В безлюдном саду был невыносимый холод. Страйк увяз по щиколотку в снегу, не чувствуя, как мороз крадется по правой брючине. Все курильщики, которые в обычное время собирались на скрытых от глаз аккуратных лужайках, сейчас топтались прямо на тротуаре перед клубом. Страйк проложил одинокую цепочку следов по мерзлой белизне, среди затихшей красоты, и остановился у круглого пруда, превратившегося в серый ледяной диск. В центре, на огромной двустворчатой раковине, сидел пухлый бронзовый купидон. Одетый в снежный парик, он натягивал тетиву лука и целился не туда, где имел шанс поразить стрелой простого смертного, а в темные небеса.

Страйк закурил и стал смотреть в ярко освещенные окна клуба. Из темноты посетители и официанты выглядели бумажными человечками на световом экране.

Если Страйк разбирался в людях, ждать оставалось недолго. Мог ли писатель, чье призвание – сплетать слова из нити опыта, любитель ужасов и макабрических странностей, упустить такую уникальную возможность?

И действительно, через несколько минут Страйк услышал щелчок открываемой двери, обрывки разговоров, краткую музыкальную фразу, а потом – приглушенные шаги.

– Мистер Страйк?

В темноте голова Фэнкорта выглядела огромным куполом.

– Не проще ли выйти на улицу?

– Мне удобней в саду, – сказал Страйк.

– Понимаю.

В словах Фэнкорта сквозило добродушие, как будто он решил – пусть ненадолго – пойти навстречу Страйку. Детектив подозревал, что это решение подсказано слабостью писателя к театральным эффектам: ведь именно его призвал для разговора человек, который заставил нервничать всю компанию.

– Что вас интересует? – спросил Фэнкорт.

– Ваше мнение, – ответил Страйк. – Мой вопрос касается критического анализа «Бомбикса Мори».

– Как, опять? – поразился Фэнкорт. Его добродушие застывало так же стремительно, как ноги. Он поплотнее запахнул пальто от метели. – Я сказал все, что хотел сказать об этой книге.

– Одно из первых суждений, которые я услышал, – начал Страйк, – сводилось к тому, что она напоминает ваши ранние произведения. «Море крови и тайные символы» – по-моему, так было сказано.

– Ну и дальше что? – Фэнкорт засунул руки в карманы.

– А то, что в ходе моих разговоров с людьми, знавшими Куайна, я все отчетливее понимал, что эта книга имеет весьма отдаленное сходство с той, которую, по его словам, писал он.

Дыхание Фэнкорта поднималось белым облачком, заслоняя тяжелые черты.

– Я даже познакомился с одной девушкой, – добавил Страйк, – которая утверждает, что слышала отрывок из этой книги, совершенно непохожий на окончательный вариант.

– Писатели кромсают свои произведения, – сказал Фэнкорт, притопывая ногами и втягивая голову в плечи по самые уши. – Оуэну не мешало бы заниматься этим почаще. А некоторые романы, вообще говоря, можно было вымарать целиком.

– Кроме того, – продолжил Страйк, – в тексте есть включения из раннего творчества Куайна. И тут и там – гермафродит. И тут и там – окровавленный мешок. Безудержный секс.

– У него было скудное воображение, мистер Страйк.

– После него осталась записка, похожая на перечень возможных имен. Одно из этих имен читается на использованной машинописной ленте, которую вынесли из его кабинета еще до того, как полицейские опечатали дверь, но в окончательном варианте рукописи это имя отсутствует.

– Значит, передумал, – раздраженно бросил Фэнкорт.

– Это совершенно расхожее имя, не символическое, не отсылающее к прототипу, в отличие от имен в окончательном тексте. – Когда глаза привыкли к темноте, Страйк заметил, что на тяжелом лице Фэнкорта появилось легкое любопытство. – В ресторане, при большом скоплении людей, Куайн в последний раз – думаю, это будет доказано – поел и в последний раз появился на публике. Со слов надежного свидетеля, Куайн на весь ресторан кричал, что одной из причин, по которым Тассел струсила представлять его книгу, был «Фэнкорт и его поганый вялый хер».

