Разноцветной узорчатой змеей базар вился по улицам Дейла. Коричневые пятнышки – прилавки, а желтые, зеленые, красные – разложенные на них товары.
Люди переговаривались, а дети смеялись, над ними тянулась узкая голубая полоса неба, безоблачного, чистого, светило солнце, и детвора сновала от родителей к лавкам и обратно, затевая по дороге игры. Одна группка устроила особенно шумную возню – что-то вроде игры в салочки, где все беспорядочно гонялись друг за другом, и каждый был и целью, и преследователем. Мальчишка ухватил за рукав девчушку, она отчаянно вывернулась, задев на бегу край прилавка с фруктами. Она отскочила и побежала дальше, заливаясь пискливым смехом, но стойка, на которой горкой были навалены яблоки, начала заваливаться. Торговец обернулся, но было поздно.
Яблоки уже катились к краю, прилавок падал. Торговец втянул голову в шею в ожидании неизбежного крушения.
Но его не последовало.
Чья-то рука схватила стойку за край и выровняла ее. Яблоки остались на месте, все, кроме маленького зеленого, которое будто само собой покатилось и упало прямо в подставленную ладонь избавителя. Торговец облегченно вздохнул.
– Мастер Дейл, – почтительно поклонился он. – Добрый день, и спасибо.
Пришедший ему на помощь, юноша лет шестнадцати, потер яблоко о рукав плаща. Плащ у него был бархатисто-черный, в точности как волосы.
– Прошу, Питер, не надо, – отозвался он. – Это имя отца, а не мое.
Торговец опустил голову.
– Извиняйте, но я всегда считал, что сын – это мастер, а отец – лорд. Или, пока я спал, обычаи переменились?
– Нет, – парень надкусил яблоко. – Но я не о том: Дейл – это имя носит только мой отец.
Торговец начал беспокойно озираться, не зная, как поступить. У всех высокородных отродясь было по два имени: одно – данное им при рождении, а второе они получали, если становились членами правящего рода. Первое имя могло быть каким угодно, но второе всегда было одинаковым: Дейл. Точно так же назывался и сам город, и носить это имя было почетно. Питер знал, что, назвав парнишку как-то иначе, по закону мог понести наказание. Но всем было хорошо известно, что с наследником лучше не связываться, и, хотя Питер не верил слухам – о том, что мальчишка якшается с демонами или и того хуже – ведьмами, – неприятностей на свою голову ему не хотелось.
– Извините, мастер… Харт.
Выпалив это, он снова закрутил головой и на сей раз заметил, как двое отвернулись, высоко подняв брови от удивления, как один шепнул что-то другому на ухо среди обычного базарного галдежа.
Мальчик просиял. Это имя принадлежало роду его матери, и ему нравилось поддразнивать Роберта, пользуясь им.
– Спасибо, – поблагодарил он, искренне улыбаясь. – И можешь звать меня еще Вильямом, это тоже подойдет. Так, сколько же я тебе должен?
– Ничего.
Юнец нахмурился, порылся в кармане.
– Питер…
– Каким бы вы именем ни назвались, Вильям, денег я с вас все одно не возьму.
Вилл снова откусил от яблока и, громко звякнув, выложил на прилавок три белых кружочка.
– Тогда я просто забуду здесь несколько монеток. Невинная оплошность, – он помахал в воздухе рукой. – Сегодня здесь столько покупателей, что ты и не вспомнишь, чьи это монеты.
Собравшись уходить, Вилл отвернулся от прилавка. Торговец открыл было рот, чтобы возразить, но юноша, оглянувшись, взмахом руки оборвал его и исчез в базарной толпе, бросив на прощание: «Хорошего дня, Питер».
Не так-то это было просто, скрыться, особенно когда люди расступались перед ним. Большинство-то на него не глазели. Нет, наоборот, они делали вид, что его не замечают, отводили взгляды – и оставляли слишком уж много места для прохода в таком людном месте. Ну и пусть! Вилл, пока шел к лестнице Большого Дома, постарался получить как можно больше удовольствия и от кислого яблока, и от синевы ясного неба, и от свежего воздуха.
Город Дейл рос больше вверх, чем в стороны. Неразбериха улиц и домов, площадей и садов, все это громоздилось на высоком холме, стоявшем прямо посреди пустоши. В стране долин ничего не было выше города Дейла, а в Дейле не было ничего выше Большого Дома. Широкие каменные ступени сбегали от величественного строения вниз, к улицам. Примерно посередине холма лестницу прерывала небольшая, обнесенная балюстрадой площадка. Дом принадлежал Дейлу – не городу, а тому, кто носил имя и титул. Но лестница принадлежала всем, и в ясные погожие дни, когда солнце согревало камни, ее ступени становились самым популярным местом в городе. Отсюда можно было видеть улицы, сбегавшие вниз от огромного дома и, словно корни, внизу враставшие в поля. Город разместился на большом и высоком холме, растекся в разные стороны по его склонам. Долины у его подножия пестрели озерами, в каждом из которых отражалась частичка неба. Чаще озера были серыми, но сегодня они казались ослепительно-синими лужицами.
Вилл нашел местечко на ступенях и сел. Его черный плащ тенью улегся рядом на камнях. Солнце грело цепь на шее, а медальон был надежно укрыт под рубашкой. Прикрыв глаза, Вилл вслушивался в людской гам и рассеянно водил пальцами по шрамам на правом предплечье. Один из них уже совсем побледнел, другой все еще слабо краснел, а третий был совсем свежим, появился всего несколько дней назад.
– Что такое? Принц сидит рядом с простолюдинами?
Открыв глаза, Вилл торопливо натянул рукав поверх отметин.
– Уж не себя ли ты причисляешь к простолюдинам, Филип?
Тот залился румянцем. Он стоял на дорожке у подножия лестницы, светлые волосы выгорели на солнце почти до белизны. Рядом с ним был еще один мальчишка, а две девушки хоть и стояли поодаль, но явно поглядывали в их сторону.
– Следи за своими словами,
Встав, Вилл спустился немного ниже. Филип был годом старше, но не выше его и немного крепче.
– Не зови меня так.
– Но почему же? – пропел Филип, подходя ближе. Погода в тот день стояла тихая, и это было опасно, потому что любой необычный ветерок, даже слабое дуновение обратило бы на себя внимание. – Это твое имя.
Вилл подумал о шрамах, о медальоне на шее, о том, что необходимо держать себя в руках, особенно здесь. Его переполняла злость, но он не поднимал серых глаз, прекрасно понимая, что внимание всего базара сейчас приковано к ним.
– Твоя мать заполучила его, – не унимался Филип, – прыгнув в постель к моему дядюшке.
Вокруг них заметалась чуть заметная струйка воздуха, и этого было достаточно, чтобы улыбка Филипа стала еще более дерзкой. У Вилла побелели костяшки пальцев, но он не вздрогнул, не заговорил, не шелохнулся. Он не смел.
Наконец, Филип тряхнул головой и рассмеялся.
– Что? Нечего сказать? Ты совсем толстокожий, Вилл. Я бы перерезал тебе глотку, посмей ты отозваться в таком тоне о
Услышав это, Вилл выдавил мрачную усмешку.
– Мне нет необходимости говорить о ней. Это и так уже делают все вокруг.
Филип кинулся к нему, но Вилл – он всегда был проворнее – пригнулся, и ему только осталось с улыбкой смотреть, как кузен пытается устоять на ногах и не свалиться со ступеней. Когда Филип вновь обрел равновесие, все глаза были обращены к ним, пустопорожние разговоры на базаре стихли. Даже Филип понял, что продолжать ссору не нужно, поэтому позволил своему дружку Йену изобразить, будто тот его поддерживает. Девушки продолжали наблюдать, стоя в отдалении. Одна из них, Бет, посмеивалась, вторая, Сара, казалась грустной. Воспользовавшись случаем, Вилл отвернулся, не обращая внимания на Филипа, тихонько его проклинавшего.
– Ты ничтожество, Харт, – прорычал Филипп громче, и те, кто это услышал, замерли: нанесено оскорбление имени. Одно дело, когда сам Вилл требовал называть его так. И совсем другое – когда имя с презрением швырнули ему в лицо.
Вилл продолжал идти. Пока он поднимался по ступенькам, его злость немного остыла, кулаки разжались, и кровь снова прилила к побелевшим костяшкам. Он поднимался все выше, и звуки базара слабели. На ходу он поднес руку к цепи на шее, вытащил из-под воротника медальон и большим пальцем погладил лицо на гладком металле. От этого ему сразу стало легче.
– Мастер Дейл.
Дейл сдерживался, но это давалось слишком трудно, поэтому он продолжал идти.
– Пожалуйста, подождите.
Он достиг верхней ступени.
– Вильям.
Замедлив шаг, он оглянулся. Несколькими ступенями ниже стояла Сара, она запыхалась, платье помялось. Из прически выбились несколько прядей и повисли вокруг лица.
– Сара, – его голос смягчился. – В чем дело?
Девушка преодолела последние ступени и вышла на дорожку рядом с ним.
– Это было так… Мне жаль… Филип вел себя, как… – Она протянула руку и положила на его локоть, Вилл насторожился. Обычно люди всячески старались не касаться его. – Филип вел себя как осел. – Сара прикусила губу. – Филип и
– Ты забралась на лестницу, чтобы сообщить мне о этом?
Сара залилась румянцем.
– Я не была уверена – вдруг ты этого не знаешь.
Вилл
– Увы, знаю. Но никогда не повредит услышать это лишний раз.
Сара заливисто рассмеялась. Потом взглянула вверх, выше его головы, в направлении Большого Дома, который возвышался у него за спиной, и смех застрял в ее горле.
– Ой.
Опасливо озираясь, она смотрела на дорожку, на причудливо изогнутые деревья – их саженцы привезли в Дейл из дальних лесов, – на сад вокруг дома и дымку низких облачков, прислушалась к тишине, оплетающей здесь все.
– Мне не следует здесь находиться, – прошептала девушка. Она выпустила руку Вилла, и его это огорчило. Решительно повернувшись, она уже собралась бежать по лестнице вниз, но он остановил ее, взяв за руку.
– Останься, – попросил Вилл.
– Ты уверен? – Когда он кивнул, Сара счастливо улыбнулась и нерешительно взяла его под руку. – Покажешь мне сад?
