1

Сияние Садов Эоны возникло на горизонте сразу, как только боллерт перевалил через Хрустальный хребет. Когда машина по пологой дуге обогнула Рассветный пик, Эсмиель не выдержала и, перегнувшись через подлокотник, свесила голову с левой стороны. Волосы, несмотря на удерживающее прическу статическое поле, тут же съехали на щеку, но она не стала откидывать голову назад, а только приподняла руку и, слегка усилив деоэффект на ладони, придержала этот шелковистый водопад. Боллерт плавно снижал скорость, заходя на последний разворот. Внизу уже тянулся Тенистый лес, чарующе освещенный переливающимися, искристыми струями вечернего тумана, так что напыщенное брюхо боллерта, украшенное массивным гербом королевского дома, было хорошо видно гуляющим внизу гостям. Эсмиель представила стайки юных институток, воспитанниц его императорского величества Института благородных девиц, основанного вдовствующей императрицей Эренией триста сорок лет назад, парами чинно прогуливающихся перед сном по усыпанным светлячками аллеям Тенистого леса в сопровождении строгих классных дам и с жадным любопытством вглядывающихся в затененные боковые аллеи с тайной надеждой разглядеть целующуюся парочку или блестящие глаза воспитанников Пажеского корпуса, сбежавших из-под надзора классных дядек с аналогичной целью, и весело рассмеялась. Как давно это было!

К этому моменту боллерт завис над Поляной прибытия и начал мягко опускаться вниз. Эсмиель откинулась назад и, достав косметичку, прикосновением к сенсорной кнопке вызвала зеркальную плоскость, а затем принялась торопливо наводить так важные для любой женщины последние штрихи. Боллерт мягко коснулся ухоженной травы, и выскочивший из заднего служебного отсека охранник-гвардеец в полном парадном мундире распахнул дверку. Боллерт был снабжен полным комплектом автоматики, но, согласно дурацким установлениям дворцового протокола, в пределы Садов Эоны все, а особенно члены королевской фамилии, обязаны были прибывать в сопровождении челяди и почетного караула в мундирах императорских гвардейцев, на которых, согласно традиции, возлагались обязанности ливрейных слуг. Этого Эсмиель никогда не одобряла — зачем заставлять людей делать то, с чем прекрасно справляется автоматика? Но она была последней, чьим мнением по этому вопросу вздумал бы интересоваться лорд-мажордом. Поэтому Эсмиель решила не рисковать и хотя бы с формальной стороны соблюсти данное требование департамента двора и традиций. Но даже то, что она прибыла в сопровождении только одного гвардейца и всего лишь с одним слугой, который управлял полетом боллерта, уже было вопиющим нарушением этикета. Во всяком случае, не приходилось сомневаться, что дяди, тети, братья и сестрицы приволокли за собой целые полки слуг и охранников, основной задачей которых на все время бала являлось поглощение чудовищного количества закусок и пива.

Эсмиель торопливо убрала косметичку и, ловко спрыгнув на траву, кивнула гвардейцу:

— Спасибо, Смей, идите и развлекайтесь в свое удовольствие.

— Да, леди, благодарю, леди.

Гвардеец щелкнул каблуками и захлопнул дверцу. Вся охрана, состоящая при особах королевской крови, была приписана к какому-нибудь гвардейскому полку, но многие переступали порог родной казармы только единожды — в тот день, когда приносили присягу императору. Так что гвардейцами императора они являлись чисто номинально, на самом деле ревностно демонстрируя абсолютную лояльность настоящему хозяину или хозяйке. Впрочем, Эсмиель не сомневалась, что некоторые из них заложили душу дедушке Эйзелу, но от этого, как говорится, никуда не денешься.

Вскоре боллерт мягко приподнялся над травой и заскользил в сторону большого дворцового ангара. Эсмиель проводила его взглядом и повернулась в сторону широкой аллеи, освещенной мириадами крохотных огоньков, усыпавших ветки и листья обступивших ее деревьев. Откуда-то спереди неслась музыка и слышался многоголосый шум веселящейся толпы. Пожалуй, если строго придерживаться этикета, она прибыла слишком поздно, но пошел этот этикет в темную бездну. Такие балы всегда начинались с того, что одержимые матримональными планами матроны устраивали нечто вроде парад-алле для набравших за зиму соков и прибавивших в теле ненаглядных чад. Потом начинались сложные маневры по осторожному прощупыванию настроений потенциальных женихов и невест, а также их родителей, во время которых ненаглядные чада были вынуждены приглашать на танцы только «нужных» партнеров. Эсмиель, однако, надеялась, что это представление должно было уже завершиться и сейчас наступало время веселья. Девушка тряхнула головой, озорно стукнула каблуком о каблук, стряхивая прилипшую, листву, в очередной раз подумала, что ее костюм, представлявший собой изящные сапожки, узкие брючки, блузу с пенистым кружевным жабо и обтягивающую кокетливую курточку, скорее подходит для занятий верховой ездой, чем для столь пышного и роскошного мероприятия, как первый императорский бал этого сезона, потом весело рассмеялась, предвкушая реакцию собравшихся в зале людей, и двинулась по аллее танцующей походкой.

Огромные двери Павильона удовольствий были распахнуты настежь, и гигантский бальный зал, разделенный мерцающими аудиозавесами на три танцевальные зоны, был наполнен танцующими парами. Старшие гости в дальней зоне с достоинством выписывали сложные фигуры протокольных рыцарских танцев. Молодежь предпочитала более современную музыку. А некоторые озорные парочки быстро пересекали танцевальные зоны одну за одной, то врываясь в ритме бурной энгизы в чопорное пространство рыцарского танца, то вплывая величавой фигурой танца первого приветствия в неистовый грохот треггея.

Когда Эсмиель появилась на пороге и окинула огромный зал веселым взглядом, реакция мужской половины присутствующих была во многом рефлекторной, но абсолютно предсказуемой. Кавалеры успели изрядно принять на грудь, что в достаточной мере раскрепостило их инстинкты, а традиционные придворные платья, укрывавшие разгоряченную женскую плоть под десятками локтей тяжелой материи и облаками воздушных кружев, ласкали воображение, но отнюдь не глаза. Так что появление изящной женской фигурки, столь свободно демонстрирующей все преимущества современного спортивного стиля, невольно заставило всех присутствующих мужчин изобразить нечто, подобное стойке, более привычной для охотничьих собак. Эсмиель несколько мгновений понежилась на волне мужского восторга, заодно поймав с десяток ненавидящих взглядов профессиональных старых дев, впрочем, не только их одних, потом весело рассмеялась и двинулась через зал, грациозно покачивая бедрами. В этот момент со стороны буфета с напитками раздался хриплый рокочущий голос:

— Эсмиель, милочка, неужели это ты?

Постороннему показалось бы, что столь густой бас может принадлежать только мужчине, но девушка, услышав произнесенную фразу, остановилась и, удивленно всплеснув руками, повернулась к буфетной стойке:

— Святые стихии, леди Эноминера! Неужели вас снова допустили в наше стоячее болото?

Дородная пожилая матрона ухмыльнулась, затянулась сигарой, свернутой из тугих листьев рамотенского болотного тростника, и одобрительно кивнула.

— Ты отрастила неплохую попку, моя маленькая проказница, на нее реагируют даже такие мухоморы, как старый лорд Эстанзай. — Она снова затянулась и беспощадно добавила: — Хотя если тем песком, который из него уже просыпался, набить мешки, то можно построить такие дамбы, что пойма Сибра навсегда избавится от угрозы наводнений. — И она раскатисто расхохоталась. Эсмиель засмеялась вместе с ней.

Леди Эноминера представляла собой редкий экземпляр неостервозившейся старой девы. Впрочем, многие имели в отношении ее особое мнение, и, прямо скажем, у них были для этого все основания. В молодости она была настоящей красавицей, да и сейчас многие из тех, кого она называла «старыми козлами», при ее появлении начинали выпячивать грудь и подкручивать усы. Так что ее одиночество скорее было осознанным выбором, чем стечением обстоятельств.

Ходили слухи о какой-то романтической истории с женихом-офицером, погибшим в одной из пограничных стычек с канскебронами, или даже во время битвы при Тавории, клятвами вечной любви, десятком-другим дуэлей, на которых проливали кровь наследники самых известных фамилий, и всем тем, что обычно сопровождает такие истории, но, насколько все это было правдой, никто не знал. Во всяком случае, сейчас леди Эноминера была известна скорее благодаря своим шокирующе откровенным манерам. Во всех светских салонах шепотом рассказывалась история о том, что, когда прежний император, прославившийся своей бесцеремонностью, посмел как-то публично отпустить двусмысленность по поводу леди, да еще в ее присутствии, Эноминера, которая была в то время еще в самом соку, молча встала, подошла к императору и со всего размаху засветила ему пощечину. Император, который казнил самых высокородных аристократов и за меньшие прегрешения, на этот раз только неуклюже перевел все в шутку, а потом почти целую неделю не показывался в свете, ожидая, пока со щеки сойдет красный след от крепкой женской ручки, но применять в отношении леди Эноминеры какие-либо санкции не осмелился.

Эсмиель первый раз повстречала леди Эноминеру еще в то время, когда была воспитанницей его императорского величества Института благородных девиц. По какому-то недоразумению леди Эноминере было на некоторое время поручено исполнение обязанностей классной дамы. Кому в голову могла прийти абсурдная мысль о том, что манеры леди позволят ей продержаться хоть сколько-нибудь долго в чопорно строгой атмосфере сплоченного коллектива преподавателей и классных дам института, — не было ясно до сих пор. Ходили слухи о том, что это была идея самого императора Эзарра, рассматривающего сие назначение как некую забавную месть, но полной ясности не было. Во всяком случае, ее недолгое пребывание в стенах самого престижного женского учебного заведения в этом районе галактики не прошло незамеченным. Ее первое появление в классной комнате выглядело потрясающе. Когда новоиспеченная классная дама величественно вплыла в класс и окинула взглядом воспитанниц в строгих, длинных платьицах бесформенно-пуританского покроя, привычно скромно опустивших глаза и чинно сложивших руки у пояса, то тут же скривилась, презрительно сморщила нос и рявкнула:

— Ну что вы стоите как сухие, засоленные рыбины! Вы что думаете, молодые кавалеры будут употреблять вас к пиву?

