За то время, что Страйк провел в пабе, боль не утихла, притом что ногу он держал на табурете. Купив по дороге к метро анальгетики и бутылку дешевого красного, Страйк отправился в Гринвич, где жил Энстис со своей женой Хелен, в обиходе именуемой Хелли. До улицы Эшбернем-Гроув пришлось добираться больше часа: на Центральной линии была задержка движения. Всю дорогу он стоял, пытаясь не нагружать правую ногу, и в который раз сокрушался о сотне фунтов, потраченной на такси до дома сестры и обратно.

Когда Страйк выходил из Доклендского легкого метро, на лицо опять посыпалась морось. Он поднял воротник и захромал в темноту; путь, обычно занимавший у него пять минут, растянулся почти на пятнадцать.

Только на подходе к аккуратным домам с ухоженными палисадниками Страйк сообразил, что нужно было, наверное, купить подарок крестнику. Светская сторона этого вечера занимала его куда меньше, чем предстоящее обсуждение результатов криминалистической экспертизы.

Жену Энстиса Страйк недолюбливал. Даже ее участливость, порой слащавая, не могла скрыть любопытства, которое Хелли время от времени выхватывала из-за пазухи, как пружинный нож. В присутствии Страйка эта женщина всегда лучилась благодарностью и заботой, но он-то видел, что она жаждет подробностей его пестрой биографии, сведений о его отце – рок-идоле, о покойной матери-наркоманке, а также – он готов был поспорить – о его разрыве с Шарлоттой, которую она встречала с преувеличенной радостью, не способной замаскировать неприязнь и подозрительность.

Во время застолья, устроенного по случаю крещения Тимоти Корморана Энстиса (ребенку тогда исполнилось уже полтора года: семья выжидала, чтобы его отца и крестного доставили самолетом из Афганистана и после лечения выписали каждого из своего госпиталя), Хелли в подпитии взяла слово и начала слезливо распространяться о том, как Страйк спас жизнь их папочке и как много значило для них его согласие стать еще и ангелом-хранителем Тимми. Страйк, не сумевший придумать ни одной убедительной отговорки, чтобы избавить себя от роли крестного, во время этого тоста смотрел на скатерть, избегая встречаться глазами с Шарлоттой, чтобы та его не рассмешила. Шарлотта – он помнил это, как сейчас, – пришла в его любимом запахивающемся платье цвета индиго, которое подчеркивало каждый дюйм ее великолепной фигуры. Он тогда передвигался на костылях, и появление с такой красоткой отвлекало внимание от его пустой брючины – культя еще недостаточно затянулась для протезирования. Из Человека-Без-Ноги он волшебным образом превратился в глазах окружающих (и это чувствовалось) в счастливчика, сумевшего урвать такую ослепительную невесту, что все мужчины при ее появлении умолкали на полуслове.

– Кóрми, голубчик, – заворковала Хелли, открывая ему дверь. – Надо же, весь из себя знаменитый… мы уж думали, ты нас забыл.

Никто, кроме нее, никогда не называл его Корми. Его тошнило от такого обращения, но придираться не было охоты.

Без каких-либо телодвижений с его стороны она распахнула руки для нежных объятий, призванных, как понял Страйк, выразить ему жалость и сочувствие в связи с его одиноким статусом. В ярко освещенном доме было тепло, особенно после суровой, почти зимней погоды. Высвободившись из объятий Хелли, Страйк с радостью увидел шагавшего по коридору Энстиса, который в качестве приветствия протягивал ему пинту «Дум-бара».

– Ричи, дай ему хотя бы войти. Нет, ну в самом деле…

Но Страйк охотно взял у него высокий стакан и, прежде чем снять пальто, с удовольствием сделал несколько глотков.

Его крестник, трех с половиной лет от роду, выбежал в коридор, изображая паровоз. Мальчуган стал точной копией матери, чьи черты лица, мелкие и не лишенные миловидности, были странно приплюснуты в середине. Одетый в пижаму с портретом Супермена, Тимоти рубил стены пластмассовым световым мечом.