Через увитую виноградом арку он повел ее в сад Большого Дома, бывший гордостью и радостью его матери. Совсем не ухоженный, а наоборот, буйный, заросший и вольный, он навевал мысли о раскинувшихся далеко за пределами Дейла просторах там, где городские постройки уступали место поросшей травами долине и – совсем далеко на восход – неизвестно чему еще. Солнце уже садилось, день не был уже и вполовину таким светлым, а живые изгороди и деревья похищали его остатки, погружая сад в глубокую тень. Высвободив руку, Сара прошла вперед на несколько шагов, медленно поворачиваясь и озираясь вокруг, словно желая запомнить.
Ему было приятно, что ей нравится здесь. Только в таких местах, где над всем властвовала природа, он чувствовал…
Сара восторженно ахнула.
– А это?..
– Ш-ш, – прошептал он предостерегающе, но уголки губ предательски поползли вверх.
– Ты улыбаешься, я же вижу! – громко прошептала девушка. – Знаешь, о чем я думаю, Вилл? Мне кажется, что ты вовсе не черствый и не холодный.
Он заставил себя поджать губы в тонкую мрачную линию.
– Боюсь, ты ошибаешься, – заявил он. – Я совершенно бессердечный.
Но даже произнося эти слова, он не смог удержаться, и улыбка снова вырвалась на свободу.
Сара подошла ближе, почти вплотную.
– Я серьезно. Зачем ты притворяешься?
Улыбки как не бывало.
– Я…
Сара не стала ждать, пока Вилл придумает, что ей соврать. Вместо этого она поцеловала его. Если он и готовил какую-то отговорку, она умерла у него на губах, как только они встретились с ее нежными губами.
– Тише, – негромко скомандовал он ветру, подхватившему ее выбившиеся из прически пряди.
Сара улыбнулась и прильнула к нему всем телом. Ветерок перебирал листья и цветы, наполняя воздух тихим шелестом. Обвив пальцами его цепь с медальоном, она снова поцеловала, на этот раз крепче. Вилл, ответив на поцелуй, нащупал ее руки, заскользил выше по обнаженной коже. Обхватив ее за плечи, он мягко оттолкнул девушку от себя.
– Перестань, – сказан он еле слышно, но тоном, не допускающим возражений.
Сара перестала, а вот ветер не угомонился. Он продолжал вихрем крутиться вокруг них.
По лицу Вилла тенью пробежал страх, он постарался успокоиться, но было поздно. Он не сумело удержать ветер под контролем, и тот понесся по саду. Вилл слегка пошатнулся, но не снял руки с ее плеч, только ослабил хватку.
– Так это правда, – потрясенно прошептала Сара. – До меня доходили слухи, но…
Вилл снова крепче сжал пальцы, хотя сам, казалось, еле держится на ногах.
– Что за слухи? – переспросил он холодно. – Что я продал за это свою душу? Что я заключил сделку с чудовищем? Что я
– Или божество, – шепотом ответила Сара, и Вилл горько рассмеялся.
– Ты так думаешь только потому, что не знаешь… – он оборвал себя на полуслове. Люди знали про ведьм Дейла, но считали это детскими сказками. К тому же ведьмовские чары действовали только на землю, камни и животных. Не на ветер. Если каким-то ведьмам или колдунам и хватало глупости поселиться здесь, они никогда не попадались людям на глаза. Его отец не допустил бы такого. Что же до самого Вилла… небо было обителью богов и божественного. А мальчик, чье настроение передавалось самому воздуху… никто не знал, что с этим делать.
– Чего не знаю? – не отставала Сара.
Вилл с тяжелым вздохом поцеловал ее в лоб.
– Я – это всего лишь я, больше ничего.
Отодвинувшись немного, Сара посмотрела ему в глаза, и Вилл снова потянулся к ее губам. Вокруг засвистел ветер, заставив его остановиться.
– Просто не обращай внимания, – посоветовала Сара уголком рта.
Вилл лучше нее понимал, что происходит. Но стычка с Филипом ослабила его контроль, а странный восторженный блеск в глазах Сары совсем его сломил, и вот теперь, хотя руку еще жгло в месте последнего пореза, он не устоял. Прижав девушку к изгороди спиной, он, задыхаясь, снова начал целовать ее. Ветер понесся по саду с ликующей песней, он вился в ее плаще и платье, играя с тканью. А тем временем Вилл обеими руками – правда, сейчас казалось, будто они из дыма, а не из плоти и крови, – обхватил ее за талию и…
–
Чары развеялись.
Услышав голос матери, Вилл попятился, а ветер что-то шепнул нерешительно и улегся.
Мать стояла на балконе – этот сад принадлежал ей, и сюда выходили окна ее покоев. Она никак не могла увидеть со своего места Сару, и все же обратилась теперь к ней.
– Мисс Лоу, вам, я думаю, лучше вернуться домой.
Сара вспыхнула, нырнула Виллу под руку – снова совершенно плотную, – отряхнула листья с юбки и вышла на открытое место.
– Я провожу… – начал Вилл.
– Я не сомневаюсь, что мисс Лоу сама сможет найти дорогу к лестнице, – словно отрезала мать. Ее слова, хоть и резкие, были произнесены удивительно теплым тоном, так что Сара лишь кивнула в ответ.
– Конечно, леди Дейл, – сказала она радостно, как будто получила похвалу, а не выговор. Вильям часто думал, что его мать тоже обладает какой-то своей магией: ее чары воздействуют не на камень, воду или воздух, а на то, что течет
Леди Дейл, сорвав листок с лимонного деревца, росшего у нее на балконе, небрежно положила его на каменные перила. Ветер к этому времени превратился в чуть заметный бриз и легонько шевелился у ног Вилла. Мальчик стоял, уставившись в землю, и чувствовал себя ужасно усталым, отчасти из-за неудачи, отчасти из-за взгляда матери, с которой он, наконец, встретился глазами.
– В дом, – сказала она. – Живо.
Когда Вилл вошел в комнату, его мать все еще оставалась на балконе.
Чуть касаясь перил изящными руками, она стояла к нему спиной, любуясь тем, как угасает день. Вид у нее был поистине царственный. Леди Кэтрин Дейл прекрасно сочеталась с Большим Домом. И так было всегда. Виллу повезло, он и сам так считал, уродиться похожим на мать. Он пошел в нее во всем, от черных волос – правда, у нее они вились, а у него были прямыми – до стройной фигуры. От отца – настоящего отца – ему достались только глаза, куда более темно-серые, чем у нее. Это, впрочем, не имело никакого значения, ведь Вилл редко смотрел людям в глаза.
Он прошел через всю комнату и, выйдя на балкон, встал с ней рядом.
– Я слышала о происшествии на базаре, – заговорила она, не глядя на сына.
– Надо же, как быстро распространяются слухи, – Вилл облокотился о перила.
– Зачем ты это сделал?
– Глупая традиция. И это не мое имя. Это вообще не имя.
– Я завоевала это имя для тебя, Вильям, – жестко сказала она. – Ты будешь его носить.
Оттолкнувшись от перил, Вилл ушел вглубь комнаты. Он был сыном лорда Роберта и наследником Дейла, но не по крови. Его мать приехала в город беременной, а спустя месяц вышла замуж за лорда Дейла. Но люди упорно и, как ему казалось, намеренно закрывали глаза на вопрос его происхождения. Возможно, они воображали, что его родители встречались раньше, за границами города, и Вильям, зачатый до обручения, все же был плотью от плоти Роберта. А может, им это просто было безразлично. Или – как знать – мать их зачаровала, заставила обо всем забыть. Один только Филип время от времени упорно возвращался к этому вопросу. Как бы то ни было, Вильям родился в Дейле и являлся наследником его правителя. Этого было достаточно, чтобы умерить для большинства интерес к скандальному вопросу о законности его рождения. К вопросу, который негромко обсуждали в тавернах и переулках, а иногда даже шептались на ступенях лестницы.
– Однажды ты станешь
– Я этого не хочу. И люди, мне кажется, тоже этого не хотят. Меня называют холодным, бессердечным, пустым, – сказал Вилл, подбросив поленце в камин (огонь в покоях леди Кэтрин пылал всегда, независимо от времени года). – Бездушным.
Он не отрываясь смотрел на пламя.
– Тогда и пусть думают, что ты бездушный.
– Но это же не так.
– Однако ты
– Они приписывают мне все эти ужасные качества – и все равно считают сыном Роберта. Как же так? – спросил он насмешливо.
Его мать пропустила этот вопрос мимо ушей, как поступала всякий раз, когда он намекал на ее влияние на людей.
– Пусть думают, что ты демон или бог, – повторила она. – Заставь их себя бояться. Остальное неважно.
– Для меня это очень важно, – отрезал Вилл.
Вздохнув, мать села в кресло у камина.
– И мало с меня базара, –
– Я вовсе не…
– Есть масса других способов произвести впечатление на девицу, куда лучше подобных выходок, – продолжала леди Кэтрин. – кроме того, Сара – девушка Филипа. Уж не в этом ли причина? Хочешь позлить двоюродного брата?
– Сара могла бы отказаться. И, хочешь верь, хочешь нет, я не испытываю ненависти к кузену.
– Возможно, в этом-то и проблема, – тихо произнесла мать. – Ты рассуждаешь не как особа королевской крови.
– И не чувствую себя виноватым в этом. А Сара просто попросила показать ей сад.
Леди Кэтрин задумчиво погладила себя по щеке.
– Это игра, Вилл. Ты и сам это понимаешь, верно? Спровоцировать тебя. Заставить выйти из себя. Филип кулаками, а Сара поцелуями, но это единственное различие. Не думаешь же ты, что она и впрямь что-то к тебе испытывает.
Возмущение так и вскипело в крови, но Вилл знал: оно не обретет форму, по крайней мере не здесь. Несокрушимое спокойствие матери всегда умеряло его силу, помогало держать ее в узде. В таких случаях он просто ощущал усталость.
– Это четвертая вспышка за месяц, Вилл, а ведь он еще только начался.
Вилл хмуро подумал об отметинах на коже – их уже три. В голове зазвучал спокойный, размеренный голос Роберта –
– Подожди, – остановила его мать. – Роберту об этом знать не нужно. Этот случай останется нашей тайной. Только этот.
Вилл поднес к коже лезвие.
– Все равно узнает. Он всегда узнаёт.
С этими словами он провел лезвием по руке, сделав глубокий надрез. Мгновенно кровь наполнила рану и заструилась по запястью. Сжимая зубы, чтобы не дрожать от боли, пронзившей руку, Вилл ощущал еще и облегчение – ведь в этот миг он чувствовал все. Злость и тоску, страх, отчаяние и горе – самые простые вещи, свойственные смертному, человеку. Было время, когда он наслаждался своей необычной силой, цеплялся за нее вместо того, чтобы попытаться избавиться. То время прошло.
