливший все мои наброски рун. Давно остыл суп и выдохся чай. За окном темнело. Мы сидели молча, поглядывали на стены, на посуду, на огонь…

– Я пойду и соберу вещи, – сказала Мира. – Совсем немного. Вещи и деньги.

– Хорошо, – сказал я. – Сторожевые руны я обновлю. И сделаю пару ловушек.

– Грис…

– Всё нормально. Ты не должна пользоваться магией. Мы должны сохранить ребёнка, потому что мы обязаны назвать её Сеннера.

– Да, а если мальчик? – Мира слабо улыбнулась. – Засмеют же парня… Я приду через десять минут. Найди в погребе лучшую бутылку красного вина.

– Думаешь, стоит? – удивился я.

– Мы сейчас будем резать друг другу вены и цедить по полстакана крови. Поверь женщине – после этого полезно выпить красного вина.

Руна шестая, Кано

Есть люди, которые умеют спать, если надо. Солдаты ложатся и спят перед боем, стражник отсыпается перед ночной сменой, доктор в лечебнице перед дежурством, студенты в Академии перед серьёзным экзаменом. Они знают, что скоро им придётся тяжело и много работать или драться насмерть – и они набираются сил.

Во всяком случае, я слышал, что такие люди есть.

У меня это никогда не получалось.

Я обновил сторожевые руны. Мы ещё раз проверили, все ли ценные вещи собрали в один-единственный маленький кофр. Надрезали друг другу руки, словно влюблённые подростки в популярной пьесе «Вам это снится». В отличие от наивных героев пьесы, остановили кровь и забинтовали запястья, потом выпили густого красного вина, чтобы восстановить силы.

И легли спать, не раздеваясь ко сну. Но прежде я поставил руну пробуждения на два часа ночи. Сеннера говорила о четырёх часах утра, но вдруг её команда потребует выступить раньше?

В спальне было темно, на ночь мы опускаем шторы, хотя в Низинном Княжестве это не очень-то принято. Мира дышала спокойно и глубоко, а вот я никак не мог расслабиться и уснуть. Когда мы легли, часы на башне ратуши пробили девять, потом прозвучали десять ударов, потом одиннадцать… Я то лежал неподвижно, то ворочался. Отодвигался от Миры, снова прижимался к ней – осторожно, чтобы не разбудить. Сбрасывал одеяло и давал себе замёрзнуть, чтобы потом укрыться и уснуть от уютного тепла, обычно это помогает.

Но сегодня мне было не суждено уснуть. Когда часы пробили полночь, я смирился с этой мыслью. Тихо спросил:

– Мира, ты спишь?

К моему удивлению, она сразу же отозвалась.

– Нет.

– А что делаешь? – глупо спросил я.

– Дом вспоминаю и жалею. Это хороший дом. Такая посуда замечательная на кухне. И постельное бельё мы неделю назад новое купили, я его даже не успела хоть раз постелить.

– Хочешь, сейчас постелим?

– Нет, это глупо. И книжку я купила, она дорогая. Никогда не брала книжек с развлекательными сочинениями, только те, что для дела…

– А ты её не забрала?

– Нет.

– Ну и зря. Она ещё влезет в сумку, – я встал с кровати. – На кухне?

– Да, там и осталась.

– Я принесу.

Вставая с кровати, опуская ноги на пол, я и не думал, что уже никогда не вернусь в спальню и не лягу в кровать.

Честное слово, не думал.

Сеннера так уверенно говорила о нападении в четыре утра, что в полночь я никого не ждал. Да и кто нападает в полночь, когда жертвы могут ещё и не спать? Самый бесшабашный вор дождётся хотя бы часа – двух часов ночи.

В темноте я легко дошёл до двери, приоткрыл, стал спускаться. Внизу в доме окна были не зашторены, и после полной темноты казалось, что там почти светло. Сторожевые руны, которые я лично обновил вечером, молчали.

Вначале я удивился, что на кухне так свежо.

И лишь когда на кухне шевельнулась тень, заподозрил неладное. Но вначале не поверил своим глазам.

Здесь не могло никого быть!

Любой человек вызвал бы срабатывание руны!

Я вызвал руну света – её можно создать разными методами, но я использовал сочетание Кано и Дагаз, и бросил под потолок кухни, влив одну секунду жизни. Руна засияла как несколько хороших стеариновых свечек.

В углу кухни, у открытого настежь окна, стоял изменённый. Он был выше Сеннеры, я сравнил бы его с подростком, очень тонкий, хрупкий, с конечностями неестественно вытянутыми – даже у Сеннеры руки были чрезмерно длинны, а у этого почти доставали до пола, причём одна рука была явно длиннее другой.

Впрочем, почему «у этого»?

Девушка. Изменённая была обнажена, и у неё были заметны груди. Всё тело покрывал хитин – не чешуя, как у Сеннеры, а сплошной серо-зелёный покров, делящийся на сегменты, как у муравья или богомола. На первый взгляд, покров казался доспехами, которые надела на себя хрупкая дева-воительница, лишь потом становилось понятно, что это жутковатая оболочка живого существа.

Но куда страшнее была голова девушки. На ней полностью сохранились волосы – умилительные белокурые кудряшки. Черты лица тоже остались человеческими, но гротескно искажёнными, натянутыми на голову с формой как у гончей или пони.

– Тихо… – сказал я, вытягивая вперёд руку. – Тихо, тихо… мы не враги…

Сеннера при первой встрече тоже показалась мне неразумным монстром…

Рот девушки начал открываться. Не в улыбке, как мне вначале показалось, и не для того чтобы ответить. Нижняя челюсть опускалась вниз, растягивалась, выворачивалась, а из головы выдвигалось что-то вроде ещё одной челюсти размером с кулак, медленно и завораживающе.

А потом эта челюсть будто выстрелила в меня!

Уж не знаю, могла бы она преодолеть те четыре метра, которые нас разделяли. Челюсть крепилась на конце длинного и тонкого серого языка, разматывающегося будто лягушачий. Может быть, она бы до меня и дотянулась.

Но на моей вытянутой руке уже горела руна Турс, расплющенная в щит. Невидимая стена разделила нас, челюсть гулко ударила в неё и упала на пол. Девушка-изменённая взвизгнула, отшатнулась назад. Язык сматывался обратно в голову, волоча за собой клацающую зубами челюсть.

Мерзость-то какая!

Как сотворённые натурфилософией монстры ухитрялись совмещать в одном маленьком теле все эти органы, взятые от разных существ, – ума не приложу.

– Мира, вставай! – крикнул я. – Враги!

Можно подумать, она не услышала звуки боя.

– Поднимайся! – крикнула мне Мира.

Одной рукой я взял со стола книгу и сунул за пояс – ну не зря же спускался? И начал пятиться, держа перед собой щит и не сводя с изменённой глаз. Почему она пришла так рано? Почему одна?

Дверь разлетелась щепками, и в кухню ворвался ещё один изменённый. Вот это точно был парень, никаких сомнений, поскольку одеждой он пренебрёг. Довольно рослый, уже не ребёнок, даже почти не подросток, а юноша. Весь покрытый шерстью, с волчьей головой. Был ли у него хвост, я не присматривался, но любой деревенский дурачок при взгляде на изменённого уверенно закричал бы «волколак». Он стоял на пороге, озираясь и слегка покачиваясь, будто двух ног ему было мало.

Значит, девочка – совмещённая с насекомым, и мальчик, совмещённый с волком… Мальчика-волка Сеннера не особо боялась, девочку просила убить.

Мальчик-волк встал на четыре лапы и явно почувствовал себя увереннее. Уставился на меня и проорал тонким детским голоском:

– Нямка!

Меня смутил размер, а ведь, похоже, что его человеческая часть была совсем малышом. Натурфилософ совместил маленького мальчика со взрослым волком?

Я подумал, что если встречу Ирбрана раньше, чем того отдадут Сеннере, то её месть может и не состояться.

Волк тупо кинулся вперёд, на меня, полагаясь на размеры и силу. Он ожидаемо ударился мордой в щит, завизжал и упал. Я влил в щит секунд двадцать, вскинул вверх – и ударил по волку.

Изменённого прижало, приплюснуло, захрустели какие-то кости. Волк завизжал и начал уползать к двери. Похоже, боец из него был так себе.

Добивать я его не стал, да и возможности для этого уже не было – девочка-насекомое опять выстрелила своим языком-пастью, я едва успел увернуться. Ядовитые зубы клацнули рядом с моей щекой. Девочка взвизгнула от обиды, втягивая язык. Это было её слабым местом – несколько секунд, пока пасть «перезаряжалась», она оставалась беспомощной.

И я не собирался упускать эту возможность.

Ещё один Турс – на правую руку, длинным клинком. Взмах – и я рубанул по языку, рассёк его и отрубил, оставил глубокую зарубку на полу.

Девочка зашипела и кинулась ко мне, размахивая руками. Я поставил щит – и в полной растерянности обнаружил, что на её руках тоже полыхают руны Турс! Длинной рукой она орудовала, будто мечом, короткую держала наготове для обороны. Два удара – и мой щит сгорел.

Я не стал делать новый. Изменённая вряд ли дорожила своим временем, и я рисковал втянуться в ненужное изнурительное сражение.

Вместо этого я свернул конусом руну Гебо, вложил в неё руну Исаз – и швырнул в изменённую.

Коварство Гебо в том, что её мало кто использует как оружие. Это руна Дара, с её помощью лечат, передают предметы, восстанавливают силы. Её очень трудно отразить, да никто к этому и не готовится.

Даже если девочка-насекомое поняла, что происходит, шансов у неё не было. Руна Гебо пронзила её, растворилась – и выпустила Исаз, наполненный десятью минутами моей жизни.

Что-то мелькнуло в её глазах – боль, разочарование, страх… Может быть, ещё и усталость с облегчением – от того, что всё закончилось. Очень надеюсь, что там были усталость и принятие конца.

Изморозь проступила на хитине, покрывающем грудь. Длинная рука дёрнулась, поднимаясь, покрылась коркой льда – и переломилась. Глаза из тёмных стали белёсыми, ледяными. Изменённая открыла рот – и из него попёрли клубы пара и посыпалась снежная пыль.

Она так и застыла, пытаясь дотянуться до меня – изломанное, исковерканное, мёртвое создание.

Я выдохнул. В воздухе вдруг поплыл тягучий тревожный звон – сработали мои охранные руны. Да почему же так поздно-то?

Мальчик-волк уже выполз в дверь. Девочка-насекомое стояла рядом куском промороженной плоти.

– Мира! – позвал я.

– Поднимайся, Грис, – позвали сверху. – Только без глупостей.

Это не был голос Миры.

Я слишком отвлёкся на бой!

Медленно повернувшись, я пошёл вверх по лестнице, в темноту спальни.

– Не вздумай колдовать, – сказал незнакомый голос.

– Я не собираюсь идти в темноту, – сказал я и потянул за собой из кухни руну Света. Огонёк проплыл над моей головой, влетел в спальню и повис под потолком.

– Неважно, что ты собираешься делать, – ответили мне.

Теперь я их видел.

Змееобразная тварь, в которой вообще ничего человеческого не угадывалось, обвивала Миру, беспомощно лежащую на кровати. Голова твари покачивалась в воздухе, выстреливая тонким языком то в мою сторону, то к лицу Миры.

Сеннера стояла у открытого окна, мрачно глядя на меня и сжимая-разжимая ладони. Когти поблёскивали в полумраке.

А рядом с Сеннерой стоял незнакомый мужчина средних лет. Он был коротко пострижен, но с роскошными бакенбардами и усами, одет в тёмный штатский костюм, подогнанный по фигуре, будто мундир. Мужчина был мускулист и собран, стоял так, что в любой момент мог броситься вперёд.

Всё в нём: причёска, одежда, фигура, манера держаться подсказывали мне, что это бывший вояка. Солдат или гвардеец, но вряд ли полицейский – не та выправка.

Регулятор! Тот самый, что должен был обеспечить прикрытие, а не врываться в наш дом.

– Видишь, Сеннера, – сказал регулятор. – Мы правильно сделали, что пришли раньше. У них почему-то собраны вещи.

– Хитрые, – сказала Сеннера. – Почуяли. Цирк – слишком людное место. Заподозрили.

– Может быть, – согласился регулятор.

Я чувствовал, что он её подозревает. Не всерьёз, скорее по привычке не доверять никому, но подозревает. Плохо.

Где же мальчик-дикобраз?

– Ты заложишь руки за голову, – сказал регулятор. – Ляжешь на пол. Тогда мы свяжем вас и увезём, вы останетесь живы. Иначе убьём твою подругу, а потом и тебя.

– Уверены, что получится? – спросил я.

– Не знаю, – как-то очень искренне ответил регулятор. – Но подругу точно убьём. А так есть шанс.

Скорее всего, он врал. Сеннера сказала, что нас велено убить; с какой стати они будут рисковать, вывозя нас из княжества?

Но я всё-таки обдумал этот вариант.