– Ой, Тимоти, солнышко, прекрати, мы только что ремонт сделали, смотри, как красиво… Не могли сегодня его уложить: он обязательно хотел повидать дядю Корморана. Мы постоянно ему о тебе рассказываем, – говорила Хелли.

Страйк без восторга взирал на маленькую фигурку и не видел никакого интереса со стороны крестника. Тимоти был единственным ребенком, чей день рождения Страйк надеялся запомнить, но при этом ни разу не удосужился купить ему подарок. Мальчик родился за два дня до того, как в результате взрыва Страйк лишился ноги, а Энстис – части лица.

Ни одной живой душе Страйк не мог признаться, что в госпитале долгими часами размышлял, почему схватил за рубашку и отбросил в задний отсек «викинга» не кого-нибудь, а Энстиса. Он раз за разом прокручивал это в уме: как на него нахлынуло странное предчувствие взрыва, граничившее с уверенностью; как он протянул руку и схватил Энстиса, хотя мог бы спасти сержанта Гэри Топли. Не потому ли, что накануне Энстис в присутствии Страйка долго разговаривал по скайпу с Хелен и разглядывал новорожденного сына? Не по этой ли причине Страйк машинально потянулся рукой к более зрелому однополчанину, полицейскому Территориальной армии, а не к салаге Топли, помолвленному, но бездетному? Ответить на этот вопрос Страйк не мог. К детям он не испытывал никаких сентиментальных чувств, а женщину, спасенную им от вдовьей участи, откровенно не любил. Он знал одно: миллионы солдат, и вернувшихся с войны, и павших в бою, точно так же, за долю секунды принимали подсказанное инстинктом и выучкой решение, от которого зависели человеческие судьбы.

– Хочешь почитать Тиму сказку на ночь, Корми? У нас есть новая книжечка, правда, Тимми?

Этого Страйку хотелось меньше всего на свете: он предвидел, что гиперактивный ребенок, которого придется держать на руках, непременно будет молотить ему ногами по правому колену.

Хозяин дома повел Страйка в кухню-столовую. Здесь были стены кремового цвета и голые половицы; в торце, у застекленных дверей, стоял длинный деревянный стол в окружении стульев с черной обивкой. Страйку смутно помнилось, что, когда он приходил сюда с Шарлоттой, стулья были другого цвета. Хелли увязалась следом и всучила гостю аляповато-яркую книжицу. Он волей-неволей присел к столу и, когда ему под бок силком усадили крестника, взялся за сказку «Кенгуру, который любил прыгать», выпущенную (в другое время он бы не обратил внимания) издательством «Роупер Чард». Проделки кенгуру совершенно не заинтересовали Тимоти, поглощенного световым мечом.

– А теперь – спатеньки, Тимми, только сперва поцелуй Корми, – велела сыну Хелли, но тот, с молчаливого согласия Страйка, выбрался из кресла и с протестующим воплем бросился из кухни.

Хелли побежала за ним. С лестницы крики матери и сына уже не так резали слух.

– Он разбудит Тилли, – предсказал Энстис, и действительно, Хелли вскоре появилась на пороге, неся на руках ревущую годовалую дочку, которую тут же сунула мужу, чтобы проверить томившееся в духовке мясо.

Страйк тупо сидел за кухонным столом и, ощущая нарастающий голод, благодарил судьбу, что у него нет детей. Примерно через три четверти часа Энстисы уговорили Тилли вернуться в кроватку. В конце концов подали жаркое, а к нему еще одну пинту «Дум-бара». Казалось бы, можно было расслабиться, но Страйка не покидало чувство, что Хелли Энстис готовится к атаке.

– Я ужасно, ужасно расстроилась, когда узнала про вас с Шарлоттой, – обратилась она к нему.

Страйк с полным ртом поблагодарил ее за сочувствие неопределенным жестом.

