Лакс постарался, расписал «Чугунок» (сие поэтичное название носил тамошний очаг гостиничной сферы) так, будто имел процент от хозяина за рекламу. Вообще рыжий взял общение с ротасом ариппы на себя и трещал как сорока весь остаток дороги до селения. Сомнения насчет его неожиданно возгоревшейся из искры пылкой симпатии к командиру наемников у меня были весьма весомые, а хитрый проблеск в глазах подтверждал подозрения. Парень просто малость ревновал и отвлекал внимание эффектного наемника, не давая тому перемолвиться со мной и словечком. Впрочем, тот, обуянный внезапно нахлынувшим приступом робости, и сам не рвался поболтать с магевой. Вот и давай после этого людям деньги, как там в пословице: хочешь потерять друга, ссуди деньги в долг. Мы с ротасом даже приятелями стать не успели, а он уже начал сторониться. Конечно, честь по чести я так не думала, понимала, нынче на голову мужчины свалилось слишком сильное потрясение, основной составляющей коего и была моя персона, поэтому дала Сароту передышку.
Его ребята тоже были взбудоражены, суровую молчаливость бывалых вояк как ветром сдуло. Мужчины гудели растревоженным ульем, обмениваясь впечатлениями, переживали свое новое состояние. Наверное, правы психологи, самые большие сплетники вовсе не бабы, а представители сильного пола, у которых появилась подходящая тема, чтобы почесать языки. Сегодня, спору нет, повод был нешуточный. Даже Сарот лишь покосился на бурлящую ариппу, но рявкать, призывая к порядку, не стал. Умный командир знает, когда можно и нужно дать людям чуток вольности, нельзя же все время закручивать гайки, этак и с резьбы слететь можно.
По узкой дороге до деревни мы валили такой толпой, что если и ждали нас на пути какие-нибудь приключения, то даже самые отважные, убоявшись массы лишних свидетелей, спрятались до поры. Вот и осталось мне дел глазеть на пролески да перелески или, запрокинув голову к небу, выискивать облака странной формы и придумывать им выразительные названия. Вот то облако, похожее на жирафа в колпаке, на хвост которого кто-то примостырил сковороду, я поименовала «фантазии тефаль».
Кстати о названиях, я хихикнула, вспоминая, как одна моя хорошая знакомая ходила со своим малость закинутым бойфрендом на выставку картин авангардистов. Вот стоят они перед полотном, измалеванным желтой краской, по которой разбросаны оранжевые круги, парень этак с оттенком интеллигентного превосходства интересуется мнением спутницы о вышеописанном произведении. Настя не выдержала и выпалила:
– Кошмарный сон голодной мышки!
Каково же было ее удивление, когда они прочитали название, выведенное мелким шрифтиком под картиной: «Мое восхищение сыром».
Надо признаться, тот парень Настю с той поры сильно зауважал за оригинальность мышления, только она с ним больше на выставки не ходит, надоело. Она с другим парнем на футбол ходит. По мне, так лучше уж выставки, но на вкус и цвет…
А до Котловищ мы добрались через пару часов, когда вечерняя дымка уже начала скрадывать землю. Деревня, довольно большая, хоть не такая справная, как в вольной Лиомастрии, свободно раскинулась на невысоких холмах, будто прохожий великан среди лесов обронил пусть не котел, но несколько горшочков из тех, в которых готовят картошку с грибами.
Постоялый двор обосновался на самом краю поселения, ближе к дороге, чтоб проезжие не докучали местному люду. А что, вполне логично: свои, коль выпить захотят, дойдут, не поленятся, зато чужаки по всей деревне шататься не станут.
На подворье «Чугунка» при нашем приближении поднялась изрядная суматоха. Шутка ли, столько постояльцев на ночь глядя? Да еще не каких-нибудь, а цельная магева (а пожалуй, будь магева расчлененной, шума б возникло больше!) и отряд морианцев в придачу. Хозяин и хозяйка – супружеская пара средних лет и вполне типичных трактирных габаритов – засуетились, гоняя прислугу и троицу своих отпрысков, таких же характерно косоглазых, как батяня. Наследственность не слишком милая, зато папаша мог быть абсолютно уверен – жена ни с кем не гуляла. Трактирщики так старались, так старались, будто мы их давно потерянные и чудом обретенные родственники, даром что глаза враскос не пошли. Или хитрецы надеялись на щедрые чаевые? А может, опасались погрома?
Скажете, я излишне цинична и нас просто хотели устроить наилучшим образом, исполняя священный долг гостеприимства? Не знаю, не знаю, а только в любезности хозяев мне почувствовался привкус какой-то нервозности и сдержанного ожидания, как у Бабы-яги, которая баньку топит, кормит, поит и спать кладет, чтобы утречком гигиенично закусить чистым и отъевшимся благодушно-сонным добрым молодцем.
Всем скопом мы почти под завязку забили трактир. Сарота я пригласила к нам за стол, его люди расползлись по заведению, большая часть уселась за длинный общий стол, похожий величиной и толщиной досок на плот, а на свободные места мало-помалу начали подтягиваться местные жители, жаждущие новостей. Они заказывали пива, пирогов и больше прислушивались к болтовне наемников, нежели общались между собой.
Кстати, стряпня оказалась вполне съедобной. Я даже заранее простила людей, задабривающих магеву в надежде чего-то поиметь с этого для себя чуть позднее, когда наемся. Нежная курочка и тушеные клубни, по вкусу и виду напоминающие удачный плод кровосмешения между репой и картошкой, пышные и свежие пироги с печенкой и рубленым яйцом, прохладный ягодник, в каждой местности готовящийся на свой лад, привели меня в благодушное настроение. Между прочим, в здешних краях безалкогольный напиток с общим названием «ягодник», подразумевавший приготовление по рецепту из разряда «кидай, что только в голову взбредет, в любых пропорциях!» – явственно отдавал лимоном. Где они нарыли этот субтропический фрукт, ума не приложу!
Хозяин, желая порадовать клиентов хорошей закуской, как он выразился, «для аппетита», попытался было выставить на столы тарелки с тонкими полосками овощей, пересыпанных слишком хорошо знакомым нам коричневым порошком из ежиков огневки. Желающих опробовать этот деликатес почему-то не отыскалось.
Даже Фаль побрезговал, сильф пешком расхаживал по нашему столу, словно все блюда принадлежали ему, и нахально прикладывался даже к мискам командира морианцев. Тот не возражал, даже чувствовал себя польщенным оказанной честью. Шутка ли, магическое создание кушает из его посуды. Хорошо хоть не стал восхищаться вслух, а то совсем зазнался, маленький негодник.
Сарот, используя пищу большей частью как закусь, осушил несколько кружек темного эля кряду и выглядел по-прежнему совершенно трезвым, не считая чуть более четких, чем прежде, движений и яркого просверка глаз. Я бы от такой дозы крепкого пития уже посапывала под лавкой или буянила, а он ничего, крепкий мужик. Только стесняться меня почти перестал, ну оно и к лучшему.
Морианец мне здорово понравился, будь мы врагами, такого типа следовало бы ой как опасаться, волк – опасная зверюга, человек с волчьими повадками – тем паче. Но, приняв из моих рук помощь, ротас оставил вежливую осторожность, с каковой держался, и заместил ее искренней, почти восторженной уважительной симпатией. Я даже думала, что смогла бы, если бы захотела, уговорить Сарота присоединиться к нам, могла бы, но не поддалась мимолетному порыву обзавестись еще одним интересным спутником. Я и так сильно изменила жизнь ротаса, перевернула с ног на голову всю его судьбу, правда, сделала это не из пустой прихоти. Среди любопытства и размышлений о новом имелась даже пара-тройка благих мыслей о популяризации магии среди морианцев. Надеюсь, этого количества добродетельных измышлений было недостаточно для мощения дороги в ад. А вообще-то всю эту заваруху морианцы первые начали! Нечего было на девушку с мечами бросаться!
Стукнув по столу опустевшей кружкой, Сарот поднял кувшин и, цедя из него остатки, заметил с философской задумчивостью прямо-таки в продолжение моих мыслей:
– Вот ведь как судьба дорожки узлом завернула. Не думал не гадал, что с магевой за одним столом сидеть доведется. Да и не признал бы в тебе, Оса, магевы, лишь девицу красивую углядел…
Я фыркнула, а Сарот оскорбленно вскинулся, может, спиртное и не шибануло ему в голову изо всей силы, однако хмель сделал мужчину излишне чувствительным к насмешке или признакам таковой. Ну вот теперь придется извиняться, пока мы не перешли к старому как мир вопросу, встающему почти перед каждым, принявшим на грудь: «Ты меня уважаешь?»
– Я не над тобой, ротас, насмешничаю, а над тем, что ты меня красавицей от излишнего благоговения обозвал, – отложив надкушенный пирожок, постаралась как можно честнее объяснить обиженному мужику, можно сказать решившему приоткрыть перед язвой-магевой ранимую душу.
– Что думал, то и сказал. Красавица ты, магева, а если от скромности своей таковой называться не желаешь, так не взыщи. – Ротас удивился.
Осталось только пожать плечами. Может, у них на островах какие-то каноны, по которым мой хвостик, зелено-карие глаза и веснушки на «Мисс Вселенную» тянут? Или я ненароком Сарота как-то заколдовала, чтобы он магеву писаной красавицей видел? Нет, заклятие, конечно, полезное, только на кого попало я его кидать не собиралась и уж тем более не хотела глаза морианцу застить.