Вряд ли Страйка и Фэнкорта четко видели дергающиеся человечки, которые собрались за издательским столом. Две мужские фигуры, скорее всего, сливались с деревьями и скульптурами, но самый решительный или самый отчаянный наблюдатель все же мог бы определить их местонахождение по крошечному, но яркому, как точка лазерного целеуказателя, огоньку сигареты Страйка.

– Штука в том, что в «Бомбиксе Мори» ни слова не сказано про ваш член, – объяснил Страйк. – Там нет ни слова про любовницу Куайна и про подружку-транссексуалку, которые, по его словам, фигурируют в романе как «чистые, неприкаянные души». А кроме того, шелкопрядов не обливают кислотой: их вываривают в кипятке прямо в коконах.

– Ну и дальше что? – повторил Фэнкорт.

– Да то, что напрашивается вывод: «Бомбикс Мори», который ходит по рукам, – это не тот роман, который написал Оуэн Куайн.

Фэнкорт даже перестал притопывать ногами. Остолбенев, он всерьез обдумывал услышанное.

– Я… нет, – сказал он, как будто самому себе. – Куайн написал это сам. Слишком узнаваемый стиль.

– Странно слышать это от вас, потому что всем остальным, кто хорошо чувствует индивидуальный стиль Куайна, слышится в этой книге чужой голос. Дэниел Чард заподозрил Уолдегрейва. Уолдегрейв заподозрил Элизабет Тассел. А Кристиану Фишеру послышался ваш голос.

Фэнкорт в своей обычной манере презрительно пожал плечами:

– Куайн стремился подражать более искушенному автору.

– Не кажется ли вам, что реальные прототипы описаны у него однобоко?

Фэнкорт взял предложенные Страйком сигарету и зажигалку и, не перебивая, с интересом слушал.

– Он утверждает, что жена и литагент на нем паразитируют, – пояснил Страйк. – Да, неприятно, но это стандартное обвинение, которое кто угодно может бросить в адрес тех, кто, так сказать, живет за его счет. Он намекает, что его любовница терпеть не может животных, и вставляет какие-то комментарии, которые можно толковать либо как намеки на ее низкопробные книжки, либо как тошнотворные аллюзии на рак груди. Его подопечная транссексуалка получает единственную характеристику, причем издевательскую, насчет вокальных упражнений, а между тем она сама рассказывала, что давала ему читать историю своей жизни, над которой тогда работала, и делилась самым сокровенным. Он, по сути, обвиняет Чарда в убийстве Джо Норта и выдвигает непристойные предположения об истинных желаниях Чарда. Наконец, он возлагает на вас вину за смерть вашей первой жены. Все это – либо открытая информация, либо расхожие сплетни, либо примитивные нападки.

– Но от этого не менее болезненные, – приглушенно выговорил Фэнкорт.

– Согласен, – сказал Страйк. – Поэтому многие затаили на него злобу. Но единственным настоящим откровением во всей книге стало то, что вы – отец Джоанны Уолдегрейв.

– Во время нашей беседы я вам сказал… почти открытым текстом… – ощутимо напрягся Фэнкорт, – что это обвинение не только ложное, но и нереальное. Я бесплоден, и Куайн…

– …и Куайн не мог этого не знать, – согласился Страйк, – так как у вас еще сохранялись – по крайней мере, внешне – дружеские отношения в ту пору, когда вы переболели свинкой, а кроме того, он уже прошелся по этой теме в «Братьях Бальзак». И от этого те обвинения, которые вложены в уста Резчика, звучат совсем уж странно, правда? Как будто эту часть написал некто, не знающий о вашем бесплодии. Неужели при чтении романа вам не приходили в голову такие мысли?

На волосы и плечи обоих мужчин толстым слоем ложился снег.

