42

В понедельник Робин пришла в контору слегка задерганная и усталая, но при этом гордая собой. Почти все выходные они с Мэтью спорили о ее работе. В каком-то смысле (даже странно – после девяти лет отношений) это был самый глубокий и самый серьезный их разговор. Почему она до сих пор не признавалась, что ее тайный интерес к следственной работе проявился задолго до знакомства с Кормораном Страйком? Мэтью потерял дар речи, услышав, что она еще в школе мечтала расследовать преступления.

– Вот уж меньше всего… – забормотал он, исподволь намекая, как поняла Робин, на причины, по которым она бросила университет.

– Я просто не знала, как тебе сказать, – призналась она. – Думала, ты меня засмеешь. Так что Корморан как… как личность, – (она чуть не ляпнула «как мужчина», но вовремя спохватилась), – здесь совершенно ни при чем. Я сама так решила. И хочу освоить именно эту профессию. Мне нравится. А теперь, Мэтт, он обещает направить меня на курсы – что может быть лучше?

Обсуждение продолжилось в воскресенье; расстроенный Мэтью тяжело, как валун, сдвигался с прежних позиций.

– И в выходные работать? – подозрительно спрашивал он.

– Только в случае необходимости. Пойми, я люблю эту работу, Мэтт. У меня больше нет сил притворяться. Это мое призвание, и я должна чувствовать твою поддержку.

В конце концов он ее обнял и дал свое согласие. Робин гнала от себя мысль о том, что вряд ли дождалась бы от Мэтью такой непривычной покладистости, если бы на него не подействовала смерть матери.

Ей не терпелось поделиться со Страйком такими серьезными подвижками, но в конторе никого не было. На столе, возле искусственной елочки, лежала короткая записка, нацарапанная характерным неразборчивым почерком:

Молоко закончилось. Иду завтракать, потом в «Хэмлиз», пока нет давки. PS. Знаю, кто убил Куайна.

Робин ахнула и принялась звонить Страйку на мобильный, но слышала только короткие гудки.

Самый большой магазин игрушек «Хэмлиз» открывался только в десять; Робин сгорала от нетерпения. Открывая и сортируя мейлы, она снова и снова повторяла вызов, но у Страйка по-прежнему было занято.

Так прошло полчаса, потом час. Робин стала раздражаться и даже заподозрила, что Страйк нарочно решил ее помучить.

В десять минут одиннадцатого компьютер деликатным писком сообщил, что поступило новое сообщение. Незнакомый отправитель Clodia2@live.com ограничился одним лишь приложением с именем «инфо». Все еще прислушиваясь к сигналу «занято», Робин машинально кликнула мышью. Весь экран заполнила черно-белая фотография на суровом фоне предгрозового неба и какого-то старинного каменного здания. Люди получились не в фокусе – все, кроме невесты, которая, обернувшись через плечо, смотрела прямо в камеру. Робин видела длинное, гладкое, облегающее платье и такую же длинную фату, схваченную тонким бриллиантовым обручем. Черные волосы развевались на сильном ветру, как легкий тюль. Одну руку невесты сжимала рука мужчины, одетого в парадный костюм и, похоже, смеющегося, но Робин больше всего поразило выражение лица новобрачной. Та выглядела сломленной, обделенной, растерянной. И смотрела в упор, как будто одна лишь Робин могла ее понять.

Положив мобильный на стол, Робин впилась глазами в экран. Эту ослепительную женщину она уже видела. И как-то раз даже отвечала на ее звонок: тот глубокий, с чувственной хрипотцой голос трудно было забыть. Робин узнала Шарлотту, бывшую невесту Страйка, которая у нее на глазах выбегала на улицу из этого самого дома. Какая необыкновенная красавица. Ее вид почему-то вызывал у Робин странное ощущение собственной неполноценности и вместе с тем выдавал неизбывную печаль. Шестнадцать лет, с перерывами… шестнадцать лет рядом со Страйком, у которого волосы – как на лобке, боксерский профиль и полторы ноги… впрочем, такие вещи не имеют никакого значения, сказала она себе, неотрывно глядя на прекрасную, печальную невесту…

Вдруг распахнулась дверь. Страйк, нагруженный двумя мешками игрушек, тотчас же оказался рядом с ней, и Робин, которая даже не услышала, как он поднимался по лестнице, вздрогнула от неожиданности, словно попалась на мелкой краже.