А тут еще моя команда – Кейр, Гиз да Лакс – как-то подозрительно примолкли и странно устремили на меня внимательные взгляды. Будто все эти дни с ними бок о бок не я бродила, или бродила я, а сейчас меня взяли и кем-то подменили, либо все наоборот произошло. А может, я сама собой осталась, только отрастила обещанные рога, хвост и копыта.
– Он прав, – нахмурившись, резко и очень серьезно кивнул Гиз. – Ты стала красивее.
– Чего-о-о? – Если киллер собирался меня удивить, признаюсь, ему это неслабо удалось. Хорошо еще, пирожок не жевала, а то могла бы закончиться моя блестящая магевская карьера, так толком и не начавшись, если мои друзья не владели навыками первой помощи.
– Красивее ты стала, – подтвердил Кейр, и я как-то сразу поверила. Если б Лакс такое понес, списала бы на то, что влюбленным избранники самыми красивыми кажутся, но телохранитель, знала точно, иначе как непутевую сестренку меня не воспринимал. – Только вот не пойму когда и как…
– Глупые вы! – вспорхнув на края опустевшего кувшина с элем, рассмеялся Фаль с высоты абсолютного превосходства и гордости собственным интеллектом. – Осы Гарнаг касался, своим покровительством одарил! Свет божественный магеву преобразил!
– Гарнаг? – стукнутый глубоко теологическим комментарием малютки, будто кувалдой по темечку, переспросил Сарот.
Вот уж для мужика сегодня день потрясений выдался, это тебе не отрядом морианцев командовать или врагов живота лишать. Сначала магевы перед глазами маячат, потом сильфы из одной тарелки с тобой хавают, а в довершение всех радостей оказывается, что вышеозначенные создания еще и с богами знаются. Есть от чего опешить любому, тем паче бывалому воину, буквально до сегодняшнего дня не воспринимавшему магию как реальность жизни.
– Да, он пару раз Осе являлся, – эдак небрежно, будто вокруг нас этих богов как мух крутится, обронил Лакс, взмахнув зажатой в руке куриной ножкой, как дирижерской палочкой.
Впрочем, переживания ротаса ариппы я отметила лишь краем сознания, когда случается что-то напрямую касающееся тебя самой, чужие эмоции по этому поводу неизбежно отходят на второй план. Гарнаг каким-то образом ухитрился вмешаться в мою жизнь, влез без спроса! Тоже мне пластический хирург без лицензии! Что за манера у этих сверхъестественных существ совать нос куда не просят и пытаться переворошить реальность на свой лад!
Я вытащила из сумки круглое зеркальце и попыталась изучить отражение. Вы, наверное, и сами замечали, в каждом зеркале выглядишь хоть чуть, а иначе: то хуже, то лучше, то вообще страх Господень! Раз глянешь – попросишь: «Роди меня, мама, обратно!» Я, к примеру, терпеть не могла зеркало в студенческом туалете, откуда корчила рожи какая-то косоротая уродина с длинным носом, и обожала зеркальце у Гальки в коридоре, где отражалась форменная очаровашка, вся такая ладная, стройная и вообще душка. Говорят, всему виной микроскопические дефекты стекла, не различимые невооруженным глазом, может, оно и так, а только я почти уверена, без какой-нибудь зеркальной магии дело не обошлось. Всему на свете найдется практическое объяснение, вот только сколько ни убеждай, а верила я в иное. Карманное зеркальце мое относилось к разряду средней паршивости: в нем я отражалась совершенно обыкновенным образом: не красавица и не уродка, девчонка как девчонка. Впрочем, какая разница, если нужно всего лишь проверить, не размазалась ли помада и не потекла ли тушь? Я внимательно изучила свое отражение в зеркальце и не нашла никаких изменений ни в лучшую, ни, тьфу-тьфу-тьфу, в худшую сторону.
Так что же выходит? Этот качок с нимбом сотворил что-то не со мной, а с восприятием меня другими? Я разозлилась пуще прежнего! Какого хрена! Если хочу вышибать мозги одним своим видом, то открою косметичку и попыхчу часок перед зеркалом, приоденусь, вот заклятий и не потребуется, а коль «слиться с местностью» планирую, то вовсе никаких ухищрений не понадобится, шмотки попроще подобрать – и все дела. Гарнаг же от не фига делать поломал мне всю отработанную годами стратегию!
– Сволочь! – бросив зеркальце в сумку, с чувством выругалась я. – Его кто просил колдовать?!!! Пусть только попадется мне на дороге!!! Жулик! А не попадется, я в храм загляну и все ему выскажу, красавчику!!!
– Оса, божественное касание не магия! – Вспорхнув с кувшина, Фаль подлетел к самому моему лицу, нежно коснулся ладошками, увещевая. – Оно не обман!
– Хм, не обман?! А как иначе понимать его выкрутасы: заставить меня казаться красивее, чем я есть? Заболоцкий, поэт не из последних, вообще писал: «…что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» – злобно буркнула я и с досады сунула в рот сразу половину пирожка. Только Фаль рискнул подкатить ко мне, остальные взяли тайм-аут и ждали, пока из магевы выйдет первая, самая горячая порция пара. Причем, судя по задумчивым физиономиям, мужики вообще не могли взять в толк, чего я кипячусь, и это бесило еще сильнее.
– Правильно! Все так, как в твоих замечательных стихах! – неожиданно обрадовался сильф, закружившись вокруг лица и обдавая кожу ветерком, почему-то пахнущим полевыми травами и молнией. – Гарнаг своим касанием сделал так, чтобы люди видели твою суть, не тело, а душу! Как сам видит, как сильфы…
– Зачем? – все еще подозрительно уточнила я. – Его кто просил, благодетеля-доброжелателя?
– Может, он не специально? – подал голос Кейр, вступаясь за того, кого искренне не то чтобы почитал, скорее, уважал. – Боги часто походя чудеса творят. Во всяком случае, так в легендах говорится, магева. Сильф ведь сказал, ему лишь касания было достаточно, чтобы такое содеять. Может, Гарнаг тебя случайно коснулся?
– Не случайно, – пробормотала, вспоминая поцелуй бога и чувствуя, как против воли начинают полыхать предательским жаром щеки. Хорошо еще, сквозь загар не сильно просвечивает, да и в трактире жарковато, не должны заметить.
– Или коснулся для чего-то другого, а остальное само собой получилось, – чуть запнувшись, продолжил подыскивать оправдания Кейр, кажется не заметив моего смущения.
Лакс никакого подвоха не учуял, не хватало еще, чтобы мой парень, с которым только-только все налаживаться начало, в дурную ревность ударился. Почему дурную? Потому что повода я не давала и никаких интрижек с богом затевать не собиралась, слишком накладное это занятие – с богами амуры крутить, по греческим мифам знаю. Они между собой то и дело отношения выясняют, бессмертные, надо же как-то развлекаться. Поссорятся, молниями пошвыряются, поревнуют, а подвернувшимся под руку людям всю жизнь сломают, если в гроб не загонят, и опять тишь да гладь. Нетушки, я потому так и взбеленилась, что ничьей игрушкой быть не желала! Ни тех бестелесных, Силами именуемых, хотя при случае спасибо за то, что здесь оказалась, все-таки скажу, ни богов, как бы здорово они ни целовались. Вот потому и незачем рыжему вору нервы трепать.
От него мне замаскироваться удалось, пропустив вперед смущения злость. Только Гиз чего-то пронюхал, слишком цепким, острым и каким-то темным, что ли, на мгновение стал его взгляд, а потом сразу слишком безразличным, самую малость, но все же слишком. Переиграл. Не всегда я оттенки его настроения ловлю, маловато в обществе такого скрытного мужика неделю без малого провести, даже магическое чутье не помогает до конца разобраться, но кое-что ощущаю краем не глаза, а души, наверное. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили, а киллер у меня вроде как на поруках. Наверное, поэтому я его временами понимаю, а уж он почему меня как стеклянную зачастую видит, не знаю. Может, профессиональный опыт?
– Ладно, с Гарнагом потом разберемся, – настала моя очередь заминать тему, эротические байки о лобызании на ступеньках храма за ужином я травить друзьям-приятелям не собиралась, надо же Сарота поберечь, а то не выдержит хрупкая нервная система морианца таких откровений, хватит мужика удар, мне что потом, над его ариппой шефство брать? Ну уж нет!
Чуя мой воинственный настрой, никто возражать не стал, даже раздувающийся от любопытства ротас. Впрочем, сметливый морианец так косился на сильфа, словно уже подумывал выжать кое-какую информацию из малютки, а для начала пододвинул к нему ближе блюдо с мясными шариками, объедаясь которыми Фаль чавкал сильнее всего.
Я же, если честно, не знала, продолжать мне сердиться на бога или не стоит. Почему-то казалось, он целовал меня не для того, чтобы улучшать столь экстравагантным способом внешность. Наверное, Кейр прав, у него нечаянно получилось. Так сказать, минутная слабость или вообще пошутить хотел, немножко отомстить, сбить спесь с самоуверенной магевы. Зажевав размышления остатками пирожка, я глотнула ягодника и поняла: ни один бог в мире не заставит меня проглотить ни крошки.