– По-моему, Оуэн не задумывался о правдоподобии, – медленно проговорил Фэнкорт, выдыхая дым. – Грязь липнет. А он только и делал, что лил грязь. Я счел, что он просто старается перессорить своих знакомых.

– И по этой причине решил прислать вам текст раньше, чем другим?

Фэнкорт не ответил, и Страйк продолжал:

– Вы же понимаете, это легко проверить. В курьерской, да и в обычной почтовой службе доставки непременно остаются записи. Лучше уж говорите как есть.

Повисла долгая пауза.

– Ладно, – выдавил наконец Фэнкорт.

– Когда вы получили рукопись?

– Утром шестого.

– И как вы с ней поступили?

– Сжег, – коротко ответил Фэнкорт, будто вторя Кэтрин Кент. – Я понял, чего он добивается: спровоцировать громкий скандал, максимально разрекламировать себя. Последнее прибежище неудачника… Я не собирался ему потакать.

До них вновь донеслись обрывки веселья – это открылась и закрылась дверь клуба, ведущая в сад. Неуверенные шаги по снегу, большая тень, возникшая из темноты.

– И что же, – прохрипела Элизабет Тассел, кутаясь в тяжелое пальто с меховым воротником, – здесь происходит?

Заслышав ее голос, Фэнкорт рванулся назад, к входу. Страйк мысленно спросил себя: когда эти двое в последний раз сталкивались лицом к лицу, если только не в многолюдной толпе?

– Повремените минуту, будьте добры, – попросил он писателя.

Фэнкорт замешкался. Тассел низким, скрипучим голосом обратилась к Страйку:

– Пинкс хочет, чтобы Майкл вернулся за стол.

– Вы очень кстати: поможете нам кое-что прояснить.

Снег падал на вечнозеленые листья, на замерзший пруд, на купидона, целящегося в небо.

– Когда-то вы сочли творчество Элизабет «до боли вторичным», это так? – обратился Страйк к Фэнкорту. – Вы вместе изучали елизаветинскую трагедию мести, отсюда некоторое сходство вашего с ней стиля. Но зато вы, как я понимаю, – он повернулся к Тассел, – превосходно имитируете чужую манеру письма.

Он с самого начала просчитал, что она обязательно прибежит, если увести Фэнкорта из-за стола, просчитал, что она испугается, как бы сыщик в темноте сада не наговорил писателю лишнего. Сейчас она замерла в неподвижности, подставляя снегу меховой воротник и металлическую седину волос. В слабом свете, падавшем из окон клуба, Страйк мог различить лишь контур ее лица и примечательный взгляд: напряженный, пустой. У нее были мертвые, бесчувственные глаза акулы.

– Например, вы в совершенстве овладели стилем Элспет Фэнкорт.

У Фэнкорта отвисла челюсть. Несколько мгновений снежные шорохи нарушались только едва слышными хрипами, вырывающимися из легких Элизабет Тассел.

– Я сразу подумал, что Куайн взял над вами какую-то власть, – сказал Страйк. – Вы не производите впечатления женщины, которая позволит сделать из себя семейный банк и домработницу, которая предпочтет работать с Куайном и при этом упустит Фэнкорта. И не надо песен про свободу самовыражения… Это вы написали пародию на роман Элспет Фэнкорт и подтолкнули женщину к самоубийству. Все эти годы вы утверждали, что Оуэн, мол, показал вам написанную им пародию. А на самом деле все было ровно наоборот.

И опять шорох снежинок на снежинках нарушали только слабые, потусторонние хрипы, доносящиеся из груди Элизабет Тассел. Фэнкорт с раскрытым ртом переводил взгляд с литературного агента на сыщика.

– Полицейские заподозрили, что Куайн вас шантажировал, – продолжил Страйк, – но вы их одурачили трогательной историей о своих бескорыстных денежных вливаниях на нужды Орландо. Больше четверти века вы откупались от Куайна, правильно я понимаю?

Он старался развязать ей язык, но она молчала, глядя на него темными, пустыми глазами, напоминающими дыры на бледном, некрасивом лице.

