Закусив овсяной лепешкой с сыром и выпив бодрящий травяной чай, я вышла за стены башни, чтобы по указанию Тофу собрать мелкие голубые цветочки, росшие под соснами. Задание было мне по душе, мне нравилось копаться во влажной земле и вдыхать еле уловимый аромат первой зелени. Природа вокруг Карнохельма медленно пробуждалась, каждый новый день приносил дары — хрупкие травинки, нежные листочки и цветы.
На дереве, как обычно, сидела сова и наблюдала за мной круглыми глазами.
— Эй, тебе не сказали, что ты ночная птица? — пробормотала я. Пернатая не пошевелилась, продолжая изображать памятник самой себе. Хотя, может, эти птицы просто спят с открытыми глазами? Я не разбираюсь в орнитологии.
Солнце медленно катилось над скалами, и я засмотрелась на великолепное зрелище.
И подпрыгнула, когда передо мной возник силуэт. Тринвёльда. Я отшатнулась, удивляясь, как девушка смогла подойти ко мне настолько бесшумно. Похоже, в этом городе все двигаются как кошки!
— Испугалась? — протянула дева. — Я такая страшная, что ты шарахаешься?
— Вообще-то ты очень красивая, — честно сказала я, и глаза Трин удивленно расширились.
— Да? Альд говорил, что ты… необычная.
Ну да, необычная. Хотела бы я знать, какое на самом деле слово употребил ильх. Хотя нет, не хотела бы.
— Он рассказал тебе, как мы познакомились?
— У Альда нет от меня секретов, — с чувством превосходства пояснила дева. Сверкнула темными глазами, глядя на которые, так и тянуло сказать — очи. — Мы давние друзья.
Я нервно сглотнула. Трин же положила ладонь на рукоять кинжала, сжала пальцы. Ой-ой, она что, собирается меня убить? Устранить нежеланную гостью?
Я отчаянно оглянулась, но рядом, как назло, не было ни души!
— Слушай, не знаю, что тебе рассказал Рагнвальд, но я собираюсь уехать с первым же хёггкаром!
Трин внимательно смотрела в мое лицо.
— Значит, ты желаешь покинуть Карнохельм?
— Конечно! — вскричала я. Внутри укололо сомнение, но я тут же задушила его.
Дева-воительница кивнула. Но руки с рукояти ножа так и не убрала. Скользнула вбок, и я резко повернулась, не желая выпускать ее из поля зрения. Опасность я ощущала нутром, и мне это совсем не нравилось.
— Ты не похожа на наших дев, — задумчиво произнесла Трин.
Черные перья ее удивительного плаща всколыхнулись под лаской ветра.
— Совсем иная, — продолжила дева. — У тебя странные глаза и волосы. Ты иначе говоришь и ведешь себя. Даже смотришь иначе. У тебя живое лицо, но я не понимаю, что творится в твоей голове. И мне это совсем не нравится.
Трин снова скользко шагнула влево, я повернулась следом.
— Альд сказал, что ты из дальних земель. Что тебя принес Бенгт. Значит, чужачка. Карнохельм не жалует чужих.
Я не стала возражать. Лишь снова сделала шаг и быстро оглянулась, ища укрытие. Интересно, если я брошусь бежать, это поможет?
Трин прищурилась и вдруг, откинув голову, расхохоталась.
— Боишься? Видела бы ты свое лицо! Словно испуганная мышка! Не трясись так, — девушка заговорщически мне подмигнула. — Может, мы подружимся!
Я вот совсем так не думала, но спорить не стала. Перемена настроения и улыбка этой девы не нравились мне так же, как ее скрытые угрозы.
— Ну, не дуйся, тебе не идет, — весело хмыкнула Трин. — Хочешь, расскажу о крылатых? Ты ведь не знаешь о нас, верно? С таким удивлением смотришь на мой плащ, словно никогда не видела вёльд.
Я осторожно кивнула.
— Нас называют крылатыми не только за плащи и свободу.
