Общественность отреагировала очень бурно. «Сейчас мы разрабатываем свыше тысячи двухсот зацепок, и некоторые из них выглядят многообещающими, – заявил инспектор уголовной полиции Рой Карвер. – Нам все еще требуется информация о местонахождении красной „Хонды CB750“, на которой перевозили часть тела Келси Платт. Мы также готовы побеседовать с теми, кто находился на Олд-стрит ночью 5 июня, когда была убита Хизер Смарт».
По мнению Робин, короткая заметка, озаглавленная «Полиция ведет активные действия в поисках Шеклуэллского Потрошителя», не оправдывала своего названия, хотя естественно было предположить, что Карвер не станет всерьез делиться с прессой новыми подробностями дела.
Бóльшую часть страницы занимали пять фотографий предполагаемых жертв Потрошителя, с помещенными во врезках подписями, на которых черным шрифтом были напечатаны их имена и подробности их скорбной участи.
Мартина Росси, 28 лет, проститутка, зарезана острым предметом. Похищена цепочка.
Мартина, полная, смуглая женщина, была сфотографирована в белой майке на бретельках. Ее нечеткий снимок выглядел как селфи. С цепочки свисал небольшой талисман в виде сердечка.
Сейди Роуч, 25 лет, помощник администратора, зарезана острым предметом, труп изуродован. Похищены серьги.
Миловидная, со стрижкой под мальчика; серьги в виде тонких колец. Судя по дате в уголках снимка, он был сделан во время семейного торжества.
Келси Платт, 16 лет, учащаяся, зарезана острым предметом, тело расчленено.
Знакомое невзрачное улыбающееся лицо одетой в школьную форму девушки, которая писала Страйку.
Лайла Монктон, 18 лет, проститутка, порезана острым предметом, отделены пальцы рук. Выжила.
Размытое изображение худощавой девушки, чьи ярко-рыжие, окрашенные хной неопрятные волосы были коротко пострижены, множество пирсингов блестят от вспышки.
Хизер Смарт, 22 лет, сотрудница финансового учреждения, зарезана острым предметом, отделены нос и уши.
Круглолицая, с виду невинная, волнистые волосы неопределенного цвета, веснушки, застенчивая улыбка.
Робин с глубоким вздохом оторвалась от «Дейли экспресс». Мэтью, отправленный с аудиторской проверкой в Хай-Уиком, не смог ее подвезти. Чтобы добраться из Илинга до Кэтфорда, ей пришлось – ни много ни мало – почти полтора часа ехать на перекладных, в поездах, забитых туристами и жителями пригородов, потеющими на лондонской жаре. Сейчас она встала со своего места, направилась к дверям и пошатнулась вместе с остальными пассажирами, когда поезд замедлил ход и сделал очередную остановку – на станции «Кэтфорд-Бридж».
Минувшая неделя в агентстве у Страйка выдалась странной. Детектив, который явно собирался проигнорировать рекомендацию не соваться в расследование Карвера, тем не менее относился к инспектору достаточно серьезно и с осторожностью.
– Если он докажет, что мы ставили палки в колеса полицейскому расследованию, бизнесу нашему конец, – сказал он. – Ясное дело, он в любом случае будет твердить, что я облажался, даже если это не так.
– Почему же мы продолжаем?
Робин выступила в роли провокатора: объяви Страйк, что они бросают свои разработки, она была бы очень сильно расстроена и выбита из колеи.
– А как же иначе: Карвер намерен доказать, что мои подозреваемые – фуфло, а я намерен доказать, что сам он – трепло.
У Робин даже не было возможности от души посмеяться: Страйк приказал ей вернуться в Кэтфорд и проследить за подружкой Уиттекера.
– Опять? – спросила она. – Зачем?
– Ты знаешь зачем. Мне нужно выяснить, сможет ли Стефани обеспечить ему алиби на какие-нибудь из ключевых дат.
– Знаешь что? – сказала Робин, набравшись смелости. – Этот Кэтфорд у меня уже в печенках сидит. Если тебе все равно, я бы лучше занялась Брокбэнком. Давай я попробую вытянуть что-нибудь из Алиссы?
– Есть еще Лэйнг, раз ты так привередлива, – сказал Страйк.
