Вдох дался с трудом. Я распахнул глаза, уставился в расплывающуюся ультрафиолетовую лампу на потолке своей палаты. Всё повторялось снова. Ночью я вновь оказался заперт в комнате с белыми стенами. Там снова была капсула, мучители и струя химикатов. Я опять чувствовал нестерпимые жжение, боль. Переживал издевательства…
Но главное, утром я вновь очнулся в своей палате. Будто ничего не произошло, будто мне всего лишь второй раз приснился один и тот же сон. Но ведь было же…
Ведь не бывает так, чтобы галлюцинация повторялась дважды?
«Так или не так?!»
Я не знал, я был слишком напуган и понятия не имел, что делать дальше. Очень хотелось отмахнуться от произошедшего со мной где-то, как будто случившегося в иной, параллельной реальности. И ведь для этого нужно было совсем чуть-чуть — признать случившееся побочным действием лекарств.
Сделать это было тем более проще, что я отчётливо помнил видео на планшете доктора Висконского. Именно оно в прошлый раз развеяло все мои сомнения от и до. Однако то, что произошло вновь…
«Было реально как никогда», — подумал я.
В прошлый раз моя уверенность пошатнулась, но не теперь. Теперь это было одно сплошное сумасшествие. От напряжения больно сжались лёгкие. На этот раз мои запястья и лодыжки были накрепко пристегнуты к кровати — логичная мера предосторожности медперсонала после конфуза с Викентием. Хотя называть угрозу убийства «конфузом»…
Я помню, как лопоухий баггейн, заглянув вечером, лично пристегнул меня к койке и пожелал отвратительных снов. Сейчас казалось, что момент вчерашнего прощания с доктором и момент, когда я пришёл в себя, разделяла целая пропасть.
Разумом я понимал, что никуда не мог деться из палаты, будучи пристёгнут к койке ремнями, но подсознание трубило об обратном. Чувства требовали выхода, мне срочно нужно было выплеснуть негатив, скопившийся внутри.
Нахлынула очередная волна неуправляемого раздражения, я попытался высвободиться, но ремни на лодыжках и запястьях держались прочно. Я до хруста стиснул клыки, ища глазами камеру, висевшую в углу палаты.
«Спокойствие, Деян», — мелькнуло в голове.
Возможно, мне просто стоило снова посмотреть запись? Убедиться, что ничего не было, объяснить Висконскому свои страхи и обсудить отмену выбранной терапии. Как же ещё, если побочка от препаратов буквально сводила меня с ума?!
Я начал глубоко дышать, это помогало сохранять спокойствие и не наступать дважды на одни и те же грабли. Но на словах все мы можем свернуть горы, а вот на деле…
Что-то было не так по сравнению с тем первым посещением белой комнаты. Ответ не пришлось искать долго. Я вдруг понял, что чувствую себя разбитым, опустошённым, раздавленным. Как будто из меня выжали все соки до последней капли. А ещё…
Тут мой взгляд упал на запястья, и моя шерсть встала дыбом. На лапах застыли запекшиеся, покрывшиеся коркой крови ссадины. Могло быть всякое, не стоило исключать, что я просто натёр во сне лапы о кожаные ремни. Но что, если нет?
— Что, если нет? — вслух повторил я свой вопрос.
Опасения имели под собой основания. Я закрыл глаза, попытался расслабиться, избегая панических настроений. Не спорю, легко сказать, но на деле у меня бурлило всё внутри! Хотелось добиться справедливости, получить ответы на свои вопросы.
Однако я прекрасно помнил, к чему в прошлый раз привела спешка. Повторюсь, ошибаться снова я просто не имел права. Пора было раскрыть секрет страшной комнаты. Для этого следовало понять, где спрятан ключик, открывающий ларец с ответами, — в моей голове с галлюцинациями или во лжи медицинского персонала.