Трин подняла голову, всматриваясь в скользящих в облаках птиц. И издала тихий протяжный свист. Одна из пернатых упала вниз, покружила над башней и послушно опустилась на согнутую руку Трин. Я удивленно ахнула, глядя на ястреба.
— Вёльдам дана власть над птицами, — пояснила дева. — Особенно ярко дар пробуждается в женщинах. Мы можем говорить с ними, повелевать ими. Иногда даже смотреть их глазами… Тебе нравится мой питомец, чужачка?
Трин подняла локоть, и ястреб раскрыл крылья. Черные бусинки его глаз рассматривали меня внимательно и остро.
— Он… красивый, — сглотнув сухим горлом, произнесла я.
— Он сделает все, что я захочу. Смотри!
Снова легкое движение рукой — и ястреб сорвался с локтя девушки. И бросился на меня. Я отшатнулась, инстинктивно закрывая ладонями лицо. Перед глазами бились крылья.
— Хватит! — закричала я. — Прекрати!
— Думаешь, сможешь явиться непонятно откуда и отобрать у меня Альда? — Трин склонилась, ее голос стал похож на шипение.
Ястреб нападал снова и снова, пытаясь добраться до моих глаз. Я закрывалась ладонями, совершенно потерявшись в этой агрессии. Боги, да мне же сейчас выклюют глаза! Острые когти и клюв раздирали кожу, по рукам потекла теплая кровь…
— Я никому его не отдам, Альд — мой!
— Не надо…
Я ударила не глядя, отбиваясь от птицы. И на миг увидела саму себя. С разлетающимися от ветра волосами, с бледным лицом и испуганными глазами. С окровавленными руками. Словно я посмотрела на себя… глазами ястреба! Отшатнулась, не понимая, заморгала отчаянно. Что это было? С пальцев капала кровь… С клекотом ястреб рванул в небо, а вёльда отшатнулась.
— Трин! — гневный оклик Рагнвальда заставил нас обеих обернуться.
Ильх торопливо приближался. Белые волосы припорошены пылью, на щеках — серая щетина, на сапогах — грязь. Наши глаза встретились, и мое сердце подпрыгнуло, забилось часто. Надо же, я успела по ильху соскучиться. Рагнвальд глянул на мои руки, и его зрачки сузились до точек, а на скулах проявился морозный узор. Еще миг — и варвар потеряет контроль!
— Убирайся, Трин! — рявкнул он. Словно мороз лизнул…
— Ты прогоняешь меня из-за чужанской девы? Меня? — не поверила вёльда.
— С тобой я поговорю позже. Я запретил приближаться к башне!
— Ты мне не указ! — топнула ногой дева. Глянула на меня искоса. В красивых глазах билась злость. Развернулась так, что взлетели черные косы, и пошла к городу.
Рагнвальд сжал зубы и указал на скамью за деревьями:
— Сядь.
Я не стала сопротивляться, молча выполнила. Из башни выглянула Тофу и ахнула, увидев мои руки. Убежала и выскочила уже с кусками ткани и плошкой воды.
— Ох, не усмотрела я!
Рагнвальд молча забрал бинты, махнул рукой:
— Я сам. Иди, Тофу.
Прислужница удалилась, качая головой и бормоча себе под нос. А ильх взял мои ладони, повернул, осматривая раны от когтей и клюва птицы. Осторожно промокнул смоченной тканью, и я поморщилась. Молча наблюдала, как варвар промывает раны, а потом перевязывает. Говорить не хотелось, да и что тут скажешь?
— Больше это не повторится, — хмуро произнес Рагнвальд.
Я снова промолчала. Не повторится? Как же! Я видела лицо Трин и слышала ее угрозы.
— Раны глубокие, побереги руки несколько дней, — как-то замороженно произнес ильх. Под его ногами трава побелела изморозью. Злится, значит… на меня? За то, что разъярила его Трин?
— Я сказала ей, что уеду с первым же хёггкаром, но Трин не поверила.
