Глава шестнадцатая

Деду никогда не нравилось слово «противозаконный». Он говорил: ты можешь безнаказанно совершать что-либо противозаконное, пока тебя не поймают. Сейчас я понимала, что это очень глупо.

Я сидела в участке у стола детектива Кинни, прикованная наручниками к стулу, и рассматривала свои перепачканные чернилами пальцы. Кинни поднял листок с моими отпечатками.

– Вот оно, – помахал он им. – Это тебе не просто бумага. Это граница между кристально чистой биографией и началом «послужного списка».

Я скользнула взглядом по десяти черным пятнам. Затем Кинни сложил листок и убрал в ящик стола.

– Это твое первое и единственное предупреждение, – сказал он. – Я не буду тебя сегодня оформлять, но хочу, чтобы ты хорошенько подумала о том, что случилось бы, если бы я это все-таки сделал. Хочу, чтобы ты представила всю череду последствий твоего поступка. Хочу, чтобы ты восприняла это всерьез.

Меня охватило облегчение. Я оторвала взгляд от ящика стола и посмотрела ему в лицо.

– Обещаю вам, сэр. Я поняла, что это очень серьезно.

Детектив снова сел в кресло и принялся изучать содержимое моих карманов, разложенное перед ним на столе. Телефон, ключ от дома (тот, что висел на шее, он не тронул), набор отмычек деда и мой архивный листок. Я затаила дыхание, когда он взял бумажку, потер ее большим пальцем, прочитал имя – Марисса Фарроу, 14 лет – и бросил на стол, написанным вверх. Затем взял набор отмычек деда.

– Откуда это у тебя? – спросил он.

– Это моего дедушки.

– Он тоже нарушал закон?

– Он был частным сыщиком, – нахмурилась я.

– Что случилось с твоими руками?

– Уличная драка, – ответила я. – Ведь нарушители закона занимаются именно этим?

– Не огрызайтесь, юная леди.

У меня начала болеть голова, и я попросила воды. Пока Кинни ходил за ней, я разглядывала ящик стола, где лежал листок с отпечатками. Но я сидела посреди полицейского участка, прикованная наручниками к стулу, вокруг толпились копы, так что мне никак его оттуда не забрать. Кинни вернулся со стаканом воды и сообщил, что мои родители уже в пути. Просто замечательно.

– Радуйся. Они едут, – проворчал Кинни. – Будь ты моей дочерью, я бы оставил тебя на ночь в камере.

– Эмбер ведь тоже ходит в Гайд Скул?

– Ты ее знаешь? – резко спросил он.

Я замешкалась. Меньше всего я хотела, чтобы Эмбер узнала об этом происшествии. Особенно если учесть, что мне теперь как никогда понадобятся от нее новости по этому делу.

– Школа у нас маленькая, – пожала я плечами.

– Кинни, – окликнул его один из полицейских, подходя к нам. – Есть слабые отпечатки на подвеске Томсон, – сообщил он.

Томсон? Наверное, это фамилия Бетани.

– Ну и?

– Совпадений нет.

Кинни стукнул кулаком по столу, чуть не опрокинув стакан с водой. Я почти пожалела его. Он никогда не свяжет два эти дела вместе, и мне оставалось только надеяться, что я поймаю того, кто за этим стоит, раньше, чем он нанесет новый удар.

– А дружок ее матери? – тихо спросил Кинни.

– Мы еще раз проверили его алиби, но оно подтвердилось.

Я опустила взгляд на стол Кинни. И именно в эту секунду на архивном листке появилось второе имя. Форрест Риггс, 12 лет.

Как назло, Кинни как раз повернулся к своему столу. Чтобы отвлечь его внимание от листка, я громыхнула наручниками, надеясь, что он сочтет мою панику естественной для подростка, вляпавшегося в неприятности.

– Простите, – пробормотала я, – но не могли бы вы снять наручники до того, как приедут мои родители? У моей мамы будет удар.

Кинни смерил меня долгим взглядом, затем, поднявшись, взял стаканчик кофе, так и оставив меня прикованной к стулу.

Через десять минут приехали мама и папа. Мама, увидев меня в наручниках, чуть не слетела с катушек, но папа выпроводил ее на улицу и посоветовал позвонить Коллин. Папа даже не смотрел на меня, пока Кинни объяснял, что произошло. Они разговаривали так, будто меня там и не было.

– Я не предъявил обвинения, мистер Бишоп, и не стал ее оформлять. На этот раз.

– О, уверяю вас, детектив Кинни, это в первый и последний раз.

– Уж проследите за этим, – сказал Кинни, снимая наручники и помогая мне подняться. От его тяжелого шума головная боль только усилилась. Он вернул мне вещи, и папа поскорее увел меня, пока Кинни не передумал.

