Глава 1

1

В Сваами я переправился уже на следующий день — никто и не подумал чинить мне в этом никаких препятствий. Напротив, бумаги Вселенской комиссии по этике предельно упростили отъезд, поскольку гонцам и прочему служивому люду не требовалось стоять в общей очереди, их пропускали в приоритетном порядке. А вот договариваться о месте в торговом обозе пришлось самостоятельно, и тут в ход вновь пошел мой изрядно отощавший кошель. Никто из купцов отнюдь не горел желанием помочь ближнему, и плату за провоз пассажиров они ломили немалую.

Что же касается незавершенного следствия, то не стало препятствием для скорого отбытия из Рауфмельхайтена и оно. Со смертью Фальберта разыскные мероприятия потеряли всю свою срочность и перешли в разряд повседневной рутины. Рано или поздно мои коллеги явятся в город, им и придется доводить дело до конца. А примчавшийся поутру каноник хоть и смотрел волком, но шум поднимать не стал.

Оно и немудрено! Мало того, что настоятели церкви несколько столетий и понятия не имели о языческом капище под боком, так ещё и семейство Хауфвинцей при желании можно было признать самой настоящей сектой. Ну а я в свою очередь не стал подливать масла в огонь и благоразумно умолчал о пробуждении и последующем разрушении статуи Белой девы, представив всё как схватку с застигнутым врасплох чернокнижником, который и насылал на добрых горожан дух убитой им девки. В общем, обошлось без скандалов. Пенять незаконностью проникновения в церковные владения мне не стали.

В путь караван выдвинулся через несколько часов после рассвета, сначала мы долго взбирались по обледенелой и заснеженной дороге к перевалу, затем опускались и вновь поднимались ко второму, уже не столь высокому хребту. Изредка до нас доносился глухой грохот и вздрагивала под ногами земля, тогда все начинали испуганно озираться по сторонам, но на прилегающих к ущелью склонах снега уже не осталось, никакая опасность нам не грозила.

С этой стороны выход на равнину некогда защищала еще одна крепость, но несколько веков назад ее за ненадобностью разобрали, дабы пустить каменные блоки на возведение стен Ольса — тогда еще не столицы герцогства, а испуганно жавшегося к горам приграничного городка.

От древней твердыни осталось одно лишь вырубленное в скале основание, где ныне располагались склады, лавки и постоялый двор, да еще пост с неизменной таможней и почтовая станция. Как по мне, здешние укрепления носили чисто символический характер, и осталось загадкой, зачем две дюжины грязных мужиков долбят кирками мерзлую землю и увозят комья на ручных тележках, откапывая заплывший крепостной ров.

Судя по изумлению моих спутников, происходило нечто из ряда вон выходящее.

— Никак проштрафились? — даже пробормотал возница телеги, озадаченно почесал затылок и посильнее натянул на уши шапку. Стылый ветер так и задувал.

Я решил не дожидаться, пока купец выправит разрешение на ввоз товаров, соскочил с телеги и направился прямиком к пограничному посту. Увы и ах, на местном наречении мне с трудом удавалось связать пару слов, а капрал и даже вызванный им унтер-офицер на североимперском не говорили. Пришлось дожидаться, пока один из таможенных клерков не снизойдет до моих просьб изучить бумаги о назначении в рёгенмарское отделение Вселенской комиссии по этике и не даст необходимые пояснения служивым. Зато после этого меня пропустили без всякой волокиты и даже пограничный сбор взяли по меньшему тарифу, нежели полагался к уплате простыми путешественниками.

Заодно таможенник предупредил, что последняя из сегодняшних карет отправляется в Ольс буквально через несколько минут, и я, хоть и был голоден как волк, не стал заходить в харчевню и поспешил прямиком на почтовую станцию.

Кругом царила суета, вереница повозок выползала из ущелья и упиралась в таможенный пункт. Одни обозы сразу после уплаты податей отправлялись в дальнейший путь, другие купцы предпочитали дать отдых лошадям и загоняли телеги на задние дворы местных гостиниц. Мало кто путешествовал сам по себе, поэтому в почтовой карете к моему приходу еще оставались свободные места, и ни задерживаться в этой дыре не ночь, ни набиваться к кому-то в попутчики не пришлось.

Расстояние от перевала до Ольса не превышало двух почтовых миль, и плата за проезд вышла не самая высокая. Причем монеты имперской чеканки кучер принял с величайшей охотой. Да он и цену сразу озвучил в привычных крейцерах, а после все время до отправления улыбался мне, словно старинному другу. Поневоле закрались сомнения, не содрал ли этот хитрец три шкуры, но чего уж теперь…

Дорога до столицы герцогства оказалась порядком разбита колесами груженных товаром телег, но большинство ям засыпали щебнем, и трясло экипаж не так уж сильно. Пусть нас и разместили по три человека на лавку, ехать было комфортно.

Я сидел у дверцы, на попутчиков внимания не обращал и пялился в маленькое окошко. В тени кустов и деревьев еще лежали сугробы, ноздреватые и грязные, а вот у дороги снег уже растаял, здесь властвовала липкая коричневая грязь. На открытых солнцу местах бурели голой землей проталины, листья деревьев еще не распустились, и в целом зрелище моему взору открывалось преунылейшее.

Время от времени карета обгоняла телеги, иногда попадались встречные обозы, да еще раз я заметил маршировавших по обочине солдат. Длинная вереница пехотинцев месила ботинками дорожную грязь, направляясь в сторону гор. Вслед за ними упряжка лошадей едва-едва тянула лафет с полевым орудием.

Откапывают ров, направляют усиление к перевалу… С чего бы это все?

Впрочем, мотивы военачальников великого герцогства Сваами недолго занимали мои мысли. Я позабыл о них сразу, как только скрылся из виду последний солдат. Куда больше беспокоило, успеем ли мы въехать в городские ворота, прежде чем их закроют на ночь, или придется дожидаться утра в чистом поле под стенами Ольса.

Волновался напрасно. Карета добралась до столицы герцогства за час до заката, да и о ночевке в чистом поле в любом случае не шло бы и речи: вокруг стен раскинулось широкое кольцо пригорода. На проложенных без какой-либо планировки улочках теснились друг к другу дома бедноты, а меж них ютились кузни, мастерские, харчевни, красильни, кожевенные мастерские, ночлежки для черни и гостиницы для тех, кто мог и был готов платить за комфорт.

Сам Ольс со стороны чем-то напоминал свадебный торт. На вершине центрального холма высились замки и храмы, а мощные крепостные сооружения превращали дворец герцога и резиденции знати в поистине неприступную цитадель. К той жались дома Среднего города, где обитали состоятельные бюргеры, мастеровые, ученый люд, чиновники, духовенство, дворяне, а также их многочисленная прислуга. Вторая стена уже не поражала воображение ни высотой, ни мощью. Едва ли ее стоило рассматривать в качестве серьезного рубежа обороны при штурме столицы, скорее, она предназначалась для сдерживания бунтовщиков, буде случатся какие-либо народные волнения.

Неплохо изъяснявшийся на североимперском кучер так и сказал: «Верхний город» и «Средний город». Заминка вышла лишь с переводом названия раскинувшегося кругом скопища трущоб, поначалу дядька обозначил их зубодробительным словом «суитсунаарелин» и лишь после долгих раздумий подобрал весьма приблизительный аналог «дымный пригород».

Дыма и в самом деле хватало с избытком; он валил из труб мастерских и жилых домов, затягивал улицы, клубился над крышами. И вместе с тем не имел к названию района никакого отношения. Оно закрепилось из-за пожаров, всякий раз после которых пригород отстраивался из пепла заново.

Публика здесь обитала сомнительней некуда, и приличному человеку бродить по узеньким грязным улочкам категорически не рекомендовалось. К счастью, нужды в этом и не возникло. Стражники на воротах Среднего города не стали цепляться к пассажирам почтовой кареты, мельком проглядели подорожные, собрали пошлину и разрешили проезжать.

Уже смеркалось, но я все же задержался на почтовой станции отправить письмо о своем скором прибытии в Рёгенмар и лишь после этого отправился на поиски жилья. Долго блуждать по незнакомому городу в потемках не пришлось: только вышел за ворота и сразу углядел на противоположной стороне дороги гостиницу «Серебряная форель». Туда и заглянул.

Языкового барьера не возникло, хозяин говорил на североимперском почти без акцента, только непривычно растягивал в некоторых словах гласные звуки.

— Конечно, у на-а-ас есть места, ма-а-агистр! — заулыбался белоглазый и белобрысый сеньор, выслушав меня. — Койка на но-о-очь — четыре сенти…

Невольно подумалось, что альвом — родителем Марты вполне мог оказаться представитель одной из здешних коренных народностей. Алты, вонды и лойсы по ту сторону гор заявлялись не так уж и часто, но случалось и такое. Правда, ни льда в глазах, ни серебра в волосах у моего собеседника не было. Но на то она и ведьма.

Я прогнал неуместные сейчас мысли и пояснил:

— Комната. Мне нужна комната. Еще ужин и завтрак.

— О-о-о! — Содержатель гостиницы округлил глаза и погрузился в вычисления, затем объявил окончательную сумму: — С вас одна ма-а-арка, ма-а-агистр, если нужен горячий завтрак, или три фердинга и пять сенти, если простой.

Я никоим образом не ориентировался в монетах местной чеканки и дал себе зарок прямо с утра отыскать лавку менялы, а сейчас развязал кошель и принялся доставать серебряные кругляши, внимательно следя при этом за реакцией хозяина.

Три фердинга и пять сенти…

Руководствуясь имперскими расценками, я выложил на липкий прилавок сначала пару монет по десять крейцеров каждая, затем присовокупил к ним гнутый грош и по лягушачьей улыбке хозяина, понял, что изрядно переплатил.

— Этого хва-а-атит! — уверил тот меня, сметая деньги. — Ва-а-ас проводят. Предупредите, когда за-а-ахотите ужинать.

— Сразу и поужинаю. Только отнесу в комнату вещи, — заявил я, никак внешне не выказав досады.

Не столь уж и великую сумму с меня содрали, переживу. Но к меняле все же непременно загляну. Завтра. С утра.

Но завтра — это завтра, а сегодня я до последней крошки умял принесенный ужин и стребовал с хозяина подогретого со специями вина.

— Глинтвейн? — наморщил тот лоб, верно, услышал незнакомое слово, затем расплылся в понимающей улыбке. — А! Глёг!

— Глёг, — повторил я за ним.

Содержатель гостиницы заколебался, явно размышляя, стоит ли включать в ужин напиток из привозного вина и специй, но в итоге все же позвал разносчицу:

— Хельга!

Что он сказал на местном наречии невысокой тетке, крепко сбитой и грудастой, я не понял, но вскоре та принесла кружку горячего красного вина, щедро сдобренного медом и какими-то пряными травами, а вот корицы, изюма и даже апельсиновых корок для меня определенно пожалели. Ну да ничего, выпил и так.

Неплохое завершение длинного трудного дня…

2

Следующим утром я проснулся позже обычного и долго умывался холодной водой, пытаясь прогнать липкую сонливость. Погода выдалась пасмурной, и вид из выходившего на крыши соседних домов окошка открывался самый безрадостный: город взяла в полон непроглядная серость. Казалось, низкие облака цеплялись за высокие шпили дворцов Верхнего города и рвались, осыпая дома мелкой холодной моросью.

Я склонился над тазиком и опрокинул на голову кувшин, а после стоял так какое-то время, отфыркиваясь и давая стечь с волос холодной воде. Затем вытерся и начал облачаться в загодя выложенное из дорожного мешка платье.

Требовалось выглядеть представительно и важно, в этом мне должны были помочь кожаные штаны, белая сорочка с кружевными манжетами и камзол. А еще — оружейный ремень с кинжалом и шпагой, серебряный перстень с червонной накладкой университетского герба да золотая печатка и нагрудная цепь с символикой Вселенской комиссии по этике. Завершали наряд вычищенные прислугой сапоги.

Стеганую куртку и не по погоде теплые шапку и варежки я надевать не стал, ограничившись шляпой и плащом, а футляр с парой пистолей запрятал на самое дно саквояжа. В герцогстве имперский патент не стоил и бумаги, на которой был написан, а здешний мне выправят лишь в Рёгенмаре.

По этой же причине не стал брать с собой и малютку Фальберта Бинштайнера. Миниатюрный пистоль с клеймом в виде единорога и кремневым замком, в отличие от моих красавцев, можно было легко укрыть под одеждой, но в случае его обнаружения охраной архиепископа разбирательства точно затянутся на целую вечность.

Спустившись в общий зал, я наскоро позавтракал и вышел на улицу. Весь Средний город Ольса представлял собой переплетение улочек с выстроенными без всякого плана домами. К стенам жались испещренные пятнами помоев сугробы, было сыро и холодно. Тем удивительней оказалось после долгих блужданий по глухим закуткам выйти на широкий проспект, прямой, словно полет стрелы. Замощенная брусчаткой дорога тянулась от окраины к воротам Верхнего города, и ни один фасад не выступал вперед, ни один особняк не нависал над мостовой. Поразительное зрелище для северных стран, где, по свидетельствам бывалых путешественников, достоин внимания лишь Свальгрольм, который основали еще во времена Полуденной империи.

С интересом поглядывая по сторонам, я старался держаться подальше от домов, дабы не принять на себя содержимое ночного горшка припозднившегося бюргера, но и на дорогу при этом не выходил. Там сломя голову носились верховые, громыхали колесами кареты, катили телеги и возы. Только зазевайся — мигом затопчут.

По идее, следовало незамедлительно выдвигаться к месту несения службы, но я решил немного задержаться в Ольсе и посетить резиденцию архиепископа. Нет, его высокопреосвященство не примет меня прямо сегодня; подобное развитие событий проходило по разряду истинных чудес. И в то же время представлялось вполне реальным удостоиться аудиенции… в некоторой не столь уж и отдаленной перспективе. Рекомендательное письмо епископа Кларнского вкупе с небольшим подношением секретарю могли самым серьезным образом повысить шансы на положительное рассмотрение вопроса.

Вот только для начала стоило постричься да еще привести в порядок бороду. И поскольку впредь я сорить деньгами не намеревался, то перед визитом к цирюльнику решил обменять монеты имперской чеканки на местные марки, фердинги и сенти.

Как назло, вывесок менял на глаза не попадалось, а потом улица расширилась и превратилась в пусть вытянутую и узкую, но все же площадь. Людей там заметно прибавилось, а помимо обустроенных на первых этажах лавок прямо среди мостовой стояли ряды палаток, а то и просто заваленных товарами прилавков. Кое-где на костерках грелись пузатые котлы с глинтвейном — о, простите, глёгом! — рядышком неизменно торговали свежей выпечкой, и аромат от нее плыл просто умопомрачительный.

А горожан, между тем, все прибывало и прибывало; никто ничего особо не покупал, все двигались в направлении центра. Для верховых и телег давно не осталось места, меня подхватил людской поток и потянул с собой, словно попавшую в бурный поток щепку. Не было никакого смысла сопротивляться, оставалось лишь брести вместе со всеми да придерживать рукой кошель на поясе.

Вскоре я приметил вывеску в форме весов и не без труда, но все же протолкнулся к высокому крыльцу лавки, на котором грыз яблоко белобрысый мальчонка лет двенадцати с фингалом под левым глазом. Рядышком пристроился хмурый молодчик в надвинутой на лицо войлочной шляпе; судя по смуглой коже и носу с горбинкой — сарцианин. Да и пацан весьма походил на полукровку: светлые волосы и черные глаза были сочетанием на севере не из обычных.

На двери висел массивный замок, и я поднялся на ступеньки, намереваясь дождаться появления менялы. Парочка отнеслась к моему появлению без всякой радости, но все же потеснилась.

С крыльца открывался прекрасный вид на площадь, и стало понятно, что всеобщий ажиотаж вызван грядущей казнью. Перед памятником какому-то конному рыцарю был установлен эшафот с виселицей и плахой. Пятерка приговоренных к повешению уже стояла на длинной скамье с просунутыми в веревочные петли шеями, рядом замерли подмастерья палача в черных колпаках с прорезями для глаз. Глашатай как раз зачитывал обвинительный приговор, но расслышать слова мешал гомон толпы. Да и что мне с тех слов? Так и так местного наречия не понимаю.

Помощники палача выбили скамейку, горожане взревели, висельники со связанными за спиной руками затряслись, затанцевали в петлях под громогласный счет толпы. Раз! Два! Три!..

Очень быстро приговоренные начали замирать один за другим, и вместе с ними стали умолкать зеваки. А хмурое небо все так же безучастно сыпало на площадь мелкую холодную морось. Не лучший день, чтобы отправиться в запределье. Хотя… погожим солнечным деньком умирать ничуть не менее паскудно.

Следующий приговоренный танцем с пеньковой вдовой уже не отделался, для начала ему переломали железным прутом руки и ноги, а после через воронку влили в рот расплавленный свинец. Судя по избранному наказанию, казнили фальшивомонетчика, но, к моему немалому удивлению, голосила толпа далеко не столь яростно, как прежде.

К нашему крыльцу прибились два благообразной наружности сеньора, и один, явно не желая быть понятым простецами, сказал на североимперском:

— Изготовишь пару фердингов, и тебя напоят расплавленным свинцом. Наводнишь страну поганой медью…

Дальше я не расслышал, толпа пришла в движение, сеньора и его спутника оттеснили в сторону. На помосте появился человек в черно-красном одеянии ордена Герхарда-чудотворца, и горожане принялись напирать, стараясь подобраться поближе к эшафоту. Судя по ругани и крикам, стража сдерживала натиск зевак с превеликим трудом. Неужто отправят на костер еретика?

Я едва подавил обреченный вздох. Никто не захочет пропустить такое развлечение, лавка точно не откроется, пока не завершится казнь. А сожжение может затянуться надолго…

Как в воду глядел: только начали зачитывать обвинение, и распаленная толпа взорвалась гневными криками и яростными воплями. Столь громких криков не удостоились ни безликие повешенные, ни фальшивомонетчик, и монаху то и дело приходилось умолкать и давать прокричаться разбушевавшимся горожанам. А уж когда на эшафот выволокли молодого человека в сером рубище, весьма тщедушного на вид, я и вовсе едва не оглох, до того пронзительно завизжала поблизости какая-то клуша. Да и остальные надрывали глотки, не жалея связок. Гвалт поднялся такой, что его должны были услышать и на небесах.

Впрочем, на небесах слышен и шепот. Незачем так кричать, нужно лишь вложить в молитву искреннюю веру…

Еретик едва переставлял ноги и, казалось, не отдавал себе отчета в том, сколь скверно обстоят его дела. Молодчики в черно-красных одеяниях споро привязали приговоренного к столбу и начали обкладывать хворостом. Из толпы полетели камни, гниль и нечистоты. Меткий бросок разбил еретику лоб; случайно досталось и стоявшим по бокам от него герхардианцам. Цепь стражников шагнула вперед, толпа качнулась и загомонила пуще прежнего, а лицо зачитывавшего приговор монаха раскраснелось так, словно это его самого не собирались даже, а уже поджаривали на медленном огне. Он опустил пергамент и начал проповедь, показавшуюся вдвойне бесконечной из-за того, что я не понимал ни единого слова даже из тех, что хоть как-то доносились до меня.

Ничего не оставалось, кроме как ждать окончания действа да глазеть по сторонам. Тогда-то я и обратил внимание, что на помосте видны лишь стражники да братья ордена Герхарда-чудотворца. Местного духовенства не наблюдалось вовсе, и было непонятно, по какой причине архиепископ не прислал на площадь никого из своих каноников, если уж не пожелал присутствовать на аутодафе сам.

Наконец сумбурная речь монаха подошла к концу, но костер под еретиком не разожгли и тогда. Настало время покаяния, и зеваки понемногу смолкли, то ли впечатленные торжественностью момента, то ли в предвкушении незабываемого зрелища.

Привязанный к столбу еретик заморгал, пытаясь избавиться от текшей на глаза из ссадины на лбу крови, а потом вдруг резко выкрикнул:

— Пророк был прежним!

Больше упрямцу ничего сказать не удалось. Разинутые в крике губы еретика захлестнула грубая веревка, и братья для верности стянули ее на затылке приговоренного так крепко, что порвали рот.

Толпа взревела, на эшафот обрушился новый шквал камней и грязи. Тут уж монах медлить не стал и дал отмашку поджигать хворост. Кто-то ткнул факелом в вязанки хвороста, но морось сделала свое дело: ветки отсырели и пламя никак не желало разгораться.

Яростные вопли горожан, суета, стелющийся над помостом сизый дым. Кто-то догадался плеснуть масла, и дело пошло шибче, но в целом экзекуция показалась мне той еще тягомотиной. Жалкое, душераздирающее зрелище. Впрочем, чернь осталась в восторге.

Я особо не следил за изредка прорывавшимися сквозь дымную завесу лепестками огня, позевывал и ждал появления менялы. Казненного было ни в малейшей степени не жаль.

Пророк — прежний? Альв?! В какую только нелепицу не уверуют иной раз люди!

Понемногу огонь угас, и дым рассеялся, открыв обгорелое жуткое нечто, оставшееся от человека. Удовлетворенные горожане начали понемногу расходиться, площадь стала пустеть, а торговцы принялись раскладывать на прилавках свои товары. Тогда и появился меняла.

3

Сразу после окончания экзекуции на крыльцо поднялся пожилой сарцианин, непривычно кряжистый для этого племени, с копной курчавых волос, некогда черных как смоль, а теперь казавшихся серыми из-за седины. На груди его солидно покачивалась цепь с эмблемой цеха золотых дел мастеров. Следом шел еще один сын ветра — молодой и поджарый.

Меняла потрепал по голове мальчишку с подбитым глазом, сунул ему мелкую монетку и сказал:

— Беги, сынок, купи пряник. — Затем обратил свое внимание на меня. — Сеньор по делу? — спросил он на хорошем североимперском.

Я подтвердил коротким кивком.

Сарцианин отпер замок и первым шагнул через порог, я прошел вслед за ним, сел за стол и выудил из-за обшлага камзола пару талеров, отобранных специально из-за сточенных краев. Скитания по городам и весям давно приучили меня, что не следует менять большие суммы в незнакомых местах, а люди подобной профессии лучше всего раскрываются, оценивая именно порченые деньги.

Меняла снял плащ, под тем оказался жилет, вышитый традиционными для северных стран узорами. Столь явное желание походить на местных уроженцев ничего, кроме улыбки, вызвать не могло, но я улыбаться не стал и молча пододвинул талеры на другую сторону стола.

Хозяин устроился напротив, пробежался по монетам пальцами и мельком глянул на них через увеличительное стекло, затем взвесил каждую по отдельности. Оба раза мерные гирьки перевешивали и приходилось добавлять к талерам дополнительные грузики.

— Монеты сточены! — вынес вердикт меняла. — В одной пятьдесят девять крейцеров, в другой — пятьдесят восемь крейцеров и один грешель.

Не став оспаривать вердикт, я молча кивнул, и тогда мастер углубился в сложные вычисления, ловко перекидывая нанизанные на спицы счетов костяшки с одной стороны на другую. Каждое свое действие он сопровождал необходимыми пояснениями, а под конец озвучил итоговую сумму:

— Четыре марки и три фердинга. Согласны?

Я вновь кивнул, но доставать кошель, дабы обменять остальные деньги, не стал. Прежде решил оценить монеты, которые предложит хозяин лавки.

Как в воду глядел! Тут все и пошло наперекосяк! Меняла пристально уставился на меня и немного помедлил, затем отправил талеры в прорезь крышки железного ящичка и начал выкладывать на стол какие-то медные квадратики. Пять, десять, пятнадцать и еще четыре — девятнадцать.

Я взял верхний и придирчиво изучил его. С одной стороны обнаружился герб великого герцогства, с другой — виднелась надпись:

«1 фердинг серебром».

— Что это, мастер? — спросил я, никак не выказав своего раздражения.

— Четыре марки и три фердинга, — немногословно ответил тот.

— Я отдал вам серебро, его и хочу получить взамен, — сказал я, не повышая голоса. — Если это… сложно для вас, просто верните мои талеры.

— Невозможно, — покачал головой меняла.

— Не отличите мои монеты от собственных в ящичке? — понимающе улыбнулся я, прекрасно знакомый с подобного рода уловками.

Хозяин лавки никак мое предположение не прокомментировал, лишь указал на нелепые фердинги и веско произнес:

— Эти деньги отчеканены на монетном дворе герцога. Отказ принять их грозит крупным штрафом и даже тюремным заключением.

Я позволил себе скептическую ухмылку и небрежным жестом повалил выстроенные в стопку квадратные монеты.

— Верить на слово… вам?

Слово «сарцианин» не прозвучало, но вполне ощутимо повисло в сгустившейся вдруг тишине лавки. Глаза мастера недобро сверкнули, на скулах заходили желваки, и все же он сдержал гнев и выложил на стол лист, скрепленный свинцовой печатью с коронованной рысью — гербом великого герцога.

Делопроизводство в Сваами велось на североимперском, и очень быстро я убедился, что меня не пытаются обмануть. Точнее, дурят на совершенно законных основаниях. Это не порадовало.

— И еще, сеньор! — холодно произнес меняла, буравя меня недобрым взглядом черных глаз. — Обращение монет иностранной чеканки на территории герцогства запрещено, всякий приезжий обязан сдать их при первой же возможности. Я сомневаюсь, что вы располагаете только двумя талерами. Мне стоит звать стражу?

Я подышал на перстни и навел блеск, потерев их о камзол.

Выход перекрывали два охранника, пока прорвусь через них, точно набегут зеваки. А хозяин пусть и сарцианин, но входит в цех золотых дел мастеров, стражники им точно прикормлены. Расклад препаршивейший. Зря оскорбил менялу, но если уж начал, то нет резона останавливаться на полпути.

Не понадобились медитации, не возникло нужды в осторожном погружении в транс. За эту зиму я изрядно натренировал свои не столь уж и выдающиеся способности, хватило одного лишь усилия воли, чтобы лавка на миг раскрасилась тонами, для которых не придумано названий ни в одном языке мира. И ярче всего в окружающей серости высветилась вышивка жакета менялы; некий искусный умелец вложил в замысловатые символы заклинание от морока и сглаза. Эфирное тело хозяина лавки виднелось смазанным и нечетким.

Это могло стать проблемой для деревенской ведьмы и даже затруднить работу лицензированному колдуну, но никак не мне. Ментальное воздействие — вещь несравнимо более тонкая. Зачастую в колдовстве даже не возникало нужды. Выявил слабое место и бей!

— Как вам Ольс? — поинтересовался я, откинувшись на спинку стула, и хозяин лавки едва заметно вздрогнул, выбитый неожиданным вопросом из колеи. Я не дал ему времени собраться с мыслями и продолжил: — В империи ваших соплеменников не жалуют, рад видеть, что здесь все иначе.

— О чем вы? Что вы плетете?!

— Ваш сын — полукровка, верно? А разве ограниченность черни не заставляет их ненавидеть полукровок, как ненавидят они все отличное и непонятное? Мальчик бегает по улицам совсем один. Кто знает, что может с ним случиться? Местные его знают, а приезжие? Те, которые перекати-поле без гроша за душой? Отчаявшиеся люди так злы, так жестоки…

Злые слова угодили точно в цель, заставили собеседника встревожиться и привели в смятение мысли.

Он с яростью глянул на меня; я ответил взглядом, полным ледяного спокойствия, не забывая при этом контролировать положение подручных хозяина лавки. Наконец по смуглому виску менялы покатилась капля пота, он судорожно сглотнул и коротко выдохнул:

— Подите прочь!

Я поднялся и начал без всякой спешки собирать со стола медные фердинги.

— Убирайтесь немедленно! — хриплым шепотом повторил меняла.

Так я и поступил, но, покинув лавку, уходить с рыночной площади не стал и спокойно прошелся меж торговых рядов, купил лесных орехов в медовой глазури, а после задумчиво побренчал в кулаке полученной сдачей: половиной фердинга и тремя сенти, как водится, медными.

Медяки переходили из рук в руки словно полноценные монеты; их принимали без всяких пререканий, разве что с каким-то оттенком обреченности. А вот расчеты серебром неизменно сопровождались яростным торгом. Горожане крайне неохотно расставались с мелкими, будто чешуйки, сенти, гнутыми фердингами и марками, неизменно сточенными по краям. Монеты старой чеканки ценились куда выше медяков равного достоинства.

Вымыв у лошадиной поилки липкие от медовой глазури руки, я дошел до заранее примеченного заведения цирюльника и жестами велел подровнять бородку и состричь изрядно отросшие за зиму волосы. После придирчиво оглядел себя в протянутое зеркало, пожалуй, даже излишне придирчиво. Встревоженный цирюльник что-то залопотал на местном наречии, но беспокоился он напрасно. Я ободряюще похлопал его по плечу и расплатился медью.

В зеркало я гляделся не столько из желания оценить работу мастера, сколько стремясь оценить происходящее за спиной. Предосторожность оказалась отнюдь не излишней: среди покупателей удалось заметить подручного менялы — того самого сарцианина, что стоял со мной на крыльце.

Никак не выказав обеспокоенности, я зашагал меж рядов, затем свернул на соседнюю улочку, а там спешно юркнул в боковой проход меж домами, темный и узкий. Встав в нише дверного проема, я вытянул заткнутый за ремень магический жезл и на пробу несколько раз крутанул его в правой руке.

Послышались быстрые шаги, мелькнула тень, и в проход заскочил мой преследователь. Вид пустого переулка привел молодчика в неописуемое изумление, а в следующее мгновение я выскользнул из своего укрытия и резким ударом врезал сарцианину жезлом по горлу. Преследователь схватился обеими руками за шею, выпучил глаза и повалился на колени. На ближайшее время ему определенно стало не до меня.

Я вышел из переулка, сунул жезл под плащ и поспешил к воротам верхнего города.

И без того впустую потерял добрую половину дня, пора уже заняться делами.

Глава 2

1

От стен Верхнего города веяло древностью. Сами крепостные сооружения выстроили, по имперским меркам, не так давно, а вот каменные блоки обтесали без малого тысячелетие назад; сюда их перевезли, разобрав старинную цитадель у перевала. В одном месте мне даже удалось заметить выбитое на камне тележное колесо со сломанными спицами: то ли некий солярный знак, то ли один из старейших прообразов святого символа. Спиц было семь.

Некогда Верхний город Ольса был сторожевой крепостью, часть его укреплений вырубили прямо в скале. Внутрь вели единственные ворота, за которыми начинался тоннель с глухими стенами и темными провалами бойниц в потолке. В случае осады защитники могли в свое удовольствие лить через них на врагов расплавленный свинец и кипящее масло, засыпать стрелами и камнями.

Вход в тоннель караулили гвардейцы в до блеска надраенных кирасах и шлемах, тут же крутилось четверо неприметных типов в цивильном платье. Кого-то из пытавшихся пройти этим путем горожан останавливали для расспросов, кого-то и вовсе без лишних разговоров поворачивали назад. У меня вид оказался представительным, на меня внимания не обратили.

Я прошел тоннель и озадаченно огляделся. Вокруг возвышались глухие каменные стены — если от подножия холма были прекрасно видны шпили и золоченые звезды кафедрального собора, то здесь они прятались за соседними строениями. Пришлось бродить по узеньким улочкам, выспрашивая дорогу у встречных. И это было совсем некстати — мало того что меня почти никто не понимал, так еще и серая хмарь в небе понемногу сгущалась, непогода все сильнее накатывала на город, окутывала его низкими облаками и посыпала моросью.

Ну и конечно же арки, крутые лестницы, переходы и галереи. Отыскать главный городской храм оказалось непросто, да и потом я еще с четверть часа рыскал по округе в поисках резиденции его высокопреосвященства архиепископа Ольского и всего Сваами Фредрика. И ведь располагался четырехэтажный особняк с отделанным мраморной плиткой фасадом и арочными проемами окон буквально в двух шагах, а наткнулся на него почти случайно.

У входа в резиденцию стояли два гвардейца в цветах герцога, еще парочка их сослуживцев прохаживалась в отдалении. Здешний архиепископ обладал лишь духовной властью, собственных наемников он не содержал.

Особняк встретил тишиной. Там не заламывали руки встревоженные просители, не суетились клерки и растрепанные писари, не носились сломя голову мальчишки-посыльные. Священнослужители и монахи следовали по своим делам без всякой спешки, в просторных коридорах с высокими потолками царило поразительное спокойствие.

Прежде чем я успел толком оглядеться, рядом невесть откуда возник священник в простой черной сутане.

— Чем-то могу помочь, сын мой? — спросил он.

— Подскажите, отче, с кем следует поговорить касательно аудиенции у его высокопреосвященства?

Мой вопрос удивления не вызвал, священник указал на одну из дверей.

— Прошу, проходите.

В кабинете скучали два монашка. Выслушав меня, один выудил из папки заполненный наполовину лист и без всякой охоты макнул в чернильницу заточенное перо.

— Вас внесут в список ожидания, сеньор…

Не было никакой уверенности, что вечером этот лист не используют для растопки очага, а то и чего похуже, но раньше времени я звенеть монетами не стал и для начала представился:

— Филипп Олеандр вон Черен, магистр-надзирающий Вселенской комиссии по этике.

Это заявление произвело воистину удивительный эффект: монашки уставились на меня во все глаза, словно я был юной девицей, задравшей вдруг перед ними подол платья.

— Могу я взглянуть на ваши бумаги, магистр… — неуверенно произнес юноша, откладывая перо.

Я выложил на стол пакет документов. Монашки на пару распотрошили его и разобрали мои грамоты, внимательно изучили подписи и печати, а после, удовлетворенные увиденным, предложили немного подождать в коридоре.

— Мы сообщим о вашем визите его высокопреосвященству, — сказал один из них.

Я кивнул и покинул кабинет, изрядно обескураженный тем интересом, что вызвало появление моей скромной персоны. Немного даже встревожился, но по здравом размышлении пришел к выводу, что для беспокойства нет причин.

Монашков заинтересовал не сеньор вон Черен, а магистр Вселенской комиссии. Едва ли мои коллеги здесь в таком уж большом почете, но кто знает, какие у них отношения с церковью? Быть может, есть некая негласная договоренность с канцелярией архиепископа?

Прохаживался по холлу я никак не менее получаса, а потом все тот же священник, что встретил на входе, пригласил подняться на третий этаж. Оружейный ремень с кинжалом, шпагой и волшебным жезлом пришлось оставить караулившим лестницу гвардейцам. Заодно избавился от плаща и шляпы.

— Его высокопреосвященство примет вас немного позже, — оповестил меня провожатый, заведя в просторную комнату с мягкими диванами.

Я кивнул и занял удобное кресло у широкого окна. Помимо меня аудиенции ожидали почтенный сеньор в летах, краснощекий холеный толстяк с золотым знаком Торговой гильдии и молодой черноусый дворянин в дорогом камзоле из зеленого бархата, при шпаге и кинжале.

В итоге пришлось проторчать в приемной больше часа. Но жаловаться было грех: секретарь пригласил меня вторым, стоило только выйти от его высокопреосвященства купцу.

Архиепископ Ольский и всего Сваами Фредрик был высок, сутул и лыс. А еще — благостен и добродушен; в уголках глаз и рта залегли глубокие морщинки. Невольно вспомнились слова отца, полагавшего своих улыбчивых собратьев куда более гибкими и опасными, нежели закосневшие в догмате веры святоши.

— Ваше высокопреосвященство… — склонился я, целуя золотой перстень.

— Присаживайся, чадо.

Я опустился на стул и неуверенно начал:

— Боюсь, случилось небольшое недоразумение…

Фредрик, который принимал посетителей в простой черной сутане с пурпурными пуговицами, в удивлении приподнял брови и указал на переданные секретарем документы.