Рагнвальд вскинул голову и посмотрел мне в глаза.
— Я разберусь, — с нажимом произнес он. — И твои руки заживут.
Он так и не отпустил мои ладони, продолжал держать. И медленно поглаживать большим пальцем. От понимания этого я слегка смутилась. Молчание повисло дурманом.
— Ты странно на меня смотришь, — чуть сипло произнесла я.
— Может, соскучился? — сказал Рагнвальд.
Слова прозвучали так мрачно, словно он признался в жутком преступлении! Я глянула удивленно.
— Сомневаюсь. Слушай, я пыталась узнать, когда отплывает хёггкар, но мне не сказали!
В глазах ильха появилось какое-то чувство, но разобраться в нем я не смогла.
— Тебе не нравится Карнохельм? Тофу сказала, ты выглядела веселой.
— Какая разница, меня ждут в Варисфольде!
Новую эмоцию я уже распознала — гнев. Но Рагнвальд слишком быстро ее погасил.
— Вряд ли. Все знают, что случается с девами, которых уносит хёгг. И что девам это нравится.
Я моргнула, осмысливая. А потом вспыхнула и покраснела.
— Но это ведь неправда! Не было ничего такого!
Рагнвальд пожал плечами и улыбнулся. Ну почти — уголки его губ приподнялись. И что это он сегодня такой добрый? Подозрительно!
— Мне кажется, я был не слишком ласков с тобой.
— Ты был груб, как неотесанный варвар. Так точнее.
— Верно, — синие глаза посветлели. Он слегка наклонился, словно собираясь открыть мне страшную тайну. — Я и есть неотесанный варвар, чужачка.
Я открыла рот. Рагнвальд что же, шутит? Да быть этого не может!
— Ты с утра что-то выпил? — пробормотала я. — Какой-то местный настой вежливости? Или тебя в горах кто-то покусал?
— А ты беспокоилась? — он наблюдал за мной, жадно ловя изменения на моем лице.
— С чего мне это делать?
— И не скучала?
Нет, сегодня с ильхом определенно что-то не так! Я мотнула головой в ответ на его вопрос, и варвар усмехнулся.
— Тофу говорила, что ты спрашивала обо мне.
Предательница!
— Просто поддерживала разговор, — буркнула я. — Так когда я смогу уехать?
Искры смеха пропали из глаз Рагнвальда, и на миг мелькнула стужа.
— Придется задержаться в Карнохельме, дева. Хёггкар отплывет лишь через месяц.
— Что? — опешила я. — Месяц? Целый месяц? Но я думала, что уже не сегодня завтра сяду на корабль!
— Не терпится вернуться в Варисфольд? К этому недоумку, что упустил тебя?
— Не говори так о Гудрете! — я вырвала свои руки из мужских ладоней. — Ты ничего о нем не знаешь!
— Он позволил хёггу тебя забрать. Не смог удержать, не смог защитить. Я знаю достаточно.
Я вскочила, желая уйти, но ильх преградил мне дорогу. Я инстинктивно отступила, и он уперся ладонями в камень за моей спиной. Я тяжело втянула воздух. В синих глазах варвара мелькнули разноцветные искры.
— Никогда не беги от… хёгга, Энни, — тихо произнес он. И я застыла, завороженно глядя в его лицо — побледневшее, осунувшееся, уставшее. Но его губы были по-прежнему решительно сжаты, а глаза… нет, в эту бездну лучше вообще не заглядывать.
— Совсем недавно ты утверждал, что не хёгг.
Он усмехнулся, соглашаясь.
— Хочешь, я покажу тебе Карнохельм?
— С чего такая галантность?
Он моргнул.
— Я не знаю, что значит это слово.
— Обычно это желание что-то скрыть, — нахмурившись, сказала я. — Или желание что-то получить. Что нужно тебе, Рагнвальд-хёгг?
Он помолчал, глядя с удивлением.
— Я пытаюсь не быть варваром.
— Вот это больше всего и пугает, — буркнула я.