– Он видел меня вблизи, когда я упала, – тут же возразила Робин. – Может, будет лучше, если Лэйнгом займешься ты?
– Я следил за его квартирой, пока тебя не было, – сказал Страйк.
– И?..
– И в основном он сидит дома, но иногда выходит до магазина и обратно.
– Ты ведь уже не считаешь, что он убил, да?
– Я его не сбрасываю со счетов, – сказал Страйк. – Почему тебя так тянет к Брокбэнку?
– Ну, – храбро начала Робин, – мне кажется, я много о нем разузнала. От Холли я узнала его адрес в Маркет-Харборо, а в детском саду – адрес на Блонден-стрит…
– И ты беспокоишься за детей, которые с ним живут, – сказал Страйк.
Робин вспомнила маленькую чернокожую девочку с жесткими косичками, которая споткнулась, пристально глядя на нее на Кэтфорд-Бродвей.
– И что, если так?
– По-моему, лучше тебе заняться Стефани, – сказал Страйк.
Она пришла в такое раздражение, что тут же попросила двухнедельный отпуск, причем несколько грубее, чем планировала.
– Две недели? – Он удивленно вздернул брови. Ему было привычнее слышать, как она просит не уйти, а остаться на работе.
– У меня медовый месяц.
– А, – сказал он. – Точно. Да. Уже скоро?
– Конечно. Свадьба второго.
– И правда, это же… недели через три, что ли?
Ее разозлило, что он забыл.
– Да, – сказала она, встав и потянувшись за курткой. – Если не затруднит, подтверди, пожалуйста, что приедешь.
Так что она вернулась в Кэтфорд, к людным рыночным рядам, запаху благовоний и сырой рыбы, к тупому многочасовому стоянию под каменными фигурами сидящих медведей над служебным входом в театр «Бродвей».
Робин спрятала волосы под соломенной шляпой и надела темные очки, но все же, заняв позицию напротив тройных окон квартиры Уиттекера и Стефани, не была уверена, что остается неузнанной владельцами палаток. С момента возобновления слежки она дважды увидела девушку, да и то мельком, и в обоих случаях не нашла ни малейшей возможности с ней заговорить. А Уиттекер и вовсе не показывался. Робин прислонилась к прохладной серой каменной стене театра и, зевая, приготовилась к очередному долгому, утомительному дню.
К вечеру ей стало жарко, она вымоталась и пыталась не отвечать матери, которая весь день засыпала ее эсэмэсками с вопросами о свадьбе. В последнем сообщении мать просила ее позвонить флористу, у которого возник еще один сложный вопрос, и пришло оно как раз тогда, когда Робин решила, что ей нужно попить. Представляя, как Линда отреагирует, если ответить ей, мол, невеста решила, пусть везде будут искусственные цветы – у нее на голове, в ее букете, по всей церкви, – что угодно, лишь бы от нее отстали, – Робин дошла до забегаловки, где продавали охлажденные газированные напитки.
Едва она коснулась дверной ручки, как столкнулась с другим покупателем, тоже нацелившимся на эту дверь.
– Извините, – машинально сказала Робин, а потом: – О боже!
Лицо Стефани было припухшим, лиловым, один глаз полностью заплыл.
Столкновение вышло несильным, но субтильную девушку как отбросило. Робин потянулась к ней, чтобы удержать.
– Господи, что с тобой случилось?
Она заговорила со Стефани как добрая знакомая. В каком-то смысле ей казалось, что так и есть. Наблюдая за мелкими, рутинными делами девушки, привыкая к ее телодвижениям и мимике, ее гардеробу и любви к коле, Робин развила в себе некое одностороннее родственное чувство. Сейчас у нее сам собой слетел с языка простой и естественный вопрос, который в Британии не принято задавать чужим:
– Ты в порядке?
Как ей это удалось, Робин сама не поняла, но через две минуты она усаживала Стефани на стул в тенистой прохладе кафетерия «Актерская дверь», через дом от забегаловки с напитками. Стефани явно мучилась от боли и стыдилась своего вида, но, с другой стороны, так хотела есть и пить, что уже не могла оставаться в квартире. Теперь она просто отдалась на милость незнакомки, пораженная заботой более взрослой женщины и предложением бесплатного перекуса. Пока они шли по улице, Робин несла всякую чушь, поддерживая легенду о том, будто своим альтруистическим предложением бутербродов хотела загладить вину за то, что чуть не сбила Стефани с ног.