Терзаемый сомнениями, вопросами и пребывая в совершенно отвратительном расположении духа, я пролежал в койке до подъёма, когда ультрафиолетовые лампы, свет которых глушили на ночь, заработали на полную мощь. Персонал начал обход стационарных палат, и через несколько минут дверь в мою палату открылась. На пороге появился доктор-баггейн со своей неизменной улыбочкой.
— Здравствуйте, Деян! — поприветствовал меня оборотень. — Вижу, вы не спите.
Я кивнул в знак приветствия и даже с грехом пополам оскалился. Не следовало выдавать своего волнения раньше времени. Хотелось посмотреть на поведение баггейна, чтобы действовать по обстоятельствам самому.
— Как спалось? — спросил доктор. — Честно скажу, порывался заглянуть к вам, так сказать, снять ремешки, но Викентий сожрал бы меня с потрохами. Техника безопасности как-никак.
— Теперь снимете? — спросил я.
Вместо ответа Висконский принялся расстёгивать ремни. В отличие от первого раза в вены не были вставлены катетеры, поэтому ремни отошли легко и безболезненно.
— Всё верно, Деян, мы сегодня обошлись без лекарств, — закивал баггейн, видя, что я приготовился к худшему.
— Совсем? — невзначай бросил я.
— Не совсем, я постепенно снижаю дозу, — пояснил Висконский. — Поэтому не просто так спрашиваю, как вы спали эту ночь. Многие пациенты тяжело переживают синдром отмены…
— Спал как убитый, — соврал я, перебивая баггейна.
Я расслабился, поднялся с койки и с наслаждением потянулся. Боковым зрением поймал взгляд доктора, который уставился на ссадины на моих лапах.
— Деян, ты уверен, что всё в порядке?
— Похоже, сильно затянули ремни… — пожал плечами я, изображая безразличие. — Чувствую себя на все сто. Что-то не так, доктор?
— Всё в порядке, — медленно покачал головой баггейн. — Просто провожу утренний осмотр пациентов и интересуюсь вашим самочувствием. — Он потряс пачкой бумаг, среди которых была моя история болезни. — Отчётности, формальности, бюрократическая волокита, сам понимаешь.
— Понимаю… Доктор, может быть, я чего-то не знаю? Как прошла ночь? — Я старался тщательно подбирать слова. Не хотелось вызывать у Висконского ненужных подозрений, но не спросить я не мог.
— Что именно вы можете не знать, Деян? — равнодушно спросил баггейн, но всё же оскалился в подобии улыбки. — Есть ли в реальности эта ваша комната с… белыми стенами, я не ошибаюсь?
Мне хватило ума молчать, глотая каждое сказанное Висконским слово, впитывая как губка.
— Если галлюцинаций сегодня не было, то абсолютно всё в порядке, — резюмировал оборотень. Его зрачки сузились, взгляд приобрёл необычный прищур. — Их ведь не было, пациент Видич?
— Не было, — поспешил согласиться я. — Слава дьяволу, я спал всю ночь как убитый. А если бы они…
— То есть вы всё-таки были там? — мягко перебил баггейн, шелестя бумагами.
— Мне просто любопытно, как-никак разговор о моём здоровье, — в очередной раз соврал я.
Висконский неоднозначно кивнул, но не стал дальше развивать тему. Разговор не складывался. Я врал оборотню, делая это намеренно, и не задумывался о последствиях.
Казалось, что я поступаю верно, недоговаривая и не раскрывая правду. Слова о снижении доз препаратов не внушали доверия. Не знаю, чувствовал баггейн мою ложь или нет, но доктор пытался уличить меня во лжи. Возможно, Висконский знал больше, чем знал я. Настораживали каверзные вопросы с подковырочкой…
Но даже если что-то шло не так — баггейн не подавал виду. Он беззаботно списывал показания с россыпи приборов вокруг моей койки и, кажется, что-то мурлыкал. Я скользнул взглядом по халату оборотня, где в прошлый раз лежал планшет со доказательным видео. Попросить Висконского вновь предъявить запись с камеры видеонаблюдения?