— Неужели ваши бумаги фальшивые?

— Нет. Разумеется, нет! Я и в самом деле магистр-надзирающий! — уверил я собеседника и выложил на стол письмо от епископа Кларнского. — Просто не имею чести состоять в местном отделении Вселенской комиссии и считаю важным сразу предупредить об этом.

Архиепископ хмыкнул, ознакомился с переданным мной рекомендательным письмом, затем наскоро просмотрел остальные бумаги и растерял все свое добродушие, но растерял его лишь на миг, а потом на худое лицо вновь вернулась благостная улыбка.

— Неисповедимы пути Его! — поднял архиепископ руку к потолку, покачал головой и спросил: — Что же привело вас ко мне, магистр? — но не позволил вымолвить ни слова. — Нет, постойте! Не так давно мой собрат уже обращался с просьбой дать… неким людям возможность ознакомиться с рядом книг. Теперь он прислал вас. Желаете узнать, что же такого важного скрывается в тех томах?

— Не совсем, — уклончиво ответил я. — Меня и в самом деле привело в Ольс желание попасть в библиотеку вашего высокопреосвященства, но это моя личная инициатива.

— Не за всякого вашего коллегу станет просить такой человек как епископ Вим.

Я на миг задумался, а потом сказал чистую правду:

— Мне довелось оказать его преосвященству одну небольшую услугу.

Улыбка хозяина кабинета стала еще благостней.

— Воистину, само Провидение привело вас ко мне!

От этих слов окончательно сделалось не по себе.

— О, магистр! — негромко рассмеялся архиепископ. — Не поймите меня превратно! Просто в моем распоряжении уже нет книг, полученных от епископа Вима. Придется просить за вас их нынешнего владельца, а это не самый простой в общении человек. Он может и не прислушаться к моим словам, а получать отказ — это всегда чрезвычайно… неприятно. Как, впрочем, и брать на себя совершенно ненужные обязательства.

— Неужели кто-то может отказать в столь невеликой просьбе вашему высокопреосвященству? — позволил я себе высказать сомнение в заявлении собеседника, пусть и приправил его лестью.

— Кузен его королевского высочества может позволить себе многое, — заявил архиепископ с непроницаемым выражением лица. — Ему нет нужды добиваться чьего бы то ни было расположения.

— О!

— Маркиз Альминц испытывает истинную страсть к собирательству книг. Выше всего на свете он ценит свою библиотеку и пускает в нее далеко не всякого. Боюсь, даже моей просьбы может оказаться недостаточно. Но письмо ему я в любом случае напишу…

— Что вашему высокопреосвященству потребуется взамен? — спросил я отчасти даже с неприличной прямотой.

— Взамен… — поморщился архиепископ и покачал головой. — Ничего, магистр. Абсолютно ничего такого, чего вам не следовало бы сделать по долгу службы.

— Я весь внимание…

— Практикующие без лицензии колдуны и ведьмы подлежат церковному суду, а дела выпускников тайных факультетов рассматриваются вашими коллегами, магистр. Но что делать, если чернокнижник утверждает, будто принадлежит к ученому сословию, а сам не в состоянии предъявить необходимых документов?

Для ответа на этот вопрос мне даже не пришлось напрягать память.

— Мы устанавливаем, говорит человек правду или нет, — сообщил я собеседнику. — Есть специальная процедура…

— Именно! — перебил меня архиепископ. — Это устанавливаете вы, магистры! И я хочу, чтобы вы уже наконец сделали свою работу!

— Но мои полномочия не распространяются на Ольс! Здесь есть свое отделение!

Архиепископ покачал головой.

— Во-первых, чернокнижника поймали не в Ольсе, а на севере герцогства. Там нет представительства Вселенской комиссии. Во-вторых, здешний магистр-управляющий против вашего вмешательства возражать не станет. Это я беру на себя.

— Но к чему такие сложности?

— Дело касается запретной волшбы, а в столичном отделении всего три знатока тайных искусств. Один из них — девяностолетний старик, который едва ходит. Второй на прошлой седмице поскользнулся и сломал ногу, а последний, как мне сказали, безмерно занят в университете. Школяры бузят, и магистр-управляющий наотрез отказался отпускать нужного ему человека из города. Из-за этого поганый слуга запределья никак не может предстать перед судом!

— Почему бы не привезти чернокнижника в столицу герцогства? — высказал я вполне логичное в сложившейся ситуации предложение.

Архиепископ скривился.

— Магистр, а кто будет отвечать за него в дороге? Солдатам такое не поручишь, а орден Герхарда-чудотворца не собирается брать на себя ответственность и делать чужую работу. В конце концов, чернокнижник уже пойман. Причин для спешки они не видят и готовы ждать, сколько требуется, для того, чтобы все было сделано по правилам.

Я вздохнул.

— Один я не привезу колдуна в Ольс.

— Если чернокнижник не обучался в университете, им займется орден Герхарда-чудотворца. В противном случае они тоже не бросят вас одного и сопроводят в столицу.

Я заколебался, взвешивая все за и против, но сразу понял, что думать тут особо не о чем. Архиепископ в любом случае добьется своего, вопрос лишь в том, окажу я ему услугу по доброй воле или на этот шаг меня подтолкнет местный магистр-управляющий, полномочия которого позволяют в случае крайней нужды временно рекрутировать любого оказавшегося в его зоне ответственности сотрудника Вселенской комиссии. И не приходилось сомневаться, что просьба его высокопреосвященства в разряд крайней нужды непременно попадет. Так стоит ли обострять отношения с архиепископом? Улизнуть из Ольса могу и не успеть; опять же, рекомендательное письмо лишним совсем не будет.

— Мне понадобятся письменное разрешение от здешнего магистра-управляющего, транспорт и деньги на дорогу, — объявил я после недолгих колебаний.

— Где вы остановились?

— Гостиница «Серебряная форель» в Среднем городе.

— Мой человек найдет вас там.

Я поднялся из-за стола и не удержался от последнего вопроса:

— Ваше высокопреосвященство, маркизу достались все присланные епископом Вимом книги? Это действительно так?

— А что вас смущает, магистр?

— В том списке присутствует еретическое сочинение некоего Алфихара Нойля…

Архиепископ прыснул со смеху.

— Нойль — ересиарх? Магистр, этот бесталанный мыслитель был изрядным прелюбодеем, что его и погубило, но он точно не заслужил сожжения на костре.

— Боюсь, не вполне понимаю…

— На склоне лет Нойль сделался придворным философом монарха Грахцена, но страсти к женскому полу не растерял. Случилось так, что сего почтенного старца застали, когда тот не от большого ума затащил в постель сразу и младшую дочь короля, и его тогдашнюю фаворитку. С той или с другой — все было бы не так плохо, но одновременно с двумя — этого его величество спустить своему любимцу уже не мог. И, дабы преподать всем урок, не просто казнил прелюбодея, но заодно предал огню и его наследие, добившись обвинения в ереси. Мы вердикт соседей, разумеется, не оспариваем и все же относимся к хранению сочинений Нойля куда снисходительней, нежели к изучению иных истинно еретических трудов.

— Благодарю за разъяснение, ваше высокопреосвященство, — поклонился я на прощанье. — Буду ждать вашего человека в гостинице…

2

Сразу в «Серебряную форель» я возвращаться не стал, вместо этого отправился туда, куда следовало заглянуть сразу по прибытии в город. Выспросил у местных, как пройти на площадь Черных Роз, а там без всякого труда отыскал лавку мастера Бергера — купца, которого отрекомендовал другом друзей епископ Вим.

Площадь оказалась совсем крохотной и треугольной, на нее выходили фасады четырех домов, а в центре был разбит цветник. Черные там растут розы или обычные, выяснить, по понятным причинам, не удалось, но меня их цвет, если уж на то пошло, нисколько не интересовал.

Я распахнул звякнувшую колокольчиком дверь лавки и обнаружил, что друг друзей епископа Вима торгует всяческими весьма недешевыми безделушками: посудой работы острихских стекольщиков, люстрами с подвесками из хрусталя Медланских гор и зеркалами, коими славились мастера Лорании. Отдельный шкаф был отведен для изделий из алхимического стекла, преимущественно привезенными с островов Изумрудного архипелага. Несколько грамотно расставленных светильников заливали помещение брызгами радостного сияния, отражения искрились и посверкивали, создавая настроение внезапного праздника. Следовавшая за мной по пятам хмарь осталась на улице, не в силах проникнуть в это царство света.

Условная фраза заставила невысокого полноватого купца оставить лавку на попечение приказчика и провести меня в контору на втором этаже.

— Весточка о вашем скором приезде, магистр, приходила еще в прошлом году, — сказал он, вытащив из буфета бутылку южного вина. — Могу поинтересоваться, что задержало вас в пути?

— Провалялся месяц в горячке и не успел добраться до перевалов, прежде чем их закрыли снегопады, — ответил я, не вдаваясь в подробности. — И, мастер Бергер, к чему эти формальности? Зовите меня Филиппом.

— Карл, — в свою очередь представился торговец и наполнил рубиновой жидкостью сверкающий хрусталем бокал. — Могу я уведомить его преосвященство о вашем прибытии?

— Очень меня этим обяжете, — улыбнулся я, принял кубок, сделал небольшой глоток и одобрительно кивнул, собираясь с мыслями. Затем осторожно спросил: — Не знаете, Карл, мои… предшественники добились успеха в своих изысканиях?

Торговец приложился к бокалу.

— Близки к нему, но возникли некие осложнения, в суть которых они не вдавались.

— Где мне их искать?

— В Рёгенмаре.

Я удивился.

— Почему там?

Бергер лишь красноречиво развел руками, и я нахмурился, не понимая, что именно понадобилось книжникам братства святого Луки в этом университетском городке. Как бы то ни было, расспрашивать торговца не имело никакого смысла; я лишь вздохнул и выложил на стол медный фердинг.

— Не просветите меня на этот счет?

Купец взглянул на нелепую квадратную монету и усмехнулся.

— О, Филипп! Вы лицезрите плод финансового гения его королевского высочества.

— В самом деле?

Бергер лишь посмеялся.

— А что еще остается, если серебряные рудники давно оскудели, а доходы казны не столь велики, как хотелось бы? Когда великий герцог взял в жены майнрихтскую принцессу, траты взлетели до небес. Новый дворец, приемы, подарки многочисленным фаворитам. А ведь надо еще и армию содержать! Вот и начали медяки штамповать. Поначалу все шло очень даже неплохо, да только слишком много их в оборот поступает. По нынешним временам, за десять новых марок четыре старых дают, а пошлины, налоги и сборы принимают только серебром.

— Так и до бунта недалеко.

— Кровью зальют, — уверил меня торговец. — Гвардейцев и наемников новшества не коснулись, да и стражникам иногда серебро подкидывают. А простой люд волком воет — что есть, то есть. На прошлой седмице школяры шествие устраивали, так их разогнали, не посмотрели на угрозы всем университетом в другой город перебраться.

Я забрал квадратный фердинг и спросил:

— Монетой иностранной чеканки и в самом деле расплачиваться нельзя?

— Почему нельзя? Каждый с радостью примет. Но официально обращение запрещено, тут вы правы. — Торговец внимательно посмотрел на меня и предложил: — Могу помочь с обменом. Серебро на серебро. Интересует?

Я кивнул и полез за кошелем.

Лавку я покинул четверть часа спустя без единого талера и крейцера, зато с изрядным количеством серебряных марок, фердингов и крохотулек-сенти. Как водится, сточенных и обкусанных, но Бергер рассчитался честь по чести, расстались мы, вполне довольные друг другом.

И вновь вслед за мной поплелись серая хмарь и непогода. С неба сыпалась холодная морось, быстро темнело, и все же я сделал небольшой крюк и отправился в гостиницу через Университетский квартал. Тот словно вымер, прохожие встречались редко-редко, да и то в основном это были промокшие и злые на весь белый свет стражники. Школяры если и попадались, то не привычными шумными компаниями, а по двое или трое; лишь у одной из пивных толпилась ватага пьяненьких юнцов. Со стороны за ними наблюдала пара крепышей с медными бляхами педелей, и предосторожность эта показалась мне отнюдь не излишней. Среди школяров всегда с избытком хватало вольнодумцев и бузотеров.

Оставалось уповать лишь на то, что в Рёгенмаре ситуация накалена не так сильно, как в столице, иначе магистры Вселенской комиссии неминуемо окажутся между молотом и наковальней.

Задумчивость едва не сыграла дурную шутку, когда на следующем перекрестке из-за угла вдруг выскочила парочка несшихся во всю прыть юнцов. В последний момент я успел прижаться к стене, и школяры промчались мимо, едва не сбив меня с ног. Пару мгновений спустя следом вывернул стражник. Лицо его раскраснелось, а дыхание вырывалось изо рта с хрипом и сипом, но глаза громилы пылали злым азартом, и от преследования он отказываться не собирался.

Я поставил слуге закона подножку, повернул на соседнюю улочку и поспешил прочь. Цеховая солидарность, чтоб ее. Это все цеховая солидарность…

3

В «Серебряную форель» я вернулся промокшим, озябшим и голодным словно волк. Сразу отыскал хозяина и вручил ему четыре фердинга за комнату, пропитание и глёг. Содержатель гостиницы принял медяки с нескрываемой печалью, но настаивать на оплате серебром не стал и предупредил, что ужин будет немного позже, а подогретое вино принесут прямо сейчас.

Выглядел он каким-то осоловелым, и я счел нужным предупредить:

— И не жалей специй, любезный!

Хозяин кивнул и крикнул:

— Хельга! — но тут же осекся и махнул рукой. — Сейчас принесу, сеньор.

Я повесил плащ и шляпу у растопленного камина, немного постоял у огня и сам, затем огляделся и остановил свой выбор на свободном столе у лестницы, откуда просматривалась входная дверь.

Людей в общем зале сегодня было не слишком много, а пиво и легкие закуски вместо Хельги разносила какая-то рыжая деваха, куда более стройная, но при этом обладавшая бюстом ничуть не меньших размеров. Огненные волосы были заплетены в толстую косу, бледную кожу усеивали многочисленные веснушки.

— Что будете? — поинтересовалась она с ужасным акцентом и будто нарочно склонилась над столом, позволяя заглянуть в глубокий вырез декольте. Тугая шнуровка платья грозила лопнуть в любой момент.

— Благодарю, дорогуша, — покачал я головой, поскольку не собирался перебивать аппетит пивом, сушеной рыбой и солеными крендельками.

Деваха чарующе улыбнулась и отошла, не забыв вызывающе вильнуть напоследок бедрами. Я глянул ей вслед и усмехнулся; невесть с чего возникла уверенность, что этой ночью найдется кому согреть мою постель. Пахло от рыжей бестии необычайно приятно.

Подошел хозяин, молча выставил на стол пустую кружку и глиняный кувшин и так же молча поспешил по делам. Он показался слишком уж скованным даже для обычно немногословных северян, а вот глёг приготовил сегодня просто на загляденье, не чета вчерашнему.

Я наполнил кружку, насладился ароматом, отпил горячего вина. Холод сразу отступил, а через два или три глотка вслед за ним убралась и усталость. На какое-то время я позабыл обо всех проблемах и заботах, выкинул из головы даже сомнения, стоит ли идти на поводу у архиепископа, и просто наслаждался напитком.

Понемногу начали подходить постояльцы, с кухни потянуло запахом жаркого, а затем явился молодой дворянин при кинжале и шпаге, черноусый и кареглазый. Вздернутая верхняя губа придавала ему сходство с карасем, но уверенная походка и полные сдержанной силы жесты подсказали, что рыба пожаловала куда как более хищная и опасная. Я сразу узнал одного из посетителей его высокопреосвященства, вместе с которым дожидался аудиенции в приемной.

Дворянин стряхнул со шляпы капли дождя, огляделся и направился прямиком к моему столу.

— Вечер добрый, магистр! — сказал он на чистейшем североимперском.

— Присаживайтесь, — пригласил я гостя за стол и гаркнул: — Хозяин! Еще одну кружку!

— Не стоит… — попытался отказаться посыльный архиепископа.

— Бросьте, сеньор! На улице собачья погода.

Дворянин на миг задумался, потом кивнул. Погода на улице и в самом деле была собачьей.

Так и не потрудившись представиться, посланник архиепископа снял плащ, и я обратил внимание на блеснувший золотом и янтарем святой символ, приколотый на ворот камзола. Едва ли это был знак отличия, скорее уж дорогая безделушка, оберег или фамильная реликвия.

Вновь подошла рыжая деваха и вновь как бы невзначай коснулась меня бедром, выставляя на стол кружку. Дворянин в сторону разносчицы даже не взглянул, чем изрядно меня озадачил. На монаха он нисколько не походил, скорее уж наряжался, как избалованный мот. Камзол из зеленого бархата с серебряным шитьем и тончайшей выделки сорочка с кружевными манжетами смотрелись предосудительно дорогими, как и пара перстней с красным и синим самоцветами. Из общего ряда выбивались лишь кинжал и шпага. Выглядели они отнюдь не статусными предметами, а рабочими инструментами.

— Ваши бумаги, — передвинул посланник архиепископа через стол опечатанный пакет. — И кое-что мне поручено передать на словах.

Он налил себе глёга и сделал глоток, давая время разломать сургучную печать и ознакомиться с документами. Сверху, к моей немалой радости, лежало рекомендательное письмо маркизу Альминцу, насчет остального его высокопреосвященство также не обманул. Поручение на проведение дознания от местного магистра-управляющего было выправлено по всем правилам, а помимо него в пакете обнаружились подорожная и охранная грамота. Да еще армейский пропуск, необходимый для передвижения по приграничным территориям. Это обстоятельство меня изрядно озадачило.

— Луксала — это что и это где? — поинтересовался я, приложившись к кружке с теплым вином.

— Деревенька на севере в двух-трех днях пути от столицы, — ответил явно ожидавший подобного вопроса дворянин. — Население — под три сотни человек, кругом глухие леса и топи. — Он снова отпил глёга и как бы между делом добавил: — До чащоб и болот язычников оттуда рукой подать. Бывает, и наведываются…

Поручение архиепископа враз перестало казаться обременительной рутиной и заиграло новыми красками. Доминировал в них кровавый багрянец.

— Язычники, сеньор? — переспросил я. — Я не ослышался? Вы сказали — язычники?

— После особо злых зим дикарям остается либо кушать друг друга, либо прорываться на наши земли, разорять хутора и небольшие поселки, — подтвердил дворянин. — Иначе бы эта каша и не заварилась…

Я тяжко вздохнул и откинулся спиной на стену.

— Какая каша? Рассказывайте, не томите душу!

Дворянин кивнул и, будто желая оправдать самые худшие мои опасения, объявил:

— Зима в этом году выдалась особенно суровой…

Увы и ах, но мнение папеньки об улыбчивых иерархах церкви оправдалось целиком и полностью. Задание, подсунутое архиепископом Фредриком, оказалось с гнильцой. Нет, его высокопреосвященство ни в чем меня не обманул, но, обладай я всей полнотой информации, десять раз подумал бы, стоит ли участие в этом деле рекомендательного письма маркизу. В конце концов, еретическое сочинение Нойля сохранилось не в единственном экземпляре. Да и, право слово, не сошелся на нем клином белый свет!

Но не важно. Уже не важно. Главное, что зима в этом году выдалась суровой и снежной, а часть гарнизонов с северной границы перекинули в другие места. На запад, где добрую сотню лет тлел затяжной конфликт с Грахценом и Фирланом, и на восток — поближе к портовому городу Силлесге, дабы укрепить оборону прибрежной провинции и попутно в зародыше пресечь даже помыслы о провозглашении независимости.

Результат вышел вполне закономерным: сорвавшиеся в набег племена лесных алтов разорили два крупных поселения, пяток деревень поменьше и с дюжину хуторов. Но самое знаменательное событие случилось в деревеньке Луксала. Ту осадил крупный отряд язычников, и жители уже готовились к неминуемой смерти, когда бродячий торговец начал воскрешать погибших и отправлять их в бой. Перепуганные дикари в панике отступили, а обессилевшего некроманта благодарные жители связали и сдали с рук на руки подоспевшим к шапочному разбору солдатам ближайшего гарнизона.

И слово «благодарные» я использовал без всякого сарказма. Кметы и в самом деле проявили невиданное великодушие: обычно ведьм и чернокнижников без всякой жалости протыкали осиновыми кольями, рубили на куски и сжигали.

И, будто мало того, слух об этом неординарном событии добрался до столицы, по пути успев обрасти множеством чудесных подробностей и деталей. Недалекие простецы на полном серьезе именовали схваченного некроманта героем и защитником отечества, а потому судебный процесс обещал выдаться не из простых. Я заранее сочувствовал местному магистру-управляющему и подозревал, что тот намеренно саботировал разбирательство и не отправлял своих людей на север, выжидая, пока утихнут пересуды. Похвальное благоразумие, да только архиепископ переиграл его, заручившись моим согласием помочь. А заодно вывел из-под удара собственных каноников, попросив о помощи братьев ордена Герхарда-чудотворца.

— Одного понять не могу, сеньор, — горько усмехнулся я. — Каким образом его высокопреосвященство сумел вовлечь в это дело орден? По вашим словам, чернь уже записала злополучного некроманта в герои, а герхардианцы всегда дорожили добрым отношением простецов. Если слова чернокнижника о причастности к ученому сословию не подтвердятся, именно ордену придется разбираться с ним, раз уж братья согласились составить мне компанию. И тогда обыватели смешают их с грязью.

Мой пожелавший остаться безымянным собеседник как-то странно глянул в ответ, отпил глёга и сказал:

— С недавних пор преследование ведьм и чернокнижников в герцогстве — исключительная прерогатива братьев-герхардианцев.

— О-о-о! — протянул я с нескрываемым удивлением. — Не знал!

— А что вы вообще знаете об истории этих земель? — не слишком-то вежливо поинтересовался дворянин.

— Немногое, — признал я и перечислил основные вехи местной государственности: — Изначально — северный форпост Полуденной империи, потом — западная провинция Фирлана, ныне — великое герцогство Сваами.

— Все так, — подтвердил посыльный архиепископа. — У самых влиятельных аристократических родов — имперские корни, капитал находится в руках фирланских купцов, а местные уроженцы никогда не имели ни денег, ни власти. Белоглазые, что с них взять…

Я не понял, к чему этот экскурс в историю, но все же кивнул. Посланник архиепископа удивлял меня все больше и больше. Он был далеко не так прост, как хотел казаться. Мало какой бретер, пусть даже и благородных кровей, способен к месту употребить слова «прерогатива» и «капитал». Да и на грудастую деваху он даже не посмотрел, хотя любой нормальный рубака раздел бы красотку взглядом, и хорошо, если только взглядом.

— Несколько лет назад его королевское высочество взял в жены принцессу из Майнрихта, а вместе с ней в Ольс прибыла многочисленная свита и несколько кузенов. Те, в свою очередь, выписали собственных приближенных. Равновесие нарушилось.

— Насколько мне доводилось слышать, позиции ордена Герхарда-чудотворца особенно сильны как раз в Майнрихте, — припомнил я, уловив ход мысли собеседника.

— Именно так. А теперь они чувствуют себя как дома и у нас, — подтвердил мою догадку дворянин и огладил черные усы. — Не всем это нравится. Далеко не всем…

Повисла многозначительная пауза. Посыльный архиепископа не дождался от меня никакой реакции и выложил на стол пухлый кошель.

— Для всех будет лучше, — вкрадчиво улыбнулся он, — если чернокнижник не сумеет доказать свою причастность к ученому сословию. Пусть даже и по чисто формальным причинам.

Кошель оказался на удивление увесистым, к тому же через тонкую холстину не выпирали грани и углы квадратных фердингов. Внутри было звонкое серебро, а никак не презренная медь. Архиепископ не поскупился и выделил мне куда больше средств, нежели могло потребоваться на поездку в Луксалу и обратный путь. Стоило бы порадоваться тому обстоятельству, что мое содействие оценено столь высоко, но радоваться тут было совершенно нечему: разница между выражением признательности и подкупом столь тонка, что иной раз ее и нет вовсе. Примерно как нет разницы между покровителем и хозяином.

Как бы то ни было, отказываться от денег я не стал. Убрал кошель и предупредил:

— Если кто-то из обвиненных в чернокнижии объявляет о прохождении университетского обучения, мой долг и долг моих коллег — подтвердить это заявление или опровергнуть его. Вселенская комиссия вне политики, сеньор. — Я обернулся и посмотрел на разносчицу, которая уже какое-то время маячила за моим плечом. — Чего тебе, дорогуша?

— Ваша похлебка и жаркое, — ответила рыжая деваха, устраивая поднос на краю стола.

Выставляя тарелку, она склонилась ко мне куда сильнее, чем требовалось, и у порученца архиепископа вырвался сухой смешок. Но отпускать замечаний о распущенности прислуги он не стал, вместо этого с нескрываемым сарказмом заметил:

— Отрадно видеть, что хоть кто-то в наше время столь серьезно относится к своему долгу, магистр. Ожидайте карету в пять утра.

В несколько длинных глотков дворянин допил остававшийся в кружке глёг, и тогда я с улыбкой произнес:

— И все же в этом деле у меня есть определенный интерес. Если чернокнижник окажется самозванцем, не придется возвращаться вместе с ним в столицу. Я со спокойной совестью смогу отправиться прямиком в Рёгенмар.

Мы обменялись с посыльным епископа понимающими взглядами, а настырная рыжая девица не утерпела и спросила:

— Желаете чего-нибудь еще?

— Нет. Иди, — отпустил я ее, а сам взял ложку и принюхался к похлебке. Пахло варево просто неописуемо.

Дворянин поднялся из-за стола, надел плащ и пристально глянул вслед рыжей девахе.

— Плоская как доска, а все туда же…

Я замер с поднесенной ко рту ложкой.

— Что, простите?

— Неужели не заметили? Эта белобрысая пигалица положила на вас глаз! Смех да и только!

Бросив ложку, я обернулся, но разносчица уже скрылась на кухне. Белобрысая пигалица? Плоская как доска? Святые небеса! А не лавандой ли от нее пахло?

Марта! Лесная ведьма выследила меня и опять забралась в голову!

— Мое почтение, — откланялся порученец архиепископа.

Я бездумно кивнул в ответ, негнущимися пальцами вытянул из-за пояса магический жезл, закрыл глаза и успокоил дыхание. Возможности ментального доминирования небезграничны. Медитация справится с наваждением, а истинное зрение проникнет через завесу морока. Наверное.

Вдох. Вдох. Еще один. Обеденная зала исказилась, постояльцы растворились, от них остались только зависшие в серой пелене эфирные тела. Я несколько раз моргнул, пытаясь совместить реальность с незримой стихией, но погрузился в транс слишком сильно, и сосредоточиться на окружающей действительности получилось далеко не сразу.

После я рывком поднялся из-за стола и двинулся на кухню. Пол мягко покачивался, а удары сердца заставляли окружающий мир двоиться и распадаться на фрагменты, но в итоге воля возобладала над колдовским талантом, две картинки в моей голове окончательно слились в единое целое. На ходу я кистевыми движениями вращал опущенный к полу жезл, разогревая эфир и сплетая невидимые нити обездвиживающего заклинания, но Марты на кухне не оказалось.

Не обращая внимания на удивленные взгляды прислуги, я пересек помещение и распахнул дверь черного хода, а только вышел на задний двор, и вслед за мной выбежал растрепанный хозяин.

— Сеньор! Ва-а-ам сюда нельзя!

— Где она? — рявкнул я. — Где разносчица?

— Хельга?

— Нет, новенькая!

— Хельга за-а-аболела…

Хозяина словно опоили сонной настойкой, до того он был вялым и безвольным, да к тому же ничего толком не соображал. Я оттолкнул его к стене, отвесил легкую пощечину и несколько раз щелкнул перед носом пальцами, развеивая опутавшее сознание бедолаги наваждение.

— На меня смотри! На меня!

Содержатель гостиницы судорожно сглотнул и промямлил:

— Не понимаю, сеньор…

— Когда нанял новую разносчицу, сегодня?

— Должно быть, та-а-ак… — неуверенно ответил хозяин, страдальчески сморщился и зажал ладонями виски. — Не слишком хорошо помню…. Хельга за-а-аболела и не вышла на работу, а тут появилась эта девчонка. Согласилась ра-а-аботать за еду и жилье. Почему не взять?

— Ты дал ей комнату? Веди!

Жилье разносчицы оказалось клетушкой под лестницей без единого окна. Сразу от порога я запустил внутрь огонек, и тот взмыл под самый потолок, залив помещение призрачным голубоватым сиянием. Пусто!

На всякий случай я заглянул под узенькую койку, но Марты не обнаружилось и там. Распахнутый сундук стоял пустым, а другой мебели в клетушке не было. И никаких личных вещей. Ни-чего.

Ангелы небесные! Неужто спугнул? Но как?!

— Возьмешь еду с моего стола и выкинешь на помойку, — приказал я хозяину. — Понял?

Тот разинул рот от внезапной догадки. Насланное ведьмой наваждение понемногу рассеивалось, и мало-помалу к хозяину возвращалась ясность мысли.

— Да как же та-а-ак? — запричитал содержатель гостиницы, нервно косясь на призрачный огонек. — Я стра-а-ажу кликну!

— Тебя обворовали или поножовщина случилась? А начнешь болтать об отраве, утром недосчитаешься половины постояльцев. Выбрось харчи и молчи. Усек?

Мои аргументы подействовали наилучшим образом; хозяин моментально успокоился и пообещал:

— Сделаю. Все по ва-а-ашему сделаю, сеньор! Не сомневайтесь.

— Ужин мне сюда принеси. Только набери из общих котлов, — распорядился я и вытолкнул содержателя гостиницы за дверь.

Пусть и не было полной уверенности, что Марта подсыпала какие-либо зелья в предназначенную мне еду, но рисковать не хотелось. Зачем-то же она выследила меня, для чего-то ведь забралась в голову! Это все неспроста…

Святые небеса! И как только догадался учить девчонку грамоте по сочинению о ментальном доминировании!

Я выругался, присел на жесткую кровать и начал бездумно пропускать через пальцы янтарные зерна четок. В воздухе витал тонкий аромат лаванды, над головой поскрипывали рассохшиеся ступени лестницы.

Марта не пришла.

Глава 3

1

На следующее утро хозяин и думать забыл о своем недавнем желании вызвать стражу. Судя по перегару, опухшей физиономии и неловким движениям, вчера он крепко надрался, даром что о моем поручении разбудить на рассвете не позабыл и явился с первыми петухами.

Я спал далеко не лучшим образом, для верности подперев дверь стулом и с заряженным пистолем под рукой, но Марта не попыталась добраться до меня ночью. Просто исчезла. Только надолго ли?

Наскоро умывшись, я оделся, не позабыв на этот раз и о стеганой куртке, подпоясался оружейным ремнем и спустился в общий зал. Кинул на лавку саквояж и мешок с вещами, без особого аппетита позавтракал, а остатки колбасы, сыра и хлеба завернул в чистый лоскут, намереваясь перекусить в пути.

Тогда-то и явился порученец архиепископа. Сегодня он был одет по-дорожному: на смену бархату пришла грубая шерсть и сукно, перстни и украшения пропали без следа, длинные темные волосы стянуло в косицу кожаное кольцо.

— Макс вон Сюйд, — представился дворянин.

Я оглядел его с головы до ног и спросил:

— Чем обязан, Макс?

Ответом стала широкая улыбка.

— Отправляюсь с вами, Филипп!

Мне и в голову не пришло улыбнуться в ответ. Всякое неожиданное изменение планов для людей моей профессии ровно кость в горле. Риск схлопотать нож в бок или стрелу в спину в подобных ситуациях возрастает многократно.

Я поднялся из-за стола, перекинул через плечо свернутый плащ, взял сумку и дорожный мешок, потом резко бросил:

— Зачем?

На рыбьем лице Макса не дрогнул ни мускул.

— Дело приняло интересный оборот, — спокойно ответил он. — Идемте! Расскажу по дороге.

Переданный архиепископом кошель в пересчете на имперские деньги содержал двадцать пять талеров — сумму весьма и весьма немалую, но все же недостаточную для участия в делах со столь непредсказуемыми поворотами. Не прилагайся к нему довеском рекомендательное письмо, я бы вернул деньги и отправился своей дорогой, а так лишь вздохнул.

— Рассказывайте, Макс!

Тот пожал плечами.

— Прежде герхардианцы не проявляли к этому делу никакого интереса, а теперь вдруг орден отправляет с вами на север пятерку братьев во главе с ловчим. Нас это заинтересовало. Только и всего.

Я остановился у входной двери.

— Что именно вас заинтересовало?

Во взгляде Макса впервые проскользнуло раздражение.

— Ловчий! — со значением произнес он. — Ловчие выявляют и выслеживают чернокнижников, а наш некромант уже пойман. Так что он собирается вынюхивать на севере?

И в самом деле, что?

Я вышел на крыльцо, встал там и предположил:

— Думаете, некромант входит в некую… ложу?

Порученец архиепископа покачал головой.

— Не знаю теперь даже, что и думать, Филипп. Сомневаюсь уже, стоит ли отдавать расследование в руки герхардианцев.

— Девиз Вселенской комиссии: «Беспристрастность и объективность», — напомнил я.

Макс рассмеялся и указал на стоявшую посреди дороги карету, на козлах которой клевал носом сонный кучер.

— Прошу!

Я озадаченно огляделся. Представителей ордена Герхарда-чудотворца нигде видно не было; позади кареты недовольно прядали ушами две заводные лошади, и только.

— А братья?

— Ждут нас на выезде из города, — сообщил человек архиепископа, принял у меня дорожный мешок и, заскочив на запятки, убрал пожитки в закрепленный на крыше сундук.

Я распахнул дверцу и замешкался. Одно из сидений занимал дородный круглощекий священник в простой черной сутане.

— Магистр вон Черен. Каноник Йохан, — представил нас друг другу вон Сюйд.

Священник благосклонно кивнул и прикрыл глаза. Я забрался в карету и подвинулся, освобождая место Максу.

— Тронулись! — скомандовал тот кучеру с подножки и уселся рядом со мной.

Внутри было не слишком просторно, шпагу пришлось упереть в пол и зажать ножны коленями. Порученец архиепископа последовал моему примеру, а каноник навалился на подложенный под бок валик и задремал. Карету изрядно потряхивало на неровной брусчатке, но ему это, казалось, нисколько не мешало.

Ехали молча. Макс первым разговор не начинал, а я не сумел разобраться в их иерархии и потому держал язык за зубами. Быть может, некоторых вещей отцу Йохану лучше и не знать.

Карета беспрепятственно миновала ворота и покатила через пригород. Тряска стихла, зато на неровной дороге нас начало изрядно мотать из стороны в сторону. Макс ухватился за прикрученную к стенке ручку, и я последовал его примеру, а вот каноник даже не проснулся.

Кучер придержал лошадей, когда дома остались позади и вдоль дороги потянулись изгороди огородов. Карета остановилась на площадке, где уже стоял экипаж немногим больше нашего. Рядом прохаживались пятеро братьев-герхардианцев в теплых шерстяных сюрко с капюшоном. В дорогу стриженные под горшок молодчики отправились во всеоружии: с поясов свисали ножны с фальшионами, у двоих при себе оказались легкие арбалеты, а еще один щеголял перевязью с парой колесцовых пистолей. Безоружного брата считать безобидным также не приходилось: он заткнул за ремень магический жезл. Ритуалист.

Все одеяния были традиционных для ордена красно-черных тонов, разнилось только их сочетание. У четверых цвета перемежались вертикальными полосами, а вот у последнего полностью черный сюрко имел окантовку цвета темного багрянца. Ловчий.