Материнская рука высвободила кинжал из его судорожно сжатых пальцев. Прежде чем вернуть оружие на каминную полку, леди Кэтрин платком отерла лезвие. К тому времени, как Вилл остановил кровотечение, а мать, вынув бинт из ящика прикроватного столика, перевязала рану, боль стала тупой, ноющей. Он смотрел, как сквозь бинт проступает алое пятно.
– Это тебя научит, – тихо сказала мать.
– Скоро ужин, – сказала она. – Ступай, приведи себя в порядок.
Вилл кивнул и вышел.
Вилл почти бежал и, свернув за угол, чуть не столкнулся с человеком, шедшим навстречу по коридору. В последнюю секунду он с трудом успел затормозить. Встречный тоже остановился, величественно выпрямившись.
– Что у тебя за скверная манера бегать с опущенной головой.
Вилл заставил себя перевести взгляд с горла мужчины на его подбородок, нос и, наконец, нижние веки.
– Прости, отец.
Роберт Дейл, широкоплечий, суровый, смотрел вниз на сына, куда-то в район его бровей. Эти двое почти всегда избегали прямо смотреть друг другу в глаза. Вилл из почтения – скорее вынужденного, чем искреннего, – а Роберт от неприязни. Темные глаза мальчишки были для него особенно оскорбительными. Сейчас внимание Роберта привлекла окровавленная повязка на запястье сына.
– Что случилось? – отрывисто спросил он.
Вилл замялся. Он понимал, что Роберт спрашивает не о самом порезе, а о причинах его появления.
– Филип. Он оскорбительно высказывался о нашей семье. Он меня спровоцировал, – что ж, это не было ложью. Не совсем ложью. Сорвался он из-за Сары, но все началось раньше, на базаре. А кроме того, Роберту не нравился сын его брата.
– Дай мне взглянуть, – скомандовал Роберт, показав на повязку.
Вилл протянул руку, и Роберт размотал ткань, плотно перетянувшую последний порез. Окровавленная тряпица упала на пол.
– Это было глупо, – добавил Вилл. – Совсем незначительная оплошность. Мне все лучше удается владеть собой…
Острая боль пронзила руку, не дав ему договорить. Между пальцами Роберта потекла кровь, когда он с силой сжал руку Вилла, заставив рану открыться вновь.
– Незначительная оплошность – все равно оплошность, – хладнокровно бросил Роберт. – И ты это понимаешь.
Хватая ртом воздух, Вилл упал на одно колено. Воздух в зале начал вихриться, и он здоровой рукой вцепился в медальон, отчаянно пытаясь овладеть собой. Если все повторится прямо здесь, на глазах у Роберта, ему несдобровать, порезы на руке покажутся мелкими неприятностями. В последний раз его заперли в комнате на неделю, наглухо заколотив окна, будто это могло удержать магию. И это было
Роберт не ослаблял хватку.
– Вот так, по надрезу за раз, я выжму из тебя эту дурь. Понял?
С трудом удерживаясь, чтобы не отключиться, Вилл кивнул.
– Да.
Роберт отпустил его, вытер окровавленную ладонь о свои черные штаны. Вилл был неподвижен, он оставался на коленях, а ветерок в зале начал успокаиваться и в конце концов затих.
– Приведи себя в порядок, – бросил Роберт через плечо, – и не опоздай к ужину.
Вилл побрел к себе, одной рукой сжимая под рубашкой медальон. Другая рука безвольно висела вдоль тела, оставляя на полу кровавый след. Он успел дотянуть до своего порога, прежде чем воздух выгнулся над ним дугой, ветер захлопал дверьми и ставнями, опрокинул пару незажженных свечей и сбросил со столика у кровати несколько книг. Он давно уже научился держаться подальше от хрупких вещиц. Порыв не задел деревянную чашу, и Вилл рукой сшиб ее на пол, так что она, брякая, покатилась по полу. Затем он распахнул ставни (балкона ему не полагалось, возможно, отцу казалось, что избыток свежего воздуха повредит Виллу) и, до пояса высунувшись из окна, сделал несколько долгих, глубоких вдохов. В руке пульсировала боль. По одному шраму за каждый раз, как он терял контроль. Оглянувшись на комнату и на беспорядок, устроенный ветром, он с болью подумал, что и это тоже срыв, который следовало бы учесть. Но руку дергало, голова раскалывалась от боли, и, поразмыслив минуту, Вилл пришел к выводу, что это следует расценить как пример успеха, а не неудачи. Он захотел закрыть двери и закрыл их. Захотел устроить беспорядок и устроил.
Переступив через книги, он подошел к умывальнику в углу и принялся осторожно смывать с руки кровь, чашкой зачерпывая воду из большого таза. Этот ритуал был привычен ему, знаком до тонкостей. Промыв рану, он высушил ее, туго забинтовал руку чистым бинтом и перевязал. Потом пошевелил пальцами, проверяя, не повредил ли сухожилия слишком глубокий разрез. Хотя каждое движение отдавало болью, Вилл теперь точно знал, что все обойдется. Так было всегда. Он нагнулся умыть лицо, и медальон со стуком ударился о край таза. Вилл выпрямился, поймал серебряный круг и, повернув, стал рассматривать. На поверхности металла была выгравирована буква «В», полустертая за все годы от частых прикосновений его же пальцев.
Он носил его, сколько себя помнил, – не простую безделушку, а амулет, колдовской оберег, призванный успокаивать его и умерять его силу. Вилл сам не знал, действует медальон на самом деле или он просто так думает – и есть ли разница между тем и другим… Но когда он касался металла, сила, играющая под его кожей, будто и впрямь стихала. Мать утверждала, что вещица принадлежала его настоящему отцу, тому, от кого он унаследовал серые глаза, свою способность и свое имя. Роберту, разумеется, о тезке Вилла ничего не было известно.
О своем настоящем отце Вилл знал совсем мало и хотел бы знать еще меньше. Тот был тенью, призраком, колдуном, который возник будто из ниоткуда, совсем ненадолго – этого времени хватило на то, чтобы соблазнить леди Кэтрин, – и снова исчез. Мать никогда не говорила дурного об этом человеке, но Вилл все равно питал к нему ненависть. Если бы тот не сгинул, мать не ушла бы из дома и никогда не попала бы в Дейл. В постель лорда Роберта.
Потерев букву «В» большим пальцем, он опустил медальон за ворот.
Единственным, что до сих пор хранило и защищало Вилла, было его сходство с матерью да гордыня лорда Дейла. Дело было не просто в том, что Роберт Дейл считал своего племянника Филипа слишком слабым, чтобы править. Отказаться от Вилла значило бы признать, что он не его плоть от плоти и кровь от крови, Это значило бы признать, что его супруга, леди Дейл, принадлежала не ему. Принадлежала ему не всегда.
Вилл натянул рукав на перебинтованную руку. Роберт считал магию болезнью и верил, что кровопускания способны ее излечить. Если бы все было так просто, размышлял Вилл, расправляя плащ, он давным-давно выпустил бы из жил всю кровь своего отца.
Но ветер не бежал по жилам Вильяма Харта. Он крылся намного глубже, пронизывая его кости и овевая мускулы, он коренился где-то у сердца или в легких, в месте, которое можно чувствовать, но невозможно найти. Откуда бы он ни брался, Вилл не мог отделить его от себя, и это пугало больше всего. Ветер набирал силу – он казался
Засунув медальон поглубже, Вилл дождался, пока сердце перестанет колотиться, выпрыгивая из груди, и пошел на ужин.
Вилл стоял посреди запруженного людьми базара и не мог двинуться. Рука все еще кровоточила, струйка крови змеилась по руке, и капли падали с пальцев в грязь под ногами. Одна капля, две, три – и поднялся ветер. Вначале крошечный воздушный завиток вокруг алых капель. Вилла охватила паника, и, почуяв это, ветер завертелся, поднимаясь и крепчая.
И тогда все, кто был на базаре, замерли. Все разом, все до единого смолкли и повернулись к нему. Он хотел приказать им заниматься своими делами, но зубы склеились, как запечатанные, и он просто стоял и смотрел, как растет ветер. А ветер несся по улицам, завывая, он переворачивал прилавки и бил стекла в окнах, распахивал двери и рвал на людях платье. Ветер выл и крутился вокруг него все быстрее, пока весь мир не превратился в размытое пятно.
Он остался один в воздушном туннеле, в ушах стоял свист ветра. И тогда воздух стал острым как меч и принялся резать ему кожу, нанося раны, пока весь мир вокруг не стал красным, а завывание ветра перешло в крик, и этот крик вырывался из его груди.
Вильям сел на кровати, прижимая руку к груди.
По комнате весело пронесся ветерок, поворошил ему волосы и подергал за простыни. Вилл заставил себя подняться, в темноте натянул одежду. Здесь слишком мало свежего воздуха. Ему требовалось больше.
Застегнув пряжку плаща, он поставил ногу на подоконник. Судя по небу внизу, до рассвета оставалось уже совсем немного. Покои его матери смотрели в сад, но его окно выходило на другую сторону. Отсюда открывался вид на задний двор Большого Дома и дальше, на город: вьющиеся по крутому склону тесные улочки и проулки, покрывающие все пространство вплоть до озерной долины, раскинувшейся у подножия Дейла, и дальних полей. Вилл вылез в окно, спустился на три этажа вниз по камням и лианам и спрыгнул, глухо стукнув сапогами о камни дорожки.
Низко надвинув на лицо капюшон, Вилл шел по темным улицам к основанию Дейла. Картина вокруг менялась, дома становились все более низкими, старыми и отстояли все дальше один от другого. Менялась и дорога под ногами, на смену каменной кладке пришла утоптанная земля, потом грязь и трава. Вилл поспешно пересек узкую полоску зелени между двумя озерцами и не сбавлял шаг, пока не добрался до дальней пустоши. Какой простор, а травы высокие, ему по колено. Вилл шел по полю, чувствуя облегчение. Здесь вольно дышалось. Здесь он был в безопасности. Легкий ветерок колыхал траву, и Вилл не знал, его это ветер или обычный, но это не имело никакого значения. Приснившийся кошмар стоял перед глазами, но ветер был мягким, нежным, он успокаивал. Спокойствие разливалось по телу так же ощутимо, как прошлой ночью ярость. Обернувшись, Вилл посмотрел на очертания Дейла. Темная громада, кое-где испещренная огоньками факелов, высилась на фоне еще более глубокой тьмы ночного неба. Но отсюда город казался тихим, маленьким. Всю свою жизнь Дейл прожил там, и все же на пустоши чувствовал себя лучше, как будто его дом был здесь. Мать говорила, что это в нем звучит зов природы, открытых пространств. Она объясняла, что пустоши – часть его, такая же неотъемлемая, как кровь или кости. Почему же она не может объяснить это и Роберту?