Его рука обхватила мой затылок.
— И я действительно скучал, чужачка. Это… правда.
— Не надо…
— Хочу твой затуманный поцелуй, — он сжал мои волосы в кулак. — Подаришь?
— Нет.
— В прошлый раз тебе понравилось, — он улыбался, но в глазах смеха не было. Было что-то иное — тревожное, обжигающее стужей, беспощадное. Даже страшное… и в то же время — отчаянное… словно на меня смотрел зверь. Из капкана.
Я нахмурилась, пытаясь понять, в чем подвох. Нет, спорить глупо — любезный варвар гораздо приятней грубияна, которым он был до этого. Но с чего такая перемена?
— Дело в моих волосах, да? — озарило меня. — Вы здесь как-то странно реагируете на их цвет!
Ильх накрутил на палец выбившуюся прядь. Как тогда, на кухне…
— Мне нравится этот цвет. Но я хотел бы ощутить твои губы, даже будь пряди зелеными, как еловые ветки.
— Почему? — растерянно спросила я, и Рагнвальд поднял вопросительно брови. И усмехнулся.
— В мертвых землях не знают, почему мужчина хочет прикасаться к деве? Мертвые земли мертвы настолько? Наверное, поэтому вы придумали поцелуи?
— Мне говорили, что к деве нельзя прикасаться без ее разрешения, — занервничала я. — А к лирин — тем более…
— Нельзя, — покорно согласился варвар. — Только если удержаться невозможно.
Он провел кончиками пальцев по моему лицу. Уголок глаза, скула, краешек губы. Дрожь нетерпения. Короткий сдавленный вдох.
В льдистой синеве его глаз дрожала растерянная Энни. А в моих глазах отражался Рагнвальд. Белые волосы и метельные ресницы, темная стужа в глазах…
Два отражения встретились.
Рагнвальд моргнул. И резко отступил. Сжал кулаки, тряхнул головой и скривился, когда белые пряди упали на лоб.
От вида крови на ее руках шумит в голове. Или это от усталости? Он слишком давно толком не спал и не ел…
До места силы отряд двигался почти без отдыха, обратно Рагнвальд возвращался один, дав остальным ильхам возможность передохнуть в охотничьих сторожках. Но себе он этого позволить не мог.
Он шел через горный склон, с изумлением отмечая новое. Снег был не белым. Он имел десятки десятков цветов и оттенков. Лед имел не только форму, но еще вкус, запах и голос. Он шептал, шелестел, звенел и пел. Лед знал все и мог все рассказать. Вода изменчива и непостоянна, но, замерзая, она хранит память. О ручьях, подземных источниках, росе на траве далеких южных долин, паре над котлом в Варисфольде или даже облаках на небе. Лед помнил и шептал, пытаясь что-то поведать, но Рагнвальд заглушал этот голос, не желая слушать.
Небо… там тоже был холод. И Рагнвальд все еще помнит восторг, который ощутил словно эхо, когда хёгг расправил крылья.
А еще были ветры.
Раньше Рагнвальд знал лишь то, что ветер с юга несет тепло, а с севера — холода. Вот и все его знание. А теперь… Великие перворожденные — как же иначе все было теперь!
Ветров было много, и каждый был живым. Они рождались и умирали, как и все на земле. У каждого ветра был свой срок и свой нрав. Пока Рагнвальд шел, он ощущал разные ветры. Одни мелкие и пугливые, словно хорьки. Они прятались в трещинах, камнях и ямках, пахли южным песком и ягодами, трогали щеки осторожными, быстрыми лапами, юркали в щели скал, стоило оглянуться. А потом снова вспархивали, крутились под ногами — бестолковые, но ласковые.