И действительно — Макс вон Сюйд обратился именно к нему:

— Брат Стеффен, вы готовы?

Ловчий обернулся и взглянул на нас. Точнее, на меня.

Был он не слишком высок и при этом весьма кряжист. Правильные черты лица портили слегка искривленный кончик носа да тонкий шрам, рассекавший нижнюю губу и терявшийся в курчавой русой бородке.

В голове промелькнуло узнавание. Брат Стеффен?! Тот самый ловчий, что участвовал в облаве на чернокнижника вместе с лиловыми жандармами? Человек барона аус Баргена! Я узнал его, он никак не мог не узнать меня.

Ангелы небесные! Вот так встреча! Еще не хватало вновь с делами Кабинета бдительности пересечься. Так и на небеса раньше срока отправиться недолго!

— Магистр вон Черен, разрешите вас на пару слов, — позвал ловчий, отходя от остальных братьев.

— Все в порядке? — забеспокоился Макс.

— Просто хочу обсудить условия сотрудничества, — с невозмутимым видом заявил брат Стеффен. Афишировать наше знакомство он не посчитал нужным.

— Драная селедка, — послышалось мне, но вовсе не уверен, что порученец архиепископа произнес это ругательство вслух. Скорее уж у нас совпали мысли.

Мы с ловчим отошли в сторону, и брат Стеффен тягостно вздохнул.

— Магистр… — начал он, явно нисколько не обрадованный нашей встречей, — не люблю недосказанности. Вы меня, вне всякого сомнения, узнали, так вот — я не работаю на имперский Кабинет бдительности и верен лишь своей клятве ордену. Барон аус Барген попросил нас оказать содействие в поимке чернокнижника, но вы добрались до него раньше. На этом все. Не стоит делать из этого какие-либо далеко идущие выводы.

— Не буду, брат Стеффен, — пообещал я с каменным лицом.

Случайность! Наша сегодняшняя встреча — всего лишь случайность. Просто одна из тех шуток Провидения, что происходят по нескольку раз на дню и лишены какого-либо скрытого смысла. Ну, если принять заявление собеседника на веру.

Хм… А почему бы и не принять?

— Благодарю, магистр, — улыбнулся ловчий. — Поговорим позже, пора отправляться в путь.

Мы разошлись каждый к своей карете, и Макс с тревогой спросил:

— Чего он хотел?

— Просил о беспристрастности суждений, — ответил я чистую правду и забрался на сиденье.

Тучный каноник сонно взглянул на меня и вновь погрузился в полудрему.

2

Ехали весь день. Останавливались на почтовых станциях сменить лошадей, выбирались размять ноги, выпить чего-нибудь горячего да справить нужду и вновь отправлялись в путь. Даже обедать пришлось в карете снедью, купленной в одной из деревень, что повергло каноника Йохана в безмерную печаль.

Макс какое-то время искоса поглядывал на меня, затем не выдержал и многозначительно заметил:

— Вас чем-то встревожил разговором с ловчим, Филипп?

— Скорее, удивил, — покачал я головой. — В империи черно-красные держатся несколько… скромнее.

— Драные селедки! — выругался вон Сюйд, взглянул на открывшего глаза каноника и виновато потупился. — Приношу извинения за несдержанность, ваше преподобие. — А когда священник вновь смежил веки, порученец архиепископа понизил голос и сказал: — В Майнрихте орден — вторая сила после короля. И у нас все к тому идет.

— В Майнрихте орденское войско сдерживает на южных границах мессиан. С чего бы им наращивать силы здесь?

Макс вяло всплеснул руками.

— Найдут врага.

— Думаете?

— Да взять хотя бы племена язычников! Северная провинция не приносит большого дохода, гарнизоны отсюда перебрасывают к медным шахтам на границе с Грахценом и на западное побережье к Силлесге.

Я кивнул. Силлесге вовсе неспроста полагался жемчужиной в короне Ольгридов, это был главный порт Северного моря. Утрата его больно ударила бы и по престижу его королевского высочества, и по доходам казны.

— Герцог опасается бунта?

— Бунта? — усмехнулся Макс и покачал головой. — Не думаю. Скорее уж вторжения ордена Святой звезды. Как говорят, в ваших Северных марках началась закладка боевых кораблей.

Я лишь покачал головой. Изначально орден занимался искоренением языческих верований, бытовавших среди населения нынешних Северных марок империи, но то изначально. Отмеченные образом святой звезды братья давно превратились в крупнейших землевладельцев тех мест, а их боевая мощь позволяла диктовать свою волю даже маркграфам.

Но ввязаться в подобную авантюру? Я в этом сомневался. Впрочем, без разницы. До Рёгенмара война в любом случае не дойдет.

На ночевку остановились в Ролле — последнем городке по дороге на север. К нему мы подъехали уже в густых сумерках, но ворота, несмотря на поздний час, еще стояли распахнутыми. Впрочем, ради нас их открыли бы в любом случае, никуда не делись. Каноник и пятерка братьев ордена Герхарда-чудотворца не та компания, которой предложат ночевать под городскими стенами.

Стены Ролле, к слову, были не слишком высокими, разве что через равные промежутки стояли вышки с дозорными и стрелками. В основании укреплений лежала каменная кладка, но основную часть ограды возвели из дерева.

— До границ герцогства далеко, вторжения никто не ждет, — пояснил Макс. — А отразить случайный набег язычников хватит и этого. Полноценную осаду они в любом случае устроить не смогут, пойдут по деревням.

— И часто такое случается?

— Не слишком, — ушел от прямого ответа порученец архиепископа.

Я лишь усмехнулся. Все поселения, через которые мы проезжали после полудня, были обнесены частоколами, а вот в окрестностях столицы подобных укреплений на глаза не попадалось.

Городок был невелик, постоялый двор оказался ему под стать. Та еще дыра, ладно хоть суетливый хозяин сумел отыскать для нас три свободных комнаты и не пришлось спать вповалку в общем зале. Две комнаты заняли братья-герхардианцы, третья досталась нам.

Я не стал даже заходить в нее, кинул вещи под стол и потребовал глёга. Увы и ах, в этом захолустье было проще достать луну с неба, чем раздобыть нормальное вино; на выбор мне предложили пиво, сидр и шнапс.

— Пиво — вот истинное свидетельство любви Вседержителя к роду людскому! — громогласно провозгласил каноник Йохан, велев тащить два кувшина пенного напитка, а лучше — сразу бочонок.

Братья-герхардианцы посмотрели на священника… недобро. Столь вольная трактовка божественного замысла понимания и поддержки у них не нашла. Стеффен попросил для себя и остальных братьев крепкой настойки, я остановил выбор на сидре, а Макс и вовсе ни пить, ни даже ужинать не стал и убежал по делам.

Пока я без особого аппетита хлебал жидковатую солянку, каноник стремительно расправился со своей порцией и смолотил добавку, а попутно влил в себя просто невозможное количество пива. Надолго задерживаться за столом он не стал и вскоре отправился на боковую. Немного погодя ушла и четверка братьев, тогда Стеффен пересел за мой стол.

— Настойки? — предложил он.

— Не стоит, — отказался я, покачав головой.

Ловчий опрокинул в себя маленькую серебряную рюмку, шумно выдохнул и с отвращением произнес:

— С такой кормежкой и расстройство желудка заработать недолго. — Он недолго посидел молча, затем неожиданно спросил: — Вы хорошо знаете вон Сюйда?

— Макса? — удивился я. — Вообще его не знаю. Он сопровождает каноника, не меня. Я в Ольсе не знаю никого. Был там проездом по пути к месту службы, попросили оказать услугу.

— К месту службы? — удивился Стеффен. — Постойте, если не изменяет память, вы собирались преподавать в университете Святого Иоганна! Вильгельм говорил об этом!

Я мысленно помянул недобрым словом болтливого следователя Кабинета бдительности и криво усмехнулся.

— Такова жизнь работника Вселенской комиссии. Сегодня обустраиваешься в одном месте, а завтра тебя отправляют за сотню миль оттуда.

— И куда, позвольте полюбопытствовать, вас отрядили теперь?

— В Рёгенмар, — ответил я, не видя смысла скрывать конечный пункт своего назначения.

На лбу ловчего залегла глубокая морщина.

— Эк вас забросило!

— Мы люди подневольные, — развел я руками. — Кто-то колесит по империи, кому-то выпадает покинуть ее пределы. Руководству видней.

Стеффен наполнил рюмку и покачал головой.

— Я не об этом, магистр. С нынешним поручением вам придется сделать изрядный крюк. Рёгенмар на западе, а наш путь лежит на север герцогства.

— Зрите в корень, брат, — вздохнул я с нескрываемым сожалением и отпил сидра.

Меньше всего мне хотелось ехать для освидетельствования уже схваченного некроманта в дикую глушь приграничья.

Ловчий посмотрел на рюмку, осторожно пригубил настойку и поморщился.

— Давно покинули империю?

— На днях, — сообщил я. — Перебрался через горы сразу, как только открылся перевал.

— В самом деле? — оживился брат Стеффен. — Прошу, поделитесь последними новостями. У нас ходят упорные слухи, что император намерен примириться с Сияющими Чертогами! И не просто примириться, но и признать догмат о верховенстве понтифика! Я отказываюсь этому верить! Решительно отказываюсь!

Лицо ловчего раскраснелось, и не от выпитого, а от праведного гнева.

Я потрясенно захлопал глазами, затем коротко выдал:

— Бред! — помолчал немного и смягчил резкость своего высказывания. — Я, конечно, провел зиму в Рауфмельхайтене, но это не такая уж дыра, чтобы туда не дошли известия о чем-то подобном. Уверяю вас, светлейший государь на такое не пойдет никогда и ни при каких обстоятельствах. К тому нет никаких предпосылок!

Стеффен с облегчением, как мне показалось, выпил и сказал:

— Отрадно слышать, магистр! Отрадно слышать, что светлейший государь остается защитником истинной веры и не обратил свой взор на восток. Но насчет отсутствия предпосылок вы все же заблуждаетесь. Они есть, и серьезные.

— В самом деле?

Ловчий кивнул.

— С прошлой осени герцог Лоранийский нанимает на службу роты вольных ландскнехтов. Как только просохнут дороги, он двинет войско на Острих. И будет в своем праве: некогда те земли принадлежали его семье. Император ничего не сможет с этим поделать.

Я пожал плечами.

— Не стоит забывать, что Острих входит в Союз вольных портов. Они не останутся в стороне и выставят достаточно наемников, чтобы блицкриг превратился в затяжную кампанию.

— О том и речь! — поддержал меня Стеффен. — Лорания втянется в войну, а еретический гнойник Лавары толком так и не выжжен. Западная Чезия не сможет рассчитывать на помощь, если догматики решатся вернуть утраченные владения.

— Среди догматиков нет приписываемого им единства. Междоусобицы случаются там не реже, чем в империи.

— О да! На востоке короли и цари точно так же точат друг на друга зуб, но понтифик обладает достаточной властью, чтобы натравить эту бешеную свору на общего врага. Тем более — на врага, ослабленного внутренними проблемами. У императора есть резоны договариваться с Сияющими Чертогами, но я уповаю на то, что он окажется силен в вере и не поддастся на это искушение!

— Нисколько в этом не сомневаюсь, брат Стеффен, — сказал я, желая поскорее закончить не слишком приятный разговор. — Светлейший государь — пример для всех ортодоксов!

Вести крамольные беседы с человеком, который, возможно — пусть всего лишь возможно! — имеет отношение к Кабинету бдительности, все равно что совать голову в пасть дикого льва, уповая на его сытость. Чистое самоубийство.

Ловчий кивнул и поднялся из-за стола, не забыв прихватить с собой серебряную рюмку. Полупустой графин с настойкой он оставил на столе.

— Пора ложиться спать, — сказал брат Стеффен. — Завтра выезжаем на рассвете.

— Увы, мне придется дождаться вон Сюйда. В комнате две кровати, а мы не решили, кому из нас спать на полу.

— Воспользуйтесь его отсутствием, — посоветовал герхардианец, огладил русую бородку и зашагал к лестнице. — Добрых снов, магистр!

— Добрых! — эхом отозвался я и приложился к кружке с сидром.

В голове крутилось какое-то смутное воспоминание, но, сколько ни силился, ухватить его не смог. Тогда плюнул на все и вышел на улицу, пересек двор, встал у ворот. Тут же почудился чужой взгляд, но оглянулся — никого.

Да и не важно! В любом случае гулять по вечернему городу я не собирался. На соседнем перекрестке собралась немалых размеров толпа, слышались злые выкрики, кто-то размахивал факелом. Напряжение ощущалось буквально физически. Еще не хватало под горячую руку попасть.

Проходившая мимо гулящая девка с интересом посмотрела на меня и подбоченилась.

— Развлечемся, красавчик?

Плутовка была свежа и миловидна, но я лишь покачал головой. Уединиться с ней в комнате не было никакой возможности, а в городе меня точно попытаются обобрать до нитки. Да еще некстати вспомнилась Марта, и по спине побежал неуютный холодок.

Так что я вернулся на постоялый двор, а там почти сразу появился Макс вон Сюйд.

Общий зал к этому времени уже погрузился в темноту, хозяин оставил гореть лишь светильник у моего стола. Порученец архиепископа подошел, выставил две бутылки из темно-зеленого стекла и сказал:

— Думал, ты давно спишь, Филипп.

— Мы не обговорили, кто займет кровать, — напомнил я.

— Какие пустяки!

— Вовсе нет. Кинем монетку?

Макс пожал плечами.

— Давай. Ставлю на герцога.

Я щелчком пальца закрутил марку, та взлетела в воздух, упала и затанцевала на столе, а потом замерла, открыв нам строгий профиль его королевского высочества.

— Мне везет, — усмехнулся Макс и от щедрот своих вручил одну из бутылок. — Прими в знак утешения.

От порученца архиепископа явственно попахивало вином, но, вопреки опасениям, склонять меня к возлиянию он не стал.

— Пора спать, — сказал вместо этого вон Сюйд.

Я кивнул.

— Пора, — и полюбопытствовал: — Что там за шум на улице?

— Горожане обсуждают новые налоги, — усмехнулся Макс. — Селедки у себя?

Селедками за свое пристрастие к блюдам из этой рыбы обыкновенно именовались уроженцы Майнрихта, и я в очередной раз отметил неприязнь собеседника к братьям ордена Герхарда-чудотворца.

— Не любишь их? — спросил я напрямую.

— Так не за что, — недобро хмыкнул человек архиепископа. — Знаешь, как они добились исключительного права преследовать в герцогстве чернокнижников?

Я поднялся из-за стола и взял бутылку.

— Просвети.

— Проехались по провинции и выловили всех ведьм. Большей частью — безобидных знахарок, о которых церковь знала, но не видела нужды хоть что-то по этому поводу предпринимать. А орден представил герцогу аресты своим невероятным достижением. Теперь во многих деревнях даже зуб заговорить некому. У нас не империя, мало кому из черни удается пройти обучение и получить лицензию.

— Полагаю, черно-красные были в своем праве, — пожал я плечами.

— Были, — согласился Макс, — но руководствовались герхардианцы лишь буквой закона, а никак не его духом. Это неправильно.

Я кивнул и отправился спать.

3

Проснулся я под тихую ругань Макса. Каноник Йохан недобро сопел и чесался молча. За ночь моих соседей по комнате изрядно покусали клопы, а вот меня кровососущие гадины отчего-то обошли стороной.

— Какое-то защитное колдовство? — проворчал вон Сюйд, собираясь.

— Чистая солома в тюфяке, — вздохнул каноник. — Чистая солома, и не более того.

Умывшись, мы наскоро позавтракали и погрузили в кареты припасы и фураж. Север герцогства не изобиловал почтовыми станциями, пришлось взять с собой полдюжины заводных лошадей.

— Дадут небеса, к вечеру прибудем на место, — сказал Макс, забрался на запятки и вытащил из сундука на крыше кареты пару легких арбалетов. Один вручил кучеру, другой оставил себе.

— Есть риск нарваться на язычников? — уточнил я.

— По-всякому может быть, — пожал плечами вон Сюйд. — Но места дальше глухие, а ранняя весна — время голодное. И лихие людишки на дорогах пошаливают, и кметы на лошадок позариться могут. Для голытьбы это целое состояние, по нынешним временам.

Наши спутники тоже вооружились, а брат-стрелок даже загодя привел к бою пистоли и закинул за спину изрядно заинтриговавший меня кожаный чехол, слишком уж короткий даже для кавалерийского мушкета, лишенного штыка.

Кареты вывернули со двора и покатили к воротам, я немного поколебался, а потом вытащил ящичек с пистолями и зарядил их. Отсутствие патента — сущая безделица по сравнению с риском оказаться безоружным при внезапном нападении разбойников, а то и того хуже — дикарей.

Единственное, чего я не стал делать, так это затыкать оружие за пояс. Слишком уж неудобно таскать шпагу, кинжал, жезл и пару пистолей. Эдакую тяжесть на себя только от большой нужды станешь навьючивать. Перевязь, как у брата-стрелка, мне бы сейчас совсем не помешала.

Я поцеловал святой символ четок и прочитал молитву за удачное окончание путешествия. Путникам удача никогда не бывает лишней.

Ехали куда медленнее, нежели передвигались вчера. Дорога оставляла желать лучшего — не успевшая толком просохнуть земля влажно чавкала, хватала и не пускала колеса. Лужа, пригорок, измочаленная телегами глина. Грязь и ухабы. И снова — грязь, грязь, грязь.

Поначалу наш путь пролегал вдоль вспаханных полей, затем со всех сторон обступил черный мрачный лес. Если прежде глаза уже радовала зелень молодой травы, то среди деревьев еще серели остатки рыхлых сугробов. Похолодало.

Изредка встречались обнесенные высокими изгородями поселения, да на холмах высились замки окрестных сеньоров, а один раз даже попался укрепленный постоялый двор, но мы неизменно проезжали мимо. Недолгие привалы делали, лишь когда наставало время менять лошадей, которые с немалым трудом тащили по разбитым колеям кареты. Частенько приходилось выходить и выталкивать застрявшие в грязи экипажи.

Погода между тем заметно улучшилась. Дождь и хмарь остались на юге, а здесь пригревало солнце и щебетали воодушевленные наступлением тепла пичуги. Но мои спутники и не думали расслабляться. Когда повстречалось рухнувшее поперек дороги дерево, мы сначала заняли круговую оборону, и лишь после этого брат Стеффен отправил своих людей проверить лес. К счастью, ствол оказался повален ветром, и никто не караулил нас в засаде.

Иногда дорога ныряла в совсем уж непреодолимые лужи, тогда приходилось съезжать на обочину или пробираться напрямик через луга. Отряду верховых удалось бы избежать множества проблем, нам же без карет было никак не обойтись: чернокнижника в седле не повезешь. Никто такой риск на себя брать не станет. И уж тем более — я.

Трижды нас останавливали для проверки подорожных армейские разъезды. Самая серьезная задержка случилась уже под вечер на заставе у переправы через широкую сонную речку. На флагштоке там лениво колыхалось синее знамя с коронованной черной рысью, а высокого тощего офицера не впечатлили ни одеяния герхардианцев, ни сутана каноника, наши бумаги он изучал с превеликим тщанием, едва не пробуя их на зуб. Но в итоге препятствий чинить не стал и велел открывать ворота.

— На тот берег патрули не отправляют, а ближайшая крепость — в четырех почтовых милях, — предупредил он и посоветовал: — Лучше дождитесь утра.

Мы его добрый совет проигнорировали.

За рекой местность и в самом деле очень сильно изменилась. Окончательно перестали попадаться деревни и хутора, а дорога с каждым перекрестком и с каждой развилкой становилась все уже и запущенней. То и дело приходилось переправляться через небольшие ручьи, местами и вовсе ехали по проложенным напрямик через топи гатям.

Встречные телеги торопились свернуть на обочину, зачастую возницы оставляли пожитки, а сами от греха подальше убегали в лес. Наша кавалькада производила на них неизгладимое впечатление. За все время не спрятался в подлеске лишь трусивший на ослике священник. Какое-то время его длинноухий скакун семенил рядом с нами, затем скрылся на свернувшей в лес тропинке, и мы вновь остались одни.

К последней развилке подъехали уже затемно. Как всякий раз и бывало на перекрестках, кареты остановились, брат Стеффен разложил карту и посовещался с вон Сюйдом о выборе дальнейшего пути. Несмотря на взаимную неприязнь, а, возможно, именно из-за нее, держались они подчеркнуто вежливо.

— Нам налево! — объявил Макс. — Через полчаса будем на месте.

Брат Стеффен кивнул и сложил карту, а потом стянул с себя черный, с красной окантовкой сюрко, свернул его и убрал в сундук. Теперь ничто не выдавало принадлежности ловчего к ордену Герхарда-чудотворца, более того — он сменил на козлах одного из братьев.

Я мысленно поаплодировал его предусмотрительности. Едва ли чернь станет откровенничать с присланным для ведения следствия монахом, а вот кучеру всякий поставит чарку, дабы вызнать последние новости о творящихся в мире событиях.

— Что это? — заинтересовался вдруг Макс повязанными на ветви старого ясеня лентами. Одни выделялись яркими красками, другие выцвели и обтрепались, словно висели здесь уже давно.

Каноник Йохан, ходивший справить в кусты нужду, остановился и задрал голову.

— Суеверия, сын мой, — сказал он. — Игры невежественных кметов.

— Игры?! — взвился брат Стеффен. — Они поклоняются духам леса! Языческая мерзость!

Но священника оказалось так легко не смутить.

— Не поклоняются, а откупаются, — заявил он. — И важно не оттолкнуть от себя людей, а помочь им распрощаться с пережитками прошлого, ибо завещал пророк не рубить с плеча, не действовать огнем и мечом, но смирять гордыню и убеждать людей словом и собственным примером.

Умение срезать оппонента одним из высказываний пророка считалось среди профессоров-теологов едва ли не главнейшим условием для победы в философском диспуте, вот только далеко не всегда верх одерживал тот, кто первым выкладывал на стол этот козырь. Брат Стеффен наверняка мог привести достойный контраргумент и все же делать этого не стал. Он лишь пожал плечами и махнул рукой.

— Выдвигаемся! — и уже вполголоса проворчал: — А потом еще удивляемся, откуда берутся ереси о происхождении пророка из прежних…

К Луксале подъехали уже ночью. Сначала ветер донес запах печного дыма, после нас учуяли псы, залаяли, захрипели на цепях. В темноте заморгали несколько тусклых огоньков, затем потянулись плетеные заборы огородов, а из мрака вынырнул силуэт укрепленного земляной насыпью частокола.

Ворота деревни оказались закрыты, никто и не подумал распахнуть их перед нами, сколько ни драл глотку сидевший на козлах брат Стеффен. Поселение словно вымерло. Его обитатели затаились, как мыши под половицами, силясь понять, что за незваных гостей принесло к ним впотьмах.

— Придется ночевать под открытым небом? — усмехнулся я.

— Странно это, — нахмурился Макс. — В деревне должны были расквартировать роту солдат. Они-то где?

Что-то хрустнуло за высоким плетнем огорода, брат-ритуалист предостерегающе вскинул руку, и сразу раздалось громогласное:

— Замерли все!

Я не замер, я провалился в транс, и мрак ночи тут же сменился теплым свечением незримой стихии. Кусты обернулись чернотой вырезанных из подложки мироздания силуэтов, тут и там среди них загорелись ауры людей. Ангелы небесные! Вот угодили в переплет, так угодили!

От одного из наиболее ярких пятен в небо протянулась призрачная нить, и тут же над головами вспыхнуло ослепительное сияние магического огня. Вспышка выкинула меня из транса, я спешно юркнул в карету и распахнул футляр с пистолями, но пускать их в ход не пришлось. Отсветы колдовского сияния прогнали потемки, смыли серость одежд и вновь раскрасили накидки братьев в черные и красные цвета.

— Отставить! — последовала новая команда, и выбравшиеся из-за плетней на дорогу крепкие бородачи подались назад, опуская фальшионы и копья.

На разбойников они нисколько не походили, слишком уж добротным оказалось снаряжение. Все были в стеганых куртках, длинных кольчугах, кожаных шлемах и проклепанных наручах. Мечники прикрывались баклерами, копейщики прятались за их спинами, готовые пустить в ход оружие по первому слову командира. Да! Именно командира!

Из темноты в круг отбрасываемого заклинанием света вышел немолодой уже сеньор в стальной кирасе со шпагой и кинжалом на поясе. В руке он держал опущенный к земле пистоль, рыжеватые усы грозно топорщились в разные стороны.

— Кто такие? — рыкнул он простуженным голосом.

Макс вон Сюйд переглянулся с каноником, и тот ступил вперед.

— Представьтесь для начала, сын мой, — мягко попросил священник.

— Фельдфебель-лейтенант Сепп, командир сводной роты Роллеского пехотного полка пограничной стражи! — заученно выпалил сеньор, вытянул руку и потребовал: — Бумаги!

Я передал ему приказ о проведении дознания и вернулся к карете. Магического сияния вполне хватило фельдфебелю для ознакомления с документами, он будто бы даже просветлел лицом.

— Ну наконец-то! Думал, не дождемся уже! — с облегчением выдохнул командир роты и громогласно рявкнул: — Открывайте!

Послышался скрежет, створки ворот дрогнули и разошлись.

— Сейчас уже поздно, — сказал фельдфебель Сепп, возвращая бумаги, — староста определит на постой, а в курс дела я введу вас утром.

Присутствие братьев-герхардианцев служаку нисколько не удивило. Он попросту не обратил на них никакого внимания.

— Идеальный вариант, — согласился я с предложенным порядком действий, поскольку изрядно вымотался за этот бесконечный день.

Фельдфебель махнул рукой, и колдун погасил горевший в небе сгусток пламени. Миг мы привыкали к вернувшемуся ночному мраку, а после двинулись в деревню. Добрались!

Глава 4

1

Даже несмотря на вмешательство некроманта, пережить нападение дикарей удалось не всем обитателям деревни, да еще часть жителей разъехалась по хуторам, поэтому с поиском свободного жилья особых сложностей не возникло. Нашего кучера отправили ночевать в общинный дом неподалеку от конюшни, дабы он мог приглядывать за животными, а мне, Максу и канонику Йохану выделили отдельный сруб, состоявший из просторной комнаты с печью и спальни. Внутри оказалось холодно и сыро; пришлось изрядно помучиться, растапливая печь. Та дымила и чадила, огонь никак не желал разгораться. Справились, конечно, но времени на это потратили изрядно.

Утром мы встали усталыми и невыспавшимися, позавтракали собственными припасами и прошлись по деревне. Тут и там виднелись следы разрушений, в одном месте даже покосились врытые в землю бревна ограды, а кметы хоть и восстановили изгородь и сколотили две вышки для лучников взамен сгоревших, хоть как-то дополнительно усиливать оборону не спешили. У них хватало работы с подготовкой к посевной, да и расквартированная рота пограничной стражи дарила иллюзию защищенности от повторного нападения. Именно — иллюзию.

Фельдфебель Сепп, которому по выслуге лет давно полагалось быть капитаном, прекрасно отдавал себе отчет, что силами неполных четырех десятков бойцов защитить немаленькую деревню попросту невозможно, поэтому приказал разбить лагерь за околицей. Временную стоянку солдаты под его руководством обустроили по всем правилам фортификационного искусства, обнеся срубы частоколом и установив в центре лагеря наблюдательную вышку.

Как оказалось, в сводный отряд собрали с бору по сосенке. Дюжину егерей усилили пятеркой арбалетчиков, откомандировали к ним ротного колдуна, а еще — вот уж никогда бы не подумал! — придали отряду полевое орудие с расчетом.

Услышав об этом утром, я удивленно присвистнул, и временно произведенный в лейтенанты фельдфебель Сепп рассмеялся, топорща рыжеватые усы.

— Дикари ужас как боятся грохота пушек. Достаточно одного выстрела, чтобы они пустились наутек.

Я кивнул.

— Полагаю, защищаете вы не столько деревню, сколько орудие.

Фельдфебель Сепп смерил меня недобрым взглядом светлых глаз и ничего не ответил. Стало ясно, что я ненароком наступил на больную мозоль.

Подозреваю, фельдфебель отбивался от усиления роты полевой артиллерией руками и ногами, и немудрено: за сожженную деревню его, разумеется, по голове не погладят, но потерянная пушка приведет прямиком на эшафот. Едва ли в этом случае стоит рассчитывать на хоть какое-то снисхождение трибунала.

Некроманта содержали под стражей в военном лагере, но я с допросом спешить не стал и для начала забрался на одну из сторожевых вышек, откуда открывался прекрасный вид на всю деревню. Дворов в Луксале оказалось за сотню, в самом центре поселения над крышами возвышался шпиль церкви, а ближе к околице из трубы кузницы валили густые клубы дыма. Сильнее всего, от нападения пострадал западный край поселения; там чернели частые пятна пожарищ. Деревню окружали огороды, немного дальше виднелось темное пятно распаханного поля.

Кметы ходили по улицам с топорами и длинными ножами, а за околицу и вовсе выбирались с охотничьими луками и короткими копьями. Отряд дежуривших у ворот ополченцев был облачен в доспехи из вываренной и проклепанной кожи. Выглядели бородачи грозно, но серьезную силу не представляли из-за малочисленности.

— Много дворов, — заметил я, оглядываясь по сторонам.

Фельдфебель кивнул.

— Много, но с наступлением тепла все разъезжаются по хуторам.

— Не боятся?

Сепп покрутил рыжеватый ус и покачал головой.

— Привыкли. Обжитые земли заканчиваются за Илсой, а здесь каждый получает столько земли, сколько сможет обработать, и освобождение от налогов на четверть века. Лучшая жизнь. Те, кто едет сюда за лучшей жизнью, готовы за это платить. — В голосе фельдфебеля прозвучала нескрываемая горечь. — Никого не пугают немалые шансы лишиться головы, пока не становится слишком поздно.

Я с интересом взглянул на него, но Сепп уже отвернулся и начал спускаться по лестнице. Пришлось отправиться следом.

— Проводить вас к арестованному, магистр? — официальным тоном спросил меня фельдфебель внизу.

— Нет, сначала поговорю со старостой, — отказался я. — И мне надо будет взглянуть на тела погибших. Тех, кого поднял некромант, и тех, кого они убили.

Сепп не сумел сохранить невозмутимость и нахмурился.

— Тела погребены! — напомнил он.

— Знаю, фельдфебель, — кивнул я. — Знаю. Но это действительно необходимо.

— Зачем?

Я вздохнул.

— Живые врут и заблуждаются. Мертвые — нет. Я должен точно установить, что именно здесь произошло, и не могу полагаться на одни лишь слова.

Служака вскинул подбородок и отрезал:

— Мои люди не станут разорять могилы! Это неприемлемо!

— Даже если речь идет о захоронении дикарей?

Фельдфебель скривился и повторил, чеканя слова:

— Никакого разорения могил не будет! Я этого не допущу!

— И почему же?

— Мне не нужен бунт! А местные точно взбунтуются, если кто-нибудь возьмется перерывать погост!

— Как скажете, фельдфебель, — вздохнул я, решив до поры до времени не обострять ситуацию, и попросил: — Проводите меня к старосте.

Староста отыскался в церкви. Каноник Йохан взялся провести службу, и послушать проповедь столичного священника собрались почти все обитатели деревеньки. Фельдфебель Сепп не стал дожидаться окончания богослужения и без лишних церемоний вывел старосту на улицу. Мы уселись на врытую неподалеку скамейку, и я поплотнее запахнул плащ. На улице было свежо.

Деревенский голова худо-бедно говорил на североимперском, но ничего полезного поведать не смог. По его словам, задержанный Ивар Фальк колесил по северным землям с телегой, нагруженной всяческим барахлом, что-то покупал, что-то продавал, тем и зарабатывал на кусок хлеба. О своей жизни не распространялся, ни с кем близко не сходился. В Луксале некромант останавливался на зимовку уже третий год подряд, но раньше за ним никаких странностей не замечали. Был он спокоен и приветлив, хоть обычно и молчалив, сам в друзья ни к кому не набивался и ни с кем близко не сходился.

Ничего удивительного в заверениях старосты не было: мало что исчезает столь же стремительно, как друзья у обвиненного в чернокнижии. Если кто и приятельствовал с Фальком, мне об этом теперь не расскажут даже под угрозой повешения. Чужак. Во всем виноват чужак. А местные его и знать не знают.

— Покажите дом, где он жил, — потребовал я.

Фельдфебель Сепп взглянул на солнце и предупредил:

— Когда надумаете допросить задержанного, скажите об этом моему человеку на воротах. А сейчас позвольте откланяться!

Рыжеусый служака ушел, а староста кликнул пробегавшего мимо пацана и велел отвести меня к дому, в котором остановился на зиму некромант. Там во дворе хибары с покосившимся забором уже вертелся Макс.

— Товары нашего купца местные растащили, — сообщил он мне, — но ничего запретного в доме, по словам старосты, не находили. Клянется в этом на Священном Писании, и не думаю, что врет.

— Записи? Какие-нибудь книги? — уточнил я.

— Ничего не было.

Я разочарованно выругался и зашел в дом, предусмотрительно склонив голову, дабы не зацепить макушкой низкую притолоку.

— Уже искал тайники? — крикнул я Максу.

— Да! — отозвался тот со двора. — И братья тоже успели пошарить внутри.

— Ясно.

Я встал посреди единственной комнаты и закрыл глаза, медленно и без всякой спешки погрузил себя в транс, потянулся к незримой стихии, объял реальность и взглянул на ее истинное обличье. Мир изменился, краски и цвета смешались, пронзающий все сущее небесный эфир засиял мягким янтарным свечением. Я погрузился куда глубже, нежели при обычном использовании истинного зрения, ведь сейчас оно было не в силах мне помочь. Простое лицезрение незримой стихии не откроет тайников, но если зайти чуть дальше, то мерцание эфира может показать, где укрыты вещи, которых некогда касалась сила.

Никто — ну или почти никто! — не зачаровывает рабочие записи, но к ним обращаются всякий раз, когда творится волшба, и листы невольно пропитываются эманациями магии. Внимательный наблюдатель вполне может отыскать их по искажениям эфирного поля.

Незримая стихия в доме была однородной, ничто не свидетельствовало о проведении здесь колдовских ритуалов, лишь в одном месте мне почудилось легкое марево. Голова пошла кругом, я вывалился из транса и едва не упал, пришлось даже опереться о стол, чтобы устоять на ногах.

— Макс! — позвал я. — Макс, иди сюда!

— Что-то нашел, Филипп? — заглянул в дом порученец архиепископа.

— Вторая половица от окна, — подсказал я. — Проверь, что под ней.

Макс не стал спрашивать, по какой причине я не могу сделать этого сам, молча опустился на колени и подцепил острием кинжала неплотно пригнанную к соседним доску.

— Пусто, — произнес он миг спустя с нескрываемым разочарованием.

Я отлип от стола и заглянул ему через плечо. Тайник и в самом деле оказался пуст. Меня привлекли отголоски силы некогда хранившегося там предмета, но самого предмета уже и след простыл. Неужто опередили братья-герхардианцы? Или колдун перепрятал содержимое тайника?

— Святые небеса! — проворчал я и махнул рукой. — Ладно, не важно.

— Как ты нашел тайник? — полюбопытствовал Макс, поднимаясь с пола.

— Опыт, — ответил я, не желая раскрывать всех своих секретов. — Как думаешь, каноник Йохан сможет убедить кметов раскопать захоронение дикарей, убитых при нападении на деревню?

— Ради всего святого — зачем?! — опешил человек архиепископа.