– Как вы охарактеризовали себя, когда мы с вами обедали? «Безгрешная старая дева», – напомнил Страйк. – Значит, вы все-таки дали выход своей неудовлетворенности, правда, Элизабет?

Безумные, пустые глаза устремились на Фэнкорта, который теперь стоял поодаль.

– Ну что, вы получили удовольствие, Элизабет, когда описывали, как насилуют и убивают ваших знакомых? Один гигантский выплеск злобы и непристойности – и вы, непризнанный гений, разом отомстили всем, пнули каждого, кому больше повезло и в любви, и в…

Из темноты раздался тихий голос, и Страйк не сразу понял, откуда он долетает. Это был странный, незнакомый, высокий голос: по-видимому, таким голосом буйнопомешанная пытается выразить невинность и доброту.

– Нет, мистер Страйк, – приглушенно говорила она тоном матери, убеждающей сонного ребенка не садиться в кроватке, не ворочаться. – Несчастный глупец. Бедняга. – Элизабет выдавила смешок, от которого у нее засвистело в легких, и тем же ласковым, мурлычущим тоном обратилась к Фэнкорту: – Он получил увечье в Афганистане. Я же вижу: у него контузия. Повреждение мозга, как у крошки Орландо. Ему нужна помощь, бедному мистеру Страйку.

У нее участилось дыхание, свист в легких сделался сильнее.

– Что же вы респиратор-то не прикупили, а, Элизабет? – спросил Страйк.

Ему показалось, что ее глаза еще больше потемнели и выпучились, а зрачки расширились от выброса адреналина. Большие, мужские руки превратились в когтистые лапы.

– Думали, все у вас просчитано, да? Веревки, маскировка, защитный комбинезон – только вы не учли, что обожжете горло, вдыхая едкие пары.

Морозный воздух терзал ее легкие. В панике Элизабет запыхтела, будто в порыве страсти.

– Сдается мне, – с расчетливой жестокостью проговорил Страйк, – от этого вам изменил рассудок. Будем надеяться, присяжные в это поверят. Какая никчемная жизнь. Бизнес – псу под хвост, ни мужа, ни детей… Скажите, – Страйк без экивоков обратился к обоим, они стояли к нему в профиль, – между вами когда-нибудь была неудачная попытка близости? Этот «вялый хер»… мне кажется, Куайн вполне мог выдумать такую деталь для включения в подлинный «Бомбикс Мори».

Их лиц он не видел – Фэнкорт и Тассел стояли спиной к свету, но язык их телодвижений дал ему ответ: они мгновенно отшатнулись друг от друга и развернулись лицом к нему, будто сиюминутным единым фронтом.

– Когда это произошло? – спросил он, не сводя глаз с темного силуэта Элизабет. – После смерти Элспет? Но ведь вы тогда переметнулись к Фенелле Уолдегрейв, так, Майкл? Удобная связь, верно?

У Элизабет перехватило дыхание, словно от удара.

– Я бы попросил! – рявкнул Фэнкорт.

Теперь он разозлился на Страйка. Тот сделал вид, что ничего не заметил. Его вниманием владела Элизабет: он провоцировал ее, невзирая на свист легких, которым на снежном холоде не хватало кислорода.

– Представляю, как вы психанули в «Ривер-кафе», когда Куайн увлекся и начал во всеуслышание выкрикивать то, что описал в подлинном «Бомбиксе Мори», а, Элизабет? И это после того, как вы приказали ему ни словом не выдавать содержание?

– Псих. Вы просто псих, – прошипела она с вымученной улыбкой, которая обнажила ее крупные желтые зубы, но не коснулась акульих глаз. – Война не только сделала вас калекой…

– Браво, – похвалил Страйк. – Наконец-то я вижу злую стерву, о которой так много слышал….

– Вы ковыляете по Лондону, чтобы только попасть в газеты, – задыхалась она. – Совсем как бедный Оуэн, в точности… как он обожал рекламу, верно, Майкл? – Она обернулась за поддержкой к Фэнкорту. – Оуэн был сам не свой до публичности…

– Да ведь это вы подсказали Куайну спрятаться на Тэлгарт-роуд, – сказал Страйк. – Это была ваша собственная затея.

