Прошлое и настоящее. Снова в одной связке, в одном узле. Сложном, как на тряпице, которым Шторм бинтовал мою руку. Потом я смотрела на этот узел и думала о том, что таким вяжут корабельные снасти. Я могла бы догадаться раньше. Все-таки ушлый Брик слишком часто просил рассказывать о Ярле.
Я упала на самое дно. Белая пелена Ёрмуна обнимала со всех сторон. Но рядом был тот, кто оттолкнулся ногами и потянул меня наверх. На этот раз не морской змей, а человек с черным знаком опасности на лице. И он не отпускал мою руку, когда тащил. Когда прижимал к скользкому боку хёггкара. И когда целовал. Его язык скользнул внутрь – по распахнутым губам, по самому краю. А потом сразу жадно и порочно! Наружу и снова внутрь…С глухим стоном, с первобытным желанием, со вкусом соли. С хриплым дыханием. С горячим, возбуждающим шепотом.
Вокруг бушевал поток, но в глазах Шторма не было ни капли страха. Да и сами глаза уже мало напоминали человеческие.
– Шторм…
– Знаешь, как трудно сдерживаться, когда ты в воде, лильган? Как трудно не прикасаться к тебе? Каждый раз… Когда ты заходила в грот, мне приходилось вспоминать самые отвратительные моменты моей жизни, чтобы удержаться от прикосновения. Но это плохо помогает, когда ты рядом. И когда вокруг – вода. Каждая капля шепчет мне о тебе. Я чувствую их, стекающие по твоей коже. Ощущаю. Они ласкают тебя так, как не позволено мне. Я почти сходил с ума, лильган. Ты даже не представляешь, что я хотел с тобой сделать. Что до сих пор хочу…
Он медленно – нарочито медленно – слизал соленые капли с моей шеи. И меня затрясло от желания.
– И эти ваши проклятые колдовские поцелуи. Я думал о них. Снова и снова. О губах. О том, какой у тебя вкус.
Меня трясло от его рук и слов. От его несдержанности и возбуждения. От прикосновений.
– Я спрошу еще раз, Мира. Ты поплаваешь со мной?
Словно я могла сказать нет, когда тело пылает от желания. Когда каждая ласка обжигает и клеймит.
– Скажи. Я хочу слышать.
– Я поплаваю… с тобой.
– Еще.
– Я поплаваю с тобой, Шторм! Поплаваю, и только попробуй нас утопить!
Он усмехнулся, вжал меня в свое возбужденное тело.
Сопротивление больше не имеет смысла, как и ложь. Мы хотели друг друга с самого начала, с самого первого взгляда. Каждое наше прикосновение высекало искры, с каждым днем разжигая все более яростное пламя невыносимого притяжения. И все же ильх прав. Я тоже рада, что теперь знаю правду. Что я целую не только того, кто умеет спасать, но и того, кто отмечен знаком убийцы.
Пугает ли меня это?
Не знаю.
Сейчас я боюсь лишь одного – остановиться…
Но этого не произойдет. Не тогда, когда мы оба возбуждены до предела. Когда наплевать на все, лишь бы соединиться.
Вместо ответа я закинула руки на его шею, обвила ногами. И с наслаждением услышала то ли стон, то ли рычание. Пальцы коснулись затылка, запутались в мокрых волосах. Нас окатило водой, течение норовило утянуть на дно, но ильх держал уверенно.
«Не бойся глубины… Я удержу. Нас обоих».
Его руки на спине – сдирающие остатки платья. Я не отставала, пытаясь освободить Шторма от одежды. Оказывается – раздевать кого-то в воде ужасно сложно… Но мы справились. Разум покоился на дне моря, оставив мне лишь оголенные инстинкты, дикое желание, потребность прикасаться и чувствовать. Одежда уплыла в неизвестном направлении. Ёрмун бушевал, пытаясь расцепить сплетенные тела, и мы торопились. Целовались как одержимые. Гладили, не размыкая рук. Касались, едва не уходя на дно. Мое тело оказалось слишком чувствительным. Не тело, а оголенный провод, замыкающий от каждого прикосновения. Каждого нового удара. Даже от каждой капли, стекающей с волос ильха, когда он целовал мою шею и грудь. Моя кожа под его губами горела, и прохлада воды становилась еще одной изощренной лаской. Я вцепилась в светлые волосы, дернула, желая поторопить его. Сейчас! Дай мне все сейчас! Дай мне себя! Иначе я за себя не ручаюсь… Шторм ответил хриплым смехом и еще одним голодным, почти невыносимым поцелуем. Я оплела ногами его бедра, потерлась, и смеяться Шторм перестал. Вцепился одной рукой в узкую верёвочную лестницу на боку хёггкара, второй прижал меня к себе. Короткий вдох – один на двоих. Волна, накрывающая с головой. И соединение тел – такое чувственное, такое невыносимое. Такое нужное.