Рука затекла, и он неторопливо размотал бинты. Прохладный воздух на лету коснулся свежего пореза, и боль, казалось, смягчилась. Вилл рассеянно провел пальцами по руке, покрытой порезами, – каждая следующая отметина была менее заметна, у сгиба локтя кожа казалась вовсе нетронутой. Сколько отметин получил он за эти годы? Сотню? Или больше? Но ни одна из них не оставила шрама.
Морщась, Вилл снова наложил повязку, и посмотрел в сторону не взошедшего еще солнца. Из-за края неба только начинали пробиваться первые лучи. Время еще было. Он опустился на землю, потянулся, заставив траву раскачиваться, и вздохнул, закинув руку за голову.
На тринадцатый день рождения ему преподнесли учителя по имени Николас Стоун. Николас был немолодым человеком со стриженой бородкой и слабой, но не сходящей с лица улыбкой. Его наняли, чтобы учить Вилла истории, политике и логике. Но через год, пытаясь разобраться в сложной концепции, Вилл сорвался, и налетевший ураган разнес полбиблиотеки. Тогда Николас добавил к своим урокам еще один предмет. Он ежедневно отводил по часу, чтобы учить Вилла спокойствию. Вдвоем они садились на пол в библиотеке или в его комнате, а иногда, если позволяла погода, в саду, и Николас показывал Виллу дыхательные упражнения, учил его сохранять хладнокровие.
– Энергия подобна узлу, – говорил он. – Чем больше ты тянешь, тем сильнее он запутывается. Сила здесь не поможет, нужно его распутать. Закрой глаза и дыши. Представь узел, который распутывается понемногу с каждым вздохом.
И это помогло. Вилл смеялся, радовался, и Николас велел ему запомнить это ощущение. Запечатлеть его в памяти навсегда. Впервые за много лет он перестал срываться. Больше месяца прошло без единой отметины.
А потом, три месяца назад, на урок во время дыхательных упражнений зашел Роберт Дейл. Он обвинил Николаса в потакании колдовству и тут же уволил. Когда Вилл бросился на защиту учителя, Роберт его ударил, сильно, и Вилл, не стерпев, дал сдачи. Его удар не был сильным – но не кулаком, а ветром. В тот день Виллу и сломали запястье. В тот день отец до кости распорол ему руку, и это был последний раз, когда он допустил срыв в присутствии Роберта Дейла.
А Николаса Вилл так больше никогда и не видел.
Он лежал, растянувшись на траве, и смотрел, как светлеет небо.
В эти дни одних дыхательных упражнений, кажется, будет недостаточно.
Вилл нащупал на груди медальон.
Почему такой яркий свет?
Вилл протер глаза, долго жмурился, пока не понял –
Выругавшись, Вилл бросился бежать. Бегом с пустоши, по полоске травы между двумя озерцами и вверх по дорожкам и проулкам, ведущим к Большому Дому. Было уже слишком поздно и слишком солнечно, чтобы забираться в комнату по стене и плющу. Придется входить по парадной лестнице. Мальчик пригладил волосы и вышел из проулка, замедлив шаг, чтобы не выделяться из толпы – насколько это было возможно. До большой лестницы оставался один квартал, когда перед ним кто-то вырос, преградив путь.
Перед ним, скрестив руки, стоял Филип с лицом, наполовину скрытым в тени дома. Как ни удивительно, в этот раз свиты при нем не было.
– Я ошибался насчет тебя, – начал он.
– Уйди с дороги, – сказал Вилл, пытаясь определить по солнцу время.
– Ты не бездушный. Ты трус.
– Что тебе нужно? – рявкнул Вилл.
Филип шагнул вперед. Под глазом у него пышным цветом расцвел синяк.
– Ты даже не можешь сам разобраться со своими делами. Сразу бежишь к отцу. А тот бежит к
– И что, ты прибежал поплакаться мне? – Вилл сжал кулак, и рука отозвалась болью. – Значит, ты
– Не моя вина, что ты не можешь справляться со своей силой, – огрызнулся Филип и толкнул Вилла. По проулку прошуршал ветер.
– Прекрати, – предупредил Вилл.
– Я не боюсь тебя, кузен, – и Филип снова толкнул его. – Я не думаю, что ты бог, или божество, или даже чудовище. Ты просто-напросто жалкий мальчишка, который прячется за своей маги…
Голова Филипа мотнулась в сторону – это Вилл кулаком заехал ему в челюсть. Филип попятился и свалился в лужу.
– Я ни за что не прячусь, – сказал Вилл.
Филип вытер с губы красную струйку и скривился, показав окровавленные зубы. Вилл отвернулся, собираясь уйти.
– Бежишь, как всегда, – прохрипел Филип.
Вилл стремительно развернулся к нему лицом.
– Тебе не удалось вывести меня из себя, – сказал он холодно. – К тому же я не мог открыть отцу всю правду.
Филип поднялся на ноги.
– Потому что это была Сара, – Вилл заставил себя равнодушно дернуть плечом. – Она просто не могла или не хотела удержать свои руки подальше от меня.
Филип снова кинулся, но Вилл легко отскочил в сторону и встретил кузена коленом в грудь. Кашляя и задыхаясь, Филип скорчился на земле. А Вилл чувствовал… покой. Не тот покой, какой наполнял его на пустоши, а пустоту. Опустошенность. Он хотел бы посмаковать его, насладиться, но путь к лестнице, наконец, был расчищен, а время истекало.
– Я предупреждал тебя,
И Филип, к его удивлению, подчинился.
Потирая руку, Вилл вошел в парадный вход Большого Дома. В вестибюле стояли трое, все со значками дома Дейла на белых плащах. Члены дома носили черное, их охрана ходила в белом, а прочие жители Дейла одевались, как им нравилось. Один из стражников, широкоплечий крепыш по имени Эрик, проводил Вилла хмурым взглядом. Он заметил, что одежда Вилла помята и в травяных пятнах, волос встрепаны и костяшки пальцев разбиты, но ничего сказал и, отвернувшись к собеседникам, продолжил свой рассказ.
Вилл уже очень сильно опаздывал. По дороге к обеденному залу он попытался стереть с руки красные следы и решить, что будет врать, как защищаться. Через приоткрытые двери доносился голос матери, нежный и благозвучный, и он уже собрался переступить порог, но неожиданно ее тон резко переменился.
– О Вильяме, – говорила она, и, услышав свое имя, он замер, ухватившись пальцами за дверь. – Он старается. В самом деле.
– Ты слишком снисходительна к нему, Кэтрин, – ответил Роберт.
– А ты слишком строг.
– Недостаточно строг. Я делаю это ради него же. Ради его будущего.
– Я верю тебе, – сказала мать. Вилл ему не поверил. – Но, – прибавила она мягко, – он уважает тебя. Хочет тебе угодить. – Виллу и в голову не приходило угождать отцу, он лишь стремился избежать его гнева. – Ты же только показываешь ему свою силу. Но ведь у тебя есть и другие достоинства. Так покажи и их тоже. Поверь в него, милый. В один прекрасный день он станет прекрасным…
Вилл не хотел слушать дальше. Толчком ноги он распахнув дверь. Глаза матери радостно вспыхнули, глаза отца сузились, превратились в щелки.
– Вот и ты, – сказала мать.
– Где ты был? – рявкнул отец. Однако леди Кэтрин нежно взяла его за руку, и Роберт… «смягчился» было бы неверным словом, но все-таки немного успокоился. Вилл стоял неподвижно и очень прямо, пока Роберт переводил изучающий взгляд с перевязанного предплечья ниже, на разбитые костяшки пальцев. Но, вновь заговорив, он произнес только одно слово: – Садись.
– Простите за опоздание, – сказал Вилл, подходя ближе.
Поцеловав мать в щеку, он занял свое место напротив Роберта. Кэтрин Дейл сидела между ними, как мост. К счастью, ни мать, ни отец не обратили внимания на его неряшливый вид. Они говорили о самых обыденных вещах вроде погоды, торговли и весеннего праздника. Вилл набросился на еду и больше смотрел, чем слушал.
Одно было очевидно: лорд Роберт Дейл души не чаял в своей жене. Это было видно по тому, как он держал ее за руку, переплетя свои пальцы с ее. В том, как он поцеловал ее в висок, и даже в том, как угощал ее, предлагая блюда. Виллу было горько видеть все это, горько, что один человек способен вести себя, как два разных человека. Горько, что Роберт ненавидел не всех и все, а только его, Вилла. А горше всего было то, что, несмотря на свою печально известную гордыню, лорд Роберт явно любил свою супругу не так, как он любил
Вилл поднял нож и поморщился, забыв о руке. Он чуть не выронил прибор, и разговор мгновенно смолк.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила мать, будто речь шла о простой головной боли, а не о куске, вырезанном из его кожи. Впрочем, если не в голосе, то в ее глазах светилась искренняя забота.
– Неплохо, – ответил он, но отложил нож, а руку опустил под стол.
– День сегодня просто чудесный, – продолжала она. – Тебе надо выйти, подышать свежим воздухом.
– Судя по его виду, – заметил Роберт, – он уже… надышался.
Но, если он и был недоволен дракой Вилла, то не показал этого, и для Вилла это стало еще одним подтверждением догадки, что Роберт Дейл
– Но, – добавил Роберт, – у меня для тебя поручение.
Лицо Вилла просветлело.
– Правда?
Роберт сдержанно кивнул.
– Я и сам мог бы это сделать, но должен возглавить вылазку в лес. – Лес стеной стоял за теми полями, которые расстилались позади озер, окружавших Дейл. – Для праздника нужно будет много дерева. Хотя могу отправить с поручением кого-то из стражи…
– Я с удовольствием сделаю для тебя, что нужно. – Вилл постарался не показывать оживления. Слишком хорошо он знал, как нравится Роберту разрушать его надежды.
– Хорошо, – кивнул отец. – Тебя сопроводит Эрик.
Вилл насторожился. Сопровождение? Что, если им снова встретится Филип? Присутствие телохранителя заставит его подумать, что Вилл боится и хочет за кого-нибудь спрятаться.
– Отец, мне не кажется, что сопровождение…
– После вчерашнего, – перебил его Роберт, сжав в руке столовый нож, – ты не можешь рассчитывать, что я позволю тебе выходить без надзора.
– Нет. – Вилл медленно опустил голову. – Конечно, нет.