Девочки от неожиданности вскинули головы и ошарашенно уставились на свою новую классную даму. А та окинула их внимательным взглядом и снова сморщилась от отвращения:

— Нет, ну натуральные засушенные рыбины! Я чувствую, что вашим молодым кавалерам в поисках невест придется совершать паломничество на самые дальние окраины империи, а может, и за ее пределы. — Тут она встретилась глазами с Эсмиель и запнулась, внимательно рассматривая девочку. — Впрочем, нет, не все здесь безнадежны. — Она быстро подошла к парте девочки и, взявши за подбородок, развернула ее лицо вверх. — Да, милочка, ты сможешь многих удивить и еще заставишь толпы мужчин побегать за собой. Только не позволяй этим рыбинам вытянуть из тебя твой жар.

И девочка почувствовала, как от этих слов у нее сладко закружилась голова. Спустя месяц леди Эноминера исчезла из института, но навсегда осталась в сердце Эсмиель.

— О леди Эноминера, я не думала, что у лорда-мажордома достанет смелости послать вам приглашение.

— Я тоже не думала, милочка. Если быть честной, я собиралась им подтереться, но потом подумала, что слишком давно тебя не видела, а ты вряд ли пропустишь это мероприятие. — Она последний раз затянулась своей чудовищной сигарой и отшвырнула ее в сторону, едва не засветив окурком в усы слишком близко придвинувшегося хлыща, с жадным интересом прислушивающегося к их беседе. — А с кем еще можно так славно поболтать? И вот я здесь.

— Я рада. — Эсмиель протянула руку и взяла с буфетной стойки слегка запотевший «тюльпан» с кеньори. — Вообще-то я не собиралась ехать, но приглашение было запечатано личной печатью кузена Эонея, и я рассудила, что не стоит игнорировать волю императора. К тому же он был самым меньшим занудой среди всех моих кузенов, так что даже ради этого мне стоит относиться к нему повнимательней.

У хлыща рядом округлились глаза, и он молниеносно исчез в толпе.

Леди Эноминера хмыкнула:

— Ты сейчас запустила изумительную сплетню, милочка. Спустя полчаса на тебя будет направлена вся ненависть мамаш потенциальных невест императора. — Она сгребла со стойки такой же «тюльпан» и, шумно отхлебнув, уточнила: — Да, пожалуй, и остальных мамаш тоже. То, что император обратил свое благосклонное внимание на особу со столь скандальной репутацией, означает, что их взгляды на воспитание годны разве что на удобрения, а кому нравится признавать свои ошибки? — Она на несколько мгновений задумалась и неожиданно закончила: — А еще это означает, что молодой Эоней имеет глаза и не боится ими пользоваться. Отрадный факт.

Они еще некоторое время поболтали, но Эсмиель уже не терпелось потанцевать, и леди Эноминера добродушно махнула рукой:

— Ладно уж, скачи, молодая кобылица. Вижу, не терпится повертеть хвостом перед разгоряченными молодыми людьми. Только береги нос, а то они, как правило, ужасно воняют во время… ПРОЦЕССА.

Вот так. Как хочешь, так и понимай. Эсмиель расхохоталась и, шагнув назад, тут же оказалась в плотной толпе молодых кавалеров, не рисковавших приближаться к ней во время ее беседы с леди Эноминерой, что, впрочем, было с их стороны совсем нелишней предосторожностью. Несмотря на несколько холодноватое отношение со стороны общества к самой леди, ее шутки с удовольствием повторялись во всех салонах. Она могла ославить так, что потом какой-нибудь щеголь полгода не мог показать носа ни в одном приличном салоне, чтобы не вызвать смешки присутствующих.

После трех мертилий и одного паруэта раскрасневшаяся Эсмиель вернулась к буфетной стойке передохнуть. Леди Эноминера встретила ее благосклонным кивком:

— А пожалуй, ты еще похорошела, хотя, как это у тебя получается, я никак не пойму. Еще семь лет назад ты заставляла этих воняющих мужиков при общении с тобой предусмотрительно надевать более прочные штаны. — Она привычно отхлебнула из бокала, — Кстати, за то время, пока ты развлекалась, я неожиданно получила убедительное доказательство того, что твоя история с печатью императора на приглашении похожа на правду. — С этими словами она передала девушке салфетку, на которой нервным почерком императора была нацарапана фраза: «Эй ты, потанцуем?»

Эсмиель рассмеялась, а леди Эноминера, извлекая из своего невероятных размеров ридикюля новую сигару, недоуменно заметила:

— Впрочем, меня несколько озадачила форма обращения.

— Ах это? Просто Эоней в детстве так ко всем обращался, а я сказала, что если он не может запомнить мое имя, то и я его тоже буду звать «Эй ты». — Она задумчиво покачала головой. — Странно, что он об этом вспомнил, это было почти десять лет назад.

Эноминера усмехнулась:

— Ты по-особенному действуешь на мужчин, моя милая. Вряд ли кто из них может позабыть хоть минуту из времени, проведенного рядом с тобой.

Эсмиель удивленно уставилась на леди:

— Вы это серьезно?

Но та снова усмехнулась и махнула рукой:

— Ладно, оставим, вон приближается твой сиятельный кавалер. — И, изобразив нечто, очень отдаленно напоминающее реверанс, тут же выдала: — Только не распускайте свои гены, ваше величество. Милочка, могу тебя предупредить, что от этой семейки можно ожидать серьезных пакостей, уж я-то знаю.

Эсмиель удивленно оглянулась. Оказалось, что за время разговора их успела взять в плотное кольцо ближняя охрана императора, а сам Эоней уже некоторое время стоял прямо у нее за спиной. Император расхохотался и, галантно предложив Эсмиель руку, изящным пируэтом увлек ее в центр зала, оставив за спиной довольную леди Эноминеру, несколько растерянную и шокированную свиту и лорда-мажордома с фиолетово-синим от ярости лицом.

Они прошли два круга в хорошем темпе, потом Эсмиель заметила, что Эоней немного запыхался, и увлекла его к завесе рыцарских танцев.

— Что-то вы стали быстро уставать, ваше величество. Совсем не следите за своим здоровьем, кузен.

Эоней с натугой усмехнулся и ворчливо пробормотал:

— Хотел бы я посмотреть на вас, кузина, после трех часов непрерывных атак легиона вошедших в раж матрон, возглавляемых самой леди Эомирен.

— О сир, тогда я вам сочувствую, — рассмеялась девушка.

Они выполнили еще несколько па танца благодарения и снова выскользнули за другую завесу.

Однако оказалось, что там танец кончился. Император взял ее за руку и галантно подвел к небольшому столику с пирожными. Гончие дедушки Эйзела тут же сноровисто отсекли толпу, предоставив молодым людям максимально возможное в этом столпотворении уединение.

— И все-таки, кузен, я в недоумении.

— А что вам не нравится?

Эсмиель озорно тряхнула волосами.

— Последний раз вы уделяли мне столько внимания лет десять назад, когда поймали меня на том, что я рассматриваю альбом с неприличными голографиями, который вы стащили из гвардейских конюшен, правда, тогда вы потратили это время на то, чтобы догнать меня и хорошенько оттаскать за косы.

Они весело расхохотались, потом Эоней несколько удивленно покачал головой:

— Слушай, я и забыл, как с тобой легко. Клянусь, я в полном восторге от своей идеи. — Он улыбнулся и, повернувшись к столику, развернул его обратной стороной. — Вот смотри, ореховые, как мне помнится, это были твои любимые.

Эсмиель тихонько ахнула:

— Кузен — ты прелесть! — И восторженно чмокнула его в щеку. Если бы кто-то из них был немного более внимательным к залу, то ему сразу бы бросилось в глаза, как после этого жеста по рядам разряженных гостей прошла судорога.

Спустя несколько минут они вновь закружились в вихре танца.

Обратно к буфетной стойке и леди Эноминере Эсмиель вернулась только часа через четыре. Эноминера флегматично раскуривала новую сигару. Когда Эсмиель обессиленно рухнула на изящный высокий табурет и, вцепившись в высокий тонкий стакан с соком, припала к нему, леди Эноминера одобрительно кивнула и невзначай заметила:

— Поздравляю, милочка, сегодня ты нажила еще одну сотню смертельных врагов. — Она затянулась и добавила: — И главные среди них — семейка Эомирен.

Девушка опустила стакан, перевела дух и, беззаботно тряхнув волосами, ответила:

— А, наплевать, без врагов жизнь слишком пресная, к тому же что они могут мне сделать?

Глаза леди Эноминеры вдруг неприятно блеснули:

— О девочка моя, никогда не стоит недооценивать своих врагов, как правило, это кончается очень печально.

2

Боллерт лорда Эомирена прибыл в городской дом уже под утро. Старый лорд вылез первым, галантно подал руку жене и, небрежно кивнув присевшим в традиционном книксене дочерям, двинулся к дому. В холле он на мгновение остановился, отпустил руку жены и, коротким поклоном попрощавшись с домашними, прибывшими вместе с ним, сумрачно нахмурился и направился к гравилифту. Леди Эомирен проводила его тревожным взглядом, но не произнесла вслед ни слова. Муж и так был достаточно сердит, не стоило его раздражать еще больше. Поднявшись на второй этаж, он бросил взгляд на плотно прикрытые изолирующей мембраной двери кабинета и, мгновение помедлив, двинулся в сторону библиотеки. Для разговора с сыном стоило выбрать более нейтральную территорию.

Когда дверь библиотеки распахнулась и в нее просунулись пышные седые брыли прекрасно выучившего за пятьдесят лет верной службы привычки хозяина дворецкого, лорд сердито проворчал:

— В чем дело, Джеймисон? Я еще по дороге просил тебя найти лорда-наследника и передать ему, что я хочу его видеть.