Я попыталась вытереть пальцы о штаны, но чернила въелись в кожу. В конце концов, я сунула руку в карман. Как только мы вышли, я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я осмотрелась, ожидая увидеть Эрика, однако это оказалась Сако. Она сидела на скамье через дорогу. Черные глаза следили за мной из-под густых ресниц. Ее взгляд было трудно прочесть, но на губах играла жесткая, самодовольная усмешка. Может, мне стоит волноваться не только из-за Эрика.

Я замедлила шаг, и папа подтолкнул меня к машине. Мама сидела впереди и разговаривала по телефону, но как только увидела нас, прервала звонок. На той стороне улицы Сако поднялась со скамьи, и я закашлялась.

– Видишь, папа? – сказала я достаточно громко, чтобы она услышала. – Я же говорила тебе, что все это просто недоразумение.

– Садись в машину, – велел папа.

Пока мы ехали домой, мне хотелось отключиться. Но я осознавала каждую секунду, наполненную тягостным молчанием. Тишину в машине нарушали лишь мамино тяжелое дыхание и щелканье телефона – я удаляла сообщения Джейсону. Если уж я не в силах удалить отпечатки с кухни Филлипа или с подвески Бетани, или отменить уже отправленные сообщения, то могу хотя бы уменьшить количество улик, свидетельствующих против меня. Мысленно извинившись, я стерла и его номер.

Папа припарковал машину. Мама вышла, хлопнув дверью и на миг нарушив тишину. Но затем нас снова окутало гнетущее молчание, пока мы поднимались по лестнице в нашу квартиру. Как только мы вошли домой, тишина разлетелась вдребезги. Мама разрыдалась, папа стал кричать.

– Что за черт в тебя вселился?!

– Папа, это вышло случайно…

– Нет, случайно тебя поймали. Ты вторглась на место преступления. Я прихожу домой и нахожу твои вещи… – Он махнул рукой в сторону кухонного стола, где лежала моя скомканная юбка, а рядом стояла сумка, – …в вазоне в холле, твой велосипед пропал, а потом мне звонят из полиции и сообщают, что ты арестована!

– Если тебя не оформили, то арестом это не считается. Это был просто разговор с…

– Откуда это все? – взмолилась мама.

– Я просто думала, что смогу помочь…

Папа швырнул набор отмычек на стол.

– С помощью вот этого? – прорычал он. – Что ты с ними делала?

– Они дедушкины.

– Я знаю, кому они принадлежали, Маккензи. Он был моим отцом! И не хочу, чтобы ты кончила так же, как он.

Я отступила на случай, если он ударит меня – тогда будет не так больно.

– Но дед был…

– Ты понятия не имеешь, кем он был, – оборвал меня папа, запустив руку в волосы. – Энтони Бишоп был сумасбродом, преступником, эгоистичным негодяем! Он вел двойную жизнь и больше волновался о своих секретах, чем о семье. Он жульничал, лгал, воровал. Он думал только о себе, и будь я проклят, если ты будешь вести себя так же, как он!

– Питер… – Мама коснулась его плеча, но он сбросил ее руку.

– Как ты могла быть такой эгоистичной?

Эгоистичной? Эгоистичной?

– Я просто пыталась… – я закусила губу, сдерживая рвущиеся наружу слова.

Я просто пыталась делать свою работу. Я просто пыталась понять, что происходит. Я просто пыталась остаться в живых.

– Ты просто пыталась что?! Вылететь из Гайд Скул? Разрушить свое будущее? Честное слово, Маккензи!.. Сначала твои руки, теперь…

– Я упала с велосипеда.

– Хватит, – перебил меня папа. – Хватит лгать.

– Прекрасно, – прорычала я, вскидывая руки вверх. – Я не падала с велосипеда. Хочешь знать, что на самом деле произошло?

Мне не следовало этого говорить. Во всяком случае, не сейчас, когда я вне себя от усталости и злости, но слова уже вырвались.

– Я заблудилась, когда возвращалась домой, выполнив мамино поручение. Уже стемнело, поэтому я решила срезать через парк, и там на меня напали двое парней… – Мама прерывисто вздохнула. Я посмотрела на свои разбитые руки.

– Они меня остановили… – Говорить правду было так непривычно и странно. – …и скинули с велосипеда… – Я вдруг подумала: что будет, если рассказать им о сломанном запястье, об Оуэне и о том, как он изводил меня, ломая психику. – У меня не было выбора.

Мама схватила меня за плечи. Ее шум пронзил меня до самого мозга костей.

– Они причинили тебе вред?

– Нет, – ответила я, поднимая руки. – Это я им причинила вред.

Мама отпустила меня и села на краешек дивана, зажав рукой рот.

– Почему ты не сказала об этом?

Потому что так проще. Потому что именно так я всегда и поступаю.

– Не хотела тебя расстраивать, – сказала я. – Не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Не хотела, чтобы ты волновалась.

Гнев иссяк, и я чувствовала ужасную усталость.

– Слишком поздно, Маккензи, – покачала она головой. – Я уже волнуюсь.