– Доброе утро, – сказал он.

Робин торопливо схватила мышку и попыталась закрыть изображение, пока босс ничего не заметил, но своей суетливостью лишь привлекла его внимание к экрану. Сгорая от стыда, она замерла:

– Вот, пришло буквально пару минут назад, я даже не поняла, от кого это, пока не открыла… Извини…

Страйк несколько мгновений рассматривал фотографию, а потом отвернулся и поставил пакеты на пол возле стола.

– Сотри. – В его голосе не было ни грусти, ни гнева – только твердость.

Робин помешкала, но потом закрыла файл, стерла сообщение и очистила «корзину».

– Ну вот, – сказал он, выпрямляясь и своим тоном давая понять, что тема свадебной фотографии закрыта. – У меня на телефоне – три десятка твоих вызовов.

– А как ты думал? – с горячностью воскликнула Робин. – Эта записка… Тут же сказано…

– Пришлось уважить тетушку, – объяснил Страйк. – Пообещал приехать домой на Рождество – и час десять минут выслушивал сводки о состоянии здоровья всех жителей Сент-Моза. – Он посмеялся, заметив неумело скрытую досаду Робин. – Ладно, к делу. Я сейчас сообразил, что до моей встречи с Фэнкортом мы с тобой успеем кое-что провернуть.

Страйк даже не стал снимать пальто: он уселся на кожаный диван и верных десять минут без остановки, во всех подробностях излагал свою версию.

Потом наступило долгое молчание. Робин смотрела на Страйка, не веря своим ушам; у нее перед глазами плыл туманный, мистический образ мальчика-ангела из йоркширской церкви.

– Какое звено вызывает у тебя сомнения? – доброжелательно поинтересовался Страйк.

– Э-э… – выдавила Робин.

– Мы уже согласились, что исчезновение Куайна не могло быть спонтанным, так? – сказал Страйк. – Если сложить вместе матрас на Тэлгарт-роуд – удобная вещь в доме, который пустовал четверть века, – плюс то обстоятельство, что за неделю до своего исчезновения Страйк заходил в книжный магазин, где сообщил старику-букинисту о предстоящем отъезде и желании купить в дорогу какое-нибудь чтиво, плюс показания официантки из «Ривер-кафе», которая утверждает, что Куайн был очень доволен собой, когда орал на Элизабет Тассел, то вполне логично допустить, что исчезновение было инсценировкой.

– Согласна, – сказала Робин. Эта часть версии Страйка была, с ее точки зрения, наиболее приемлемой. Но сказать ему, что дальше начинается нечто несусветное, у нее не повернулся язык, и, чтобы хоть к чему-нибудь придраться, она спросила: – А разве нельзя допустить, что он все же поделился своими планами с Леонорой?

– Нет, категорически. Она даже под страхом смертной казни не сумела бы проявить актерские способности; Куайну только и нужно было, чтобы жена переполошилась всерьез, чтобы начала абсолютно убедительно рассказывать всем и каждому о его исчезновении. Чтобы поставила на уши полицию. Навела шороху в издательстве. Посеяла панику.

– Но раньше такие номера у него не проходили, – возразила Робин. – Сколько раз он сбегал – никому и дела не было; уж кто-кто, а он сам наверняка понимал, что, спрятавшись в старом доме, не сделает себе шумной рекламы.