Дворецкий отвесил привычный поклон и, торопливо проскользнув, поставил перед хозяином традиционный стакан грога, а затем с некоторой фамильярностью старого, любимого слуги слегка оттопырил нижнюю губу и сообщил:

— Я послал сообщить об этом Кубьена, но молодой хозяин не дал ему произнести ни слова и лишь изрядно обломал об него трость. Поэтому я посмел предположить, что лорду-наследнику следует дать время немного успокоиться, и потому сообщил ему о вашей просьбе только сейчас. Так что он должен быть с минуты на минуту.

Лорд все с тем же сердитым лицом отхлебнул грог и отпустил слугу. Потом посмотрел на холодную арку камина и протянул руку к пульту дистанционного управления, валявшемуся на журнальном столике. После пары прикосновений в камине вспыхнуло гудящее пламя, а массивное кресло плавно развернулось и пододвинулось ближе к горячим языкам огня. Несколько минут лорд в одиночестве наслаждался грогом и теплом очага, но потом дверь библиотеки с мягким шелестом распахнулась, и раздались тяжелые, шаркающие шаги. Лорд, повернув голову, уставился в помятое лицо, с нижней стороны окамленное уже изрядно отросшей за ночь щетиной. Наряду со всеми прочими достоинствами род Эомиренов славился своей волосатостью. Некоторое время отец и сын сумрачно разглядывали друг друга, потом младший не выдержал. Недовольно искривив губы, он открыл рот и, обдав отца густым перегаром, хрипло спросил:

— Вы звали меня, отец?

Лорд Эомирен еще несколько мгновений рассматривал наследника.

Современная молодежь частенько забывает о должном уважении к старшим, но семья Эомиренов всегда была щепетильна в вопросах воспитания, и подобный подход добавлял лорду немалую долю авторитета. Вот и сейчас его сын, известный в свете бонвиван и повеса, прибыл по первому же зову и скромно стоит перед его креслом, не осмеливаясь сесть, пока отец этого не позволит.

Если бы все молодые были столь же послушны… Лорд Эомирен вздохнул:

— Садитесь, сын. — Он сделал паузу, ожидая, пока тот исполнит его повеление, потом поставил стакан с остатками грога на небольшой столик и грозно спросил: — Что это взбрело тебе в голову, сопляк?

У лорда-наследника дернулась щека, он побагровел и, стиснув руки в кулаки, вскричал:

— Отец!..

Но лорд не дал ему продолжить:

— Молчать! Как надо надраться, чтобы при всех начать ломиться сквозь кольцо личной охраны императора, да еще во время, когда он с партнершей ведет танец предков!

— Отец! Эта тварь…

— Я сказал — молчать! — взревел глава семьи. — Кто ты такой, чтобы осуждать поступки императора?

— Но всем известно, что Элайна…

Старый лорд потерял остатки терпения и с размаху жахнул кулаком по массивному подлокотнику:

— Да заткнешься ты, наконец!

Эоменик осекся, но его глаза, обрамленные снизу синеватыми мешками, по-прежнему яростно сверкали. Лорд Эомирен перевел дух, протянул руку и, захватив стакан своими толстыми, волосатыми, похожими на сардельки пальцами, жадным глотком допил остатки грога. Пожалуй, после столь тяжелой ночи не следовало затевать такой бурный разговор, но за последнее время молодой лорд будто с цепи сорвался. До лорда доходили слухи, что он уже в открытую похвалялся своим положением императорского зятя, так что сегодняшнее поведение императора на балу могло подвигнуть лорда-наследника на крайне безрассудные поступки. Впрочем, и эту дикую выходку с личной охраной императора никак не назовешь разумной. Лорд раздраженно посмотрел на опустевший стакан и отшвырнул его в сторону. Стакан звонко ударился о полку с носителями и бесшумно покатился по толстому шемахскому ковру.

— Да будет тебе известно, что император никогда не давал согласия жениться на твоей сестре.

Эоменик изумленно уставился на него.

— Но все говорят… — И он снова осекся, поймав презрительный взгляд отца.

Некоторое время оба молчали, давая себе время успокоиться, потом лорд глухо продолжил:

— Тебе уже сорок два, а твоя голова по-прежнему занята только дуэлями, задиранием женских юбок и роскошными игрушками типа новой яхты или спортивного боллерта. Можно было бы догадаться, что женитьба императора в первую очередь событие политическое. Когда он объявит о помолвке, это будет означать, что влияние того дома, из которого будет происходить невеста, сильно возрастет. В этой игре не имеют значения ни личная привязанность, ни симпатии будущего жениха и невесты, только вес и влияние приобретаемых таким образом политических союзников. — Он сделал паузу, проверяя, насколько его непутевому отпрыску понятно все, что он говорил. Но по виду лорда-наследника можно было с некоторой уверенностью утверждать только то, что он внимательно слушает. — Так вот, сын, я уже на протяжении нескольких лет загоняю императора в ловушку, создаю ситуацию, при которой любая невеста, не принадлежащая нашему дому, принесет ему больше проблем, чем выгод. — Он усмехнулся: — Слухи о скорой свадьбе — часть моих усилий. — Лорд снова с тоской посмотрел на пустой стакан, валявшийся с другой стороны камина, и усмехнулся: — Молодой Эоней, конечно, неглуп, он все прекрасно видит. К тому же у него отличная наследственность. Его папаша — старый спрут Эзарр — был докой в этих делах, но пока все складывается в нашу пользу. И тут твоя дурацкая выходка! — Старый лорд презрительно стиснул губы, но сдержался и проворчал более спокойным тоном, чем собирался: — Ты что, считаешь, что она облегчает мою задачу?

Молодой лорд съежился под грозным взглядом отца, но потом гордо вскинул голову:

— Но почему он тогда…

— А вот это не твоего ума дела! — рявкнул лорд Эомирен. — Возможно, молодой Эоней решил меня поддразнить, у него тоже еще иногда ветер в голове гуляет. А возможно, ему показалось необходимым продемонстрировать перед кем-нибудь свою независимость от старого и выжившего из ума главы сената. Мало ли может быть причин?

Маркиз некоторое время помолчал, потом выдавил из себя:

— Все равно, он так на нее смотрел…

— Он смотрел на нее так, как смотрел бы любой мужик, еще не достигший возраста климакса, дурень! — рассерженно рявкнул лорд Эомирен и, плюнув на собственное решение, ткнул пальцем в кнопку вызова. Нет, надо иметь железные нервы, чтобы беседовать с этой молодежью, или хотя бы достаточный запас успокаивающего под рукой. К моменту, когда брыли дворецкого вплыли в библиотеку вслед за сервировочным столиком, на котором вместе с бутылкой любимого Эомиреном бренди был еще поднос с дымящимся кофейником, вазочкой икры и свежими тостами, лорд успел досадливо подумать, что, пожалуй, стоило бы приказать Джеймисону принести что-нибудь перекусить. Так что столь яркое воплощение дворецким его сокровенного желания немного повысило лорду настроение.

Но лорд-наследник был занят своими терзаниями:

— Но почему именно эту сучку, отец? Она ведет себя в обществе настолько вызывающе, что…

— Нет, ну и кретин! — возмутился старый лорд. — Ты что, не можешь немного напрячь свою подставку для ношения шляп? А кого еще? Она сирота и в политическом отношении ноль. Если бы он совершил все это с наследницей любого другого дома, то все могли подумать, что этот дом бросает вызов нашим планам. А зачем ему нужен конфликт среди великих домов? Его власть еще слишком слаба, чтобы он мог позволить себе пойти путем своего отца, ловко сумевшего подобным образом серьезно ослабить дома Энермеев и Эсантомарков. — Эомирен усмехнулся: — Впрочем, я его не виню. Если бы он этого не сделал, то покинул бы трон лет на пятьдесят-сто пораньше, и не по причине смерти от старости. — Тут он убрал усмешку с лица и закончил назидательным тоном: — Наша задача состоит в том, чтобы не дать его отпрыску поступить подобным образом с нашим домом. Ты понял, сын?

Тот молча кивнул, однако, судя по недовольному выражению лица, слова отца не смогли убедить его до конца, поэтому старый лорд насупился и рявкнул:

— Так ты понял?

Эоменик стиснул губы и с натугой произнес:

— Да, отец.

— И больше не будешь совершать никаких глупостей, не посоветовавшись со мной?

— Конечно, отец.

Лорд Эомирен недоверчиво покачал головой, но он слишком устал и проголодался, чтобы заново начинать столь тяжелый разговор. К тому же в семье Эомирен повторение никогда не было матерью учения, а молодой лорд уже успел доказать всему свету, что является истинным отпрыском этой славной фамилии. Со всеми ее достоинствами и недостатками. Так что лорд просто вздохнул и, положившись на благосклонность святых стихий, молча кивнул:

— Идите, сын, и постарайтесь впредь быть более благоразумным.

Лорд-наследник поднялся с кресла и, коротко поклонившись, вышел из библиотеки. Лорд недовольно крякнул и, взяв свежий тост, принялся намазывать икру на хрустящую корочку.

Когда лорд-наследник пинком распахнул дверь в свои апартаменты, молодой человек с нежным, даже несколько женственным лицом, одетый в мундир одного из гвардейских полков, суматошно вскочил с высокого, массивного кресла, в котором дремал, но, увидев, что это Эоменик, усмехнулся и, сладко потянувшись, жеманно произнес:

— Папашка настучал по попке? Говорил я тебе, милый, не стоит столько пить.

Маркиз свирепо оскалился и залепил говорившему увесистую пощечину.

— Молчи, чернь!

Тот отлетел обратно в кресло и обиженно вскрикнул:

— Ты что?

Молодой лорд грубо выругался и зло пнул массивную ножку стола. Гвардеец понял, что хозяин апартаментов не в духе, и притих. Если бы старый лорд видел всю эту сцену, то пришел бы в бешенство от того, что какому-то слуге могла даже в голову прийти мысль столь нагло вести себя в присутствии хозяина, но если бы он узнал причину этого, то, вероятнее всего, его хватил бы удар. Он был не прав, обвиняя сына в том, что у него до сих пор на уме задирание женских юбок, ибо за последние полгода вкусы маркиза несколько изменились. Но эти изменения вряд ли пришлись бы по вкусу лорду Эомирену.

Несмотря на то, что в окраинных провинциях или даже в метрополии в среде простолюдинов отношение к новым привязанностям молодого лорда было бы если не равнодушным, то вполне лояльным, для освященных веками традиций великих домов, общепризнанным ревностным хранителем которых был старый лорд Эомирен, они считались верхом падения.