Другие были сильнее и злее. Рагнвальд видел белесые глаза этих ветров, ощущал их жесткие прикосновения. Ветры-хищники налетали внезапно, могли ударить наотмашь, испытывая и пробуя его силу. Они несли запах далеких городов, голоса незнакомых людей, рычание зверей и клекот птиц. Они пили воды ледников и жар Горлохума, а потом обрушивали и то и другое на землю. Эти ветры были непокорны и свободны, но Рагнвальд знал, что стоит захотеть — подчинятся и они. И тянуло узнать себя, обуздать такой ветер…
И были ветры-стихии, ветры-разрушители. Их Рагнвальд лишь чувствовал своим новым нутром, ощущал в вышине. Эти ветры рвали небо в лоскуты, бушевали и ярились. Их приход на землю означает гибель. Именно эти ветры сносили со скал человеческие жилища, неслись ледяным вихрем и лютым холодом. Они рождались в небе, и Рагнвальда неистово, невыносимо тянуло к ним. Именно эти ветры стелились под крыльями снежного хёгга, кормили его своей стужей, когда тот поднимался к звездам. И не было свободы прекраснее…
С трудом он выбросил из головы это желание. Стряхнул ветер, пушистой шкуркой обернувшийся вокруг руки. Ногой отбросил тот, что стелился у сапог. Зарычал по-звериному. Нельзя поддаваться. Нельзя… хотеть!
В голове все крутилось и крутилось, словно колесо на скрипучей телеге: раненый брат, совет старейшин, дикая стая, ледяной хёгг, Билтвейд, чужачка… Все эти мысли пробуждали стужу внутри, и лишь чужачка — тепло. И Рагнвальд думал о ее волосах, о широко распахнутых глазах, о мягких изгибах, что так приятно оглаживать ладонями.
«Дева не для разговоров, Альд, дева для удовольствия, — частенько говорил во хмелю Бенгт. — Поэтому выбирай молчаливую и пышногрудую. Чтобы занимала тело, но не голову!»
Рагнвальд не слушал. И не собирался обсуждать своих дев даже с братом. Вырос, а привычка молчать осталась.
Впрочем, говорить было особенно не о чем. Дев в его жизни почти не было. Он не желал привязываться.
Рагнвальд знал, что в Карнохельме его считают заговоренным. Кто-то пустил слух, что крылатая Аста зачаровала сына от поражений в битве, от увечий и даже смерти. Иначе чем объяснить, что в каждой битве Рагнвальд впереди всех, а смерть обходит его стороной, словно боится?
Сам ильх знал, что слова эти — глупость и его черед настанет в свое время. Но в одном карнохельмцы были правы, в одном Рагнвальд от них отличался. Он не испытывал страха. Совсем. С того самого дня, когда погибли родители. Словно его души коснулось дыхание самого Улехёгга, и она замерзла. Рагнвальд шел в любой бой, не сомневаясь и не страшась. Ни смерти, ни боли, ни человека, ни зверя.
Да и что может быть для воина лучше, чем смерть в бою?
Понимание, что надо сделать, появилось еще там, в месте силы. А после лишь окрепло, пустило корни. Сколько раз карнохельмцы пытались заманить дикую стаю в ловушку, все без толку. Хёгги яростны, но и умны. А ледяные еще и осторожны. Ильхи гибли, а дикая стая продолжала убивать. Даже совет ста хёггов в Варисфольде одобрил желание Карнохельма уничтожить эту стаю. Конечно, если смогут. Честная битва — сказал совет.
Пока карнохельмцы проигрывали.
Но если стаю позовет свой… Если позовет он, все получится.
И сердце Рагнвальда начинало выстукивать новый ритм: получится-получится… сбудется-сбудется. Освободится. Его земля освободится.
Только надо, чтобы чужачка помогла. Он не станет врать, но и правды не скажет. Что ей до Карнохельма, этой деве из мертвых земель?
Что ему до чувств этой девы?
Вот только стоило увидеть девчонку возле башни, заслоняющейся от птицы, и ярость почти сломала ребра. От вида крови на ее руках кружится голова. Хочется рвать, терзать, выпустить холод…
С трудом сдержался.