– У меня другое предложение, – сказал я, перебирая в памяти руны и их сочетания, выстраивая новые знаки и наполняя их своей жизнью. Я даже не считал, сколько времени уходит в каждую из них. – Вы отпускаете мою жену. Я оставляю вас в живых. Если Тёмному Властелину что-то от меня нужно – я всё выполню, всё отдам, всё расскажу. Но назад не вернусь.

– И что заставляет тебя думать, что я нарушу приказ повелителя и отпущу тебя? – спросил регулятор.

– Руна Бога на твоём лбу, – ответил я.

Регулятор напрягся. А самое главное – взгляд его при этом дёрнулся куда-то вверх, к потолку.

Нет, правда, что ли?

Мира что-то едва слышно промычала.

– Если ты не справишься сам, – продолжил я, – а я тебе обещаю, что ты не справишься, тебе придётся воззвать к повелителю. И он придёт в твоё тело. Думаешь, Тёмный Властелин будет беречь твоё время?

– Повелитель ценит своих слуг.

– У повелителя их много.

На мгновение мне показалось, что он может решиться на моё предложение. Всё-таки один изменённый был убит, второй выведен из строя. Наверняка он знал, что однажды мы с Мирой уже справились с группой захвата.

Но потом регулятор бросил взгляд на Сеннеру – и я понял, что ничего не выйдет. Он ей не доверял и боялся.

А ещё больше боялся Тёмного Властелина.

Я не стал больше ждать.

Моя жизнь уже наполнила руны. Я закрыл глаза и отпустил волшебство на волю.

Руна Света под потолком полыхнула ослепительной вспышкой, ударившей по глазам даже сквозь плотно сжатые веки – и выпустила поток огненных брызг. Самое смешное, что они не убивали и не сжигали, это был тёплый, мгновенно остывающий огонь, похожий на расплавленный свечной воск. Но регулятор запаниковал, сбивая капли с тела.

Я бросился вперёд – и на меня, как я и ожидал, обрушился с потолка дождь крошечных острых игл.

Обрушился, чтобы завязнуть в руне щита – мягкой и упругой, сплетённой из трёх рун – Беркана, Эйваз и Гебо. А через мгновение щит дёрнулся – и отбросил иглы вверх.

Мальчик-дикобраз пауком висел над дверью, держась за потолок голыми ступнями ног и ладонью. Видимо иглы, покрывающие всё его тело, умели не только выстреливать, но и зацепляться.

Обратный залп застал его врасплох. Наверное, он, как любое ядовитое существо, был устойчив к своему яду, но изменённый не поскупился и выстрелил вниз сотней игл – ответный удар вонзил в него не меньше десятка.

Это больно и без всякого яда.

Мальчик-дикобраз завизжал и спрыгнул на пол. А я тем временем, прыгнув на кровать, просунул руки под змееобразное тело, обвивавшее Миру. Голова монстра повернулась ко мне, глаза слепо щурились, третье веко дёргалось вверх-вниз. Потом изменённый начал сжимать кольца, явно решив, что поймал сразу двух врагов.

Старый верный Турс, который я наложил на обе руки, ожил, превратившись в лезвия. Питон разрезал себя на куски в доли секунды – и отвалился в стороны пятью кусками. Кровь – красная, человеческая, полилась потоком. Куски тела забились в предсмертных судорогах.

Я спрыгнул с кровати, встал, отряхнул руки. Красные брызги и ошмётки плоти полетели во все стороны.

– Ну? – спросил я.

Мальчик-дикобраз странно задёргался всем телом, будто танцуя безумный дикарский танец. Иглы принялись выстреливать из его тела, осыпая меня и Миру… и повисая в воздухе, в продолжающем работать щите. Изменённый понял, что сейчас произойдёт – и кубарем покатился вниз по лестнице.

Регулятор вскинул руки – и руна Бога на его лбу начала наливаться светом.

Опять!

И в тот же миг Сеннера запрыгнула ему на спину. Полоснула когтями по горлу, кубарем скатилась, встала за его спиной в полуприсяде, ожидая.

Регулятор, из горла которого фонтанами била кровь, не умер. Повернулся, придерживая голову одной рукой.

– Сеннера… – укоризненно сказал он. – Как ты меня огорчила, Сеннера…

Тёмный Властелин снова пришёл!

– Отвяжись от нас! – закричал я. – Что тебе нужно?

– Ты знаешь, что. – Тёмный Властелин обратил взгляд на меня. – А ты состарился, юный маг. Трудно сражаться с богом?

– Трудно! – Мира поднялась с кровати, я увидел, как её левая рука, спрятанная за спиной, принялась вычерчивать руны – и крепко схватил её, останавливая. – Отпусти нас! Мы беглецы, мы прожили три года в изгнании и ни слова не сказали о тебе, о твоей Империи, о твоей тайне!

– О моей тайне? – удивился Тёмный Властелин.

– О том, что ты входишь в тела своих слуг!

– А… – регулятор понимающе кивнул. Голова завалилась на грудь, он приподнял её. – Да, это мало кто знает. Я собирался отпустить вас. Собственно говоря, я уже отпустил. Но оказалось, что вы украли амулет, который мне очень дорог.

– Я отдал его Сеннере! – сказал я. – Она принесёт его вам, нам он не нужен, там дурацкая рунная надпись, медальон не стоит ни гроша!

Регулятор будто задумался. Кровь по-прежнему текла из его шеи, но уже медленнее. Будь в этом теле его прежний обитатель, оно бы уже умерло.

– Сеннера предала меня, – сказал Тёмный Властелин. – Она не вернётся.

– Я вернусь! – прошипела Сеннера. – Я вернусь, отпусти их!

Бывший регулятор посмотрел на неё огорчённо.

– Может быть. Я даже тебе верю, девочка. Но знаешь, в чём беда? Такое самопожертвование очень опасно. Это любовь, только она заставляет людей делать глупости. Если ты вернёшься и умрёшь, эти двое станут мне мстить. Нет, я не боюсь их мести, и они умрут тоже. Но это станет дурным примером и ненужной легендой.

– А ты её не убивай! – предложил я. – Сеннера доставит медальон до границы. Передаст пограничной страже. И уйдёт. Мы навсегда исчезнем, от нас не будет никаких хлопот.

– Я должен это обдумать, – сказал Тёмный Властелин. Кровь из шеи уже едва сочилась, он стоял в кровавой луже, разлившейся по полу и вытекающей в щели. Сеннера за его спиной переступала ногами, будто кровь обжигала ей ступни.

Если бы она была рядом! Если бы только она была рядом с нами, я схватил бы её и мы ушли бы руной переноса!

Тёмный Властелин думал.

Или делал вид, что думает.

Лицо его в свете магического огонька уже стало белым, как мел. А ещё оно покрывалось морщинами…

Да он же вливает в руны жизнь регулятора – ту жизнь, которую тому уже в любом случае не прожить!

Я скорее почувствовал, чем увидел, как регулятора окутал многослойный щит. Там были руны Огня, Воды, Воздуха и Земли, там были Турс, Йера и Райдо, там были десятки рун, вопреки всему, что я знал о волшебстве. Теперь, быть может, его не пробить и десятком лет.

И он сможет делать с нами всё, что захочет.

Так ли прост рунный узор на амулете? Правильно ли я его расшифровал? Два вычурных заклинания, которые я вычислил – в них ли дело? Стал бы Тёмный Властелин гоняться за нами из-за удара последнего шанса и слабого лечащего заклятия?

Не знаю.

Но вот удар последнего шанса… сейчас и впрямь его время…

Я не успел мысленно начертить руны – Сеннера рванулась к Тёмному Властелину. Её окутало огнём, когда когти полоснули по телу регулятора, в котором сейчас обитал самый сильный волшебник Вселенной. Но Сеннера будто и не заметила этого.

– Уходите! – закричала она. Когти на руках и ногах полосовали повелителя Тёмной Империи, а она продолжала кричать, пылая: – Не напрасно… Уходите…

Я вызвал руны и крепче сжал руку Миры.

Райдо и Наудиз.

Нужда и Путь, Путь и Нужда, испокон веков нужда гнала людей в дорогу, испокон веков дорога приводила людей к нищете…

Но иногда спасала.

Райдо и Наудиз.

Руна переноса открылась под нашими ногами.

Полгода моей жизни пролетели в один миг – и мы с Мирой исчезли из дома, который так полюбили.

Но перед этим я бросил в потолок Кано, и спальня превратилась в огненную топку.

Руна тринадцатая, Эйваз

Руну переноса можно провесить на любое расстояние. Затраченное на активацию время от этого не зависит, мирозданию всё равно, нарушишь ты законы природы на чуть-чуть или на тысячу «чуть-чутей», цена одна. Но есть сложность, из-за которой обычно перенос осуществляют на небольшое расстояние, а уехав на другой край света и проведя полгода в пути, никак не вернёшься домой за мгновение.

Дело в том, что место, куда ты хочешь перенестись, надо постоянно «обновлять», смотреть на него. С чем это связано, трудно сказать, но по-хорошему это делают каждую неделю, а уж если прошёл месяц – никуда тебе не перенестись. Даже Тёмный Властелин, насколько я знал, в своём теле на большие расстояния не отправлялся. И дело тут не в памяти, не в том, что место переноса надо хорошенько запомнить. Вот я в своё время памятник повелителю осмотрел днём в солнечную погоду, а перенёсся на него ночью, когда дождь лил с небес. И случаи, когда маги переносились в свой дом, а оказывались на пепелище или среди руин, тоже бывали. Тут какая-то другая связь.

Так что когда мы с Мирой оказались у подножья гор, залитых лунным светом, она вскрикнула от неожиданности.

– Тихо, всё в порядке! – обнимая её, сказал я. – Всё уже хорошо!

– Но как…

Она огляделась. И понимающе кивнула.

Мы были на палубе корабля, стоящего в порту. Корабль едва-едва покачивало лёгкой волной, на берег были брошены сходни, горел на корме одинокий фонарь. Город ещё и ко сну не отошёл – играла музыка в кафе и тавернах, доносился людской говор, по набережной слонялись парочки. За городом поднимались горы, вначале небольшие, но дальние пики покрывал снег, сверкающий в лунном свете.

– Горы, город, Шпия… – сказала Мира.

– Здесь, у истоков, её зовут Спея.

– Это Бьезан.

– Да.

Мира грустно кивнула.

– Я всегда мечтала здесь побывать.

– Я тоже. Но всё получилось случайно. Из тех кораблей, на которых я помнил точки для переноса, один был в порту, два в море. А этот, «Парус надежды», ушёл вверх по реке три недели назад.

Мира только покачала головой. Она не знала, что каждый раз, когда я хожу в порт за свежей рыбой, я запоминаю несколько кораблей, на которые можно будет убежать. Я не хотел её волновать.

– Держи, – Мира протянула мне кофр.

– Ты успела его взять? – восхитился я.

– Да.

Кофр был весь покрыт пятнами крови, уже начавшей подсыхать.

– Эта змеюка тебе не повредила? – спросил я осторожно.

– Нет. Только напугала. И ребёнок цел, я чувствую.

Тут я даже не собирался спорить. Как мать чувствует дитя в своём чреве – этого мужчине никогда не понять.

– Мира, я ничего не мог…

Она снова взяла меня за руку.

– Грисар. Я всё понимаю. Сеннера сама просила уйти, чтобы её жертва не была напрасной. И я уверена, что она жива, она выбралась. Сеннера очень сильная, Грис.

Я кивнул. Мы больше не будем говорить об изменённой девочке, которая спасла нас. Пока, во всяком случае.

– Как я выгляжу? – спросил я.

Мира подняла было руку, но остановилась.

– Зажги свет.

Я вызвал огонёк. Мира придирчиво меня осмотрела.

– Ты знаешь, всё в порядке. Я не вижу, чтобы ты постарел. Сколько потратил?

– Ну… месяц на драку… примерно. И полгода на перенос.

– Полгода? – восхитилась Мира. – Мастерски!

Я кивнул. Действительно, мне удалось не запаниковать и не потратить лишнего времени.

– Пойдём, – сказал я. – А то придётся объяснять команде, что мы тут делаем.

«Парус надежды» был двухмачтовой шхуной, с небольшой осадкой, вместительным трюмом и минимальной командой – поскольку ходил большей частью по реке, от торговых городов Низинного Княжества и до самого Бьезана (дальше река становилась совсем уж мелкой для крупных судов). Сейчас, скорее всего, матросы были на берегу – гуляли в портовых кабаках или, кто поумнее и поприжимистее, меняли в лавках кружева и сырные головы на пряности и настойки, сушёные помидоры и восхитительные платья местных ткачей, за которые в Низинном Княжестве женщины давали хорошие деньги. Это был известный приработок моряков, помимо платы от судовладельца.

Единственный матрос, охранявший шхуну, сидел на пристани, на толстой каменной тумбе, вокруг которой был обмотан причальный канат. Когда под нашими ногами заскрипел трап, он обернулся, не выпуская из рук бутылки с вином, и вытаращил глаза. Это был молодой парень лет двадцати, по причине возраста и оставленный стеречь судно.

– Не сиди на камне, простудишь причиндалы! – добродушно сказал я ему.

– И подруга расстраиваться будет! – добавила Мира.