Сил молодого лорда хватило на целых десять минут. В последнем исступлении, саданув кулаком по обитой шелком стене, он неудачно задел оттопыренным пальцем руки за стоящую у стены массивную вешалку в стиле династии Эрегоров, взвыл и, прижав руку к груди, шмякнулся в кресло рядом с гвардейцем. Некоторое время они молча сидели, потом Эоменик поднял глаза на юношу и, увидев его огорченное лицо, несколько мгновений смотрел на него, а потом покаянно покачал головой:

— Прости, Семиней, я не хотел тебя ударить. Просто я был слишком взбешен, чтобы осознавать, что творю.

Молодой человек еще несколько минут сохранял на лице недовольную мину, но потом, по-видимому, решил, что смешно требовать большего от наследника рода Эомирен, тем более что тот в порыве страсти частенько бывал намного более груб, и, перестав изображать обиду, дал волю своему любопытству:

— Ладно, но что такого сказал тебе папашка, из-за чего стоило так беситься?

— Заткнись! — снова вспыхнул молодой лорд, покоробленный фамильярным отношением своего любовника к главе дома Эомиренов, но сдержался и пояснил несколько сварливым тоном: — Дело не в нем. Я до сих пор не могу успокоиться, когда вспоминаю эту, эту… грязную дрянь. О, как она вертелась перед императором!

Молодой человек с нервным смешком спросил, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства:

— Милый, уж не ревность ли это?

Эоменик вскинул на него изумленный взгляд:

— Ты думаешь, я способен изменить тебе? Тем более с женщиной?!

Семиней жеманно повел плечиком:

— А почему бы и нет? Я как-то видел ее достаточно близко, и мне кажется, подобная самка вполне могла разбудить твои… животные инстинкты.

Лорд-наследник задохнулся от возмущения:

— М-м-м-мерзость! Как ты мог даже представить такое?!

— Ну а тогда в чем дело? — облегченно усмехнулся молодой человек. — Что мешает нам немного отучить эту красотку лезть не в свое дело и заодно немного повеселиться?

Эоменик удивленно уставился на своего любовника, до сего момента никогда не проявлявшего инициативы в отношении подобных, достаточно опасных забав, а тот возбужденно, даже несколько наслаждаясь изумлением своего любовника, продолжил:

— У нее в охране служит мой троюродный братец — Смей. Грубиян и редкостная дубина. К тому же, судя по всему, он влюблен в нее по уши. Когда появляется у дядюшки в доме, так все разговоры только о ней. — Он возбужденно хихикнул: — Мы могли бы придумать очень славную шутку. Клянусь, после нее император вряд ли даже взглянет в ее сторону.

Молодой лорд несколько мгновений боролся с искушением, потом отрицательно мотнул головой:

— Нет, я обещал отцу больше не заниматься авантюрами.

Семиней с сожалением пожал плечами:

— Что ж, как хочешь, но зря, было бы славно.

Эоменик грустно усмехнулся.

— Ах ты, шалун.

Молодой человек кокетливо повел плечом.

— А толку-то, ты всю ночь ругался и буянил, хотя, клянусь святыми стихиями, мы могли бы провести хотя бы часть этого времени более приятно.

Молодой лорд рассмеялся, а Семиней, воодушевленный этой реакцией, вкрадчиво произнес:

— Хотя и сейчас еще не все потеряно. — И, протянув руку, погладил маркиза по толстым волосатым пальцам, все еще стиснутым в кулак.

Свои апартаменты лорд-наследник покинул только перед самым обедом.

Полная событиями ночь и бурное утро требовали дать телу хотя бы небольшой отдых, но в роду Эомиренов испокон веку рождались крепкие мужчины, и после короткого сна Эоменик чувствовал себя почти в порядке. К тому же отец не терпел, если кто-то из членов семьи, находящихся во дворце, не выходил к обеду. Когда Эоменик спустился в зал, все, кроме отца, были уже там.

По-видимому, отношение отца к его подвигам на балу стало известно всем, потому что младший брат, Экант, любимец матери и неисправимый подлиза, увидев его, насмешливо фыркнул и демонстративно отвернулся. Молодой лорд вспыхнул, но сестра Элайна успела торопливо шагнуть вперед и схватить его за руку:

— Оставь, Эоменик, ты же знаешь Эканта. — И, заметив, что эти слова все еще его не успокоили, поспешно добавила: — Я знаю, что ты сделал это из-за меня, и благодарю тебя.

Это было не совсем правдой, но Эоменик воспринял ее благодарность как должное и немного остыл.

Обед прошел в полном молчании, причем, к удивлению всех, лорд за все время обеда никак не продемонстрировал сыну свое раздражение. Так что когда все поднялись из-за стола, дурное настроение лорда-наследника заметно улучшилось, и жизнь стала казаться не такой черной.

После обеда Эоменик, чувствуя потребность хоть как-то вознаградить Семинея за невольную грубость, решил предложить ему поездку в самый роскошный универмаг столицы. Тот испытывал непреодолимое влечение к модным тряпкам, которого лорд-наследник, получивший традиционно суровое воспитание, никогда не понимал.

Семиней, узнав о планах своего любовника, пришел в полный восторг:

— Эоменик — ты мой кумир! А сколько я могу потратить?

Когда боллерт плавно опустился на посадочную площадку рядом с универмагом, Семиней молодцевато выскочил наружу и вытянулся во фрунт. Он был достаточно умен, чтобы представлять, чем грозит им обоим даже малейший намек на то, что между лордом-наследником великого дома и его охранником-гвардейцем существуют какие-либо иные взаимоотношения, кроме как между слугой и господином.

Поднявшись на этаж, обслуживающий лордов, Эоменик в присутствии лебезящего управляющего небрежным тоном отдал указания своему слуге и ленивым шагом направился в роскошный кафетерий. Судя по всему, ему предстояло провести здесь довольно много времени. Семиней никогда не мог удовлетворять свои пристрастия достаточно быстро.

Кафетерий был практически пуст. Несколько одиноких посетителей принадлежали к высшему чиновничьему слою, к которому любой лорд априори не мог испытывать ничего, кроме презрения, а уж тем более лорд-наследник дома Эомирен, так что шансы скоротать время за легкой беседой были равны нулю. Но делать было нечего, и Эоменик мужественно выдержал полтора часа.

Когда он наконец спустился к боллерту, Семиней встретил его с подозрительно загадочным выражением лица. Глаза его восторженно сверкали, и было видно, что ему не терпится поделиться какой-то новостью. Эоменика охватило тревожное предчувствие. Всю дорогу до дома он мучился сомнениями по поводу того, что же могло так развеселить Семинея, а когда они наконец очутились за плотно прикрытыми дверями его апартаментов, Семиней радостно рассмеялся и, залихватски швырнув свертки с покупками на пол, гордо вскинул подбородок и произнес:

— Я видел нашу роковую красавицу.

— Где?

Молодой человек шаловливо вскинул голову:

— Она примеряла костюмы для верховой езды.

Эоменик подался вперед.

— Она тебя не заметила?

Семиней злорадно усмехнулся:

— Еще как заметила! Мы были друг от друга на расстоянии вытянутой руки, и, клянусь темной бездной, вряд ли наша встреча доставила ей столько же удовольствия.

3

На следующий день Эсмиель проснулась довольно поздно. Особых планов не было, а после вчерашнего буйного веселья все тело ломило. К тому же утро было серым, дождливым, и даже Трегги, ужасно породистый гончий лис, известный всему дому своим веселым нравом, только тихонько подошел, лизнул ее в щеку и мрачно удалился в свой любимый угол, где грустно растянулся, разбросав длинные, мощные лапы на пушистом ковре. Короче, день ни на что не годился, кроме как поплакать и потосковать о загубленной молодой жизни. Но плакать девушке решительно не хотелось. После вчерашнего вечера осталось сладостное ощущение какой-то приподнятости, даже счастья, какового ей уже очень давно не приходилось испытывать. А посему ей было решительно наплевать на погоду. За последние два года она уже привыкла сама формировать свое настроение. После того как Эсмиель покинула институт, изрядно попортив кровь преподавательницам своим неуемным характером и рано прорезавшейся самостоятельностью во взглядах и суждениях, она вдруг с удивлением обнаружила, что внезапно оказалась полностью предоставлена самой себе. Девушка рано осталась без родителей — мать умерла при родах, а отец, адмирал и командир эскадры, геройски погиб в битве при Тавории. Тетушка, назначенная императором опекуншей сироты, скончалась перед самым выпуском, так что после двенадцати лет неусыпного контроля она вдруг оказалась совершенно свободной от чьего-либо внимания. К этому прилагалась яркая красота и огромное богатство. То есть на нее внезапно рухнула голубая мечта любой юной девушки любого мира. А много ли на свете людей, которые смогут выдержать немедленное и полное воплощение собственно голубой мечты? Эсмиель выдержала, хотя и не без потерь. То, что делала Эсмиель, было бы вполне приемлемо, если бы она хотя бы внешне соблюдала приличия, ну, скажем, что ей стоило бы, отправляясь в путешествие по планетам-провинциям, взять в сопровождающие одну из родственниц или хотя бы женатого родственника — дядю или кузена. А выходка с участием в межорбитальных гонках, когда она почти две недели находилась одна в компании двадцати мужчин своего экипажа? Да мало ли чего можно вспомнить?!

Однако особых проблем у нее не было. Она не стала героиней ни одного скандала, не растратила капитал, не устраивала бурных оргий, и вся неприязнь по отношению к ней была вызвана скорее завистью молодежи и раздражением старших, чем какими-то более серьезными причинами. «Леди Эсмиель ведет себя неподобающим образом», и точка! И вот наконец похоже, в глухой стене отчуждения наметилась трещина.

Эсмиель спрыгнула с кровати и, быстро накинув на плечи длинный, прозрачный пеньюар, протанцевала в ванную комнату. Прежде чем принять душ, девушка скинула пеньюар и рубашку и долго рассматривала себя в зеркало. При этом у нее в ушах гудел нудный и противный голос институтской воспитательницы: «Эсмиель, как ты можешь быть такой бесстыдной, немедленно оденься, что подумают другие девочки, если увидят тебя в таком виде!» — и то, что все эти занудности вот уже четыре года не имели к ней никакого отношения, только прибавило ей хорошего настроения.