Я застонала, вторя бушующей стихии. Я закричала в голос, пока мои губы снова не атаковал Шторм. Я хваталась за него, обнимала руками и ногами. Словно собиралась остаться сплетенной с ним навечно. Тяжелое мужское дыхание, рывки и стоны. Даже наступивший конец света не смог бы разъединить нас в этот момент. Возможно, мы бы его даже не заметили. Мы вбивались друг в друга снова и снова – жестко, сильно, быстро…Пальцы Шторма сжались на моих бедрах, почти оставляя синяки. Какое-то время мы могли лишь стонать и хватать губами воздух. Течение смирилось. И теперь двигалось с нами в унисон, толкая навстречу друг другу. Вода стала колыбелью, удерживающей на мягком покрывале, ласкающей каплями и потоками. Укрощенное течение, смирившаяся волна. Вода, порабощенная рычащим от наслаждения ильхом. Я тоже билась в его плену, теряя себя. Я кричала его имя и получала в ответ свое – соленое, хриплое, наполненное первобытной дикой страстью. Я тонула в этом потоке и в нем же рождалась заново. В буре, в страсти, в оргазме, сносящем всю мою цивилизованную оболочку и оставляющем лишь первозданные инстинкты. В желании и страсти. В нежности, пробивающейся сквозь эту дикость.
В нечеловеческих глазах ильха застыло ошеломление. Он больше не целовал, он смотрел мне в лицо – жадно, неотрывно. И когда я закричала, выгибаясь в его руках, выдохнул едва слышно: «Кьяли…моя. Моя!»
Я в ответ промолчала – слишком измученная этим сражением, этим Штормом и наслаждением, разделенным на двоих.
***
Я смутно помню, как мы забрались обратно на хёггкар. Это было не так-то и просто, потому что я ползла по веревочной лестнице, а проклятому ильху слишком нравился открывающийся снизу вид на мой зад. Он не мог удержаться и не лизнуть его, а я не могла удержаться и не свалиться в воду.
Я предлагала Шторму подниматься первым, но он почему-то отказался.
С третьей попытки мы все-таки справились и оказались на борту. Некоторое время просто лежали, глядя на луну и звезды. Мое тело ныло, кожу, наверняка, покрывали синяки. Но еще никогда я не ощущала себя такой свободной. И такой живой.
Доски «Ярости» оказались неожиданно теплыми и гладкими. А потом я перекинула ногу через бедра Шторма, оседлав его.
– Когда мне было десять, погиб мой брат Майк. – Слова прозвучали так просто. Удивительно просто. Словно многолетний комок в горле, не дающий говорить и даже дышать, остался где-то на глубине. – Он утонул. Мы жили в Окламе и никогда не видели моря. В тот год мы решили навестить тетю Джейн в Лаверстоне. Путешествовать предстояло на корабле, и я заранее предвкушала небывалое удовольствие.
Шторм не двигался, лишь сжимал зубы, слушая меня.
– Я помню восторг, когда я увидела тот корабль. Хёггкар, как говорят на фьордах… Он был огромный и белый, похожий на сладкий торт, украшенный взбитыми сливками. Такой праздничный, яркий, весёлый. Со множеством разноцветных флажков и людьми в красивых нарядах. Я думала, что это самый счастливый день в моей жизни.
Я помолчала, вспоминая.
– А ночью корабль попал в ураган. Очень сильный. Напоролся на скалу и получил пробоину.
Я откинула голову, глядя на луну. Подсыхающие волосы рассыпались волной по плечам и спине.