– Я думаю, это даже хорошо, – обратилась к нему мать. – Ты проведешь время в городе.
Вилл кивнул.
– Правитель, – процитировал он, – должен бывать среди своих подданных, но не становиться одним из них.
– Кто тебя этому научил? – удивленно спросил Роберт.
– Ты. – Он увидел, как отец хмурит брови. – Или, точнее, книга, которую ты мне выписал на этой неделе.
Роберт с самодовольным видом откинулся на спинку стула.
– Вот оно что. И как продвигаются твои занятия?
Вилл поборол искушение сказать отцу, что они могли бы продвигаться намного успешнее, будь у него наставник, как прежде.
– Неплохо, – сказал он, вставая из-за стола. – Я пойду собираться.
– Тебе обязательно ехать? – спросила мать, и Вилл не сразу понял, что ее вопрос был обращен не к нему.
– Это всего на один день, – ответил Роберт. – мы вернемся завтра, обещаю.
Вилл, закрывая за собой дверь, только покачал головой.
У парадного входа Вилла уже поджидал Эрик с листком бумаги в руке. Очевидно, подробности задания. Вилл прочитал, и у него вытянулось лицо. Да уж, дело сложное, ничего не скажешь. Вообще-то Вилл ничего не имел против, его радовала любая возможность оказаться за городом. Но Роберт говорил о поручении так, что он надеялся на что-то большее, чем обычная рутина.
– Что-то не так, мастер Дейл?
– Все хорошо, – отозвался Дейл, пряча записку в карман. Он сдержался, вспомнив просьбу матери, и молча, без своего привычного
Дверь отворила старуха, из неряшливого пучка у нее на голове выбились седые пряди. Увидев Вилла, она ошеломленно пискнула и начала комкать тряпку, которую держала в руках. Рядом с ней появился мужчина, такой же седой и не менее удивленный.
– Мастер Дейл, – заговорил он, отталкивая женщину. – Какая неожиданность!..
– Я пришел по поручению отца. Кажется, у вас есть что-то для него.
– Ах, да-да-да, конечно! – Старик засуетился и нырнул в тень, но почти тут же снова появился со свертком. Протянув сверток, он не сразу выпустил его из рук, а некоторое время неловко топтался и наконец ткнул себя в живот. – Пришлось, знаете, добавить немного своего материала.
Вилл сам изумился, услышав, что смеется. Смешок вырвался у него неожиданно, сам по себе. Скорняк подобострастно хихикнул, зато старуха, снова выросшая у него за спиной, при этих звуках еле заметно скривилась. Вилл, мигом став серьезнее, взял сверток из рук кожевника.
– Да, хорошо, – сказал он, пятясь, – Спасибо.
– Может, выпьете чаю на дорожку? – предложил мастер, но встревоженные глаза старухи тут же наполнились слезами, и Вилл решил поскорее уйти. Сверток он передал Эрику – если к нему приставлен телохранитель, почему бы это не использовать – и направился назад, к лестнице, как вдруг кто-то тронул его за рукав. Вилл напрягся, решив, что это Филип, но не успел отскочить, как его нежно взяли за руку.
– Сара, – выдохнул он и, пораженный, отступил, но она не отняла руки.
– Прогуляешься со мной?
Выбора у Вилла не было. Девушка уже подхватила его под руку, ее бледно-голубой плащ выделялся на фоне его черного – и глаза всего города были обращены на них. Отказать ей сейчас означало бы привлечь еще больше внимания.
– В чем дело? – Вилл потащил девушку за собой, вниз по улице. Вопрос прозвучал резко, почти грубо, но Сара не обратила внимания.
– Помнишь, – мечтательно заговорила она, – когда мы были маленькими, ты заставлял вещи танцевать? Брат научил меня делать фигурки из бумаги – такие, с крыльями, и ты заставлял их плясать.
Вилл нахмурился. Было время, когда он любил свою силу. Когда не боялся ее показывать. Он был слишком мал, и Роберт еще не считал его опасным. Но все это было очень, очень давно, а теперь даже упоминание о тех временах было чревато последствиями. Он покосился назад, на Эрика, не слышит ли тот.
– Я так скучаю по твоей магии, – продолжала девушка. – Ты тогда казался счастливым.
И был.
– Все меняется, – сказал он вслух.
– Но мне-то ты покажешь это еще раз? Когда-нибудь?
Боль в руке была еще слишком сильна.
– Если бы ты все знала, то не просила бы.
– Это будет нашей тайной, – не отставала Сара.
Вилл вспомнил предостережение матери. Не какая-то случайная девчонка вцепилась сейчас в его рукав. Это Сара, которая годами не снисходила до разговоров с ним. Сара, которая теперь была девушкой Филипа. Сара, подружка которой, как он заметил, шла за ними следом. Бет то появлялась, то скрывалась из виду и явно следила. Выжидала.
– Скажи, – тихо прорычал он, – для тебя это игра? Такая забава – заставить меня сорваться?
Сара отпрянула, будто пораженная.
– Что? Нет. Я просто подумала…
Вилл высвободил руку.
– И привела подруг, которые с нетерпением ждут, когда начнется потеха.
Сара закрутила головой, заметила Бет и возмущенно погрозила ей. Когда она снова повернулась к Виллу, тот уж поспешно уходил прочь.
– Я не знала. Клянусь тебе, Вилл! – она догнала его, снова потянула за рукав. Он повернулся к ней резко, ветер уже начинал поднимать с земли песок.
– Прекрати, – рявкнул он. – Ступай, ищи себе другую игрушку.
Глаза Сары наполнились слезами, она бросилась прочь от него по людной улице. Вилл смотрел ей вслед. Что, если он ошибся? Вдруг она не хотела ничего дурного? Как узнать? Он потер глаза, ветер начинал слабеть.
– Резко вы с ней, – подошел сзади Эрик.
Вилл подскочил.
– Ты забываешься! – огрызнулся он, и ветер снова усилился.
– Полегче, мастер Дейл, – Эрик опустил Виллу на плечо тяжеленную руку. – Я должен буду отчитаться перед вашим отцом.
Вилл дернул плечом, освобождаясь, и бросился к лестнице, сжимая медальон. Внутри у него все клокотало и пыталось вырваться наружу.
Он повернулся к городу и смотрел на Дейл, и вдруг увидел ее.
Из-за дальнего леса, нависая низко-низко, она медленно ползла над полями к озерам и холму. Вилл восторженно выдохнул и вознес молитву благодарности богам и божествам.
Это была надежда. Это был его шанс. Это была
Вилл любил бури.
Погода в Дейле чаще всего была пасмурной, здесь не были редкостью облачность и дождь, но только серенький, мелкий и затяжной. Он называл их тихими бурями – просто падающая вода и ничего больше. Холм, на котором раскинулся Дейл, редко видел настоящее ненастье. Грозу или шторм с громами и молниями. С
Остаток дня он провел, наблюдая, как стягиваются тучи и темнеет небо, дожидаясь грозы. Его переполняла энергия, но это была не злость, а радостное возбуждение. Он ощущал, как в его крови поет буря. К полудню ненастье достигло полей. Небо озарялось, воздух раскалывали раскаты грома, и, хотя дождя еще не было, Вилла это не огорчало. Дождь ему и не нужен. Был бы ветер. Он представлял, как колышутся и ложатся под ветром травы на поле, но в городе на холме пока царило спокойствие, буря только подползала к его границам.
Ближе к вечеру Вилл уже весь извелся и не находил себе места от нетерпения.
Отряды никогда не возвращались из таких вылазок засветло, но сегодня отец может решить вернуться в Дейл до грозы, и тогда Вилл упустит свой шанс. Стихия медлит и не спешит к нему, придется ему самому пойти ей навстречу. И немедленно, чтобы можно было успеть вернуться домой раньше лорда Дейла. Вилл выглянул в окно и тихо выругался. Под окнами на траве растянулся Эрик, уставившись на далекую еще грозу.
Вилл вышел из комнаты. Отсюда было слышно, как внизу, в одном из залов его мать играет какую-то мелодию – это всегда помогало ей занять себя и отвлечься, когда она тревожилась о чем-то. Воспользовавшись случаем, Вилл пробрался в ее пустующие сейчас покои. Выйдя на балкон, он выглянул и, увидев, что в саду нет ни единого стражника, улыбнулся. Он уже занес ногу над перилами, но передумал. Вернувшись в комнату, он нашел на ее столе чистую бумагу и написал на листке короткую заметку: «Мне нужно подышать воздухом».
После этого он закрыл за собой балконную дверь и, ловко соскользнув вниз по старой цветущей лозе, приземлился с тихим стуком. Вниз по холму он сбежал по другой лестнице, старой и незаметной, решив не рисковать: большая дворцовая лестница, хотя и опустела перед грозой, но была слишком ярко освещена.
У подножия лестницы Вилл остановился и прислушался. Он слышал какой-то шум, эхом вторивший его шагам, но, как ни всматривался в темноту, ничего не увидел и не услышал, кроме своего дыхания и отдаленных громовых раскатов. Ускоряя шаг, Вилл спускался все ниже, пробираясь по улицам к подножию холма. В ожидании непогоды горожане попрятались по домам, позакрывали ставни перед надвигающейся бурей, и Вилл спешил навстречу черным тучам в полном одиночестве.
Он почти добрался.
Но внезапно снова услышал тот звук, шаги, и остановился.
А те, другие шаги, продолжали звучать. Вилл обернулся, и в то же мгновение что-то очень твердое и очень острое ударило его в лицо. Из глаз посыпались искры, а потом все вокруг накренилось и мир погрузился во мрак.
Когда глаза стали привыкать к темноте, первым, что увидел Вилл, был гроб со сдвинутой на сторону крышкой.
Он располагался на узком перешейке суши между двумя озерами. На врытых в землю столбах горели факелы, и отблески пламени плясали на металлической обшивке деревянного гроба.
Вилл лежал на земле, холодной, но сухой. Где-то в стороне бушевала гроза. До него она еще не добралась. Совершенно непонятно, где он и как сюда попал. Он помнил, как вылез в окно, спрыгнул на землю, повернулся, а потом…
Вилл попробовал шевельнуться, и голову пронзила острая боль. На правой стороне лица запеклась кровь, а запястья были связаны грубой веревкой. Он сумел встать на колени, но на этом пришлось остановиться, так как перед глазами все поплыло.
– Когда мы были детьми, – донесся голос, – дядя Роберт приказал сжечь все книги о ведьмах и колдунах.
С трудом, напрягая глаза, Вилл сфокусировал зрение и различил фигуру, которая неясно вырисовывалась в свете факелов. В руке фигура держала молоток.