После скудного завтрака она на три часа заточила себя в тренажерный зал (ничего не поделаешь — расплата за вчерашние пирожные), из которого выползла совершенно обессиленная, но страшно собой довольная. Больше до обеда делать было решительно нечего, поэтому после душа она некоторое время повалялась в постели, просто наслаждаясь покоем. В голову лезли нескромные мысли по поводу кузена вперемешку с воспоминаниями о том гвардейском капитане, с которым она познакомилась на курорте. Эсмиель рассердилась на себя и, решительно поднявшись с постели, подошла к зеркалу. Еще раз окинув себя критическим взглядом, она показала язык своему отражению, а потом пробормотала, подражая голосом густому басу леди Эноминеры:

— Да, милочка, тебе уже двадцать четыре, пора бы уж и рожать. — И, не удержавшись, фыркнула, а потом быстро оделась и сбежала вниз.

К обеду принесли свежую почту. Когда горничная вывалила перед ней кучу конвертов, девушка изумленно распахнула глаза и весело рассмеялась. Похоже, после вчерашней ночи высший свет сделал вывод, что она заняла вакантное место нового увлечения императора, а потому большинство хозяек модных салонов спешили ухватить кусочек ее ставшего столь драгоценным времени и лечь костьми, но добиться от нее непременного посещения их блистательного заведения. Эсмиель принялась разбираться в ворохе посланий. Судя по их количеству, стена отчуждения, окружавшая ее последние, два года, рухнула окончательно, но девушку это сейчас совершенно не интересовало, она искала нечто другое. Ожидания ее не обманули, и в большом официальном почтовом конверте обнаружилось не менее официальное приглашение на завтрашнюю конную прогулку по аллеям Садов Эоны, однако на его обратной стороне знакомым нервным почерком было написано: «Эй ты, покатаемся?» Эсмиель издала победный вопль, отшвырнула остальные приглашения и, взлетев на третий этаж, ворвалась в свою гардеробную. Легким прикосновением отключив дезинфектор, она не стала дожидаться, когда деокомплекс приведет в норму воздух в гардеробной, и, морща носик от запаха озона, принялась лихорадочно перебирать свои костюмы для верховой езды. Спустя полтора часа Эсмиель укрепилась во мнении, что все, что у нее есть, не лезет ни в какие рамки и просто жизненно необходимо срочно обновить гардероб. Сердито отшвырнув последний из примеренных костюмов, девушка несколько мгновений колебалась между срочным вызовом своего портного и посещением магазина, но потом вызвала горничную.

Через сорок минут Эсмиель в сопровождении горничной уже торопливо выпорхнула из боллерта напротив распахнутых дверей самого шикарного универмага столицы. Прибытие ее боллерта, украшенного гербом королевского дома, естественно, не могло остаться незамеченным. Ее встретил сам старший управляющий. Противный дородный тип с крашеными волосами. Она прервала его бурное приветствие и резко приказала:

— Мне нужен костюм для верховой езды, что вы мне можете предложить?

Управляющий в приступе рвения от желания угодить столь высокородной особе буквально взвился на месте:

— О леди! Как раз сегодня у нас огромный выбор костюмов. Мы только что получили несколько эксклюзивных моделей с улицы Ремиоли. (На этой улице находились самые знаменитые и респектабельные Дома моделей империи.) Разрешите мне лично проводить вас. — И он умудрился одновременно чудовищным образом изогнуть свой позвоночник в умопомрачительно угодливом поклоне и в то же время сделать приторно-радушный жест в сторону арки VIP-гравилифта.

Спустя полтора часа непрерывных примерок девушка наконец отобрала пять костюмов, которые в общем-то заслуживали некоторого внимания, но главная трудность состояла в том, что для завтрашней прогулки ей нужен был только один из них. Она помучилась еще некоторое время, но так и не пришла к однозначному мнению, а посему не мудрствуя лукаво решила купить все пять и хорошенько подумать над этим вопросом уже дома. Отправив горничную вниз со свертками, Эсмиель оделась и, достав косметичку, собралась привести себя в порядок, как вдруг почувствовала, что в примерочной кто-то есть. Несколько мгновений она не обращала на это внимания, решив, что зашел кто-то из персонала, но вошедший почему-то молчал. Девушка замерла и медленно обернулась. Рядом с ней стоял молодой мужчина с холеным, немного женственным лицом, одетый в изящно пригнанный мундир одного из гвардейских полков, и сверлил ее злобным взглядом. У Эсмиель испуганно сжалось сердце, и она отшатнулась, но незнакомец был готов к этому. Он шагнул вперед и, схватив ее за волосы, зажал ей рот, потом притянул ее вплотную к своему лицу и, обдав перегаром, злобно прошипел:

— Не верти хвостом перед императором, сучка, а то ведь не так сложно попортить личико. — Произнеся это, он больно рванул ее за волосы и опрокинул на колени. Несколько мгновений насильник держал ее так, наслаждаясь страданием, написанным на ее лице, а потом снова, рванув за волосы, отшвырнул в сторону. Эсмиель откатилась к стене, больно стукнувшись локтем, но не вскрикнула, а замерла у стены, зажмурив глаза и оцепенев от ужаса. В примерочной еще несколько мгновений слышалось его распаленное дыхание, потом скрипнули сапоги, и все стихло. Когда она наконец собралась с духом и осмелилась открыть глаза, в комнате уже никого не было. Девушка обмякла, судорожно всхлипнула, потом приподнялась на дрожащих руках и села у стены, подтянув ноги и обхватив руками колени. Несколько мгновений она молча сидела с помертвевшим лицом, а потом спрятала голову в коленях и разрыдалась.

Домой она приехала совершенно больная. Верный Смей уловил, что хозяйка чем-то сильно огорчена, но спросить ни о чем не решился. Эсмиель охватил приступ горячей благодарности к нему и за искреннюю тревогу, разлившуюся в его глазах, и за то, что не нужно ничего объяснять. Но потом пришла мысль о том, насколько она, оказывается, одинока, если единственным человеком, который искренне тревожится за нее, является охранник-простолюдин. И на нее вновь накатила горечь. Ведь для леди совершенно невозможно поплакаться в жилетку охраннику.

Когда за кормой боллерта бесшумно захлопнулись массивные ворота усадьбы, Эсмиель откинулась на подушки, с удивлением осознав, что всю дорогу просидела забившись в дальний угол салона и напряженно согнувшись. Отослав недоумевающую и перепуганную горничную, она поднялась к себе в спальню и, забравшись в теплую постель, принялась тихонько плакать над своей беззащитной и загубленной молодой жизнью.

Однако на следующее утро Эсмиель поднялась, полная решимости. Этот насильник в примерочной впервые за долгие годы заставил ее почувствовать себя беззащитной, и ей совсем не понравилось это ощущение. И она с женской непосредственностью решила, что, поскольку ей нужен мужчина, который бы ее защитил, то никто не сможет выполнить эту роль лучше самого императора. А из этого следовало, что она должна сделать так, чтобы кузен Эоней влюбился бы в нее без памяти, для чего, как она не без оснований считала, у нее были все шансы. И Эсмиель принялась со всем своим жаром воплощать в жизнь это решение.

За два часа до назначенного времени, когда массаж, пиллинг и деованны были уже позади и специально приглашенная визажистка заканчивала наносить последние штрихи, Эсмиель почувствовала, что уже окончательно отошла от вчерашнего кошмара. Кто бы ни был тот человек, который столь нагло обошелся с ней в том магазине, он был всего лишь пешкой, а она сейчас готовилась ударить по его хозяину. И пусть он начинает молиться всем обитателям темной бездны.

Когда неизменный Смей молодцеватым движением распахнул дверцу ее боллерта и Эсмиель появилась в проеме двери, все невольно замерли, а в глазах кузена Эонея, до того что-то увлеченно обсуждавшего с лордом Эомиреном, полыхнуло восхищение. Несколько мгновений император, замерев, рассматривал ее, а потом, даже не извинившись перед собеседником, двинулся к ней.

— Кузина, вы сегодня еще более неотразимы, чем были на балу. Хотя я думал, что у меня есть все основания считать, что подобное невозможно, — произнес он, галантно подавая ей руку.

На что Эсмиель, улыбнувшись нарочито надменно на случай, если хозяин того типа из универмага находится здесь, гордо ответила: — В тот вечер я приехала в Сады Эоны только повеселиться, а сегодня собираюсь блистать, сир.

Император вскинул брови, а потом деланно недоуменно вздохнул:

— О леди, сегодня вы со мной почему-то более официальны, и это разбивает мне сердце. — Он поднес ее руку к своим губам. — Хотя должен признаться, что из желания видеть вас рядом я готов простить вам и большие прегрешения, но все же позвольте поинтересоваться: чем вызвана подобная перемена целей?

Эсмиель тонко усмехнулась и, мягко высвободив свою нежную ручку из рук императора, кокетливо произнесла:

— В этом виноваты только вы, кузен. Если раньше я была всего лишь одной из десятка ваших сестриц, причем не самой заметной, то вчерашней ночью вы обрушили на мои хрупкие плечи почти официальную придворную должность. — Она лукаво блеснула глазами и закончила: — Ведь, судя по бешеному количеству приглашений, которые я получила уже ко вчерашнему обеду, все считают, что я — ваше новое и весьма серьезное увлечение. А фавориткам приходится блистать, — и она весело и в то же время чарующе рассмеялась.

Император на несколько мгновений прикрыл глаза, а потом с улыбкой покачал головой и опять повторил:

— Вы неотразимы, леди Эсмиель. — Он снова поднес ее руку к своим губам и все с той же улыбкой закончил: — Ну что ж, кузина, тогда не будем никого разочаровывать. — И, повернувшись к заполнившим Поляну прибытия гостям, громко произнес: — Господа, прошу вас пройти в выводной дворик дворцовых конюшен, мы отправляемся немедленно.