Я только вздохнул. Для простецов все некроманты суть порождение тьмы и слуги запределья, но даже церковные трибуналы учитывают при вынесении приговора еще и методы поднятия мертвецов, а не только сам факт осуществления запретной волшбы.

Заклинатель мог уподобиться кукольнику и управлять телом покойника силой собственного разума, а мог поработить не успевшую покинуть наш мир душу, вернуть ее в мертвую плоть и тем самым нарушить волю и законы Вседержителя. В первом случае строгость наказания в значительной степени зависела от целей и мотивов. Во втором отступника ждали камень на шею и проточная вода.

Установить, каким именно образом действовал Ивар Фальк, помогли бы его рабочие записи, но их не нашли, а сам он точно не станет свидетельствовать против себя. Оставался лишь один путь установить истину: осмотреть останки людей, убитых восставшими мертвецами. Обратное водворение души в тело приводило к безумию, покойники превращались в диких зверей и не пользовались оружием, а просто рвали противника на куски.

— Зачем нужно выкапывать мертвецов? — повторил Макс свой вопрос.

— Поверь, это необходимо, — сказал я, не став вдаваться в подробности.

Макс покачал головой.

— Каноник не станет этого делать. Никто не станет тревожить прах мертвых.

— Кроме нас, — поморщился я. — Ладно! Найди заступ, придется самим заняться разорением могил.

Макс уставился на меня распахнутыми от изумления глазами.

— Страсти небесные! — охнул он. — Это действительно необходимо?

— Вовсе нет, — раздалось вдруг от окна.

Мы обернулись и уставились на хмурую физиономию брата Стеффена. Как ловчий ордена Герхарда-чудотворца умудрился пересечь двор незаметно для нас, оставалось только догадываться.

Я прищурился.

— Полагаю, ваше замечание обусловлено не только морально-этическими и теологическими соображениями, брат Стеффен?

Ловчий кивнул.

— Тела погибших в ту же ночь эти суеверные… — он проглотил едва не сорвавшееся с губ ругательство, — бестолочи расчленили и сожгли, захоронив лишь кости и прах. Осмотр останков вам ничего, магистр, не даст.

Я едва не застонал от досады.

— Но из показаний кметов следует, что восставшие из мертвых были чрезвычайно быстрыми, движениями мало походили на людей и рвали врагов на части, — добавил брат Стеффен.

— Было бы странно, утверждай они нечто иное, — скривился я. — Ночь. Пожарища. Нападения дикарей. Восставшие из мертвых. Удивительно, что их не описывают демонами во плоти. Понимаете, к чему я клоню?

— Обоснованные сомнения, — скрипучим голосом произнес ловчий. — Ваши коллеги-чистоплюи будут трактовать их в пользу обвиняемого.

— Что еще говорят в деревне? — спросил я, выходя на улицу.

— Этой осенью некромант привез с собой племянника.

— Его задержали? Брат Стеффен, скажите, что его задержали!

Ловчий развел руками.

— Руне Фальку одиннадцать лет от роду, и он в некоторой степени… блаженный. От рождения был слегка придурковатым, а в ночь нападения окончательно повредился умом. Даже разговаривать перестал. Едва ли окажется полезен для вас.

— Видели его?

— И даже пытался расспросить. С тем же успехом можно общаться с деревом.

Я не сдержался и выругался.

— Говорят, некромант, — продолжил ловчий, упорно отказываясь называть задержанного по имени, — имел обыкновение шляться по округе, иногда пропадал на целый день. Мы собираемся поискать, куда он ходил. Не желаете составить нам компанию?

Я обернулся и с сомнением посмотрел на дом. Незримую стихию здесь не искажали следы каких-либо оккультных ритуалов; некромант практиковался где-то в другом месте. Не мог не практиковаться: без должной подготовки две дюжины мертвецов не поднять. Найдем тайное убежище — получим ответы на многие вопросы, если не на все.

— Он и в деревне как-то должен был свой талант задействовать, — проворчал я.

— И задействовал, — кивнул ловчий. — По этой улице через три дома будет перекресток, там кметы на следующий день после нападения увидели на земле какую-то схему. От греха подальше засыпали ее золой и солью, а после перекопали. Потом еще священник ритуал очищения провел.

— Идиоты! — простонал я. — О небеса! Какие же они идиоты!

— В любом случае связать то место с некромантом невозможно, — пожал герхардианец мощными плечами. — Так что, магистр, идете на вылазку?

— С вами приехал колдун? — спросил я, не желая терять целый день на блуждания по лесу.

— Брат Даан — опытный ритуалист, — подтвердил Стеффен.

— Тогда пусть он отслеживает следы недавнего чародейства, а мне надо поговорить с Фальком, иначе застрянем здесь надолго.

— Как пожелаете.

— Возьмете меня с собой, брат Стеффен? — вызвался вдруг Макс прогуляться за околицу.

Впрочем, почему вдруг? Вон Сюйд никогда и не скрывал, что отправился в поездку из одного лишь желания присмотреть за черно-красными.

Ловчий с интересом взглянул на порученца архиепископа, затем кивнул.

— Встречаемся через четверть часа у ворот, — сказал он и вышел со двора.

Макс ловко выбрался из дома через окно, и я усмехнулся.

— Охота только по лесу бродить?

Вон Сюйд рассмеялся и пригладил черные усы.

— Лучше, чем разорять могилы.

И с этим было не поспорить. Действительно, лучше. Если только не поймаешь при этом случайную стрелу.

2

На встречу с некромантом я отправился во всеоружии, прихватив с собой дорожный саквояж. Никаких клещей, зубил и тисков у меня там не хранилось, для проведения допроса требовалась лишь неброская потертая книжица, с легкой руки какого-то школяра повсеместно именуемая решебником.

В мои задачи не входило выбивать из подследственных ответы; Ивара Фалька я намеревался… решить. Если не его самого, так загаданную им шараду.

А поскольку заранее нельзя было сказать, сколько времени займет наша беседа, помимо решебника взял и саквояж. Местные кметы, как уже успел убедиться, отличались изрядной хозяйственностью; не стоило лишний раз вводить их во искушение оставленными без присмотра вещами.

Осмотр перекрестка, на котором якобы проводился неизвестный ритуал, не дал решительно ничего: земля там была перекопана, а изучение незримой стихии оставило после себя одну лишь головную боль. К тому времени, когда я освободился, братья-герхардианцы и Макс в сопровождении полудюжины егерей уже отправились прочесывать лес. Меня же взялся отвести в лагерь один из дежуривших на воротах солдат. Мы вышли за ограду и зашагали по раскисшей тропинке.

Пространство за околицей расчистили от деревьев, на отвоеванных у леса участках разбили огороды. Вишневые кусты и плетни позволили вчера людям Сеппа незамеченными подобраться к нашим каретам, а вот у лагеря чернела вытоптанная земля. Уж не знаю, сколько раз на дню солдаты бегали вокруг частокола, но там не росло ни травинки.

Караульный на вышке заметил нас и загодя кликнул фельдфебеля; тот велел запустить меня через калитку, а провожатого отослал обратно в деревню.

— Пришли поговорить с задержанным? — не слишком-то приветливо спросил рыжеусый Сепп.

Я кивнул и с интересом огляделся. Из реквизированных у кметов бревен солдаты сложили четыре сруба: две длинных казармы и пару непонятных строений с глухими стенами, одно побольше, другое поменьше. Тут же сколотили конюшню, и внутренний двор оказался огорожен со всех сторон, а у проходов между строениями лежали сбитые из прочных досок щиты. В самом центре лагеря возвышалась дозорная вышка, на которой могли разместиться лучники.

Точнее, арбалетчики. Помимо бородатых егерей с фальшионами и копьями, на карауле стояла пара стрелков в бригандинах и кованых нагрудниках с приплюснутыми саладами на головах.

— Магистр вон Черен? — одернул меня фельдфебель, подпустив в голос нетерпения.

— Да-да. Идемте, сеньор лейтенант.

Некоторое повышение в звании не произвело на служаку никакого впечатления, он фыркнул и зашагал к срубам. Навстречу с пустым ведром выбежал малец лет двенадцати, белобрысый и с улыбкой до ушей. Сепп потрепал его по голову и вручил яблоко. Мальчишка вприпрыжку помчался дальше.

— Руне Фальк? — уточнил я.

Фельдфебель обернулся и смерил меня тяжелым взглядом.

— Его тоже собираетесь допрашивать?

— Мне сказали, он… немного не в себе.

Сепп помрачнел.

— Так и есть. Не подумайте, он не деревенский дурачок, смышленый. Просто не говорит. Та ночь на него плохо повлияла. Расспросы могут все… усугубить.

— Я пришел допросить не его, а Фалька-старшего, — уверил я собеседника.

— Хорошо.

Через проход, оставленный между казармами, мы попали во внутренний двор лагеря, и я потянул носом, принюхиваясь к аромату готовившегося на открытом очаге варева. Вокруг расположился десяток парней без доспехов и оружия — первые праздные солдаты, замеченные мной в лагере. На командира роты ни один из них не взглянул, продолжив починять одежду, играть в карты либо вырезать из чурбаков деревянные ложки.

Я присмотрелся повнимательней и решил, что это расчет приданного отряду орудия. В империи артиллеристы и в грош не ставили пехоту; не думаю, что у здешней пограничной стражи дела обстоят принципиально иначе.

У конюшни стоял орудийный передок, но саму пушку, как видно, укрыли в одном из срубов с глухими стенами. Так понимаю — в большем из них, а в меньшем обустроили узилище некроманта.

И точно — командир роты направился прямиком туда. Строение оказалось разделено на две части; снаружи в закутке на табурете сидел караульный. При нашем появлении он без особой спешки поднялся на ноги и вопросительно взглянул на фельдфебеля.

— Найди Тедера, — распорядился командир и пояснил для меня: — Придется подождать ротного колдуна. Допрос должен проходить в его присутствии.

Я не возражал. Так и так кому-то придется вести протокол. Самому мне заниматься писаниной было не с руки.

Магистр Тедер — худой как щепка, словно бы даже высохший изнутри колдун лет сорока на вид явился, не прошло и пяти минут. Тогда караульный отпер дверь и запустил нас внутрь. Я немного замешкался в ожидании неизменного смрада нечистот, но пахло внутри разве что немытым телом.

И это было удивительно, ведь Ивар Фальк позаботиться о себе никак не мог. Он сидел на сколоченной из толстых досок шконке с разведенными в разные стороны руками. Те были прикованы к стене короткими цепями, а кисти некроманта для верности замотали грубой просмоленной тканью. Едва ли Ивар обладал способностями истинных магов, но даже если и так, пальцами заклинание ему было теперь никак не сплести.

Окон в комнатке не имелось, внутри сгустился полумрак. Когда караульный запалил факел, я заметил на шконке два дополнительных кольца. Очевидно, на ночь некроманта укладывали на нее спать. Подушки не было, но в изголовье лежало одеяло. Морозить одетого в одну лишь груботканую хламиду арестанта никто не собирался. Удивительное человеколюбие. Просто поразительное.

Глаза Фалька закрывал жгут скрученной в несколько раз материи; видеть он нас не мог, но услышал, шумно потянул носом воздух и спросил:

— Кто здесь?

Я ничего не ответил, продолжая внимательно изучать обстановку. Меньше всего мне хотелось подвергнуться неожиданному нападению, если ротный маг вдруг напортачил и не обеспечил надлежащего содержания чернокнижника.

Но нет — на первый взгляд все разумный меры предосторожности были им предприняты, причинить вреда своим тюремщикам некромант не мог.

Я немного расслабился и обратил свое внимание на Ивара Фалька. Худощавый и сухопарый, с дряблой кожей и клочковатой бородой, отросшей за время заточения, он не производил впечатления опасного человека. Но расслабляться не стоило, ибо никогда нельзя сказать наперед, какие силы запределья отступники способны призвать себе на помощь.

— Кто здесь?! — повторил Ивар Фальк, на этот раз — с нескрываемой обеспокоенностью, и фельдфебель Сепп прочистил горло, явно раздосадованный моим затянувшимся молчанием.

— Вон Черен, магистр-надзирающий Вселенской комиссии по этике, — представился я. — Показал бы документы, но, увы, человеку в твоем положении придется поверить мне на слово.

Усмешка не укрылась от некроманта, он зло оскалился.

— В моем положении? Да я содержусь здесь будто животное, даже задницу сам себе подтереть не могу!

Цепи лязгнули весьма красноречиво, но меня жест арестанта нисколько не тронул. Как не произвели впечатления и его слова.

— Не нравятся кандалы? — хмыкнул я. — Подумай лучше о том, что в иных странах таким, как ты, для начала отсекают руки.

— За что? — вновь оскалился Ивар Фальк. — Что я такого сделал? В чем мои прегрешения? Да я всех спас!

Такую возможность я упустить никак не мог и спросил:

— Могу я расценивать эти слова как признание в поднятии неким сверхъестественным образом мертвых тел, что попадает под определение некромантии?

Но чернокнижник упрощать работу мне отнюдь не собирался. Он облизнул бледные губы и предложил:

— Давайте придерживаться протокола.

Я тяжело вздохнул и попросил фельдфебеля:

— Нужен будет стол для ведения записей.

Вместо стола солдаты притащили что-то вроде малярных козел, табурет забрали у караульного. Я достал из саквояжа стопку писчей бумаги, дорожную чернильницу и перо, затем обратился к ротному колдуну:

— Вам придется ассистировать мне, магистр.

Худой ритуалист отнекиваться не стал и взял на себя роль секретаря. Ну а я приступил к допросу:

— Прежде всего, хочу сразу заявить, что в мои полномочия входит лишь подтверждение или опровержение заявлений задержанного о его принадлежности к ученому сословию, а также сбор любых сведений, проливающих свет на события ночи…

Я вопросительно взглянул на Сеппа, тот верно истолковал мою заминку и подсказал:

— …с двадцать второго на двадцать третье число третьего месяца сего года…

— …произошедших в поселении Луксала, — закончил я фразу и добавил: — При этом я не вправе выносить вердиктов и суждений о виновности или невиновности задержанного, равно как и представлять трибуналу свою трактовку событий. Факты. Я должен собрать факты.

Некромант насмешливо фыркнул.

— Вот вам неоспоримый факт, магистр, — выдал он с явственным самодовольством. — Я, Ивар Фальк, уроженец города Свальгрольм, проходил обучение в университете Тольма с семьсот шестидесятого по семьсот шестьдесят третий год, а по завершении оного получил разрешение практиковаться в тайном искусстве самостоятельно.

— Могу я взглянуть на документы?

— Поищите в доме. Они лежали в сундуке.

— Их там нет.

— Значит, их украли!

Я кивнул.

«Обоснованные сомнения», — вот что вновь пришло мне на ум.

Университет Тольма несколько лет назад оказался в центре кровопролитного конфликта, часть его архивов была разграблена, часть предана огню. Даже если там не отыщут никаких сведений о Иваре Фальке, адвокат всегда сумеет объяснить их отсутствие нападением ландскнехтов. Умно. Чрезвычайно умно. Но недостаточно, чтобы праздновать победу.

И я открыл решебник.

— Кто был деканом факультета тайных искусств в момент вашего обучения? Как школяры называли между собой здание, где располагался ректорат? Сколько башен у кафедрального собора? Памятник какому святому стоит на площади перед университетом? Какая река протекает по городу? Сколько этажей в университетской библиотеке? Какой мост придется пересечь, если идти к ней от магистрата?

И так далее, и тому подобное. Список вопросов в конце каждого из разделов был весьма обширен, верно ответить на большинство из них мог лишь тот, кто действительно обучался в заявленном университете или, по крайней мере, озаботился досконально проработать свою легенду и разузнать необходимые сведения.

Вот только, как ни прискорбно было это признавать, содержимое решебника не являлось тайной за семью печатями. Хоть наказание за утерю книги отмерялось предельно строгое, но случалось и такое, да и о нечистых на руку магистрах слышать тоже доводилось неоднократно. Исключительно на решебник полагаться было слишком опрометчиво, и я задал несколько вопросов от себя, благо прожил в Тольме пару месяцев и успел разузнать за это время о тамошнем университете немало интересных подробностей.

И вот эти-то вопросы и привели Фалька в изрядное замешательство. Если прежде он отвечал уверенно и без заминок, то тут явственно «поплыл».

— Столько лет прошло! — возмутился он под конец. — Откуда мне знать, в каком из кабаков на главной площади лучшее пиво?! Денег едва хватило на плату профессорам, я перебивался с хлеба на воду!

— Какую пятку святого Рейна терли школяры на удачу, не помнишь тоже?

— Никогда не интересовали эти суеверия!

Обоснованные сомнения? О да! Но у меня возникли серьезные подозрения, что арестант не тот, за кого себя выдает, хотя на североимперском он говорил весьма чисто и производил впечатление образованного человека. При этом явно был осведомлен о методах работы Вселенской комиссии и невесть с чего забился в глушь Сваами, выдавая себя за бродячего торговца.

Находится в розыске по какому-то другому делу? Мысль эта абсурдной мне отнюдь не показалась.

— Ладно, — вздохнул я в конце допроса, — где твои рабочие записи?

— Розничная торговля не требует гроссбуха, — с елейной улыбочкой уверил меня Ивар Фальк.

— А тайное искусство?

— Я давно забросил его! Сразу после окончания университета я получил наследство и занялся торговлей. Проклятье! Да просто взгляните на мое эфирное тело!

Слова Ивара меня нисколько не убедили, и я с нескрываемым сарказмом поинтересовался:

— Не хочешь же ты сказать, что поднял мертвых без всякой подготовки?

Чернокнижник фыркнул.

— Я не поднимал мертвецов!

— Не далее часа назад ты заявил, цитирую дословно, «я всех спас». Как ты объяснишь свои слова?

— Ах это! — ничуть не смутился Ивар. — Я просто помолился Вседержителю. Помолился, только и всего!

— Не пишите это! — резко бросил я ротному колдуну и обратился к чернокнижнику, не трудясь скрыть звучащей в словах угрозы: — Ты настаиваешь на своем ответе?

Ивар Фальк облизнул бледные губы и быстро произнес:

— Нет! Я не знаю, что подняло мертвых! Когда они восстали, я запаниковал, попытался их упокоить, но, поскольку давно не практиковал, сразу выбился из сил и потерял сознание. Это и стало поводом для обвинений в некромантии! Я невиновен!

— Как уже говорил, твоя виновность или невиновность — не моя забота, — отрезал я, дождался, когда магистр Тедер запишет показания арестанта, и попросил всех выйти.

Фельдфебель Сепп уперся рогом, пришлось снизойди до объяснений.

— Мне нужно оценить состояние эфирного тела подозреваемого! — заявил я. — Посторонние будут мешать. Это вам ясно?

Командир роты посмотрел на магистра Тедера, и тот кивнул, подтверждая мои слова. Служаке пришлось уступить.

— Мы будем за дверью, — предупредил он напоследок.

— Да пожалуйста, — проворчал я, переставил табурет в центр комнаты и уселся на него, затем скрестил на груди руки.

Дыхание успокоилось, пальцы стали размеренно перебирать янтарные бусины четок, сознание начало медленно проваливаться в транс, и Фальк хихикнул.

— Хотите убедиться в моих словах? — облизнул он губы. — Смотрите, мне скрывать нечего!

Я шумно выдохнул и погрузился в незримую стихию, будто нырнул в полынью. Полумрак побледнел, пламя факела сделалось бесцветным, очертания арестанта на миг расплылись, он превратился в вырезанный из теней и полутонов силуэт, но тут же обрел былой объем. Объем, но не материальность. Миг я висел на самой грани реального и нереального, потом скользнул чуть глубже, и стены растворились, сознание покинуло тело и закружилось вокруг Ивара Фалька. Его эфирное тело зависло в пустоте полупрозрачным пятном, неярким, если не сказать — тусклым. Обычным и, возможно даже, истощенным.

Он мало чем отличался от простеца, лишь едва заметные уплотнения давным-давно деградировавших энергетических узлов свидетельствовали о былом увлечении тайными искусствами. Практикующий колдун — не важно, истинный или ритуалист, — не мог обладать подобной аурой. Фальк надорвался бы, пытаясь поднять одного-единственного мертвеца, не говоря уже о двух дюжинах.

Теоретически некромант мог использовать некий артефакт либо черпать силы напрямую из запределья. Это объясняло некоторую истощенность эфирного тела, но доказательства… Какие у меня доказательства?

Мотнув головой, я вырвал себя из транса и поднялся на ноги.

— Убедились? — заулыбался Ивар Фальк.

— Запустил ты себя, — поморщился я и принялся собирать вещи в саквояж.

Арестант хрипло закашлялся, затем спросил:

— Когда уже заберете меня из этой дыры?

— Всему свое время, — неопределенно ответил я и вышел на улицу. Воздух там показался на удивление свежим. Пожалуй, именно так и пахнет свобода…

Глава 5

1

Увы, спокойно поразмыслить и проанализировать полученные ответы не получилось. Фельдфебель Сепп выскочил из сруба вслед за мной и с ходу потребовал объяснений:

— Магистр, почему из протокола были исключены слова о молитве? Разве это не свидетельство набожности…

— Набожность не поднимает мертвецов, лейтенант! — резко бросил я. — Если в ответ на молитву восстают мертвые — это истинное чудо. А оценка всякого заявления о чуде находится в компетенции матери нашей — церкви. Вселенской комиссии пришлось бы умыть руки.

Лично сам я с превеликим удовольствием сплавил бы Фалька столичным каноникам, но, боюсь, после такого фортеля о хорошем отношении его высокопреосвященства придется позабыть навсегда.

Сепп усмехнулся в рыжие усы и спросил:

— Так Фальк и в самом деле учился в университете?

— Не все сразу, лейтенант. Не все сразу.

Пусть истинная телепатия с проникновением в мысли собеседника и встречалась чрезвычайно редко, но хватало и прохиндеев, которые без всякой магии читали собеседника как открытую книгу. Мои умудренные жизнью коллеги никогда заранее не смотрели ответы на вопросы решебника и занимались их сверкой с показаниями задержанных уже после окончания допроса. Я полагал такой подход вполне разумным и следовал ему с первых дней службы.

— И сколько времени понадобится на окончательный ответ? — и не подумал отстать от меня Сепп.

Стремление фельдфебеля избавиться от арестанта было вполне объяснимым, но я лишь покачал головой, отошел к сложенному из камней очагу посреди двора и, потеснив артиллеристов, уселся на краешек одного из уложенных там бревен. Прежде чем говорить о каких-либо перспективах, следовало ознакомиться с результатами допроса.

Я зашелестел страницами решебника, а стоявший в дверях сруба ротный колдун позвал лопавшего кашу племянника некроманта:

— Руне! Ты нужен дяде!

Мальчишка отставил начисто выскобленную миску, схватил ведро и побежал к срубу. Магистр Тедер украдкой сунул ему леденец и посторонился, запуская внутрь.

— За Фальком ухаживает его племянник? — удивился я.

— Они не остаются наедине. Всегда присматривает кто-то из моих людей, — пожал плечами фельдфебель Сепп и отошел, но уходить со двора не стал и принялся вышагивать туда-сюда, прожигая гневными взглядами артиллеристов. Те не обращали на командира роты никакого внимания и продолжали заниматься своими делами.

Я вздохнул и приступил к сверке ответов. Как и полагал изначально, ошибок Ивар Фальк почти не допустил, да и те вполне можно было списать на счет банальной забывчивости. И все же меня не оставляло ощущение, что некромант водит нас за нос.

— Ну? — полюбопытствовал фельдфебель Сепп некоторое время спустя.

— Будем считать, — вздохнул я, — что Фальк говорит о своем обучении правду.

— О! — улыбнулся командир роты. — И когда заберете его?

— Завтра… послезавтра… Еще нужно опросить кметов касательно произошедшего той ночью.

Фельдфебель кивнул и поскреб щеку.

— Одна просьба к вам, магистр. Не тяните с отъездом. Со дня на день прибудет сборщик податей, мне понадобятся все свободные люди.

— У мытаря нет своей охраны?

— Есть, как не быть! Но они не знают здешних мест. — Сепп скривился и добавил: — А начнут бузить местные, даже с моей ротой успокоить их будет непросто.

— Мне говорили, северным поселениям дали послабления по налогам.

— Они не платят за землю, не вносят подушный и подворный налоги, — подтвердил фельдфебель, — но леса принадлежат герцогу. Местные бьют в них лису и соболя, продают пушнину в Ролле. Часть дохода идет в казну.

— Звучит справедливо.

— Только вот расплачиваются за пушнину медью, а сборы подлежат уплате серебром!

— О-о-о! — протянул я, вспомнив всученные менялой квадратные фердинги.

Фельдфебель Сепп отошел, а я убрал бумаги в саквояж и потянул носом воздух. От аромата стряпни в животе заурчало.

— Любезный! — обратился я к кашевару. — А не найдется лишней порции?

Тот присвистнул от удивления.

— Нешто солдатской кормежкой не побрезгуете?

Я рассмеялся.

— Школяры, брат, в еде непривередливы, а когда в Лаваре еретики наш обоз перехватили, мы и вовсе седмицу всей батареей змей ловили и без масла жарили.

— Так вы, никак, из наших? — спросил кашевар, передавая миску и кружку травяного настоя.

— Доводилось пострелять, да.

Тут уж на меня с любопытством уставились все без исключения. Я принялся уплетать за обе щеки кашу, а попутно рассказал пару историй из своего недолгого армейского житья-бытья. Смешных, не страшных. Как бомбы рвут на части людей, эти парни знали и без меня.

Когда вернул пустую миску и уже собрался уходить, послышался громогласный рык фельдфебеля.

— Вице-фейерверкер Пиир! — возмущенно провозгласил он. — Вы опять пьяны?!

Долговязый сутулый артиллерист в мундире с нашивками командира орудия и табельным стилетом на поясе выпятил впалую грудь и потребовал:

— Фейерверкер, с вашего позволения!

Унтер-офицеры принялись жечь друг друга злобными взглядами, и фельдфебель повторил свой вопрос уже не столь напористо и громко:

— Фейерверкер Пиир, вы пьяны?

Командир орудия тоже понизил голос, его слов я не расслышал вовсе.

— Фейерверкер устав знает туго, — усмехнулся один из артиллеристов. — Его на хромой кобыле не объедешь!

И точно — очень быстро разговор завершился, и фельдфебель Сепп, раздраженно топорща рыжие усы, ушел муштровать безропотно сносивших придирки егерей и арбалетчиков. А фейерверкер подошел познакомиться.

Был он на полголовы выше меня и старше лет на пятнадцать, узкоплечий и худой, но жилистый. И определенно слегка подвыпивший, от него явственно попахивало свежим перегаром, а мундир пребывал в беспорядке.

— Обер-фейерверкер в отставке? — присвистнул он. — Молодой да ранний, да?

Я покачал головой.

— Временно произвели в чин из-за убыли вышестоящих офицеров.

— Война! — с некоторой даже завистью протянул Пиир и взлохматил спутанные светлые волосы. — Война — дело такое… — Он обвел рукой сидевших на бревнах солдат и спросил: — А о моих орлах что можете сказать?

— В деле их не видел, что тут скажешь, — пожал я плечами. — Могу предположить, что в расчете — дюжина человек. Два бомбардира, два канонира и восемь гандлангеров. Из последних четверо при орудии, еще по двое при передке и зарядном ящике.

Фейерверкер неопределенно покрутил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами, почесал шею с крупным кадыком и вдруг предложил:

— А не желаете взглянуть на мою малышку?

— С превеликим удовольствием! — согласился я.

Мы отошли к срубу, у широких двустворчатых дверей которого дежурил артиллерист в кирасе и открытом стальном шлеме. Помимо палаша на его боку висела сумка с ручными бомбами.

Пиир отпер массивный висячий замок, с натугой потянул сразу за обе ручки и, распахнув двери, запустил меня внутрь.

— Вот! — с гордостью объявил он, проходя мимо пирамиды с тремя мушкетами. — Моя красотка!

Установленная на двухколесный лафет пушка достигала в длину роста человека с вытянутой над головой рукой. На потемневшей меди серебрилась ажурная вязь магических формул, призванных гасить заклинания вражеских колдунов, а запальное отверстие было окружено сложной системой выгравированных на металле звезд. Работа была проделана кропотливая и, на мой взгляд, лишенная очевидных слабых мест. Ни воспрепятствовать подрыву порохового заряда, ни запалить его раньше времени не представлялось никакой возможности.

С некоторой натяжкой к недочетам стоило отнести лишь тот факт, что магические формулы покрывали только первый и второй уступы да еще дульный срез, в то время как самые предусмотрительные мастера защищали ими и ядровый излет. Разумеется, это требовало дополнительных затрат и отнимало немало времени, зато гарантированно закрывало всякую возможность повлиять на орудие магией.

— Ну и как она вам? — поинтересовался фейерверкер, когда я обошел вокруг пушки. — Красотка ведь! Скажите!

— Не то слово! — отозвался я, нисколько не покривив душой.

Дульное отверстие отнюдь не поражало размерами, взрослый мужчина не сумел бы просунуть в него сжатый кулак, но впечатление это было обманчивым. Одно дело — рассуждать о калибрах за кружкой пива и совсем другое — встать напротив подобного орудия на поле боя.

— Двухфунтовая? — предположил я навскидку.

— Глаз у вас наметан! — усмехнулся Пиир, доставая из ящика глиняную бутыль и кружку. — Выпьем за встречу, магистр?

Я отказываться не стал и кивнул.

— Всенепременно, сеньор фейерверкер!

Пиир послал караульного за второй кружкой и зубами выдернул деревянную пробку, а я, пользуясь оказией, присмотрелся к сложенным в углу снарядам. Соответствующих калибру пушки чугунных шаров было не слишком много, больше всего оказалось полуфунтовых ядер, обмазанных сосновой смолой и покрытых слоем мушкетных пуль. Хватало и картузов с обычной картечью. Бомб не было вовсе.

Я уточнил этот момент, и фейерверкер скривился.

— За поганый сенти удавиться готовы! — выругался он и протянул мне кружку с дрянной местной настойкой. — Посмотрите только, что за мушкеты нам дали! Кремневые замки, взгляните только! Даже наш ротный колдун их искру погасит, но на колесцовые нет денег!

— Зато на защиту зарядного ящика не поскупились, — заметил я в некотором даже изумлении.

Установленный на четыре колеса ящик был не просто обит медными листами — по его стенкам и крышке тянулись немалой толщины металлические жгуты, складывавшиеся в сложное плетение магической защиты. В тусклом свете сруба узоры выделялись белым отливом серебра.

Защитить запасы пороха — задача первоочередная для любой батареи, и все же со столь основательным подходом к делу мне прежде сталкиваться не доводилось.

— Это ж сколько на него ушло серебра? — протянул я, отпил шнапса и усмехнулся. — На попечение солдат не страшно оставлять?

Пиир подавился выпивкой, закашлялся и вытер губы обшлагом мундира.

— Серебра? — произнес он с непонятным выражением. — Серебра?! Да олово это! Несчастные крохоборы даже на гвоздики серебряные не расщедрились!

Я махом влил в себя настойку и взглянул на зарядный ящик по-новому. Его защита враз перестала казаться столь уж несокрушимой, в голове сами собой возникло несколько способов поднять арсенал на воздух. Начать хотя бы с того, что олово куда проще расплавить…

— Единственное, что позволяет мне спать спокойно, — усмехнулся фейерверкер, откинув крышку ящика, — так это дополнительная защита картузов. У вас формулы рисовали?

— Рисовали, — подтвердил я.

— А у нас вышивают!

Пиир вытянул из ящика первый попавшийся картуз, на тканевой оболочке которого и в самом деле выделялась вышитые медной канителью колдовские символы. Долго противостоять колдовскому воздействую они не могли, но вполне обеспечивали несколько минут для безопасного заряжания пушки, а в совокупности с защитой ящика и вовсе предельно усложняли работу вражеских ритуалистов.

— Неплохо придумано, — покачал я головой.

— Голь на выдумки хитра! — ухмыльнулся фейерверкер, вернул картуз в ящик и захлопнул крышку. Затем потер худой нос и взял бутылку. — Еще по капельке?

— Если только по капельке, — сказал я, протягивая кружку.

Иные знакомства дорогого стоят, но и накачиваться этим жутким пойлом мне было не с руки. Еще кметов опрашивать. Дольше необходимого я в этой дыре задерживаться не намеревался.

2

В опросе кметов мне взялись содействовать староста и каноник Йохан, но даже отсутствие языкового барьера нисколько не помогло. Жители деревни боялись лишний раз рот открыть, а когда все же начинали отвечать на вопросы, то безбожно путались в показаниях, не позволяя получить непротиворечивую картину произошедшего. Обычное дело для свидетелей, и все бы ничего, да только в отсутствии прямых улик воспоминания кметов приобретали решающее значение. Как ни печально было это признавать, но от них и лишь от них зависело осуждение или оправдание Ивара Фалька.

Это печалило. Что я за магистр-расследующий такой, если не могу собрать нормальную доказательную базу? Ах да! Я и не магистр-расследующий уже вовсе! Я печально рассмеялся и убрал в саквояж исписанные показаниями кметов листы.

Ивар Фальк — некромант, здесь двух мнений быть не могло, но у меня имелись определенные сомнения, что сторона обвинения добьется его осуждения. Проводи дознание церковные власти или даже орден Герхарда-чудотворца, некромант не избежал бы заслуженного воздаяния, но следователи Вселенской комиссии не рвали плоть раскаленными щипцами и не загоняли иголки под ногти.

«Гуманизм!» — мысленно поморщился я, пусть в самом этом слове и не было ровным счетом ничего предосудительного. Просто осознание факта, что в оправдании чернокнижника окажется львиная доля моей вины, душевному равновесию отнюдь не способствовало.

И ведь никак повлиять на ситуацию я уже не мог! Оставалось лишь уповать, что команде Стеффена удастся отыскать тайное логово Фалька. А возлагать подобные надежды на кого-то другого истинному профессионалу не с руки. Постыдно это. Такой удар по самолюбию, словно в душу плюнули.

Да эти надежды и не оправдались. Единственным успехом черно-красных стало обнаружение заброшенной кузницы, возле которой брат-ритуалист уловил отголоски проведения неких обрядов. По его словам, волшба творилась там определенно темная, но с обвиняемым это место было никак не связать.

Герхардианцы вернулись в деревню уже на закате, грязными и промокшими после долгих блужданий по окрестным лесам и болотам. Ловчий отпустил своих людей отдыхать, а сам уселся за стол, устало подпер голову руками и спросил:

— Фальк ваш или наш?

Я поморщился и был вынужден признать:

— Наш.

Брат Стеффен позволил себе удовлетворенную улыбку. Брать на себя рассмотрение столь неоднозначного в глазах обывателей случая герхардианцам нисколько не хотелось.

Вздохнув, я принялся откупоривать бутылку вина и сразу вспомнил о порученце архиепископа.

— Где потеряли вон Сюйда?

— У него возникли какие-то дела, — неопределенно пожал плечами Стеффен, принял от меня кружку, отхлебнул и осведомился: — Надеюсь, Фальк не уйдет от воздаяния?

Я ничего не ответил, сделал глоток белого, чуть сладкого вина и вздохнул.

— Мне нужны рабочие записи некроманта. Нужны веские доказательства. Мы, конечно, оценим его эфирное тело, но время упущено. И упущено безвозвратно…

Брат Стеффен влил в себя вино и передвинул мне пустую кружку, а когда я вновь наполнил ее, прорычал:

— Доказательства! Доказательства очевидного!

Нос ловчего еще больше скривился набок, он оскалился и шрам на нижней губе натянулся, угрожая лопнуть и закровоточить.

