Сразу после столовой я лежал в палате в ожидании визита медперсонала. Сначала ждал Висконского с его обычным обходом, затем одного из братьев-упырей. Как это обычно бывало, они ставили капельницу по полученным от оборотня рекомендациям.
Висконский действительно пришёл, если его появление можно было назвать визитом. Доктор, не говоря ни слова, оглядел приборы у моей койки, записал что-то в свои бумаги и вышел. Он не поинтересовался моим самочувствием и не заводил привычных разговоров. Нет, довольно быстро развернулся и ушёл, что-то бормоча себе под пятак.
Я же, в свою очередь, молчал как чербский партизан, чтобы баггейну не пришло в голову заставить меня переодеваться в пижаму. Меньше всего хотелось выдать себя — завтрак с чипом внутри всё ещё лежал за пазухой. Стоило баггейну выйти, как я впопыхах достал котлету, превратившуюся в комок фарша, и перепрятал её под матрас.
Отчего-то думалось, что куда-куда, а уж туда точно не засунет свой нос проныра-медбрат, чьего посещения я ждал с минуты на минуту. Однако прошло пять минут, десять, а затем и полчаса, но упырь с неизменной тележкой, на которой лежали флаконы для капельницы, так и не появился в пятой палате. Я тупо сидел на койке, предоставленный самому себе и своим переживаниям. Любопытно получалось, однако…
Я оценил появившуюся в голове мысль с разных сторон. Поначалу она показалась невероятной, но чем больше я размышлял, тем больше укреплялся в её логичности. Чип, вживлённый в мой организм, улавливал уровень химикатов, введённых в кровь. Не зря не пришёл упырь, а Висконский не назначил утреннюю капельницу. Теперь это казалось очевидным. А раз датчик не давал сбоя и показывал насыщение химикатами, то…
«Значит, химикатами была нашпигована котлета», — решил я.
Вопрос в другом: что теперь делать со всем этим? Я задумался. Определённого решения не было, но и самого вопроса могло не быть, не укажи безномерной чёрт на датчик.
Как же вовремя я вытащил эту дрянь из своей головы! Я огляделся — возможно, стоит выбросить котлету и растоптать чип? Но вряд ли это был правильный вывод.
Что делать с этой штуковиной?
Вспомнилось, как меня за малым не вывернуло на третьем этаже, когда датчик, подобный этому, вышел из строя. Чувство, будто у меня открылись глаза! Я хорошо запомнил те переживания. Старая лестница, разбитый коридор, реальность…
Так почему ничего подобного не происходило теперь, когда датчик был вытащен из затылка? Ответа не было, вернее, ответом стало блёклое красное мерцание чипа. Несмотря на то что я вытащил эту штуку из головы, она продолжала работать. Ничего не стоило сделать так, чтобы он перестал мигать, но я отдёрнул было потянувшуюся к фаршу лапу.
Поёжился, понимая, что второго шанса выйти сухим из воды может уже и не быть. О вышедшем из строя датчике мог узнать медперсонал. Тогда взамен сломанного прибора мне просто вживят новый, как это сделали вчера. Они такое умеют.
Нет, следовало действовать осмотрительнее — в клинике Лисича не должны были о чём-либо догадаться. Сейчас же хотелось надеяться, что нашпигованная химикатами котлета позволит мне снизить дозу применяемых препаратов. А там уже будем смотреть по обстоятельствам…
Я не заметил, как уснул от усталости, и пришёл в себя, когда над койкой шуршал медбрат-упырь. Пришлось приложить усилия, чтобы разлепить глаза, но когда я сделал это, то едва не подпрыгнул от неожиданности. Вместо двух чёрных глаз Викентия на меня смотрели красные мигающие точки, какие я видел в белой комнате несколькими днями ранее.
Наваждение сошло на нет, но внутри остался неприятный осадок. Я уселся на койку, осторожно всматриваясь в глаза упыря. Ну нет же, показалось. Никакими красными глазами тут и не пахло. И не то могло привидеться, моё нежелание вернуться в белую комнату было столь велико, что подсознание стращало меня картинами с третьего этажа.
Самому медбрату, казалось, не было до меня никакого дела. Он не обратил внимания на то, что я пришёл в себя, и сверял какие-то бумаги, лежавшие на его каталке, с бумагами, висевшими на доске над койкой. Упырь то и дело прикладывал палец к ушной раковине, где прятался микрофон для связи. Я молча наблюдал за происходящим.
— Уровень норма, — заявил упырь в микрофон, делая вид, что не видит меня в упор.