– Ричи! – кокетливо одернула она мужа, когда тот попытался налить ей вина. – Ни-ни! У нас опять будет прибавление, – гордо сообщила она Страйку, положив ладонь на живот.

Страйк проглотил мясо.

– Поздравляю. – Он не мог уразуметь, какая в этом радость.

Тут, как по условному сигналу, в кухню вбежал сын хозяев и заявил, что хочет кушать. К огорчению Страйка, из-за стола поднялся Энстис, а Хелли, поддев вилкой говядину по-бургундски, осталась сидеть и сверлить гостя глазами-бусинками.

– Значит, свадьба – четвертого. Представляю, насколько тебе тяжело.

– У кого свадьба? – не понял Страйк.

Хелли изумилась:

– У Шарлотты, у кого же еще?

Сверху доносилось приглушенное нытье его крестника.

– Шарлотта выходит замуж четвертого декабря, – повторила Хелли и только сейчас поняла, что первой сообщила ему эту весть; но на лице Страйка промелькнуло нечто такое, отчего ее радостное возбуждение тут же сменилось нервозностью.

– Я… так я слышала, – пробормотала она, опуская глаза, когда в кухню вернулся Энстис.

– Разбойник маленький, – сказал он. – Я ему пригрозил, что отшлепаю, если он снова вылезет из кровати.

– Он просто разволновался, – вступилась Хелли, которая еще не оправилась после молнии, промелькнувшей в глазах Страйка, – потому что у нас в гостях Корми.

Говядина у Страйка во рту превратилась в резину с пенопластом. Как Хелли Энстис разнюхала, когда у Шарлотты свадьба? Энстисы не принадлежали к одному кругу с Шарлоттой и ее будущим мужем, который (Страйк презирал себя за услужливую память) был сыном четырнадцатого виконта Кроя. Что могла знать Хелли Энстис об элитных мужских клубах, дорогих ателье Сэвил-роу и накокаиненных супермоделях – о том, что составляло особый мир, проплаченный для достопочтенного Джейго Росса с рождения? Ровным счетом ничего, как и сам Страйк. Шарлотта, которая чувствовала себя в том мире как рыба в воде, сошлась со Страйком на нейтральной территории, где каждому было чуждо окружение другого, где сталкивались два несовместимых круга и не прекращалось перетягивание каната.

Тимоти с истошным ревом опять вбежал в кухню. На этот раз родители встали из-за стола вдвоем, чтобы совместными усилиями водворить его в спальню, а Страйк, даже не заметив их ухода, погрузился в духоту воспоминаний.

Шарлотта была настолько взрывной, что один из отчимов даже рискнул направить ее на принудительное лечение. Она лгала, как другие дышат; она была порочна до мозга костей. Самый длительный срок, который они со Страйком смогли провести без расставаний, составил два года, и все же, едва оправившись от разбитого доверия, они начинали тянуться друг к другу и всякий раз (как казалось Страйку) становились еще более уязвимыми, чем прежде, но от этого их взаимное влечение только крепло. Шарлотта, невзирая на возмущение отчаявшихся родных и близких, целых шестнадцать лет снова и снова возвращалась к грузному, незаконнорожденному, а с недавних пор еще и увечному солдату. Окажись в такой ситуации любой из его друзей, Страйк посоветовал бы ему уйти и не оглядываться, но Шарлотта проникла к нему в кровь, как вирус, бороться с которым бесполезно – можно лишь попытаться контролировать симптомы. Окончательный разрыв произошел восемь месяцев назад, перед тем как на Страйка обрушилась известность в связи с делом Лэндри. После непростительного обмана Шарлотты он хлопнул дверью и ушел насовсем, а она вернулась в тот мир, где мужчины до сих пор охотятся на куропаток, а женщины хранят в сейфах фамильные диадемы, в тот мир, который, по ее заверениям, она презирала (хотя и это теперь обернулось ложью…).

Энстисы вернулись без Тимоти, но зато с плачущей, икающей Тилли.

– Радуешься небось, что сам такими не обзавелся? – игриво спросила Хелли, присаживаясь к столу с Тилли на коленях.

