Вообще-то вся эта возня с правописанием имела своей целью не только подготовить реформу в данной области и заодно дополнительно прояснить, как может развиваться демократия на российской почве, но и создать, как говорится, дымовую завесу. Дело в том, что с января начали происходить и более серьезные вещи, к которым мне не хотелось привлекать излишнего внимания…
На Рождество в Киеве был убит государственный (то есть мой) комиссар. Убит левыми эсерами, которые хоть и сильно сократились в числе, но все же еще продолжали существовать. Похоже, при содействии полиции. Ну, это уже наглость… Ладно там, пока они отстреливали старых чиновников — нехорошо, конечно, и это жестко каралось, — происходило это все-таки, если можно так сказать, в обычном порядке. Однако тут подняли руку на моего человека…
Немедленно к месту событий была выслана оперативная бригада от ДОМа, шестого и седьмого отделов под руководством полковника Алафузова. Все, хоть сколько-нибудь замеченные в контактах с эсерами, в первые же два дня были взяты и допрошены. Большинство потом отпустили с настоятельными рекомендациями не болтать, и почти все действительно не болтали, ибо труп идиота, не последовавшего доброму совету, очень способствовал сдержанности. Так вот, почти все были отпущены, за исключением троих — их препроводили к господам Ли. По результатам интенсивных бесед с этими тремя был взят еще десяток, а уже после допроса этих началась акция.
Двоих полицейских, причастных к убийству, оставили в живых для суда. Еще троих, которые знали о подготовке, но не приняли никаких мер, выгнали из полиции и намекнули местному криминальному элементу, что этих людей закон будет защищать без малейшего рвения. И, не особенно заботясь о маскировке, перестреляли всех известных к тому времени левых эсеров в Киеве и окрестностях. А потом операция была расширена и охватила как всю Россию, так и те зарубежные страны, куда мы могли дотянуться.
К февралю от партии эсеров-максималистов остался практически только Савинков, в процессе непрерывных допросов которого периодически всплывали новые имена. Но уже так, эпизодические, про них и сам-то он почти забыл, да вот только старший следователь господин Ли способствовал стимуляции памяти. Кстати, среди них оказались и Мережковский со своей женой Зинаидой Гиппиус. Жалко, конечно, с виду вроде как и ничего люди, и нельзя их прямо сейчас ликвидировать, но чуть позже, пожалуй, придется. Или обойтись воспитательной беседой? Да, действительно так будет лучше — чтобы не было всяких вопросов типа: почему это они только сейчас померли, времени-то вон сколько прошло? Но беседу надо будет подготовить, чтобы она получилась действительно воспитательной, причем не только для этой пары, но и для всех прочих родственников и знакомых. Ибо я хотел вбить в головы всяких борцов с режимом простую вещь: режим будет бороться с ними теми же методами, что и они с ним. Только у него эта борьба получится эффективней…
Газеты были неофициально предупреждены, что писать про такое не надо. Лучше уж букву «ять» защищайте, что ли! И большинство вняло. А редакция некоего «Русского вестника», почему-то не проявившего сознательности, была оптом подведена уж не помню под какую статью, и сейчас главред с двумя ближайшими помощниками находились на пути к вилюйским приискам, а остальные радовались, что так дешево отделались, и считали внезапно появившиеся в шевелюрах седые волосы.
Информбюро же вовсю распространяло слухи, объясняющие народу суть происходящего. Мол, это вам не забастовка, даже незаконная, и не пьяная болтовня про его величество, за что и побьют-то не всегда, — это на человека самого канцлера руку подняли, а канцлер своих в обиду не дает никогда, если они действительно свои, разумеется. И каждый знал, что, коли он ни в чем убийственном против власти не замешан, бояться человека в черном мундире ему не нужно.
Причем слухи начали распространяться заранее, еще когда первые подразделения неустановленных лиц только надевали камуфляж, маски и готовили снаряжение.
Пожалуй, настала пора поподробнее объяснить, кто такие комиссары.
Вы случайно не обращали внимания, что чиновники почему-то склонны воровать и взяточничать в среднем несколько больше, чем просто люди? Это связано с системой отбора. Итак, предположим, вы честный человек, искренне желающий улучшить жизнь своего, скажем, района… Итак, вы пришли в управу и заявили об этом. Дальше рассказывать?