– Мы не успели спрятаться, мы вообще ничего не понимали. Я плохо помню, как мы оказались на палубе. Вокруг творилось что-то ужасное, люди кричали, море ревело… Майка выкинуло за борт. Словно щепку. Так просто… Лишь один миг – и он уже летит в море. Но брат успел схватиться за меня, а я – за борт корабля… Потом мне говорили, что я не могла его удержать. Мне было десять, ему – шестнадцать. Худенькая девочка и довольно крупный парень. Я не могла его удержать. Но он просил его не отпускать. Все время… просил.
Шторм молчал. Лишь его глаза светились как у зверя. Мне это понравилось.
Я повела плечами, откидывая голову, ощущая ветер, ласкающий кожу. И лунный свет, целующий ее. Ощущая себя живой, цельной, настоящей.
Может быть, впервые за все эти годы.
Сколько лет я носила в себе эти несказанные слова, сколько лет запрещала даже не произносить их – думать. Вспоминать. И вот сейчас сказала ему. Почему-то я знала, что он меня поймет.
– Это ведь не все, так? – Голос Шторма звучал спокойно, но я чувствовала его тепло, его силу, его бесконечную уверенность. Именно то, что мне нужно.
– В моем мире, в Конфедерации, есть традиция, – неторопливо продолжила я. – Давать имена самым сильным ураганам и бурям. Женские имена. Знаешь, как назвали ураган, погубивший моего брата?
Я отвела взгляд от луны и посмотрела на ильха. Сжала ногами его бедра, наклонилась, прогнув спину. Да, он знал ответ. Я видела это в его глазах, ощущала в напряженном теле.
– Эту бурю назвали Мирандой, – шепнула я в его губы. – Моим именем. Именем слабачки, не удержавшей руку своего брата. Миранда погубила Майка. И еще сто тринадцать пассажиров корабля. Тот день стал настоящей трагедией, потом говорили, что кто-то ошибся, выпустив корабль из порта… Но это уже было неважно. Не для меня. И не для Майка.
Имя слетело с губ невесомой бабочкой. И улетело к звездным небесам.
– Когда меня нашли в каком-то углу, я была такой бледной, неподвижной и холодной, что меня причислили к погибшим. Я очнулась среди тех, кого успели достать из воды и сложить на палубе. Повернула голову и увидела лицо женщины, что еще утром угощала меня конфетами. Она не дышала. Они все не дышали. Все те люди, что лежали рядом со мной. Их было очень много… Я встала и начала искать брата, обходя одного утопленника за другим. Но Майка я так и не нашла. Он остался на дне.
Я снова замолчала. Родители сделали все, чтобы я смогла пережить тот день. Со мной работало множество специалистов, говорящих, что я не виновата, и что жизнь продолжается.
И все же они не смогли вернуть мне меня.
Удивительно, но мне помогла вода. Лишь падая в бассейн, лишь уходя на глубину, я ощущала, что живу. Что могу сражаться и однажды победить то, что меня сломало. Тренера не понимали, почему я не хочу выступать на соревнованиях, ведь им казалось – я рождена плавать. А я не могла объяснить им, что мне плевать на соревнования. Что мне плевать на сражение с другими людьми. Погружаясь в прохладную воду, я всегда билась только с ней – со стихией. И могла жить дальше, зная, что сумела одержать еще одну крошечную, но победу.
Потом умные тети и дяди говорили мне: надо забыть и жить дальше. Даже родители однажды решили, что так будет лучше. Убрать портреты Майка, не произносить его имя. Они оберегали меня, но получалось только хуже. Словно часть меня тоже осталась на дне моря.
Я посмотрела в яркие, нечеловеческие глаза Шторма. Ильх лежал подо мной – мокрый, невозможно красивый, все еще возбужденный. Демоны, кто вообще может чувствовать возбуждение после всего, что я сказала?
Только тот, для кого сражение и смерть – естественная часть жизни. Тот, кто сражается каждый день – и побеждает.
– Стихия Миранда, вот, значит, как. Затуманные люди польстили той буре. – Ильх кровожадно улыбнулся, и я подумала, что хочу его лизнуть.
Хочу провести языком по его метке, по шее, и ниже. Шторм увидел мой взгляд, и его дыхание сбилось. Он протянул руку, сжал в кулаке прядь моих волос, словно взял в плен. Потянул к себе.