– Не желаю вас больше слушать, – прошептала она, со свистом вдыхая зимний воздух, а потом завела громче: – Я вас не слушаю, мистер Страйк, я не слушаю. И никто вас не слушает, глупый, несчастный…

– Вы сами мне говорили, что Куайн был падок на лесть. – Страйк повысил голос, чтобы его слова не утонули в ее причитаниях. – Насколько я понимаю, он изложил вам фабулу будущего романа несколько месяцев назад. Подозреваю, что в реальном «Бомбиксе Мори» тем или иным способом был выведен наш Майкл – не так примитивно, как в образе Фанфарона, а более изощренно: уж не с насмешкой ли над его бессилием в постели? «Час расплаты для нас обоих», а?

Как он и ожидал, Элизабет сдавленно охнула и умолкла.

– Вы сказали Куайну, что «Бомбикс Мори» – блистательная вещь, лучшее из того, что им написано, что этот роман ждет оглушительный успех, но его содержание должно храниться в строжайшей тайне, а то, мол, по судам затаскают, ну и для пущего эффекта. И все это время вы сочиняли собственную версию. У вас было предостаточно времени, чтобы довести ее до ума, правда, Элизабет? Двадцать шесть лет пустых вечеров… Получив диплом бакалавра в Оксфорде, сколько же книг вы могли бы написать?.. Только о чем? Вы ведь никогда не жили полной жизнью, Элизабет.

По ее лицу пробежала судорога неприкрытой ярости. Кулаки сжались, но Элизабет Тассел владела собой. Страйк добивался, чтобы она дрогнула, чтобы сдалась, но акульи глаза смотрели на него в ожидании промаха и удобного момента.

– Вы скроили этот роман из плана убийства. Выпотрошенное нутро и соляная кислота не таили в себе никакой символики – расчет был только на то, чтобы ввести в заблуждение патологоанатомов, но все восприняли книгу как художественный вымысел. И вы сделали этого глупого себялюбца пособником в его же собственном убийстве. Сказали, что у вас есть гениальный план, как добиться максимальной рекламы и взвинтить прибыли: для этого достаточно устроить шумный скандал в общественном месте, где вы сможете во всеуслышание объявить книгу слишком провокационной для того, чтобы ее издавать, после чего Куайн исчезнет. Затем вы начнете распускать слухи о содержании книги, а когда Куайн сочтет, что пора ему себя обнаружить, жирный куш будет обеспечен.

Она трясла головой и хрипела, но мертвые глаза по-прежнему впивались в лицо Страйка.

– Оуэн завершил свою книгу. Вы протянули время до Ночи костров, когда на улицах будет побольше отвлекающего шума, и отправили поддельный «Бомбикс» Фишеру (чтобы скорее пошла волна), Уолдегрейву и Майклу. Учинили, как и планировалось, прилюдный скандал, а затем отправились вслед за Куайном на Тэлгарт-роуд…

– Нет! – вырвалось у Фэнкорта.

– Да, – беспощадно подтвердил Страйк. – Куайн не опасался Элизабет – своей пособницы, задумавшей это возвращение века. Вероятно, Оуэн к тому моменту почти забыл, что много лет занимался шантажом? – спросил он у Тассел. – У него вошло в привычку требовать – и получать – деньги. Думаю, в последние годы между вами даже не упоминалась та пародия, что разрушила всю вашу жизнь… Догадайтесь, Элизабет: что, по-моему, произошло, когда он впустил вас в дом?

Против своей воли Страйк вспомнил место преступления: огромное стрельчатое окно и труп в центре кошмарного натюрморта.