Я тут же отбросил эту мысль. Мало того что гаджета не было заметно в карманах халата, так ещё и если бы я попросил баггейна показать запись, то мне пришлось бы полностью признаться во лжи. Нет уж, раз я затеял эту игру, следовало до конца придерживаться выбранной тактики. К чему-нибудь, но она обязательно меня приведёт.
Висконский хлопнул в ладоши, довольно улыбаясь.
— Что же, Деян Видич, засиделся я у вас, если так подолгу задерживаться у пациентов, то в столовую мы попадём ой как нескоро! — вздохнул он. — Кстати, как вам столовая? Вчера нам так и не удалось поговорить о нашей кухне, знаете ли, вылетело из головы со всей этой суматохой.
Вспомнилось, сколько вопросов я хотел задать баггейну накануне. Сейчас впечатления притупились, а желание задавать вопросы пропало. Крепла уверенность, что на любой вопрос я получу заготовленный ответ или тот ответ, который я ожидал.
— Всё отлично, док, — кивнул я и, чтобы слова не прозвучали совсем уж сухо, добавил: — Что сегодня в меню?
Если отталкиваться от вчерашнего посещения столовой, слово «меню» звучало скорее издевательски.
— Меню у нас неизменно, — ответил он. — Диетическая тухлятина. Мы полагаем, что это лучшее, чем могут питаться нечистые во время терапии.
Я не нашёл что ответить, настолько меня обескуражили эти слова. Не было похоже, чтобы оборотень шутил.
— И ещё, вчера вы не доели свою порцию…
— Был не голоден, — поспешил заверить я, вспоминая отвратительный вкус свежего мяса.
— Что ж, такое бывает, неудивительно. Всё это имеет место быть на фоне отмены сильнодействующих препаратов, — делано вздохнул доктор. — Главное, что затем к вам пришёл аппетит.
Я не сразу понял, что имеет в виду баггейн, но увидел, что доктор косится на стоявшую на тумбочке картонку с размазанными остатками котлеты. Неужто они приволокли в палату эту дрянь? Это полбеды, потому что я, хоть убей, не припоминал, что ел котлету в палате. Да и не стал бы я засовывать себе в пасть свежее мясо.
Однако на картонке остались лишь жирные разводы и крошки. К горлу подкатил ком. Получается, «это» находилось у меня внутри.
— Кстати о препаратах, пожалуйста, выпейте утренние антибиотики.
Он протянул мне горсть пилюль. Пришлось взять капсулы, закинуть в пасть и запить водой. Врач не сводил с меня глаз.
— Деян?
Я спохватился и показал язык. Ну ещё бы, мне пришлось проглотить все таблетки, всё как и требовалось, никакого ослушания. Хотя признаюсь, с трудом удалось отогнать мысль спрятать таблетки за щёку. А оставлять их в кулаке, как в прошлый раз, вообще было бы верхом безумия.
— Таковы правила нашего учреждения. Это идёт пациентам на пользу, — извиняющимся тоном пояснил баггейн. — Думаете, мне так уж нравится заглядывать всем вам в пасть? Ничего подобного, я чувствую себя полным идиотом!
— Нисколечко в этом не сомневаюсь, — кивнул я.
Удовлетворённый Висконский махнул лапой, развернулся и зашагал к выходу, но спохватился, вспомнив об оставленных на тумбочке бумагах.
— Чуть было не забыл, растяпа, — прошептал оборотень, поспешно делая пометку на полях.
Я молчал, а когда дверь закрылась, достал из-под своей пятой точки смявшийся лист. Ловкость лап, никакого обмана — мне пришлось отвлечь Висконского, чтобы стащить лист из вороха бумаг. Моя история болезни теперь была в моих лапах.