– Лильган, это несправедливо, но счастье не делает людей сильными. Напротив. Оно расслабляет, сдирает панцирь, обнажая мягкое и нежное нутро. А вот беда… О, эта дрянь умеет закалять душу! Знаешь, на своем веку я видел много хёггкаров. Прекрасных и гордых, сбитых крепко и ладно. Но пока они стоят в тихой гавани, никто не знает, насколько хёггкар хорош. Есть лишь один путь, чтобы это проверить. Узнать, станет ли хёггкар грозой моря или пойдет ко дну, словно дырявый котел.
Он потянул мою прядку, заставляя склониться, прикоснуться к его губам. Я сделала это медленно – дразня. И снова отклонилась. Меня завораживал его голос и его слова.
– Я знаю, о чем ты говоришь. Знаю этот путь. Это… ураган. Буря. Шторм.
– Да, кьяли, – блеснули в свете луны его глаза с узкими зрачками. – Только шторм покажет, чего стоит хёггкар. И человек. Устоит ли в бурю, выдержит ли. Или сломается и сдастся. У каждого хёггкара и у каждого человека свой шторм. Свое испытание. Шторм это то, что ломает и перемалывает. То, что тянет ко дну с невероятной силой. Колотит тебя о камни, пока ты не задохнёшься. Это то, что меняет нас навсегда, убивает либо делает иными. То, что показывает нашу душу. Никогда не забывай о том, что тебя изменило. Храни в памяти и доставай, когда тебе надо стать сильнее. Злее. Яростнее. Когда тебе надо победить.
Ильх провел большим пальцем по моим губам, надавил, заставляя приоткрыть их.
– Помни свой шторм, Мира. И помни, что ты в нем выжила.
Мужская ладонь прошла по моей спине, играя на позвонках, оглаживая и сжимая бедра. Притягивая и сдвигая так, чтобы мы могли снова соединиться. Чтобы снова взять меня. Пленить… Показать, что нельзя дразнить его безнаказанно. Он снова целует – сильно и яростно, почти дико. Терзает мои распухшие губы, скользит языком, повторяя порочные движения бедер. Бесстыдно и прекрасно. Хриплые стоны рвут горло. Я кричу и требую, я прошу пощадить и никогда не останавливаться, я захлебываюсь от наслаждения. Мы двигаемся все быстрее, на полном ходу влетая в пропасть. Яркое, почти болезненное наслаждение растекается внутри волнами, угасает медленно, оставляя сладкую негу.
А потом я лежу на его груди. Лежу, наслаждаясь близостью и ленивыми прикосновениями, светом луны и ветром, ласкающим мое голое тело. Летней ночью, обнимающей со всех сторон. Скрипом досок и рокотом белого потока. А главное – мужчиной, который брал меня так, как хотел, заставляя кричать снова и снова, а теперь обнимает как самое ценное свое сокровище.
Мужчина со знаком убийцы на лице, варвар холодных земель, капитан черного хёггкара… И мне так хорошо, как не было ни разу за всю жизнь.
Когда я все-таки подняла голову, луна подернулась легкой дымкой приближающегося утра. Я потянулась кошкой, с наслаждением поймала жадный взгляд ильха. И рассмеялась.
– Знаешь, доски хёггкара – не лучшее место для… того, чем мы только что занимались. Кажется, у меня теперь занозы. Везде!
– Нет у тебя никаких заноз, – лениво парировал Шторм. – Эти доски полировали тысячу раз! Но вообще-то здесь есть кровать.
– Да ладно! И ты молчал? – Я приподнялась на локте, с возмущением глядя на улыбающегося ильха.
– Я был очень занят. И я не мог дойти до кровати.
– Не мог?
– Я о ней даже не вспомнил. Ты лишила меня разума.
– Ну вот, я еще и виновата!
Шторм рассмеялся, погладил мою спину и все-таки поднялся.
– Идем, покажу тебя хёггкар.
Он двинулся вглубь корабля. Я осмотрела его вид сзади и восхищённо хмыкнула. Ильх удивленно поднял бровь.
– Все-таки хорошо, что на борт ты первым не полез. Пожалуй, такой тыл я бы даже укусила! Пару раз.
– Да? – заинтересовался он.
Я, смеясь, двинулась за ним.
– Ты обещал показать корабль! Не отвлекайся.
– Я не могу. Ты рядом и ты без одежды. Я теряю разум, лильган. Я теряю его каждый раз, когда смотрю на тебя.