Или, если имеет место быть демократия, вы от большой наивности самовыдвинулись в депутаты…
Так вот, в Российской империи предполагалось создать номенклатуру — то есть прослойку профессиональных чиновников. И со временем заместить ее представителями всю существующую бюрократию. Главный вопрос — где брать кадры и как их готовить — решался так. Предположим, вы все тот же самый неглупый и честный человек, но только являетесь подданным его величества Георгия Первого и отслужили в армии, — в таком случае путь вам не в управу или на выборы, а в школу комиссаров. Их две, одна в Гатчине и готовит государственных, вторая в Питере и готовит императорских. Если вы живете, например, в Тобольске и денег на дорогу у вас просто нет, напишите — скорее всего, вам предоставят кредит и возможность его отработать по приезде.
Итак, вы поступили в школу. В зависимости от уровня подготовки (ну и амбиций тоже) вы можете пройти один из трех курсов. Первый — сокращенный полугодовой, после которого вы выйдете комиссаром третьего ранга и будете три года служить за сравнительно небольшие деньги, зная, что уж за чем-чем, а за вашей бескорыстностью следят очень пристально. Комиссар — это личный порученец канцлера (в черном мундире) или императора (в синем), а ранг определяет масштаб поручений. Например, в городок Козлов присматривать, чтобы никто не обижал Мичурина, был послан императорский комиссар третьего ранга. В случае достижения выдающихся успехов у представителя этого ранга есть надежда получить второй ранг.
Если же ваш образовательный уровень позволяет, можно записаться на полный курс — полтора года — и выйти оттуда комиссаром второго ранга. Или, при достижении больших успехов и наличии способностей, поучиться еще полгода и пополнить ряды комиссаров первого ранга. Это считалось третьим курсом.
То есть комиссарство представляло собой стажировку лиц, желающих стать чиновниками, и было ограничено сроком в три года, по истечении которого кандидату либо предлагали должность в соответствии с рангом, либо не предлагали — по многим причинам.
Разумеется, наплыв желающих в эти школы быстро превысил их пропускную способность, что позволило ужесточить условия приема. Для иногородних, не сдавших экзамен, но не рвущихся возвращаться домой, было организовано подготовительное отделение с жильем типа казармы и без стипендии, для стимуляции их трудовой деятельности. Кто-то чистил от снега ВПП,[10] а кто-то уже подрабатывал в наружке шестого отдела… Кроме того в следующем году предполагалось открыть Институт управления, чтобы система подготовки административных кадров обрела законченность. Ибо, как сказал некто очень умный, «кадры решают все».
Вот, кстати, небольшой пример. Пришло как-то ко мне в канцелярию такое послание:
Наши неоднократные законные требования к руководству предприятия и главе города были оставлены без внимания. Убедительно просим проявить заботу о технических специалистах, водителях и кондукторах. Трамвайное движение в городе является не только общественным транспортом, но и показателем статуса города в мировом масштабе, кроме того, может стать кузницей технически грамотных кадров. В связи с этим предлагаем:
1. Отделить кабину водителя от салона перегородкой, что повысит безопасность движения и снизит утомляемость водителя.
2. Установить в кабине дополнительные отопители.
3. Увеличить количество печей отопления в ремонтных мастерских минимум вдвое.
4. Организовать ночное движение дежурного вагона для перевозки работников депо.
5. Демонтировать второй пост управления, что превратит трамваи в односторонние. Данное предложение потребует замены на двух маршрутах оборотных тупиков на разворотные кольца, однако повысит вместимость вагона и предотвратит несанкционированное вмешательство в управление.
6. Рассмотреть вариант выкупа вагонов конки для использования в качестве прицепных — чтобы перегруз на отдельных маршрутах не приводил к порче имущества парка.
7. Организовать патрулирование жандармскими нарядами в некоторых местах следования (список прилагается). На данных участках участились случаи актов вандализма и присутствовали две попытки грабежа кондукторов.
Засим следовали подписи работников депо (52 подписи, 12 крестиков, один приложенный палец).