— Вы прикончили Клауса Шеера, будто бешеного пса, нисколько не заботясь сбором каких бы то ни было доказательств! — припомнил вдруг мне Стеффен чернокнижника, вознамерившегося распечатать место силы близ дороги на Стожьен. — Магистр! Вы просто сочли это правильным! Признали ублюдка виновным, отмерили наказание и привели приговор в исполнение! Вы не стали устраивать балаган с адвокатом, обвинителем и судьей!

Я спокойно выдержал испытующий взгляд собеседника, отпил вина и пожал плечами.

— Это была самооборона.

Ловчий расхохотался и приложил кружку ко лбу.

— Несчастному выродку оторвало голову! — напомнил он.

— Как уже говорил, я просто выстрелил, а чернокнижника разорвали вышедшие из-под контроля чары.

Брат Стеффен вяло отмахнулся и допил вино.

— Наша команда выслеживала Шеера месяц. Месяц он ускользал у нас из рук, а мы даже имени его не выяснили! Думаете, тот случай был первым? Как бы не так! Началось все с бригады лесорубов, потом эта шайка захватила дилижанс, и кровь потекла рекой. Чернокнижник разворошил пять мест силы. Пять! Он точно не был безумцем, у него имелся четкий план. Наверняка были и сообщники. Мы бы схватили его, не в этот раз, так в следующий, но Провидение решило иначе.

Я усмехнулся.

— Надо было позволить убить себя?

— У меня и в мыслях не было осуждать вас. Простите, магистр, если невольно обидел, — вздохнул брат Стеффен. — Прошу об одном: не позвольте некроманту уйти от воздаяния. Он ведь не успокоится, будет творить зло и дальше. Именно это я хотел до вас донести. Только это, и ничего, кроме того.

— Приложу все усилия.

— Понимаете, магистр… Все непросто. Орден сдерживает мессиан в южных провинциях Майнрихта, каждый день в приграничных стычках гибнет кто-то из моих братьев. Каждый божий день! И никому нет до этого дела. Пока что мы справляемся, но грядет большая война. Ублюдки из Мерсано и Киншаля готовятся осадить Лейгдорф и отрезать нас от выхода к Длинному морю. Я должен быть там и сражаться бок о бок со своими братьями, а вместо этого несу службу на другом конце света. Прошу: не лишайте мое пребывание здесь всякого смысла. Прижмите мерзавца!

Ловчий тяжко вздохнул и поднялся из-за стола.

— Доброй ночи, магистр, — только и сказал он, выходя на улицу.

И почти сразу скрипнула половица в соседней комнате. Макс вон Сюйд показался в дверях, огляделся и перешел к окну, желая убедиться, что брат Стеффен не собирается возвращаться. Вид у него при этом был донельзя хищный.

— Подслушивал? — усмехнулся я, выливая из бутылки себе в кружку остатки вина.

— Грешен, — признал порученец архиепископа без малейшей тени смущения, порылся в своих пожитках и выставил на стол еще одну бутыль. — За нашим другом нужен глаз да глаз!

— В самом деле? Мне он показался вполне искренним.

— О, брат Стеффен совсем непрост! — усмехнулся Макс. — Было время присмотреться к нему, пока бродили по лесам. Вовсе не уверен, что сюда его привел Ивар Фальк.

— Что же тогда?

— Ты, Филипп, — заявил вон Сюйд, заметил промелькнувшее у меня на лице изумление и поправился: — Не Филипп вон Черен сам по себе, но магистр Вселенской комиссии по этике.

Я глотнул вина, стремясь смыть неприятный привкус страха, и спросил:

— Зачем ему это?

— У герхардианцев амбициозные планы. Они ищут подходы к нужным людям, кого-то покупают, на кого-то собирают всяческую грязь. Ученое сословие неподсудно ордену, но свои люди во Вселенской комиссии могут все изменить. — Макс развалился за столом и остро глянул на меня поверх кружки вина. — Я немногое понял из вашего разговора, но Стеффен вполне осознанно толкал тебя на самосуд, давил на чувство вины. «Не дай избежать наказания некроманту, прикончи его без суда и следствия!» — говорил он. Но сделай так — и окажешься у ордена в руках. Или даже дашь им повод ограничить в правах Вселенскую комиссию!

Я обдумал это предположение и счел его вполне разумным. Быть может, брат Стеффен повстречался мне вовсе не случайно? Что, если он и в самом деле вознамерился завербовать меня? Но в чьих интересах: ордена или имперского Кабинета бдительности? Непонятно.

Макс ждал хоть какой-то реакции на свои слова, поэтому я фыркнул.

— Ты меня недооцениваешь.

— Рад, если так. — Порученец архиепископа выпил вина, огладил черные усы и прошелся по комнате. — Выходит, Фальк подсуден Вселенской комиссии?

— Не думаю, что архиепископа это порадует, но да — дело некроманта герхардианцам никак не перепоручить.

— Досадно, — разочарованно протянул Макс.

— Досадно?! — вспылил я. — Да ты хоть понимаешь, что нет никаких доказательств вины! Ловкий адвокат без всякого труда добьется его оправдания и выставит нас на посмешище. Святые небеса! У меня изжога начинается всякий раз, когда думаю об этом!

— И ничего нельзя сделать?

— Нужно найти записи Фалька. Если только он их не сжег…

Мы допили бутылку, и невесть откуда Макс достал еще одну. В голове зашумело, но опьянение не могло унять бушевавший в душе ураган эмоций. Скорее, даже наоборот.

Факт оставался фактом — я плохо выполнил свою работу. Не сумел разговорить чернокнижника, не смог собрать доказательства его деяний, подарил шанс избежать наказания. И это было… неправильно. А еще меня не оставляло ощущение, будто я упустил нечто важное. Словно отложил некую неприятную обязанность на будущее и совсем о ней позабыл.

Допрос подозреваемого, оценка его эфирного поля, опрос кметов, доклад ловчего… Что еще? Кто может пролить свет на события той злосчастной ночи? С кем я еще не поговорил на этот счет? Святые небеса! Ну конечно же, Руне Фальк, племянник некроманта!

А с чего я взял, что он юродивый? Да, так сказал фельдфебель Сепп, да, с мальчишкой точно не все в порядке — это видно с первого взгляда, но даже университетские мозгоправы не берутся озвучивать свое мнение или, как выражаются эти ученые мужи, диагноз на основании столь непродолжительного наблюдения за пациентом.

Ангелы небесные! Руне потерял дар речи в ночь, когда восстали мертвецы! Что, если причиной тому стал не испуг, а… нечто иное? Быть может, это дядя запечатал его уста магией? Или просто велел держать язык за зубами?

— Идем, Макс! — позвал я собутыльника, поднимаясь из-за стола. — Проведаем нашего некроманта.

— Не слишком ли поздно?

— Вовсе нет.

Порученец архиепископа посмотрел на меня с некоторым даже сомнением и уточнил:

— Филипп, надеюсь, ты не натворишь глупостей?

— Ни в коем случае, — пообещал я, накинул плащ, взял шляпу и вышел за дверь.

В лагерь пограничной стражи нас пропустили без единого вопроса, несравнимо сложнее оказалось отстоять свое право побеседовать с Руне Фальком.

— В этом нет смысла! Вы только напугаете мальца! — горячился фельдфебель Сепп.

Магистр Тедер кивал в знак согласия, и — удивительное дело! — командира роты поддержали даже артиллеристы.

А впрочем, чему тут удивляться? Будто сам не видел, как прибиваются к солдатам сироты, обидеть которых не поднимается рука у самых кровожадных ландскнехтов. Лишенные дома, семьи и детей солдаты нуждаются в некоем эрзаце нормальной жизни, зачастую они готовы защищать питомцев даже в ущерб себе.

— Не делайте из меня монстра! — возмутился я. — Хотите присутствовать при разговоре — ваше право. Руне был с дядей в ту ночь, его показания могут решить дело!

— Он не говорит, — напомнил Сепп, раздраженно покручивая рыжеватый ус.

— Я должен задать ему вопросы, а ответит он или нет, дело десятое. И потом, возможно, дело в чарах?

— Нет, я проверил это первым делом, — скрипучим голосом возразил ротный колдун.

— У магистра вон Черена большой опыт в подобных вещах, — влез в разговор Макс вон Сюйд, изрядно мне польстив, но именно это утверждение и решило дело.

— Хорошо! — сдался фельдфебель Сепп и послал одного из солдат за мальчишкой.

Мы зашли в пустую казарму, и следующие четверть часа я перепробовал все возможные уловки, но так и не заставил Руне вымолвить ни слова. Он никак не реагировал на мои вопросы, лишь улыбался и грыз врученный в самом начале разговора пряник.

Я даже рискнул пустить в ход знания, почерпнутые из сочинения о ментальном доминировании, но ничего не добился и этим. Просто не смог уловить отклика сознания мальчишки, а гипноз на него не подействовал вовсе.

Дело было точно не в приказе молчать, поэтому пришлось несколькими глубокими вздохами успокоить дыхание и погрузиться в транс. Четвертый раз за день это оказалось весьма просто, да только простота была обманчива. Все имеет свою цену, излишнее усердие в делах подобного рода — тоже.

В истинном зрении эфирное тело Руне показалось… странным и каким-то даже неполноценным. Будто нечто вытеснило часть души паренька, а потом сгинуло и само, оставив после себя пустоту. Мальчишка не прикидывался дурачком, с ним и в самом деле было что-то не так. Очень-очень сильно не так.

Прежде мне не доводилось изучать юродивых, но я готов был поручиться, что наблюдаемые мной странности не вызваны помрачившим сознание шоком. У них была иная причина, вполне вероятно — магическая. Неспроста же так неуютно свербело меж лопаток, пока изучал ауру пацана и пытался разобраться с его эфирным телом. Я даже потянулся чуть дальше и глубже в попытке уловить отголоски каких бы то ни было чар, но лишь ощутил внезапную тошноту.

Из транса я вынырнул, как вырывается утопающий на поверхность воды — отчаянно и без всякой надежды вновь не уйти на дно. Но нет, отпустило.

Я зажал в ладонях виски и какое-то время сидел так, приходя в себя и обдумывая дальнейшие действия. По сути, не имело никакого значения, привело к искажению эфирного поля Руне намеренное воздействие дяди или случайный откат сотворенного тем ритуала; отклонение от нормы — это отклонение от нормы. Проигнорировать его я попросту не мог. Не имел права. Да и не хотел.

Обнаруженную мной аномалию вызвало воздействие магического характера, кто знает, к чему это приведет в дальнейшем? Эфирное тело неразрывно связано с материальным, сознание тоже зависит от него едва ли не напрямую. Руне нуждался в помощи, его случай требовал самого пристального изучения.

Более того — иные специалисты читали по эфирному телу прошлое человека, как по открытой книге. Подозреваю, им вполне по силам установить, какой именно ритуал оказал столь серьезное воздействие на ауру мальчишки. Непонятно даже, как это обстоятельство мог упустить брат Стеффен…

Впрочем, а упустил ли он его? Мои губы расползлись в понимающей улыбке. Вот хитрец! Добрые братья не желали брать на себя ответственность за суд над Иваром Фальком, и уж тем более им не хотелось возиться с его племянником. Дядя мальчишки относился к ученому сословию, а вот сам он — нет. Родственные узы сильны, но…

Но если я помимо некроманта приволоку в Ольс еще и мальчишку, тамошний магистр-управляющий меня со свету сживет! Мало того что чернокнижника полагают героем, так еще и невинная душа под судом окажется. А доказательств вины нет, и процесс обернется самым натуральным фарсом.

В итоге этот случай начнут преподносить в качестве примера того, как не стоит вести следствие, а меня самого сошлют в какую-нибудь дыру, например, в Лавару. Туда последние годы отправлялись те магистры, которым повезло не взойти на эшафот за недостаточностью улик. Вполне действенное наказание…

Нет! На такое я пойти не мог. Да и для Руне это будет отнюдь не лучшим исходом. Если дядю все же признают виновным, рано или поздно пацан окажется на улице, а та к юродивым предельно жестока. А вот добрые братья, попади малец к ним в руки, наверняка определят его в один из монастырей. Подрастет, станет послушником…

Я беззвучно рассмеялся, прекрасно осознавая, что способен подобрать оправдание любому своему поступку, главное — принять для себя его целесообразность.

— Магистр? — забеспокоился командир роты. — Все в порядке?

— Никакой порчи, — со вздохом признал я, открывая глаза. — Мне нужно перекинуться парой слов с его дядей, и на этом все.

Фельдфебель Сепп так обрадовался окончанию разговора, что даже не приставил ко мне ротного колдуна. И совершенно напрасно…

К этому времени Ивара Фалька уже уложили на шконку; я встал рядом и спросил:

— Где записи, Ивар? Где запретная книга по некромантии?

— Не понимаю, о чем вы! — презрительно скривился арестант.

Я вздохнул и прислонился к стене, пережидая головокружение. Мне было нехорошо, В ушах шумело все сильнее, и нестерпимо захотелось опуститься на корточки, но выказывать слабость перед некромантом было никак нельзя. Я часто-часто задышал, прогоняя дурноту, а потом заявил:

— Ты учился в университете, твой племянник — нет. Да и связывают ли вас родственные узы? Это лишь слова, цена которым — ломаный грош. Деревенские уверяют, что знать вас не знают.

— И что с того? — хрипло спросил Фальк.

— С Руне что-то не так. Когда ты поднял мертвецов, некое магическое воздействие исказило его эфирное поле. Я не могу проигнорировать этот факт. Никто не может. Вопрос лишь в том, кто займется изучением этих странностей — мы или герхардианцы.

— При чем здесь эти сволочи?

— А как как иначе? — разыграл я удивление. — Ты обвиняешься в некромантии и наверняка приобщил к запретным знаниям Руне. Он не школяр, его надлежит передать попечению ордена Герхарда-чудотворца.

— Чушь! — выкрикнул Фальк и рванулся, но тут же без сил повалился обратно. — Нелепые выдумки!

— Ты учил его, — жестко произнес я. — А раз так, его надо отдать ордену. Но если он и в самом деле твой племянник, мы можем проявить снисхождение, и его судьбой озаботится Вселенская комиссия. Все зависит от того, договоримся мы сейчас или нет.

— Он же сопливый мальчишка! — воззвал к милосердию арестант. — Не надо впутывать его в это!

Я остался непоколебим.

— Ты сам впутал его. Ты, и никто иной. У тебя есть шансы избежать смертной казни даже в случае обвинительного приговора, но, если герхардианцы залезут в голову Руне и поймут, что именно с ним случилось, тебе не поздоровится. Мне удалось уловить лишь отдельные эманации, попахивает запредельем…

Немудреный блеф не оставил Ивара равнодушным, но и особого впечатления не произвел.

— Что я должен сделать, чтобы вы оставили Руне в покое?

— Этого не случится ни при каких обстоятельствах, — прямо ответил я. — Вопрос исключительно в том, кто им займется. Скажи, где спрятал инструменты и записи, или Руне выдадут ордену.

— Мне-то что с того? — хмыкнул Ивар Фальк. — Какой смысл менять шило на мыло?

Тут он был, вне всякого сомнения, прав. Рабочие записи станут неопровержимыми доказательствами вины. Так или иначе, но его осудят.

— Не тяни за собой Руне, — попросил я. — Если у нас будет признание, в показаниях Руне пропадет всякая нужда. Никто не станет заниматься им… всерьез. Поживет в доме призрения под наблюдением добрых людей.

— Нет никаких записей, — ответил арестант помертвевшим голосом.

— Посуди сам…

Ивар Фальк повернул голову, словно хотел взглянуть на меня, пусть глаза его и закрывала ткань.

— Я не поднимал мертвецов, — сказал он и отвернулся.

— У тебя есть время до утра, — соврал я и вышел за дверь.

На душе было премерзко, но наше ремесло не для чистюль и моралистов. Гуманисты могут сколько угодно кривить губы, меньше всего меня волновало мнение этих оторванных от жизни персон. Зло должно быть наказано, и кому-то приходится брать ответственность за это на себя.

Что мне людские пересуды? Когда-нибудь ангелы небесные взвесят мою душу, тогда и станет ясно, прав я был или нет.

Боюсь ли оказаться недостаточно чистым, для небесных садов? Разумеется. А как иначе? Не сомневаются только фанатики, а фанатикам во Вселенской комиссии по этике не место. К нам подобной публике вход заказан.

По возвращении в деревню я первым делом заглянул в дом, где расквартировали братьев ордена Герхарда-чудотворца, и поведал ловчему о своих подозрениях насчет Руне Фалька. О чем-то умолчал, а где-то немного сгустил краски, и без того хмурый Стеффен окончательно помрачнел лицом.

— Руне Фальк… — произнес он, не скрывая отвращения. — Племянник некроманта точно находится вне юрисдикции Вселенской комиссии?

«Закон что дышло», — мог бы сказать я, но не стал. Спокойно выдержал пристальный взгляд собеседника и утвердительно кивнул.

— Именно так, — потом добавил: — Но это лишь мое частное мнение. Фальк-старший еще может его оспорить. Если его аргументы будут сочтены весомыми, мы заберем мальчишку обратно.

Столь откровенное желание оставить для себя возможность отыграть ситуацию назад породило на губах ловчего саркастическую улыбку.

— Понимаю вас, магистр. Оформим бумаги прямо сейчас?

Я решил не откладывать дело в долгий ящик, и какое-то время мы скрипели перьями по листам писчей бумаги, составляя необходимые в этой ситуации документы. В итоге представитель ордена получил официальный отказ от Руне Фалька, а взамен ловчий вручил мне заверенное подписью и печатью обязательство выделить дело племянника некроманта в отдельное производство. Все! С этой минуты ответственность за пацана брали на себя герхардианцы.

— И еще один момент, брат Стеффен, — понизил я голос, хоть никакой особой нужды в этом и не было, — действовать надо незамедлительно. Боюсь, завтра утром Руне в лагере уже не окажется. Просто пойдет за водой, а вернется только после нашего отъезда.

Ловчий хмыкнул.

— Он же дурачок? Или сомневаетесь в этом?

— Он — дурачок, его дядя — нет. К тому же солдаты прониклись к Руне искренней симпатией. Они… так скажем… могут принять участие в его судьбе.

— Благодарю за предупреждение, магистр. Отправимся за мальчишкой прямо сейчас. У брата Даана будет время оценить его эфирное поле. Возможно, он сумеет заметить нечто, чего не заметили вы.

На том и распрощались.

Зайдя во двор нашего дома, Макс вон Сюйд первым делом забрался на запятки кареты и выудил из закрепленного на крыше сундука две бутылки вина — белого, сладковатого и крепкого. К выпивке у нас отыскались луковица, колечко кровяной колбасы да краюха черствого хлеба, но жаловаться было грех; каноник Йохан остался ночевать в доме деревенского священника, а для двух человек трапеза была не столь уж и скудна.

Выслушав условия выдвинутого некроманту ультиматума, Макс даже закудахтал от удовольствия.

— Гениально! — заявил он, разливая вино по кружкам. — Уверен, его высокопреосвященство оценит твою затею по достоинству! Посуди сам, со стороны все выглядит так, будто герхардианцы не смогли добраться до Фалька и вознамерились отыграться на его племяннике! Слухи делают в глазах черни некроманта героем, а тут такое…

Порученец архиепископа нисколько не сомневался, что Ивар Фальк не выдаст своих бумаг, и я был склонен с этим мнением согласиться. Моя уловка не сработала, но что сделано, то сделано. Чего уж теперь…

В голове мягко и приятно зашумело, я развалился на стуле, зацепил ногой составленные под стол пустые бутылки, и те со звоном покатились по полу. Макс убрал их на подоконник и остро глянул на меня.

— Тебя что-то беспокоит, Филипп? Выглядишь так, будто мучает изжога. Или совесть.

— Совесть? — рассмеялся я. — Ну уж нет! Хотя… сказать начистоту, и совесть тоже. Не надо было впутывать в это мальчишку.

— А у тебя был выбор?

— Нет, не было. Да это и не важно! Просто что-то не сходится! Почему мы решили, что в тайнике хранились именно записи?

— Ты так решил.

Я кивнул.

— На тот момент это казалось логичным. Но посуди сам: Ивар Фальк — пустышка, одного взгляда на эфирное поле достаточно, чтобы понять — он непрактикующий колдун, и уже давно. Ангелы небесные! Даже обладай он запретными записями о некромантии, все одно не сумел бы ими воспользоваться! Силенок бы не хватило!

— Считаешь его невиновным? — поразился Макс.

— Ну уж нет! — покачал я головой. — Но в тайнике могло храниться нечто совсем иное. Какой-нибудь инструмент. Артефакт. И эта мысль не дает покоя.

Действительно, не давала. В мире было не так уж много заклинателей, не просто ступивших на темный путь некромантии, но добившихся на этом поприще воистину выдающихся, если так можно выразиться, успехов. А создать артефакт для поднятия мертвых мог лишь воистину выдающийся некромант. Прежде мне доводилось слышать о костяных свирелях, с помощью которых управляли полудюжиной покойников, здесь же, если верить показаниям очевидцев, счет поднятых мертвецов шел на дюжины.

Возможно ли это вовсе?

— Еще малец этот юродивый! — проворчал я, недовольно морщась. — Нехорошо с ним вышло, совсем нехорошо…

— Надеюсь, ты не дашь слабину? — обеспокоился порученец архиепископа.

— Если Фальк подпишет признание, Вселенская комиссия позаботится о его племяннике, — сказал я и кисло улыбнулся. — Но только в этом случае. Иначе местный магистр-управляющий проклянет меня на веки вечные.

Макс захохотал.

— Да, подарок ему выйдет не из приятных! Два Фалька по цене одного!

Мы посмеялись, а затем я допил вино, запер входную дверь и отправился спать.

Завтрашний день намечался не из легких, но я даже не подозревал, сколько неприятных сюрпризов он в итоге преподнесет…

Глава 6

1

Из забытья вырвал резкий неприятный звук. Я встрепенулся, силясь понять, что происходит и где нахожусь, в руке сам собой возник сграбастанный с табурета пистоль.

Звон! Меня разбудил звон стекла! В темноте мелькнула тень, из своей комнаты выглянул Макс в одном исподнем, зато со шпагой в руке. Он какое-то время прислушивался к тишине, затем спросил:

— Что это было?

Я слез с кровати, запалил огарок свечи и в его неровном мерцании увидел упавшие с подоконника бутылки; одна из них разбилась.

— Кошка, мыши или ветер?

Макс подошел и легко снял раму, подержал в руках, затем вернул ее обратно.

— Забыли запереть ставни, вот кто-то и решил влезть в дом.

— Зараза! — зевнул я.

Голова после выпитого вина была тяжелой, рассуждать о мотивах злоумышленника не хотелось. Мы разобрались со ставнями и отправились досыпать, но, прежде чем улечься в кровать, я привел к бою и второй из пистолей. После спал как младенец.

Ночью никто нас больше не побеспокоил, а уже на рассвете разбудил кучер. Пока я и Макс умывались и собирали вещи, он впряг лошадей в карету, взвел арбалет и устроил его на козлах рядом с собой. А после достал из котомки ломоть свежего хлеба с куском сыра и принялся завтракать.

У нас аппетита после вчерашних возлияний не было, перекусить решили по дороге.

— Не забудь кольчугу, — напомнил вон Сюйд. — Дороги севера полны неожиданностей.

Я подумал-подумал и этим советом пренебрегать не стал. Достал из дорожного мешка стеганый колет, поверх него надел кольчугу. Заодно сунул за голенище сапога стилет.

По пути к воротам мы заехали за каноником, а после встретились с загодя предупрежденными о раннем выезде герхардианцами.

— Руне у вас? — спросил я ловчего.

Стеффен кивнул и забрался на козлы, продолжая изображать кучера.

— Солдаты не ворчали? — полюбопытствовал я.

Ловчий глянул на меня сверху вниз и многозначительно улыбнулся.

— Не умаляйте своими сомнениями авторитет ордена Герхарда-чудотворца!

В словах таилась угроза, и я не стал отшучиваться.

— И в мыслях не было, — произнес я с серьезным видом, а затем приоткрыл дверцу кареты и заглянул внутрь. Руне Фальк сидел на задней лавке, стиснутый с двух сторон плечистыми герхардианцами. Вид у него был при этом беззаботней некуда, щеки растягивала бездумная улыбка. А вот под глазами осунувшегося брата-ритуалиста залегли черные пятна, словно этой ночью он не проспал и пары часов.

Прежде чем я успел поинтересоваться мнением колдуна об эфирном теле мальчишки, брат Стеффен встряхнул вожжами, и лошади тронулись с места. Следом под скрип колес к распахнутым воротам покатила и наша карета. Я ускорил шаг и заскочил на подножку, не желая топать до лагеря пограничной стражи пешком.

К нашему появлению закованного в кандалы Ивара Фалька уже вывели из сруба. В одной дерюге и босой, он ежился под дуновениями прохладного утреннего ветра, казался усталым и несчастным. На могущественного некроманта арестант нисколько не походил.

Да он им и не был. Я прекрасно помнил, сколь тускло и невыразительно выглядело его эфирное тело. Вероятней всего, мертвецов он поднял с помощью некоего магического инструмента, который прежде хранил в тайнике под половицей, а потом перепрятал неведомо куда.

Формальности много времени не заняли, и фельдфебель с нескрываемым облегчением передал мне с рук на руки своего подопечного. Солдаты выглядели хмуро и неприветливо, следили за нами безо всякой приязни, но ни один не осведомился о дальнейшей судьбе Руне. О мальчишке они словно позабыли.

Но не позабыли, разумеется. Вне всякого сомнения, держать язык за зубами им приказал командир роты. Ну и, как выразился брат Стеффен, авторитет ордена Герхарда-чудотворца тоже сыграл свою роль.

— Шевелись! — потянул я Ивара Фалька к нашей карете.

Тот под звон цепей сделал шаг, другой, затем остановился посреди грязной лужи и вдруг объявил:

— Я отдам книгу, если оставите в покое Руне.

Фельдфебель Сепп обратился в слух, и я дернул некроманта за руку.

— Не испытывай мое терпение! — прошипел на ухо некроманту.

Тот уперся.

— Я отдам книгу, — повторил он. — Как вы и хотели!

— Руне болен! — повысил я голос. — Ему нужен уход.

Ивар Фальк скривился в болезненной гримасе.

— Признайте его моим племянником, — выдавил он из себя. — Позаботьтесь о нем, не дайте причинить вред этим живодерам, и я отдам книгу.

Книгу, ха! Каков шельмец! Ни одна книга не позволила бы этому ничтожеству провести ритуал, способный поднять две дюжины мертвецов. Помочь в этом мог лишь некий могущественный артефакт или… жертвоприношение!

Эта неожиданная догадка и заставила меня замереть на месте.

— Объясни для начала, о какой книге идет речь! — потребовал я.

Ивар зябко переступил с ноги на ногу, но стоило только мне потянуть его подальше от любопытных ушей, уперся, не желая сходить с места. Брат Стеффен с нескрываемым любопытством следил за нами с козел, а Макс вон Сюйд выбрался из кареты и всем своим видом демонстрировал нетерпение.

Путь и в самом деле предстоял неблизкий, но мне перебивать Фалька было не с руки. Святые небеса! Да своим признанием он решит все мои проблемы разом!

— Прошлой осенью я выкупил у одного бродяги старинный гримуар, — произнес Ивар лишенным всякого выражения голосом. — Там были описания ритуалов. Разных ритуалов, запретных и обычных. Я давно уже не практиковал, но тут не устоял перед искушением. Попробовал — и ничего не получилось. Чары словно засели внутри меня и не могли найти выход. Это изматывало. Я чуть с ума не сошел! Чуть не рехнулся! А потом на деревню напали язычники, и на миг я просто потерял над собой контроль. Мертвые восстали и начали защищать меня, словно их господина. Я… я просто не понимал, что происходит! Не помню, как потерял сознание… А когда очнулся, от испуга потребовал, чтобы тела расчленили и сожгли. Боялся, что они снова оживут…

Я задумчиво хмыкнул. Едва ли Фальк врал напропалую или же напротив — говорил чистую правду; скорее, он искусно сплетал вымысел с истиной, дабы оставить себе лазейку для спасения. Он играл на публику, но в целом я склонялся принять его слова на веру.

Эфирное тело подозреваемого было слишком слабым для практикующего колдуна, и вместе с тем в нем отсутствовали искажения, возникающие при работе непосредственно с запредельем. Бездумно проведенный дилетантом ритуал поднятия нежити и в самом деле мог повиснуть призрачными гирями в ожидании, когда поблизости появятся пригодные для воздействия тела. Вопрос лишь в том, какую цену Ивару за это пришлось заплатить. Что он отдал за обретение могущества? С кем заключил сделку?

Рассчитывать на правдивые ответы не приходилось, Ивар точно будет врать и юлить до последнего, к стенке его получится припереть, лишь раздобыв тот самый старинный гримуар.

— Где книга? — спросил я, оставив попытки затянуть Фалька в карету.

Некромант посмотрел на меня с нескрываемым сомнением, затем с непонятной ухмылкой уточнил:

— Нашли тайник под третьей половицей от окна?

Я кивнул и сказал:

— Там ничего не было.

Ухмылка Ивара Фалька переросла в самодовольную улыбку.

— Я велел Руне перепрятать книгу, только не знал, послушался он меня или нет. Ну, вы же видели его…

Вот тебе и дурачок! Я едва не заскрипел зубами от досады. Фельдфебель Сепп — болван, раз позволил арестованному общаться с племянником!

Я зло глянул на командира роты, тот насупился, уставился себе под ноги и принялся крутить рыжеватый ус.

— Куда Руне спрятал книгу? — спросил я тогда, с трудом подавив раздражение.

Некромант лишь пожал плечами.

— Только он знает это!

Я ухватил Фалька за ворот дерюги, притянул к себе и прошипел в лицо:

— Нет книги — нет сделки!

— Спросите у Руне! — быстро сказал Фальк и сразу поправился, лихорадочно зачастив: — Попросите показать! Или я попрошу! Он отведет на место!

Отведет? У меня были в этом большие сомнения, но не ухватиться за эту ниточку я попросту не мог и подтащил некроманта к карете герхардианцев.

— Что скажешь? — выжидающе посмотрел я на брата Стеффена.

— Если отыщем книгу, заберешь мальчишку себе? — уточнил ловчий ордена, которому вовсе не нужна была лишняя головная боль в лице юродивого племянника некроманта.

— Заберу! — пообещал я.

Стеффен обернулся к брату-ритуалисту и кивнул.

Мальчишку выпустили из кареты, и Фальк-старший попытался присесть рядом с ним, но не удержался и упал на колени.

— Руне, помнишь черную книгу? Где она? Отведи нас к ней!

Племянник некроманта заулыбался и уверенно зашагал по дороге прочь от лагеря. Двое братьев с висевшими на оружейных ремнях арбалетами поспешили следом, после небольшой заминки за ними двинулся и ритуалист.

Пустое! Мальчишка побрел через поле к лесу, отошел от нас шагов на сорок, а потом заколебался, затоптался на месте и поплелся обратно. Брат-ритуалист попытался ему что-то втолковать, но без толку. Увещевания герхардианца никакого действия не возымели.

— Книга, Руне! — крикнул Ивар Фальк. — Иди за книгой!

Окрик подействовал, но почти сразу дурачок вновь позабыл, куда и зачем он идет. Я выдохнул короткое проклятие, поскольку ситуация запуталась окончательно. Вести в лес некроманта было слишком… обременительно, а без него малолетний дурачок так и будет топтаться на опушке до самого вечера. И как быть?

Сомнения мои разрешил брат Стеффен, он подошел и негромко произнес:

— Магистр, мой долг — отыскать этот гримуар. Я не уеду отсюда без него. Кто знает, какие еще мерзости содержатся в этой пакостной книге? А ну как она попадет не в те руки?

Час от часу не легче! Еще только с герхардианцами проблем не хватало! Без сопровождения братьев отправляться в дорогу слишком опасно, да и ссориться с ними мне точно не с руки. С ловчего станется нажаловаться по возвращении в Ольс!

— Магистр, — вновь обратился ко мне брат Стеффен, оживившийся, словно почуявшая след зайца гончая. — Мне нужен Ивар Фальк. Я не дам увезти его, прежде чем будет найден гримуар.

— А я не могу отдать его! — отрезал я. — Ивар Фальк — мой подопечный! Мой!

— Тогда вам придется сопровождать нас, — пожал плечами герхардианец. — Иного выхода я не вижу.

— Ангелы небесные! — простонал я и попросил фельдфебеля: — Раскуйте Фальку ножные кандалы. Только не снимайте полностью, оставьте на одной из лодыжек.

Сепп уставился на меня с хмурым неодобрением.

— Собрались в лес?

— Именно.

Командир роты дернул себя за ус и предупредил:

— Это слишком опасно!

Брат Стеффен улыбнулся и напомнил:

— Вчера мы обошли всю округу, не встретив ни одной живой души.

— То было вчера! — отрезал фельдфебель Сепп и объявил: — Мы будем сопровождать вас!

— Зачем?! — удивился я. — Едва ли Руне унес книгу слишком далеко от деревни.

Пятеро братьев, я, Макс и вооруженный арбалетом кучер представляли собой серьезную силу, но фельдфебель лишь презрительно скривился.

— Вы не знаете здешних мест, а я отвечаю за вашу безопасность головой. Мы пойдем с вами.

Я пожал плечами.

— Поступайте, как сочтете нужным.

Макс вон Сюйд придвинулся ко мне и тихонько спросил:

— А если малец заведет нас в засаду?

— Скажи об этом брату Стеффену, — кивнул я на ловчего, в глазах которого горел неподдельный охотничий азарт.

— Драные селедки! — негромко выдохнул Макс и стукнул кулаком по раскрытой ладони. — Драные тухлые селедки…

Вид у порученца архиепископа был откровенно… кислый. И немудрено: если отыщется таинственный гримуар, мне придется сдержать слово, и тогда у черно-красных отпадет нужда возиться с малолетним племянником некроманта. Уколоть орден не получится. Политика!

Я отошел к нашей карете, распахнул дверцу и забрался внутрь. Дремавший на лавке каноник сразу открыл глаза и поинтересовался причиной заминки. Выслушав ответ, он безапелляционно заявил:

— Я иду с вами!

— В этом нет никакой нужды, ваше преподобие, — уверил я тучного священника, раскрыв саквояж.

— Не вам решать это, сын мой, — отрезал каноник Йохан и выбрался из кареты. Висевший на его груди святой символ поймал луч восходящего солнца и блеснул золотом.

Я и понятия не имел, какие приказы он получил от архиепископа, поэтому протестовать не стал, обновил порох на запальных полках пистолей и рассовал их за пояс. Затем прицепил к саквояжу длинный ремень и перекинул его через плечо, с другой стороны повесил подсумок с пороховницами и пулями.

Ангелы небесные, ну и вид! Будто на войну собрался! Кинжал, шпага, пара пистолей, волшебный жезл и стилет в сапоге! Столько оружия на себе приходилось таскать разве что в Лаваре.

Я с завистью глянул на перевязь брата-стрелка, подавил тяжелый вздох и, сняв врезавшийся в плечо ремень, кинул саквояж на лавку. С собой взял только кошель, сверток провощенной бумаги с документами и рабочими записями да заготовку второго волшебного жезла и зачарованные песочные часы. Пусть кареты и останутся на попечении караульных пограничной стражи, среди служивых всегда может найтись паршивая овца. А ну как перетряхнут мои пожитки? Потеря всего остального большой проблемой не станет, но деньги, документы и магические инструменты лучше из виду не упускать.