– Не скажи: в этот раз он подсунул своим знакомым книгу, которая, по его расчетам, должна была взорвать литературный Лондон, ты согласна? Он привлек к ней максимум внимания, когда закатил скандал своему агенту в центре переполненного ресторана и прилюдно заявил о намерении опубликоваться самостоятельно. А дальше он идет домой, разыгрывает сцену перед Леонорой и скрытно отправляется на Тэлгарт-роуд. В тот же вечер он преспокойно впускает в дом сообщника, не сомневаясь в его преданности.

После длительного раздумья Робин собралась с духом (как правило, она не оспаривала выводов Страйка, который на ее памяти ни разу не ошибся):

– Но у тебя нет никаких доказательств, что у него был сообщник, не говоря уже… то есть… это все субъективно.

Страйк вновь начал перечислять те же пункты, но Робин остановила его жестом:

– Я уже это слышала, но… ты исходишь из чужих рассказов. А вещественных доказательств у тебя нет.

– Ну почему же, есть, – возразил Страйк. – «Бомбикс Мори».

– Это не…

– Это единственная и чрезвычайно важная улика.

– Ты сам всегда мне внушаешь: средства и возможности. Ты сам говоришь, что мотив не…

– Я пока ни словом не упомянул мотив, – напомнил ей Страйк. – Кстати, я даже не уверен, в чем заключается мотив, хотя некоторые соображения имеются. А если тебе нужны вещественные доказательства, собирайся – поможешь мне их раздобыть.

Робин посмотрела на него с опаской. Страйк еще ни разу не поручал ей раздобыть вещественные доказательства.

– Поехали – будешь моей посредницей в разговоре с Орландо Куайн, – сказал он, отталкиваясь от спинки дивана. – Не хочу беседовать с ней наедине – она… я бы сказал… каверзная штучка. Тем более мои волосы ей не нравятся. Сейчас она в Лэдброк-Гроув, у соседки, так что едем, пока не поздно.

– Это у нее пониженная обучаемость? – в недоумении спросила Робин.

– Угу, – сказал Страйк. – Она не расстается с плюшевой обезьяной – таскает ее на шее. В «Хэмлиз» таких горы. Вообще это детский рюкзачок, называется «обезьянка Чики».

Робин уставилась на Страйка, будто опасаясь за его рассудок.

– Пока я был у них дома, на ней все время висела эта обезьяна, и Орландо, как фокусница, извлекала откуда-то всякую всячину: рисунки, фломастеры, открытку, которую стащила с кухонного стола. До меня не сразу дошло, что все это она вытаскивала из рюкзачка. Девочка поворовывает, – продолжал Страйк, – а при жизни отца то и дело шныряла к нему в кабинет. Выпрашивала бумагу для рисования.

– И ты надеешься, что ключ к разгадке убийства Куайна лежит у нее в рюкзаке?

– Нет, но я считаю, она вполне могла стащить у него страницы рукописи «Бомбикса Мори», да и сам Куайн мог отдать ей какие-нибудь черновики, чтобы рисовала на обороте. Меня интересуют любые клочки бумаги с текстом, пусть это будет хотя бы пара абзацев, не важно. Слушай, я понимаю, что это притянуто за уши, – сказал Страйк, верно истолковав ее взгляд, – но к нему в кабинет нам все равно не попасть, да к тому же полицейские уже перевернули там все вверх дном и ничего не нашли, а записные книжки и черновики, которые Куайн забрал с собой, наверняка давно уничтожены. Обезьянка Чики – последнее, что приходит мне на ум. – Он посмотрел на часы. – Если мы хотим успеть в Лэдброк-Гроув и обратно до моей встречи с Фэнкортом, надо пошевеливаться. Кстати, чуть не забыл…

Страйк вышел за дверь. Услышав его шаги по ступеням, Робин решила, что он поднимается к себе в квартиру, но нет: доносившийся сверху шорох означал, что ее босс роется в картонных коробках, выставленных на лестничную площадку. Вернулся он с коробкой латексных перчаток, определенно прихваченных перед увольнением из Отдела специальных расследований, и прозрачным пластиковым пакетом на молнии – точно такого размера, какие выдаются авиапассажирам для туалетных принадлежностей.