Матрос вскочил, заметался взглядом по сторонам. И ничего не сказал, когда мы прошли мимо.

Ну а что ему оставалось делать?

Поднимать тревогу?

На него бы и свалили то, что мы оказались на корабле. «Пил», «спал», «раззявил рот» – ну кто мог подумать, что руны перенесли нас через такое расстояние и незадачливый сторож ни при чём.

Уже когда мы вышли на набережную, я вдруг почувствовал, что мне что-то мешает. Достал из-за пояса книгу и торжествующе показал Мире.

– А я ведь её не забыл!

– Первый раз мне книжка спасла жизнь, – кивнула Мира. – Кстати, почему твои охранные руны не дали сигнала?

– Потому что я балбес, – честно признал я. – Руны были настроены на появление любого человека. А изменённые… они уже не люди.

* * *

Бьезан был городом большим и процветающим – за счёт того, что в этом месте река Спея, она же Шпия, становилась по-настоящему судоходной. Выше в горы она была узкой, извилистой, порожистой, плавали по ней лишь на лодках. А здесь к Спее присоединялись ещё два истока, они сливались воедино, образуя то ли небольшое озеро, то ли просто широкий затон. К этому затону (или озеру, как предпочитали считать местные) свозили товары из соседнего Горного Княжества, из княжества Ламацци, чьей столицей был Бьезан, и даже из нескольких более далёких княжеств. Спея-Шпия была самым удобным и дешёвым путём к океану, несмотря даже на речных пиратов, то и дело появлявшихся, разбойничающих и оканчивающих свой путь на виселицах.

Такими спокойными и сонными, как Низинное Княжество, земли вокруг не были. Но связано это было скорее с характером местных жителей, чем с причудами правителей или разнице в богатстве. Князья, после войны с Тёмной Империей, давным-давно породнились (впрочем, они и раньше были связаны общей кровью), земли Ламацци были почти такими же щедрыми, как в Низинном Княжестве. Разве что Горное Княжество традиционно считалось обителью нищих и воинственных горцев. Но лет двадцать назад на их землях стали добывать железо и серебро, после чего бывшие вспыльчивые разбойники стремительно превратились в самодовольных, заносчивых, но уже не хватающихся ежеминутно за кинжалы горцев. Когда человеку есть что терять, он вовсе не стремится затевать поножовщину.

Мы с Мирой сняли номер в таверне возле порта – там привыкли к гостям из других княжеств, а наш акцент уже мало выдавал жизнь в Тёмной Империи. Оставили вещи в комнате на втором этаже (простая сторожевая руна была гарантией тому, что вещи нас дождутся) и спустились в харчевню.

В Низинном Княжестве сейчас был второй час ночи, а здесь колокола только что пробили полночь. Что ж, везде мерят время на свой манер. А уж в портовой таверне вряд ли можно кого удивить, потребовав среди ночи завтрак или ужин.

Впрочем, я даже не пытался как-то назвать нашу трапезу. Попросил местное блюдо – тонкие лепёшки, запечённые с сыром и острыми колбасками, и эля. Здесь предпочитали пить вино или виноградную водку, но эль, конечно же, нашёлся и довольно приличный. Пока повар раскатывал тесто – к еде в Ламацци относились серьёзно и старались готовить всё перед подачей на стол, – нам принесли маринованные оливки, стружку из мелкой солёной рыбёшки и кусочки огненно-острой колбасы, нарезанные кубиками.

– Понятно, чтобы больше выпили пива, – сказала Мира, но кусочек колбасы взяла. – Грис, у тебя есть план?

Планы у меня были. Честно говоря, их было множество – смотря куда нас забросит при бегстве и при каких обстоятельствах придётся бежать. Новой схватки с воплощением Тёмного Властелина, появления Сеннеры и того, что нам придётся её бросить, я никак не ожидал.

– По большому счёту, вопрос перед нами один, – сказал я. – Мы бежим – или…

– Или что? – поразилась Мира. – Ты хочешь вернуться в Тёмную Империю?

– Бежим или сражаемся.

– С богом?

– В княжествах его не считают богом, – заметил я. – Даже полубогом не считают. Был бы он таким – давно бы завоевал весь мир.

Мира сделала глоток тёплого янтарного эля, кивнула:

– Допустим. Пускай он самый сильный волшебник в мире. Хочешь с ним сразиться? Почти девяносто лет назад шла Великая война. Сколько лет тогда было повелителю?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Ну уж лет десять-то точно должно быть!

– Ну ты загнул. Десять… Хорошо, тогда что – сейчас ему сто лет?

– Случается, что люди живут и дольше, – отбивался я.

– Он – маг! Он тратит время!

– Мы только что видели, как! Он тратит чужое!

Мира улыбнулась.

– А чтобы войти в тело посредника?

Я вздохнул.

– Что ты хочешь сказать?

– Либо он полубог и живёт вечно. Либо он волшебник, способный омолаживаться.

– Да, – неохотно признал я. – Думал об этом.

– В любом случае – нам он не по зубам, – продолжала Мира. – И я даже не говорю про армию, гвардейцев, полицейских, пограничную стражу, регуляторов, личную охрану… изменённых, наконец! Даже в поединке один на один Тёмный Властелин сотрёт тебя в пыль.

– Значит нам надо, чтобы началась большая война, – мрачно сказал я. – Чтобы все Княжества выступили против Тёмной Империи. Чтобы северяне и южане…

– Грис…

Я замолчал.

– Война – это смерть сотен тысяч, – сказала Мира. – И не только военных. Будут умирать селяне и горожане, старики и дети. Будут гореть посевы и храмы. По рекам поплывут трупы с раздутыми животами. Озлобленные солдаты, врываясь в города, будут насиловать девчонок и разбивать головы младенцам. Обыватели станут резать друг друга за кусок хлеба и медную монету. В Тёмной Империи ведь живут обычные люди, Грис. Хорошие люди. Ничем не хуже, чем здесь. Они не гоняются за нами и не мучают Сеннеру. Там живут наши родные! Наши друзья! А если ты присмотришься к местным правителям, ты увидишь ту же самую несправедливость, жадность, подозрительность, мстительность. Здесь тоже есть лаборатории натурфилософов, где прослышали про эксперименты в Тёмной Империи. И я тебя уверяю: высочайшими позволениями князей они покупают у бедноты детишек и пытаются соединить их с тиграми, крокодилами и змеями!

Я молчал. И Мира замолчала. Она редко высказывалась так резко.

– Не воображай из себя героя, который должен победить Тёмного Властелина, – сказала Мира. – Во-первых, тебе его не победить. Во-вторых, не всё зло мира в нём. В-третьих, самое худшее, что только может сделать человек, это начать войну.

– Даже во имя добра? – спросил я с вызовом.

– Все войны начинаются во имя добра.

Я выпил пива и поставил кружку на стол. Оглянулся. Хорошо, что в харчевне было людно, хорошо, что подвыпившие моряки орали во всё горло, бахвалясь своими приключениями, а служанка гремела посудой, ополаскивая её в тазу.

Хорошо, что никто не слышал глупость, которую я сказал.

– Ты всегда была такая умная или теперь стала?

Мира улыбнулась.

– Наверное, стала. Наверное, когда внутри новая жизнь, начинаешь задумываться. Грис, я всё понимаю. Мне жалко Сеннеру, до слёз жалко, как родную сестру было бы жалко. И повелитель наш бывший – скотина. Но он всемогущая скотина, а утопить мир в крови, чтобы его наказать, плохая идея.

– Всё равно, – сказал я. – Для того чтобы убегать и защищаться, если потребуется, нам кое-что нужно.

– Деньги? – уточнила Мира.

– Нет. Не только. Нам нужны знания. Нам нужно понять, кто всё-таки он такой, Тёмный Властелин. Что он может, а чего не может. Сколько ему лет и сколько он ещё проживёт; одно дело, если нам придётся прятаться год, другое – если десять, и совсем другое – если всю жизнь.

– А если всю?

– Тогда надо уезжать в Южные Королевства. Где никогда не было имперской власти, где живут люди с кожей потемнее, чем моя, говорящие на другом языке и колдующие другими рунами.

– Говорят, там правители ещё суровее, чем наш повелитель…

– Ну и что? Зато до нас им нет дела. Если мы приедем в земли дальнего юга, предложим свои знания и умения, нас могут взять на службу местные короли.

Мира вздохнула.

– Не хочу. Там влажно и жарко, там джунгли, полные ядовитых гадов и хищных тварей. Там богатые живут в дворцах из драгоценных камней, а бедные спят в грязи. Там любят пытки и разврат, и трудно понять, где кончается одно и начинается другое.

– Я тоже не хочу, – успокоил я её. – Это на самый крайний случай, там совсем нет власти Тёмного Властелина. Вначале нам надо разузнать побольше.

– И где?

– Только одно место, – сказал я.

– О нет… – Мира напряглась. – Не говори мне…

– Северное Царство. Рунное Древо.

Мира сокрушённо покачала головой.

– Грис, Рунное Древо хоть и в Северном Царстве, но живёт по своим законам. И законы эти… сложные. Мне они не нравятся.

– Ты же сама говорила про Север. Ты почти из тех краёв. У тебя там родственники.

– Троюродный брат… – Мира нахмурилась. – Грис, я боюсь Рунного Древа и его обитателей. Тем более теперь.

– А если просто Северное Царство? Они куда больше не в ладах с Тёмной Империей, чем Княжества. У них сильные рунные маги.

Мира помолчала, глядя в столешницу. Потом сказала:

– Там трудно жить, Грис. Ты южанин, ты не привык к долгой зиме и холодному лету. К сумраку, низким облакам, дождю и снегу…

– Вот к чему я точно не привык, Мира, так это к изменённым, вваливающимся в мой дом!

Она улыбнулась. Потом снова посерьёзнела.

– Хорошо, Грис. Давай отправимся в Северное Царство. Я думаю, нас примут. Врагов повелителя там уважают. И мой троюродный брат… он скажет слово за нас.

– Уверена?

– Северяне не забывают родство. Там слишком трудно жить, чтобы забывать своих близких.

К нам подошла служанка, поставила перед каждым деревянную доску с горячими лепёшками, покрытыми ломтиками протомившихся в печи помидоров, нарезанной колбасой, полосками расплавленного сыра. Не самая правильная еда на ночь, наверное. Но после всего пережитого мы были голодны, как звери.

Мне служанка слегка улыбнулась и поставила новую кружку пива взамен опустевшей. А на Миру посмотрела… и обменялась каким-то особым взглядом. Мира кивнула ей.

– Выглядит шикарно, – сказал я, разрезая лепёшку на куски. – Слушай, эта девчонка так на тебя глянула, будто поняла, что ты в положении.

– Она и поняла, – сказала Мира, нарезая свою порцию.

– Как?

– Мы, женщины, это чувствуем.

Я даже не стал выяснять, шутит она или нет. Всё может быть. Вместо этого я стал есть.

Вкусно!

– А про Рунное Древо забудь, – посоветовала Мира.

Я пожал плечами. Примерно такого ответа я и ожидал. Но первый шаг к Рунному Древу – это Северное Царство.

Все, кто занимается рунной магией, знают и о Рунном Древе. И то, что мы знаем, можно уложить в несколько слов.

Где впервые научились использовать руны как основу для волшебства – не известно. У нас говорят, что это произошло в Тёмной Империи (в ту пору, конечно, когда она ещё не была Тёмной). Княжества уверяют, что руны использовали на их землях испокон веков. То же самое утверждают на Юге, на Востоке, на Севере. История не сохранила дат и имён.

Но вот где был первый центр изучения рун, где составили футарк, придали рунам современный облик, научились складывать из основных двадцати четырёх знаков сложные магические фразы, – об этом никто не спорит.

Рунное Древо – город и крепость на скале у Северного океана. Формально он является столицей Северного Царства, по факту живёт сам по себе. Там изучают руны, говорят, что там ими владеют все, от мала до велика, от мальчишки-рыбака и до царя, хотя никто не знает, кто на самом деле правит Рунным Древом. О городе ходят легенды, но о нём ничего не известно точно. Изо всех стран мира туда приходят в поисках покоя и знаний старые маги, доживать свой век на краю света. Чужих волшебников в Рунное Древо берут охотно, а вот обратно не выпускают никого. Действительно ли там знают все тайны рун и владеют неслыханными заклинаниями, тоже доподлинно неизвестно.

Но всё-таки и Рунному Древу приходится торговать с внешним миром. Холодные земли не позволяют им растить пшеницу или овощи, выращивать достаточное количество скота или добывать рыбу. Городу-крепости нужны пища, ткани, топливо – поэтому в него идут караваны изо всех стран. И само Северное Царство немало получает на этом транзите, а уж Рунное Древо только им и живёт.

А в качестве платы волшебники и учёные могут предложить лишь одно – придуманные ими новые руны.

Нечасто. Немного. Неохотно.

Рунное Древо жадно к знаниям и не любит расставаться со своими секретами. Но раз в год волшебники объявляют аукцион, на котором предлагают три рунные фразы: простую, сложную и великую. Цена такова, что даже простую фразу не купит волшебник-одиночка и не всегда может позволить себе Мастерская, Академия или Школа. Сложные фразы покупают целые государства. А великие руны порой остаются невостребованными несколько лет.