Еще в канцелярии письмо снабдили ярлычком «Из трамв. депо, по делу» и принесли мне в числе прочих, предназначенных для отправки в комиссариат. Я прочитал по диагонали и согласился — то есть на все ушло секунд пятнадцать. А в комиссариате решили, что дело в самый раз подойдет в качестве дипломного задания соискателю второго ранга. Через месяц из депо пришло еще одно письмо, с благодарностью, которое было подшито в личное дело свежеиспеченного комиссара второго ранга.
Собор все-таки не смог двумя третями избрать министра по делам национальностей. Так что набравший большинство голосов господин Сталин, по многим соображениям официально принявший эту фамилию, стал не министром, а пока только государственным комиссаром первого ранга. И естественно, в качестве поля деятельности ему были выделены вопросы национального устройства империи.
Между делом я выполнил и одну просьбу ее величества Марии Первой. Племянница уже пару раз приставала ко мне, чтобы я как-то поучаствовал в судьбе Игоря Лотарева, это который будущий Северянин. Да-да, тот самый, который «Я, гений Игорь Северянин…». Чем-то его стихи задевали какие-то там струны ее души. Хотя, конечно, про розы он очень даже неплохо напишет лет этак через тридцать. А то, что сейчас, — ну извините: «Я в комфортабельной карете на эллипсических рессорах…» Ездил я разок на такой — качает сильнее, чем на катамаране. И рессоры, если уж на то пошло, называются эллиптическими. Тем более что пока он у нас тут и этого не написал… Поначалу я вообще не понял, почему она обращается ко мне.
— Возьми ты его к себе придворным поэтом, и пусть там, на здоровье, соловьем разливается! Мне он, что ли, будет стихи читать? Пока не прибью, — заметил я племяннице.
— Нет, — ответила мне Маша, — нельзя его ко двору. В такой обстановке он точно свой талант погубит, у нас он уже почти успел, и только революция и эмиграция помогли ему остаться поэтом.
— Так ведь ты же еще и курильская королева! — напомнил я. — При шикотанском дворе ему жизнь точно медом не покажется. А то туда англичане недавно военного наблюдателя послали, следить за выполнением условий мирного договора. Бедному словом не с кем перемолвиться, ибо Пашины моряки по-английски знают только слово «дринк» и наливают ему с утра до вечера, благо Одуванчик выделил на это специальные средства. Вот, значит, и пусть поэт помаленьку набирается жизненного опыта.
В общем, я позвонил в приемную и велел запускать будущего Северянина.
— Позвольте преподнести вам свои стихи! — с ходу взял быка за рога поэт.
— Это смотря про что, — дипломатично ответил я.
— Вот, пожалуйста, на геройскую гибель первой штурмовой эскадрильи.
— Вот те раз! — удивился я. — Вы что, там были? Или хотя бы с летчиками беседовали?
— Я прочитал…
— Где?
— В «Ниве»…
— Ясно. Давайте.
Как я и ожидал, ни малейшей художественной ценности текст не представлял. Про гимназисточек у него куда лучше получалось…
Примерно так я ему и сказал.
— Если вы будете писать о том, что совершенно себе не представляете, получится убожество вроде вот этого. Так что или продолжайте писать про этих… как их там… в общем, про этих. Но летчиков моих, пожалуйста, не трогайте своими дрожащими лапками! Или, если хотите, я вам могу устроить командировку к морякам, настоящим героям. Летчики там, кстати, тоже есть. Посмотрите, как на краю света они несут свою нелегкую и опасную службу, глядишь, и действительно стоящие вещи начнете писать. Только как бы это помягче сказать… в общем, поэты там никому и на это самое не нужны, и уж тем более такие, каким сейчас являетесь вы. А вот в радиотелеграфистах нужда очень большая! Музыкальный слух у вас есть, то есть закончить курсы вам будет нетрудно. Так что, выписывать направление?
Поэт ушел, таки взяв мою бумагу, а я еще некоторое время пребывал в задумчивости, грозящей перерасти в меланхолию. Как он там со временем напишет: «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». Ну, ему-то, скорее всего, действительно их и бросят, в отличие от некоторых… То есть поначалу и мне, наверное, цветочков подкинут, но зато потом навалят уж столько дерьма! И отнюдь не в качестве удобрения. С одной стороны, начхать, а с другой — как-то несколько грустно.