– По-моему, вы заставили этого несчастного, наивного, самовлюбленного прохвоста позировать для рекламной фотографии. Он опустился на колени? Быть может, в подлинном романе главный герой взывал к милосердию или молился? Или вы связали его, как того Бомбикса, что был придуман лично вами? Куайн, очевидно, пришел в восторг от предложения позировать в веревках. А вам уже было проще простого зайти сзади и ударить его по затылку железным дверным стопором, так ведь? Под грохот петард вы проломили ему голову, связали, раскроили торс и…

У Фэнкорта вырвался сдавленный стон ужаса, но Тассел вновь замурлыкала с притворной лаской:

– Вам нужен доктор, мистер Страйк. Бедненький мистер Страйк, – и, неожиданно вытянув руку, опустила массивную ладонь на его заснеженное плечо.

Вспомнив, что сотворили эти клешни, Страйк инстинктивно отпрянул, и ее рука, машинально сжавшая пальцы в кулак, бессильно повисла.

– Вы положили внутренности Оуэна вместе с подлинной рукописью в дорожную сумку, – напомнил детектив; Элизабет подошла так близко, что вновь обдала его запахом духов и застарелого табака. – Потом надели мантию и шляпу Куайна – и ушли. Теперь можно было поехать домой к Кэтрин Кент и пропихнуть четвертый экземпляр ложного «Бомбикса Мори» в прорезь для почты, с тем чтобы расширить круг подозреваемых и подставить женщину, которая получала то, что вам и не снилось. Секс. Общение. Дружбу по крайней мере одной живой души.

Элизабет натужно рассмеялась, но на сей раз это получилось как-то маниакально. У нее все время сжимались и разжимались кулаки.

– Вы бы с Оуэном неплохо спелись, – прошептала она. – Ты согласен, Майкл? Он бы прекрасно поладил с Оуэном. Те же болезненные фантазии… Вы делаете из себя посмешище, мистер Страйк. – Она задыхалась сильнее обычного; на неподвижном бледном лице темнели мертвые, бесчувственные глаза. – Несчастный калека из кожи вон лезет, чтобы вновь оказаться на виду, заискивает перед знаменитым от…

– У вас есть хоть какие-нибудь доказательства? – не замечая снегопада, жестко и недоверчиво спросил Фэнкорт.

Эта трагедия была не из тех, что пишутся черным по белому и разыгрываются в гриме. Рядом с ним стояла его бывшая сокурсница; пусть жизнь развела их в разные стороны, но думать о том, что рослая, некрасивая, озабоченная девушка из Оксфорда превратилась в жестокую убийцу, было невыносимо.

– Да, у меня есть доказательства, – ровным тоном сказал Страйк. – Я нашел электрическую пишущую машинку, точь-в-точь как у Куайна, завернутую в черную паранджу, а также набитый камнями защитный комбинезон с пятнами соляной кислоты. Несколько дней назад их поднял из моря мой знакомый дайвер. Они лежали у побережья Гвизиэна, под скалой с красноречивым названием Адское Устье. Это место изображено на обложке книги Доркус Пенгелли. Наверняка она вам его и показала, Элизабет. А потом вы отправились туда в одиночку, объяснив Доркус, что ищете, где получше сигнал, правильно?

Элизабет издала душераздирающий низкий стон, как мужчина, получивший удар под вздох. На мгновение все трое замерли, а потом Тассел, неловко развернувшись и увязая в снегу, бросилась к дверям клуба. Ее поглотил дрожащий ярко-желтый прямоугольник света.

– Но как же… – задохнулся Фэнкорт, сделав несколько шагов ей вслед и в неистовстве обернувшись к Страйку, – вы не можете… вы должны ее остановить!

– При всем желании не смогу ее догнать, – ответил Страйк, бросая окурок в сугроб. – Колено не позволит.

– Она способна на все…

– Наверное, побежала сводить счеты с жизнью, – согласился Страйк, доставая из кармана мобильный.

Писатель не поверил своим ушам:

– Вы… вы… бесчувственный негодяй!

– Где-то я такое уже слышал, – сказал Страйк, нажимая на кнопки. – Готовы? – спросил он у невидимого собеседника. – Тогда вперед.