Нет, я не собирался уходить в Рунное Древо, хотя мысль о том, что там нас не достанет даже Тёмный Властелин, была соблазнительна. Сама обитель учёных волшебников в мировые дела не лезла, но и служить кому-либо отказывалась. Но если поселиться рядом, то можно будет попробовать с ними поговорить. Расспросить о Тёмном Властелине. И, в конце концов, отдать им загадочную руну с амулета (пусть он остался у Сеннеры, но я её помню прекрасно) в обмен на информацию.

Я провёл пальцем по столешнице, рисуя руну Эйваз, символ Рунного Древа. Применений у неё, кстати, было не так уж и много. В чистом виде она служила для ориентирования в пространстве и для соединения сломанного, но проще купить компас или клей. В сложные руны Эйваз входит чаще.

Капнув в руну секунду жизни, я увидел, как символ засветился и повернулся, указывая одним концом на север.

– Поедем на север, – сказал я. – Завтра же поищем попутный караван.

Руна девятая, Хагалаз

Путешествовать лучше всего с компанией. А ещё лучше, когда за путешествие компания тебе платит.

На следующий день (проснулись мы лишь в полдень) я принялся искать попутчиков. К моей радости, обходить все торговые дома в Бьезане не пришлось – на Денежной площади стоял трёхэтажный особняк Гильдии торговцев, где за мелкую монету мне сделали список всех караванов и судов, уходящих из города в ближайшие три дня.

Выйдя из здания Гильдии, я сел за столик в кофейне, взял крошечную чашечку крепкого кофе, шоколадное пирожное и стал проглядывать бумаги.

Корабли я сразу отбросил, они шли только к дельте реки, к Низинному Княжеству. Два каравана двигались к границам Тёмной Империи, повелителя тут не любили, но прибыль есть прибыль. Ещё один караван направлялся в Северное Царство, причём планировал дойти до самого Рунного Древа, но его путь тоже лежал через Тёмную Империю, где нам нечего было делать.

Я уж было решил, что придётся добираться совсем уж кружными путями, но тут наткнулся в списке на Землеведческий Караван. Маршрут у него был указан затейливый – через Горное Княжество, по краю Восточных Провинций в Северное Царство. Для торговли такой путь не слишком выгоден, по горам идти трудно, попутных товаров там не прикупишь, Восточные Провинции тоже неспокойны и торгуют большей частью мясом, шкурами и льняными тканями. Вещи достойные и нужные, вот только не для маленького каравана.

Но землеведы – народ суровый и к торговле не склонный. Есть у них своя религия, требующая нанести на карты все уголки Земли – вот они и ходят затейливыми путями, выискивая новые тропы, перевалы, оазисы и речушки. Карта от Гильдии Землеведов – мечта любого торговца… или военачальника. Может быть, поэтому Тёмный Властелин их не любит, в пределы Империи не допускает, да и вообще – у нас землеведов считали шпионами и ворами. Землеведы платят другим той же монетой, в свои караваны берут не всякого, подозревая в попытке украсть их секреты, но если уж возьмут, то путешествовать с ними можно в безопасности и комфорте.

Так что, допив кофе, я отправился в отделение Гильдии Землеведов, нашёл там караван-вожатого Артана Танильмо и предложил наши услуги. Всё рассказывать я не собирался, но и врать или скрывать слишком многое было бы глупо. Такие опытные люди, как караван-вожатый, ложь чувствовали хорошо.

Я рассказал, что мы с Мирой из Тёмной Империи. Что вынуждены были бежать, случайно вызвав гнев повелителя. Что нас в Низинном Княжестве настигли наёмные убийцы, мы спаслись чудом и решили пробираться на север, где у моей жены есть родственники, а Тёмного Властелина все ненавидят.

Танильмо задумался. Он был совсем уж пожилым человеком, лет пятидесяти, не меньше, волосы были пепельными от пробивающейся седины, лицо тёмное от солнца и ветра, но тело жилистое и крепкое от постоянных странствий.

– На вид тебе лет тридцать, дитя. А сколько на самом деле? – спросил он наконец.

– Девятнадцать, – ответил я.

– А твоей подруге?

– На вид она чуть старше меня. А так… двадцать с небольшим.

Танильмо кивнул. И задал тот вопрос, которого я боялся:

– Дети?

– Нет.

– А не планируются?

– Мира ждёт ребёнка, – честно сказал я. – Но это будет нескоро. Она не задержит нас в пути.

Караванщик размышлял. Потом сказал:

– Рунознатец в дороге – хороший помощник. А на Тёмного Властелина мне плевать. Он не любит нас, мы не любим его, всё честно… Но путь опасен, мальчик. Твоя подруга хоть и маг, но ждёт дитя и не может колдовать. Верно?

– Верно, – сказал я.

– А если от этого будет зависеть наша жизнь?

– Если от этого будет зависеть моя жизнь, – сказал я тихо, – она отдаст своё время. Я знаю.

– Не зарекайся. Связь между матерью и дитём, даже нерождённым, – очень могучая связь… – Танильмо вздохнул. – Путь опасен. Тебе придётся тратить жизнь за двоих. Если очень повезёт, то к Северному Царству ты сожжёшь год. А если не повезёт…

Он развёл руками.

– Это моя жизнь, – сказал я. – Я потрачу столько, сколько надо.

– Мальчишка, – снова вздохнул Танильмо. – Что ж. Мы берём вас в караван. Я не стану требовать лишнего, но когда каравану потребуется рунный маг – ты будешь работать за двоих.

– Да, – согласился я.

– Лошади и припасы – наши, ты всё равно не сумеешь выбрать то, что нужно. Приведи жену, чтобы мастер снаряжения посмотрел на неё. И предупреди его, что она будет толстеть! Если мы придём в Северное Царство благополучно и у меня не будет к тебе нареканий, вы получите по полсотни имперских золотых.

– Спасибо, – я даже растерялся от такой щедрости.

– Выходим завтра утром.

Мы скрепили уговор подписями на списке караванщиков, совсем небольшом, чуть больше двадцати человек, и рюмкой виноградной водки, из которой поочерёдно отпили. Водка была крепкая и мне совершенно не понравилась, но я не подал виду, выпил свой глоток и пошёл за Мирой.

Так и начался наш путь на Север.

Первых горцев мы встретили через неделю пути. Нет, до этого мы порой замечали пастухов на соседних склонах или одиночек, глядящих на нас с возвышений, – может быть, это были соглядатаи, а может быть, охотники или травники.

Но через неделю, когда наш маленький караван двигался по горному ущелью, мы увидели впереди человека в длинном плаще, сидящем на камне. При нашем появлении тот никакого удивления не показал; значит, ждал нас.

– Грисар, – позвал Танильмо и продолжил ехать вперёд. Все остальные караванщики остановились. Я ободряюще кивнул Мире и поехал вслед за караван-вожатым.

В горах было холодно. Тут, наверное, и летом-то не жарко, а уж сейчас повсюду сверкал иней, в тенистых местах лежал ноздреватый снег. Впрочем, какие-то упрямые травы и кусты продолжали зеленеть несмотря ни на что.

– Мир тебе, уважаемый, – сказал Танильмо, остановившись в нескольких шагах от горца и спрыгнув с коня. Говорить с пешим человеком сидя на лошади считалось в горах высокомерием и оскорблением. Тем более – с человеком старше себя.

А горец был стар. Я бы сказал, что ему за шестьдесят – и все эти годы были им честно прожиты, а не сожжены рунами.

– И тебе мир, землевед, – ответил горец. Говорил он без всякого акцента, очень чисто. Морщинистое лицо повернулось ко мне, холодные синие глаза внимательно осмотрели меня… – Мир и тебе, волшебник.

Я спустился с коня, куда осторожнее, чем Танильмо. Раньше я нечасто ездил верхом, и первые дни пути дались мне тяжело, оставив болезненные растёртости в паху и на бёдрах. Что же касается задницы, то мне частенько вспоминался первый год в Академии, когда я несколько раз напроказил и был выпорот безжалостным учителем дисциплины.

– Мир вам, уважаемый, – повторил я слова Танильмо.

– Моё имя Арред, – сказал горец. – Что вас привело в горы?

То, что он назвал имя, было хорошим знаком.

Танильмо сел напротив горца – там как раз был подходящий камень. От меня не укрылось, что этот камень был покрыт мелкими щербинами, словно по нему давно и часто пристреливались из арбалетов и луков.

– Мы землеведы. Мы путешествуем и рисуем карты.

– Вы хотите знать наши тропы, горы, долины, – спокойно сказал горец.

– Да. Не для зла. Мы служим матери-Земле и рисуем её портрет.

– Я знаю вашу веру. Но то, что вы делаете не для зла, может послужить чужому злу.

Танильмо не спорил.

– Всё может служить и добру, и злу. Но мы никогда не узнаем горы так, как знаете их вы. Если враг пойдёт по нашим картам, то вы найдёте десять дорог к той одной, которую нарисуем мы.

– Пока – да, – кивнул горец. – Но что будет после нас?

– Людям не дано знать, что будет после нас, – ответил землевед. – Обычно не дано…

Горец кивнул и погрузился в раздумья. Мы сидели и ждали – разрешения пройти, приказа повернуть назад или града стрел. От горца шёл непривычный запах – чужой еды, чужого огня, чужого жилища. Не противный или плохой, просто чужой.

– Покажи карту, которую вы нарисовали, – попросил горец.

Землевед молча снял с пояса сумку, достал и бережно развернул лист плотной бумаги.

– Это город Бьезан… – начал он.

– Вижу, – ответил горец, взял карту из его рук и стал внимательно изучать. Нижний край карты был прорисован тщательно, там была изображена северная часть княжества Ламацци, выше шла южная, известная всем часть Горного Княжества, три тонкие извилистые реки-истока Спеи… Вверху и справа был краешек восточных провинций, вверху и слева – уголок Тёмной Империи. А в середине лист был чист, там были только намечены самые высокие горы и длинным языком извивался по ущельям наш маршрут.

– Вы двигаетесь туда? – горец черкнул ногтем по карте.

– Да, – тревожно глядя на карту, сказал Танильмо.

– Перо.

Танильмо дал ему мягкий свинцовый карандаш. Горец уверенными движениями вычертил извилистый маршрут в верхний правый угол.

– Вы будете идти по ущельям. Отдохнёте в долине здесь и здесь… – он поставил крестики. – Сворачивать нельзя. Подниматься в горы нельзя. Отходить больше чем на милю от линии нельзя.

Танильмо помолчал. Потом осторожно сказал:

– Мои спутники молоды и любопытны. Они хотят увидеть красоты этих мест.

– Чтобы видеть и дальше, им потребуются глаза. Держитесь отмеченного пути.

Землевед вздохнул. Попросил:

– Может быть, хоть что-то? Дозволено ли какое-то место на нашем пути к посещению чужаками?

Горец поднял на него тяжёлый укоризненный взгляд. Спросил:

– Ты спрашиваешь зная ответ?

– Я давно живу, – уклончиво ответил Танильмо.

Горец провёл ещё одну линию на карте.

– Здесь. У отрогов этой горы. На пять миль к западу от вашего пути. Там святилище Лунной Девы, мы не вправе никому запрещать к ней идти.

– Благодарю, Арред, – сказал Танильмо.

– Долгой дороги, – пожелал горец. Танильмо удивлённо приподнял бровь – это было пожелание землеведов. И ответил:

– Многих внуков.

Мы взобрались на лошадей (Танильмо даже придержал мою), махнули каравану. Я поймал взгляд горца, тот почему-то смотрел в основном на меня, и он негромко сказал:

– Волшебник. Когда будете у Лунной Девы, отведи к ней свою женщину.

– Зачем? – спросил я.

– Поймёшь. Отведи и зайди к ней сам.

Вечером мы расположились на привал. Четверо нанятых землеведами охранников обошли территорию, проверяя окрестности и вырубая кустарник в подозрительных местах. Это были немолодые темнокожие рубаки из южных земель, где принято продавать в наёмники каждого пятого юношу – и тем кормить всю деревню. Меня такая традиция смутила, хотя сами воины казались вполне довольными судьбой. Двадцать лет службы, а потом, если повезёт, возвращение домой с почётом, юная жена, хороший дом и стадо скота. Доживали не все, конечно, но многим везло.

Первое время я смотрел на темнокожих воинов, чью кожу украшали многочисленные шрамы, с невольным сочувствием и неловкостью. Во мне самом текла частица крови тёмных южан, и выбери мой прадед не тот поворот дороги – я мог бы вырасти на диком Юге, а не в Тёмной Империи, был бы сейчас наёмным воином, а не волшебником. Потом я подумал, что наши традиции, когда детей с малейшими признаками магического дара отдают в обучение рунам, ничуть не лучше южных, и успокоился.