Тонкие ладони теперь скрыты повязками, и на ткани уже проступили кровавые разводы. Если бы он не успел? Все знают, на что способна эта птица! Ястреб подчиняется воле крылатой девы, он мог и убить! Ярость внутри похожа на стужу — такая же колючая, лютая и беспощадная. Еще миг — и она выплеснется наружу. И спустится на землю ветер-разрушитель. Нельзя этого допустить.
Рагнвальд тяжело втянул воздух, пытаясь сдержать злость.
Чужачка качнула головой, и холодный ветер растрепал рыжие кудри. А потом послушно подхватил запах и вкус девы, преданно мазнул по губам ильха. И у него, Рагнвальда, пересохло в горле, и тело налилось сладкой тяжестью предвкушения. Вот-вот снова полыхнет над головой небо!
Пекло, ей ведь больно! О чем он думает?!
Отвел взгляд, а потом не удержался и глянул снова. И удивился, что действительно рад ее видеть. Лучше бы она и дальше ходила в саже и лохмотьях! И почему Рагнвальду хочется накрыть деву покрывалом, чтобы на нее никто не смотрел? А ведь смотрят… точно смотрят! Не зря Трин разъярилась.
Где-то далеко, в незримом мире, снова зарычал хёгг. И Рагнвальду захотелось зарычать тоже.
— Ты хотел что-то сказать?
Ильх мотнул головой, испытывая потребность как следует стукнуть кулаком по камню, чтобы прийти в себя. Душу рвало на части от ярости и желания, и он не понимал, как унять эти чувства. Почему при встрече с Трин он не испытал ничего подобного? Совсем ничего…
Чужачка смотрела удивленно, и от ее глаз становилось жарко. И внутри звенела стужа, приказывала. Спеленать снежным коконом, увести, забрать себе… в сердце вьюги, в белую бесконечность, в ледяной простор… Туда, где снег, туда, где счастье и песня ветров…
Нет!
Ильх завел руку за спину, сжал в ладони тлеющий уголь. Боль разогнала дурман в голове, вернула воздух.
— Идем.
Оказывается, с тыльной стороны башни была еще одна дверь — массивная, тяжелая и запертая. Рагнвальд отпер замок и махнул рукой, приглашая внутрь. Я несмело шагнула во мрак. Ильх уверенно прошел вглубь, чем-то зашелестел. И легкие искры ожили на плоской каменной чаше.
Окон в длинном помещении не было, только сундуки, полки, какие-то свертки, корзины… А еще оружие. Топоры, мечи, ножи, изогнутые клинки… Всех видов и размеров! Они поблескивали на стенах или лежали в чехлах, любовно завернутые, как младенцы!
— Ух ты, — я тронула пальцем изящную рукоять. Дерево оплетал водяной змей, оскаленная пасть, казалось, вот-вот цапнет за палец!
— Кимлет делал, — усмехнулся Рагнвальд. — Такой нож любит воду, он будет верно служить рыбакам или странникам по морю. А вот на суше затупится, сколько ни точи.
Я снова погладила оружие, изумляясь. Для детей фьордов все было живым — и камни, и железо, и дерево. Все имело свою душу и характер. Ильх улыбался, переходя от одного клинка к другому. Словно встретился со старыми друзьями.
— Раньше я слышал голос каждого клинка.
Он сказал это спокойно, с горечью, но без боли.
— Ты сожалеешь? — вырвалось у меня.
— Я нашел способ с этим примириться, — помолчав, ответил ильх.
Взял из корзины плотный мешочек и сунул мне.
— Здесь монеты, купи себе что хочешь. И можешь выбрать любой подарок, там есть украшения для дев, — он небрежно махнул рукой на корзины, и я фыркнула.
— Это что же, плата за прикосновения? Бенгт обещал сундук с золотом, если ты очнешься.
Рагнвальд хмыкнул.
— Брат слишком дорого оценил мою шкуру. Будет тебе сундук, чужачка. Вот вернется Бенгт и притащит.