– Филип, – тихо произнес он.
– Уцелело всего несколько книжонок, Роберт позволил их оставить. В этих книжицах было сказано, что ведьмы и колдуны повелевают землей и камнями. Но чтобы воздухом?
Теперь Вилл видел еще трех мальчишек, кружком сидящих на траве перед Филипом. А тот положил молоток на край гроба и выступил вперед.
– Знаешь, что я думаю, кузен? – спросил он, опускаясь на колени перед Виллом. – По-моему, Роберт сжег все эти книги не потому, что терпеть не может ведьм, а потому что пытался что-то скрыть касательно их.
Он встал и отвернулся. Вилл дернулся, пытаясь освободиться, но один из дружков Филипа сильно пнул его ногой в ребра, снова повалив на землю. Вилл тяжело дышал, но воздух вокруг едва шевельнулся.
– У моего отца сохранилась книга про ведьм, – продолжал Филип. – Одна из самых старинных. Хотите знать, что в ней сказано?
Вилл поднес связанные руки к шее. Медальона не было. Филип поднес цепь ближе к факелу.
– Верни, – хрипло потребовал Вилл.
– Буква В, – Филип будто не слышал его, – что она означает?
Вилл поднялся на ноги, но двое юнцов оказались рядом и схватили за руки повыше локтей, не давая двинуться.
– Не волнуйся, кузен, – Филип обратился к нему, – мне отлично известно, что делает эта штука, – он подошел к Вильяму вплотную, и остальные еще крепче вцепились в него. – Он ослабляет тебя. И поэтому на, возьми его.
Он надел цепь на Вильяма. А потом улыбнулся и что есть силы ударил его кулаком под дых. Вилл сложился пополам. Филип склонился над ним.
– Ты не удивился, зачем тут гроб? – прошипел он, отодвигаясь. – Говорят, что особ благородных кровей следует предавать воздуху, а простолюдинов земле. А вот колдунов – воде, – Он махнул в сторону гроба. – В стародавние времена гроб целиком делали из металла, потому что металл – дело рук человеческих и ведьмы бессильны против него. Но уже очень много лет никто не хоронил ведьм, и нам придется довольствоваться этим.
– У тебя ничего не выйдет.
Филип схватил молоток и поставил ногу на перекошенную крышку.
– Я наследник Дейла, – заявил он. – По крови. И должен защищать свой народ от колдовства и злых чар. – С полной ненависти улыбочкой он пнул крышку. Та с глухим стуком упала на землю. – Запихивайте его сюда.
– Прекратите, – выкрикнул Вилл, когда парни потащили его к гробу. – Филип! Остановись!
Он стал вырываться, но, оступившись, упал. Больше ему не дали выпрямиться и потащили к гробу, пиная и осыпая побоями. Веревки впивались в запястья и жгли, как огонь. Вилл пробовал сдвинуть их, сначала кулаками, потом и ветром, но без результата. При каждом движении красная пелена боли застилала глаза. Вилл не мог собраться, и, впервые в жизни, его не слушался ветер. Он боролся, а ветер нет. Он кричал, а ветер молчал.
– Побереги голос, братец. Он тебе еще понадобится.
Вилл так ударился о металлическую обшивку гроба, что хрустнуло плечо. Этого просто не может быть. Филип не способен на такое. Но он это делает. Вилл не успел сесть, сверху на гроб опустили крышку. Пропал свет факелов, и весь мир для Вилла погрузился в тяжелую, как железо, тьму.
Он замолотил связанными кулаками в стенку ящика – ему ответил стук молотка, заколачивающего гроб гвоздями.
–
У Вилла перехватило дух. Он, наконец, почувствовал ветер, который вился вокруг гроба, но никак не мог проникнуть внутрь. Боль, панический ужас и страх рвали душу на части, а в ушах стоял какой-то вой. Дрожащими руками он дотянулся до крышки гроба – тоже металл. Скоро он умрет в этой железной коробке – и вдруг Вилл понял, что не только боится. Он зол. Разъярен. Как они могли? Как можно было сотворить такое? Ведь он так старался никому не причинить вреда, не разрушить ни единой жизни, а они собираются погасить искру его собственной, и…
Мир вокруг содрогнулся.
Деревянные доски заскрипели, прогнулись, в образовавшиеся щели, свистя сквозь швы в металле, ворвался вихрь, и весь гроб вокруг Вилла заходил ходуном, издал последний протяжный стон и разбился на куски. Ветер сорвал медальон с его шеи, поднял его на ноги и обвился вокруг, как доспехи. Тело Вилла стало истончаться, словно растворяясь в вихре. Кожа будто пошла волнами, веревки, так впивавшиеся в запястья, свалились на землю, настолько истончились у Вилла руки. Ветер задул факелы, но осколки гроба были видны. Вилл различал и очертания его убийц. Юнцы пытались подняться на ноги, но тут же снова оказывались на земле. Все еще полупрозрачный, Вилл повернулся и увидел своего двоюродного брата, стоящего на четвереньках. Как же ему хотелось сейчас убить мерзавца, раздавить его, расплющить, выдавить воздух из легких.
Ветер вокруг Филиппа вращался все быстрее и быстрее, раскатисто громыхнул гром – это буря наконец-то добралась до них.
– В чем дело? – крикнул Вилл сквозь бушующий ветер, когда Филипп, задыхаясь, стал цепляться за траву. – Не можешь отдышаться?
Все вокруг расплывалось.
Потом перед глазами вспыхнул свет. Факел. Все факелы у озера погасли, но этот горел и светил ровно. Вскоре появилось еще полдюжины факелов, а вместе с ними и люди. Что-то щелкнуло в помраченном яростью уме Вилла. Отряд вернулся из леса. Люди бежали к ним по полоске травы, разделяющей два озера, Роберт Дейл впереди, а рядом его брат Иэн. Отец Филипа. Вилл дрогнул, а за ним, пока его отец шагал по обломкам гроба, начал стихать и штормовой ветер.
–
И впервые в жизни, может, потому что лицо у Вилла было все в крови, а на запястьях ссадины от веревок, его отец обратил свой гнев на других. Трое мальчишек, оглушенные, все еще сидели на траве, но Филип успел подняться на ноги, и его отец толкнул его и заставил подойти ближе. В небе сверкнула молния.
– Это был
– Это была
Вилл рванулся к Филипу, но Роберт удержал сына, обняв за плечи. Затем лорд Дейл заговорил, обращаясь к своему брату.
– Уведи своего мальчишку, – сказал он, – пока я его не убил.
Йен потащил упирающегося Филипа в сторону Дейла.
– И вы, – приказал Роберт, когда мальчишки поднялись, – марш отсюда.
Почти весь отряд отправился вместе с ними, только три стражника остались стоять как вкопанные среди обломков гроба и покореженных кусков металла. Роберт снял руку с плеч Вилла. Мальчик обхватил себя обеими руками, но отец не сказал ни слова, лишь взглянул и кивком показал в сторону дома.
В полном молчании они пешком возвращались в Большой Дом. Вилл ожидал неизбежной вспышки отцовского гнева. Что он успел увидеть? Последствия – да, разумеется, но как насчет того, что случилось раньше? Вилл вспомнил, что случилось, когда отец в последний раз увидел проявление его силы. Он потирал перевязанную руку (последняя рана еще не успела зажить) и ждал. Но Роберт по-прежнему не проронил ни слова.
Они были на полпути к дому, когда над Дейлом, наконец, разразилась гроза. Резко похолодало, на них обрушились ледяные струи дождя. Поднялся и ветер, но это был не
– У меня не было выбора, – пробормотал он.
Роберт промолчал, и Вилл решил, что его слова заглушила буря, но спустя некоторое время отец заговорил.
– Я тебе верю.
Его голос был не теплее дождя, но Вилл едва не рухнул на землю от облегчения. Они продолжали подниматься по лестнице.
– Где был твой нож? – спросил Роберт.
Два года назад он подарил Виллу кинжал, но мальчика и раньше не интересовало оружие, а с тех пор, как на руке у него стали появляться разрезы, он окончательно охладел к нему. Сегодня, как и всегда, он оставил кинжал в комнате.
Сейчас, добравшись до верха лестницы, он вспомнил, как ненавидел в тот момент Филипа, как хотел только одного – уничтожить его, раздавить. Окажись при нем кинжал, убил бы он своего двоюродного брата? Это было так просто, один удар – и все кончено. Но с другой стороны, они все равно застали его врасплох…
– Я не… – он уже хотел сказать
– Леди Дейл с вами? – спросил он.
– Нет, – ответил Роберт. С неба лились потоки воды. – С чего бы ей быть с нами?
Прежде чем ответить, Эрик перевел взгляд на Вилла.
– Она пошла искать мастера Дейла.
Сердце Вилла защемило от паники.
– Давно? – спросил он.
Ледяное небо расколола молния.
– Она ушла одна? – спросил Роберт, перекрикивая бурю.
– Она взяла двух стражников, – ответил Эрик, – но до сих пор никто не вернулся.
– Пошли еще двоих, – скомандовал лорд Дейл. – Остальные – в укрытие.
Войдя в дом, Роберт принялся большими шагами расхаживать по холлу. Вилл не отрываясь глядел в окно, буря усиливалась. Все это было ужасно.
– Когда она ушла? – спросил Роберт.
– Примерно час назад, когда прочла его записку.
Вилл съежился, а Роберт резко остановился.
– Что за записка?
Хмурясь, Эрик протянул листок бумаги.
– Он оставил записку, когда улизнул из дома.
Казалось, воздух вокруг застыл, когда отец повернулся к нему.
– Как вы оказались у озера?
– Они утащили меня туда, – сказал Вилл.
– Но не отсюда. А откуда?
Вилл замялся.
– Я не буду повторять, – предупредил Роберт, – так что подумай хорошенько, прежде чем ответить. Почему сегодня вечером ты ушел из дома?
Не успел Вилл заговорить, как раздался чей-то высокий голос.
– Я слышала. Леди сказала, что это из-за бури.
Говорила немолодая женщина в ослепительно белом плаще. Одна из камеристок его матери.
– Он ушел из-за бури, – повторила она. – Буря тянула его.
Роберт, будто окаменев, повернулся к сыну.
– Это правда?
Вилл попятился.
– Леди знала, что лорд рассердится, – продолжала щебетать камеристка. – Вот и пошла, чтобы найти его первой.
Вилл отступил еще на шаг и поклялся себе придушить старуху во сне.