Вскоре длинная кавалькада всадников покинула огромный императорский крытый манеж через гигантские двустворчатые ворота и неторопливым аллюром направилась вдоль северной опушки Тенистого леса в направлении Серебристых озер, широким полукольцом охватывающих Сады Эоны с северо-восточной стороны.

Впереди на двух подобранных в масть стройных нумийцах ехали император и леди Эсмиель.

Высочайше одобренный маршрут большой обеденной конной прогулки был опубликован заранее в ежедневном придворном вестнике, но тем, кто получил приглашение, не было нужды заказывать его распечатку. Ибо его красочная голограмма имелась на самом бланке приглашения. Впрочем, таких маршрутов было всего пять, так что многим из присутствующих они были достаточно хорошо известны и уже успели изрядно наскучить. Но для Эсмиель было внове обозревать местные красоты с высоты седла. Густые заросли семилистника внезапно уступали место диким скалам, с которых в небольшие прозрачные озера с ярко-голубой водой обрушивались рокочущие водопады, а за поворотом тропы вдруг обнаруживалась сбегающая с пологого холма роща стройных сосейер, тревожно шумящих маленькими, аккуратными кронами, вознесенными на огромную высоту.

Спустя час они выехали на поляну, уставленную небольшими столиками с кувшинами и вазами, наполненными фруктами и легкими закусками. Навстречу кавалькаде тут же бросились толпы грумов, которые сноровисто подхватили за уздцы разгоряченных лошадей и быстро вывели их за окаймлявший поляну кустарник. Эсмиель с разгоряченным от скачки лицом и сверкающими от возбуждения глазами ловко соскочила с лошади, слегка опершись на руку кузена Эонея, и, повинуясь приглашающему жесту императора, гордо проследовала к единственному столику, рядом с которым стояло два изящных деревянных раскладных стульчика. Остальным гостям предстояло разместиться на компактных силовых подушках, что выглядело, конечно, менее изящно, но с практической точки зрения было почти так же удобно. Когда девушка устроилась на стульчике, элегантно откинувшись на спинку, император с улыбкой протянул руку к небольшому серебряному блюду и, на мгновение задержав руку на крышке, с заговорщицким видом приподнял ее вверх. Эсмиель вытянула шею и… ахнула от восторга:

— О кузен, неужели вы все еще помните?!

Император рассмеялся:

— Если быть честным, то мне пришлось обратиться к эксперту.

Девушка непонимающе посмотрела на него.

— Ну, кузина, неужели вы забыли? Кто же еще может делать такие сливочные ягоды?

— Тетушка Нег! — ахнула Эсмиель.

Император кивнул с довольным видом:

— Да, это она. Тетушка уже давно ушла на покой и редко появляется на дворцовой кухне, но когда я вчера зашел к ней спросить о твоих любимых блюдах, она раскудахталась как наседка и тут же разожгла дровяную плиту, заявив, что ни один из нынешних поваров, использующих эти новомодные шипелки, не сможет приготовить их так, как тебе нравилось. — Он сделал паузу и добавил несколько задумчиво: — Оказывается, ты была любимицей очень многих, моя шаловливая кузина.

Но девушка уже не заметила этих задумчивых ноток, она вовсю уплетала любимое лакомство.

Когда они въехали под своды манежа, вечернее небо уже было усыпано гроздьями звезд. Несмотря на усталость, Эсмиель чувствовала себя на седьмом небе. А когда император с сожалением в голосе произнес: «Как жаль, что до конца месяца я буду слишком занят, чтобы уделить вам достойное внимание, кузина», — она пришла в полный восторг.

Когда боллерт, набирая высоту, сделал круг над Садами Эона, она снова, как и два дня назад, свесилась из окна и впервые почувствовала, что смотрит, возможно, на свое будущее жилище. Она все еще задумчиво смотрела назад, когда какой-то боллерт, вынырнув снизу, пронесся в такой близости от ее машины, что пилоту, для того чтобы уйти от столкновения, пришлось заложить достаточно крутой вираж. Но даже это досадное недоразумение не смогло испортить ее настроения. Она и не подозревала, что в пролетевшем мимо боллерте разговор шел именно о ней.

— Ну, что ты теперь скажешь, отец?

Тон лорда-наследника был на грани непочтительности. Лорд Эомирен насупился и судорожно сжал руками жезл спикера сената, который неизменно сопровождал его на протокольных мероприятиях. Несколько мгновений в боллерте стояла напряженная тишина, а потом старый лорд неохотно разлепил губы и процедил:

— Пожалуй, стоит подумать, что с ней делать, если она превратится в серьезную проблему. — Потом бросил на сына суровый взгляд и добавил: — Но только подумать, ты понял?

4

— Прошу вас, милорд, император ждет.

Лорд Эйзел поднялся с одного из роскошных гнутых стульев с подлокотниками в стиле династии Энтомонеев, которыми была уставлена приемная императорского кабинета, отработанным жестом одернул мундир и неторопливо двинулся к огромной двустворчатой двери, краем глаза наблюдая, как на лицах дожидающихся приема сановников проявляется выражение нескрываемого облегчения. Тем, кто еще оставался в приемной, все-таки повезло больше тех, кто уже ее покинул. Поскольку первые находились в его присутствии намного меньше последних и мало интересовали лорда-директора. Эйзел усмехнулся про себя и, протянув руку, отворил дверь.

Когда огромная створка бесшумно захлопнулась за спиной, лорд Эйзел привычно склонился в протокольном поклоне, а потом, распрямившись, повел прямо перед собой цепким, внимательным взглядом. Огромный стол с большой интегрированной консолью, расположенный в самой середине кабинета, был пуст.

Лорд-директор повел глазами вдоль стен гигантского зала, где вполне свободно можно было разместить внутрисистемный рейдер средних размеров, который, собственно, и являлся императорским кабинетом, и почти сразу же обнаружил стройную фигуру императора. Эоней расположился в широком кресле, хотя, скорее, это был диванчик, которое располагалось в так называемой зоне отдыха, искусно устроенной у огромного панорамного окна в дальнем углу кабинета, шагах в сорока от рабочего стола, и был занят тем, что сосредоточенно наливал в два тонких, высоких фужера содержимое причудливой витой бутылки, которое, судя по цвету и форме емкости, являлось не чем иным, как знаменитым эсарнатским ликером. Рядом стояло еще одно такое же кресло. Дав лорду Эйзелу несколько мгновений, чтобы оценить обстановку и, возможно, посмаковать открывшееся его глазам зрелище, император поставил бутылку на стол и повернулся к посетителю:

— Ну, Эйзел, долго мне вас ждать?

Лорд-директор слегка искривил губы в едва заметной усмешке, переложил папку с распечатками и носителями в левую руку и быстрым шагом двинулся через кабинет к императору.

Когда лорд Эйзел после неизменного церемониального полупоклона устроился в кресле напротив и взял предложенный бокал, император небрежным жестом поднес фужер к лицу, набрал вино в рот, несколько секунд посмаковал букет, потом сделал глоток и поставил фужер на столик.

— Признайтесь, Эйзел, это демонстративное сидение в моей приемной не имеет какого-то иного смысла, кроме как доставлять вам удовольствие наблюдать потеющие от страха рожи моих чиновников. Или я не прав?

Лорд Эйзел согласно склонил голову:

— Вы абсолютно правы, ваше величество, но должен честно признаться, что и названная вами причина также не последний аргумент в пользу подобного времяпрепровождения. — Он сделал паузу, вежливо выслушав короткий смешок императора, и продолжил:

— Конечно, если расценивать его не как некое экзотическое развлечение, а, скажем, как возможность получить необходимую дополнительную информацию.

Император заинтересованно посмотрел на лорда-директора. Лорд Эйзел чуть пригубил бокал и, поставив его на край столика, пояснил:

— Видите ли, сир, как правило, люди, у которых есть причины опасаться излишнего внимания моего департамента, всеми силами стараются избежать нашей личной встречи. Это вызвано различными причинами, иногда и тайной, хотя и абсолютно глупой надеждой, что мои подчиненные не рискнут самостоятельно принять решения на арест чиновника достаточно высокого ранга, а я не захочу это сделать до тех пор, пока лично не выслушаю его объяснений.

— А эта надежда беспочвенна? Я слышал иное.

Эйзел пожал плечами:

— Ну, всегда бывают исключения. К тому же я стараюсь, чтобы наиболее известными были именно исключения. — Он остановился, дожидаясь нового вопроса императора, но тот молчал, и лорд-директор продолжил:

— Кстати, их опасения небеспочвенны, поскольку я имею немалый опыт личного общения, и в столь плотном контакте для них велика вероятность волей-неволей допустить ошибку и обратить мое внимание именно на то, что собираешься скрыть. — Он усмехнулся: — Но, как правило, это возможно только, если я сам не заинтересован во встрече, в противном случае меня избежать не очень-то легко.

Император усмехнулся и кивнул:

— Но почему вам так нравится моя приемная?

Лорд-директор развел руками:

— О, это идеальное место. Как правило, при подобных встречах у моих собеседников появляется опасение по поводу того, а нет ли в моей папке листочка тисненой бумаги с императорским вензелем, на котором напечатана его фамилия. А подобные мысли отнюдь не способствуют душевному спокойствию.

— И вы при каждом своем появлении встречаете интересующих вас людей?

Лорд-директор скромно улыбнулся:

— Ну, я ведь каждый вечер получаю один экземпляр вашего личного дневного распорядка, так что имею возможность выбрать день и час своего посещения.

Император скептически пожал плечами:

— Не понимаю, в чем проблема? Ведь вы можете просто вызвать их к себе. Думаю, что ваш кабинет произведет не меньшее впечатление, чем моя приемная.

Лорд Эйзел понимающе кивнул, как бы давая понять, что уловил, в какую игру захотелось поиграть его величеству.

— Это не совсем одно и то же, сир. Во-первых, проделываю это с теми, в чьей виновности пока до конца не уверен. Чтобы окончательно определиться, стоит ли затрачивать силы и средства моего департамента на отработку данной фигуры. А во-вторых, вызов ко мне даст ему время подготовиться, психологически настроиться на беседу со мной, а тут… — и лорд Эйзел сделал энергичный жест перед собственным лицом.