Страйк равнодушно усмехнулся, но возражать не стал.

Ребенок когда-то был: вернее, только призрак, обещание, а потом такая же призрачная смерть. Шарлотта сказала ему, что беременна, отказалась идти к врачу, стала путаться в датах, а потом объявила, что все закончилось, ничем не подтвердив правдивость этой истории. Большинство мужчин не смирились бы с таким враньем; для Страйка (она безусловно это предвидела) тот обман положил конец всем обманам и убил те крохи доверия, которые еще оставались после долгих лет ее патологической лживости.

Свадьба – четвертого, то есть через одиннадцать дней… Как об этом прознала Хелли Энстис?

У него даже всколыхнулась странная благодарность к обоим Энстисам-младшим, которые своим нытьем и непослушанием лишали взрослых возможности вести нормальный разговор за десертом, состоявшим из пирога с ревенем и пудинга со сладким соусом. Долгожданный миг настал лишь тогда, когда Энстис предложил, чтобы они вдвоем взяли еще по пинте и перешли к нему в кабинет, чтобы обсудить заключение судебно-медицинской экспертизы. Сонная Тилли и вконец разбушевавшийся Тимоти, который прибежал сообщить, что разлил на кровать стакан воды, остались на попечении Хелли; та слегка надулась, не сумев вытянуть из Страйка никаких свежих подробностей.

Кабинетом служила заставленная книгами каморка рядом с прихожей. Уступив компьютерное кресло гостю, Энстис сел на старый топчан. Задергивать занавески они не стали; в оранжевом свете уличного фонаря за окном моросил мелкий, как туча пылинок, дождь.

– Криминалисты жалуются, что такой холерной работы у них еще не было, – начал Энстис, и Страйк весь обратился в слух. – Учти, это неофициальные сведения, окончательного заключения пока нет.

– Они смогли хотя бы установить, от чего наступила смерть?

– От удара по голове, – сказал Энстис. – У него проломлена задняя часть черепа. Смерть, возможно, не была мгновенной, но повреждения мозга так или иначе несовместимы с жизнью. Был ли он мертв, когда ему вспороли живот, точно сказать нельзя, но почти наверняка он был без сознания.

– Это утешает. А связали его до или после того, как огрели по башке?

– На этот счет мнения разошлись. На коже запястья под веревкой обнаружена гематома; вроде бы она указывает, что связали его еще живым, но был ли он при этом в сознании, установить невозможно. Сложность в том, что из-за этой чертовой кислоты, разлитой повсюду, на полу не осталось никаких следов возможной борьбы или перетаскивания тела. Убитый был грузным, тяжелым…

– Такого, конечно, проще было вначале обездвижить, – согласился Страйк, вспоминая невысокую, тщедушную Леонору. – Хотелось бы еще узнать, под каким углом был нанесен удар.

– Немного сверху, – сказал Энстис, – но мы же не знаем, получил он по голове стоя, сидя или опустившись на колени…

– Зато мы можем утверждать, что убили его в той самой комнате, – проговорил Страйк в ответ своим мыслям. – Не знаю, у кого бы хватило сил втащить такой тяжеленный труп по лестнице.

– По общему мнению, труп лежал примерно там, где наступила смерть. В этом месте наибольшая концентрация кислоты.

– А какая кислота, выяснили?

– Разве я не сказал? Соляная.

Страйк напряг мозги и припомнил кое-что из школьных уроков химии.

– Она используется при гальванизации стали?

– В частности. Это самое едкое вещество, какое только можно приобрести легально; применяется для различных производственных целей. Служит также мощным очистителем. Как ни странно, в природе она вырабатывается человеческим организмом. Это важнейшая составляющая желудочного сока.

Страйк в задумчивости потягивал пиво.

– В книге говорится, что труп поливали купоросом.

– Купорос – это сульфат некоторых металлов; а соляная кислота – его производная. Сильно разъедает ткани тела… да ты и сам видел.