Когда сильно наедаешься, даже смотреть на самую аппетитную снедь тошно. В такие моменты понимаешь, как важно не лопать лишнего, всей душой стоишь за лозунги йоги, провозглашающие умеренность, но «фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь». Раз уж досадный инцидент произошел, лучшее, что можно сделать, – убрать себя от пищи или ее от себя на как можно более дальнее расстояние. Я загремела лавкой, отодвигая сиденье от стола, выбегать на двор, будоража народ, не хотелось, поэтому в ход пошло мое личное средство номер два. Порывшись в сумке, отыскала початую пачку таблеток глюконата кальция. Штука совершенно безвредная, считай, чистый мел. Его я в школе с доски кусками таскала, чтобы лопать втихую.
Галка, подружка, диву давалась и специально для меня из своего класса мел прихватывала, чтоб поглядеть, с какой блаженной мордой я, извращенка, его хрумкаю. Мел я, конечно, по-прежнему люблю, но нашла ему вполне адекватную замену – глюконат кальция, а между делом открыла еще одно незаменимое свойство этой вкуснятины. Во всяком случае, оно таково для моего организма. Прожуешь после плотной еды таблетку-другую, легче становится, изо рта привкус пищи напрочь исчезает. Жвачка так не помогает, потому что она тоже разновидность еды.
– Ты больна? – встревожился Кейр, как и Лакс вкратце проинструктированный насчет фармакологии моего мира и ознакомленный с набором жизненно необходимых и просто случайно попавших в сумку лекарств от головы, живота, сердца, спазмов и аллергии. Так, на всякий случай, поскольку лечебная магия ко мне применима не всегда и не везде, я сочла нужным уведомить друзей о пользе и дозах таблеток.
– Не-а, это так, для удовольствия, – успокоила мужчин.
Их-то успокоила, а вот Гиз снова насторожился. Неужто мой киллер о наркотиках знает? И белые колесики ассоциирует с удовольствием столь однобоко? А иначе с чего бы ему так стойку делать? Ой, не прост убивец, не прост, пусть он и не самой высокой категории киллер (за одной магевой вряд ли кого-то класса люкс послали бы!), но и не последний мальчик на деревне. Стоит, пожалуй, утешить и его, пока не потащил меня в наркодиспансер на проверку. С телохранителя сталось бы, циничный мужчина, раз решил меня не убивать, а защищать, то и будет, не спросив, хочу я того или нет, и таким способом, какой сам сочтет нужным.
– Это таблетированный кальций, считай, тот же мел, Гиз, чтобы зубы и ноготки прочными были, а не героин, анаша, кокакин, конопля, ЛСД, экстази и иные штучки, – усмехнулась я.
Телохранитель выгнул бровь, тоже усмехнулся, показывая явственно, что какие-то, а может, и все из перечисленных названий ему знакомы, и промолчал. Золотце мое!
– Это такие конфетки? – наивно поинтересовался любопытный сильф, в отличие от битого жизнью киллера мало сведущий в извращенных человеческих удовольствиях.
– Конфетки? Нет, малыш, – возразила я, позволяя Фалю разглядывать пачку глюконата. Читать лекцию на тему: «Скажи наркотикам «нет»!» – и вообще говорить о наркотиках было жутко неохота. – Перечисленное мной – отрава, на вкус не всегда приятная. Зачем тогда ее жрут? А затем, зачем в здешних краях курят и пьют вино. Яд наркотика действует не сразу и поначалу очень нравится людям, вызывает фантастические видения или ощущения, поэтому они добровольно себя в могилу загоняют и отказаться, даже когда сознают, что гибнут, не могут. Последние деньги тратят, убить, ограбить родную мать могут. Для того чтобы остановиться, жуткая сила воли нужна. Поэтому даже если бы у меня с собой были такие опасные вещи, тебя бы все равно угощать не стала, а глюконата, если хочешь, дам, только он совершенно не сладкий.
– Совсем? – разочарованно вздохнул Фаль, лизнул кончиком язычка белый краешек таблетки, проглядывающий из надорванной бумаги, и убедился: – Совсем!
– Хорошо, что у нас такой опасной дряни нет, – глубоко впечатлившись, заметил Кейр.
– И с дурной травой и вином бед хватает, – проявляя абсолютную солидарность с телохранителем, поддакнул Сарот.
Устроившись поудобнее на моем плече, сильф не без превосходства заметил:
– Глупые люди! Зачем кушать всякую опасную гадость, когда вокруг столько вкусного! Самый лучший наркотик – это медовые булочки и конфеты!
– Разве спорю, – улыбнулась я. – Только, дружок, с конфетами тоже меру знать надо, а то опять пестреньким станешь! – Кончиком пальца я аккуратно коснулась остренького носика сильфа.
– Трю-у-уфели, – мечтательно взмахнул крылышками Фаль и погрузился в сладкие кондитерские грезы. Розовые пятнышки на теле не отвратили его от иномирных сладостей.
– Угодили ль мы магеве? – дождавшись очевидной паузы в нашей таинственной беседе, пробухтел над ухом кряжистый широкоплечий мужик, перешагнувший середину жизни лет десять или около того назад. Такие, заматерев, очень долго сохраняют неизменный вид.
Пока мы ели, он сидел смирно за столом слева от нас за кружкой с элем. Я вообще-то по сторонам не зыркала. Его запомнила только потому, что ни у одного другого человека в трактире не было такой осанистой, черной с легкой проседью бороды. Она гордо топорщилась, маскируя владельца от губ до середины груди.
Поскольку никто не пел, не плясал, подарков не дарил, я сообразила: мужик имеет в виду пищу. Вот только почему об этом спрашивает он, а не трактирщики? Повернула голову, пригляделась, так и есть, рубашка на вопрошавшем покраше, чем у прочих, с вышивкой, в цветах и петухах, сапоги начищены, и достоинство на морде лица внушительное. Ставлю десять к одному, сей тип – какой-то местный авторитет, как вариант – староста или мэр деревни.
Метод дедукции дал следующую цепочку выводов: раз бородач полез с вопросами вперед хозяина трактира, стало быть, завязать разговор желает. А поскольку болтать с магевой у простого люда среди хобби не числится, «староста» не для развлечения над ухом зудит, бородой рискует. Выждал, когда от стола отвалюсь, и подкатил, торопился, пока в комнаты не пошла спать.
– Я наелась, – согласилась и, поглядев прямо в настороженно-вежливые карие глаза под кустистыми бровями, сказала: – Давай вещай, с чем пришел. Ты, может, сказать что хочешь или попросить о чем?
– Хочу, – с облегчением подтвердил мужик и неловко, не слишком привычен был, видать, поклонился. – Суда твоего справедливого, матушка, просить хочу!
– Меня зовут магева Оса, и такого величания вполне достаточно, – поморщилась я от словечка «матушка». – Кого судить-то надо? Говори толком, да не стой столбом, садись. – Я подвинулась, освобождая бородачу место на скамье.
Тот не заставил себя упрашивать, опустился на самый краешек скамьи, которую делили мы с Лаксом. Повеление магевы исполнил осторожно, не нагличая. Откашлялся, то ли простудой страдал, то ли мысли в слова укладывал, и брякнул:
– Виновный, нет ли охотник Векша в кончине супружницы своей, спросить хочу. Ответишь, магева?
– Ответить нетрудно. «Да» или «нет» наобум я тебе хоть сейчас ляпну, а вот правильно ответить смогу, только если все толком расскажешь, – изрекла, мысленно послав очередную порцию «комплиментов» Гарнагу. Вот везет так везет мне на судилища! Второе за три дня! Придется разбираться, поскольку я богу обещала, хоть и не знала тогда, что меня в судьи на каждом перекрестке записывать станут. Лакс утешительно потрепал меня по руке и подмигнул, я улыбнулась своему марету. На сердце сразу стало тепло и чуточку щекотно. Если быстро разберусь с этим женоубийцей, мы найдем чем заняться вечерком.
Не то от моей вдохновляющей близости, не то от массажа скамьей пятой точки, где, вопреки научным выкладкам ученых, у массы народа находится главный думающий орган, мужчина заговорил живее:
– Дармон я, опечитель Котловищ, магева Оса. А Векша охотник в наших краях из лучших, стрелой зверю в глаз бьет, капканы мастерски ставит, все тропки тайные в лесах знает, да и удачлив. Даже в худой год без добычи не остается. Меха все отборные, волосок к волоску! Баронесса наша, леди Ивельда, треть податной от деревеньки шкурами берет!..
– Что-то не пойму, Дармон, – усмехнулась я, – ты хвалить вашего Векшу или судить просишь?
– Судить мату… почтенная магева, – на ходу исправившись, заверил меня опечитель и огладил бороду рефлекторным жестом, успокаивающим нервную систему, – судить.
– Тогда излагай по существу, – посоветовал Кейр. – Какого нраву охотник? Как с женой жил?
– Спокойный мужик Векша, молчаливый, слова лишнего не вытянешь. С женой своею Салидой мирно жил, даже не поколачивал. Он, правду сказать, когда лишка хлебнет, побузить любит, силушку молодецкую показать, бывает, из забора такие оглобли выворачивает, раз бочки, которые мужики втроем у трактира с подводы сгружали, на другой конец Котловищ однова ночью во хмелю перетащил. Ладно еще, скоренько выпивка Векшу укладывает, побузит чуток, а потом его сморит, сутки спать может. Но руку на Салиду сроду не поднимал. Она у него и сама норову крутого, может… эх, теперь уж могла и ухватом причесать поперек спины. Зато хозяйка знатная. Пироги лучше, чем у Апарисы, выходили. – Дармон кивнул на дебелую трактирщицу. – А за настойкой на травках и из других деревень наезжали. Хорошо жили, только деток Лела Милостивая не дала, думали уже какого сироту пригреть…
– Настойку, говоришь? А сама Салида пила? – снова перебила я старосту наводящим вопросом.