В общем-то землеведы и сами считались могучими воинами. Они были замкнутой кастой, где профессия передавалась от отцов и матерей к детям, но порой принимали и чужаков, чтобы разбавить кровь. Маленьких детей с нами не шло, путь считался для них тяжёлым, но вообще-то они странствовали с самого раннего детства, росли в навьюченных на мулов люльках, а потом в сёдлах. Двое юношей лет пятнадцати-шестнадцати, гидролог и гляциолог, и молодая девушка-топограф по их меркам считались уже опытными путешественниками. В пути я с любопытством смотрел на них – поначалу казалось, что только молодёжь и работает. Один парень изучал каждый встречный родник или ручеёк, брал пробы воды в стеклянные флаконы, проводил какие-то научные опыты, смешивая воду с реактивами и зарисовывая оттенки, которые принимала вода. Другой бросался к каждому сугробу, каждому замёрзшему озерцу, а уж когда мы проходили мимо края ледника, потребовал остановки и три часа брал пробы льда. Девушка рисовала карты – и когда мы останавливались, и даже когда были в седле. Ей не мешали ни тряска, ни погода – карандашные линии были чёткими и ровными, будто она сидела за столом в кабинете.

Потом я заметил, что всё, что делают юные землеведы, незаметно проверяют и контролируют старшие. Один раз Танильмо словно невзначай заглянул в карту, которую рисовала девушка, и поправил какой-то штрих. Девушка покраснела так, будто совершила неслыханный проступок.

Каждый день перед завтраком землеведы тренировались с оружием. Мечей они не носили, кроме самого Танильмо, но у каждого был приторочен к седлу хороший арбалет и короткое копьё с широким лезвием. Впрочем, и те инструменты, что они использовали в работе, одновременно служили оружием. Штриховую ленту они метали будто аркан, базисные жезлы и нивелирные рейки служили ударным оружием. Из любопытства я пару раз присоединился к тренировкам, вызвав всеобщее веселье, потом решил не позориться.

Вечером, к счастью, никто тренироваться не собирался. Хватало и обычных забот. Мы почистили, накормили и напоили лошадей, отвели их в сторону и стреножили. Землеведы разбили шатры: три для себя, один для охранников и ещё маленькую палатку для нас с Мирой – я помогал развести огонь, а Мире землеведы не позволяли делать ничего тяжёлого. Помимо нас с караваном ехала пара торговцев из Бьезана, отец и сын, то ли решивших освоить новый маршрут, то ли решивших рискнуть заработать на лёгких и ценных товарах. Они свою палатку поставили рядом с нашей, как бы подчёркивая, что и мы, и они в караване люди вре́менные. Мне было всё равно – и землеведы оказались людьми симпатичными, и торговцы – вполне приятными спутниками.

Мира вначале помогала с лошадьми, потом вернулась к палатке. Я сидел на корточках и остриём кинжала рисовал на земле руны – в общем, занимался тем делом, которое все считали достойным настоящего волшебника.

– Амулет? – спросила Мира, бросив взгляд на руны.

– Угу, – подтвердил я. Стёр подошвой Альгиз и начал рисовать Манназ.

– Да брось ты, – присев на камень сказала Мира. – Глупый старый амулет. Никчёмное заклинание.

– Ты ведь так не думаешь, – ответил я. – Тёмный Властелин не стал бы волноваться из-за никому не нужных рун.

Мира кивнула.

– Да, не думаю. Но если мы ничего не поняли за три года, то, значит, сами понять не способны. Спросишь в Рунном Древе.

– Мира! – возмутился я. – Да мы же не собирались…

– Всё я понимаю, – ответила она. – Не строй из себя хитреца.

Она улыбнулась и встала, на миг положив руку на живот. На сторонний взгляд никто бы не понял, что она ждёт ребёнка, Мира клялась, что и сама ещё не чувствует ни движений, ни биения сердца, ни даже тяжести. Но её руки знали что-то, чего не знала она.

– Пойду, расспрошу женщин о Рунном Древе. Заодно и с ужином помогу, – сказала она и направилась к женщинам-землеведам.

Едва она отошла, как ко мне подошёл сосед-торговец. Взглядом спросил разрешения – я кивнул, он сел на место Миры, достал кисет с табаком, трубку. Опять же молча протянул мне, я покачал головой.

Если к вину я как-то даже привык и мог иногда его выпить, то манера вдыхать дым тлеющего табака меня совершенно не привлекала.

– Спасибо, Велд. Но со вчерашнего дня ничего не изменилось.

Торговец кивнул:

– Знаю, господин волшебник. Но у нас так принято… Скажите, караван пойдёт к Лунной Деве?

Я задумался на миг. Караван-вожатый не требовал от меня молчания.

– Вероятно, да, – сказал я. – Расскажете мне о ней?

Торговец закончил набивать трубку, полез в карман за огнивом. Искушение поджечь табак появилось и тут же исчезло. Мне не жаль было секунды, но легко было промахнуться и подпалить Вельду усы, а то и сжечь дорогую вересковую трубку.

– Это их святая, – сказал торговец. – Предсказывает будущее, исцеляет болезни. Всё, как положено.

– Нельзя предсказать будущее, – сказал я. – Нас так учили.

– Значит, здесь учат иначе, – усмехнулся торговец. – Чудеса святая творит небольшие, но настоящие. Двести лет как туда ходят паломники. Только обычно другой тропой.

– Двести лет? – поразился я. Впервые мне довелось услышать о человеке, который был старше Тёмного Властелина. – Она что же – бог или полубог?

– Не встречал ни тех, ни этих, – усмехнулся торговец. – Лунная Дева – волшебница.

– И ей двести лет?

Торговец тихо засмеялся.

– Нет, что вы, господин волшебник… А я-то думал, вы про всех знаменитых волшебников знаете.

– В каждой стране свои знаменитые, – смутился я.

– Лунная Дева – должность, – пояснил Велд. – И у вас, и у нас есть школы для тех, кто учится магии. Горцы к рунам относятся сложнее. Есть шаманы, но они мастерство передают от отца к сыну или от учителя к ученику. У них правило, что не должны волшебники собираться вместе. А вот для девочек есть исключение – кто ведает руны, те уходят в ученицы к Лунной Деве.

Он помолчал, глядя на меня.

– Я там был дважды. Один раз мне нужно было предсказание… она помогла. Второй раз я пришёл уже к другой, у меня болел зуб.

Я невольно рассмеялся.

– Вижу, что у вас никогда по-настоящему не болели зубы, господин волшебник, – сказал торговец с улыбкой. – Это очень неприятно. Доктора не брались, а рунные маги неохотно занимаются лечением. Лунная Дева помогла. Я с удовольствием увижу и новую.

– Может быть, она ещё прежняя, – предположил я. – Та, что вас излечила.

– О, вряд ли. Это было три года назад, и Лунная Дева была уже немолода. Обычно они тратят свою жизнь за год-полтора.

Я вздрогнул.

– Тяжёлая судьба, – согласился торговец. – Но так у них принято. Девочки, уходящие туда учиться, считают за честь такую судьбу.

– Сомнительная честь, – сказал я.

– На наш взгляд – да, – торговец кивнул. – Простите за вопрос, господин волшебник… сколько вам лет?

– Не так много, как можно подумать, – признался я. – А как вы считаете?

– Иногда мне кажется, что вам лет двадцать. Иногда – что тридцать, как вы и выглядите.

Я задумался. Потом сказал:

– Вы оба раза правы. Мне двадцать, но магия съела десять лет жизни.

– Но вы кажетесь мудрее, чем двадцатилетний, – пояснил торговец. – Моему сыну двадцать два, он умный парень, но порой ведёт себя как ребёнок.

– Всё связано, Велд. Тело не просто становится старше, оно делает старше и разум, и характер. Душе может быть и пятнадцать лет, но в теле старика она становится дряхлой.

Велд кивнул. Сказал:

– Уважаю тех, кто связал свою жизнь с рунами. Это тяжёлая работа.

– Смотря как её делать. Если хорошо, то любая работа тяжела и легка одновременно.

Торговец улыбнулся.

– О да. Обязательно зайдите к Лунной Деве. Они дарят свою магию всем и бесплатно. Вряд ли вы часто пользовались чужим волшебством.

– Нечасто, – согласился я. – Именно поэтому не хочу отнимать чужое время.

– Но вы зайдите. Вам это нужно.

Я пристально посмотрел на Велда. Спросил:

– Зачем? То же самое мне говорил горец, которого мы встретили днём. Только он велел мне отвести к Лунной Деве Миру.

Торговец размышлял, потягивая трубку. Потом сказал:

– Наверное, у тебя вид человека, которому нужен совет. Даже больше чем совет – предсказание. Не знаю, зачем я это говорю. Извини, если смутил.

– Да нет, ничего, – ответил я.

Мы оба испытали какую-то неловкость от сказанных слов. Велд – потому что почувствовал, что лезет не в своё дело, я – потому что советы стали совсем уж назойливыми.

К счастью, женщины закончили готовить ужин и все потянулись к костру. Пока мне набирали полную миску густой каши с солониной, я ещё раз всё обдумал – и решил, что Миру затащу к Лунной Деве любыми путями. А вот сам – не пойду.

Девочки, сжигающие себя за год…

Всё-таки эти горцы были и остались дикарями!

Руна десятая, Наудиз

К святилищу Лунной Девы мы шли ещё три дня. Шли без приключений, лишь иногда видя вдалеке людей. Горное Княжество считалось небольшим и на карте выглядело соответственно, но, как объяснил Танильмо, первое впечатление обманчиво. Всё здесь было покрыто горами, и если бы какая-то сила их разгладила, раскатала в плоскость, Горное Княжество оказалось бы размером в половину Тёмной Империи и уж точно побольше прочих княжеств. Путь наш лежал по склонам и взгорьям, по долинам и перевалам – ничего сверхтрудного для обученных лошадей, но для настоящего торгового каравана, с повозками или тяжелогружёнными волами, дорога не годилась. Впрочем, землеведы по этому поводу не переживали. Поиск удобных троп не был их главной целью, они всего лишь хотели составить карту всей Земли – задача возвышенная, красивая и совершенно нереальная.

У той точки, где начиналась дорога к святилищу, караван остановился на привал. К моему удивлению, большинство землеведов остались тут, к святилищу пошёл лишь Танильмо с девушкой-топографом, торговцы и мы с Мирой. Пошли пешком: хотя тропа была проходима для лошадей, караван-вожатый счёл, что так будет вежливее.

Святилище было едва ли не на самом высоком горном плато. Здесь было холодно и тяжело дышать, даже неспешный шаг казался трудным, как быстрый бег.

– Дальше будет легче, – сказал Танильмо, поглядывая на нас. – Мы знаем часть дорог, идущих по границе восточных провинций к Северному Царству. Иногда кочевники устраивают набеги, но они боятся рунных магов. Тебе достаточно будет чуть показать свою силу – и мы пройдём миром.

Я кивнул, сберегая дыхание. Миру я держал под руку – мне казалось, что она устаёт сильнее, чем обычно, пусть жена это и отрицала.

– Воспользуйтесь случаем, задайте Лунной Деве вопросы, – продолжал Танильмо. – Предсказания – самая сильная сторона в магии горцев. В других местах предсказание – случайность или обман, а у них работа. Не жалейте чужое время. Эти женщины знают, что творят, и могут уйти в любой момент, их не осудят.

– Они – дети, – сказала Мира.

– Они – волшебницы. Лунные Девы. Их судьба – состариться и доживать свой век, ухаживая за новыми девочками и обучая их.

– Так они не тратят всё своё время? – обрадовался я.

– Нет, конечно. Они тратят много. Становятся моих лет и старше. А потом уступают место другим.

Не могу сказать, чтобы мне совсем уж полегчало. Но всё-таки состариться на работе – судьба каждого мага. А вот умереть, творя заклинания, – это наш ночной кошмар.

Мы миновали изгиб тропы и стали спускаться в маленькую круглую долину, лежащую меж горных пиков. Здесь было ощутимо теплее. Вряд ли из-за магии; слишком много времени надо сжечь, чтобы изменить погоду на большом протяжении; скорее место было выбрано так удачно, что горы прикрывали долину от холодных ветров.

А в долине была деревня – самая обычная горская деревня, с характерными круглыми домами-башнями в два-три этажа, сложенными из грубо обработанного камня. Начиная путь через Горное Княжество, мы прошли несколько таких, и отличий я не заметил. Дома, рассчитанные на большие семьи, мужской дом – где собирались вечерами для своих дел мужчины, женский дом – куда мужчинам вход был строжайше запрещён, отдельно стоящие дома кузнеца и шамана…

Впрочем, вот тут отличие было. Дом шамана, обычно самый маленький и удалённый от жилых, вообще отсутствовал. Зато в центре деревни имелась башня повыше других, этажа в четыре, и с необычным блестящим узором по стенам.

– Это и есть святилище? – понял я.

Караван-вожатый кивнул.

Ну хоть что-то необычное…

Но всё же я ожидал увидеть действительно впечатляющее место, а не обычную деревню, где для Лунной Девы выстроили дом чуть больше размерами.

Мы стали спускаться в долину. Полдень – время, когда работа затихает, люди собираются на обед или отдых, так что меня не удивила пустынность улиц. Да и улиц-то в селе толком не было, местные предпочитали ставить свои дома наособицу, в отдалении друг от друга.