Стефани согласилась на холодную «фанту» и бутерброд с тунцом, пробормотала благодарность, но, немного пожевав, прикоснулась рукой к щеке, будто от боли, и отложила бутерброд.
– Зубик? – участливо спросила Робин.
Девушка кивнула. Из ее здорового глаза выкатилась слеза.
– Кто тебя так? – неожиданно спросила Робин, перегнувшись через стол, чтобы взять Стефани за руку.
Она импровизировала и все убедительнее вживалась в роль. Соломенная шляпа и надетый в тот день длинный сарафан безотчетно подсказали ей образ хипповатой человеколюбивой девушки, желающей помочь Стефани. В ответ та слегка сжала ее пальцы, но тут же покачала головой в знак того, что не хочет выдавать обидчика.
– Кто-то из твоих знакомых? – прошептала Робин.
По лицу Стефани слезы хлынули ручьем. Она высвободила руку, отпила немного «фанты» и опять содрогнулась, когда холодная жидкость попала на сломанный, как подумала Робин, зуб.
– Это твой отец? – прошептала Робин.
Такое предположение напрашивалось само собой. Худышке Стефани, почти безгрудой, было не больше семнадцати. Слезы смыли все следы ее привычного макияжа. Чумазое лицо было детским и, казалось, с неправильным прикусом, но в глаза бросались прежде всего синяки – лиловые и серые. Уиттекер отмутузил ее до такой степени, что на правом глазу лопнули сосуды: он превратился в ярко-красную щелочку.
– Нет, – прошептала Стефани. – Парень.
– Где он? – спросила Робин, снова взяв Стефани за руку, которая стала прохладнее от холодной «фанты».
– Уехал, – сказала Стефани.
– Он живет с тобой?
Стефани кивнула и попыталась отпить еще «фанты», стараясь не закрывать рот, чтобы ледяная жидкость не причиняла мучений.
– Я не хоела, чтоы он уходил, – прошептала Стефани.
Робин склонилась еще ближе, и сдержанность девушки вдруг растворилась, подточенная добротой незнакомки и сладким напитком.
– Я прошила оехать ш ним, а он не заотел взять мея ш шобой. Я знаю, что у нео кончилось бухло, я это знаю. У нео кто-то еще, я шлышала, Банджо оворил что-то такое. У нео где-то другая девка.
К удивлению Робин, Стефани больше всего страдала не потому, что у нее сломан зуб и разбито лицо, а потому, что этот грязный наркоторговец Уиттекер спит с другой.
– Я токо хоела оехать ш ним, – повторила Стефани, и слезы покатились сильнее, отчего щелочка на месте глаза стала еще ярче.
Робин знала, что добрая, слегка взбалмошная молодая особа, за которую она себя выдает, стала бы умолять Стефани бросить злодея, который ее избил. Загвоздка была в том, что она боялась ее отпугнуть.
– Он разозлился потому, что ты хотела с ним поехать? – повторила она. – Куда он уехал?
– Говорит, он ш «Культом», как в прошлый раз, – это группа, – пробормотала Стефани, утирая нос тыльной стороной ладони. – Он им гаштроли уштраивает, но это одна видимость… – она зарыдала, – чтоб на одном месте не засиживаться и девок трахать. Я шказала, что поеду, и – он так прикажал – всей группе дала ради него.
Робин изо всех сил притворялась, будто вообще не понимает, о чем речь. Однако ее, должно быть, перекосило от злости и отвращения, потому что Стефани – или это только показалось? – вдруг отстранилась. Она не хотела осуждения. Осуждение доставалось ей каждый день.
– Ты не ходила к врачу? – спросила Робин тихо.
– Что? Нет, – сказала Стефани, обхватив себя тонкими руками.
– Когда он должен вернуться, твой парень?
Стефани только покачала головой и пожала плечами. Временная симпатия, которую испытала к ней Робин, пошла на убыль.
– «Культ»… – сказала Робин, соображая на ходу; во рту у нее пересохло. – Это, случайно, не
– Да, они самые, – слегка удивилась Стефани.
– А что за концерт? Я ведь их недавно видела!