Именно на этом листе делал пометки баггейн. Конечно, он мог сколько угодно трепать своим шершавым языком о достижениях современной медицины, но я полагал, что узнаю гораздо больше, прочитав эти записи. Не откладывая дело в долгий ящик, я пробежался глазами по строчкам. Крайне любопытная информация, должен признать…
В верхнем правом углу застыла цифра пять, напечатанная жирным курсивом. Я довольно кивнул — под этим номером я числился в клинике доктора Лисича. Значит, ошибки быть не могло. Ниже поместилась таблица, в столбцах которой были занесены непонятные для меня пометки.
Баггейн писал словно курица лапой, как, впрочем, и большинство знакомых мне медиков, так что разобрать его почерк не представлялось возможным. Однако остальная информация в истории болезни была распечатана. В шапке таблицы значились дни, часы посещения пятой палаты и названия лекарственных препаратов, принятые пациентом, то есть мной. Учёт шёл за последние три дня, включая сегодняшний. Другими словами, полная терапия пациента под номером пять с начала новой недели.
Казалось бы, ничего особенного, обычная история болезни, какую ведёт любой доктор. Вот только было одно маленькое, однако весьма значительное «но».
Взгляд, скользя по листу, упал на вчерашнее число — таблица показывала, где должны были стоять отметки о прохождении лечения, осмотре, приёме лекарственных средств. Так вот, в местах отметок стояли прочерки.
— Как так-то? — Я удивлённо приподнял бровь.
Я хорошо помнил, что принимал вчера лекарство. Следующая строчка фиксировала приём пищи. Судя по записям доктора Висконского, первое посещение столовой пришлось на понедельник, тогда как сегодня вторник… На вчерашнем дне стоял прочерк.
«Нелепица какая-то…» — задумался я.
Я некоторое время сидел с историей болезни в лапах, пытаясь вывести логическую связь из полученной информации. Получается, что из всей череды событий выпадал целый день. Это при том, что я отчётливо помнил, как спускался на свой первый завтрак в столовую, познакомился со Славной. Всё это было вчера!
Однако записи Висконского говорили об обратном, и баггейну незачем было подтасовывать результат. Я вздрогнул, вдруг наткнувшись на нелепую и одновременно глупую мысль, в этот миг показавшуюся мне правдоподобной. Что, если Висконский специально подсунул мне историю болезни и сделал всё для того, чтобы я стянул её?
— Глупости… — прошептал я.
С другой стороны, с чего бы вдруг глупости? Забудь оборотень эту бумагу в палате намеренно, и это вызвало бы у меня подозрения. А так получается, что я сам, терзаемый сомнениями и раздираемый подозрениями, решился на этот шаг. Но для чего это было Висконскому, позвольте спросить?
«Допустим, чтобы натолкнуть меня на нужные выводы?» — пронеслось в голове.
Чтобы я опомнился, взял себя в руки и начал наконец мыслить в нужном направлении.
Стоп!
Мне вдруг захотелось порвать историю болезни на мелкие клочки. Скорее всего, я опять накручивал себя, а ведь всё могло оказаться гораздо проще. Баггейн действительно мог упустить момент, когда я стащил её, и сейчас ни о чём не подозревать.
Коли так, то у доктора Висконского возникнут вопросы, когда он обнаружит пропажу. Чего-чего, а уж прослыть больничным воришкой отнюдь не хотелось. Тоже мне жандармский офицер называется, у врачей документы тырит…
Я сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточился. Что-то внутри подсказывало, что история болезни, всё же попавшая мне в лапы, способна дать ответы на многие вопросы. Тем более на другой стороне листа было распечатано некое подобие анкеты.
Вместо имени и фамилии, места проживания и работы, данных страховки и паспортных данных анкета пестрела списком моих привычек, особенностей, был даже психологический портрет. Всё это очень сильно настораживало.
Напрашивался вывод о том, что весь вчерашний день я провёл без сознания. У меня не было ни единой процедуры, не было похода в столовую. Да меня как будто бы не было в больнице! Галлюцинации, говорите?
Я посмотрел на успевшие затянуться ссадины на своих лапах. Вспомнилась страшная комната с белыми стенами, жуткий напор воды. Тело непроизвольно вздрогнуло…