– Чарку-другую пропустить не брезговала, – признал опечитель. – Так разве ж это большой грех? После денька трудного – истинное души отдохновенье! Главное – норму знать!
– С расплывчатого понятия «норма» начинается бытовое пьянство, а там и до алкоголизма недалеко, – констатировала я, поймала затуманенный от умных слов взгляд Дармона и прибавила: – Это мысли вслух, ты дальше рассказывай.
– Так, почитай, все сказал, магева, – взъерошил бороду опечитель и действительно коротко закончил: – Утром сегодня Милица, соседка ихняя, за солью заглянула и вой на всю деревню подняла. Векша на лавке в горнице храпит, а Салида на полу, стылая уже. Милица сказывает, ввечеру спорили они чего-то громко, только у Сали голос завсегда громовой был, вот она и не подумала худого…
– А что говорит подозреваемый, Векша твой? Признался в убийстве?
– Не помнит он ничего, – всем телом вздохнул Дармон. – Мы пока его в сарае у дома заперли, чтоб проспался, думали, может, к утру вспомянет, чего приключилось.
– Чего ж тут неясного? Я тебе прям сейчас скажу: пришиб Векша бабу по пьяни, а ты к магеве лезешь, – возмутился Сарот, как положено новообращенному, истово защищая интересы веры, в данном случае конкретно мое право на отдых.
– Может, и так, а может, иначе, иногда самые очевидные факты обманывают лучше самой искусной лжи, – заметила я больше для поддержания магевского авторитета, нежели из-за несогласия с морианцем. – Пошли, Дармон.
– Куда мат… магева Оса? – почему-то испугался опечитель, словно я ему прогулку в ад предложила.
– На место преступления, вдруг еще не все улики затоптать умудрились? – хмыкнула и поднялась с лавки, потянулась с удовольствием. Засиделась чего-то за столом, захотелось пройтись. А тут такой случай подвернулся. Староста суда справедливого попросил. Дармона понять можно. Выгоду всей деревни блюдет, за соломинку хватается, вдруг и правда чудо случится и лучший деревенский охотник невиновным окажется? Не верится, правда, и самой, но проверить нужно. Может, смягчающие обстоятельства найдутся? Если баба первой на мужика бросилась, а тот, выражаясь языком юридическим, «превысил пределы необходимой самообороны».
– Мы с тобой, – встал из-за стола Кейр.
Скорее всего, телохранитель имел в виду только себя, Гиза и Лакса плюс Фаля как неизбежное зло, но Сарот воспользовался местоимением «мы» и охотно присоединился к компании. Все развлечение. Группа «криминалистов» вышла из трактира и устремилась в указанном старостой направлении
– А каких таких «улиток» вы сыскать хотите, почтенная? – шествуя рядом со мной, весь преисполненный сознанием важной миссии, осведомился Дармон.
– Не улитки, а улики, так именуют следы, оставленные на том месте, где совершилось злодеяние, – подавив смешок, промолвила я в тон опечителю, следуя по виляющей вдоль холмов между домами деревенской дороге.
Если закладывать за воротник тут не считалось грехом, то гадать над тем, почему путь петляет как пьяный бродяга, не приходилось. К тому же понятие улиц в Котловищах отсутствовало начисто. Была способная запутать любого врага беспорядочная сеть дорог, дорожек и тропинок, соединяющих дома крестьян и места общественные типа трактира, кузни, домика травницы, лавки. По ширине и степени утоптанности пути можно было делать выводы касательно уровня популярности того или иного места и обитателя деревни. Опечитель с гордостью показал просторную дорожку, протоптанную к его избе, – прямое доказательство авторитета в обществе. Пока мы шли, встречный народ косился не без любопытства, но вмешиваться не стремился, то ли предо мной благоговел, то ли Дармона шибко уважал.
Дом Векши стоял на соседнем холме, не считая дома уже упомянутой старостой вдовы Милицы, он был самым крайним. Крупной скотины семейство охотника не держало, только куры по-прежнему деловито, не ведая о разыгравшейся трагедии, ходили по двору, склевывали чего-то, квохтал осанистый петух, подзывая хохлаток. Его богатый красно-зеленый хвост виднелся из пышных, хоть сейчас верхушки в щи, зарослей крапивы в левом углу двора за низеньким плетнем.
Дверь в весьма справный домик, крытый черепицей, была подперта поленом из высокой ровной поленницы, сложенной слева у стены дома. Вот и все замки! Наивные, счастливые люди, не ведающие о воровстве. Мы с Лаксом невольно переглянулись. Рыжий точно не стал бы обчищать такое жилище: никаких трудностей, соответственно отсутствуют спортивный интерес и воровской азарт. Такому доверию между сельчанами можно было только позавидовать. Воровство тут, стало быть, нонсенс, а уж убийство и вовсе ни в какие рамки не лезет. Вот и замаялся опечитель, не зная, как быть, чему верить. Тут, на его счастье, магева и попалась.
– Векша в том сарайчике. – Дармон махнул в сторону типичного деревенского хозблока с еще одним поленцем у дверей. Охраны приставлено не было, никто из местных даже не подумал, что отоспавшийся охотник попытается вырваться на свободу. Впрочем, мощный храп, от которого содрогались стены, говорил об отсутствии таковых намерений и у подозреваемого.
– А тело Салиды где? – задала я неизбежный вопрос.
Не то чтобы рвалась взглянуть на покойницу, но, раз уж взялась за расследование, нужно было провести его по всем правилам, хотя бы по тем, которые знала, почитывая изредка детективы да поглядывая за ужином сериалы. Мертвецов я не боялась, чего страшиться пустой оболочки, оставленной оживлявшей ее душой, но и любоваться ими не стремилась. Некрофилия, между прочим, числится в извращениях.
– На ледник в погреб мы ее пока снесли, – виноватясь, не знаю уж перед кем, мною или трупом, бормотнул опечитель и как-то поежился.
– Мертвяков боишься, Дармон? – запросто поинтересовался Кейр, причем совершенно не обидным, обывательским тоном без тени упрека, как если бы интересовался погодой на дворе.
– Есть маленько. А кто ж их не побаивается, окромя магов? – поежился староста.
– Гробовщики, лекари, бывалые воины, да мало ли еще кто, – хмыкнул Лакс, явно не испытывавший почтительного трепета перед бездыханными телами.
Я хотела прибавить, что мертвых не боится тот, кто уверен в бессмертии души, но, чуток поразмыслив, прикусила язык. Это для моего мира сие – действенное моралите, а в здешних краях небось мертвое тело в любую мерзость трансформироваться способно. Простым людям есть чего опасаться. Зомби, вампиры, гули, кто поручится, что они тут не водятся? Опасаешься, опасаешься, а когда такое случается, все равно пугаешься втройне. Ведь страшнее не неожиданный, а старинный, ставший явью кошмар. Нет, трижды правы осмотрительные, старающиеся держаться от трупов подальше!
Впрочем, любой страх исчезает, стоит над ним хорошенько посмеяться. Ну не любят ужасы насмешек! Поэтому, следуя к задней стене дома (дверь на ледник располагалась снаружи, а не люком в полу, как заведено у нас), я заулыбалась, вспомнив анекдот в тему. Его и поведала, дожидаясь, пока Дармон отопрет двойную щеколду на створках с нехитрым резным орнаментом:
– Идет женщина к себе домой через кладбище, вся трясется. Тут попутчик ей подвернулся. Вежливый, тихий мужчина, проводить взялся. Ей чуток полегчало, а все равно зубы постукивают. Он и спрашивает: «Чего вы так переживаете?» Она в ответ: «Покойников страсть как боюсь» Ну попутчик сочувственно кивает: «Да, говорит, я тоже боялся, когда живой был».
– Занятная история, – первым отозвался Сарот. – Где ж такое случилось?
– Вообще-то это анекдот, шутка, – хмыкнула я, понимая, что попала впросак.
Впрочем, мужчины, спускаясь в стылый погреб по деревянным ступенькам длинной, будто вела в бомбоубежище средней руки, лестницы, заулыбались. Значит, старания мои не пропали втуне, хоть чуть, а тягостное настроение развеяла.
Основная часть погреба оказалась даже не заполнена, а натурально забита всякими соленьями-вареньями-копченьями-сушеньями и разнокалиберными кувшинами с настойками домовитой Салиды. Длинные, толстые, в две ладони шириной, полки ломились от припасов. Пожалуй, при наличии теплой одежды жители дома запросто могли запереться внутри и выдержать небольшую, годика эдак на два, осаду. Правда, спились бы наверняка, зато под какую закуску!
Ледником же именовалось самое углубленное и отделенное от остального помещения кирпичиками кладки отделение вышеозначенного погреба. Там и впрямь оказалось ощутимо холоднее. Фаль, не пожелавший остаться снаружи, зябко передернул тонкими крылышками и юркнул ко мне за пазуху, поерзал, устраиваясь поудобнее, и затих теплым комочком.