– Мне понадобится еще одно, ключевое вещественное доказательство, – сообщил он, протягивая пару перчаток недоумевающей Робин. – Будет здорово, если ты сумеешь раздобыть его прямо сегодня, за время моей беседы с Фэнкортом.

В нескольких емких выражениях Страйк объяснил, что ему нужно и зачем.

Его не слишком удивило, что за этими инструкциями последовало ошеломленное молчание.

– Нет, ты шутишь, – слабо пробормотала Робин.

– Ничуть.

Она невольно зажала рот ладонью.

– Я не предвижу никаких опасностей, – заверил ее Страйк.

– Да не в том дело. Корморан, это же… это гадость.

– Что… ты серьезно? Съездила бы на прошлой неделе в «Холлоуэй» к Леоноре Куайн – не говорила бы таких вещей, – нахмурился Страйк. – Чтобы ее вытащить, нужно действовать по-умному.

«По-умному?» – мысленно переспросила Робин, сжимая в руке обвисшие перчатки. Его план действий на этот день вначале показался ей диковатым, нелепым, а под конец – просто омерзительным.

– Слушай, – он вдруг посерьезнел, – не знаю, как тебе объяснить, но я это чувствую. Я иду на запах, Робин. За этим преступлением стоит кто-то полубезумный, чертовски опасный, но изворотливый. Этого идиота Куайна с легкостью заманили, куда нужно, сыграв на его самовлюбленности; поверь, не я один так считаю.

Страйк бросил ей пальто; пока она одевалась, он засовывал во внутренний карман пластиковые пакеты для вещдоков.

– От разных людей я слышал, что к этому делу был причастен кто-то еще: Чард утверждает, что это Уолдегрейв; Уолдегрейв кивает на Тассел; Пиппа Миджли просто слишком глупа, чтобы заметить очевидное, а вот Кристиан Фишер мыслит более широко, поскольку он не выведен в книге, – сказал Страйк. – Сам того не ведая, он попал в точку.

Спускаясь вслед за Страйком по металлической лестнице навстречу непогоде, Робин с трудом успевала следить за его логикой и скептически отметала те подробности, которых не могла понять.

– Это убийство, – продолжал Страйк, шагая вместе с Робин по Денмарк-стрит и закуривая сигарету, – потребовало многомесячной, если не многолетней подготовки. Гениальный план, но, если вдуматься, слишком изощренный – это его и загубит. Невозможно спланировать убийство, как книгу. В реальной жизни всегда возникают какие-то нестыковки.

Страйк видел, что Робин это не убеждает, но не отчаивался. У него был опыт общения с недоверчивыми подчиненными.

Они спустились в метро и сели в поезд Центральной линии.

– Что ты купил племянникам? – спросила Робин после затяжной паузы.

– Камуфляжные костюмы и разные пушки, – ответил Страйк, который руководствовался в своем выборе исключительно желанием насолить Грегу, – а для Тимоти Энстиса – здоровенный барабан. Пусть малыш порадует домашних рождественским утром, часов этак в пять.

Несмотря на свою подавленность, Робин фыркнула от смеха.

Шеренга застывших домов, видевшая в прошлом месяце бегство Куайна, была, как и весь Лондон, покрыта снегом, девственно-чистым на крышах и грязно-серым под ногами. С вывески паба, словно верховный бог, взирал сверху вниз на зимнюю улицу веселый эскимос.

Возле дома Куайнов сегодня дежурил другой офицер, а у тротуара стоял белый микроавтобус с открытыми дверями.

– Сад перекапывают: кишки ищут, – вполголоса сказал Страйк, когда они с Робин подошли поближе и увидели на полу микроавтобуса лопаты. – На свалке поживиться не удалось, а у Леоноры под клумбами тем более ловить нечего.

– Это ты так считаешь, – прошипела Робин, немного смущаясь под взглядом красавца-полицейского.