— Пусть корону захватит, я видела ее в куче золы, — рассмеялась я и удивилась, увидев ответную улыбку Рагнвальда. Нет, сегодня точно грядет какое-нибудь лунное затмение — самый колючий варвар фьордов улыбается!
Дойдя до стены, я обнаружила за плотной тканью еще одну комнату.
— А здесь что?
Соседняя комната была похожа на кладовую, в которую свалили старую рухлядь и забыли. Какие-то рамы, накрытые пыльными полотнами, осколки стекла, корзины с грязными безделушками. Я взяла одну, протерла рукавом и изумленно моргнула. На ладони сверкал хрустальными гранями хёгг. Ледяной дракон с синими глазами, так похожий на Ледышку! Фигурка была меньше ладони, но я могла рассмотреть и чешуйки на изогнутой шее, и когти на крыльях. Потрясающая, невероятная работа!
Я оторвалась от любования и подняла голову. Рагнвальд стоял в шаге, а я и не услышала, как он приблизился. Только выглядел ильх странно. Его грудь тяжело поднималась, он хватал воздух, словно задыхался. Я положила фигурку на полку и обеспокоенно подошла ближе. Он словно забыл, что я рядом, и вздрогнул, когда я положила забинтованную ладонь на его запястье. Посмотрел на мою руку, моргнул. И взгляд стал осознанным.
— Я думала, в Карнохельме нет стекла.
— Это все, что осталось. Стекло, зеркала… У них тоже есть голоса. Я не знал.
— Тебе плохо?
Он перехватил мою руку — не раненые пальцы, а запястье. Сжал и замер так.
— Мне нужна твоя помощь, Энни. Я хочу… научиться управлять хёггом. А ты единственная, с кем он поладил.
— Значит, ты готов слиться с Ледышкой по-настоящему? — ахнула я.
В полумраке глаза Рагнвальда блестели, словно у хрустального дракона. Это было противоестественно и завораживающе. Беловолосый варвар, который пугает и притягивает одновременно. Рядом с ним я тоже ощущала себя хрупкой хрустальной статуэткой, и голос разума кричал: беги, Энни! Не соглашайся!
Ильх мягко шагнул ближе, все еще держа мою руку.
— Поможешь?
— Но как ты собираешься этому научиться?
— Чтобы овладеть новым движением в бою, надо повторять его снова и снова, — произнес Рагнвальд. — И хёгга надо выпускать в зримый мир, а после учиться повелевать им. Рядом с тобой хёгг становится смирным, так что ты можешь мне помочь. А я в ответ помогу тебе. Я научу тебя сражаться, дева. Фьорды не место для слабых.
Я помолчала, размышляя, не совершаю ли ошибку. Интуиция подсказывала, что лучше держаться от Рагнвальда подальше. То, что он будил во мне, было слишком сложным… И сам он — тоже. За улыбкой таилось что-то иное, то, что мне может не понравиться. В любезность варвара я совсем не верила. Но почему-то верила в его слова: «Я не причиню тебе вреда». Возможно, ильху просто нужна моя помощь, а просить Рагнвальд не умеет.
Глянула на свои перевязанные руки. Мне надо научиться сражаться, ильх прав — фьорды не прощают слабости.
— Хорошо. Я помогу.
И сразу ощутила облегчение. Словно обрадовалась возможности задержаться в Карнохельме…
Но вот размышлять почему — не хотелось. К сожалению, я знала ответ.
И на миг показалось, что он не отпустит мою руку. Не отпустит меня. Полумрак затягивал в свои сети, обнимал, подталкивал нас друг к другу. Я видела мерцание в глазах ильха. Но он лишь кивнул.
— Тогда начнем утром. И вот еще… — его голос внезапно охрип. — Сегодня после заката оставайся в башне. Не выходи из своей комнаты, запри дверь и никому не открывай. Так будет лучше… для тебя.
Развернулся и торопливо вышел. Словно за ним дикие волки гнались!
Я покачала головой. Будто самый бесстрашный воин Карнохельма боится оставаться со мной наедине!