Битая, ощипанная и освежеванная дичь (птички, пара зайцев) была небрежно отброшена в сторону, а поверх заиндевевшего короба лежал окоченевший труп женщины средних лет в длинной юбке и просторной, не стесняющей движений блузе. Бледные губы приоткрыты, брови вздернуты, голова чуть склонена набок, будто женщину удивила приключившаяся с ней оказия. В пору юности покойница, возможно, была довольно симпатичной, но сейчас казалась вполне заурядной. Ну да какая разница, красотка или уродка, ее ведь не на подиум выводить. Я вызвала мощно засиявший магический шарик света, разом перекрыв свечение раздобытой Дармоном в нише у входа лампы. Присмотрелась, тщательно выискивая малейшие признаки насильственной смерти.
Если не я, то кто? Спутники молчали, будто воды в рот набравши. Вряд ли в деревне и ее окрестностях найдется профессионал-патологоанатом. А с другой стороны, что я могу сделать? Допустим, найду в себе силы провести вскрытие, кинжал у меня режет даже металл и камень, кости ему не преграда. Только чего мне это даст? Я не медик, никаких патологий обнаружить все равно не смогу. Значит, идея со вскрытием отпадает, будем проводить наружный осмотр тела. С виду женщина абсолютно здорова. Вот только синяк и небольшая ссадина на виске. Вряд ли они могут сойти за смертельные раны. Более никаких повреждений не видно. Анфас Салида выглядела целой, теперь стоило осмотреть тылы. Баба здоровенная, крепкая, коня в горящую избу внесет, одной мне такое бревно не повернуть, придется помощи просить.
– Эй, парни, переверните ее, пожалуйста.
Гиз и Кейр шагнули синхронно и легко переместили тело. Вернулись к стене, киллер по-прежнему невозмутимо-ироничный, Кейр же украдкой вытер руки о штаны, будто отпечаток смерти стереть хотел. На поле боя с трупами проще. Сделал живого мертвым и дальше идешь. Ладно, больше не буду психологически травмировать мужчин, сама-то почему-то нисколько не боюсь, даже брезгливости нет, только мозги скрипят, пытаются разобраться в загаданной Дармоном загадке. Точно, вот потому и не трушу, некогда! Может, потом, ночью, кошмары привидятся, а пока я в норме. Могу продолжать осмотр.
И что нам стало ясно? А то, что ни фига не ясно. На повернутой спиной Салиде вообще никаких повреждений нет, не считая нескольких жирных пятен на блузке и юбке, так ведь люди, пока труп на ледник сволокли, чудом ничего не порвали и не обломали.
– Цела баба-то, – недоуменно хмыкнул Кейр. – Чем же охотник ваш убить ее мог? Крови нет, если б душил, так морда синей была бы и пятна на шее.
– Есть методы, не оставляющие следов, – тихо обронил Гиз. – Если Векша – знаток леса, не только зверя бьет, но и травы знает…
– Нешто он стал бы? – с удивленным испугом (и придет же такая жуть кому в голову!) пробормотал Дармон из-за спин остальных. Быть ближе к телу «скромный» староста не стремился.
– Проспится, спросишь, – предложил Лакс.
– Н-да, по внешнему виду трупа ничего дельного сказать было нельзя, да и объяснить она ничего, в отличие от живых, не может. Придется колдовать, – вздохнула я и призвала магию.
Выводя указательным пальцем в воздухе над спиной Салиды, сплела в одну две руны, открывающие тайны, –
Бледное тело покойной предстало предо мной в виде совокупности разноцветных пятен по большей части светлых тонов. Я сосредоточилась, пытаясь сообразить, что именно стремятся показать руны. Ага! Кажется, что-то начало проясняться: вот серое пятно внизу туловища, Дармон говорил, что женщина бесплодна. Подняла взгляд выше – еще одно серое пятно на виске, где ссадина, и уже не темное, а почти черное на затылке, похоже, гематома. Еще большей черноты отметина на шее. Приглядевшись до рези в глазах, заметила: позвоночник сломан. Но почему же этого никто не обнаружил? Ага, кажется, говорили, что тело окоченеть успело, когда ее нашли.
– Шею бабе свернули, – опередив меня, выдохнул Кейр, отслеживающий с помощью заколдованного мною медальона весь процесс расследования.
Я глубоко вздохнула, с благодарностью позволив рунам раствориться в воздухе, и, пожалуй, преувеличенно бодро позвала:
– Все, выбираемся! Настал черед изучить место преступления! А то, если я еще минут десять в леднике потопчусь, там одной покойницей больше станет! Холодина зверская!
Постоять в погребе еще чуток никто желания не изъявил. Мы поднялись по лестнице наверх, потоптались во дворе, наслаждаясь вечерним теплом, пыльная прогретая земля двора щедро делилась с нами живительной силой, такой приятной после ледника с трупом. Фаль выбрался из-за пазухи и запорхал вокруг, разминая крылышки.
Закончив детальное обследование зарослей крапивы, красавец петух вынырнул из засады, огляделся и, словно к давно потерянному брату, кинулся к Лаксу. Все врут, что куры не летают! Этот отдельно взятый Петька перемещался на низком бреющем полете, как миниатюрный бомбардировщик. Кончики широких крыл с рыже-зеленым отливом едва не зачерпывали теплую пыль двора. Петух спланировал к ногам рыжего вора и с хищным клекотом впился клювом в один из декоративных красных шнурков, украшающих боковины легких полуботинок моего приятеля. Вероятно, птица приняла ухищрения сапожных дел мастера за аппетитных червяков, способных порадовать его хохлаток. С невольным смехом мы отогнали обознавшегося нахала, отодвинули чурку-замок и заскочили в дом, пока Петька не успел дозваться кур. Прорываться сквозь строй несушек было бы сложнее.
Пустота (как ни загромождай дом, а без людей он кажется пустым!), тишина, не успевший еще выветриться запах какого-то вина и сдобы. От такого сочетания улыбки мигом сбежали с лиц. Даже Сарот, исправно державший на лице безразлично-циничную мину (такому крутому вояке, как я, все по фиг!), посерьезнел.
Дармон провел нас в горницу – предполагаемое место разыгравшейся трагедии. В целом довольно опрятная комната с традиционной печью, большим столом у окна и парой лавок, застеленных какими-то буро-коричневыми шкурами, плюс шкаф и нечто вроде массивного табурета с толстыми ножками и дополнительными поперечными перекладинами. Вся скромная, без излишеств, мебель производила впечатление сделанной на совесть и на века. Наверное, такая стояла бы в избушке трех медведей в комнате главы семьи – Михайло Потапыча. На том же самом табурете, уверена, упомянутый медведь вполне мог бы отплясывать вприсядку, и доски бы даже не скрипнули.
На столе рядком стояли три кувшина, пара кружек и большая жирная миса. Посуда источала набор съедобных и условно съедобных запахов, уловленных моим носом. Фаль тут же сунул в кружку нос и расчихался, морща личико. Да уж, какую только гадость люди не пьют! Кейр нагнулся, глянул под стол и присвистнул. Я повторила его прием и мгновенно поняла причину эмоций. У стенки стояло еще два пустых кувшина, похожих как близнецы на трех своих настольных собратьев. Да уж, кажется, опечитель слегка преуменьшил любовь Векши и его деятельной супружницы, мир ее праху, к спиртному. Лакс подумал о том же, потому как иронично поинтересовался:
– Пара кружек, говоришь?
Опечителю хватило совести смутиться и нервно огладить драгоценную бороду:
– Так ведь с кем не случается лишку-то хватить? Меру-то Векша и Салида имели…
– Да вот как пить начинали, порой вспомнить ее не могли, – иронично продолжил Гиз, то ли знал этот старинный анекдот, то ли сымпровизировал.
Вопросами о нормативах спиртного на душу населения в Котловищах я занимать опечителя не стала, потому как толку в этом не видела, бороться за «трезвость – норму жизни» – не мое дело. Да и прежде допроса следовало закончить изучение обстановки. Итак, кроме кувшинов на вполне пристойной чистоты деревянном полу (у меня на даче такой только в первый день уборки держался!), не было ничего, не считая изрядно, жирно поблескивающего пятна явно кулинарного происхождения. Оно нагло раскинулось где-то почти посередине между шкафом и лавкой. Крови, следов борьбы и других улик, способных пролить свет на вчерашнее происшествие, не имелось.
Мои сотоварищи озирались так же сосредоточенно, как я, но столь же безуспешно. Опять вспомнив прочитанные детективы, я приступила к расспросам:
– Дармон, ты в курсе, тут после того, как тело Салиды нашли, никто ничего не переставлял, не убирал, не вытирал?
– Дык, кажись, все так и было, – почесал в затылке опечитель.
– Мне нужно не «кажись», а совершенно точно, припоминай! – строго велела я и, ткнув пальцем в направлении жирного пятна, вопросила: – А это что за Аннушка и какое подсолнечное масло пролила?
– Э-э, тут лепешка, на сале печенная, лежала, видать, со стола из мисы выпала, так мы ее потом курам сбросили, не пропадать же добру, – неожиданно выдал Дармон, и мне захотелось стукнуть туповатого мужика. Может, в делах прочих он и был сметлив, но насчет «улиток» башка опечителя не варила совершенно.
– Тебя же спрашивали русским по белому: «убирали, переставляли, вытирали»?! – проявляя чудеса терпения и сдержанности, повторила я, но не затопала ногами, не завизжала и даже не повысила голоса. – Что ж ты о лепешке забыл? Что еще вы тут в порядок привели? А?