Император рассмеялся. Лорд-директор деликатно выждал пару мгновений, а затем присоединил к звонкому тенору Эонея свой уже несколько хрипловатый баритон. Успокоившись, они оба взяли фужеры и сделали еще по глотку, потом император небрежно спросил:

— Но ведь не это является основной причиной, не так ли? Насколько я помню, Эйзел, вы имеете неограниченный доступ к императору уже не менее двадцати лет, однако во времена моего отца вы ни разу не пытались устроить себе подобного развлечения, или я ошибаюсь.

Лорд-директор подобрался. Вот оно! Вот тот момент которого он ждал столько лет. Волчонок вырастил зубы и теперь собирается их показать. Что ж, момент выбран неплохо. На носу кризис, который может пустить под откос всю империю, и только молодой император владеет достаточной информацией и необходимой властью, чтобы его предотвратить. Пожалуй, если его величество сумеет правильно разыграть карты, то он выйдет из кризиса практически с той же властью, которую имел его отец. Только не ошибиться!

— Вы правы, ваше величество. Но… — Он сделал паузу, как бы давая понять, что то, что он должен сказать, не очень-то ему нравится, но затем решительно закончил: — В то время не было необходимости напоминать кому бы то ни было о том, кто владеет всей полнотой власти в империи…

Как лорд Эйзел и ожидал, император воспринял его заявление достаточно спокойно. И это спокойствие лучше любых слов подтверждало все предположения лорда-директора. Однако Эоней еще не закончил. Он с резким стуком поставил фужер на стол и, подавшись вперед, спросил:

— Эйзел, почему вы поставили на меня?

— Это логично, сир. Вы император.

Эоней искривил губы в улыбке:

— Ха! Все вокруг считают, что я держусь на троне лишь милостью лорда Эомирена. Да и то только потому, что он хочет женить на мне одну из своих раскормленных дочерей и обеспечить себе легальный доступ к неограниченной власти. — И он заговорил несколько ерническим тоном, явно цитируя чьи-то слова: — «Разве можно было ожидать чего-то путного от этого выкормыша последней игрушки старого Эзарра, к тому же зачатого им в то время, когда сам старик уже порядком впал в маразм, а его куколка и подавно всегда была тупа как пробка…» — Он резко оборвал фразу и, стиснув зубы, нервно дернул рукой. Стакан с остатками ликера упал на ковер, раздался глухой стук.

Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина, потом лорд-директор повернул голову и твердо посмотрел в глаза императору:

— Вы забываете, сир, что я знаю о вас намного больше, чем любой из…

Он запнулся, но император пришел ему на помощь:

— Любой другой член Тайного совета.

Лорд Эйзел благодарно кивнул и продолжил:

— В конце концов вы находились под наблюдением моего департамента с… — тут лорд-директор изогнул губы в хищной усмешке, — как раз с момента зачатия, а после того, как молодому принцу исполнилось четырнадцать, я стал уделять вам более пристальное внимание.

— И…

Лорд-директор выдержал драматическую паузу и твердо закончил:

— Я по-прежнему ставлю на вас, сир. Остальные члены Тайного совета слишком привыкли к тому, что вы по большей части молчите на заседаниях, и не замечают, что с того момента, как вы впервые почувствовали на своих плечах бремя власти, прошло уже более трех лет. — Он сделал паузу и твердо закончил: — Я всегда помню, чей вы сын, и верю в вашу породу, сир. И мне кажется, что, когда вы напомните это остальным, для многих прозрение окажется слишком горьким.

Эоней несколько мгновений пристально рассматривал лорда Эйзела, потом отвел взгляд и задумчиво кивнул. Некоторое время они молчали, потом император поднялся с кресла, подобрал с ковра стакан, взял бутылку, налил себе еще ликера и повернулся к собеседнику:

— Послушайте, Эйзел, я вижу, что вы давно были готовы к этому разговору. Почему же тогда вы никогда не затрагивали эту тему, даже намеком, даже подбором материалов в вашей папочке с распечатками?

Эйзел слегка напрягся: не может быть, чтобы император догадался… Но, вглядевшись в глаза Эонея, он с облегчением понял, что вопрос императора был совершенно искренним. Тот действительно был уверен, что принял решение абсолютно независимо. Во всяком случае, это решение.

— Я, конечно, способен на многое и гораздо лучше вашего величества разбираюсь во многих хитросплетениях большой политики и дворцовых интриг, но… Я считаю, что решения такого уровня должны приниматься только вами, и никем, кроме вас. Мое дело — дать совет, да и то, если вы об этом попросите, и быть готовым выполнить любое ваше повеление.

Эоней несколько мгновений в упор смотрел на лорда Эйзела, потом шумно вздохнул и опустил взгляд.

— Проклятье, Эйзел, я чувствую, что вы тоже дергаете за какие-то мои ниточки, но пока никак не могу понять, как вы это делаете. Возможно, со временем я разберусь… Впрочем, плевать, вы мне нужны, и то, что вы тоже каким-то образом делаете из меня марионетку, пока не вызывает у меня особого раздражения. Все пытаются делать это со мной, а вы хотя бы стараетесь быть более деликатным… — Он снова оборвал мысль и, кивнув скорее самому себе, чем собеседнику, отвернулся.

Эйзел, несколько ошеломленный последним заявлением, тихонько выпустил воздух меж зубов. Да, этот волчонок далеко пойдет. Несколько мгновений назад ему показалось, что сквозь зрачки этого юноши на него взглянул сам старый Эзарр.

Эоней неторопливо допил ликер, поставил фужер на стол и, вновь подняв глаза, улыбнулся:

— Ну что ж, Эйзел, займемся делами.

Лорд-директор с готовностью вскочил и проследовал за императором к его рабочему столу.

Когда император подписал последний указ, то поднял глаза на Эйзела и негромко попросил:

— Я бы хотел, чтобы вы поделились мыслями по поводу наших проблем, Эйзел. Скажем, сегодня вечером, после ужина. Кстати, почему бы и вам сегодня не поужинать со мной в Бирюзовом зале?

Лорд-директор почувствовал восторг. Только сейчас, по слегка изменившемуся тембру голоса императора, он понял, что во время всего этого состоявшегося за бокалом ликера разговора место их беседы было защищено тщательно настроенным подавителем. Нет, молодой Эоней поразительно быстро учился. Вряд ли соглядатаи Эомирена могли предположить, что во время столь заурядной встречи может произойти что-то, заслуживающее его более пристального внимания. И вот — не только время, но и место беседы было тщательно подготовлено императором. Поэтому Эйзел одобрительно и даже несколько торжественно, стараясь, чтобы Эоней не догадался о его выводах, склонил голову в протокольном поклоне и произнес:

— Да, сир, непременно.

После чего сложил листы в папку, подчеркнуто уважительно поклонился и покинул кабинет.

Когда за ним закрылась дверь, Эоней устало откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. То, что он должен был совершить, и притягивало, и страшило его, но сейчас император почувствовал, что страх как-то отошел на второй план. Ведь хотя он уже давно понимал, что приближающееся столкновение неизбежно, и уже не раз в мыслях представлял, как будут развиваться события, но именно после разговора с лордом-директором Эоней почувствовал, что время для размышлений и страхов кончилось. Он начал действовать.

Ужин скорее напоминал дружескую вечеринку. В свое время, сразу после коронации, лорд Эомирен предложил Эонею время от времени устраивать в Бирюзовом зале, который относился к личным апартаментам императора, нечто вроде полуофициального приема в виде полупротокольного ужина для высших чиновников различных министерств и департаментов, наместников провинций и губернаторов планет, мотивируя это тем, что таким путем его наиболее высокопоставленные подданные смогут побыстрее лично познакомиться с новоиспеченным императором и составят себе о нем самое благоприятное мнение. Истинная цель стала ясна буквально на первом же ужине. Эомирен вел себя за столом как хозяин дома, оставляя императору скорее роль молодого бедного родственника, чем благосклонного и радушного властителя. В результате чего среди высших чиновников империи вскоре утвердилась мысль, что молодой император и шагу не может ступить без одобрения властного спикера сената, а кое-кто продолжал пребывать в этом заблуждении до сих пор.

Однако с той поры прошло достаточно много времени, и лорд Эомирен мало-помалу утратил интерес к задуманному им мероприятию и перестал их посещать. Так что теперь эти ужины превратились скорее в некую отдушину, позволявшую императору без особых церемоний приглашать во дворец людей, которых ему захотелось увидеть. Постепенно сложился достаточно узкий круг постоянных участников этих ужинов, состоявший в основном из ровесников Эонея. Вероятно, лорд Эомирен в настоящее время не очень одобрял продолжение подобных ужинов, но, поскольку это было его личное предложение, крыть было нечем. В его глазах эти вечерние трапезы превратились в некую разновидность молодежной вечеринки, присутствие на которой, однако, не стоило ставить императору в вину.

На этот раз гостей было немного. Некоторые постоянные гости отсутствовали, но зато в зале кроме лорда-директора было еще несколько человек, которые явно не принадлежали к числу завсегдатаев. Окинув присутствующих внимательным взглядом, Эйзел с удовлетворением подумал, что, когда утром соглядатаи Эомирена доложат ему о составе сегодняшних гостей, тот будет землю рыть от желания узнать содержимое состоявшихся бесед. Но Эйзел не собирался давать ему для этого ни малейшего шанса. Сегодня вечером, перед самым ужином, и Бирюзовый зал, и все прилегающие к нему помещения были тщательно проверены специалистами, подобранными лично лордом-директором, а после этого в них были установлены специальные многофункциональные подавители. Конечно, столь беспрецедентные для невинной дружеской посиделки меры безопасности должны были сами по себе дать понять спикеру сената, что во время этого ужина произошло нечто чрезвычайное. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все это было направлено против него, от кого еще нужно так прятаться в самом центре императорского дворца, но, по большому счету, будет уже поздно. В делах подобного рода главное — не потерять темп, выигрывает тот, кто опережает. К тому же у лорда Эйзела была подготовлена солидная наживка, вполне соответствующая тем представлениям об императоре, которые до сих пор питал спикер сената. Впрочем, лорд-директор не сомневался, что Эомирен в конце концов раскусит обман, но существовала очень большая вероятность того, что, когда это произойдет, что-либо исправить будет уже невозможно. Но главная неожиданность была впереди.