– Нам надо представиться кому-то? – спросил я караван-вожатого.

– Зачем? Лунная Дева знает о всех, кто придёт… – ответил Танильмо рассеянно.

– Могу я задать тебе вопрос?

Танильмо глянул на меня.

– Не надо спрашивать, я и так отвечу. Я спрошу о судьбе сына. Его караван задерживается уже на полгода.

Я кивнул. Уважительный повод.

Первых людей мы увидели, миновав ближайший дом. За ним, скрытые от нас поначалу, сидели кружком на низеньких табуретках девчонки – от совсем маленьких и до подростков. В центре на стуле сидела старая женщина. Она что-то рассказывала, но при нашем появлении замолчала. Все, от мала до велика, посмотрели на нас – без растерянности или удивления, даже без особого любопытства, просто как на что-то ожидаемое, заслуживающее лишь беглого взгляда. Одеты они были просто, как все горские женщины, – длинные платья, короткие овчинные полушубки, платки на головах.

– Мир вам, Лунные Девы былого и грядущего! – поприветствовал их Танильмо.

Старуха торжественно кивнула. Несколько девчонок захихикало.

Я отвернулся.

У старухи были молодые глаза.

По мере того как мы шли по деревне, приближаясь к святилищу, нам попадалось всё больше и больше женщин. В основном девчонки или совсем молодые девушки, но хватало и старух. Вот кого тут совсем не было – так это женщин средних лет и мужчин.

Вблизи святилище Лунной Девы выглядело поинтереснее, чем издали. Эта башня хоть и была построена тем же самым древним методом – чуть обтешем камни, сложим вместе и обмажем глиной, но камни тут обрабатывали тщательно, клали аккуратнее и стены снаружи выгладили глиной почти до ровной поверхности. Можно даже сказать, что оштукатурили, хотя обычно горцы таких вещей чурались.

А ещё в глину были впечатаны вещи, которые и давали тот самый, издали заметный блеск.

Чего тут только не было.

Маленькие флакончики, стеклянные, фарфоровые и каменные, из-под целебных настоев, масел и косметики; крошечные зеркальца – стеклянные, серебряные, стальные; жемчужные бусы и ожерелья, кольца – их было больше всего, были простые серебряные и латунные, которые родители дарят дочерям, были обручальные – с выгравированной руной любви, были дорогие кольца с драгоценными камнями; были монеты – опять же от нищенских медяков и до полновесных золотых, монеты всех стран и времён; были диадемы, ожерелья, подвески, серьги – всё то, что женщины придумали на себя вешать для красоты; были кинжалы с чеканными рукоятями и лезвиями из булатной стали; был как минимум один меч – недорогой, но, судя по виду, служивший хозяину верой и правдой; были крошечные портреты на эмали… Всё, что только могло пережить суровую погоду и представляло из себя ценность, можно было найти на стенах святилища.

– Обычай, – пояснил Танильмо то, что и так было понятно. – После приёма у Лунной Девы паломники оставляют какую-нибудь ценность. Но это не обязательно… Велд, идите первым.

Торговец кивнул. Снял меховую шапку и, отдав её сыну, открыл дверь святилища. Что-то тихо спросил, ему что-то ответили – и он зашёл внутрь.

– Уверен, что мне стоит идти? – спросила Мира.

– Да, – твёрдо сказал я. – Спроси её про нашего ребёнка. Придумай сама, что спросить.

Мира кивнула.

Мы топтались у дверей. Прошла мимо девушка с кувшином воды на плече, глянула мимолётно – и удалилась. Никакой охраны, никаких расспросов.

Впрочем, какая охрана и какие расспросы нужны здесь, в окружении множества волшебниц, видящих будущее и способных исцелять? Ведь исцеление, стоит лишь чуть-чуть поменять руну, становится причиной болезней и ран.

Торговец пробыл в святилище недолго. Я специально достал часы и засёк время – минутная стрелка сдвинулась на семь делений, и торговец вышел. Взволнованный и явно довольный, он с улыбкой кивнул нам, достал из кармана пару золотых монет – и пришлёпнул их к стене дома, потянувшись повыше. К моему удивлению, монеты прилипли к сухой штукатурке.

– Иди, – торговец подтолкнул к двери сына. – Не бойся. Она ждёт.

– Не маленький, – буркнул парень и исчез в дверях.

Мне было интересно, что именно парень хотел узнать. Но не настолько, конечно, чтобы задавать бестактные вопросы. Однако Велд подмигнул мне и шёпотом произнёс:

– Дела сердечные! Молодость, муки выбора…

Я был моложе, чем его сын. Но «дела сердечные» меня как-то мало волновали. Из того возраста, в котором влюбляются в одну-единственную, я шагнул в возраст, когда одну-единственную любовь берегут. И все «муки» благополучно пропустил.

Наверное, об этом можно было пожалеть. Но я не жалел.

Сын торговца вышел – его вопрос не занял много времени. Он был озадачен и даже смущён. От отца отмахнулся, достал из кармана золотое кольцо и впечатал в стену святилища. Лишь потом вместе с Велдом они отошли в сторону.

Следующим пошёл Танильмо. Я помнил о вопросе, который он хотел задать, и с тревогой следил за его лицом, когда землевед вышел. Но тот был успокоенным и расслабившимся – значит, с его сыном всё хорошо.

– Мира… – я коснулся её руки.

– Всё равно это глупость, – сказала она. Посмотрела на молчаливую девушку-топографа, застывшую с картой в руках.

– Я лишь рисую путь, – ответила та на незаданный вопрос. – Я не стану входить.

Мира кивнула. И вошла.

Её не было долго. Я засёк время – двадцать три минуты. Наконец она вышла – задумчивая, опустившая голову. Я шагнул навстречу, напрягшись, заглянул ей в глаза.

Слёз, которых я боялся, не было. Ужаса или печали тоже. Но вот задумчивость… ох, о чём-то серьёзном она задумалась. Об очень серьёзном.

– Всё в порядке, – сказала Мира. – Всё в порядке. Зайди, она тебя ждёт.

– Что ты спросила? – прошептал я.

– Потом. Зайди. Она сказала, что тебе не придётся ничего спрашивать. Она сама всё скажет.

Я колебался несколько мгновений. Я не хотел ничего спрашивать. Я не хотел отнимать время у девочки, которую местные обычаи превратили в Лунную Деву, сжигающую свою жизнь ради любого, пришедшего с вопросом или болью.

Но если мне не надо будет спрашивать, то и ей не придётся использовать руны.

– Я недолго, – сказал я, целуя Миру в лоб.

И вошёл в приоткрытую дверь.

Внутри всё выглядело совсем иначе, непохоже на жилища горцев.

Круглое помещение – занимающее весь первый этаж башни. Пол покрыт белыми овечьими шкурами, сшитыми в сплошной мягкий ковёр. Непонятно, почему они такие чистые, незапачканные – неужели магия? Стены гладко оштукатурены и выкрашены в белый цвет. Деревянная винтовая лестница у стены (тоже странно, горцы обычно их не использовали) ведёт на верхние этажи. Никакой мебели совершенно. Окон тоже не было – снаружи я не обратил на это внимания, а сейчас понял, что весь свет идёт от хрустального шара, висящего под потолком. В шаре горела белым матовым светом руна. Горела давно, и времени в неё было залито столько, что хватит на пару веков – я невольно сглотнул от такой глупой и ненужной траты.

А посередине круглого зала сидела на полу, скрестив ноги, девочка – совсем маленькая, лет десяти. Узкое серьёзное личико, длинные распущенные волосы, смуглая кожа – девочка была миленькая, с умными глазками, но никакой особой силы я в ней не чувствовал.

Ещё она была странно одета – в балахонистое платье из простого белого полотна, слишком просторное и длинное для неё. Вокруг неё по полу были разбросаны маленькие подушки из белой шерсти, стоял высокий узкий стакан с зеленовато-белой жидкостью.

Я подумал и сел напротив, так же скрестив ноги. Девочка молчала, следя за мной. Что-то в её взгляде всё-таки читалось. Что-то необычное, чего я не ожидал.

Восторг?

– Здравствуй, – сказал я и замешкался, не зная, как обратиться. – Ты – Лунная Дева?

– Да. Сегодня я – Лунная Дева, – тоненьким голоском, очень чисто и торжественно ответила девочка. – Мы ждали тебя. Мы тебя звали. Спасибо, что ты пришёл.

Вот тут я сообразил быстро.

– Так это по твоей… по вашей воле мне все предлагали сюда прийти?

Девочка кивнула.

– Зачем? – спросил я.

– Ты важен, – сказала девочка. – От тебя зависит судьба.

– Ваша?

– Вся судьба, – непонятно пояснила Лунная Дева. – Мы смотрим для тех, кто просит, но мы смотрим и для тех, кто молчит. Мир стоит на пороге. Только ты можешь его спасти.

Мне стало смешно.

– Так не бывает, – сказал я. – Только в легендах от одного человека зависит судьба мира.

– Ты не человек, ты – маг. И ты будешь легендой.

Вот теперь мне было не до смеха.

– Не хочу быть легендой.

– Никто не хочет, – вздохнула девочка. – Я тоже.

Она взяла стакан и, морщась, выпила бело-зелёную жидкость в несколько глотков. Ох, не козье там молоко с целебными травами…

– Я тебя ни о чём не спрашиваю! – быстро произнёс я. – Мне не нужны твои предсказания!

– Я предсказываю не для тебя, – девочка подняла тонкие ручки. Черканула воздух крестом, я узнал руну Наудиз. – Я предсказываю для волшебства. Я – голос рун, я – дыхание магии, я – капля в реке времени…

Она вгоняла себя в транс. Надо было встать и выйти, или, может быть, дать ей пощёчину и заставить умолкнуть. Но я не мог. Я оцепенел.

Может быть, она задействовала какую-то руну. А может быть, руной было всё вокруг. Я посмотрел на белые стены и вдруг ощутил пульсирующее в них время. Там, под белой штукатуркой, на древних камнях были процарапаны руны – в основном Наудиз – Нужда, но были и другие, они сливались в единую сеть, и каждая Лунная Дева вливала в неё немного своей жизни, как мы в Академии, или в Клубе магов…

– Нужда стесняет грудь, но услышь её вовремя – будет нужда в помощь и спасение…

Я пытался встать. Честно пытался. Но моё тело уже не принадлежало мне – я мог только слушать.

– Боль красавицы, дрожь голого на морозе, тяжкая доля бедняка – чёрная работа… Наудиз, тебе моё время, сколько надо бери – чтобы вовремя услышать…

Девочка раскинула руки, замерла.

А потом заговорила совсем другим голосом, и детским и взрослым одновременно, дрожащим, сотканным из многих голосов. Будто тысячи Лунных Дев шептали её губами.

– Я дам тебе три имени, три места и три совета, рунный маг. Если ты ошибёшься в имени – ты умрёшь сам. Если ты ошибёшься в месте – ты убьёшь тех, кого любишь. Если ты не исполнишь любой совет – ты погубишь весь мир.

Я молчал. Я смирился и слушал предсказание, которого не просил.

– Танри. Мирарек. Уинвард. Найди связь.

Владелец амулета – самый заурядный из Великой Шестёрки… Женщина-маг из Великой Шестёрки. И самый юный волшебник из Шести. Какая ещё связь, кроме того, что они вместе возвысили Тёмного Властелина?

Но я молчал.

Я смотрел на юную девушку, сидящую передо мной. Это уже был не ребёнок, это была взрослая девица, которой впору было идти замуж и самой рожать детей. Белое платье стало ей впору, лицо округлилось, глаза были взрослыми и печальными. Восемнадцать лет? Двадцать? Никак не меньше. Неужели три имени стоили прорицательнице десятилетия жизни?

– Перевал Хазрат. Рунное Древо. Замок Властелина. Не забудь.

Она стала взрослой. Моей ровесницей с виду. Тридцать, тридцать пять. В своём горном селе она была бы уважаемой женой, матерью выросших детей, уже не юной, но ещё крепкой и красивой. За её плечами была бы счастливая жизнь с любящим мужем – почему-то я был уверен, что ей достался бы хороший муж, мне даже казалось, что я вижу его лицо. «Это отголоски предсказания, – вдруг понял я. – Это сырая рунная магия, влитое с избытком время… я вижу истинное прошлое, скрытое настоящее и неслучившееся будущее».

Я поднял руку – тяжёлую, будто каменную. За ней струился серебристый свет. Я шевельнул пальцами – образы закружились не то в моей голове, не то в воздухе между мной и Лунной Девой.

«Сеннера», – мысленно шепнул я.

И увидел изменённую девочку. Она была прикована к лабораторному столу, возле которого стояли Сект и Ирбран. Взгляды, которые бросали натурфилософы друг на друга, не отличались любовью. Но они явно были заинтересованы тем, что собирались сейчас сделать.

Ирбран поднял банку из тяжёлого стекла – внутри шевелился тёмно-зелёный побег лианы.

Сволочи!