Вернув пистоли в футляр, я убрал тот в подсумок, несколько раз легонько подпрыгнул на месте и наконец счел себя готовым к пешему походу. Крутанул намотанные на запястье четки, поцеловал святой символ и прочитал короткую молитву о благополучном завершении задуманного. Меньше всего мне хотелось бродить по окрестным лесам, имея в провожатых малолетнего дурачка, ну да чего уж теперь…

2

В путь выдвинулись через четверть часа. Фельдфебель Сепп подошел к делу со всей серьезностью и помимо ротного колдуна взял на вылазку в лес дюжину солдат, а в лагере оставил только немногочисленных караульных и артиллеристов.

Егеря шли в головном и фланговых дозорах, а бойцы с арбалетами прикрывали нас сзади. Опасаться случайной банды дикарей не приходилось, и понемногу глухое беспокойство оставило меня. Ну а если вздумает выкинуть какой-нибудь фортель Ивар Фальк… Я улыбнулся и погладил магический жезл. Что ж… этим некромант избавит всех нас от множества проблем.

Весенний лес был хмурым, рассвет еще толком не осветил его, и дозорные буквально растворились меж деревьев. Мы не видели их, лишь слышали короткие условные посвисты. Наш юродивый провожатый то забегал вперед, то возвращался к дяде, а Ивар Фальк едва ковылял, спотыкаясь и пошатываясь, но обувь ему выдавать не стали, дабы в зародыше пресечь всякие мысли о побеге. Тучный каноник тоже продвигался по лесу без всякой спешки. Макс не отходил от него ни на шаг, помогал переступать через поваленные деревья и придерживал под руку, а с другого бока священника страховал кучер.

Постепенно меж деревьев начала растекаться белесая дымка тумана, видимость снизилась, арьергард подступил к нам вплотную. В отличие от егерей арбалетчикам нечасто доводилось углубляться в лес, вид у стрелков стал откровенно обеспокоенным. Они нервно озирались и реагировали на каждый звук, а тех хватало с избытком: время от времени выскакивали из-под кустов и стремглав уносились прочь зайцы, поскрипывали стволы деревьев, срывались с ветвей встревоженные пичуги.

Сначала Руне вел нас по просеке, затем свернул на извилистую тропинку, а когда из тумана выплыл силуэт расщепленного ударом молнии дуба, брат Стеффен повернулся ко мне и негромко произнес:

— Мы идем к заброшенной кузнице! Помните, вчера рассказывал о ней?

— Так и есть, — подтвердил фельдфебель Сепп, задумчиво постукивая пальцами по кирасе. Шлема он надевать не стал, предпочтя ему шляпу с широкими круглыми полями и высокой тульей. Помимо кинжала и офицерской шпаги за пояс командир роты заткнул пистоль с кремневым замком.

Макс вон Сюйд поколебался немного и сказал:

— Филипп, теперь мы знаем, где книга! Быть может, поищем ее сами?

Я промолчал, не в силах отвести взгляда от мертвого дуба и его растопыренных во все стороны сучьев. Невесть с чего вспомнились другой дуб и долгие блуждания по зимней чащобе, по спине пробежался неприятный холодок испуга. Но нет — это просто мертвое дерево, не более того.

— Филипп! — дернул меня Макс. — Возвращаемся?

Мы остановились.

— Возможно, — хмыкнул я после недолгих раздумий и обратился к Фальку-старшему: — Ты ведь там провел ритуал, верно?

Ивар закашлялся, сплюнул мокроту и кивнул.

— Но тайник был в доме, не в лесу, — сказал он, хрипло дыша. — Где именно спрятал фолиант Руне, не подскажу.

— Подходящих мест там не так уж и много, — рассудительно заметил Макс.

— Какое место сочтет подходящим деревенский дурачок? — многозначительно произнес брат Стеффен. — У нас в запасе не больше часа. Выедем позже, не успеем добраться до Ролле. Потеряем целый день. Бегать туда-сюда — вариант не из лучших!

Мнение ловчего и решило дело. Мы продолжили путь, и вскоре ветви деревьев и кустов заколыхались под легкими, едва уловимыми дуновениями свежего воздуха. Продравшись через густой подлесок, наш отряд выбрался к широкому длинному логу, залитому непроглядно-белой пеленой. На другом берегу «молочной» реки вставала стена деревьев, немного дальше виднелась лысая макушка холма.

— Вон, смотрите! — указал фельдфебель Сепп. — Отсюда уже видно кузницу! Можно было идти по просеке, просто вышли бы немного дальше.

Я присмотрелся и не сразу, но все же сумел разглядеть приземистое, будто вросшее в землю строение неподалеку от вершины пригорка. По прямой до него было шагов триста, но по прямой нужно лететь подобно птице или пушечному ядру, а нам придется сначала спуститься в лог, а после взобраться наверх. И все это — практически вслепую.

— И что будем делать? — спросил я фельдфебеля.

— Ревень, Жлоб! Осмотритесь на месте! — отдал распоряжение командир роты, и две тройки егерей вошли в туман, моментально растворились в нем, сгинули, скрылись из виду.

Нам оставалось лишь ждать. Озябший Ивар Фальк стучал зубами от холода и беспрестанно кашлял, его племянник с удовольствием грыз невесть кем врученный сухарь. Макс посматривал на меня с неприкрытым укором; происходящее человеку архиепископа категорически не нравилось.

Пусть! Интересы его высокопреосвященства имели значение ровно до тех пор, пока не начинали идти вразрез с моими собственными. Я ничего не обещал архиепископу Фредрику и уж тем более ему не присягал.

Время ожидания тянулось мучительно медленно, условные посвисты донеслись, когда я окончательно извелся и не находил себе места от нетерпения. Фельдфебель Сепп приставил ладонь к уху, прислушиваясь, удовлетворенно кивнул и обратился к ротному колдуну.

— Что скажешь?

Магистр Тедер, который все время пути беззвучно шевелил губами, проговаривая очищающую сознание формулу, на миг выпал из транса и сказал:

— Не чувствую опасности.

Я прекрасно ощущал, как от колдуна растекаются волны поисковых чар, подрагивают в такт движениям магического жезла, сплетаются с белым маревом и проникают под его покров, уносятся все дальше и дальше. Обычное армейское поисковое заклинание — безыскусное, но от этого ничуть не менее надежное, обойти которое не так-то и просто. К тому же оставался еще брат Даан…

Сам я незримой стихии не касался, не спуская глаз с Ивара Фалька. Левой рукой держал его за ворот дерюги, в правой сжимал волшебную палочку.

— Только дернись, — прошипел я на ухо некроманту. — Только дернись…

Тот презрительно фыркнул и вновь закашлялся.

Один из герхардианцев взял Руне за руку, и тогда фельдфебель Сепп скомандовал:

— Вперед!

Сначала вниз по склону холма двинулась последняя тройка егерей, затем стали спускаться и мы. Туман надвинулся, будто воды тихого озера; я ступил в него и еще долю мгновения удерживал воздух в легких, но сразу опомнился и спокойно задышал.

Уклон был пологим. Видимость в белесой пелене сократилась до расстояния вытянутой руки; приходилось идти медленно и осторожно, дабы не оступиться, не угодить в яму, не споткнуться о случайную корягу. На дне низины стало еще хуже, там среди каменной осыпи тек ручей, медленный, мутный и, на наше счастье, неглубокий.

Противоположный склон лога оказался несколько более крутым; взбираясь на него, я пусть и не выбился из сил, но немало запыхался. Да еще приходилось тащить за собой Фалька, который беспрестанно оступался и оскальзывался. Даже не знаю, как справится с подъемом каноник Йохан…

А потом холодная влажная пелена тумана как-то разом осталась позади. Вновь засияло утреннее солнце, запели птицы, раскрасили мир яркие цвета.

— Сюда! — позвал нас один из егерей, и по узенькой тропке мы углубились в лес, продолжая подъем к вершине холма.

Вскоре деревья расступились, и я выволок Фалька из кустов на поляну перед заброшенной кузницей. В основании той лежала солидная каменная кладка, а первый этаж венчала деревянная надстройка с прохудившейся крышей. За долгие годы строение буквально вросло в грунт, и заколоченные досками оконца опустились до уровня земли. Судя по всему, это была часть каких-то древних укреплений — слишком уж солидными для простой хозяйственной постройки казались стены, да и немного дальше из дерна проглядывали кое-как отесанные камни, цепочка которых тянулась вплоть до самой вершины. Некогда, возможно, еще во времена Полуденной империи, там мог располагаться сторожевой пост.

— Ревень! Жлоб! Соха! В охранение! — скомандовал Сепп, а стоило егерям двинуться к подлеску, последовала новая команда: — Барабан, наверх!

Арбалетчики сорвались с места и потрусили к вершине холма. Позиция на втором этаже кузницы представлялась мне даже более выигрышной, но фельдфебель, так полагаю, просто не хотел, чтобы стрелки мешали поискам книги, путаясь под ногами у герхардианцев.

Ивар Фальк шагнул вперед, я остановил его рывком за ворот.

— Не торопись!

Пусть в отряде и было два опытных колдуна, я не собирался приближаться к месту проведения неведомого ритуала без предварительной оценки состояния эфирного поля. Магистр Тедер и брат Даан — сугубо практики, на некоторые мелочи они попросту не обратят внимания, а ведь в мелочах — вся суть…

Я рывком, без всякой подготовки погрузил сознание в незримую стихию, переборол мимолетное головокружение и качнулся навстречу миру, оценивая не только его, но и сопротивление толчку моей воли.

Поначалу эфирное поле казалось спокойным и однородным, но стоило лишь толкнуться в него, и будто побежали круги по воде; на миг проявились и тут же пропали следы некогда творившейся здесь волшбы. Докатившиеся колыхания оставили привкус пепла на языке, но непосредственной опасности эти ощущения с собой не несли; будто на костер плеснули водой, огонь погас, и даже угли успели остыть.

Брат Стеффен вопросительно посмотрел сначала на меня, затем на Даана.

— Проблемы?

Мы с братом-ритуалистом синхронно покачали головами, и ловчий дал отмашку.

— Отпускай, пусть идет.

Но Руне не сдвинулся с места и растерянно оглянулся на дядю. Тот через силу улыбнулся.

— Иди, малыш!

Дурачок неуверенно двинулся к кузнице, сделал два шага и вновь обернулся. Канонику Йохану это надоело, в сопровождении Макса и кучера он направился прямиком к покосившемуся строению. Повинуясь кивку Стеффена, братья немедленно двинулись следом; присматривать за Руне остался ловчий.

Напряженные отношения церкви и ордена Герхарда-чудотворца могли породить множество совершенно ненужных проблем, и я потянул за собой Фалька, намереваясь при случае вмешаться и в зародыше погасить намечающийся конфликт. Некромант не упирался, но едва переставлял ноги; его губы, ногти и ступни посинели от холода, руки мелко-мелко тряслись.

Каноник доковылял до кузницы и с кряхтением уселся на один из валунов, вооруженный арбалетом кучер замер рядом, а Макс скрылся внутри покосившегося строения. Три брата последовали за ним, на улице задержался только Даан. Он внимательно поглядывал по сторонам да отрешенно крутил свой украшенный сложной резьбой жезл.

Фельдфебель Сепп посмотрел на выглянувшее из-за края леса солнце и вздохнул.

— Ну? — поторопил он нас, заложив большие пальцы за оружейный ремень.

Перед кузницей по земле растеклась огромная лужа с серо-черным, будто покрытым пеплом дном. Руне стоял перед ней, бездумно ковырял пальцем в носу и пялился на воду.

— Скажи ему, пусть идет за книгой! — потребовал я у Фалька-старшего.

— Иди, малыш, — вздохнул некромант. — Иди!

Руне занес над водой ногу, и тут же мир изменился, распался на части, словно это мимолетное движение разметало подогнанные друг к другу кусочки мозаики. Реальность обрела дополнительную глубину, потянула нас в неведомую даль, содрала с костей кожу и плоть.

— Стой! — неожиданно низким и сильным голосом рявкнул каноник, но поздно.

Ботинок со стоптанной подошвой разметал гладь лужи, и тотчас вверх взметнулись клубы пара, на миг они скрыли от нас Руне и так же быстро развеялись.

Святые небеса! В меня словно незримая волна ударила!

Напор сгустившегося эфира толкнул прочь, но я вовремя ухватился за плечо некроманта и сумел устоять на ногах. А тот даже не пошатнулся! Ивар Фальк начал открывать рот, и я без промедления врезал ему по голове магическим жезлом, нисколько не боясь ни проломить череп, ни сломать палку.

Удар заставил некроманта согнуться, а пинок в спину отбросил его в ноги брату Стеффену. Я вновь замахнулся жезлом и вдруг замер, пораженный увиденным до глубины души. Лужа высохла, и на ее глинистом дне разгоралась багряным сиянием сложная колдовская схема. Да и незримая стихия больше не пребывала в спокойствии, ее рвало и закручивало потоками стихийной энергии.

Не покрывай место проведения ритуала вода, мы загодя почувствовали бы тление остатков силы, а так оказались застигнуты врасплох. Эфирное тело Руне Фалька больше не казалось неполноценным, теперь оно лучилось темной энергией запределья. Деревенский дурачок пропал, миру явился некто больший, нежели просто человек. Но не уродливый кровожадный демон, врывающийся в тела людей и разрушающий своим тлетворным касанием плоть, а несравнимо более хитрая и осторожная тварь, выбравшаяся в мир смертных лишь частично.

Порождение запределья смотрело на людей багряными глазами дурачка и видело всех нас насквозь. Руне расплылся в безумной улыбке, и тут же от него ударили жгуты ментального подчинения. В меня, герхардианцев, солдат и через кусты куда-то много дальше.

Святые небеса! Да что за напасть?!

3

Сломать волю человека совсем не просто, для порабощения сознания требуется проделать кропотливую работу, жесткую и кровавую или ювелирную — не важно. Но есть и отмычки, позволяющие вскрыть душу человека, запустить в нее когти и вывернуть наизнанку.

Маленький дурачок Руне Фальк, нелепый и улыбчивый, жил в лагере пограничной службы бок о бок с солдатами, бегал для них за водой и радовался даже заплесневелому сухарю. Он примелькался, его полюбили. А любовь режет души людские без всякой жалости, не встречая сопротивления.

Фельдфебель Сепп благоволил юродивому мальчишке сильнее прочих; если ротный колдун выдержал первый, самый страшный натиск чужой воли, то рыжеусый служака сломался под этим напором, будто гнилая ветка. Рука фельдфебеля легла на рукоять заткнутого за пояс пистоля, и тогда каноник Йохан грузно шагнул к порабощенному потусторонней сущностью мальцу и врезал ему наотмашь мясистой ладонью.

— Изыди!

Низкий голос прокатился по поляне гулким эхом, одно короткое слово своим яростным напором раскололо эфирное поле и отшвырнуло Руне на добрый десяток шагов. Одержимый мальчишка рухнул на землю и покатился к лесу по склону холма. Колдовская схема разом погасла и перестала расчерчивать запекшуюся глину кроваво-красными огнями, а противоестественный натиск чужой воли пропал, прекратив насиловать сознание людей.

На миг показалось, будто мир замер в хрупком равновесии и все еще может обойтись, а потом фельдфебель Сепп спустил курок, и брат Даан рухнул с простреленной грудью.

Ангелы небесные! Кровь по праву считается мощнейшим колдовским ингредиентом, она и без всякого волшебства, пролившись, связывает людей крепче стальных кандалов. Расплескалось алое по земле — и все, пути назад нет.

На кузнице жахнуло, пуля угодила в кирасу фельдфебеля, но ударила под углом, и потому не пробила доспех, а соскользнула, лишь опрокинув человека на спину. Падение уберегло Сеппа от второго выстрела. Земля взметнулась рядом с его головой, командир роты шустро откатился в сторону и метнулся вслед за Руне.

Я практически услышал беззвучную команду демона «пли», перекинул жезл в левую руку и, едва не разрывая связки и сухожилия, вспорол эфирное поле круговым движением, зачерпнул при этом столько силы, сколько только смог. Магистр Тедер зеркальным отражением повторил мой жест, и два потока сырой силы сплелись вокруг нас в непроницаемый купол. Выпущенные с верхнего этажа кузницы болты не поразили ротного колдуна, зависли в воздухе, и точно так же защита не дала убить меня арбалетчикам с вершины холма. Они даже не попытались этого сделать, словно видели перегородивший незримую стихию полог.

Брата Стеффена прикрывал угол кузницы, и одержимые стрелки избрали своими целями вскинувшего над головой руки каноника Йохана и перезаряжавшего арбалет кучера. Три болта ударили в них и сбили с ног. Ловчий миг смотрел на меня, а потом ухватил за ворот Фалька-старшего и затащил его в дверь. Мне о таком оставалось только мечтать. Хорошо еще, что в надстройке второго этажа хватало дыр, и братья-герхардианцы обстреляли арбалетчиков, заставив тех убраться с вершины холма, укрыться за камнями и в кустах.

Я остался один на один с ротным колдуном. Мы не готовились к поединку; все, что у нас было, — это наши жезлы, знания да бурливший вокруг эфир. Дерьмовейший расклад!

Волшебная палочка противника закружилась в ажурном плетении, вырезанные на ней символы засветились оранжевым сиянием, словно дерево начало тлеть изнутри. Магистр Тедер не собирался терять время попусту!

Наиболее эффективное боевое заклинание, которое я знал, основывалось на четырех витках, двух дугах и семи весьма непростых узлах. Оно выжигало из попавшего под удар человека саму жизнь, вот только любой колдун без особого труда мог развеять его одним движением жезла. Дуэльные чары были намного коварней, их плетение требовалось оттачивать на протяжении долгих месяцев, да и сокрушительная мощь армейской волшбы, буде к ним прибегнет ротный колдун, далеко превосходила мои весьма посредственные ныне способности к чародейству.

В честном поединке рассчитывать на успех не приходилось, и потому я шагнул вперед и лихо крутанул жезлом, даже не пытаясь хоть как-то замаскировать свои намерения. Магические формулы засияли расплавленным серебром, захватили эфир и соткали его в безыскусный сгусток призрачного огня.

Получай! И еще! И снова! Быстрее! Сырая сила могла лишь жечь и рвать, непреодолимой преградой для нее стал бы любой защитный амулет, не говоря уже об истинных святых реликвиях. Атаковать подобным образом опытного заклинателя мог лишь глупец, но ничего иного мне сейчас попросту не оставалось. Действуя на пределе своих невеликих умений, я творил одно примитивное плетение за другим, швырял их в магистра Тедера и беспрестанно продвигался вперед.

Небрежным движением Тедер отбил мой первый бросок и вновь вернулся к сотворению своей предельно сложной формулы, но я тут же хлестнул его сплетенным из эфира жгутом, намереваясь если и не перерубить надвое тело, то хотя бы разорвать ауру. Ротный маг резким горизонтальным махом жезла рассек полупрозрачную полосу и вновь не стал бить в ответ, продолжив плетение чар. Он все поставил на одну карту и отказываться от своих планов не собирался.

А я набрал хороший темп, сила текла через меня бурным потоком, очередная атака получилась на удивление мощной. Шар разогретого эфира мог испепелить любого простеца, но магистр Тедер выставил щит, и клякса жгучего пламени скользнула по нему, прошла стороной. Смертоносное заклинание прожгло дыру в накрывшем нас куполе и унеслось дальше, чтобы миг спустя исчезнуть в яростном всполохе беззвучного взрыва.

В голове зашумело, а по левой руке пробежались первые предвестники боли, но это уже не играло никакой роли. Противник потерял еще пару драгоценных мгновений, и теперь нас разделяло меньше полудюжины шагов!

Выведенная Тедером вязь символов вдруг ослепительно вспыхнула и прожгла щели в пространстве, а затем перекрутила его и сложила в щерившийся смертоносными шипами шар. Мой оппонент откровенно перестарался: созданные им чары могли разнести даже кузницу, а попавший под их удар человек и вовсе испарился бы, враз перестал существовать.

Силовое плетение пробило бы любой выставленный на скорую руку полог; мне было не под силу ни развеять его, ни отклонить. Не стал и пытаться.

Шпага выскользнула из ножен и, продолжая это движение, я распластался над землей в отчаянно глубоком выпаде. Угодившее в грудь противника острие скрежетнуло о ребра, и клинок начал выгибаться, а потом вдруг провалился в тело сразу на ладонь. Магистр Тедер дрогнул и закашлялся, изо рта его хлынула кровь. Смертоносные чары мигнули и распались.

Удел ротных колдунов — всю свою службу прикрывать солдат от поползновений вражеских заклинателей да с безопасного расстояния крушить чужие позиции. Тедер мало что понимал в колдовских поединках один на один и просто-напросто не ожидал такого коварства от университетского белоручки. Наверняка полагал, будто магистр Вселенской комиссии станет чтить общепринятый кодекс чести, коим в магических поединках руководствовались школяры. А я не стал. На войне правил нет.

Магистр Тедер упал на колени и скорчился, но почти сразу дрогнул и выпрямился. Глаза его стали мертвыми и одновременно слишком уж живыми. Зубы обнажились в злобном оскале, а руки, пусть пока еще неуверенно, зашарили по земле в поисках оброненной волшебной палочки. Он восстал! Восстал из мертвых!

Неупокоенный колдун мог наделать бед, и я не колебался ни мгновения. С ходу ударил шпагой по горлу, а после заставил себя позабыть об усталости и крутанул жезл, сплетая тонкую эфирную нить. Та захлестнула шею, и я одним решительным рывком обезглавил противника.

Созданный слиянием наших сил защитный купол растаял, висевшие в воздухе арбалетные болты попадали на землю. Пригнувшись, я метнулся к входу в кузницу и не добежал, растянулся на земле. За ногу ухватил кучер, через тело которого мне пришлось перескочить по пути в укрытие. Костлявые пальцы вцепились в штанину и потянули обратно, тогда я со всего маху приложил каблуком по оскаленному рту, рывком высвободился и устремился дальше на четвереньках, даже не пытаясь подняться на ноги.

Макс на пару с ловчим рывком втянули меня в дверь, и в спину тут же угодил брошенный кучером арбалет. Оружие ударило меж лопаток с такой силой, что от увечья уберегла лишь поддетая под камзол кольчуга; я по инерции пробежал еще несколько шагов и тяжело навалился на стену. Ладно хоть самострел был разряжен, от болта в упор не спасет даже кираса…

Тут через порог метнулся кучер, и один из засевших на втором этаже братьев выстрелил через люк; мой преследователь рухнул на колени с пробитой макушкой. Но не умер. Он и до того уже был мертв.

Под страшный хруст позвонков спина покойника начала изгибаться, и Стеффен со всего маху врезал по горбу крепко сбитым табуретом. Во все стороны разлетелись деревянные обломки, кучер растянулся на полу, и на подмогу нам по шаткой лестнице скатился один из братьев-герхардианцев. Несколькими яростными ударами фальшиона он отделил голову неупокоенного от тела, и кучер наконец затих.

Тогда ловчий без промедления перескочил через мертвеца, захлопнул входную дверь и заложил ее брусом. Сразу стукнуло, и меж досок проклюнулось стальное острие арбалетного болта.

— Выродки! — не удержался брат Стеффен от крепкого словца.

Я без сил рухнул на пыльный топчан, кинул рядом жезл и окровавленную шпагу, заставил себя задышать размеренно и неторопливо, дабы хоть немного унять лихорадочное сердцебиение. Звуки стихли, навалилась ватная тишина, во всем мире остался лишь звон в ушах. И слабость, одуряющая слабость.

Макс вон Сюйд подошел к обезглавленному кучеру и снял у того с пояса кожаный колчан на дюжину болтов, затем поднял валявшийся рядом арбалет.

— Что здесь происходит?! — потребовал он объяснений, вооружившись.

Братья проигнорировали его выкрик, оттащили мертвеца к входу и подперли им дверь. Отрезанную голову небрежным пинком закатили в угол, а так и валявшегося в беспамятстве Ивара Фалька уложили на топчан радом со мной.

Макс надулся, будто жаба, но перехватил недобрый взгляд ловчего и проглотил уже рвавшиеся с языка ругательства. Стеффен криво усмехнулся, оттер ладонью забрызгавшую бороду кровь и с непостижимым спокойствием спросил:

— Одержимых никогда не видели, сеньор вон Сюйд?

Слова эти прозвучали столь буднично, что оставалось лишь позавидовать выдержке ловчего.

Одержимые? О да! Не было никакого древнего артефакта, да и некроманта не было тоже. Демонолог. Нас почти провел демонолог.

Глава 7

1

Слова герхардианца буквально повисли в воздухе, порученец архиепископа какое-то время осмысливал их, затем шумно сглотнул и признал:

— Не доводилось…

Брат Стеффен кивнул с таким видом, словно принял невысказанное напрямую извинение, и коротко изложил свое видение ситуации:

— Нечто из запределья проникло в племянника этой падали. — Он легонько пнул под ребра уложенного на топчан Ивара Фалька, который так и не пришел в сознание после удара жезлом по голове. — Демон взял под контроль солдат, и скоро они придут за нами. Я ничего не упустил, магистр?

Слабость понемногу начала отпускать, на смену ей пришло выматывающее жжение в левой руке. Пропитка из настоя корня мандрагоры не стала панацеей, столь яростный выброс силы оказался для моего эфирного тела чрезмерным. Впредь стоило действовать более… тонко.

— Магистр! — повысил голос брат Стеффен. — Вам есть что добавить к моим словам?

Я вытер с лица липкий пот и достал из подсумка футляр с пистолями, после этого сказал:

— Полагаю, был проведен ритуал вызова некоей сущности, но тело мальчишки не смогло вместить всю ее мощь. Тварь выжгла часть души Руне, а после убралась до поры до времени в запределье. Не знаю точно, что случилось в ночь нападения на деревню, только Фальк не поднимал мертвые тела. Это сделал демон, призвав в наш мир своих вассалов.

Ловчий еще раз пнул Ивара Фалька, тот даже не пошевелился.

— Мы приняли демонолога за некроманта. Непростительная ошибка. — Стеффен поднял голову и повысил голос. — Как там у вас?

— Никого не видно! — отозвался со второго этажа один их братьев. — Брат Даан и каноник недвижимы. Демон не коснулся их.

Макс подошел к заколоченному окошку, посмотрел в щель.

— Ушли? — предположил он, оценив обстановку.

Стеффен зло рассмеялся.

— Ну уж нет, так просто эта тварь нас не выпустит. Знает, что иначе найдем и затравим!

Я рассовал пистоли за пояс, присмотрелся к Ивару Фальку. Бледность постепенно оставляла его лицо, щеки понемногу розовели, проявилось хриплое дыхание. Удар жезлом по затылку оказался чрезмерно силен, но все же не прикончил чернокнижника. Это радовало.

— Демонолог? — повторил я вслед за ловчим и с сомнением покачал головой. — Сомневаюсь. Призвать потустороннюю сущность может любой простец, достаточно знать нужное имя. Демон услышит, демон придет. Но одно лишь знание имени не поможет обуздать обитателя запределья, для этого нужны знания и железная воля. А у этого выродка эфирное поле, как размазня! Он не практиковал как минимум несколько лет!

— И что тогда? — нахмурился брат Стеффен.

— Скорее всего, гримуар и в самом деле достался Фальку случайно, — предположил я. — Думаю, этот прощелыга вознамерился вызвать кого-то себе в услужение, а поскольку силенок справиться с демоном ему недоставало, он решил схитрить и заточить его в теле племянника. Есть способы превратить тело смертного в ловушку для таких существ, но хитрая бестия лишь коснулась пацана, не став выбираться из запределья. План Фалька отправился псу под хвост.

— Уверены, магистр? — прищурился брат Стеффен. — Если та тварь целиком здесь и сейчас, может ли Фальк ею управлять?

Я покачал головой.

— Не думаю, что демон выбрался из запределья. В этом случае тело Руне претерпело бы необратимые изменения, а этого не произошло. Мальчишка будто перчаточная кукла, не более того. Нам бы отрезать его от потусторонней стихии, но как это сделать — не знаю. Подозреваю, со столь мощной сущностью это попросту не сработает.

— Уверен? — огорчился Макс.

— Есть кое-какой опыт в подобных делах, — кивнул я и тут же о своем опрометчивом жесте пожалел. Вновь закружилась голова.

Но да, я был уверен. Мне до сих пор иногда снилась тронутая разложением физиономия Акселя Хольма — школяра, который наивно полагал, будто сумеет обмануть всех и каждого.

— Нужно выяснить имя! — решил Стеффен.

— Сумеете провести обряд экзорцизма? — усомнился я, поскольку одно лишь имя не могло дать над демоном полной власти.

— Даже если не изгоню тварь в запределье, то разрушу ее власть над умами людей, — ответил ловчий и повысил голос: — Ищите книгу! Она может быть где-то здесь! — После он посмотрел на меня: — Магистр, сможете прикрыть нас?

Я вытянул перед собой левую руку, ладонь мелко дрожала, пальцы ходили ходуном.

— Если только с поисками книги, — не удалось удержаться мне от горького смешка.

Ловчий досадливо выругался и посмотрел на Макса.

— Разожгите очаг, сеньор, и начинайте искать фолиант! — потребовал он и пнул под ребра Ивара Фалька. — А я попробую разговорить нашего друга…

Стеффен недобро улыбнулся, собрал ножки разлетевшегося на части табурета и принялся затачивать их кинжалом.

С потолка посыпалась пыль, наверху что-то зашуршало и заскрежетало; братья приступили к поискам с немалой основательностью. Нижнее помещение было разделено каменной стеной на две неравные части, меньшую комнату завалили каким-то хламом, и, ко всему прочему, в том закутке не было ни одного окна, а потому если где и обустроили тайник, то именно там.

Макс разломал сиденье табурета, сложил обломки в очаг и после нескольких неудачных попыток все же развел огонь. Затем он соорудил некое подобие факела и ушел обыскивать темную комнатушку. Я же остался сидеть на топчане. Мне попросту недоставало уверенности, что сумею устоять на ногах. Те были словно ватные, да еще никак не удавалось отдышаться — мертвым грузом давила отравленная миазмами запределья атмосфера. А вот боль в левой руке понемногу отступала, вызванное настойкой корня мандрагоры онемение оказалось сильнее магического отката, и это не могло не радовать.

В отличие от меня, Стеффен не сидел без дела. Для начала он вбил колышки в засыпной пол и уложил между ними Ивара Фалька, затем закрепил руки и ноги пленника цепями кандалов и обрывками невесть где раздобытой веревки.

— Так или иначе, но мы узнаем имя этой гадины, — сказал ловчий, выпрямившись, и у меня от его тона по спине пробежались мурашки.

Узнаем, да. Ловчий вырежет это знание из чернокнижника. Если понадобится, вырвет его с потрохами. Весь вопрос в том, даст ли нам демон на это время…

2

Поиски результатов не принесли.

— Пусто! — послышалось минут через пять со второго этажа.

Двое братьев остались присматривать за округой, третий присоединился к Максу, но тот уже и сам вышел из каморки, с ног до головы перепачканный пылью и паутиной.

— У меня тоже ничего, — покачал он головой.

Один из герхардианцев немного потоптался внизу и вновь поднялся в надстройку, а ловчий перестал подбрасывать в очаг щепки, вернулся к чернокнижнику и отвесил ему одну за другой пару крепких оплеух. Фальк заворочался, выгнулся, зашелся в приступе сухого кашля. Тяжелая ладонь легла ему на грудь и придавила к полу.

— Ивар! — Стеффен склонился над обездвиженным арестантом и ласково улыбнулся. — Поговори с нами, Ивар!

— Что… — прохрипел чернокнижник. — Что происходит?

Ловчий надавил на грудную клетку, и Фальк засипел, разинул рот, не в силах наполнить легкие воздухом.

— Где книга? — спросил я, не вставая с топчана. — Где тот драный гримуар?

Вопрос поставил чернокнижника в тупик, он растерянно заморгал, облизнул губы и на пробу попытался подтянуть себе руки, но нисколько в этой попытке не преуспел.

— Спросите у Руне… — начал было Ивар, и тут же ловчий со всей силы врезал ему под ребра.

Фалька выгнуло, он взвыл от боли, закашлялся и забился в путах. Брат Стеффен зажал его голову в ладонях и потребовал:

— Не играй с нами!

— Я не знаю… Не знаю, где книга… Честно… — прохрипел чернокнижник, но ловчий не собирался тратить время попусту. Он отошел к очагу и принялся нагревать над огнем зловещего вида нож.

— Станем его резать, истечет кровью. А так сразу и рану прижжем, — как-то совсем уж буднично сказал брат Стеффен, когда клинок начал светиться алым.

— Не надо! — взмолился Фальк. — Я не понимаю, что происходит! Не знаю, где книга! Это Руне привел нас сюда!

Ловчий встал над арестантом, продемонстрировал нож и потребовал:

— Начинай говорить правду!

Чернокнижник забился, зазвенел кандалами и выкрикнул:

— Я ничего не знаю! Я не виновен!

Но он лгал. Знал. Был виновен. Просто тянул время.

— Видят небеса, ты сам напросился, — вздохнул брат Стеффен, опускаясь на колени.

Фальк тоненько взвизгнул, а потом закричал так, что заложило уши. Шипения я не расслышал, но по кузнице моментально разошлась вонь горелой плоти.

Мне стало не по себе, а вот Макс вон Сюйд даже не поморщился. Он следил за экзекуцией со столь бесстрастным видом, словно подобное зрелище было ему не в новинку. Да, наверное, и не было.

— Где книга? — повторил я вопрос, прижав к носу рукав камзола.

Чернокнижник меня не услышал, он тихонько выл, по лицу катились слезы. Ловчий вновь отошел к очагу и прикрикнул:

— Отвечай, мразь!

— Не знаю! — простонал Фальк. — Это все Руне…

Я вздохнул и спросил:

— Ты хоть понимаешь, что тебя сейчас порежут на куски, Ивар?

Арестант поднял голову и посмотрел на меня слезящимися глазами.

— За что? — спросил он. — Я ничего плохого не сделал!

— А что ты вообще сделал, Ивар? — вкрадчиво поинтересовался я.

Брат Стеффен развернулся от очага с раскаленным клинком в руке; чернокнижник стрельнул на него глазами и глухим голосом произнес:

— Когда-то я занимался тайными искусствами, но нисколько в них не преуспел. Был недостаточно одарен и усидчив. Пробавлялся торговлей. Будь проклят тот день, когда мне в руки попал злосчастный гримуар! Один ритуал обещал могущество, власть над людьми. И я не устоял…

— У меня аж слеза на глаза навернулась, — проворчал ловчий. — Что ты натворил, гад?

— Я полностью выполнил инструкции, но ничего не вышло, — всхлипнул Ивар. — Совсем ничего! Изменения проявились не сразу…

— Не сразу? — фыркнул я. — Племянник стал дурачком позже?

Фальк пошамкал губами и ничего не ответил.

— Что за тварь ты вызвал из запределья? — напрямую спросил я. — С каким демоном заключил сделку?

— Я ничего не…

Договорить чернокнижник не успел; брат Стеффен склонился над ним и ткнул ножом, но на этот раз сразу выдергивать раскаленный клинок из плоти не стал.

Ивар взвыл и, срывая связки, прокричал:

— Инку-у-уб! Я вызывал инкуба!

Ловчий выпрямился и с отвращением произнес:

— Скормил твари собственного племянника? Ну-ну…

Фальк понял голову и ожег герхардианца ненавидящим взглядом.

— Недалекий моралист! — выругался он. — Руне и так родился дурачком! Подумай! Подумайте все, каково ему пришлось бы после моей смерти! А я дал ему шанс на нормальную жизнь! Руне еще не вошел в возраст, инкуб не мог овладеть им в полной мере! У меня оставалось несколько лет, чтобы обуздать демона!