– Знаю, – кивнула я.

Я тоже волновалась. Из-за того, что не смогу продолжать мою работу. Не справлюсь со всеми своими ролями. В голове у меня стучало, руки тряслись, глаза слипались, но я не могла пойти спать, потому что во сне меня поджидал вооруженный ножом Оуэн. Кроме того, в моем архивном списке было два имени. Я отвернулась.

– Ты куда? – спросил папа.

– Принять ванну, – ответила я, исчезая в ванной, пока меня никто не остановил.

Я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Я на грани, и это бросается в глаза. Рядом с раковиной стоял стакан, я достала из аптечки несколько таблеток обезболивающего и запила их водой. Затем открыла кран. Ожидая, пока ванна наполнится, я села на пол, подтянула к себе колени и привалилась к стене. «Черт те что», – думала я, пытаясь вспомнить все свои оплошности, за которые дед отругал бы меня на чем свет стоит: не услышала вовремя полицейских, позволила себя поймать, потеряла два дня, не сразу сообразив, что меня подставляют. Однако, получается, и дед не так уж хорошо, как ему казалось, разделял две свои жизни.

«Он думал только о себе, и будь я проклят, если ты будешь вести себя так же, как он!»

Вот значит, каким папа его видел? Такой видят меня родители?

Равномерный звук льющейся воды успокаивал. Я закрыла глаза и сосредоточилась на нем. Шшшшшшш. Мышцы расслабились, в голове прояснилось. И вдруг сквозь монотонный шум воды я услышала другой звук, похожий на постукивание металла о фарфор. Я открыла глаза – на тумбе сидел Оуэн и постукивал кончиком ножа о раковину, подражая тиканью часов.

– Эти тайные жизни… Сплошная ложь. Ты еще не устала?

– Убирайся.

– Думаю, уже пора, – сказал он, продолжая постукивать ножом: тик-так, тик-так…

– Что именно?

– Пора перестать скрывать правду и делать вид, что ты в порядке, – он усмехнулся. – Пора показать всем, что ты на самом деле сломлена.

Он перехватил нож, я вскочила и бросилась к двери. Но он спрыгнул с тумбы и преградил мне путь.

– Э-э-э, – протянул он, размахивая ножом из стороны в сторону. – Я никуда не уйду, пока мы не покажем им правду.

Оуэн вертел передо мной лезвием. Я приготовилась к нападению, но этого не произошло. Он вдруг положил свое оружие на тумбу. Теперь нож лежал между нами, ровно посередине. Как только он убрал руку, я бросилась вперед, но едва успела схватить нож, как Оуэн прижал мои пальцы к тумбе. В следующую секунду он оказался у меня за спиной и поймал мою левую руку, стиснул запястье. Он словно заключил меня в кольцо: его руки на моих руках, ладони – на моих ладонях, грудью прижался к спине, щекой – к моей щеке.

– Мы подходим друг другу, – произнес Оуэн с улыбкой.

– Отстань от меня, – прорычала я, пытаясь высвободиться из его железной хватки.

– Ты даже не стараешься, – шепнул он мне на ухо. – Просто плывешь по течению. В глубине души, я знаю, ты хочешь, чтобы они увидели, какая ты на самом деле. – Он выкрутил мою левую руку запястьем кверху. – Так покажи им.

Рукав задрался, и я увидела, как на коже сами собой появились буквы: «Сломлена»!

Оуэн крепче стиснул мои пальцы, в которых был зажат нож, и поднес лезвие к другой руке, чуть ниже сгиба локтя, там, где начиналась буква «С».

– Прекрати, – прошептала я.

– Посмотри на меня. – Я увидела в зеркале его ледяные синие глаза. – Ты устала, М.? От лжи? От пряток? От всего?

– Да.

Не знаю, подумала я это или произнесла вслух, но на меня тут же снизошло странное спокойствие. На миг возникло ощущение, что это все нереально. Это просто сон. Потом Оуэн улыбнулся и вонзил нож.

Вспыхнула боль, такая внезапная и острая, что я задохнулась. Из пореза выступила и начала струиться кровь. Взор затуманился, я зажмурилась и схватилась за тумбу, чтобы удержать равновесие. В следующую секунду я открыла глаза, Оуэн уже исчез. Я стояла перед зеркалом одна, но все еще чувствовала боль. Взглянув на свою руку, я увидела, что истекаю кровью.

Нож Оуэна тоже исчез, а на тумбе блестели осколки разбитого стакана. Самый большой я держала в руке. Кровь сочилась между пальцами, сжимавшими стекло. На другой руке кровоточил глубокий порез.

В ушах стоял шум. Шшшшшшш. Я осознала, что это звук льющейся воды и увидела, что ванна переполнена, а в лужах на полу растворяются капли крови. Кто-то постучал в дверь и позвал меня по имени. Я едва успела швырнуть осколок в ванну, как мама открыла дверь и, увидев меня, закричала.