–
Но он не договорил. Еще не задав вопроса, он уже знал ответ. Вилл понял это по желвакам, заходившим на скулах отца, по тому, как он стиснул нож. Вилл очень устал лгать, но понимал, чего ему будет стоить правдивый ответ. Да это и не потребовалось. Роберт принял его молчание за признание.
– А я-то думал, ты чему-то научился, – тихо промолвил он, вынимая клинок из ножен. – Закатай рукава.
Вилл в третий раз сделал шаг назад и уперся в полку.
– Держите его, – приказал отец, а Вилл в отчаянии начал шарить за спиной и нащупал на полке что-то острое. Он ухватился за этот предмет, Эрик шагнул к нему… в это мгновение распахнулись двери, и мокрый стражник объявил:
– Она здесь, сэр. Леди Дейл вернулась.
Роберт и Вилл оба бросились к дверям, навстречу входящим леди Дейл и стражникам. Их плащи намокли от дождя и блестели, будто покрытые ледяной коркой, щеки горели, волосы прилипли к коже. Вилл кинулся к матери, но Роберт его опередил, одним движением помог ей сбросить плащ и заключил в объятия.
– В тебе вся моя жизнь, – негромко сказал он.
Леди Дейл погладила мужа по руке, успокаивая. Но при виде Вилла ее глаза расширились. Половину крови с его лица смыло дождем, но осталась рана, щеки ввалились, глаза запали. Освободившись из рук Роберта, она бросилась к сыну. Вилл крепко обнял мать и, весь дрожа, прижался к ее щеке, холодной, как лед.
– Прости меня, – шепнул он ей на ухо. Он снова и снова повторял это, пока, наконец, она не провела рукой по его волосам.
– Все хорошо, – ласково повторяла она. – Ты в безопасности. Я в безопасности. Ты здесь. И я здесь.
Так она, бывало, приговаривала, когда ему снились кошмарные сны.
– Кэтрин, – подошел к ним Роберт, – пойдем, тебе нужно согреться.
Вилл не хотел отпускать мать, но она выскользнула из его рук.
– Утром, – обратился отец к нему, – ты должен все мне рассказать.
Вилл кивнул.
– Идем же, – настойчиво повторил Роберт.
– Со мной все хорошо, – улыбнулась она, опершись на руку мужа. Но по ее виду было понятно, что это не так. Вилл проводил родителей глазами, а внутри у него все сжималось от страха за мать. Оставшись в холле в окружении дворцовой стражи, он чувствовал себя одиноким и неприкаянным. Что-то было не так. Очень многое было не так, и он не знал, что делать, поэтому стоял очень тихо и ждал. Ждали и остальные, как будто чувствовали то же, что и он.
Спустя некоторое время вернулся Роберт.
Вилл никогда раньше не видел его таким. Негодование, досаду на отцовском лице он наблюдал и раньше, но совершенно неожиданным, неуместным на лице Роберта был страх.
– Отец, – начал Вилл, но Роберт, заговорив, обратился не к сыну. Он будто не замечал, не хотел замечать его присутствия.
– Отведите его к нему в комнату, – сказал он – И проследите, чтобы он оставался там.
С этим он развернулся и вышел.
Комната Вилла запиралась не только изнутри, но и снаружи. Услышав, как скрежещет тяжелый засов, он сорвал с себя мокрый плащ и упал на стоявшее ближе всего кресло, проклиная бурю, Филипа и самого себя.
Это он во всем виноват. Он заварил эту кашу. Раздразнил и обозлил двоюродного брата, оставил записку и отправился навстречу тучам, а его мама… она просто простудилась, твердил он себе. Замерзла, попав под дождь. Она поправится, все будет хорошо. Она поправится, и Роберт успокоится. А утром дверь отопрут, и Вилл спустится к завтраку, и все они будут сидеть как ни в чем не бывало – он напротив отца, а мама между ними, как соединяющий их мостик.
Вилл закрыл глаза и, глубоко уйдя в кресло, стал во всех подробностях представлять эту сцену. Он слышал, как родители говорят о весеннем празднике, обсуждают еду и планы на будущий год – как они тихо перекидываются ничего не значащими словами, только чтобы не висела тягостная тишина.
Никто не пришел отпереть Виллу дверь.
К утру гроза прошла, но тучи над Большим Домом не развеялись.
Леди Дейл занемогла.
Вилл почувствовал это еще до того, как узнал новости, подслушав приглушенные разговоры охраны у него за дверью. Говорили, что у нее жар и что Роберт велел ей оставаться в постели. Вилла оставили под замком. Наказание миновало его только потому, что лорд Дейл каждую свободную минуту проводил с супругой.
– Ка сильно она больна? – крикнул Вилл, но стражники за дверью тут же замолчали. Он повторил вопрос, но ответа не было. Стражники, однако, не ушли. Вилл слышал, как они дышат и переминаются. Выглянув в окно, внизу он тоже обнаружил белые плащи. Его держали под арестом.
Вилл, как и отец накануне, принялся мерить шагами комнату. Пересек ее не меньше десяти раз, но это не помогло, и тогда он потянулся за медальоном.
Цепи не было.
Он весь сжался и, зажмурившись, стал вспоминать. Серебристый блик, мелькнувший и пропавший среди деревянной щепы и погнутого металла. Берег озера. Взгляд Вилла метнулся к окну, к склону, по которому сбегал вниз город. Совсем недалеко, но, учитывая зарешеченную дверь и оцепленный охраной двор… поросший травой перешеек между двумя озерами с тем же успехом мог находиться в другом мире. Вокруг нервозно зашевелился воздух, и Вилл прижал к груди сжатый кулак, будто это могло вернуть успокаивающие чары.
Уловка не сработала.
Тот день, первый, был сущей пыткой. Время ползло томительно медленно, так же медленно тащилось по небу солнце, вконец измотав Вилла. Воздух вокруг него тихо гудел, что бы он ни делал – ходил из угла в угол, пытался читать, пытался спать, пытался найти хоть какое-то занятие, только бы не думать о стенах в комнате и о множестве других стен, отделяющих его от мамы.
С ней все обязательно обойдется.
Кэтрин Дейл всегда была сильной, а сейчас немного простыла, вот и все. Она соткана из волшебства. Все будет хорошо. Роберт просто делает из мухи слона, чтобы наказать его.
Глядя, как солнце клонится к закату, Вилл снова и снова представлял себе, как это будет – он немного менял интонацию отца или голос матери, но во всех случаях она сидела, совсем здоровая, на краю кровати и выговаривала мужу за то, что он так глупо испугался. В некоторых вариантах она даже смеялась.
Пару раз Вилл готов был поклясться, что слышит ее смех наяву, но потом понял, что это всего-навсего шум неугомонного ветра.
В ту ночь Виллу снился воздух, залитый кровью. Вокруг непрерывно свистел и хохотал ветер, этот смех становился все громче, закручивался вихрем, окутывая Вилла, потом хохот превратился в крик – и он проснулся.
На второй день он лежал на полу с закрытыми глазами и пытался представлять себе поля, колышущиеся травы, вспоминал уроки Николаса – а тем временем в комнате беспокойный ветер трепал страницы книг и шевелил простыни на кровати.
Ночи были настоящим кошмаром, дни и того хуже.
Вилл проснулся и вздрогнул, а когда сел в кровати, изо рта вырвалось облачко.
В комнате стоял ужасный холод, но окна приходилось держать открытыми. Вилл слишком хорошо помнил, во что превратился гроб. Он не мог подвергать такому риску Большой Дом. Беспокойство ветра все росло.
Шел четвертый день его заточения. Четыре дня безвылазного пребывания в комнате – без медальона, без единой вести о состоянии матери, без посетителей (не считая стражника, приносившего поесть) – тянулись в мертвенной тишине. Четыре дня ожидания. Три ночи кошмаров.
Холодный ветер с шелестом ластился к Виллу, дергал за одежду, будто тащил к окну.
Первым, что он увидел, было ясное голубое небо.
После этого он увидел цветы.
Сердце у него упало.
Люди клали цветы на ступени большой лестницы. Белые полевые цветы, что растут круглый год, цветут даже зимой и потому считаются символом здоровья.
Молитвой о здоровье.
Вся лестница была устлана стебельками и мелкими белыми цветочками.
Нет.
Глянув под окно, он увидел дворцовых стражников, безмолвных и суровых. Наверное, можно было бы выбраться
– Выпустите меня! – закричал он. Стража точно была здесь, у двери. Он слышал, как они ходят, разговаривают. Но на его крики никто не отозвался.
– Эрик! – позвал он. Ничего.
– Вы должны дать мне с ней увидеться! – кричал он, барабаня кулаком в дверь.
Рядом тут же угрожающе взметнулся ветер, и Вилл, прислонясь лбом к двери, постарался успокоиться. Не помогло. Там, на лестнице, лежали белые цветы.
Ветер усилился. Он хватал его и дергал, не только за одежду, но и за
А надо было.
Ведь руки всегда приобретали привычный вид. И тело всегда становилось телом. То нечто в нем, в самом его нутре – и даже еще глубже – что тянуло его в ветер, потом возвращало ему и человеческий облик – надо было только довериться.
И вот ветер словно начал разнимать его на отдельные туманные волоконца, и его тело истончилось, а мысли затуманились. Боль, страх и гнев ослабели, притупились, и это было
Вилл был самым безжалостным образом возвращен в тело, и, задыхаясь, упал на колени. Оказавшись опять в своей шкуре, он вспомнил все, и его передернуло от отвращения. Как он мог стать таким? Как он смел думать…
Засов отодвинули, и дверь открылась.
Вилл вскочил на ноги и, повернувшись к двери, обнаружил ожидающего Эрика, в окружении двух других стражей в белом.
На мгновение глаза Эрика удивленно расширились, так что у Вилла мелькнула мысль что он, возможно, еще не полностью воплотился. Но, бросив украдкой взгляд в зеркало, он убедился, что весь полностью на месте, только очень бледный, даже серый, как пепел.
– За вами послали, – Эрик обрел, наконец, голос. У Вилла вспыхнула надежда, но тут телохранитель добавил. – Леди Дейл умирает.
У ее двери, сутулясь и скрестив на груди руки, стоял Роберт. Вилл бросился к нему, стража следом, но лорд Дейл не шелохнулся, не поднял взгляда.
– Отец, что происходит? Как она? Эрик сказал…
– Ты чудовище, Вильям, – слова прозвучали тихо, но Вилл расслышал. – Ты это знаешь. Мне нет дела до того, кто ты такой – колдун, демон, божество… Ты –
У Вилла округлились глаза.
– Я не целитель.
