Глава двадцать шестая

– Иди в Архив и укради что-нибудь для меня, – велел Оуэн.

– Что именно? – спросила я, сжав ремень сумки. Боль прострелила запястье, но это помогло сосредоточиться.

– Любую мелочь. Просто в знак доказательства доброй воли. Если у тебя получится, я скажу тебе, что мы на самом деле должны украсть. А если у тебя ничего не выйдет, то и остальное не имеет смысла. Ты будешь мне только мешать. – Он посмотрел на стенные часы. – У тебя есть время до ланча, – сказал он, разворачиваясь. – Удачи.

Я стояла на месте, глядя, как он уходит, пока кто-то не кашлянул за спиной.

– Пропускаете мои занятия, мисс Бишоп?

Я повернулась и увидела мистера Лоуэлла. Он придержал для меня дверь открытой.

– Простите, сэр, – извинилась я и проследовала за ним в аудиторию. Он положил руку на мое плечо, и в меня хлынуло: «…беспокойная странная девушка давние проблемы в семье вижу синяки в голове неразбериха чернильные пятна». Я быстрее прошла вперед, чтобы ему пришлось убрать руку, и заняла место. Воздух в классе, где сидело еще шестнадцать человек, аж гудел без привычного буфера, создаваемого кольцом. Я невольно морщилась всякий раз, когда какой-нибудь студент подходил слишком близко. В голове эхом звучали бредовые идеи Оуэна, а мистер Лоуэлл рассказывал нам о бредовых идеях других бунтарей. Я не слишком обращала внимания на его рассказ, пока не услышала кое-что созвучное словам Оуэна.

– Любое восстание начинается с искры, – говорил мистер Лоуэлл. – Иногда эта искра – просто последняя капля, переполнившая чашу терпения. Иногда искра – это решение. В последнем случае, несомненно, необходима определенная степень безумия для того, чтобы опрокинуть первую костяшку домино, но кроме того, нужны мужество, целеустремленность и всепоглощающая вера в свое дело, пусть даже бунтарь и заблуждается…

Оуэн, очевидно, как раз и видел себя революционером, а разоблачение Архива считал своим главным делом. В столь узконаправленной сосредоточенности одновременно были его сила и слабость. Но получится ли у меня сыграть на этой слабости?

Зацикленный на своей цели, он не замечал недостатков. И это доказывало, что даже такой холодный и расчетливый Оуэн был когда-то человеком. Люди – живые и мертвые – видят то, что хотят видеть и верят в то, во что хотят верить. Оуэн хочет верить в свое дело и в то, что я изменилась. А поэтому я должна лишь доказать, что так оно и есть.

Как только прозвенел звонок, я вскочила и вылетела из класса. Я проталкивалась сквозь суматоху, царящую в холлах, улавливая на ходу обрывки мыслей: «общая сумма серебра или золота/серебра или золота/субботняя школа/фиолетовые шнурки/если он еще хоть раз ударит меня, я…». Выбежав на улицу, я помчалась по школьному двору, прямиком к двери, ведущей в Коридоры. Достала ключ из-под воротника и в следующую секунду ступила на территорию Уэсли. Его система знаков отличалась от моей, но я быстро догадалась, что белым плюсом он отмечает двери на Возврат, а белым крестиком – двери в Архив. Затаив дыхание, я вставила ключ в скважину, отомкнула замок и оказалась в приемной. За столом сидел Патрик и листал фолиант. Время от времени он делал пометки и затем листал дальше.

– Мисс Бишоп, – произнес он ворчливо, – явились, чтобы во всем признаться?

– Пока нет, – ответила я. Мне все еще с трудом верилось, что он не причастен к разрывам. Я была уверена, что он пытался избавиться от меня таким образом. Но это не он, по крайней мере, на этот раз.

– Мне надо повидать Роланда. Всего на несколько минут. – Патрик оторвал взгляд от книги и посмотрел на меня.

– Пожалуйста, Патрик. Это важно.

Он медленно закрыл фолиант.

– Второй зал, третья комната, – снизошел он и добавил: – Только не задерживайтесь там.

Я прошла в открытые двери, но оказавшись в Атриуме, направилась совсем в другую сторону, чем указал Патрик. Вместо того, чтобы пройти через второй холл к третьей комнате, я устремилась к шестому холлу и прошла до конца – этим путем вел меня Роланд к своему жилищу. Отчасти я ожидала, что коридор поменяет направление, как случалось всякий раз, когда приходилось идти по лабиринту, но он остался прямым. Я прижалась ухом к двери в конце коридора и прислушалась к шагам, затем проскользнула в маленький, тускло освещенный холл, где находились комнаты Библиотекарей.