– Смотри в другую сторону, – пытаясь не хохотать, я указала на крепкую дверь. – Так что внутри?
«Ярость Моря» оказалась впечатляющей. И смертоносной. Я старалась не представлять, что могут сделать с людьми все те пики и лезвия, которые оснащали корабль. Внутри располагались небольшие комнаты, предназначенные для капитана и команды. В сундуках мы даже нашли одежду – штаны с рубахой для Шторма и синее платье без рукавов – для меня. Подол оказался слишком длинным, так что приходилось придерживать его руками. Испробовав на прочность кровать, мы все-таки вернулись на палубу.
– Сколько лет этот хёггкар не покидал бухту? – тихо спросила я, увидев, как ильх проводит рукой по доскам корабля. И сколько в этом жесте тихой тоски.
– Слишком много, кьяли.... Но я обещал Перворожденным, что с этим покончено. Что я больше не возьму в руки меч.
Он застыл у борта, рельефный силуэт, очерченный тающей луной. Я могла бы спросить «почему». Но вернее было «ради кого». Хотя об этом я уже догадалась.
– Все дело в Брике, верно? Он твой сын?
– Он сын моего побратима. Моего риара.
И того, кого он убил. Слова не прозвучали, но повисли в воздухе. И Шторм помрачнел, нахмурился. Но глянув на меня, насмешливо улыбнулся.
– Я не слишком люблю такие разговоры, кьяли. И вместо них предпочел бы снова почувствовать твой вкус у себя во рту. Похоже, я понял, для чего люди мертвых земель трогают друг друга языками. Так они снова чувствуют себя живыми и… горячими. Я уже хочу это повторить. Много раз. Но, кажется, я задолжал тебе ответы.
Ильх провел рукой по гладкому краешку борта. С такой нежностью, словно прикасался к женщине. На миг я даже ощутила укол ревности.
– Брик родился к югу от Варисфольда, в Дассквиле. Как и я. Это прекрасный город, кьяли. Воды там теплые, земли – плодородные. Дома обмазаны красной глиной, крыши покрыты мхом и вереском. Его берег устилает песок, а в глубине моря растет золотой жемчуг. В долине за башней риара разводят белых коз со смешными короткими рожками и такой пушистой шерстью, что пастбища напоминают спустившиеся с небес облака. В Дассквиле варят сладкий хмель, и там всегда пахнет диким медом, даже зимой. Жаль, что я никогда не смогу тебе его показать. Я покинул Дассквил почти десять зим назад и думал, что никогда туда не вернусь.
Он помолчал, вспоминая. И мне снова стало больно от нежности и грусти, что промелькнули в глазах Шторма.
– Ты скучаешь по этому городу.
– Даже водные хёгги хотят найти место, которое могут называть домом. Но для меня Дассквил в прошлом, Мира.
Шторм мягко улыбнулся.
– Прошло десять лет с того дня, как умер мой риар, а мне поставили на щеку знак убийцы и запретили ступать на сушу. Все эти годы я провел на глубине или на борту «Ярости Моря». Говорили, что я безумен. Возможно, так и оно и есть. Дассквил стал лишь воспоминанием. Иногда мне и вовсе кажется, что я его придумал, что в моей жизни никогда не было этого берега. Я привык к кочевой жизни. Даже полюбил ее.
Но однажды Дассквил напомнил о себе вестью от единственного человека, к которому я не мог не прийти. Тея – венлирия моего убитого риара – требовала выполнить свой долг и забрать ее сына. Спасти его. После… смерти ее мужа в Дассквил прислали временного наместника. Тея и Брик жили на краю города, довольно уединенно. Но Дассквил помнил, кто они. Брик подрастал и становился угрозой для нынешнего правителя. Единственный наследник своего отца, он мог потребовать кольцо Горлохума, поймать душу хёгга и однажды заявить право на город. Конечно, когда будет к этому готов. Вот только нынешний наместник решил не ждать этого и покончить с Бриком заранее. Подлый поступок, недостойный истинного риара. Увы, я прибыл слишком поздно. Мне удалось увезти только мальчика, но не спасти Тею… Так Брик оказался на борту «Ярости Моря». Поверь, я этого не хотел. В то время я вообще не понимал, что делать с мальчишкой. Я не мог оставить его на хёггкаре и не мог сойти на сушу. К тому же увозить наследника Дассквила пришлось с боем, мои люди были ранены, многие – убиты. Единственным пристанищем тогда оказался Последний Берег, о котором мне поведали морские мори. Местный конухм Бирон-Стервятник потребовал плату за наше исцеление и спокойную жизнь – добычу пепла. И… Брика, который однажды станет водным змеем, надев кольцо Горлохума. Тогда я посчитал эту плату ничтожной. Мальчик обретал безопасность и даже душу хёгга, разве не прекрасное решение?