– Ты говоришь с пустошью. Скажи, пусть спасет ее.
– Отец, я не в силах…
Роберт схватил Вилла за ворот и припер к стене.
–
Он резко выпустил Вилла и, сквозь сжатые зубы, процедил: «Если не спасешь ее жизнь – богами клянусь, я не пощажу твоей». С этими словами он удалился, широко шагая.
Пораженный Вилл глядел ему вслед. А потом услышал голос матери из-за двери. Она звала его. Вилл вошел и замер у порога.
Кэтрин Дейл сидела на своем ложе, черные волосы прилипли к влажному, покрытому испариной лбу.
Увидев сына, леди Кэтрин улыбнулась. Как же она похудела, измучилась.
– Вильям, ты пришел, – казалось, что-то ушло из ее голоса, а вместо этого добавилось тихое шелестящее
– Меня к тебе не пускали, – у него задрожал голос. – Иначе я давно был бы здесь. Я не…
– Подожди, – перебила она. – И послушай меня.
– Я не знал…
– Вильям,
– Посмотри на меня, – попросила мать, взяв его другой рукой за подбородок. Он посмотрел ей в глаза – жизнь утекала из них. Виллу стало страшно. Воздух вокруг загудел, но мать крепче сжала ему руку.
– Дейл – это твой дом и твое наследие, – сказала она. – Ты должен о нем заботиться. И будь осмотрителен. Теперь больше, чем когда-либо.
– Пожалуйста…, – зашептал Вилл, но не смог закончить фразу. Просто не знал, как.
Он услышал, что за спиной отворилась дверь.
– Будь осторожен, родной мой, – прошептала мать.
Рука Роберта, тяжелая, как дом, опустилась Виллу на плечо. Мальчик замер, не отрывая взгляда от материнских глаз.
– Тебе нужно отдохнуть, – тихо сказал ей Вилл. Он встал и, наклонившись, поцеловал мать в висок. Кожа под его губами пылала.
В последний раз пожав ей руку, он вышел.
Леди Дейл лежала, окутанная черной тканью.
На площадке посередине большой лестницы высился помост для погребального костра. Его возвели из дерева, которое заготавливали для праздника. Весь Дейл был в цветочных гирляндах. Огромный пышный сад Большого Дома опустошили, чтобы увить цветами город. Цветы садовые и полевые, зеленые стебли трав, сплетенные в косы, сбегали от дома правителя вниз по лестнице и по улицам, превратив весь холм в разноцветное покрывало.
Костер подожгли на заре. Роберт и Вилл стояли по разные стороны от него, у основания лестницы толпился народ. Глядя, как огонь подбирается к черному плащу матери, Вилл представлял, как она горит под ним, рассыпаются волосы, сходит тонкая, как бумага, кожа. Взметнулся ветер, и Вилл закрыл глаза, но огонь проникал и сквозь веки. Он с силой вонзил ногти в ладони, так что выступила кровь. Его охватило новое, неведомое прежде чувство, нечто более тягостное и всеобъемлющее, чем страх, гнев, боль, паника и все остальное, что он когда-либо испытывал. Скорбь. Почувствовав ее, ветер запел, тихо и тоскливо, и пламя заметалось.
Вилл почувствовал тяжесть руки на плече и открыл глаза.
– Это ты во всем виноват, – сказал Роберт, и голос его был стальным. Снизу, от подножия лестницы они двое казались, наверное семьей, объединенной горем. Но Роберт крепче, до боли сжал Виллу плечо, – Здесь должен лежать ты.
Вилл закусил губу и попытался освободиться, отойти в сторону, но Роберт не отпустил, он следовал за ним, подталкивая его к краю площадки. Вилл вывернулся из его рук, и тогда отец ухватил юношу за воротник. На миг его налитые кровью голубые глаза встретились с серыми скорбными глазами Вилла, а в следующее мгновение Роберт столкнул сына с лестницы. Не ожидавший этого Вилл сильно ударился о верхнюю ступень, хрустнуло плечо. Раскинув руки, он покатился вниз, к дорожке у основания ступеней. Ветер взметнулся навстречу и смягчил падение. Тело юноши, казалось, зависло на мгновение над камнями, прежде чем их коснуться. Люди ахнули и попятились.
Роберт бросился вниз по ступеням, пока Вилл пытался подняться на ноги, чувствуя во рту вкус крови.
– Это не человек, – объявил Роберт, – и не мой сын. Он чудовище.
Вилл выпрямился (вокруг него взволнованно вихрился ветер, раздувая складки его плаща). Он сделал шаг назад, и толпа отпрянула от него в испуге.
– Он колдун. Это он вызвал бурю и…
– Это не так, – сказал Вилл, потирая плечо.
– …и убил мою супругу.
– Неправда, – взмолился Вилл (столб воздуха вокруг него вздымался все выше). – Да я бы никогда, ни за что…
Но со смертью матери угасли и те чары, которыми она околдовала Роберта и весь Дейл – какой бы ни была их природа. Глаза его отца полыхали ненавистью, а окружившие их люди стояли и смотрели, но не двигались. И телохранители тоже молчали.
Оглядевшись, Вилл увидел Сару, широко открывшую глаза от ужаса и изумления, и ухмыляющегося Филиппа. Услышав, как толпа дружно ахнула, Вилл стремительно оглянулся – его отец вытягивал из ножен свой охотничий нож.
– Не делай этого… – вскрикнул Вилл (ветер рвал и дергал на нем одежду, а края тела начали истончаться). – Не вынуждай меня…
Роберт занес клинок.
– Ты вызвал эту бурю, – рычал он, тыча рукой в сторону погребального костра. – Ты убил ее.
Роберт рванулся вперед.
–
Вилл не успел опомниться, как Роберт вонзил в его грудь нож. Толпа ахнула. Но не было ни вскрика, ни крови. Тело Вилла заколебалось, как дым, и нож прошел насквозь. Вилл безумными глазами смотрел вниз, на свою грудь.
– Колдун, – выкрикнул кто-то.
– Демон.
–
– Чудовище.
– Убийца.
– Умоляю, перестаньте.
– Колдун.
– Убить его.
И тогда граница пустого круга, в котором он стоял, дрогнула, люди двинулись на него, а он, выбросив вперед руки и закрыв глаза, закричал:
– ОСТАНОВИТЕСЬ!
Раздался резкий звук, будто хлопнула исполинская дверь, а потом страшный треск – и ветер начал хлестать всех, кто наступал на Вилла, и разбрасывать их с чудовищной силой. А самого его в тот же миг окружила полная тишина.
Он открыл глаза.
Он стоял в центре высокой воздушной колонны. Вокруг была стена ветра, она вращалась и двигалась так быстро, что внешний мир казался смазанным, и Вилл внутри смерча казался себе смазанным, тело все больше истончалось и таяло, стремясь к небытию. Это небытие было безопасным, пустым, в нем не было ни мыслей, ни чувств, ни боли, ни утрат. Он начал исчезать.
А потом, сквозь завывания ветра, он расслышал первые крики.
Там, за стеной ветра, мир озарил какой-то свет. Там появилось что-то яркое, красочное, сверкающее и теплое, и растворяющийся в небытии разум Вилла понял, что это было.
Огонь.
Ветер подхватил пламя погребального костра и перекинул на гирлянды, подобно корням опутавшие весь Дейл.
Вилл, все еще наполовину бесплотный, попробовал собраться. Ветер не подчинился. Вилл продолжал таять, а пожар распространялся.
Ветер изъял Вилла из его тела, из его разума – и отпустил на свободу.
Очнулся Вильям на снегу.
Предвечернее солнце освещало остывающую каменную дорогу, на которой он лежал. Он смотрел в небо и, глядя на белые хлопья, летящие в воздухе, думал, что для Дейла снег – большая редкость. Хлопья падали, покрывая его лицо, волосы, плащ. А потом он сделал вдох, закашлялся и понял, что это такое.
Пепел.
Задыхаясь, он резко сел, осмотрелся и понял, что вокруг него обгорелые остатки Дейла. Здания – те, от которых хоть что-то уцелело, – превратились в почерневшие, обугленные каменные каркасы, а дерево выгорело полностью. И повсюду, сколько хватало глаз, поднимались холмики пепла. Вилл встал на колени, дотянулся до ближайшего холмика, а когда смахнул верхний слой, рука наткнулась на еще не остывшую кость. Труп. Все эти холмики были трупами. Шатаясь, Вилл поднялся на ноги, повернулся к большой лестнице и поднял голову. Погребальный костер его матери прогорел дотла, а над ним нависал все еще дымящийся остов Большого Дома.
И надо всем этим царила мертвая тишина. Ни звука, кроме еле уловимого шелеста пыли да биения его сердца, а потом раздались шаги – это Вилл стал спускаться по разрушенным улицам вниз, к подножию холма, где Дейл уступал место озерам, полям и пустоши. Он дошел до границы города и упал как подкошенный. Дурнота накатывала волнами.
По земле проходила граница, тонкая линия, у которой резко оканчивался покрытый пеплом сгоревший мир и начинался другой, зеленый. Четкая, ясная, невозможная граница.
Ветер. Он не просто оттолкнул от него жителей Дейла. Он устроил для них западню, ограничив распространение пожара Дейлом, сохранив только его, Вилла и не потревожив пустошь вокруг. Дрожа всем телом, он обхватил себя руками. Заставив себя снова подняться, он побрел к ближайшему озеру, к обломкам гроба, все еще валявшимся в траве. Среди искореженных кусков металла и дерева он нашел свой медальон, поднял его и отнес на берег. Там ноги снова отказались его слушаться. Чувствуя себя совершенно опустошенным, он поднял руку с медальоном над водой и разжал пальцы.
Когда вода успокоилась, в ней появилось отражение, но Вилл не взглянул ему в глаза. Он заставил себя смотреть на Дейл, на заходящее солнце над руинами Большого Дома.
Ему нельзя здесь оставаться. Ветер – сейчас нежный и ласковый – коснулся его щеки, успокаивая. Вначале он напрягся, но тут же с глухой тоской осознал, что теперь незачем сдерживаться. Или его сила, или люди – нечего и надеяться соединить то и другое. А теперь людей не стало, и он дал себе волю, позволил ветру крепнуть или слабеть вместе с его дыханием, пролетать сквозь него, помочь ему подняться на трясущиеся ноги.
Потом он пошел.
И шел долго, пока не перестал быть наследником Дейла, бездушным принцем или Вильямом Хартом. Он шел, становясь просто тенью, странником, призраком. Шел, а очертания его фигуры истончались, тело таяло, и он становился серой струйкой, стелющейся по ветру.