Инкубы и суккубы лучше прочих обитателей запределья обольщали слабых духом людей и овладевали их помыслами и разумом. Обычно даже опытные демонологи не рисковали связываться с этими изворотливыми гадинами — чересчур своевольными и хитроумными они были, слишком ловко манипулировали смертными. Рано или поздно слуга и господин менялись местами, и пожранная душа глупца навеки отправлялась в запределье.

— Имя! — потребовал брат Стеффен. — Нам нужно имя!

Ивар Фальк ощерился в безумной улыбке и замотал головой.

— Нет…

И тут же со второго этажа раздался крик:

— Идут!

Звонко клацнули струны арбалетов, следом один за другим грохнули выстрелы; в люке заклубился пороховой дым. По доскам надстройки забарабанили болты, кто-то вскрикнул, послышались злые ругательства.

— Таран!

Предупреждение запоздало, миг спустя входную дверь сотряс страшный удар. Запорный брус сорвало, и лишь тело кучера помешало нападавшим ворваться внутрь всей гурьбой. В неширокий зазор им пришлось протискиваться по одному.

Брат Стеффен навалился на дверь плечом, не позволяя продавить ее еще больше, и вслепую ударил — раз! другой! третий! — кинжалом, но, судя по лязгу, клинок всякий раз попадал в кольчугу. Макс выстрелил из арбалета, и удачно: бородатый егерь с проклятием осел на пол. Порученец архиепископа обнажил шпагу и рубанул подранка по голове.

— В сторону! — рявкнул я и вскинул пистоли, целясь в рвавшихся внутрь одержимых.

Макс шустро отступил, два выстрела слились в один, кузницу заволокло пороховым дымом. Промахнуться с такого расстояния было попросту невозможно, кто-то завыл, кто-то упал. О да! От пуль никакая кольчуга не защитит!

Сквозняк потянул дым в щели; я вооружился шпагой и поспешил на помощь Стеффену, но атака уже захлебнулась. По доскам второго этажа так и продолжали постукивать арбалетные болты, а вот егеря отступили, не сумев с ходу ворваться внутрь. Раненых они уволокли с собой, на земле в луже крови остались валять три мертвеца.

Валяться?! Одно за другим тела зашевелились, задергались, начали подниматься на четвереньки. Чужеродные сущности проникли в них, пожрали последние крохи тепла, превратили в безвольные орудия.

— Святые небеса! — невольно вырвалось у меня, но братья опередили нежить, хором затянув церковный гимн.

Голоса их сплелись, наполнились мощью и ударили молитвенным молотом, развеивая эманации запределья и вышвыривая из нашей реальности демонов, не успевших толком овладеть покойниками и перекроить под себя их плоть. Мертвые егеря повалились на землю.

Стеффен закрыл дверь, для надежности мы придавили ее топчаном и принялись стаскивать туда же всяческий хлам. И все это — под молитвенные песнопения братьев, большей частью мне совершенно непонятные. Неплохое знание письменного староимперского помогало разобрать лишь одно слово из трех.

«Воля к противлению злу»? Возможно, что и так.

Голоса гулко отзывались в голове, невесть с чего закололо сердце, захотелось зажать уши ладонями. Но сдержался конечно же. А тут и братья наконец умолкли. Мертвецы остались недвижимы; герхардианцы принялись рубить им головы и перетаскивать к входу. Крови при этом натекло на пол сверх всякой меры.

Я оценивающе встряхнул медную пороховницу и принялся перезаряжать пистоли. В люк со второго этажа выглянул брат-стрелок, из-под свободного рукава черно-красного сюрко выглядывала наложенная на бицепс повязка.

— Все целы? — спросил он.

— Да! — отозвался Стеффен и, в свою очередь, поинтересовался: — Сильно зацепило?

— Царапина.

Макс убрал шпагу и кинжал в ножны, спросил:

— А инкуба так изгнать не сможете?

Ловчий помрачнел.

— Если захватим пацана, изгоним. Но не навсегда, только на время.

— Мы его не захватим, — вздохнул я, выглядывая на улицу через щель в досках.

Любая попытка прорваться закончится тем, что нас перебьют засевшие в кустах арбалетчики. Да и егерей остается в избытке; сунемся наружу — порубят.

— Захватить не захватим, — согласился со мной Макс и криво ухмыльнулся. — А если убить?

Стеффен рассмеялся.

— Что порождению запределья раны смертной плоти? Без имени нечистого нам не обойтись.

И наши взгляды сошлись на Иваре Фальке. Тот задергался, забился, отчаянно завыл, будто угодивший в капкан дикий зверь. Пустое! Ни вырваться, ни разжалобить нас у чернокнижника, скормившего демону душу собственного племянника, не было ни единого шанса.

Крики. Вонь паленой плоти. Хрип. Ивар Фальк оказался крепким орешком. Внезапное нападение одержимых подарило ему надежду на скорое избавление и вдохнуло новые силы. Он наивно полагал, будто инкуб кровно заинтересован в его спасении, а сверхъестественные способности демона исцелят его раны, надо лишь немного продержаться, еще чуть-чуть потерпеть. И он терпел. Драл глотку в безумных криках, плевался кровью и упорно не желал произносить заветного имени. Глупец!

Брат Стеффен планомерно превращал чернокнижника в обрубок, лишь отдаленно напоминавший человеческое тело. Ловчий действовал поспешно и неряшливо, но никто его в этом не упрекал. Я буквально чувствовал, как утекает сквозь пальцы время. Завладевший телом Руне инкуб не мог не осознавать, какую опасность представляет человек, знающий его истинное имя. Рано или поздно чернокнижник сломается, и тогда…

С улицы донесся раскатистый хлопок, а миг спустя над нашими головами что-то страшно треснуло, надстройка кузницы содрогнулась, и меж досок закапала, а затем и вовсе потекла алая кровь. Ангелы небесные! Нас обстреляли из пушки!

Ловчий отступил от лившихся сверху струек и задрал голову.

— Кас! Гил! Вибе! — нервно крикнул он.

Будто в ответ на эти слова в люке показался забрызганный кровью брат-стрелок. Он спешно спрыгнул вниз, следом спустился один из арбалетчиков. И все.

— Вибе не повезло, — сказал стрелок, оттирая с лица чужую кровь.

— Уложило наповал, — подтвердил его собрат и выдернул торчавшую из щеки щепку. — Нас с Гилом чудом не зацепило.

Я подбежал к лестнице и предупредил:

— Держитесь подальше от двери и окон!

Каменная кладка первого этажа выглядела надежной, но удачное попадание в оконный проем способно наделать много бед.

— Не стоит туда лезть! — предупредил меня Гил.

— И не собираюсь! — уверил я стрелка, поднялся на несколько шатких перекладин и, высунув голову из люка, осмотрелся.

Первое, что бросилось в глаза, — это изуродованное тело. Жуткая рана продолжала кровоточить, в красном месиве проглядывало белое крошево ребер. Торс бедолаги едва не разорвало надвое.

Я перевел взгляд на стену и увидел, что одну из досок вырвало, а измочаленные соседние топорщатся забрызганной кровью щепой. В противоположной стене виднелось отверстие, в которое прошел бы кулак, его окружала целая россыпь дыр поменьше. Судя по характеру повреждений, стреляли виденным мной зарядом из полуфунтового ядра и мушкетных пуль.

Вновь грохнуло, и почти сразу доски над моей головой взорвались тучей щепок. Заряд выбил сразу две доски и прошил надстройку, изрешетил заднюю стенку.

От неожиданности я чуть не сверзился вниз, лишь чудом удержался на лестнице и поспешно ретировался. Второй этаж был для нас потерян безвозвратно. Всякий, кто решит занять там позицию, очень скоро распрощается с жизнью, словив добрую порцию картечи.

Тут в третий раз громыхнула пушка, и на этот раз сеньор фейерверкер умудрился уложить двухфунтовое ядро точно в окно. Чугунный шар снес доски, пропахал засыпной пол и едва не разломал очаг.

Пришлось перетаскивать чернокнижника в безопасный угол. От вбитых в землю колышков отказались, но в них уже и не было нужды: теперь Ивар Фальк мог лишь стонать да истекать кровью. Брат Стеффен с ним больше не церемонился и разве что кишки на руку не мотал. Смотреть в ту сторону не хотелось.

Я многое повидал за время службы в Сизых псах, и чем дальше, тем больше происходящее напоминало Лавару. А ведь давал зарок, что никогда — никогда-никогда! — не позволю себе очутиться в подобной ситуации впредь. Вот же дерьмо!

Брат-стрелок глянул в окно и быстро отступил в сторону. Движение не осталось незамеченным, влетевший в кузницу болт ударил в стену и отскочил в темный закуток.

— Что там? — спросил Макс, не решаясь последовать примеру герхардианца.

Вместо этого он попытался вернуть на место сорванные прямым попаданием доски. Те, которые не расщепило ядро.

— Пушка на той стороне лога, шагах в трехстах, не больше, — сообщил Гил и принялся расстегивать застежки кожаного чехла. — Фельдфебель что-то о просеке говорил, видно, по ней и привезли.

Очередное ядро ударило под потолок, стены дрогнули, но каменная кладка выдержала попадание, лишь посыпалась на головы пыль. Стрелок вынул из чехла непривычно короткий мушкет, засыпал порох и достал из подсумка пулю — не обычную круглую, а скорее напоминавшую усеченный с одного конца желудь. С задней стороны у нее была глубокая выемка.

К моему удивлению, пуля вошла в ствол без всякого сопротивления, и Гилу даже пришлось забивать сверху матерчатый пыж, дабы она случайно не вывалилась обратно.

— К чему это? — удивился я, когда он присел у лестницы в ожидании очередного выстрела пушки. — Триста шагов — слишком много для мушкета!

Стрелок зло осклабился.

— Только не для штуцера. И расстояние все же чуть меньше. Достану.

— Попробуй уложить фейерверкера, — посоветовал я.

Кузница содрогнулась от нового попадания, на сей раз ядро скользнуло по каменному косяку и вышибло верхние доски входной двери.

Гил моментально забрался на второй этаж, затаился там, высматривая жертву, а после выстрела спрыгнул вниз за миг до того, как по доскам застучали арбалетные болты.

— Готов! — с гордостью объявил брат, принимаясь за перезарядку штуцера.

Ответ прилетел незамедлительно — по надстройке хлестанул заряд картечи.

Ивар Фальк кричал уже просто безостановочно, в воздухе клубился пороховой дым и висела пыль. Мы словно очутились в запределье, и были все шансы, что очень скоро окажемся там и в самом деле, без всяких «словно».

Брат-стрелок вновь выбрался на второй этаж, но после выстрела вернулся изрядно раздосадованный.

— Они откатили пушку в кусты. Теперь придется бить наугад.

Дуэль двухфунтового орудия и мушкета? Уверен, что заранее угадаю победителя…

Очередное попадание вновь пришлось в простенок между дверью и окном, и на этот раз кладка едва не обвалилась, даже зашаталась крыша.

— Магистр! — крикнул брат Стеффен. — Сделайте что-нибудь! Мне нужно время!

Я помянул недобрым словом всех демонов запределья вместе взятых и прямо на земле в глухом углу несколькими быстрыми росчерками ножа начертил схему, призванную усилить связь с незримой стихией. Будь жив магистр Тедер, никогда бы не пошел на подобный риск, ну а так имелись все шансы не только остаться после разведки в живых, но и разузнать необходимые сведения.

Мои силы после колдовского поединка еще толком не восстановились, поэтому в транс я погружался осторожно и без всякой спешки. И столь же едва уловимо наливался неведомыми простецам цветами пыльный сумрак кузницы. Отголосок нового удара донесся будто из иной реальности, сознание оттолкнулось от тела и скользнуло в незримую стихию. Точнее, нырнуло. Эфирное поле рвал жесточайший шторм, порожденный эманациями запределья, отголосками демонического присутствия, молитвенными песнопениями братьев и агонией погибших в схватке людей. Хаос!

Меня закрутило и швырнуло в неведомую бездну, лишенную направлений и расстояний. Там не было ни маяков, ни ориентиров, и на миг я уподобился жертве кораблекрушения, утянутой водоворотом на глубину и потерявшей всякое представление, где находится верх, а где низ.

Четки! Стиснутые в кулаке четки святого Мартина пробились через буйство незримой стихии, позволили сориентироваться в беспрестанно меняющейся реальности и начать движение вперед. Только вперед ли? Обычные чувства не могли подсказать, на какое расстояние мне удалось продвинуться, и вновь начала накатывать паника. Тут рявкнула пушка, и совсем неподалеку мелькнул отсвет охранных формул, нанесенных на ее бока. Мир враз стал предельно понятным, сознание устремилось на свет, выискивая по соседству отголоски чар, наложенных на зарядный ящик, но тщетно. Ни отблесков, ни ледяного жжения — ничего.

Я бы расплакался от досады, только духи не плачут. К тому же пусть оловянные символы и станут легкой добычей, но, прожигая и плавя их, я неминуемо выложусь до последней капли эфира и после не сумею пошевелить ни рукой, ни ногой. А так просто придется действовать тоньше. Жаль только, времени на эту волшбу уйдет несравнимо больше…

Понемногу, постепенно я начал выплывать из транса, но направление на оружие не упустил и сразу сделал на земле пару зарубок, отмечая нужную линию.

— Ну что? — встревоженно спросил меня Макс. — Справишься?

— Будет непросто, — признал я и вздрогнул, когда от удачного — для них, не для нас! — попадания из кладки вывалилась здоровенная каменюка. Крыша заметно перекосилась.

Лишенный командира расчет снизил темп стрельбы и время от времени допускал промахи, но кардинально убийство фейерверкера ситуацию не изменило.

Стеффен отвлекся от чернокнижника и резко бросил:

— Поторопитесь! Если рухнет стена, они возьмут нас голыми руками!

Я ничего не ответил и глянул в люк, пытаясь определить положение солнца. Крыша зияла прорехами, одну из них заливало нестерпимое сияние. Сделав на полу очередную пометку, я начал строить сложную схему, для которой требовалось связать в единое целое два десятка различных факторов: направление на цель и расстояние до нее, положение солнца, а желательно, и луны, отклонения от осей север — юг и запад — восток, способ нанесения и тип защитных формул, габариты орудия, используемый пороховой заряд, калибр и кучу всего еще.

Проведение ритуалов никогда не было моей сильной стороной, во время обучения подобные знания мало привлекали меня, но в Лаваре волей-неволей пришлось до предела отточить способы защиты собственных орудий и уничтожения вражеских. В этой области передо мной спасовали бы даже многомудрые профессора.

Ко всему прочему, сейчас не приходилось полагаться на ненадежных лазутчиков, пушку я видел собственными глазами и потому с ходу отбросил идею усилить детонацию порохового заряда или повредить запальное отверстие. От подобного рода воздействия орудие было превосходным образом защищено. Но вот ядровый излет покрыть магическими формулами не удосужились, и это давало мне шанс в своем начинании преуспеть. Помимо всего прочего, пушка была нацелена прямо на кузницу, что делало угол приложения сил просто-таки идеальным.

Жахнуло! Чугунное ядро едва не угодило в окно, в стороны полетели обломки раздробленного камня. Я сгорбился и углубился в расчеты. Удержать в голове все параметры не было никакой возможности, пришлось вычертить на земле таблицу и накидать в ее клетки условные значки, а попутно высчитать недостающие переменные.

Любая ошибка могла выйти боком, но времени на перепроверку уже не оставалось. Я забрал один из брошенных Стеффеном обрывков веревки, отмерил нужную длину и, пользуясь им будто циркулем, вычертил на полу круг. Затем вписал в него шестиконечную звезду, только не обычную, равностороннюю, а должным образом искаженную. Направленный на пушку треугольник был предельно вытянут, а второй, напротив, сильно сжат, его основанием стал радиус окружности.

Каждую из вершин я, не обращая внимания на косые взгляды братьев-герхардианцев, пометил кровью, коей было залита добрая половина кузницы, а затем опоясал окружностями поменьше. После базовой схемы пришел черед стены. На камнях требовалось изобразить спираль, и возникла нужда не только высчитать нужное количество витков, но и кропотливо выверить их размеры. Добиться нужного результата на неровной кладке получилось далеко не с первого раза, да еще угли крошились и разламывались в самый не подходящий для того момент.

Ангелы небесные! Это не в университетских аудиториях на доске схемы выводить!

Магический жезл для отрисовки символов на земляном полу не годился, на помощь пришел нож. Уже после этого я прорезал эфир волшебной палочкой и напитал схему энергией. Когда закончил, левую кисть охватило нестерпимое жжение, пальцы едва шевелились, из носа потекла струйка крови.

Очередное ядро перебило балку, и крышу окончательно перекосило, но я не обратил на это никакого внимания и скользнул сознанием в незримую стихию. На этот раз буйство эфирных полей отступило, созданная мной схема создала малый островок стабильности. Ее линии горели пронзительно-синим огнем, да еще ядовитым багрянцем полыхали помеченные кровью вершины звезды. Вписанные в малые окружности символы обрели объем и принялись кружиться, создавая вокруг узловых точек дополнительные барьеры. А спираль…

Выведенный мной рисунок вытянулся и начал вращаться, призрачным штопором ввернулся в пространство и пополз к пушке с размеренностью скользящего по воде ужа. Направление и расстояние оказались рассчитаны идеально, спираль пронзила медь ядрового излета, не затронув витками магических формул на дульном срезе и не дотянувшись до основной защиты второго уступа. Ствол оказался перегорожен дюжиной силовых нитей — невидимых и нематериальных, но чрезвычайно прочных, — и тогда я порезал ножом правую руку и окропил своей кровью вершины гексаграммы, активируя и подчиняя энергетические узлы схемы.

Но это была лишь половина дела. Всякий образованный человек знает, что сила действия равна силе противодействия, и магия не может изменить этот принцип мироздания, она лишь удобный инструмент, и не более того. Попробуй остановить заклинанием пушечное ядро, и, если не предпримешь должных мер предосторожности, откатом тебя попросту разорвет надвое, а малейшая ошибка в расчетах будет стоить головы. Смертью закончится даже излишняя кривизна спирали, пусть ты и пытаешься противодействовать всего лишь двухфунтовому орудию.

Всего лишь, о да!

Неведомым образом я уловил жар полыхнувшего порохового заряда, а потом ядро коснулось первого витка моей силовой спирали, легко продавило энергетическую нить и понеслось дальше, превратив ее в звенящую от напряжения струну.

Дальняя вершина гексаграммы вспыхнула, земля враз запеклась и пошла трещинами. Второй виток под напором чугунного ядра растянулся столь же легко, и сразу полыхнула огнем следующая пара энергетических узлов. Но, в отличие от предыдущего, они не перегорели, лишь начали смещаться в мою сторону по окружности, сминая треугольник и распределяя отдачу по всей схеме. Я почувствовал давление, будто в грудь уперлась призрачная рука.

Пороховые газы продолжали толкать ядро, спираль растягивалась и вибрировала, пространство искривлялось, одна за другой загорелись остальные вершины. Усиливавшие их круги понемногу деформировались и сплетались друг с другом. Исчертившая засыпной пол сложнейшая схема трансформировалась и сминалась, принимая напор магического отката.

А потом звезда погасла, и сгустившийся эфир ударил меня в грудь, протащил по земле к противоположной стене, вдавил в шершавый камень, но, прежде чем треснули ребра, давление вдруг пропало. Дрогнула земля, качнулись стены, и до нас донесся тугой отголосок взрыва.

Да! Заклинание заперло ядро в стволе, стенки пушки не выдержали напора пороховых газов, и ее разорвало. Ее! А могло ведь и меня…

Я хрипло выдохнул, выпуская из легких воздух, и повалился на пол, скорчился и замер, дожидаясь, когда отпустит дурнота. А та никак не желала уходить, голова кружилась, пот лил ручьем. Мне было плохо. И немудрено! Еще бы немного — и размазало по камням! Как видно, в расчеты все же закралась небольшая неточность…

Макс присвистнул от изумления.

— Филипп, да ты просто…

— Тихо! — рявкнул вдруг брат Стеффен, склонился к самому лицу изрезанного чернокнижника, выслушал едва различимый шепот и пообещал: — Да! Назови имя демона, и все закончится! Клянусь!

Ивар Фальк засипел, в горле его заклокотало, а потом в полной тишине что-то глухо ударило по крыше. И тут же из люка выпал и закрутился на полу под шипение запальной трубки рифленый чугунный шар!

Брат Гил шагнул было к ручной бомбе, но в окно тут же забросили еще один смертоносный подарок, а следом что-то подозрительно стукнуло у входной двери.

Порученец архиепископа отпрыгнул от чернокнижника и рявкнул:

— За стену!

По пути Макс ухватил меня за ворот и затянул за собой в комнатушку без окон, тут же споткнулся и повалился сверху, а следом к нам ввалились герхардианцы. Два взрыва слились воедино, потом громыхнуло чуть тише, каменная кладка содрогнулась, принимая на себя ударную волну и осколки. В уши словно вставили восковые пробки, слышен был один только звон. И совсем ничего не было видно — все кругом заволокло едким дымом.

Гил с пистолями в обеих руках шагнул обратно в кузницу и пальнул по ворвавшимся в дверь егерям. Одного уложил наповал, а второго лишь ранил в плечо. Одержимый перебросил фальшион в левую руку и ринулся в атаку, но брат-стрелок уклонился от неловкого замаха, а подоспевший на подмогу Макс боковым ударом разрубил одержимому голову и сразу метнулся к сорванной с петель двери. Влетевший в окно болт разминулся с ним и угодил в грудь Гила. Кольчуга оказалась пробита будто бумажная, герхардианец умер еще прежде, чем повалился на залитый кровью пол.

Ловчий с последним уцелевшим собратом бросились на помощь Максу, я тоже отсиживаться в каморке не стал и выбрался из-за стены. В голове стоял несмолкаемый звон, до боли напоминавший жужжание призрачных ос, а руки дрожали, но пара пистолей могла переломить ситуацию, медлить было нельзя.

За окном мелькнуло белое пятно лица, и я выстрелил. Плеснуло красным, но человек лишь покачнулся и устоял на ногах. Пришлось подступить к щерившемуся обломками досок проему и разрядить второй пистоль в спину ковылявшего прочь арбалетчика. Тот пошатнулся и распластался на земле.

Рубка у двери стихла; встретившие яростный отпор егеря предпочли в очередной раз ретироваться, не став продолжать штурм. Общими усилиями Максу и герхардианцам удалось худо-бедно завалить дверь досками, обломками топчана и обезглавленными телами.

После брат Стеффен привалился к стене и вдруг охнул.

— Спаси нас Вседержитель!

Я проследил за его взглядом и выругался. Пороховой дым почти рассеялся, открыв изуродованный взрывами труп Ивара Фалька. Имени демона он нам теперь точно не откроет.

Ситуация стала безвыходной. В голове безостановочно жужжали призрачные осы.

Глава 8

1

Прорыв отложили до заката. В сумерках меньше шансов поймать арбалетный болт, да и в темном лесу куда как сподручней играть в прятки со смертью. Не говоря уже о том, что после не самого простого ритуала мне требовалось хоть немного прийти в себя.

— Попробую укрыть нас в тенях, — предложил я, не испытывая при этом никакой уверенности в собственных силах. — Не уверен, что получится, но попробовать — попробую.

— Почему тогда не дождаться ночи? — удивился Макс.

— Они и сами ждут ее, чтобы атаковать, — покачал головой брат Стеффен. — А в сумерках караульные будут не столь бдительны.

Пока же одержимых было не видно и не слышно. Демон не хотел попусту рисковать своим воинством, пополнить которое не так-то и просто, и нам оставалось только радоваться краткой передышке. Но радоваться не получалось.

Земляной пол пропитался кровью, и эта смердящая смертью грязь мерзко чавкала под ногами, да еще глотку и глаза драло от пороховой гари. Нестерпимо хотелось промочить горло и умыться, но воды у нас не было. Ни воды, ни еды.

Пить кровь и жрать мертвечину? Нет, до такого мы точно не дойдем. Не успеем потерять человеческий облик по объективным причинам: одержимые прикончат нас раньше. Еще пара атак, и просто не сможем отбиться. Сомнут. Да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы незаметно подкрасться и зашвырнуть внутрь ручную бомбу. С потерей наблюдательного пункта на втором этаже пропала и всякая возможность контролировать подходы к дому.

— Может, они ушли? — предположил Макс. — Не видать никого.

Брат Стеффен только фыркнул.

— Даже не надейся! Инкуб от нас не отстанет. Мы для него будто кость в глотке!

— С чего бы это? — нахмурился порученец архиепископа. — Фальк мертв, имя для нас потеряно. Мы больше не опасны для демона!

— Еще как опасны! — горько усмехнулся я. — Мы о нем знаем и неминуемо наведем на его след погоню. У твари земля под ногами гореть будет. Единственный выход — прикончить нас всех до одного. Тогда никто не докопается до истины. Никто не поймет, что здесь произошло.

Макс сплюнул и вновь отвернулся к окну, а брат Стеффен отдал перевязь и пистоли убитого стрелка Касу, мне же вручил штуцер. Я не стал отказываться от оружия, но по здравом размышлении решил, что идти на прорыв с мушкетом — идея не из лучших, и убрал его в чехол. Заброшу перед рывком за спину, а дальше видно будет. Глядишь, и пригодится.

И без того в нашем распоряжении четыре арбалета и столько же пистолей, да еще мои скромные таланты. Прорвемся. Наверное.

Меня до сих пор мутило, а жжение в левой руке особо и не начинало утихать. Заблокированную часть эфирного тела переполняла энергия; рабочая область, напротив, была истощена до предела, и этот дисбаланс ощущался уже физически. Водой бы себя окатить, но тогда точно морок наложить не сумею. Да и нет у нас воды. О чем вообще я? Святые небеса! Неужто бредить начинаю?

Какое-то время я всерьез раздумывал о том, не погрызть ли заготовку магического жезла. Рот наполнялся слюнями при одной только мысли о палке, пропитанной экстрактом корня мандрагоры. Но не стал. Сдержался. До заката оставалось еще несколько часов, успею и без столь радикальных мер собраться с силами.

Навести морок да выставить защиту против арбалетных болтов не так уж сложно, куда больше меня беспокоили мушкеты из сруба с пушкой. Пусть пока что одержимые в ход их и не пускали, всерьез уповать на забывчивость солдат не приходилось. С мушкетерами, будь они неладны, нам столкнуться еще предстоит. У меня сомнений в этом не было ни малейших.

Я вздохнул и принялся выстраивать в голове нужные схемы и подгонять их под свое нынешнее плачевное состояние. Стоило потратить время с умом и как следует все продумать, дабы свести к минимуму нагрузку на эфирное тело при грядущем наложении чар. Даже если придется усложнить схему — не страшно, успею провести все необходимые расчеты и приготовления. Должен успеть.

Морок, полог и маленький сюрприз для мушкетеров. На большее меня уже точно не хватит, да и так на следующие несколько седмиц придется о магических фокусах, от греха подальше, забыть. А то надорвусь. Тогда и мигрень на полгода вперед обеспечена, и ночь за ночью кошмары станут приходить. Да и беспрестанно ощущать, как впиваются в левую руку ядовитые жала призрачных ос, приятного мало. А неприятного — много. И это еще мягко сказано.

Эх, мне бы выжимку корня мандрагоры! Но чего нет, того нет.

Творить чары я ушел во вторую комнату. В голове к этому времени давно сложился должный порядок действий, но мало было соткать уже придуманные и продуманные заклинания, их еще требовалось удержать до того момента, когда в них возникнет нужда.

Жезлом я прорезал пространство и перекраивал эфир, вил силовые нити, выводил петли и затягивал узлы. Каждое новое плетение повисало на мне вполне ощутимым грузом, давило к земле, капля за каплей вытягивало и без того невеликие остатки сил. В голове стучало, в груди понемногу разгорался жар рукотворного солнца. Уколы боли отдавали в левое плечо все резче и резче.

Готовые чары — будто заведенная до упора пружина. Только ослабь хватку — и выстрелит. Ритуалистам безумно сложно контролировать уже сотканное плетение, а с моим ущербным эфирным телом это и вовсе сродни балансированию на канате с завязанными глазами. Меня чуть не разорвало.

— Прорываться будем к вершине холма, — сказал Макс вон Сюйд, когда я вернулся к своим товарищам по несчастью. — Там нас точно не ждут. А если загонят в лог, внизу и останемся. Перебьют, как курей.

— А дальше? — спросил брат Стеффен. — Куда пойдем дальше?

— Помните плот на берегу болота? Уплывем на нем, — предложил порученец архиепископа.

Брат Кас нахмурился, восстанавливая в памяти вчерашнюю вылазку в лес, что-то прикинул и сказал:

— От холма на запад, а дальше — вдоль ручья. Не промахнемся.

Ловчий кивнул и обратился ко мне:

— Магистр, постарайтесь не отставать.

— Постараюсь, — криво улыбнулся я и заставил себя ослабить хватку стиснувших колдовской жезл пальцев. Те уже побелели и понемногу теряли чувствительность.

— Помолимся! — сказал тогда брат Стеффен.

И мы помолились. Не важно, насколько набожен человек; когда жизнь висит на волоске, всяк начинает уповать на веру. Особенно если его одежда забрызгана кровью товарищей, лицо посерело от пороховой гари, а в ушах беспрестанным звоном звучат отголоски оглушительных взрывов.

Солнце уже коснулось деревьев, тени удлинились, и начало быстро темнеть. Макс подобрался к окну и спросил:

— Начинаем?

— Начинаем, — подтвердил брат Стеффен, и черно-красные стали оттаскивать от забаррикадированного дверного проема обезглавленные тела.

Макс поспешил на помощь братьям-герхардианцам, а я с невероятным облегчением выпустил на волю морок. Тени и вечерний сумрак сплелись воедино и растеклись, затягивая эту сторону кузницы чуть более глубокой темнотой, нежели сгустилась по соседству. Я дотянулся до эфирных тел спутников и аккуратно вплел их в структуру маскировочных чар.

— Только не удаляйтесь от меня! — предупредил я и дал отмашку: — Идем!

Выходить из-под прикрытия исклеванных ядрами стен на открытое пространство было откровенно страшно. Сердце лихорадочно билось в ожидании криков и выстрелов, но — ничего. Нас не заметили.

Я отлип от угла кузницы последним, глубоко вздохнул, перебарывая головокружение, и двинулся к вершине холма. Морок не наделял людей истинной невидимостью, он лишь заставлял наши силуэты сливаться с тенями, лишал их привычных очертаний, размазывал по склону и укрывал среди валунов. А еще понемногу расслаивался, истлевал и тянулся следом, будто содранная кожа.

Ощущения были мерзкими до невозможности, но я стиснул зубы и продолжал упрямо продвигаться к вершине. Вперед! Только вперед!

Хватило моих чар на две дюжины шагов, а потом в кустах заголосили одержимые, и вдогонку нам полетели арбалетные болты. Сотканный из эфира и теней полог закружил их и отбросил в сторону.

— Ходу! — рявкнул я, срываясь на бег.

Защитное заклинание стремительно распадалось и развеивалось; усталость мешала удержать его под контролем, сознание путалось, в реальность то и дело прорывались неописуемые краски незримой стихии. К счастью, вдогонку нам больше не стреляли. Крики за спиной смолкли, но одержимые не отстали, они бросились в погоню молча, будто волчья стая.

Изначальный отрыв позволил взлететь на вершину холма, опережая преследователей на несколько десятков шагов, и все бы ничего, но там навстречу поднялись три затаившиеся меж камней фигуры. Гандлангеры вскинули мушкеты, и я резко махнул жезлом, активируя последнее заклинание.

Клацнули кремневые замки, искры не полетели, порох не загорелся. Макс и Стеффен застрелили двух одержимых из арбалетов и накинулись на уцелевшего мушкетера. Тот попытался нанизать ловчего на штык; герхардианец уклонился и перехватил ствол, дав возможность порученцу архиепископа раскроить череп одержимого страшным ударом шпаги.

Я сунул ненужный более жезл в подсумок, вытянул из-за пояса пистоли, развернулся и пальнул по несшимся вдогонку одержимым. Брат Кас последовал моему примеру, и кто-то из самых резвых преследователей покатился по земле, кто-то согнулся в три погибели и завыл от боли.

А мы кинулись прочь. Промчались по голой вершине холма, сбежали с нее и понеслись по склону, едва успевая уклоняться от летевших в лицо ветвей и сучьев. То и дело попадались камни и поваленные ветром деревца, приходилось перескакивать через них, рискуя упасть и свернуть шею. Каждый шаг отдавался острой резью в едва-едва зажившем бедре, да еще шпага путалась в ногах и мешала бежать, в итоге я вытянул ее из ножен и ринулся дальше, придерживая клинок левой рукой.

Не отставать! Не отставать! В одиночку я сразу заплутаю и стану легкой добычей егерей!

Послышался отзвук угодившего в дерево болта, но в вечернем лесу стрелкам нас было уже не достать. Мы затерялись в зарослях, погоня отстала. В отдалении зазвучала перекличка, преследователи потеряли нас из виду. Упустили. И все же я и не думал замедлять бег. Глотка пересохла, легкие горели огнем, каждый вдох рвал их болью, но я бежал, бежал и бежал.

Увы, преследователи знали местность как свои пять пальцев, они рассыпались по лесу частой гребенкой, намереваясь прижать нас к оврагу с бурной речушкой, и в своем начинании отчасти даже преуспели. Я бежал вдоль крутого обрыва, изо всех сил стараясь не отставать от остальных, когда из кустов, будто демоны из мрака запределья, выскочили два егеря. Герхардианцев они перехватить не успели и накинулись на мчавшегося передо мной Макса. Тот отбил летевший ему в голову фальшион и на бегу рубанул солдата шпагой, тогда второй одержимый подбил ноги порученца архиепископа копьем. Макс вскрикнул от боли и покатился по земле.

Я с разбегу обрушил на голову егеря свой клинок, но выродок ловко извернулся и принял удар на древко. Шпага оставила зарубку и отскочила, одержимый в ответ ткнул меня хищным наконечником копья. Крутанув оружие, я отбил острие вниз и в сторону, шагнул вперед, не позволяя противнику разорвать дистанцию, и обратным движением полоснул его по ноге. Лезвие легко распороло кожу и плоть, и все же ранение оказалось не слишком серьезным; егерь, вновь перехватив копье обеими руками, оттолкнул меня древком.

На отступе я ударил шпагой; метил в голову, а попал по плечу, и клинок соскользнул с кольчуги. Бородач тут же поменял хват и выбросил вперед копье. Парировать неожиданный выпад не получилось, спасла кольчуга. Острие хоть и распороло куртку и камзол, пробить стальные звенья не смогло и с мерзко проскрежетало по боку.

И все бы ничего, но тычок заставил отшатнуться, под ногу подвернулось корневище, и я завалился на спину, покатился по крутому склону оврага, а миг спустя и вовсе рухнул в бурный поток и с головой ушел под воду. Холод опалил ледяным огнем и сбил дыхание, а немалый груз оружия и кольчуги вкупе с промокшей одеждой враз потянул на дно. Каким-то чудом я умудрился вынырнуть и хватануть воздух разинутым ртом. Студеная вода тут же сомкнулась надо мной, закружила и потащила по камням, приложила о здоровенный валун и уволокла дальше, не позволив ухватиться и выбраться на берег.

Спасло переброшенное через овраг дерево. Я вцепился в него обеими руками и лихорадочно засучил ногами, не в силах выбраться на этот импровизированный мосток, а миг спустя кто-то ухватил меня и одним рывком выволок на берег. Я разглядел в темноте черно-красное одеяние брата Каса и скорчился на земле, откашливаясь, отплевываясь и дрожа от холода.