– А ты сегодня поможешь мне это доказать, – чуть слышно парировал Страйк. – Здравствуйте, – обратился он к бдительному констеблю, но тот не ответил.

Страйк будто подзаряжался от своей безумной версии, но, сказала себе Робин, если он чудом окажется прав, то убийство приобретет еще более уродливые черты, даже на фоне мясницкой разделки трупа…

Прошагав на расстоянии вытянутой руки от строгого полицейского, они остановились у соседней двери. Страйк позвонил, и немного погодя им открыла невысокая встревоженная женщина лет за шестьдесят, в халате и отороченных мехом тапках.

– Вы – Эдна? – спросил Страйк.

– Да, – робко сказала она, глядя на него снизу вверх.

Когда он назвался сам и представил Робин, морщины на лбу Эдны разгладились и на лице отразилось скорбное облегчение.

– А, это вы. Я про вас много слышала. Вы ведь Леоноре помогаете? Собираетесь ее вытащить, верно?

Робин готова была провалиться сквозь землю оттого, что красавец-констебль вслушивался в каждое слово.

– Входите, входите, – приговаривала Эдна, пятясь и энергичным жестом зазывая их в дом.

– Миссис… простите, не знаю вашей фамилии… – начал Страйк, вытирая ноги о коврик (в этом доме, планировкой повторяющем соседние, было тепло, чисто и уютно, не то что у Куайнов).

– Зовите меня Эдна, – просияла она.

– Спасибо, Эдна… только знаете… прежде чем впускать в дом незнакомых людей, положено спрашивать у них документы.

– Ой, да чего там… – занервничала Эдна, – говорю же, Леонора про вас рассказывала.

Перед тем как проследовать по коридору в бело-голубую кухню, намного более жизнерадостную, чем у Леоноры, Страйк все же настоял, чтобы Эдна посмотрела его водительские права.

– А она наверху сидит, – сказала Эдна, когда Страйк объяснил, что они хотят повидать Орландо. – Не в настроении. Кофе хотите?

Она засуетилась, доставая чашки, а сама, как свойственно несчастливым и одиноким, без умолку говорила:

– Вы меня поймите правильно, я не возражаю за ней приглядеть, за болезной… – она переводила удрученный взгляд со Страйка на Робин, – но сколько ж можно? Родни – вы ведь знаете – у них нет. Вчера инспекторша из социальной службы приходила, проверяла, какие тут условия. Если, говорит, вы нашу подопечную не сможете у себя оставить, придется в дом хроников ее определить или еще в какое заведение, а я ей: с Орландо так нельзя, она же с мамой никогда не разлучалась, нет уж, пускай пока у меня, да только… – Эдна подняла глаза к потолку. – Сегодня она сама не своя, горюет очень. Все спрашивает, когда мама придет, а что я ей отвечу? Я же не могу ей правду сказать. Да еще у них весь сад разворотили, Мистера Пука выкопали…

– Дохлого кота, – шепнул Страйк, повернувшись к Робин; у Эдны из-под очков текли слезы и падали с круглых щек.

– Болезная наша, – повторила она.

Поставив перед Страйком и Робин по чашке кофе, Эдна пошла наверх, чтобы привести Орландо. Уламывать ее пришлось битых десять минут, но Страйк был сам не свой от радости, когда Орландо, надутая, в засаленном тренировочном костюме, появилась в конце концов на пороге, прижимая к груди обезьянку Чики.

– Его зовут как великана, – объявила дочь Леоноры на всю кухню при виде Страйка.

– Точно, – кивнул Страйк. – Вот умница, запомнила.

Орландо свернулась в кресле, которое подвинула ей Эдна, и крепко сжала в руках орангутанга.

– Меня зовут Робин, – с улыбкой представилась Робин.

– Ты птица, – быстро сказала Орландо. – И я тоже. Птица Додо.{36}

– Так ее мама с папой прозвали, – объяснила Эдна.

– Мы с тобой – две птицы, – подтвердила Робин.

Орландо присмотрелась к Робин и без единого слова ушла из кухни.