Ему что-то ответили, потому что он пару раз кивнул, окинул взглядом датчики и протянул:
— Показатели?
Мне показалось или на его обычно невозмутимой морде застыла обеспокоенность? Он коснулся пальцем ушной раковины, вслушался:
— Понял, отбой у пятого, перехожу в реанимацию к Бойнич.
Его слова резанули мне слух. К Бойнич? В реанимацию? Очень надеюсь, что упырь ошибся, потому что речь шла о Славне. Я прекрасно помнил, что чертовка носила больничную одежду с двоечкой на спине.
Медбрат вернул на каталку флакон с мутно-зелёным раствором. От моего взгляда не ускользнуло, что на флаконе висит бирка с номером пять. При виде раствора мне стало не по себе, вспомнился третий этаж и дикие опыты над чертями. Мерзавцы пускали эту жидкость через кровь, и мне повезло, что в последний момент упырь получил отбой по внутренней связи. Вспомнился датчик, спрятанный в котлете. Всё верно…
Я снова пропускал капельницу, при том что последние дни меня пичкали химикатами будто фарш, из которого была сделана котлета. Спасибо тому безымянному чёрту, что вовремя остановил меня и успел дать спасительный совет…
На стойке, куда Викентий поставил мой неиспользованный флакон, стояло ещё несколько пронумерованных пузырьков с мутно-зелёной жидкостью. Среди них я увидел флакон с надписью «реанимация». Получается, с пол-литра яда предназначалось Славне?
Успокаивало только то, что она была жива, избежав участи убитого нечистого. Вот только была ли она в порядке? Я не успел найти ответа на свой вопрос — Викентий ни с того ни с сего вдруг наклонился к койке и уставился на подушку.
— Лекарства сегодня не положено, — тихо сказал он.
Кожа покрылась мурашками. Неужто медбрат не видел, что я сижу на краю койки. Или с кем он разговаривал там? На кого так внимательно смотрел? Пока я задавал себе вопросы, упырь продолжил говорить, не сводя взгляда с примятой подушки.
— Деян, нас беспокоит ваше самочувствие, вы в порядке? — Он продолжал пялиться на пустую подушку, но разговаривал со мной.
Я внимательно смотрел на упыря, пытаясь понять, что происходит с санитаром. Если эта шайка-лейка из медперсонала клиники действовала в одной упряжке с Жориком и Чумазым, то ничего удивительного — не то ещё можно было натворить, нанюхавшись ладбастрового порошка…
Мозг озарило грянувшей как гром догадкой. Под матрасом, в том месте, куда пялился упырь, лежал датчик. Челюсть отвисла. Упырь разговаривал с маленькой электронной штуковиной, спрятанной в куске мяса, в то самое время, когда я сидел на краю койки и наблюдал за этим со стороны!
— Деян! — зашипел упырь.
В этот момент Викентий услышал шум скрипнувшей под моим весом койки. Он медленно повернулся и уставился на меня. Это было жутко странное ощущение, когда на меня смотрели его чёрные, невидящие глаза. Дело дрянь. В любой миг упырь мог понять, что я сижу на койке, и тогда всё встанет по своим местам. Не теряя времени, я улёгся на койку.
— Всё в порядке. Со мной всё хорошо, Викентий.
Упырь завис, будто переваривая мои слова.
— В порядке, — наконец кивнул он. — Так и должно быть.
Медбрат успокоился, вернулся к каталке и двинул её к выходу из палаты. Но вдруг остановился, обернулся и приподнял бровь.
— Вы пили препараты вчера, Видич? — спросил он.
— Пил, — соврал я.
Викентий взглянул в свои записи. Я видел, как тело упыря ни с того ни с сего свело конвульсией. Сложилось впечатление, что он впал в ступор, не зная, что ему делать дальше.
Неудивительно, ведь в записях Викентия не была проставлена отметка, тогда как медбрат знал, что она там должна была быть. Он склонился над своими бумагами, в буквальном смысле завис, странно подёргивая плечами. Я же покосился на камеру.
Что за ангельщина творилась здесь, позвольте спросить? И та штука с объективом, висевшая под потолком, что она покажет на экране? Как запоёт Висконский тогда? Впрочем, я не собирался ни о чём разговаривать ни с баггейном, ни с ним, если не хотел, чтобы этот разговор стал для меня последним. Идти на попятную было слишком поздно.