– Откуда же убийца приволок столько этой дряни?

– Ты не поверишь, но она, судя по всему, хранилась в доме.

– За каким чертом?..

– На этот вопрос пока никто ответа не дает. На кухонном полу обнаружены пустые пятилитровые канистры; такие же канистры, только полные, неоткупоренные, пылились в стенном шкафу под лестницей. На всех клеймо бирмингемской фирмы, выпускающей химикаты для производственных нужд. Пустые канистры, судя по обнаруженным следам, брали руками в перчатках.

– Очень интересно. – Страйк почесал подбородок.

– Мы сейчас пытаемся установить, когда и как была сделана закупка.

– А что это за тупой предмет, которым ему проломили голову?

– В студии найден антикварный дверной стопор – литой, железный, в форме утюга, даже с рукояткой: почти на сто процентов это он и есть. Соответствует форме раны. Полностью облит кислотой, как практически и все остальное.

– А время смерти?

– Понимаешь, тут такая хитрая штука. Энтомолог не решается делать окончательные выводы: говорит, что состояние трупа сбивает все стандартные вычисления. Пары́ соляной кислоты сами по себе некоторое время отпугивают насекомых, поэтому при установлении даты смерти на инфестацию полагаться нельзя. Ни одна уважающая себя мясная муха не станет откладывать яйца в кислоту. На тех участках тела, которые пострадали меньше, найдены две-три личинки, но обычной инфестации не произошло. Далее, обогреватели в доме были включены на полную мощность, так что труп, наверное, разлагался быстрее, чем обычно бывает в такую погоду. В то же время нормальному разложению препятствовала соляная кислота. Ткани кое-где разъело до костей. Окончательный ответ мог бы дать кишечник со следами последнего приема пищи, но он исчез. По-видимому, вместе с убийцей, – заключил Энстис. – Я в жизни не слыхал ничего подобного, а ты? Чтобы убийца с собой кишки унес.

– Я тоже, – сказал Страйк. – Это что-то новое.

– Итак: точную дату эксперты называть отказываются – говорят только, что смерть наступила примерно десять дней назад. Но я побеседовал один на один с Андерхиллом – он среди них самый толковый – и узнал, что у него особое мнение: это не для протокола, но он считает, что тело Куайна пролежало как минимум две недели. При этом он говорит, что даже по завершении экспертизы результаты в любом случае окажутся неоднозначными, так что адвокатам будет где разгуляться.

– А что показала фармакология? – спросил Страйк, возвращаясь мыслями к грузному телу, какое непросто сдвинуть с места.

– Ну, не исключено, что его чем-то опоили, – подтвердил Энстис. – Анализ крови еще не готов; сейчас мы исследуем содержимое найденных в кухне бутылок. Но… – он допил пиво и триумфально поставил стакан, – покойник мог сам облегчить задачу убийцы. Куайн любил сексуальные игры… в которых его связывали.

– Ты-то откуда знаешь?

– От его любовницы, – ответил Энстис. – От Кэтрин Кент.

– Стало быть, ты успел на нее выйти?

– А как же. Мы нашли таксиста, который пятого ноября подвозил Куайна: тот сел к нему в двух кварталах от дома и вышел на Лилли-роуд.

– То есть у Стаффорд-Криппс-Хауса, – подхватил Страйк. – Значит, от Леоноры он отправился прямиком к любовнице?

– Да нет, не все так просто. Дома он ее не застал – Кент сидела с умирающей сестрой; мы проверили: ту ночь она действительно провела в хосписе. Клялась, что не видела Куайна больше месяца, но весьма охотно делилась интимными подробностями.

– Надеюсь, ты вытянул из нее все детали?

– Мне показалось, она переоценивает нашу осведомленность. Но на подробности она не скупилась, вытягивать их клещами не пришлось.

– Наводит на некоторые мысли, – сказал Страйк. – Мне она вкручивала, что не читала «Бомбикса Мори»…

– И нам тоже.