– Ничего, Гарнагом клянусь, магева, матушка! – заискивающе залопотал мужик, запамятовав о том, что я убедительно просила не обзываться. – Ну разве ж только табурет опрокинутый валялся, я ж сам его поставил, неудобно было бы иначе Салиду из избы выносить.
– Как валялась покойница? – уточнила важную деталь.
– Вот туточки, – засуетился Дармон, беспорядочно и нелепо взмахнув руками.
Если судить по жестам опечителя, Салида лежала как минимум в пяти местах горницы одновременно и еще каким-то образом распласталась в паре точек на дворе. Поскольку магическими способностями покойная не обладала, двойников не имела и расчленению не подвергалась, бурная жестикуляция Дармона свидетельствовала лишь о нервическом состоянии допрашиваемого объекта и к истине нас не приближала. Тратить на бородача НЗ валерьянки я не намеревалась, бить по щекам сочла негуманным, поэтому решила пойти по пути следственного эксперимента.
– Мне нужен доброволец на роль трупа, – по-дружески запросто обратилась к компании. – Есть желающие?
– А ты жестоко убивать будешь? – весело ухмыльнулся Лакс.
– Очень, – торжественно пообещала, приняв вопрос за знак согласия, и скомандовала: – Ложись на пол. Эй, Дармон, погляди на «нашу покойницу», так ли она, как надо, раскинулась.
Побывав в одном шаге, а скорей, даже в нескольких миллиметрах от смерти (вряд ли эльфийская стрела сильно разошлась с целью), вор стал гораздо проще относиться к своей собственной кончине и всему, что связано со смертью, если, конечно, речь не шла о моих шансах на отправку в иной мир. Рыжий хлопнулся на пол, перекатился на спину и лег, расслабленно раскинув руки. Один глаз Лакс закрыл, а второй так и норовил приоткрыться, чтобы хитро подмигнуть собравшимся.
Дармон засопел неодобрительно, настолько, насколько вообще мог осмелиться выразить свое опечительское неодобрение сумасбродной выходкой магевы:
– Нешто можно на живом-то человеке?
– Предлагаешь его для начала убить? – кажется, совершенно серьезно осведомился Гиз, и бородач ощутимо вздрогнул. Сарот хохотнул, глумливо захихикал Фаль. Кейр принял вид укоризненный, дескать, почто издеваетесь над простым человеком, вот только в глазах его плясали смешинки, никак не вязавшиеся с формальным укором.
– С его добровольного согласия можно, – с апломбом заверила Дармона. – Не бойся, смерти не накликаешь. Отбрось смущение, представь, будто пред тобой покойница Салида, и скажи ей, как лечь полагается.
Почесав репу, Дармон смирился с непотребным предложением и старательно взялся за дело, вежливо прося Лакса «туточки чуток правее, а теперь повыше, нет, малость назад подай…». Спустя пару минут добросовестного подтирания пола вор, исполняющий роль Салиды, окончательно упокоился ногами в сторону стола, головой к опрокинутой табуретке у шкафа и, исключая вздрагивающее от хихиканья тело, полностью соответствовал роли трупа.
Я смотрела на тело и перебирала догадки, кое-что даже начало пробиваться из недр подсознания на белый свет. Однако завершиться процессу помешал возглас, изданный из-за дверей пронзительным, как звук циркулярной пилы, бабским голосом:
– А я-то думаю, чего-то в окошках мелькает, вот решила проведать. Не стряслось ли еще чего…
– Соседка это Векшина, Милица, – поспешил дать справку Дармон, явно недовольный явлением незваной гостьи, пока кто-нибудь из телохранителей не прикончил шуструю бабенку, топчущуюся на пороге.
– На ловца и зверь бежит! – довольно констатировала я и переключилась на свидетельницу. Лакс, не перекатываясь на бок, легко, как циркач, вспрыгнул на ноги.
– Хорошо, что заглянула, Милица, расскажи-ка, как Салиду нашла, как тревогу поднимала, – начала теребить бабу.
Та с готовностью закивала, проявляя желание сотрудничать со следственными органами, и, методично дергая то одну, то другую косу, толстыми светло-русыми веревками покоившиеся на пышной груди (чем они все-таки тут головы моют, что волос такой густой растет?), затарахтела, будто боялась, что вот-вот рот заткнут и ни словечка молвить не позволят. Визгливый голос свидетельницы перешибал разом все звуки, поэтому я совершенно спокойно подозвала Лакса и попросила:
– Проверь-ка, пожалуй, как у нее дома с запасами соли.
Рыжик моментально просек, к чему я клоню, усмехнулся и утек из дома так незаметно, как могут только искусные воры и эльфы, а уж особь, совмещающая в себе профессиональные достоинства и наследственные факторы, тем паче. Эта пластичная неуловимость была свойственна Лаксу и в лесу, и в городе.
А русокосая Милица, даже не заметив незначительного поредения массы слушателей, дергала оборки на блузе, влажно моргая выпуклыми голубыми глазами, и все повествовала, повторяя на разные лады, как еще с ночи у нее на сердце тяжко было, да разве ж угадаешь, к чему так гнетет. Это уж потом, как за солью зашла к соседям, Векша храпит на лавке, а Салида на полу лежит, не движется, тут и про соль забыла, заорала, юбки подхватила да подмогу звать понеслась. Мужики прибежали, а Салида как есть мертвехонька.
Лакс успел возвратиться и шепнул мне на ухо, умудрившись еще и украдкой нежно поцеловать в мочку уха:
– Полнехонек кувшин с солью-то на три четверти.
– А ведь ты лжешь, – дождавшись логического подтверждения своих интуитивных догадок, протянула я. – По-другому дело было, Милица, по-другому. Сама расскажешь нам или магией помочь память освежить?
Яркий, будто свеклой наведенный румянец схлынул с полных щек бабы. Запнувшись на полуслове, она всхлипнула и, рухнув на колени, запричитала на одной воющей ноте:
– Не губи, магева-матушка, всю душу открою, как есть скажу! Демоны попутали, не иначе! Они, они, окаянные, руку мою направили! Убийца я проклятая!..
Дармон выпучил глаза не хуже Милицы и икнул. «Упс, – подумала я, – хотела свидетельницу расколоть, а тут сразу признание выскочило».
Удивилась я не меньше прочих, однако постаралась сделать вид, будто все идет как задумано. Баба покаянно выла, поносила себя последними словами, но никакой ценной конкретики в ее добровольном признании не всплывало. Между тем мне действительно было весьма любопытно, каким таким образом она умудрилась сломать шею Салиде, женщине более увесистой и массивной, чем сама. Состояние аффекта, бывает и такое, пробуждает в человеке невиданные резервы сил, но тем не менее я бы не отказалась услышать подробности.
– Милица, мы уже поняли, что ты раскаиваешься. Поднимись, присядь на лавку и постарайся описать, как все произошло, – попыталась направить истерическую исповедь в нужное русло. Кейр помог женщине встать и усадил на скамью.
– Настойка у Салиды уж больно крепка, до сих пор в голове шум да туман, – промокнув слезы косой, всхлипнула женщина и плюхнула толстый зад на лавку. – Помню только, позвала она попробовать новых рецептов настойку, лепешек напекла. Втроем мы сидели, пробовали, легко пилось, даром что крепко, об урожае говорили. Векша сразу два кувшина осушил и задремал, а потом, – крупные слезы снова закапали Милице на блузон, – она чего-то грубого мне сказала, я так озлилась, как в жизни ни на кого не гневалась, и кружкой своею замахнулась, а она, кружка, прям в висок соседушке моей угодила. Та на стол головой сразу упала, я ж еще выпила и ушла к себе, будто так и надо. Только утром чуток в разум вошла, тогда уж народ звать кинулась, а только испугалась да на Векшу все и свалила. Он же, как лишку хватит, ничего упомнить не может.
«Ну и женщина, железный Арни отдыхает, – мысленно хмыкнула я, – это ж надо кружкой так сопернице навешать, чтобы шею переломить. Интересно, из чего ж она пила?» Аналогичные сомнения посетили не только мою черепушку. Мужчины молча созерцали «кровожадную» бабу.
Гиз ненавязчиво полюбопытствовал:
– Какая кружка у тебя была и где она сейчас?
– Так вот, вроде тех, на столе. – Милица ткнула дрожащим пальцем в две небольшие глиняные емкости грамм эдак на двести пятьдесят с выпирающими острым углом ручками, пылящиеся на столешнице. – Свою я зачем-то домой вчера снесла, она там стоит, в погребе…
Я подошла к столу, схапала кружку, взвесила в руке. Вполне симпатичная: посудина чуть тяжелее стеклянного стакана. Ручка, правда, островата. Теперь ясно, откуда у Салиды синяк на виске взялся. А вот насчет того, каким образом условно мертвая женщина переместилась из-за стола на пол, совершенно непонятно. Может, муж спьяну начудил? Эх, опять придется колдовать.
Недовольно цокнув языком – на какую уголовщину восхитительное чудо трачу! – я вызвала руны истинного видения
Наверное, рунам, если эти хладнокровные магические символы скандинавского темперамента обладают способностью испытывать эмоции, тоже не слишком нравилась предстоящая работа, но, к моему облегчению, в помощи отказано не было. Как в ускоренной съемке, перед моими глазами замелькали полупрозрачные кадры волшебного «кино».