Но долго пребывать в таком настроении у меня не получилось — мозг как-то независимо от остального организма посчитал ситуацию задачей и начал искать пути ее решения. Итак, имеем могилу и кучу дерьма сверху. Откуда оно там взялось? А всякие защитники общечеловеческих ценностей накидали, в память, например, об операциях наподобие только что закончившейся с эсерами-максималистами. Решение видно невооруженным глазом: не будет защитников, не будет и продукта их жизнедеятельности… А вот куда они денутся, это вопрос чуть посложнее. Можно, конечно, и их под каким-нибудь предлогом заранее… нейтрализовать, так скажем. Но ведь новые вырастут! И никаких спецслужб не хватит на постоянное выпалывание, да у них и кроме того работы будет до и больше. Значит, что? Этим делом должен заняться народ. Как увидел, что какой-то гад уже приспустил штаны с целью выразить свое отношение к кровавому прошлому, так и в ухо ему! А потом кликнуть прохожих и вдумчиво, без неуместной торопливости всем вместе поработать ногами. Кстати, он, гад, ведь не один такой будет. И чем займутся остальные? Тем же самым и в том же месте будет страшно. Но не испражняться-то они не смогут! Значит, начнут искать другое место и другие объекты… А вот тут им надо будет помочь. Ведь сколько замечательных мест есть на земле — тот же Гайд-парк, например. Вот уж там найти, что и от кого защищать, — это раз плюнуть.
«Вроде ничего так картинка вырисовывается, — подумал я, — теперь при случае и помирать будет не так противно».
Но что нам нужно для воплощения ее в жизнь? Первое — преемственность власти. Вот чем мне монархия нравится, так в основном этим. Далее, нужно, чтобы все механизмы, запущенные мной, могли продолжать работу и без меня… Но ведь я и так именно этим и занимаюсь, правда, в основном не из высших соображений, а просто из лени. Хотя хрен его знает, может, это у меня патриотизм такой, под лень маскирующийся? Ладно, потом разберемся. А чего не хватает в моей картинке? Истории. Красивой и правдивой истории о трудном пути великой страны России, где и про нас с Гошей немножко будет… Вот оно, то, что пока упущено. Историю сейчас пишут все, кому не лень, и один похабней другого. Значит, придется заняться еще и этим.
Остаток вечера я провел в раздумьях на еще одну тему о вечном и нетленном. Дело было в том, что Нобелевский комитет в очередной раз насвинячил и не присудил премию Менделееву. Блин, да вы найдите мне открытие, по значимости сравнимое с периодической системой! Ну, закон всемирного тяготения, доказательство гелиоцентричности солнечной системы, исследования Пастера… Может, и еще пара-тройка вещей, но не больше. Однако уперлись и не дают… Кстати, у нас Дмитрий Иванович пока помирать не собирался — во-первых, мы его полгода назад в сонном виде стаскали через портал, а во-вторых, при нем неотлучно находились два комиссара, которые следили, чтобы старик не простужался. Он поначалу немножко возмущался, но Гоша его уболтал: мол, да как же мы без светила-то, ежели оно вдруг простудится и помрет! Вы уж, Дмитрий Иванович, потерпите еще лет пятнадцать, я вас как император умоляю.
И значит, Гоша возмутился безобразным поведением этого комитета и даже хотел было выступить по этому поводу, однако я предложил:
— Да и хрен с ними! Учини свою премию. А уж сделать ее престижней Нобелевки — это мы как-нибудь… Все равно приемы информационной войны на чем-то отрабатывать надо.
Уже сказав это, я понял, что сейчас скажет его величество. И Гоша не обманул моих ожиданий:
— Ну я-то кто? Просто один из императоров… А вот всемирно известный технический гений Найденов, действительно, просто обязан основать сверхпрестижную премию имени себя! Так что ты уж, пожалуйста, не разочаровывай мировую общественность…
И вот я сейчас сидел и думал. Премия? И очень большая, между прочим… За совершенно выдающийся вклад в развитие человечества. Присуждается раз в три года троим. Пока я жив, я председатель Найденовского комитета, а потом видно будет. Первые кандидаты — Менделеев и Эдисон. А вот кого бы зазвать третьим?