– …но именно она послужила прототипом той героини, которая связывает и терзает заглавного персонажа. Возможно, ей просто хотелось широковещательно заявить, что она связывает людей ради секса, а не ради истязания или убийства. Куда, интересно, делась рукопись, которую Куайн, по словам Леоноры, уходя, забрал с собой? Где черновики, где использованные ленты от пишущей машинки? Вы их нашли?

– Нет, – сказал Энстис. – Пока мы не докажем, что Куайн по пути на Тэлгарт-роуд заходил куда-то еще, будет считаться, что все материалы забрал убийца. В доме было пусто, если не считать минимума съестных припасов в кухне и спального мешка на походном матрасе в одной из комнат. Похоже, Куайн там устроил себе лежбище. Эта комната, включая постель Куайна, тоже облита кислотой.

– Отпечатки пальцев? Следы? Чужие волосы, грязь?

– Ничего. Наши еще пытаются что-то найти, но кислота уничтожила все улики. Ребятам приходится работать в респираторах, чтобы пары́ не разъедали горло.

– Кто, кроме таксиста, видел Куайна после исчезновения?

– Как он входил в дом на Тэлгарт-роуд, не видел никто, но соседка из дома сто восемьдесят три клянется, что видела, как Куайн уходил в час ночи. То есть в ночь с пятого на шестое. Соседка возвращалась с гуляний по случаю Ночи костров.

– На улице было темно, соседка живет через два дома; значит, реально она могла видеть…

– …Силуэт или закутанную в плащ высокую фигуру с дорожной сумкой.

– С дорожной сумкой, – повторил Страйк.

– Ага, – подтвердил Энстис.

– И закутанная в плащ фигура села в машину?

– Нет, просто скрылась из виду, но машина могла стоять за углом.

– Так, кто еще?

– У меня на примете есть старикан-букинист из Патни – божится, что видел Куайна восьмого ноября. Позвонил в районный отдел полиции, дал подробное описание.

– И чем же занимался Куайн?

– Покупал книги в магазине «Бридлингтон», где работает этот старичок.

– Он надежный свидетель?

– Как тебе сказать: возраст, конечно, солидный, но якобы помнит все сделанные Куайном покупки, да и внешность описал точно. А помимо всего прочего, одна женщина из многоэтажки напротив утверждает, что возле того дома столкнулась с Майклом Фэнкортом, причем тоже утром восьмого. Ты его знаешь? Писатель, большеголовый такой. Известный.

– Знаю, знаю, – медленно произнес Страйк.

– Так вот, свидетельница говорит, что обернулась ему вслед просто поглазеть – именно потому, что узнала.

– А он как ни в чем не бывало прошагал мимо?

– По ее словам – да.

– Сам Фэнкорт это подтверждает? Вы проверяли?

– Он сейчас в Германии, но сказал, что после возвращения охотно с нами побеседует. Жаждет быть полезным – прямо стелется.

– Больше никаких подозрительных событий в районе Тэлгарт-роуд не зафиксировали? Там есть камеры видеонаблюдения?

– Всего одна, да и та направлена на проезжую часть, а дом не захватывает. Но главный козырь я приберег напоследок. Есть еще один сосед – живет через четыре дома, если идти к началу улицы; он якобы видел, как во второй половине дня в дверь входила толстая женщина в парандже, с полиэтиленовым пакетом из халяльной кулинарии. Сосед говорит, что насторожился, потому как этот дом не один год пустовал. По его наблюдениям, она пробыла там примерно час, а потом ушла.

– Он уверен, что она заходила именно в дом Куайна?

– Говорит, что уверен.

– И отперла дверь своим ключом?

– Так он считает.

– В парандже, – повторил Страйк. – Час от часу не легче.

– Не поручусь, что у него соколиный глаз: человек носит очки с очень толстыми линзами. Как он мне сказал, у них на улице мусульмане, по его сведениям, не живут, потому он и обратил внимание.

– Значит, после ухода от жены Куайн, согласно свидетельским показаниям, засветился дважды: в ночь на шестое ноября – в своем доме и потом, восьмого числа, в Патни.