Она не смогла сбежать. Или сбежала, но её вскоре поймают. И дьявольское Жохар-До-Лакши, «древо ночи», лишит её воли и заставит повиноваться.

Она пыталась нам помочь, а мы ей не смогли.

Снова бросили.

Я вдруг понял, как ненавижу Тёмного Властелина.

– И самое главное…

Лунная Дева уже не была женщиной.

Она стала старухой.

Шестьдесят?

Больше?

Не знаю, не могу различить, боюсь понять. Она вновь уменьшилась, ссохлась, превращаясь в хрупкую старушку, лишь глаза снова стали молодыми и полными восторга. Говорят, иногда рунные маги, слишком быстро сжигая своё время, начинают испытывать экстаз сродни наркотическому. Я раньше в это не верил, но сейчас, глядя в сияющие глаза, понял – это правда.

– Время не жалей два раза, но самое главное – не пожалей в третий раз, – сказала Лунная Дева.

– Время не жалеть два раза, но самое главное – не пожалеть в третий раз, – прошептал я, чтобы запомнить наверняка.

– Ошибись дважды, стоя в центре и идя по краю, чтобы не ошибиться в третий раз, – произнесла старуха.

– Ошибусь дважды, стоя в центре и идя по краю, не ошибусь в третий раз, – сказал я.

– Чтобы спасти – предай, чтобы найти – потеряй, чтобы убить – пощади, – прошептала Лунная Дева.

– Предам, чтобы спасти, потеряю, чтобы найти, пощажу, чтобы убить, – пообещал я.

– Прощай, Грисар, рунный маг, сын, муж и отец, – сказала Лунная Дева.

Глаза её закрылись – и она осела в подушки.

– Помогите! – закричал я, вскакивая. Ноги были, словно ватные, но руны больше не держали меня. – Помогите же, кто-нибудь!

Я наклонился над старушкой, прижался ухом к груди – снова плоской, как у ребёнка, ссохшейся, так ни разу и не накормившей дитя…

Сердце не билось.

– Помогите же! – прошептал я, не зная кому.

Дверь наружу не открылась. А вот по лестнице сверху, беззвучно и неторопливо, спустились трое.

Девочка чуть старше прежней Лунной Девы, тоже одетая в белый балахон. Женщина средних лет – в обычной горской одежде. И сгорбленная старуха в чёрном.

Они всё время были там?

Ждали, пока их маленькая подруга умирала?

– Что же вы наделали? – спросил я. – Зачем мне всё это?

Ответила старуха, не глядя на меня и с явной неохотой.

– Это было нужно.

– Она сожгла свою жизнь! – сказал я. – Она же совсем ребёнок! Сожгла ради трёх имён!

– Трёх имён, трёх мест, трёх советов, – поправила старуха. – Такова была цена. Мы не торгуемся с вечностью.

Женщина взяла тело из моих рук. Бережно, как собственное дитё, понесла наверх. Уже на лестнице я увидел, как в глазах её набухают слёзы, и всё понял. И тут женщина прошептала слово, от которого я вздрогнул. И воскликнул:

– Как ты назвала свою дочь?

Женщина приостановилась. Помолчала секунду.

– Сеннера.

Я даже не удивился.

– Я знал девочку по имени Сеннера. Это имя вашего народа?

Женщина покачала головой.

– Не имя? Просто слово? Что оно значит?

Женщина не ответила – продолжила подниматься, скрывшись из виду.

Девочка коснулась моей руки:

– Это не имя. Это значит всего лишь «девочка», – пояснила она. – Ещё так окликают пастушек в горах. Но она не пасла овец, она была Лунной Девой.

Я кивнул.

– Иди, – сказала девочка. – Теперь я – новая Лунная Дева. И я говорю тебе – иди. Сделай то, что ты должен сделать.

Я открыл дверь и вышел из святилища. Свет резал глаза до слёз. Все смотрели на меня.

Достал из кармана часы, подаренные Де Мейером – серебро, часовая и минутная стрелки, репетир, цепочка… И шлёпнул ими по стене святилища.

Глина под моими руками размягчилась – и часы утонули в ней наполовину.

Почему-то я понял, что в этот миг они навсегда перестали идти.

– Нам пора, – сказал я. – Танильмо, когда мы минуем перевал Хазрат?

– Завтра в полдень, – ответил землевед, помедлив.

– Хорошо, – сказал я. – Это очень хорошо, Танильмо.

Руна двадцать первая, Лагуз

Всё, что было со мной в святилище, я рассказал Мире перед сном. Про три имени, три места и три совета. Мира молчала, лёжа рядом в спальном мешке. Землеведы знали толк в походном снаряжении – холодная жёсткая земля не справилась с гагачьим пухом, нам было тепло и почти мягко.

– Акс Танри, – сказала Мира. – Не зря ты нашёл его амулет. И не зря Властелин так хотел его вернуть. В нём скрыта какая-то тайна; жаль, что мы его потеряли.

– Я помню руну наизусть, – ответил я. – Но я не понимаю, что в ней скрыто.

– Мирарек, – продолжала Мира. – Великая рунная волшебница Севера, она в одиночку работала с заклинаниями из пяти рун. Меня назвали в её честь.

– Правда? – удивился я. Полное имя Миры я не знал. – Так может речь не о ней, речь о тебе?

– Сомневаюсь, – спокойно возразила Мира. – С чего бы меня называть старым родовым именем, которое и мать-то редко произносила. И ещё вмешивать в имена других Героев? Да и Лунная Дева мне ничего такого не пророчила.

– Танри, Мирарек и Уинвард. Что общее, кроме их подвига? Уинвард мог быть их общим ребёнком? – предположил я.

– Такое предание сохранили бы, – сказала Мира. – Да и если бы даже был – что с того? А твой род – он не восходит к кому-то из них?

Я тихонько засмеялся.

– Мои родители лопнули бы от гордости, будь в семье хоть самый завалящий маг времён Великой войны… Нет, Мира. Увы.

– Три места, – сказала Мира. – Тут понятнее.

– Понятнее, – согласился я. – Ты, главное, не вмешивайся. Поняла?

Я положил руку ей на живот. Показалось мне, или он и впрямь заметно округлился?

– Не стану, – сказала Мира. – Давай спать, Грис. Про советы мы подумаем позже.

А что там было думать?

Один – так совсем был понятен.

Не жалеть времени.

Я закрыл глаза – и представил себе вьющуюся нить, тонкий фитиль во тьме. По фитилю бежал крошечный лепесток пламени, перед ним фитиль был бел и чист, позади рассыпался чёрным пеплом.

Это я.

Это моя жизнь.

Это моё время.

Стоит лишь дунуть на огонёк, разжечь его – и он побежит быстрее. Сжигая отпущенный мне срок, превращая время в волшебство. Резкие линии рун наполнятся пламенем моей сгорающей жизни – и мир изменится.

Время – оно как сила, как здоровье, как пища, как деньги. Это всего лишь ресурс. И твоя воля, как ты его истратишь – ковыряясь с киркой на иссушенном поле, рубя мечом в сече, стоя за прилавком с весами… или творя волшебство.

Я не жалею времени.

– Что сеннера сказала тебе? – прошептал я.

– Се… – Мира запнулась. – Сеннера?

– Мать назвала Лунную Деву «сеннерой». Это значит «девочка» на их языке.

Мира помолчала. Потом шепнула мне на ухо.

– Она сказала доверять тебе. Она сказала: «Доверяй Грису, когда в тебе не останется ни капли веры».

– Она не говорит так просто, – поправил я, засыпая. – Должно быть ещё что-то.

И провалился в сон.

С самого утра все были как на иголках. Танильмо ничего не спрашивал, но мне казалось, что он всё понял и так. Землеведы и охранники собирались быстро и молча, тщательнее обычного проверяли упряжь и чистили оружие. Торговец с сыном смекнули, что дело неладное, коротко посовещались и подошли к Танильмо. Тот выслушал их, кивнул и отвернулся.

Торговец с сыном поехали узкой тропкой, уходящей в сторону. Наши пути разошлись.

Во мне не было к ним зла. Они шли своим путём и не обязаны были сражаться и умирать на чужой войне.

На завтрак сегодня был только горячий шоколад – пряный, густой, дающий быструю силу и ясное сознание, но не отяжеляющий тело. Я выпил полную кружку, грея о неё руки и смотря вперёд – там, над гладью горного озера, шла караванная тропа.

Перевал Хазрат.

Хорошее место для засады, его не обойти коротким путём.

Танильмо подошёл ко мне, проверяя на ходу, как выходит меч из ножен. Спросил:

– Как считаешь, маг, продолжать ли нам идти прежней дорогой? Мы можем вернуться и выбрать другой путь.

– Все пути одинаковы, – сказал я. – Только одни длиннее, а другие короче. Не меняй планов.

Танильмо пожал мне руку, забрал пустую кружку и ушёл. Я отправился седлать коня. С каждым разом это получалось у меня всё лучше и лучше, хоть я и понимал, что настоящим всадником мне не стать.

– Грис, я могу держаться рядом, – сказала Мира, подъезжая. Её лошадь была спокойнее моей, да и держалась она в седле лучше.

– Вам нельзя, – сказал я.

– Я могу просто быть рядом. Мы можем быть рядом.

Я покачал головой.

– Вы и так со мной.

Мира не стала спорить, развернула лошадь и двинулась в хвост каравана.

А я выехал вперёд.

Двое чернокожих охранников двинулись со мной рядом, двое замыкали караван. Я заметил, что в тыл отправили тех, кто помоложе. Подмигнул одному из охранников, старому рубаке со шрамом через щеку. Я не знал его имени, охранники держались наособицу, но у них он был за главного. Чернокожий улыбнулся в ответ кособокой улыбкой и спросил:

– Что нам делать, молодой маг?

– Охраняйте меня, – сказал я.

– Мы умрём? – уточнил старший охранник.

– Когда-нибудь мы умрём все, – ответил я. – Но не сегодня.

Он кивнул, больше ничего не спрашивая.

И мы двинулись к перевалу.

Я не знаю, когда и откуда ко мне пришла уверенность в том, что нас ждёт. Может быть ещё вчера, вместе с сырой магией, сожжённым временем, клубящимся в святилище Лунной Девы.

Но я знал чётко, будто уже влил время в дозорные руны, где и кто нас ожидает.

Караванная тропа шла по отрогу горы, слева внизу – озеро, справа – уходит вверх крутой скалистый склон. Стоит миновать озеро – и тропа станет совсем широкой, мягкой и удобной для спуска, уйдёт к широким степям… Но нас не хотят туда пустить.

Три десятка лучников на этом склоне, за валунами. Некоторые валуны подрыты, под них заведены брёвна – одно усилие, и покатятся вниз, на тропу.

На крутом склоне, уходящем к озеру, у самой тропы, в месте, неудобном для атаки и потому особо опасном своей неожиданностью, затаилось ещё полсотни человек с кривыми короткими саблями.

Все – и лучники, и бойцы ближнего боя – были кочевниками. Обычные степняки, привыкшие и мирно гонять скот, и безжалостно сражаться друг с другом за пастбища, и грабить чужие караваны. Им посулили большие, огромные, по их меркам, деньги – и они не устояли, хотя обычно не трогали землеведов.

Я не держал к ним зла – они уже все умерли, хоть и не знали об этом. Опасность не в них, опасность в тех, кто их нанял. И здесь моя магия была бессильна, ей противостояли чужие рунные заклятия.

Кстати, на степняках они тоже были – незримые искусные щиты, отклоняющие стрелы и мечи, в какой-то мере закрывающие и от магии.

Придержав поводья, я остановил коня. До перевала и засады оставалось сотни три шагов.

– Проверить? – спросил охранник, ехавший по мою правую руку. Он понимал, что не вернётся с этой разведки, но голос его не дрогнул.

– Нет, – ответил я и поднял левую руку.

Стало очень тихо. Таились степняки в засаде, застыли караванщики за моей спиной.

Я начертил в воздухе Лагуз – Озеро, руну воды и интуиции, мягкую и податливую. Потом перекрыл её руной Перт – кладезем памяти, руной знаний и постижения сути вещей.

И начал вливать в руны свою жизнь.

Беда любого рунного мага в том, что мы экономим время. Понимаем, что надо колдовать сильнее, но остаёмся в плену иллюзий, что хватит слабого усилия. Тратим сто раз по дню, вместо того чтобы один раз затратить месяц.

Я влил в руны месяц. Полгода. Год.

Озёрная гладь открылась для меня. Я познал глубины вод и породы рыб. Увидел, где на дне белеют звериные и человеческие кости, где скрыты брошенные на удачу монеты и обронены золотые кольца. Я мог ступить на воду – и она удержала бы меня. Я проследил судьбу каждой капли – в озере не было родников, вода в него стекала с гор, с дождями и облачной росой. Вода дремала в каменной чаше, но помнила свой путь по склонам.

Я влил в руны ещё три года.

И поднял воду вверх.