— Молчи! — шикнул Стеффен.

Братья ухватили меня под руки и волоком потащили от оврага. Я и не думал протестовать. Изматывающая волшба, лихорадочное бегство и купание в ледяной воде лишили последних сил. Потом уже, когда откашлялся и начал уверенно держаться на ногах, заковылял прочь от оврага самостоятельно. Благо трусили мы под уклон, а лес поредел, и не было опасности распороть лицо о сучья или случайно налететь на неожиданное препятствие.

Преследователи потеряли нас на той стороне оврага, и постепенно братья успокоились, замедлили шаг, завертели головами в поисках ориентиров. Я заволновался было, но очень скоро Кас вытянул руку и сказал:

— Туда!

Герхардианец не ошибся: почти сразу под ногами захлюпала вода, затем потянулись ивы и повеяло сыростью. Петлявшая меж кустов тропинка вывела нас на небольшую полянку, за которой чернела окруженная камышом заводь. Тут же лежал вытащенный на землю плот, вполне способный выдержать трех-четырех человек. У покосившегося шалаша стояли длинные ошкуренные шесты.

— Тащи! — указал мне на них брат Стеффен, и я поспешил выполнить распоряжение.

Надо убираться отсюда, пока не нагрянули егеря!

Промедление смерти подобно!

Доковыляв с тяжеленными палками до берега, я не удержался и рухнул на колени, тогда герхардианцы заволокли меня на уже спущенный на воду плот и принялись работать шестами, которые беспрестанно вязли в илистом дне. Хорошо хоть в камышах обнаружилась прореха, и берег вскоре скрылся, растворился во тьме. Течение подхватило плот и потащило в ночь. Над головой загадочно моргали зеленые огоньки звезд, и я бы восхитился красотой мироздания, если б не дрожал в ознобе. Холодно. После купания в студеной воде мне было жутко холодно.

— Что с Максом? — спросил тогда ловчий.

— Ему не повезло, — коротко ответил я, вытянул из-за пазухи сверток вощеной бумаги и разложил перед собой документы, но волновался напрасно: недолгое купание не успело испортить их. Местами начали расплываться подмоченные чернила, а в целом текст остался вполне читаем.

Вскоре течение ослабло, и братьям вновь пришлось налечь на шесты. Вымотаны они были ничуть не меньше моего, поэтому, когда из черноты выплыл силуэт небольшого островка, восприняли это знаком судьбы и направили к нему плот.

— Стоит ли терять время? — усомнился я. — Надо убираться отсюда!

— Не видно ни зги, — проворчал Кас. — Проще простого в засаду угодить.

— Местные говорили, болота соединены протокой с рекой, там нас и будут караулить, — поддержал собрата ловчий и приналег на шест. — Попробуем проскользнуть на рассвете. По реке в два счета доберемся до заставы, которую проезжали по дороге в Луксалу.

Я вздохнул, спрыгнул с плота и по колено в воде побрел к берегу.

Все равно вымок до нитки. Хуже точно не будет.

2

Островок оказался невелик, и большая его часть заросла камышом. Но все было не так уж и плохо. Нам несказанно повезло обнаружить рыбацкий навес, запас привезенного с берега валежника и здоровенный глиняный горшок, треснутый, но еще пригодный для использования.

Заросли закрывали очаг со всех сторон, и брат Стеффен рискнул развести огонь, а Кас отправился за водой.

— Раздевайтесь, магистр, — посоветовал мне ловчий. — Если не просушите одежду, разболеетесь.

Да я и сам думал ровно так же, поэтому избавился от подсумка и кинул его на землю. Заготовка магического жезла вывалилась, и стоило бы предупредить, что ее не следует кидать в огонь, но у меня зуб на зуб от озноба не попадал. Негнущимися пальцами я расстегнул куртку и повесил ее на распорки, предназначенные для сушки сетей. Брат Стеффен помог стянуть кольчугу, а дальше я уже самостоятельно избавился от стеганого колета, сапог, рубахи и штанов. Мокрое исподнее тоже оставлять не стал, разве что надел обратно выжатые панталоны. Влажная ткань неприятно липла к телу, но самую малость стало теплее.

Когда вернулся Кас, ловчий установил горшок на очаг и спросил:

— Дать вам куртку?

— Не стоит, — отказался я, стуча зубами от холода, и принялся выжимать рубаху. Подержал ее немного у огня, затем надел и начал разбирать оружие. Мушкет в кожаном чехле не вымок, а вот пистоли требовалось как можно скорее прочистить и протереть.

Ловчий рассмеялся.

— Наемник однажды — наемник навсегда!

Я не обратил внимания на упоминание о собственном прошлом, лишь кивнул. Даже не знаю, стал бы ландскнехт сначала заниматься одеждой или первым делом начал приводить в порядок оружие.

Брат Кас выдернул из земли приглянувшуюся ему палку и обрывком веревки примотал к ее концу арбалетный болт. В кожаном колчане тех осталось не меньше полудюжины, поэтому Стеффен протестовать не стал. Нам с единственным самострелом больше в любом случае не понадобится.

— Не уходи далеко и возьми штуцер, — лишь предупредил ловчий, расстегнул поясную сумку и принялся развязывать матерчатые мешочки, заполненные листьями и соцветиями разных трав.

Кас снял оружейную перевязь, сюрко и сапоги, закатал штанины и растворился во тьме. Вскоре шорох камышей смолк и послышался негромкий плеск.

Я уселся у костра, обхватил себя руками и попытался сдержать сотрясавшую тело дрожь. Уха пришлась бы сейчас весьма кстати, но отмеряемые Стеффеном травы нисколько не походили на специи, коими приправляют рыбный суп.

— Горячий отвар поможет восстановить силы, — подсказал ловчий, перехватив мой озадаченный взгляд. Потом спросил: — А где ваша шпага?

— Утопил, — поморщился я, снял с оружейного ремня пустые ножны и откинул их в камыши.

Вода понемногу начала закипать, но Стеффен не торопился забрасывать в горшок свои травки. Он с интересом посматривал на меня и время от времени подкладывал в огонь сухие ветки. А я просто сидел рядом с очагом и с блаженной улыбкой впитывал идущее от него тепло.

Купание в реке избавило от излишков магической энергии, и я едва ощущал собственное эфирное тело, зато от левого запястья перестали стрелять к шее болезненные судороги. Да еще в голове смолкло назойливое жужжание призрачных ос, и это не могло не радовать, с какой стороны ни посмотри.

Я пришел в норму, просто очень устал и еще более замерз. Но не беда! Сейчас обсохну и отогреюсь, а на рассвете тронемся в путь и к полудню — а то и раньше! — доберемся до армейской заставы. Мне хотелось так думать. Это помогало не обращать внимания на гулявший над заводью ветерок, стылый и противный.

Умиротворение. Я настолько вымотался, что начал ощущать умиротворение, просто греясь у костра.

Все испортил брат Стеффен. Он пригладил ладонью курчавую бородку и вдруг произнес:

— Признаюсь, магистр, я впечатлен. Сегодня вы спасли нас всех. А ведь Вильгельм уверял меня, что ваш дар заблокирован безвозвратно.

Мысленно я проклял слишком уж болтливого подручного барона аус Баргена и развел руками.

— Слухи и сплетни, брат Стеффен. Слухи и сплетни, не более того.

Ловчий кивнул.

— Но ангельская печать у вас на спине…

Он не договорил, да в этом и не было никакой нужды. Несмотря на темень ночи, герхардианец разглядел выжженное на моей правой лопатке клеймо, а всякому знающему человеку известно, что с подобной меткой колдун теряет возможность касаться эфира и управлять им.

Я попытался вспомнить, как давно стих плеск воды, не смог и беспечно улыбнулся.

— Вам доводилось бывать в Лаваре? — спросил я и задумчиво взглянул на пистоли, но оружие еще не просохло, попытка зарядить его стала бы пустой тратой пороха.

Неожиданный вопрос озадачил Стеффена, он закинул в горшок отобранные травы и признал:

— Не доводилось.

Листья и соцветия не утонули, закачались на бурлящей поверхности, и ловчий огляделся в поисках палочки, которой смог бы разогнать сбившуюся в комки траву. Я поднял вылетевшую из подсумка заготовку магического жезла и вложил ее в ладонь собеседника. Тот с благодарностью принял ошкуренную ветвь дуба и начал помешивать ею воду.

— Любого заклинателя, попавшего в руки лаварских скопидомов, ждала долгая и мучительная смерть, — сказал я ловчему, который не мог не слышать об учении ересиарха Тибальта. — Многие колдуны сознательно наносили себе подобные… украшения. В случае пленения это давало возможность заявить об отречении от греховных способностей.

Брат Стеффен отвлекся от помешивания травяного настоя и посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.

— Но блокировка необратима, магистр!

Я лишь рассмеялся.

— Мало кто в точности знает плетение ангельской печати. Достаточно допустить одну-две неточности, и клеймо станет банальным подобием татуировки. Это лишь видимость!

Ловчий покачал головой.

— Никогда бы не подумал, — проворчал он и продолжил размешивать кипящий отвар.

— По понятным причинам о таком предпочитали не распространяться, — улыбнулся я. — Позже была возможность свести клеймо, но не стал. Слыть лишенным дара оказалось не так уж и плохо. Люди, с которыми мне приходится вести дела, склонны недооценивать простецов. Это во многом упрощает работу.

Брат Стеффен стряхнул капли с заготовки жезла и бросил ее на землю, затем снял горшок с огня.

— Немного остынет, и можно пить, — сказал он и отошел к рыбацкому навесу, пошарил в набросанном там хламе и вернулся с надколотой глиняной кружкой без ручки.

— Плохо другое, — пробормотал я, вживаясь в роль. — Отсутствие практики притупляет талант. Прежде я бы и вполовину так не вымотался.

Ловчий зачерпнул травяного отвара и подул на кипяток. Меня вновь начала бить крупная дрожь. Холодно. Холодно. Холодно. А развешенная вокруг очага одежда просохнет разве что к утру. Плохо.

Брат Стеффен оценил мой измученный вид, в несколько быстрых глотков осушил кружку и вновь наполнил ее.

— Пейте, магистр, — сказал ловчий, шумно переведя дух. — Сразу станет легче.

Я принял выщербленную посудину и стиснул ее озябшими пальцами. Горячие глиняные бока обожгли ладони, пар защекотал ноздри ароматом незнакомых трав. Я принюхался, затем осторожно пригубил отвар, сглотнул и блаженно улыбнулся. Привкус корня мандрагоры потерялся в общем букете, но по мне будто пробежалась живительная волна. Хорошо, очень хорошо.

Опустошив кружку, я протянул ее Стеффену, тот наклонился вперед и вдруг ухватил за руки. Сильные пальцы стиснули запястья, и тут же шею захлестнула веревка. Бесшумно подобравшийся сзади Кас рывком завалил меня на спину и принялся закручивать удавку.

Святые небеса! За что?!

Я забился, пытаясь высвободиться, но хватка ловчего оказалась воистину стальной, да он еще навалился сверху и прижал к земле, лишив всякой подвижности. Перед глазами замелькали серые точки, в ушах зазвенело, и сознание поначалу неспешно, а потом все быстрее и быстрее устремилось в черный омут забытья.

Тьма! Очень скоро во всем мире осталась одна лишь тьма.

Глава 9

1

Сознание возвращалось мучительно медленно, ясность мысли то накатывала, то отступала подобно волнам. Поначалу даже не удавалось сообразить, что случилось и где нахожусь, лишь неведомо кто услужливо шепнул: «Не подавай виду, что очнулся!»

Я и не подавал. Жутко саднила ободранная шея, спина занемела от долгого лежания на холодной земле, кисти связанных за спиной рук неприятно, кололо и никак не получалось пошевелить ногами.

Стоп! Шевелиться нельзя! Я вспомнил. Вспомнил кривую ухмылку Стеффена и захлестнувшую шею веревку, вспомнил неудобные вопросы и свое не слишком искусное вранье. Ловчий не поверил моим объяснениям, но еще оставался шанс выкрутиться. Надо было просто лежать и не шевелиться.

Любопытство оказалось сильней. Через смеженные веки угадывались отсветы огня; я рискнул самую малость приоткрыть глаза и оглядеться.

Брат Стеффен сидел ко мне боком и баюкал в руках глиняную кружку. Брат Кас помешивал заготовкой моего жезла в горшке; пахло вареной рыбой.

Лежать. Не шевелиться. Ждать. Если герхардианцы готовят похлебку, травяной отвар они уже выпили. Это хорошо. Очень хорошо.

Я обратился к своему эфирному телу и попытался с помощью внутренней энергии усилить кровоток в связанных конечностях, но лишь натолкнулся на невидимую стену. Покалывание в кистях и ступнях отчасти даже усилилось, и было непонятно: хорошо это или плохо.

Если не смогу высвободиться, так и сдохну здесь, а подыхать на этом островке посреди безымянного болота я не собирался. И потому стиснул челюсти, да так, что едва не выдал себя скрипом зубов, и продолжил раскачивать внутреннюю энергетику, распалять эфирное тело и пытаться достучаться до своего увечного колдовского дара.

Брат Стеффен допил отвар и отставил кружку, что-то сказал, выслушал ответ и кивнул. Мне не удалось разобрать ни слова: говорили черно-красные на каком-то из майнрихтских наречий.

Тухлые селедки! Всколыхнувшаяся в душе ярость придала сил и решимости, и я продолжил воздействовать на эфирное тело и разгонять по жилам кровь. Понемногу пальцы обрели чувствительность, но, сколько ни пытался, распутать запястья так и не получилось. Просто не удавалось дотянуться ногтями до веревки.

Соткать чары? Если б это было так просто! Эфир тек сквозь пальцы, а четки святого Мартина со всеми зачарованными бусинами с моего запястья предусмотрительно сняли. Брат Стеффен забрал их себе. Сволочь такая!

Как оказалось, без сознания я провалялся довольно долго: рыба вскоре сварилась, и герхардианцы приступили к трапезе. Несмотря на обстоятельства, рот наполнился слюной.

Ловчий выкинул не землю объедки, поднялся и покачнулся. Постоял, давая утихнуть головокружению, и отошел сполоснуть руки. Когда он скрылся в камышах, я даже не шелохнулся. Брат Кас продолжал сидеть у костра и не спускал с меня взгляда осоловелых глаз.

Ангелы небесные! Ну почему бы вам не лечь спать? Ложитесь спать, и мы еще посмотрим, кто проснется утром!

Надеждам моим сбыться оказалось не суждено, безмолвные мольбы не были услышаны на небесах. Стеффен вернулся на поляну и сразу направился прямиком ко мне. Я спешно зажмурился и размеренно задышал, а миг спустя тяжеленный ботинок врезался в живот и перевернул на спину. Стон, вскрик, всхлип…

Я скорчился, а ловчий придавил меня к земле и печально улыбнулся.

— А ведь ангельская печать подлинная, магистр… — сказал он, и только тут я сообразил, что за время беспамятства с меня стянули рубаху.

Стеффен огладил короткую русую бородку и вздохнул.

— Ты еще поведаешь, кому из князей запределья продал душу, дабы вновь обрести колдовской дар, — заявил он, угрожающе нависая надо мной, — но сначала поговорим о другом. — Улыбка исчезла без следа, сменилась оскалом. — На кого работаешь?

Вопрос вогнал в ступор, и тут же здоровенный кулак ловчего со всего маху врезался мне под ребра. Боль ошеломила, воздух вырвался хриплым вскриком, и я замер с разинутым в беззвучном вопле ртом.

— Зачем убил Шеера? Был с ним заодно и подчистил хвосты или следил за де ла Вегой? Кто донес на Новица? Зачем приехал в Сваами?! Кто тебя прислал?! Отвечай! Отвечай, мразь!

Каждый выкрик сопровождался яростным ударом, и я не сумел бы вымолвить ни слова, даже возникни вдруг такое желание. Все, что мог, — это корчиться от боли и пытаться протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Под конец меня вырвало, и только тогда ловчий, пошатываясь, поднялся на ноги. Лицо его раскраснелось, по щекам катился пот, зрачки странно расширились, почти поглотив собой радужку.

Герхардианец был вне себя от бешенства, его попросту трясло. Но куда больше этой безумной злобы меня напугали вопросы. Неправильные вопросы. Вопросы, от которых так и веяло долгими пытками и мучительной смертью.

Все прежние уверения оказались ложью; ловчий ордена Герхарда-чудотворца по уши увяз в делах имперского Кабинета бдительности. И точно так же впутался в них и я, убив возжелавшего распечатать место силы Клауса Шеера, бакалавра тайных искусств.

Попробуй докажи теперь, что все это — лишь дело случая! Я ведь пробовал — не поверили…

Брат Стеффен отошел к очагу, устроил на красных углях кинжал, многообещающе улыбнулся.

— Помнишь, что сталось с Фальком? — спросил он. — Подумай об этом! С тобой я торопиться не стану. Все расскажешь! И еще поблагодаришь меня за это! Лишь через страдания бренного тела мерзкий грешник вроде тебя может надеяться обрести прощение небес!

Ловчий пошевелил клинком угли и подул, распаляя их, но нечего было и надеяться использовать этот краткий миг, чтобы отползти в камыши. Не со связанными за спиной запястьями и спутанными лодыжками. Да и сидевший у очага с мушкетом на коленях брат Кас ни на миг не спускал с меня пристального взгляда своих водянистых глаз.

Я сплюнул наполнившую рот слюну и попытался собраться с мыслями. Это было непросто. Отбитые внутренности невыносимо болели, сознание плыло, то и дело подступало забытье.

Одна случайная встреча, другая, и вот уже закручивается клубок догадок и подозрений. Подобных совпадений не бывает, стоило вспомнить об этом при недавней встрече с братом Стеффеном…

Я вздохнул поглубже, закашлялся и прохрипел:

— Макс оказался прав!.. Тебя… сволочь… больше интересовала моя персона, нежели обстоятельства дела…

— Вон Сюйд был умным человеком, — усмехнулся ловчий. — И вот еще один вопрос: что связывает тебя с архиепископом? Зачем он приставил к тебе своих людей?

— Ко мне? Он приставил их к вам, выродки!

Стеффен порывистым движением вскочил на ноги, пошатнулся и даже шагнул в сторону, чтобы удержать равновесие.

— Вымотался… — хрипло сказал ловчий и устало потер пальцами виски, но сразу криво ухмыльнулся. — Ну да ничего! Торопиться не стану, даже не надейся…

Не желая больше откладывать экзекуцию, герхардианец наклонился за кинжалом, но оступился и едва не завалился в костер.

— Милость небесная! — озадаченно протянул он, выпрямляясь, и тут брат Кас за его спиной качнулся вперед и уткнулся лицом в землю.

Ловчий оглянулся на шум и замер в немом изумлении.

— Кас? — прохрипел он. — Кас, проснись!

Превозмогая боль, я перекатился к костру и ударил спутанными ногами Стеффена под колени. Тычок вышел слабым и неуклюжим, но ловчему хватило и этого. Он всплеснул руками и рухнул на спину.

Вылетевший из руки герхардианца кинжал зашипел на мокрой земле, а я поджал колени к груди и напрягся, силясь до предела опустить связанные руки и вывести их из-за спины. Ну же! Еще чуть-чуть!

Стеффен перевалился на бок, проследил за моими корчами совершенно безумным взглядом и уткнулся лицом в грязь. Но быстро собрался с силами, приподнялся и сунул в рот пальцы. Сообразил, гад, что одурманен!

Избавившись от содержимого желудка, ловчий оставил меня извиваться и дергаться в попытках освободиться, а сам развернулся к костру. Действовать ему приходилось исключительно руками, поскольку ноги отнялись и безвольно скользили по земле, но справился и так. Сцапав свою сумку с травами, герхардианец принялся лихорадочно перебирать мешочки, выискивая нужный. Отыскал, разорвал его и всыпал в рот горсть каких-то сухих темно-красных ягод.

Я не знал, помогает ли это средство при отравлении вытяжкой из корня мандрагоры, и потому задергался пуще прежнего. Ценой содранной кожи запястий и жуткой боли в плечах мне удалось вывести руки из-за спины, и веревка тут же уперлась в босые пятки. Я зарычал, согнулся еще сильнее и в итоге все же добился своего. Освободился!

Сначала мне удалось встать на колени, после я уперся ладонями в землю и поднялся на ноги. Тут-то и обнаружилось, что брат Стеффен больше не давится, пережевывая ягоды. Он вновь обрел ясность мысли, и тело повиновалось ему куда лучше, нежели минуту назад. И было неважно, что послужило тому причиной: мощная конституция ловчего, рвота или разжеванное противоядие; значение сейчас имело лишь стремление герхардианца вытащить мушкет из-под тела своего не столь живучего собрата.

При падении Кас навалился на оружие всем своим весом, только это меня и спасло. Толкнувшись земли спутанными ногами, я прыгнул к Стеффену, а тот рывком высвободил штуцер, и… и тут мне на глаза попалась воткнутая в песок острога.

Щелкнул приведенный к бою замок мушкета; я ухватил древко связанными руками, выдернул оружие из земли и воздел над головой. И сразу со всего маху ударил, метя в голову ловчего!

Стеффен не сидел на месте, изображая мишень, он как раз начал направлять в мою сторону ствол мушкета, и примотанный к палке болт угодил в правый висок, легко пробив тонкую кость. Ловчий хрюкнул, выронил штуцер и распластался на земле.

— Да-а-а! — яростно, во всю глотку закричал я в безумной радости счастливчика, выигравшего в кости у судьбы собственную жизнь.

Стертые запястья и лодыжки горели огнем, шею саднило, отбитые внутренности крутило и завязывало узлом. Я рухнул рядом с бездыханными телами и принялся тихонько поскуливать в ожидании, когда хоть немного утихнет боль, но та и не думала отступать. Напротив — мне становилось все хуже и хуже.

Собравшись с решимостью, я наполовину вытянул из ножен фальшион брата Каса и стал перетирать завязанные на запястье веревки о его не слишком острое лезвие. Тогда-то и различил сиплое дыхание. Герхардианец был еще жив!

Я задергал руками как заведенный, веревка поддалась и начала распускаться на волокна, а через несколько судорожных рывков мои руки и вовсе оказались свободны. Фальшион с недобрым шипением выполз из ножен и уже готов был рухнуть на беззащитного человека, но я в последний миг сдержался, не стал наносить смертельный удар.

Нет! Так нельзя! Это неправильно! Поддамся слабости, зарублю герхардианца и до конца жизни себе этого не прощу!

Настороженно поглядывая на Каса и прислушиваясь к его прерывистому дыханию, я разрезал путы на ногах и пару минут просто сжимал и разжимал кулаки да растирал ступни, стремясь поскорее восстановить кровоснабжение конечностей. Фокус с эфирным телом не дал им полностью занеметь, и не более того.

Окончательно придя в себя, я ухватил Каса под мышки и поволок его к воде. Герхардианец и сам был человеком немаленьким, а с учетом кольчуги показался и вовсе не подъемным; пришлось даже остановиться и перевести дух. Но справился.

Зайдя по колено в воду, я разжал руки и позволил Касу упасть в болото, потом еще и наступил ему на грудь, выдавливая из легких воздух. Побежали пузырьки, герхардианец несколько раз дернулся и затих. Упади он с плота в кольчуге — точно не выплыл бы; на том и строился мой расчет.

Дознаватели ордена Герхарда-чудотворца славились изрядной въедливостью, а обстоятельства гибели своих братьев они и вовсе расследовали с особой тщательностью. У меня же не было ни малейшего желания объяснять, как так вышло, что одержимые зарубили моих товарищей по несчастью, а я при этом не получил ни единой царапины.

Теперь же другое дело: мы плыли на плоту, нас обстреляли, ловчий получил болт в голову, дернулся и столкнул в воду собрата. А тот был в кольчуге и камнем пошел на дно. Неудачное стечение обстоятельств, только и всего. Даже тело Стеффена топить не стану, с собой для убедительности прихвачу.

Убедившись, что неожиданного воскрешения можно больше не опасаться, я оставил брата Каса мокнуть в болоте, а сам ушел к очагу и принялся скармливать ненасытному огню одно полешко за другим. Заодно дохлебал остававшийся в горшке бульон. Стало немного легче.

Заготовка магического жезла валялась тут же, я отряхнул ее и убрал в подсумок. Кто бы мог подумать, что эта палка спасет мне жизнь! Марта была совершенно права: дерево впитало в себя столько выжимки из корня мандрагоры, что оказалось способно отравить питье, даже ненадолго оказавшись в кипятке.

Не стоило Стеффену приставать ко мне с расспросами об ангельской печати. Ловчий, сам того не ведая, наступил на больную мозоль. Я просто не мог отреагировать на его вопросы иначе! Иные слова острее бритвы!

Многим опасным людям доподлинно известно о клейме у меня на спине; их чрезвычайно заинтересует слух, что сеньор Филипп Олеандр вон Черен неким неведомым образом сохранил свои колдовские таланты. Они могут начать копать, и тогда, следуя от одной неправильности к другой, неминуемо придут к выводам, которые в итоге обовьются вокруг моей шеи прочной веревкой с пудовым камнем на конце.

Есть двери, которые не следует открывать. И есть двери, которые я не позволю открыть никому и никогда.

Сплюнув в огонь, я забрал у Стеффена свои четки и начал одеваться. Штаны и сапоги худо-бедно просохли, оставались лишь слегка влажными, но уже не мокрыми, а вот куртку и стеганый колет толком выжать не получилось, их надевать пока было рано. Пришлось ограничиться изгвазданной в грязи рубахой.

После я отвязал от засевшего в голове ловчего болта палку и зашвырнул ее в камыши, а обрывок веревки отправил в костер. Отыскал в вещах свой кошель, мешочек с перстнями и документы, вернулся к огню и попытался осмыслить, во что же такое меня угораздило вляпаться.

За кого подручные барона аус Баргена приняли меня, если вознамерились выпотрошить магистра Вселенской комиссии по этике, невзирая на возможные последствия? Что за игра идет? Какие ставки на кону?

Увы, сумбурные вопросы брата Стеффена, выкрикнутые им в состоянии аффекта, положение дел не особо прояснили. Ясно было лишь одно: причина всему — ритуалы, которые проводил Клаус Шеер и которыми не на шутку заинтересовался Кабинет бдительности. Мое совершенно случайное участие в этом деле повлекло за собой предположение, будто я подчистил хвосты, когда лиловые жандармы вышли на след чернокнижника, вот ситуация и вышла из-под контроля.

Но при чем здесь Сильвио де ла Вега? На кого работает южанин: на подельников убитого мной бакалавра, на ведомство аус Баргена или на некую третью сторону, таящуюся в тени? И в сотрудничестве с кем подозревали меня самого?

Греясь у костерка, я выдвигал и отбрасывал одну теорию за другой и в итоге пришел к заключению, что Сильвио никак не был связан ни с Клаусом Шеером, ни с Кабинетом бдительности. Угрожай мы с Хорхе его патрону, южанин действовал бы куда решительней и точно не стал бы наблюдать за развитием ситуации со стороны. А ведомству барона аус Баргена чернокнижник требовался целым и невредимым. Приказ произвести арест заставил бы Сильвио вмешаться, даже невзирая на риск для жизни.

Итак, де ла Вега связан с кем-то третьим. И что мне это дает? А ничего. Ровным счетом ничего.

2

Заготовленного рыбаками валежника до рассвета не хватило. Под конец пришлось разобрать и спалить рыбацкий навес, и даже так первые лучи солнца я встретил, отогревая ладони у едва теплившихся углей. Сухие камыши прогорали вмиг, их сбор попросту не имел никакого смысла.

Пока горел костер, я просушил и зарядил свои пистоли. Помимо них кинжала и стилета в моем распоряжении оказались мушкет и арбалет, два фальшиона и несколько клинков покороче. Оружие герхардианцев брать не стал, хватило и собственного железа; разве что не на шутку заинтересовался штуцером. И дело было даже не в его невеликих размерах — внимание привлек необычный дульный срез. Внутренний канал ствола оказался не привычно круглым, а неправильной формы, со сглаженными выступами, которые уходили вглубь семью скрученными волнами.

Столь сложное устройство породило множество вопросов, но факт оставался фактом: брат Гил умудрился с первого же выстрела поразить цель на расстоянии как минимум двадцать пять дюжин шагов. Штуцер я решил придержать.

На исходе ночи вновь начала бить дрожь, и дело было уже не в холоде — мне просто стало очень-очень плохо. И прежде не лучшим образом себя чувствовал, а тут как-то разом все навалилось, словно жизненные силы покинули. Жутко саднили ободранные веревками запястья, лодыжки и шея, а каждое движение сопровождалось вспышками боли в отбитом животе; ниже ребер там наливались огромные синяки.

Обращаться к эфирному телу я не рискнул. На меня и без того с некоторым запозданием накатила расплата за излишнее усердие в сотворении чар: вновь загудели в ушах призрачные осы и понемногу начала гореть огнем левая кисть. Какое-то время я сидел, судорожно стискивая в левом кулаке янтарные четки, потом не выдержал, поставил на огонь горшок и опустил в воду заготовку волшебного жезла. Тогда-то и спалил последние полешки, желая вытянуть из дубовой палки остатки пропитавшей ее настойки корня мандрагоры.

Получившийся отвар отдавал болотиной, и всё же добавлять в горшок травы из запасов ловчего я не рискнул. Черпал кипяток обколотой кружкой, давился, но пил. Несколько раз накатывали приступы тошноты и меня начинало полоскать, прошибал холодный пот, а потом мало-помалу боль стихла, накатила апатия и сонливость. Возникло даже подозрение, что переборщил с зельем, поэтому не смыкал глаз, опасаясь уснуть и уже не проснуться.

Когда мрак рассеяли лучи еще толком не поднявшегося из-за горизонта солнца, я надел стеганый колет, поверх затянул перевязь брата Гила и устроил в ней пару пистолей. Одежда была мерзко влажной, но с этим сейчас ничего поделать было нельзя, холод и неприятную сырость оставалось лишь перетерпеть.

После я разулся, закатал штанины и отправился проведать утопленника. Брат Кас за ночь никуда не делся, и в несколько подходов мне удалось затащить неподъемное тело на плот.

Я намеревался скинуть его где-нибудь подальше от берега, на глубине, и все бы ничего, но вновь разболелся живот, потроха словно затянуло узлом. Пришлось усесться рядом с покойником и попытаться перевести дух. Тогда-то и услышал это.

Скрип — плеск. Скрип — плеск. Скрип — плеск.

Скрип уключин, плеск весел.

В утренней тиши звуки далеко разносились над водной гладью, и вовсе не сразу я сообразил, что лодка плывет с другой стороны острова. Плывет или подплывает?!

Вскочив на ноги, я охнул от боли в животе, но сразу переборол ее и поспешил к очагу, схватил оставленный там штуцер и побежал дальше, все углубляясь и углубляясь в камыши. Обломки стеблей кололи босые ступни, а я не обращал внимания ни на боль, ни на холод и не остановился, пока впереди не показалась открытая вода.

Лодок было две. В одной разместились три человека, в другой — четыре. Над головами людей торчали поднятые к небу стволы мушкетов. Руне Фальк сидел на банке спиной ко мне, но и так по коже побежали колючие мурашки. Клятый инкуб!

Камыш окружал островок со всех сторон густым кольцом, оно ничем не отличалось от соседних зарослей, тут и там желтевших на глади заводи. Преследователям и в голову не пришло проверять их, ночью они миновали место нашей стоянки и уплыли дальше, теперь же возвращались обратно несолоно хлебавши. Гребцы спешили и выбивались из сил.

Я поднял штуцер, поймал на мушку мальчишеский затылок и повел ствол вслед движению лодки, не давая ускользнуть вместилищу инкуба от прицела.

«Стреляй! — шепнули у меня в голове. — Избавь мир от этой гадины!»

Я тронул пальцем спусковой крючок и опустил штуцер. Незнакомое оружие, изрядная дистанция, шестерка одержимых, справиться с которыми мне попросту не по силам. Цена промаха была слишком высока, расплата за точное попадание — неизбежна.

— Ангелы небесные! — тихонько выдохнул я и начал выбираться из воды на берег.

Я должен рассказать о явившейся из запределья погани. Это мой долг. Да и дознавателям ордена Герхарда-чудотворца в этом случае будет чем заняться, кроме как выпытывать у меня подробности гибели собратьев.

Все так. Все так… Но как же хотелось нажать на спусковой крючок!

И — страшно…

Кое-как отжав штаны, я отложил мушкет и ухватил под руки брата Стеффена. Поднатужился, пытаясь сдвинуть с места окоченевшее тело, и сразу согнулся из-за нестерпимой рези в отбитых потрохах.

Тяжелый, гад! Ловчий был человеком весьма крепкого сложения, поэтому я решил схитрить и взял его за ноги. Так дело пошло проще. Правда, время от времени приходилось останавливаться и переводить дух, но после я вновь брался за лодыжки и с новыми силами тянул покойника к плоту. А уже рядом с плотом зацепился взглядом за подошву левого ботинка, и под лопатку мне будто ткнули ледяным ножом.

Один из гвоздей набойки вылетел, и стоптанный с внутренней стороны каблук злорадно скалился миру щербатой улыбкой! Такой знакомой улыбкой!

На ум сразу пришли зарисовки магистра Риперторпа.

Ангелы небесные! Да я и сам видел подобные отпечатки в комнате зарезанного помощника книготорговца! И еще вспомнились слова Хорхе Кована о встреченном им в «Белой лилии» шпике Кабинета бдительности: «Лет сорока на вид, крепкого сложения, светловолосый, с короткой бородкой».

Хорхе говорил о брате Стеффене! Теперь-то я предельно отчетливо понимал это! Более того — знал это наверняка!

Бросив покойника, я уселся на край плота и зажал в ладонях лицо. Святые небеса! Но зачем ловчему ордена Герхарда-чудотворца понадобилось убивать моего слугу? Что такого мог разузнать Хорхе о его делах? Неужто хватило и того, что опознал в нем шпика Кабинета бдительности?

Но нет, не все так просто! Брат Стеффен прикончил Эгхарта Новица и зарезал его помощника, а вчера… вчера в числе прочего он спрашивал, кто навел меня на косого книготорговца!

Неужто барон аус Барген затеял игру против епископа Вима и это его люди спровоцировали Ральфа вон Далена заинтересоваться тем роковым сочинением? Предположение выглядело вполне логичным, ведь светлейший государь вполне мог не желать вхождения его преосвященства в число курфюрстов империи. И все же меня не оставляло ощущение, будто упускаю некую немаловажную деталь.

Каким образом бакалавр тайных искусств и чернокнижник Клаус Шеер связан с книготорговцем Эгхартом Новицем? С чего брат Стеффен примчался вслед за мной в Мархоф? И какова истинная роль в этом деле Сильвио де ла Веги?

Я выругался и тряхнул головой. Довольно! Довольно с меня чужих тайн и загадок! Убийца Хорхе Кована получил свое — это хорошо. А с остальными проблемами буду разбираться по мере их возникновения. Сейчас же меня ждет непыльная служба в Рёгенмаре и, надеюсь, трактат «Размышления о нереальности нереального» некоего отправленного на костер ересиарха. Быть может, даже получится оказать содействие епископу Виму в его делах с братством святого Луки, и тогда расположение со стороны столь важной персоны самым серьезным образом укрепит мои позиции во Вселенской комиссии по этике. А уж если его преосвященство, вопреки всему, станет курфюрстом, былое не решится ворошить даже злопамятный Гепард.

Впрочем, так далеко я не планировал пока загадывать. Для начала стоило выбраться из этой передряги живым.

Я крутанул четки, поцеловал святой символ и помолился об удачном завершении пути. Удача точно не будет лишней. Только не для меня…