Вот трое – две бабы и дюжий настолько, что впору медведем родиться, мужик – вполне конкретно бухают за столом, опустошая один кувшин за другим, закусывают грудой овощей, сваленной прямо на стол, и толстыми лепешками, пизанской башней вздымающимися над широкой мисой. Вполне доброжелательный, судя по ленивым улыбкам, разговор становится все более бессвязным, первым вырубается усердно осушающий кружку за кружкой мужик. Не допив последней, он валится на укрытую шкурой лавку и задает храпака, бабы продолжают пить. Ага! Момент ссоры. Язвительная улыбочка Салиды. Гневно оскалившись, Милица размахивается то ли в попытке долбануть кружкой по столу, то ли правда желает заехать в лицо врагине. Салиду малость пошатывает даже в сидячем положении. Она подставляется виском под край кружки и отключается, валится грудью на стол. Милица с победным видом выпивает свою кружку до конца, наливает еще, пытается схватить последнюю лепешку на закусь, промахивается, сшибая ее на пол, встает с лавки, зигзагом перемещается к двери. Салида приходит в себя, наливает еще, мутным взглядом окидывает помещение, наверное, соображает, куда делись все собутыльники, вернее, сокувшинники. Ответа не находит, зато видит упавшую на пол лепешку. Закуска не должна пропасть! Сидя до нее не дотянуться, баба вылезает из-за стола, качаясь (то ли от количества спиртного, принятого на грудь, то ли от головокружения из-за височной травмы), движется в сторону лепешки, поскальзывается на ней, взмахивает руками и заваливается спиной назад, шея соприкасается с краем табуретки. Мебель отодвигается и падает, самогонщица тоже, ни та ни другая больше не двигаются. Финита ля Салида!
– Это что ж, выходит, она сама себя… – пробормотал Дармон, испуганный магическими видениями, озадаченный и в то же время довольный. Не было никакого убийства в Котловищах! Несчастный случай!
Блин! Я опять малость переборщила с радиусом действия заклятия, сделав представление видимым всем и каждому, а может, не стоит себя ругать? Все к лучшему! Ничего объяснять не надо, заинтересованные лица видели кончину Салиды своими глазами. Вот Милица опять ревет, теперь уж от облегчения, Дармон успокаивается, Сарот рад-радешенек – такое важное колдовство лицезрел, да и мои «мареты» довольны: дело сделано!
– Выходит, что так! – властно ответила я опечителю и, не дожидаясь загрузки благодарностями и очередной порции уважительных посылов по матушке, поспешно выскользнула из домика.
Хорошо, когда удается наскоро разрулить проблему. На дворе еще даже не темно, летние сумерки (если не на юге, конечно!) посветлей иного зимнего дня бывают. У сарая, где спал под неусыпным надзором дровяного чурбака Векша, теперь ошивался живой парень, то ли охранник, отлучавшийся по делам, то ли приятель, зашедший проведать узника. Ага! Храп стих. Из сараюшки донесся густой, хоть на булку мажь, странно растерянный мужской голос. Очнувшийся Векша выпытывал подробности своего злоключения, но сбежать не пытался.
Парень сам знал немного, поэтому пробормотал в ответ на расспросы:
– Ты погоди, Дармон во всем разберется, он магеву в помощь позвал!
– Уже разобрались, – с апломбом заявила я сторожу. – Отпирай! Своей смертью Салида померла: спьяну поскользнулась на лепешке, башкой о табурет долбанулась, тут ей конец и пришел.
– Ага, сейчас, – сообразил вихрастый, малость туповатый с виду белобрысый парень и откинул чурбачок, выпуская на свободу крепко сбитого, крупного, ширкоплечего мужика, заросшего черным волосом так густо, что все старания Дармона отрастить бороду казались жалкими попытками юнца выдать свои три козлиных волоска за взрослую растительность. Лицо у Векши оказалось мрачноватое, но без налета жесткости, так, бывает, выглядят замкнутые, испытывающие неловкость в общении люди, привыкшие больше делать, чем говорить.
– В ножки магеве Осе тебе, Векша, поклониться надобно! Кабы не волшба ее, тебя бы убивцем супружницы сочли и из Котловищ навеки изгнали, – наставительно заметил опечитель.
Как только пришел черед общаться с односельчанином, Дармон мгновенно преобразился, голос обрел покровительственные интонации. От робости и заискивающего придыхания не осталось и следа.
– Да разве ж я когда руку на нее поднимал? – Монументальные плечи Векши, вышедшего из сарайчика (как он, кстати, вообще туда помещался, эдакий бугай?), заходили ходуном. Впрочем, двигался охотник на удивление плавно и мягко, будто все время опасался чего-нибудь растоптать или задеть. – Как же она так, пышечка моя! – Здоровенной кувалдой кулака мужик утер заблестевшие глаза. – Э-эх, теперь-то поздно судить да рядить, она в руках Лели Заступницы нежится. Осталось только схоронить ее честь по чести… Тебе, магева, в пояс поклонюсь за то, что беду от меня отвела, не знаю, чем и отплатить. Разве ж только, – густой голос Векши чуть оживился, – шкура серой рыси у меня припасена!
– Э, нет, охотник, таким подарком ты от меня не откупишься, – покачала головой, стараясь быть твердой, но не грубой. Хотя особой пламенной любви к почившей супруге в Векше не чуялось, больше было снисходительной привычки и к жене, и к тому быту, которым она его окружала, а все равно немного неловко казалось дать ему, с похоронами не разобравшись, сразу о делах говорить. Вот только сидеть и ждать, соблюдая положенные приличия, времени у меня не имелось.
– Чего ж угодно тебе, матушка? – окончательно растерялся мужик.
– Ни денег, ни шкур, ни мяса мне не надо, все сама купить могу, если захочу, – объявила я, – а ты иначе свой долг уплатишь! Отныне не больше одной кружки пива в день пить будешь, чтобы, пока ты в беспамятстве храпишь, ничего не случалось! Ясно для начала?
– Жестоко, – хмыкнули Кейр и Сарот, оценив поставленное условие.
Сами телохранитель и наемник непреодолимой тяги к спиртному не испытывали, но, вероятно, повидали на своем веку массу иного народа, менее воздержанного в употреблении алкоголя. Глазки опечителя и молодого сторожа сараюхи предательски забегали, выдавая страх мужиков, а ну как приказ насчет трезвости – нормы жизни и на них, под руку подвернувшихся, перекинется. Как жить-то тогда?
– Хорошо, магева, – уставившись в дворовую пыль, мучительно кивнул Векша, даже не думая спорить с моим решением. Он воспринял его не иначе как приказ. Мужества храброго охотника достало лишь на то, чтобы жалобно прогудеть вопрос: – Для начала?
– Именно, – подтвердила я, – а коль осилишь, не сорвешься, то вот тебе мое пожелание: поскольку ты, можно сказать, в долг живешь, то попробуй жить так, чтоб не брюхом и глоткой, а вот здесь, – я ткнула в направлении сердца Векши, – чувствовал, что правильно живешь. Если попробуешь, в расчете мы с тобой будем!
– Круто. – Впервые на моей памяти из уст Гиза слетело такое сленговое словечко, вызвав разом массу вопросов о том, где он умудрился его подхватить.
– Я иногда такая умная бываю, сама себя боюсь, – кивнула киллеру, и ироничное понимание в его глазах показалось таким приятным и родным.
– Постараюсь по слову твоему поступить, магева, – пообещал охотник с таким мощным вздохом, что я отчетливо поняла: действительно постарается, в лепешку расшибется, а постарается. Даже страшно стало на минутку, в каком я авторитете!
– Молодец! – подбодрила Векшу и непременно похлопала бы его по плечу, если б дотянулась. Но габариты мужика предполагали поощрение лишь в устной форме.
Впрочем, на дворе и без меня нашлось кому выразить охотнику симпатию, предложить моральную поддержку и помощь. Уходя, мы услышали наполовину виноватый, на вторую половину заискивающий голос Милицы (молодец, баба, мужество, чтоб повиниться, немалое нужно, во всяком случае, куда большее, чем для того, чтобы пакость совершить):
– Векша, ты не серчай сильно, не со зла я тебя оговорила, страх силу взял! Коль не побрезгуешь, позволь, помогу проводы для Салиды справить, все честь по чести! Ушек с творогом наготовлю, пирожков с яблоками, а для покойницы рубаху принесу прощальную, беленую, с воротом и подолом расшитым!
– Да что уж там, всей деревней поможем, коль чего надобно, – с достоинством поддакнул Дармон.
Дальнейшее выверение тонкостей подготовки и проведения похоронного обряда в Котловищах проходило уже без нашего участия. Никто привлечь магеву и ее спутников к его обсуждению не пытался. Их же счастье, а то я бы внесла парочку рацпредложений. К примеру: вызвать на тризну душу покойной для прощания с родными и близкими или погадать, когда именно все участники скорбного праздника присоединятся к особе, провожаемой в мир иной.
Нет, я не злая, по большому счету иногда даже бываю доброй, просто сегодня подустала от чужих проблем и возни с покойниками. Конечно, магевская доля такая, и раз уж желаю пребывать в этом мире, должна исполнять возложенные на меня профессией обязанности. Но право на отдых, если верить не только Конституции, а еще и общечеловеческим ценностям, тоже полагается каждому, и никто меня о его отмене ни в устной, ни в письменной форме не уведомлял. А посему я упрямо стремилась в трактир! Хотелось добраться до комнаты и закрыть за собой и Лаксом дверь на засов потяжелее до самого утра. И пусть весь мир подождет, право на любовь – это вам не «Даниссимо», это поважнее всех прочих прав будет!