Озеро вспучилось исполинским пузырём, заплясало, будто капля, упавшая на раскалённую сковороду. Голубовато-синий пузырь поднялся в воздух – и ринулся вверх по склону, вопреки всем законам мироздания. Бурлящая волна гребнем прошла вверх, перемахнула тропу, подхватила с собой кусты, валуны и вопящих, пытающихся бежать степняков – и понесла их ещё выше в горы, на вскочивших из-за камней лучников. Некоторые в отчаянии стреляли в водяной вал, некоторые попытались выстрелить в меня, но триста шагов – это слишком много даже для длинного лука, что уж говорить о коротких луках кочевников.

Вода накрыла их – и повлекла вверх.

Лошадь подо мной дрожала мелкой дрожью, но не пыталась бежать. Лошади боятся рунной магии и впадают в ступор, когда рядом слишком много сырого времени.

Я поднимал руку, указывая путь воде, пока не понял, что влитое время иссякло. Руны вибрировали, прося ещё немного моей жизни, и во мне разгоралось желание отдать им всё, отдать до конца, но я остановился и развеял Лагуз и Перт.

Водяной вал остановился, застыл, бурля грязной, утратившей чистоту волной. Внутри потока мелькали, бились друг о друга изломанные тела, кривые сабли, лопнувшие луки.

Потом вода покатилась назад.

Мелькнули вялые контуры тел, мутные водовороты, прокатились валуны – и вся масса воды с грохотом вернулась в озёрное ложе. В воздухе стояла холодная туманная морось. Пахло мокрой грязью. Вода в озере плескалась, будто чай в чаше.

Соскочив с коня – неудачно, колено отозвалось болью, я пошёл вперёд. Конь противился, мотал мордой. Старший охранник положил руку на гриву коня, что-то зашептал, успокаивая. И они пошли за мной.

Я опустил левую руку, разминая пальцы. Я не знал, кто ждёт меня впереди, но боялся, что их будет двое.

Тропа под ногами была мокрой, скользкой. Валялась сабля с обломанным остриём, простой обмотанной кожей рукоятью. Оружие небогатого степняка, из тех мечей, что поколениями передают от отца к сыну, не из-за богатства оружия, а из-за бедности хозяина. Теперь его долгий путь прервался.

Тел нигде не было – и то хорошо.

Пройдя тропу до середины, я увидел рыбу, слабо бьющуюся в грязи. Мелкая озёрная форель, оглушённая ударом, но живая. Наклонившись, я поднял рыбу, размахнулся и бросил вниз, в озеро.

Она не долетела. Упала на каменный склон с неприятным шмякающим звуком.

Я обернулся, посмотрел на охранников. Улыбок на их лицах не было.

Я пошёл дальше.

Только бы не двое.

Пожалуйста, только бы не двое.

…Не стоит загадывать желания, судьба всегда найдёт лазейку в твоих мольбах.

Их было четверо.

Только один из них был регулятором. Молодой, лицо незнакомое, но я научился их узнавать и видеть спящую руну Ансуз.

Трое других были рунными магами. Все – средних лет, значит, имеют достаточно времени для волшебства. Хуже всего было то, что одного я знал. Мастер Креберт, мой наставник в первые годы учёбы в Академии. Когда я покидал её стены, Креберта прочили в деканы и поговаривали, что он дорастёт до ректора.

Мастер Креберт и пять лет назад был очень хорошим магом.

Вряд ли двое других слабее. На одном были одежды Мастерской, на другом – Школы магии. На груди у всех – цепи со звёздами деканов.

Перехватить нас послали трёх боевых магов. Может быть, трёх лучших боевых магов Тёмной Империи.

И ещё регулятора, в теле которого в любой миг может возникнуть сам Властелин.

– Атаковать чародеев, рунный мастер? – спросил охранник.

Я покачал головой. Они шутя отмахнутся и от целой орды наёмников.

Маги и регулятор ждали меня сразу за перевалом. Стояли посреди дороги, не прячась, не прикрываясь пока никакими щитами. Я не чувствовал и засадных рун. Может быть, они хотели начать с разговора.

Ещё раз вызвав в памяти руны, я поднял руку и помахал им.

Мастер Креберт помахал мне в ответ.

Улыбнулся.

Он не был совсем уж добреньким наставником, а я хоть и был у него на хорошем счёту, но в любимчиках не ходил. И всё же я был ему благодарен за науку, он научил меня многому, а несколько раз прикрыл глаза на шалости и глупости, что ещё важнее. Мастер Креберт всегда особо хвалил меня за бережливое отношение к времени, за то, что я ценил каждый миг и не спешил превращать его в волшебство. Он и сам был таким же – жадным до жизни, по-хорошему скуповатым на время магом.

Он слушал мои слова, когда я приносил клятву верности Тёмной Империи, рунной магии и собратьям-волшебникам. Он был свидетелем моей клятвы и, значит, хранителем моей чести.

Я точно знал, как пойдёт наш разговор…

Мастер Креберт воскликнет: «Грис, мальчик, как ты постарел! Нельзя так тратить время!» Покачает головой и вспомнит какой-нибудь случай из обучения, памятный нам обоим. Потом представит своих спутников. Предложит поговорить по-хорошему. Подойдёт ко мне, обнимет, сокрушённо покачает головой. Скажет, что повелитель ценит своих магов и никогда не поздно покаяться. Что они отвезут меня и Миру в Тёмную Империю, а караван землеведов мирно проследует дальше. Что если я проявлю благоразумие, всё будет хорошо. Что сопротивляться трём магам и регулятору – самоубийство, я ведь это понимаю? Я буду кивать, потом наотрез откажусь, и на глазах Креберта покажутся слёзы. Он развернётся и пойдёт обратно, я ведь не стану бить в спину своего учителя.

Потом мы станем строить руны и вливать в них жизнь.

И в какой-то миг я пропущу смертельный удар или упаду на подкосившихся ногах лицом в холодную грязную землю, умирая от старости.

Потому что один против четверых – не воин.

…Я улыбнулся мастеру Креберту в ответ.

И выстроил перед собой рунный узор с амулета Акса Танри.

Столько дней и ночей я провёл, изучая эти руны, что они всплыли перед глазами мгновенно…

Манназ – Человек, в центре.

Альгиз – Жизнь и Смерть, кольцом вокруг.

Турс – Шип, руна удара, вплетённая в Альгиз.

Вуньо – Радость и Горе, сопровождающие Альгиз.

Наудиз – Нужда, налево.

Гебо – Дар, направо.

Шесть рун раскрылись передо мной.

И я впервые дал узору то, что он хотел.

Время!

Четыре года моей жизни вошли в Манназ, и руна запылала в воздухе великанским подсвечником – трёхметровой высоты столб белого огня, разделивший меня и врагов. Альгиз с шипением, будто горящая змея, обвил его красно-чёрным пламенем. Турс выстрелил четырьмя дымчатыми щупальцами в магов. Зелёным огнём замерцала руна Вуньо. Наудиз и Гебо распахнулись серыми крыльями.

Лица магов исказились от неожиданности. Я видел, как возникают перед ними рунные щиты. Как разгорается на лбу регулятора руна Бога.

Это не имело значения.

Рунный узор Акса Танри пробивал всё.

Ещё один год моей жизни вошёл в Манназ – и щупальца Турса обвили врагов.

Но ничего не происходило, руна ждала, она хотела больше, больше, больше моей жизни!

Да подавись ты!

Я закричал, раскидывая руки, – Наудиз и Гебо заколыхались, будто крылья.

Мне незачем жалеть своё время, рунный узор Акса Танри неотразим, но даёт слишком сильную отдачу.

Я влил в Манназ десять лет жизни.

Руна взревела, полыхая огнём, становясь почти вещественной и твёрдой.

Турс ударил.

Во врага и отдачей в меня.

Это было нестерпимо больно, так, что у меня подкосились ноги – и я рухнул на колени. Дыхание перехватило, жгучей болью сдавило грудь, сердце билось, пытаясь пробить рёбра. Малая толика отдачи была слишком сильна, чтобы её выдержать.

Три мага и регулятор бились в корчах. Но если маги умерли сразу и их тела плясали как марионетки, то регулятор никак не хотел умирать – и упрямо смотрел на меня ненавидящим взглядом Тёмного Властелина. Смотрел, пока его ноги с хрустом ломались в коленях, смотрел, когда оторвалась правая рука, смотрел, когда лопнул левый глаз, и из глазницы полезла серая жижа.

И только когда я оскалился в ответ и потянулся к рунам, желая влить в них ещё десяток лет, – лицо регулятора помертвело.

Тёмный Властелин бежал с поля боя.

Хрипя и харкая кровью, я встал. Ноги тряслись и не хотели держать, при вдохе в груди клокотало, но мне было всё равно. Сколько там ещё у меня есть? Пять лет, десять, двадцать? Да неважно! Я всё могу! Я повернулся к охранникам, засмеялся. Мне хотелось спросить их, чего хотят они. Я всё могу сейчас сделать! Я всё исполню! Я полон волшебства!

И тогда старший из охранников свесился с коня и ударил меня рукоятью сабли в лоб.

Когда я открыл глаза, болело всё. Больше всего – грудь, дышать было тяжело, словно меня уже похоронили и навалили поверх комья тяжёлой зимней земли.

Но ещё болела голова, ныло колено и жгло глаза.

Значит, я жив.

Лицо Миры надо мной было спокойным и собранным. Ни слезинки в глазах, ни тени сомнения. Она убрала с моего лба влажную тряпицу, опустила куда-то, прополоскала, отжала и положила вновь – прохладную и несущую облегчение. Мы были в нашей палатке, где-то рядом слышались голоса и ржание лошадей.

– Ты колдовала? – спросил я. Слова дались неожиданно легко.

Мира покачала головой.

– Нет.

– Не лги, Мира. У меня всё рвалось в груди – сердце, лёгкие… Я бы не выжил без магии.

За спиной Миры показалось ещё одно лицо.

Танельмо.

– Ты плохо выглядишь, караван-вожатый, – сказал я. – Словно… постарел на пару лет.

Танельмо кивнул.

– У тебя цепкий глаз. Да, на пару лет. Неужели ты думал, что караван-вожатый землеведов не владеет рунами?

Я прикрыл глаза. Подумал немного. И сказал:

– Ты бы не успел. Счёт шёл на секунды, я захлёбывался своей кровью.

– Тебя спас Хазе Беке.

– Охранник со шрамом? – уточнил я.

– Да.

– Он оглушил меня, чтобы я прекратил колдовать, – вспомнил я.

– Да.

– А потом?

– Он тоже знал руны.

«Знал».

Я понял.

– Он просил передать тебе пару слов, – продолжил Танельмо.

– Да, – сказал я.

– «Я горд тем, что видел, как фальшивый бог испугался настоящего человека».

Я ничего не ответил.

– Отдыхай, – сказал Танельмо. – Мы разбили лагерь за перевалом. Не думаю, что кто-то рискнёт к нам приблизиться. Ты поправишься, у тебя не осталось смертельных ран.

– Это займёт время, – сказал я.

– У тебя есть сутки, а потом придётся сесть в седло.

– Сяду, – согласился я.

Танельмо вышел, и мы остались с Мирой.

– Сколько? – спросил я.

– Ты же знаешь, – ответила она. – Ты всегда хорошо считал.

– Пятьдесят?

– Наверное. Но всё очень неплохо.

– Дай зеркало.

Она поднесла зеркало к моему лицу без споров. Судя по быстроте, оно было у Миры под рукой.

– Какой кошмар, – сказал я с чувством.

В зеркале отражался старик, с наполовину седой головой, обросший щетиной, с ввалившимися щеками и покрытыми красными прожилками белками глаз.

– Всё нормально, у нас в клубе и не такие годами скрипели, – сказала Мира. Она держалась великолепно, ни капли ненужной жалости.

– Слушай, девочка, если захочешь уйти от этой развалины, я дам тебе развод, – сказал я.

– Грисар, – без улыбки ответила Мира. – Я ценю твой юмор. Но теперь слушай меня. Я выношу нашего ребёнка. Если будет мальчик, мы назовём его Хазе Танельмо Грисар. Если девочка – Сеннера Грисар. Когда ребёнок родится, работать с рунами буду я – хотя бы до тех пор, пока мы не сравняем наш возраст. А ты будешь ходить в крепость Рунного Древа, говорить с магами, читать древние рукописи и разбираться в том, откуда взял свою силу Тёмный Властелин. Не может быть, чтобы наше дитё не стало великим магом. Когда он или она вырастут – они найдут Тёмного Властелина и убьют его. Может быть, мы даже доживём до этого, Грисар. Но мы уж точно вырастим нашего ребёнка, не расстанемся и не забудем всё, через что прошли. И в благородство друг с другом играть не станем. Хорошо?

– Хорошо, – согласился я. – И спасибо тебе, что удержалась от волшебства.

Мира тихо легла рядом, прижалась ко мне. Некоторое время лежала неподвижно. Потом сказала:

– Я принесу горячей воды и побрею тебя. Не хочу, чтобы ты кололся сегодня ночью.

– Эй, не слишком ли многого ты хочешь от старика, который уже должен был лежать в могиле? – спросил я.

Но она принесла бритву, горячую воду и помогла мне побриться. Потом накормила горячим бульоном. А ночью я понял, что она хотела ничуть не большего, чем хотел я.