– В пабе… «Грин-фиддл» или как-то так, в Энфилде.
– А, нет, я на другой концерт ходила, – сказала Робин. – А ваш когда был?
– Надо попихать, – пробубнила Стефани, оглядывая кафе.
Она поплелась в уборную. Когда дверь за ней закрылась, Робин взяла телефон и стала лихорадочно вбивать поисковые запросы. Нужная информация нашлась не с первой попытки.
На улице удлинялись тени; в кафетерии, кроме них двоих, никого уже не осталось. Близился вечер. Кафетерий собирались закрывать.
– Шпашибо за бутерброд и вообще, – сказала Стефани, когда появилась рядом с ней. – Я, пожалуй…
– Съешь что-нибудь еще. Шоколадку, например, – настаивала Робин, хотя официантка, вытирающая со стола, казалось, готова была их вышвырнуть.
– Зачем? – спросила Стефани, выказывая первые признаки подозрения.
– Потому что я правда хочу поговорить о твоем парне, – сказала Робин.
– Зачем? – повторила девчонка, уже немного нервничая.
– Присядь, пожалуйста. Ничего страшного, – уговаривала ее Робин. – Я просто переживаю за тебя.
Стефани помешкала, а затем медленно осела на место, которое уже собиралась покинуть. Робин только сейчас заметила глубокий красный след вокруг ее шеи.
– Он что, пытался тебя задушить? – встревожилась она.
– Чего?
Стефани потрогала свою тонкую шею; из глаз снова покатились слезы.
– А, это… это моя цепочка. Он мне ее подарил, а потом… потому что я мало зарабатываю… – сказала она и расплакалась уже не на шутку, – он ее взял да продал.
Не зная, что еще сделать, Робин взяла обе ее ладони в свои, крепко удерживая, будто Стефани ускользала от нее на какой-то движущейся платформе.
– Ты упомянула, что он заставил тебя… со всей группой? – спросила Робин тихо.
– Причем даром, – сказала Стефани, рыдая, и Робин поняла, что Стефани еще видит в себе способности к зарабатыванию денег. – Я только им отшошала.
– После концерта? – уточнила Робин, убирая одну руку, чтобы вложить в ладонь Стефани бумажные салфетки.
– Нет, – сказала Стефани, утирая нос, – шледующей ночью. Мы ночевали в фургоне у дома шолишта. Он в Энфилде живет.
Робин ни за что бы не поверила, что можно одновременно испытывать и отвращение, и восторг. Если ночью пятого июня Стефани была с Уиттекером, Уиттекер не мог убить Хизер Смарт.
– А он – твой парень – он там был? – спросила она тихим голосом. – Все время, пока ты… ну ты поняла…
– Какого хера тут происходит?
Робин подняла глаза. Стефани с испуганным видом вырвала руку.
Перед ними стоял Уиттекер. Робин сразу узнала его по фотографиям, которые видела в интернете. Он был высок и широкоплеч. Старая черная футболка выцвела практически до серого цвета. Золотистые глаза священника-еретика завораживали своей глубиной. Несмотря на спутанные волосы, осунувшееся желтушное лицо, несмотря на то, что он вызывал у нее отторжение, она все равно чувствовала его странную диковатую ауру, магнетическое притяжение, вроде запаха мертвечины. Он пробуждал тягу – постыдную, но от этого не менее сильную – к неизведанным ощущениям, какую подхлестывает всякая грязь и мерзость.
– Ты кто такая? – спросил он без агрессии, как будто мурлыкая, и без тени смущения заглянул прямо в вырез ее сарафана.
– Я чуть не сбила с ног твою подружку возле забегаловки, – сказала Робин. – И купила ей попить.
– Чего-чего?
– Мы закрываемся, – громко сказала официантка.
Внешность Уиттекера доконала женщину, Робин это заметила. Его тоннели в ушах, наколки, глаза маньяка, запах были бы желанны в крайне малом количестве заведений, продающих еду. Стефани пришла в ужас, хотя Уиттекер даже не смотрел в ее сторону. Его вниманием полностью завладела Робин, которая до смешного смутилась, пока оплачивала счет, а затем встала и вышла на улицу. Уиттекер двинулся следом.
– Ну… пока тогда, – сказала она Стефани слабым голосом.