Шторм невесело усмехнулся.
– Тогда я не понимал, чем нам всем придется расплатиться. Но Бирон сдержал обещание, наши раны – даже смертельные – действительно затянулись. И моя искалеченная нога осталась при мне. Брик обрел новый дом. Почти дом. А потом…
– Ты к нему привязался, – негромко сказала я, и Шторм кивнул. – Он стал твоей семьей.
– Которую я не желал. Я столько лет избегал привязанностей, что даже не понял, как это случилось. Водные хёгги ценят свободу, кьяли. И редко меняют ее на семейные узы. И я тоже хотел тогда лишь яростного ветра и быстрых волн. Однажды я попытался оставить мальчика на берегу, у хороших людей. – Шторм невесело усмехнулся. – До сих пор помню, как Брик закричал, поняв, что я ухожу. Повторять я не решился.
Я подошла и обняла его. Запрокинула голову, глядя в лицо.
– Поэтому ты не хотел меня отпускать? Из-за Брика? Ты понял, что я могу заменить его в добыче пепла, ведь так? И мальчик не станет заложником Саленгварда.
– Ты во всем права, – спокойно произнес Шторм. – Я был готов пожертвовать всем и всеми ради жизни Брика. Собой в первую очередь. И тобой – тоже. Я сказал бы, чтобы не жалею и не стану просить прощения, кьяли. Ведь тогда я не знал, кого выловил в белом течении.
Он провел кончиками пальцев по моей щеке, и меня снова окатило жаром.
– Не надо, – прошептала я.
Шторм не стал уточнять, что именно. Не надо извиняться или говорить о чувствах, к которым я не готова…
Я погладила его плечо. Теперь я понимала отношение Шторма к этому мальчику. Он по-настоящему любил его. Как своего собственного сына, а может, и сильнее. Но боялся приближаться слишком близко, зная, что однажды Брик узнает правду.
Вот только это все равно не помогло. Мальчишка обожает хозяина «Ярости».
–Ты стал его героем, Шторм-хёгг.
И отцом, которого мальчик потерял, едва родившись.
Шторм смотрел на горизонт. За скалами медленно светлело небо. Мы не заметили, как прошла эта ночь.
– Однажды чувства Брика изменятся, – тихо ответил ильх. – И мне придется это пережить. Снова потерять того, кого люблю.
Я не знала, что на это ответить. И поэтому просто обняла его крепче. Так мы и стояли, глядя, как отступает ночь. Мягкий золотой рассвет озарял бухту. Уставшая волна лениво гладила борт.
– Я ведь говорил, что лучше заниматься более приятными вещами, кьяли. Мне тебя мало. Хочу еще. – Ильх сжал в кулаке мои волосы, и я почувствовала его прерывистый вздох и вновь просыпающееся возбуждение. – Но прежде ты должна кое-что рассказать, Мира. Начнем с того, как ты попала в эту бухту. Ведь здесь нет прохода со стороны города.
Я застыла в его руках. Попыталась отстраниться, но ильх держал крепко. Взгляд снова стал острым, как ночью, когда мы стояли на доске.
Ёрмун толкнул борт хёггкара, окатил брызгами. И Шторм медленно, с явным удовольствием, слизал их с моих губ. И вдруг резко повернул голову.
– Кракен кричит. Хёггкар входит в пролив Последнего Берега.
– Может, это друг, которого ты ждал? – предположила я, но ильх нахмурился.
– Слишком рано. Надо проверить. Оставайся здесь, кьяли, договорим позже. На «Ярости» ты в безопасности.
Коротко провел рукой по моей щеке, тронул губы. И прыгнул за борт, без всплеска уйдя под воду. Через миг к выходу из бухты скользнуло извилистое тело морского змея.