– Какие удивительные вещи способна творить магия! – уважительно оценил Сарот, шагая чуть позади меня по тропинке.
До чего ж она узенькая была, даже странно, как это Векша при своих немалых габаритах не протоптал целое авеню, наверное, привыкший по лесам за зверем красться, и не на такое горазд. Вот и приходилось нам цепочкой двигаться: Кейр приотстал, Гиз, напротив, вырвался чуток вперед, бдительно контролируя обстановку.
– А то! – гордый моими талантами, поддакнул Лакс, обернувшись к нам обоим, и хулигански раздул щеки, будто лягух из болота.
– Многое, – согласилась я, признаваясь морианцу, а заодно самой себе в почти благоговейном изумлении, охватывающем меня всякий раз, когда из ничего рождалось нечто. Нет, исходя из законов диалектики, которая вещает о том, что ничто из ничего не возникает и на самом деле происходит переход энергии в материю или количества в качество, я признавала, что с материалистической точки зрения магия есть разновидность энергии. Вот только доступ к ней открыт не каждому! И то, что я такой способностью обладала, не могло не будить в душе радостного восторга. А ворчала я просто для порядка, чтобы народ не заподозрил, насколько мне интересно колдовать. Вот Кейр и так дитем считает, а если узнает, что магия для меня восхитительнейшее удовольствие, и вовсе в лепешку расшибется, а постарается отправить в какой-нибудь местный детсад для одаренных.
Словом, радостное удивление Сарота, столь же мало привычного к магии, как я, казалось понятным и близким. Я немного подумала, подцепила, откинула прочь с тропинки небольшой камешек и заявила:
– Между прочим, ты в такой степени магические создания и действия способен видеть, как не каждому из здешних дано. Может быть, пройдет какое-то время, и сам сможешь творить колдовство.
– Я маг? – Безграничное удивление и столь же безграничное недоверие прозвучали в голосе морианца. Он даже споткнулся. Коли я камешек уже не пнула бы, решила бы, что он на него напоролся. Или тут камни двигаются и изгнанник успел выползти на дорогу? Говорят же ученые, будто камни тоже живые и не только дышат, но и двигаются, только гораздо медленнее прытких людей. А тут мир магический, здешние камни должны скакать быстрее лошадей, если им такое в кристаллическую башку втемяшится. Только не скачут исключительно потому, что никуда не торопятся в отличие от суетливых теплокровных. Как-нибудь обязательно попробую поколдовать над этой загадкой и поискать ответ, а пока и других забот хватает. Ведь не ищу их нарочно! Сами валятся, как горох из дырявого мешка. Ну и пусть валятся, так веселее жить! Чем больше наполнен событиями день, тем ярче, насыщеннее и значительнее он получается.
– Ага, – беспечно подтвердила я, превращая удивленное: «Я маг!» – в утверждение.
– Сможешь, сможешь, – перевернувшись на моем плече так, чтобы быть лицом к Сароту, подтвердил Фаль. – От тебя уже сейчас искорками пахнет…
– Чем? – растерялся мужчина, не в силах взять в толк, о чем толкует беспечный сильф.
– Искорками, когда они сильнее разгорятся, станут огоньками, возникнет магия, – многозначительно возведя сияющие глазенки к небу, «растолковал» малыш элементарные для него и такие диковинные для глупых верзил понятия.
– Фаль воспринимает волшебство как свет, поэтому, если он видит в тебе искорки, значит, задатки мага имеются, – пришел мой черед пускаться в объяснения, пока у воина крыша не съехала от перенапряжения. – Ведь костер или фонарь не зажечь, пока не высечена хоть одна искра.
– Тебя, стало быть, сильф тоже как костер видит, магева? – неуверенно предположил Сарот.
– Оса – не костер, Оса – солнышко! С ней всегда радостно и тепло, – блаженно жмурясь, промурлыкал Фаль, потерся всем телом о мою щеку и с безжалостным максимализмом юности продолжил: – Такой, как она, никто не будет, никогда! Но и ты сможешь научиться быть хорошим магом, если захочешь, эти искорки, которые в тебе, могут погаснуть, а могут и разгореться, все от твоего желания зависит. Тебе повезло, человек, выбирай!
– Я-а-а маг?.. – уже совершенно другим, мечтательным тоном паренька, которому пообещали пирожные, мороженое и игрушечный магазин в придачу, протянул этот суровый, бывавший не в одной кровавой переделке мужчина и замолчал надолго.
Мы спокойно добрались до «отеля». Оставив телохранителей отбиваться от неизбежных вопросов любопытного народа, не осмелившегося атаковать грозную магеву, я юркнула в свою комнату. Через минуту ко мне присоединился Лакс, малыш Фаль к той поре уже свернулся клубочком в эльфийском шелковом шарфе и крепко спал или тактично делал вид, что спит. Попробуй приглядись внимательно к такому миниатюрному пройдохе! Мы не стали, нашлись занятия поинтереснее. Пусть матрас, набитый сеном, был не слишком мягок, от одеял разило шерстью, а перья из подушки так и норовили запутаться в волосах, пусть, все это было неважно…
А утро, вступив в предательский заговор с ночью, наступило неожиданно быстро. Но тут уж я ничего поделать не могла, ибо, имея твердую пятерку по астрономии в школе, смутно сознавала, чем чреваты попытки вмешаться в естественный ход вращения светила и планет. Даже если получится, за мной мигом придут те, кому по долгу службы вменяется в обязанность следить за порядком в мирах. О том, что таких созданий навалом, меня любезно уведомили друзья еще в пору первого моего путешествия.
Так что хочешь не хочешь, а пришлось-таки выбираться из притягательных объятий Лакса и одеваться. В растрепанные с ночи рыжие волосы вора так и тянуло запустить пальцы, но я мужественно сдержалась. Отвернувшись во избежание искушения, порылась в шкатулке-сундуке (непременно надо заглянуть в храм к практичной и умеющей быть благодарной богине, чтобы лично сказать спасибо!). Выбрала очередную порцию походной одежды – серые штанишки с малахитовыми тоненькими лампасами и зеленую блузу на золотой шнуровке с колокольчиками, – натянула ее на себя и поскорее выскочила за порог. Ноги тут же запутались в чем-то мягком, что, исходя из твердости досок пола, было весьма странно. Я опустила глаза и тихо охнула: ноги утопали в темно-серой со светлыми подпалинами роскошной шкуре, принадлежавшей, судя по габаритам, явно не домашней, даже сильно разъевшейся мурке.
– Кто это у меня под дверью полинял? – удивилась я.
– Рысья шкура. Небось Векша тебе привет подкинул, – нежно обняв меня и щекоча шею теплым дыханием, рассмеялся Лакс, мигом прикинув ценность вещи.
– Я же ему ясно сказала – никаких взяток! – буркнула, не зная, как быть, вытереть ноги о такую красоту и оставить валяться стопа не поднималась, а отправляться к домику охотника, чтобы «ейной мордой ему в харю тыкать», тоже охоты не возникло.
– Он от чистого сердца подарок сделал, не брезгуй, магева, к уговору вашему это касательства не имеет, – возникнув из комнаты напротив, оповестил Гиз.
– А ты почем знаешь? Неужто прежде чем подарки подкидывать, охотник тебя разбудил и посоветовался? – скептически переспросил Лакс, на мгновение обняв меня покрепче, и отстранился.
– Меня будить не надо, я сам просыпаюсь, когда нужно, – невозмутимо объяснил киллер. И почему-то это спокойствие малость взъярило рыжего вора, он дернул острым ухом, насмешливо фыркнул и отвернулся.
– Какая мягкая! – восторженно завопил Фаль, вылетая из комнаты, где задержался, разминая крылышки в безумных кульбитах под потолком, и спикировал с разгону в роскошный мех.
Кажется, я поняла, где малютка сильф будет ночевать всю следующую неделю. Оказывается, более всего сильфов привлекают меховые изделия, а вовсе не чашечки цветков, как поется в глупых песенках, и не пуховые подушки и перины, как успела заключить я. Лишать малыша невинного удовольствия было бы верхом варварства с моей стороны. А посему я нагнулась, подняла шкуру вместе с Фалем и, вернувшись в комнату, бросила подарок сверху в волшебный сундук с походным имуществом. В последний момент сильф отлепился от меха, перепорхнул мне на плечо и с невинным лукавством спросил:
– Ты для меня ее взяла, Оса?
– Конечно, для тебя, дружок, – улыбнулась я. – А как же иначе? С таким одеялом тебе хоть сейчас в путь отправляться можно!
– Без завтрака? – панически перепугался успевший попривыкнуть к регулярным трапезам сильф, он так развозмущался, что крылышки забились вразнобой, и малютка едва не рухнул с плеча.
– Ни в коем случае! Режим дня нарушать нельзя! – поддержав сильфа ладонью, клятвенно пообещала чудесному малышу.
Фаль издал еще одну ликующую трель, сплясал у меня на плече что-то стремительное, напоминающее, насколько разобрали скошенные вбок глаза, ирландский танец, и мы отправились завтракать.