– Ага, – подтвердил Энстис, – только я бы не ликовал раньше времени, Боб.

– Ты считаешь, что он погиб в ту же ночь, когда ушел из дому, – сказал Страйк, скорее утверждая, нежели спрашивая, и Энстис кивнул:

– Андерхилл считает так же.

– Нож не нашли?

– Нет. Единственный в доме нож валялся на кухне – затупившийся, самый простецкий. Фактически уже ничего не режет.

– У кого, по нашим сведениям, есть ключ от входной двери?

– У твоей клиентки, это само собой разумеется, – напомнил Энстис. – Наверняка у Куайна был свой. У Фэнкорта – два, как он сообщил в телефонном разговоре. Агент Куайна тоже получила от них с женой ключ, чтобы организовать какой-то ремонт; она утверждает, что ключ вернула. Наконец, ключ есть у одного из ближайших соседей – просто на всякий пожарный.

– Что же он не зашел в дом, когда оттуда завоняло?

– Другие соседи просунули в дверь записку с жалобой, а хранитель ключа две недели назад улетел в Новую Зеландию. Мы до него дозвонились. В последний раз он воспользовался ключом в мае, когда по этому адресу доставили какой-то заказ, и на виду у ремонтников сложил пакеты в прихожей. Миссис Куайн затрудняется сказать, кому еще давали ключ на протяжении всех этих лет. Специфическая она женщина, миссис Куайн, – не меняя тона, добавил Энстис, – ты не находишь?

– Не обращал внимания, – солгал Страйк.

– Тебе известно, что соседи слышали, как в тот вечер, когда Куайн исчез, жена его преследовала?

– Нет, этого я не знал.

– Так знай. Она с криком выскочила из дому и бросилась вслед за мужем. Соседи в один голос утверждают, – Энстис пристально наблюдал за Страйком, – что она вопила: «Я знаю, куда ты собрался, Оуэн!»

– Ну, жена считает, что и в самом деле знала, – пожал плечами Страйк. – Она думала, он направляется в писательский дом творчества, о котором узнал от Кристиана Фишера. «Бигли-холл».

– Она отказывается съехать из дома.

– У нее умственно отсталая дочь, которая никогда в жизни не ночевала в других местах. Ты можешь себе представить, чтобы Леонора одолела Куайна?

– Нет, не могу, – честно признался Энстис, – но мы знаем, что его возбуждали веревки, и сомневаюсь, что жена, прожив с ним тридцать с лишним лет, была не в курсе.

– Не хочешь ли ты сказать, что они разругались – и она тут же побежала за ним, чтобы ублажить связыванием?

Из вежливости Энстис усмехнулся, а потом сказал:

– Нехорошо это для нее выглядит, Боб. Разгневанная жена, имеющая, во-первых, ключ от заброшенного дома; во-вторых, возможность ознакомиться с рукописью раньше других и, в-третьих, дополнительный мотив, если она знала про любовницу, а тем более – если Куайн собирался бросить жену и дочь ради Кент. А если жена скажет, что, крича: «Я знаю, куда ты собрался!» – подразумевала не дом на Тэлгарт-роуд, а писательское убежище, кто поверит ей на слово?

– Когда ты так излагаешь, звучит убедительно, – сказал Страйк.

– Но тебя лично это не убеждает.

– Она – моя клиентка, – возразил Страйк. – Мне платят за то, чтобы я находил альтернативы.

– А она тебе не рассказывала, где работала до замужества? – спросил Энстис с видом игрока, готового бить козырем. – Когда еще жила в городке Хэй-он-Уай?

– Не тяни. – Страйк насторожился.

– У своего дяди, в мясной лавке, – закончил Энстис.

За дверью кабинета опять топал по лестнице Тимоти Корморан Энстис, ревущий во все горло из-за какого-то очередного недовольства. Впервые за всю историю их безрадостного знакомства Страйк был с ним солидарен.