Не знаю, что меня дёрнуло рискнуть, но я резко поднялся с койки и подошёл вплотную к упырю, замершему над стопкой бумаг. Демонстративно помахал лапами прямо перед его мордой. На мгновение показалось, что лапа медбрата дёрнулась за шокером, но нет — он вдруг ожил и лишь исправил что-то в своих записях.
Скорее всего, внёс корректировки о дозе в историю болезни. Затем упырь повернулся к койке. Ну то есть к подушке.
— Всё верно, Деян, — отчеканил он. — Ошибка в истории болезни.
Он смотрел на койку. Только вот незадача, там никого не было! Медбрат в упор не видел меня, стоявшего всего в метре от его каталки. Что же это творилось тут? Может быть, вытащить у Викентия электрошокер, пока его взгляд закрывали шоры, да пустить через него разряд? Пусть на своей шкуре попробует, что это такое…
В ту же минуту я вдруг вздрогнул, будто ужаленный, и попятился. Вместо лапы, которой упырь делал пометки в истории болезни, у Викентия выросла клешня. Но стоило зажмуриться, как наваждение пропало. Зато меня посетила мысль, которая не приходила прежде: «А что, если упыри и баггейн являются точно такими же заложниками этого странного места, как и их пациенты?»
И заложниками их могли сделать те самые существа со светящимися красными глазами. Это было сродни озарению. Как ещё можно было объяснить, что упырь реагировал на датчик, но не обращал внимания на меня, когда я размахивал лапами перед его мордой?!
Разве только подобным чипом, вживлённым в его голову. По-другому объяснить поведение медбрата я не мог. Однако за этим следовал сложный выбор — что делать со всем этим? Без датчика в голове, с шансом остаться незамеченным я мог бежать отсюда!
Я покосился на копавшегося в бумагах упыря, перевёл взгляд на дверь палаты. Бежать, добраться до телефона, привести подмогу, разворошить это змеиное гнездо, но…
Это значило бросить в клинике остальных, и прежде всего Славну! Я не мог позволить, чтобы жижа мутно-зелёного цвета попала в её кровь и красавица-чертовка пострадала от лап преступников. Другой вопрос, как я мог этого не допустить.
Стойка с пронумерованными флаконами для капельниц стояла на медицинской тележке, на которой упырь заполнял историю болезни. Украсть их все? Нет, не выход, я понимал, что если упырь не видит меня, то он непременно увидит стойку, ускользающую из-под его носа. Необходимо было срочно придумывать какие-то другие варианты. Нечто, что не вызвало бы подозрений…
Ничего толкового не шло в голову. Упырь закончил с историей болезни и пошёл к дверям. Была не была — я бросился под колёса его тележки. Викентий, который не видел меня, со всего маха въехал во вдруг выросшее на пути препятствие. Стойка с грохотом перевернулась. Медбрат отпрянул к шкафу с зеркалом, наблюдая, как вытекает мутно-зелёная жидкость из флаконов для капельниц.
— ЧП в пятой палате, док! — процедил он в скрытый микрофон.
Пол палаты залило тёмно-зелёной жижей. Я бросился к койке, завалился на матрас, чудом не снеся приборы вокруг. Упырь даже головы не повернул. Его физиономия по-прежнему не выражала абсолютно никаких эмоций. Викентий вёл себя так, будто бы ничего не произошло.
Лопоухий доктор Висконский не заставил себя долго ждать. Не прошло и минуты, как баггейн влетел в палату. На морде оборотня застыла гримаса ярости. Он посмотрел на перевёрнутую тележку, перевёл взгляд на медбрата, замершего у шкафа, и раздражённо буркнул:
— Есть готовый раствор?
Упырь развёл лапами. Видимо, готового раствора не было. От волнения я облизал пересохшие губы. Висконский, пожирая глазами Викентия, поднял разлетевшиеся по полу истории болезни, надел на пятак очки.
— Подготовь к лаборатории экспонат из реанимации. — Он резко развернулся и вышел.
После его слов я вновь поднялся с койки, не обращая внимания на предательский скрип пружин. Не было сомнений в том, что лабораторией здесь называли комнату с белыми стенами. Выходит, сегодня настал черёд Славны отправляться туда.
Из пасти вырвался сдавленный рык. Следовало что-то предпринять, чтобы не допустить превращения понравившейся мне чертовки в сумасшедшую безномерную. Вот только каким образом?
Пока Викентий собирал осколки стекла с пола пятой палаты, я пытался лихорадочно соображать, отметая одну идею за другой.
— Думай, Деян, думай! — вырвалось сквозь зубы, благо санитар ничего не услышал.