Эдна глубоко вздохнула:

– Такая обидчивая. Никогда не знаешь, что у нее…

Но Орландо очень скоро вернулась с фломастерами и перекидным альбомом; Страйк не сомневался, что все это купила Эдна, чтобы только ее занять. Орландо села за кухонный стол и улыбнулась Робин приветливой, открытой улыбкой, от которой у Робин сжалось сердце.

– Нарисую тебе малиновку, – объявила Орландо.

– Ты меня очень порадуешь, – сказала Робин.

Высунув кончик языка, Орландо принялась за дело. Робин молча смотрела, что получается. Чувствуя, что Робин, в отличие от него, уже нашла с Орландо общий язык, Страйк взял шоколадное печенье, предложенное Эдной, и завел разговор о снежной погоде.

Орландо закончила рисунок, вырвала его из альбома и подтолкнула через стол к Робин.

– Красиво получилось, – с воодушевлением похвалила Робин. – Жаль, что у меня не получится Птица Додо – я совсем не умею рисовать.

Страйк знал, что это неправда. Робин рисовала прекрасно: он видел наброски, которые она в задумчивости делала на ненужных листках.

– Но я тоже должна тебе что-нибудь подарить.

Порывшись в сумке под нетерпеливым взглядом Орландо, Робин вытащила круглое карманное зеркальце, украшенное с обратной стороны стилизованным изображением розовой птицы.

– Вот, погляди, – сказала Робин. – Фламинго. Еще одна птица. Это тебе.

Благоговейно приоткрыв рот, Орландо взяла подарок.

– Скажи тете спасибо, – напомнила Эдна.

– Спасибо, – повторила за ней Орландо и спрятала зеркальце в мягкий рюкзак.

– Это что у тебя, сумочка? – оживленно спросила Робин.

– Это – обезьянка моя. – Орландо еще крепче прижала к себе орангутанга. – Мне ее папа подарил. Мой папа умер.

– Как это грустно, – тихо сказала Робин, невольно вспомнив брюшную полость трупа, раскрытую, как пустой рюкзак…

Страйк незаметно посмотрел на часы. Приближалось время встречи с Майклом Фэнкортом. Робин пригубила кофе и спросила:

– А что ты хранишь в своей обезьянке?

– У тебя волосы красивые, – сказала Орландо. – Блестящие, желтенькие.

– Спасибо, – отозвалась Робин. – А какие-нибудь рисунки там есть?

Орландо кивнула.

– Можно взять печенюшку? – спросила она у Эдны.

– Давай посмотрим другие твои рисунки, – предложила Робин.

Орландо жевала печенье. Поразмыслив, она раскрыла своего орангутанга. Из его нутра появился ворох рисунков на мятых листках разных цветов и размеров. Вначале ни Страйк, ни Робин не стали их переворачивать, а только нахваливали, пока Орландо раскладывала рисунки на столе.

Робин задавала вопросы насчет яркой морской звезды и танцующих ангелочков, нарисованных фломастерами и маркерами. Купаясь в таком внимании, Орландо засунула руку поглубже в рюкзак, чтобы достать принадлежности для рисования. Но вначале ей пришлось вытащить продолговатую серую кассету с узкой машинописной лентой, сохранившей перевернутые отпечатанные слова. Страйк поборол в себе желание тут же смахнуть ее в ладонь и проследил, как лента скрылась под набором цветных карандашей и коробочкой мятных пастилок. Орландо извлекла из рюкзака рисунок бабочки, сквозь который с оборотной стороны просвечивал небрежный взрослый почерк. Поощряемая Робин, она продолжала опустошать свой рюкзак, доставая какие-то наклейки, открытку с видом Мендип-Гильса{37} и круглый магнит с надписью: «Осторожно! Не попади в мою книгу!» Под конец она показала им три картинки на бумаге качеством повыше: два листа с гранками книжных иллюстраций и макет книжной обложки.

– Это с папиной работы, – сообщила Орландо. – Я захотела их взять, а Данилчар стал меня тискать.