Ей бы хотелось обладать смелостью Страйка. Он пытался увести Стефани прямо из-под носа Уиттекера, а у Робин вдруг пересохло во рту. Уиттекер буравил ее взглядом с таким видом, будто заметил редкую, причудливую жемчужину в навозной куче. Официантка заперла за ними двери. Закатное солнце разбрасывало холодные тени по улице, которую Робин прежде видела только жаркой и зловонной.
– Сжалилась, да, милая? – негромко спросил Уиттекер, и Робин не могла понять, чего больше в этом вопросе: ехидства или приветливости.
– Скорее, забеспокоилась, – сказала Робин, заставляя себя смотреть прямо в эти широко посаженные глаза, – потому что травмы Стефани выглядят довольно серьезными.
– Это? – Уиттекер коснулся фиолетово-серого лица Стефани. – С велосипеда навернулась, правда, Стеф? Коровенка неуклюжая.
Робин внезапно передалась лютая ненависть Страйка к этому человеку. Она бы тоже с удовольствием ему врезала.
– Надеюсь, еще увидимся, Стефани, – сказала она.
В присутствии Уиттекера она не решилась дать девушке свой номер.
Как самая жалкая трусиха, Робин развернулась и пошла прочь. Стефани готовилась уйти с этим негодяем. Нужно что-то еще для нее сделать, но что? Разве могла Робин хоть как-то изменить положение? Могла ли она подать в полицию заявление о побоях? Как на это посмотрит Карвер?
Пока Робин не скрылась из поля зрения Уиттекера, у нее по спине бегали мурашки. Она вытащила мобильник и позвонила Страйку.
– Я знаю, – сказала она, прежде чем Страйк стал ее отчитывать, – уже поздно, а я только иду к метро, но когда услышишь мои новости, ты поймешь.
Она быстро шагала, дрожа на вечерней прохладе, и пересказывала ему, что услышала от Стефани.
– Так у него алиби? – медленно проговорил Страйк.
– На день убийства Хизер – да, если только Стефани говорит правду, а я искренне думаю, что так оно и есть. Она была с ним – и со всей группой
– Стефани однозначно сказала, что Уиттекер там присутствовал, когда она ублажала группу?
– Вроде да. Она только начала отвечать, как появился Уиттекер, и… погоди.
Робин остановилась и поглядела по сторонам. Отвлекшись на разговор, она свернула где-то не там по пути на станцию. Солнце уже садилось. Ей почудилось, что боковым зрением она уловила тень.
– Корморан?
– Я здесь.
Наверное, показалось. Она стояла в незнакомом переулке, но кое-где горели окна, а вдалеке гуляла парочка. Робин сказала себе, что бояться нечего. Все в порядке. Ей просто нужно вернуться обратно тем же путем.
– Все хорошо? – резко спросил Страйк.
– Нормально, – сказала она. – Я просто не туда свернула, и все.
– Где ты сейчас, конкретно?
– Да все там же, рядом с метро «Кэтфорд-Бридж», – сказала она. – Сама не знаю, как заплутала.
Она не стала упоминать о тени. Осторожно пересекла темнеющую улицу, чтобы не идти мимо стены, за которой вроде бы и видела тень, и, переложив мобильный в левую руку, покрепче сжала тревожный брелок в правом кармане.
– Я возвращаюсь тем же путем, каким пришла, – сказала она Страйку, чтобы он знал, где она.
– Ты что-нибудь видела? – потребовал он.
– Не зн… может быть, – признала она.
Но когда она поравнялась с промежутком между домами, где, как ей показалось, она видела фигуру, там никого не было.
– Я вся на нервах, – сказала она, прибавляя шагу. – Встреча с Уиттекером была не из приятных. Определенно есть в нем что-то… гадкое.
– Где ты сейчас?
– В двадцати футах от того места, о котором ты спрашивал. Погоди-ка, я вижу название улицы. Так, перехожу дорогу, теперь вижу, где неправильно свернула, надо было повернуть…
Она услышала шаги, только когда они были уже прямо за спиной. Вокруг нее сомкнулись две мощные руки в черном, пригвоздив ее к месту и выжимая воздух у нее из легких. Мобильный выскользнул у нее из руки и с треском упал на тротуар.