Его дверь, простая, темного дерева, находилась посередине. Комната оказалась не запертой, и, задержав дыхание, я вошла. Здесь было так же уютно, как и прежде, но без тихой музыки и без Роланда, имевшего обыкновение сидеть в кресле, помещение казалось беззащитным. Я шепотом извинилась за свой поступок, прошла к столу и выдвинула ящик. Карманных серебряных часов там не оказалось – конечно, они наверняка у Роланда. Эато старая, размером с ладонь, записная книжка лежала на месте. Я взяла ее, чувствуя шелест воспоминаний под пальцами, и бережно положила в задний карман. Сердце в груди защемило. Я осмотрела содержимое ящика, нашла клочок бумаги и ручку и написала записку. Я не стала извиняться и обещать, что верну блокнот. Я оставила лишь два слова: «Верь мне».

Я даже не взглянула на записку – так будет легче скрыть этот небольшой экспромт. Ведь воспоминания живых не организованы, и если Оуэну вздумается читать мои мысли, то пусть слышит шепот, но не видит образы. Кроме того, я сосредоточилась на чувстве вины, которая действительно терзала меня, пока я убирала записку в ящик и покидала комнату. Всю дорогу, пока я возвращалась в Атриум, сердце колотилось так, что едва не выпрыгивало из груди.

«Дерево, камень, витражи и всепроникающее чувство покоя», – так дед описывал мне маленькой Архив. Проходя мимо стеллажей, я подумала, что еще совсем недавно здесь и в самом деле витало умиротворение. Но в последнее время оно стало лишь воспоминанием, к которому я тянулась изо всех сил, но никак не могла ухватить. Теперь Архив это только: «Дерево, камень, витражи».

Больше дед ничего не говорил. Не предупреждал, что отсюда нет пути назад, не упоминал, что Библиотекари мертвы, не предостерегал, что бояться нужно не только Историй.

«Твоя жизнь полна тайн и лжи, потому что таков Архив».

Я заглушила голос Оуэна, звучавший в голове, пока сама не поверила в его слова. Я прошла через распахнутые двери в приемную и сразу почувствовала неладное. Я поспешила вперед, но было уже поздно. Массивные распашные двери захлопнулись за моей спиной. Я повернулась и увидела Агату. Ее кроваво-красные волосы и кремовое пальто казались ярким цветным пятном на фоне темного дерева.

Я бросила взгляд на Патрика, сидящего за столом. Конечно же, это он ее вызвал.

– Мой список пуст, – доложила я как можно спокойнее.

– А я закончила с Отрядом, – сообщила Агата. Ее голос утратил мягкость и спокойствие. – И терпение мое тоже кончилось. – Она шагнула ко мне. – Ты заставила меня искать виновных там, где их нет, мисс Бишоп, и мне дурно от всего этого. Я хочу, чтобы ты ответила честно. Как ты открыла двери в бездну?

– Я их не открывала, – ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул, но все же отступила на шаг к дверям, охраняемым стражниками.

– Я тебе не верю, – заявила она, снимая черную перчатку и подходя ко мне. – Если ты невиновна, тогда докажи это.

Я покачала головой.

– Почему ты не хочешь пустить меня в свои мысли? Боишься, что я там что-нибудь найду? Невиновным нечего скрывать, мисс Бишоп. – Она сняла вторую перчатку.

– Я не дам вам разрешения.

– Мне плевать, – прорычала она, схватив меня голыми руками за ворот рубашки.

– Агата, – предостерег Патрик, но она не слушала.

– Да ты хоть знаешь, как ты ничтожна? – зашипела она. – Всего лишь мелкий винтик в колесе великой машины. И ты имеешь наглость отказать мне? Перечить мне? Знаешь, как это называется?

– Свобода? – бросила я вызов.

Холодная улыбка тронула уголок ее рта.

– Предательство.

Я почувствовала, как оба стражника подошли ко мне сзади. Не успела я оглянуться, как они схватили меня за плечи и запястья, завели руки за спину, вывернув так, что у меня подогнулись колени. Действовали они умело и быстро. Пульс участился, в глазах потемнело, но прежде чем у меня случилась очередная отключка, прежде чем я, не помня себя, стала бы отбиваться от стражников, Агата сжала мои виски. Сначала я слышала тишину, а затем меня пронзила боль.