Она ткнула пальцем в яркую картинку, и Страйк узнал «Кенгуру, который любил прыгать». Орландо наградила кенгуру шапкой и чемоданчиком, а контурное изображение принцессы, беседующей с лягушкой, раскрасила неоновыми маркерами.

Радуясь, что Орландо не дичится, Эдна сварила еще кофе. Страйка поджимало время, но он боялся поторапливать Орландо, чтобы та в обиде не сгребла свои сокровища обратно в рюкзак. Болтая как ни в чем не бывало, Страйк и Робин перебирали бумажки. Когда Робин находила что-нибудь интересное, она подвигала листки к Страйку.

На обороте рисунка с бабочкой был нацарапан список имен:

«Сэм Бревиль, Эдди Бойн? Эдвард Баскинвиль? Стивен Брук?»

Открытка с видом Мендип-Гильса, отправленная в июле, содержала короткое послание: «Погода отличная, гостиница паршивая, надеюсь, книга движется! ЦЦ. В.» Это был единственный рукописный текст. Кое-какие рисунки Орландо запомнились Страйку с прошлого раза. Один был сделан на детском меню из какого-то ресторана, другой – на квитанции за газ.

– Нам пора, – с напускным сожалением вздохнул Страйк, допивая кофе.

Словно по рассеянности, он все еще держал в руке макет обложки романа Доркус Пенгелли «Коварные скалы»: под каменисто-песчаным сводом прибрежной пещеры раскинулась навзничь полуодетая женщина, на которую падала мужская тень. Стараниями Орландо в бурных водах появился жирный черный контур большой рыбины. Под этот шедевр Страйк осторожно подтолкнул кассету с использованной машинописной лентой.

– Не уходи! – взмолилась Орландо, глядя на Робин и чуть не плача.

– Мы замечательно провели время, правда? – сказала Робин. – И непременно встретимся снова. Береги своего фламинго, хорошо? А я буду хранить малиновку…

Но Орландо заголосила и затопала ногами. Она не хотела нового расставания. Под шумок Страйк ловко завернул кассету, не оставив на ней ни единого отпечатка, в обложку «Коварных скал» и сунул в карман.

Через пять минут они уже были на улице. Робин слегка трясло, потому что Орландо в коридоре начала с воем цепляться за ее одежду и Эдне стоило немалых трудов удержать дочь Леоноры в доме.

– Бедная девочка, – прошептала Робин, чтобы этого не услышал констебль. – Господи, я еле выдержала.

– Ничего, – сказал Страйк, – зато с пользой.

– Неужели ты выкрал эту ленту?

– А как же? – Убедившись, что констебль остался за пределами видимости, Страйк достал из кармана свою добычу и вместе с книжной обложкой переложил в полиэтиленовый пакет для вещдоков. – И не только ее.

– Правда?

– Еще и возможную наводку, – сказал Страйк. – Но может статься, это пустой номер. – Он посмотрел на часы и прибавил шагу; колено в знак протеста отозвалось пульсирующей болью. – Мне нужно торопиться.

Через двадцать минут, когда они нашли два места в переполненном вагоне метро, Страйк сказал:

– Ты четко усвоила свою задачу?

– Более чем, – сдержанно ответила Робин.

– Я понимаю, это удовольствие – ниже среднего…

– Меня другое беспокоит.

– …но, как я уже сказал, никаких опасностей я не предвижу, – добавил он, приготовившись выходить на Тотнем-Корт-роуд. – Вот только… – Почему-то Страйк осекся и слегка нахмурил тяжелые брови. – Твои волосы.

– Что не так? – Робин инстинктивно подняла руку к голове.

– Слишком броские, – объяснил Страйк. – У тебя с собой нет какой-нибудь шапчонки?

– Я… я могу по дороге купить, – заволновалась Робин.

– Внесешь эту покупку в графу «мелкие расходы», – сказал Страйк. – Подстраховаться никогда не вредно.