К концу ужина у лорда-директора появился еще один повод для восхищения императором. Молодой Эоней оказался лучшим психологом, чем сам Эйзел.

Сегодня вечером он собрал за одним столом людей, на которых собирался опереться во время предстоящего кризиса, но основной целью этого ужина было вовсе не выработка какого-то плана или какое-либо организационное оформление нового центра силы, а просто… сам ужин. Совместное поглощение пищи неким кругом людей, которым предстоит в будущем действовать вместе. Ибо еще с древнейших времен известно, что ничто так не сближает людей, как общая трапеза.

Когда довольные, но несколько озадаченные гости разошлись, император и лорд-директор прошли в малый домашний кабинет. Эоней зажег свет и включил личный подавитель. Он был собран и серьезен.

— Ну, Эйзел, что вы надумали?

Лорд-директор извлек из кармана пластинку носителя и с каменным лицом передал ее императору. Тот молча взял ее и углубился в изучение. Лорд Эйзел молча ждал. Император закончил знакомиться с принесенной информацией, хмыкнул, бросил на собеседника заинтересованный взгляд, потом снова принялся просматривать информацию еще раз. Спустя еще десять минут он отложил носитель в сторону и откинулся в кресле.

— Значит, идефикс лорда Эомирена в отношении моей женитьбы на одной из его дочерей становится его ловушкой?

Эйзел молча склонил голову. Император задумчиво кивнул:

— А леди Эсмиель отведена роль красной тряпки?

Лорд-директор улыбнулся уголками губ. Император усмехнулся:

— Что ж, древний философ Этромней называл это вероятностной воронкой. Лорд Эомирен благодаря своему статусу в обществе обладает гигантскими возможностями, но исходя из этого статуса он обязан реагировать на события достаточно ограниченным числом способов, и каждый из них ведет его к поражению. — Он сделал паузу. — Я знал, что вы гений, Эйзел, но это…

Лорд-директор понял, что это самый превосходный момент для того, чтобы выразить свое восхищение императором. Но император вдруг задумчиво произнес:

— Послушайте, Эйзел, как вы думаете, если нам действительно удастся перетянуть на свою сторону этих диких аборигенов с окраинной планетки и с их помощью разгромить канскебронов и заслуга леди Эсмиель в этом будет признана бесспорной, можно будет рассчитывать, что великие дома примут ее в качестве императрицы?

Лорд Эйзел, уже раскрывший рот для начала хвалебной, но вполне корректной фразы, замер и несколько мгновений неподвижно сидел, ошарашенно глядя на императора, сидящего перед ним с мечтательным выражением на лице. А потом тихо захлопнул рот.

5

В это утро Эсмиель проснулась рано. Сквозь тонкую мембрану окна, задрапированного изнутри тяжелыми шторами из натуральной материи ручного плетения, пробивались косые солнечные лучи. Девушка еще некоторое время нежилась в постели, полуприкрыв глаза и вспоминая почти сказочные события последней недели. Все происходящее действительно казалось чудом. Еще неделю назад она была «несносной замарашкой» из детской сказки, отринутой светом, и, несмотря на то что любой мужчина в ее присутствии начинал сверкать глазами и выпячивать грудь, одинокой. И ни ее красота, ни ее богатство не могли этого изменить. И вдруг… Эсмиель счастливо вздохнула, потом вдруг припомнила, какое лицо было у леди Эстеринелы, салон которой она посетила вчера вечером, и весело расхохоталась.

Полгода назад леди Эстеринела во всеуслышание заявила, что не допустит, чтобы нога «этой неприличной девчонки» переступила порог ее салона. Эти слова ей потом не раз цитировали и те, кто старался остаться в ее глазах приятельницами, и те, кто, не скрываясь, демонстрировал ей свое презрение.

Поэтому когда после конной прогулки в их отношениях с императором возникла небольшая пауза и девушка как-то от скуки принялась рыться среди кучи приглашений, полученных ею после ежегодного императорского весеннего бала, и, к своему удивлению, обнаружила элегантный конвертик, украшенный радужно переливающимся голографическим вензелем леди Эстеринелы: то просто загорелась желанием увидеть реакцию этой высокомерной снобки на ее появление.

В салоне Эсмиель появилась в самый разгар вечера. Пока она поднималась по огромной мраморной лестнице (естественно, в столь престижном салоне не могло был и речи о гравилифте), хозяйке успели доложить о прибытии гостьи, и та поспешила лично встретить ее в холле. Вокруг леди Эстеринелы, возбужденно блестя глазами, толпились высыпавшие из зала многочисленные гости. Увидев девушку, вызывающе одетую в абсолютно неприемлемый для подобных посещений в приличном обществе, но столь любимый ею костюм для верховой езды, которая стремительно влетела в торопливо распахнутые лакеями помпезные двери, леди Эстеринела в первое мгновение чисто рефлекторно брезгливо поджала губы, но тут же опомнилась и немедленно натянула на лицо приторно сладкое выражение, после чего проворковала:

— О леди Эсмиель, я счастлива, что вы нашли время посетить мой салон!

Эсмиель, не удостоив хозяйку салона даже мимолетным взглядом, обогнула ее и остановилась на пороге зала. Постояв так несколько мгновений, она неторопливо обвела помещение прищуренным взглядом, некоторое время нарочито равнодушно попялилась на гостей, потом развернулась на каблучках и звонко произнесла:

— Прошу прощения, леди Эстеринела, но я сейчас на пороге вашего салона, и что вы собираетесь с этим делать?

Все замерли. Леди Эстеринела, прилагавшая огромные усилия, пытаясь сохранить на своем лице выражение радости и радушия, судорожно сглотнула, не в силах сообразить, что ответить. Девушка несколько мгновений наслаждалась произведенным впечатлением, потом торжествующе усмехнулась и неторопливым шагом двинулась к выходу. Остановившись на пороге, она повернула голову и небрежно бросила через плечо:

— Впрочем, я и не собиралась проходить дальше порога, — после чего быстро сбежала по лестнице к ожидающему ее боллерту, чуть не лопаясь от сдерживаемого смеха.

Однако сейчас она могла не сдерживаться. Отсмеявшись, Эсмиель почувствовала, что у нее начисто пропало всякое желание валяться в постели.

Однако для завтрака было еще очень рано. Прислуга, скорее всего, пока спала, и девушка, представив перед собой заспанное лицо горничной, решила, что подобное зрелище ее тоже не прельщает. Поэтому она гибким, грациозным движением соскользнула с кровати и, всунув ноги в домашние туфельки и накинув на плечи халат, выскочила из комнаты и сбежала по лестнице к бассейну, устроенному посредине зеленой лужайки. Бассейн был искусно стилизован под этакое небольшое озерцо с крошечным водопадом. Вскочив на резной каменный бортик, она на мгновение растерянно замерла, вспомнив, что совсем позабыла про купальный костюм, но потом рассмеялась и, скинув туфельки, халат и ночную рубашку, сиганула с бортика в изумрудную воду.

Стройное тело вошло в воду ловко и умело, почти без всплеска. И некому было заметить, как спустя пару мгновений на одном из могучих, раскидистых секвайнов, что рос шагах в сорока от бассейна, зашевелились мелкие веточки, и небольшой гоуглоб, почти невидимый под укрывавшим его нейтрализующим полем, мягко скользнул вниз вдоль величественного ствола и неторопливо поплыл над руслом небольшого ручейка.

Через пятнадцать минут худой человек, стоящий рядом с дешевым общественным боллертом, припаркованным в густых кустах, шагах в ста от забора усадьбы, воровато оглянувшись по сторонам, нагнулся и, протянув руку, подхватил медленно плывущий в его сторону гоуглоб. Кинув взгляд на индикатор заполнения, он удовлетворенно кивнул. Все получилось. Надо быть настоящим профессионалом, чтобы в век электронных носителей придумать шутку с использованием примитивного оптического носителя на основе соединений серебра, однако любой другой либо не смог бы работать в нейтрализующем поле, либо был бы мгновенно обнаружен охранными сенсорами, а так… похоже, у него в руках очень славный улов. Вот только надо хорошенько подумать, как наиболее безопасно обратить его в максимально возможное количество кредитов.

День для Эсмиель прошел достаточно скучно. Сразу после завтрака она отправилась к своей косметичке, конечно, можно было вызвать ее на дом, но дома девушке не сиделось. Кузен был сильно занят до конца недели и только вечерами мог позволить себе уделить полчаса на разговор по визифону.

Просматривая позже записи их разговоров, Эсмиель частенько задумывалась над тем, как развивается их роман. В ее чувствах к нему можно было отыскать уважение, восхищение, даже восторг, она была счастлива, когда говорила с ним, и с нетерпением ждала новых приглашений, но было ли это любовью?..

Пожалуй, нет. Потому что даже в самые романтические моменты где-то на заднем плане постоянно маячила мысль о том, что самым большим достоинством стоящего рядом с ней человека является то, что именно он лучше всего сможет защитить ее от всех опасностей этого мира.

Хотя и это было немало. Император во всех отношениях подходил под тот идеал человека, с которым бы она мечтала связать свою судьбу. К тому же, обдумав всесторонне все аспекты подобного брака, она пришла к выводу, что с радостью родила бы ему детей, а это тоже говорило в пользу ее решения.

Причем вполне возможно, что если бы ее жизнь текла по прежнему руслу, то в конце концов ей пришлось бы лечь в постель с гораздо более безразличным ей человеком. И вполне возможно, что этот человек даже не был бы ей мужем.

Впрочем, все еще могло измениться… но она совершенно не хотела думать об этом. К тому же где-то глубоко внутри сидел маленький червячок, оставшийся еще от той романтической дурочки, какой она была сразу после окончания института, шептавший ей, что, несмотря на массу преимуществ, этот брак все же никогда не станет тем, о чем она так горячо мечтала.

У косметички Эсмиель проторчала почти полдня. Сегодня она была приглашена на обед в дом лорда Экториана, который после того пресловутого весеннего бала внезапно вдруг вспомнил, что они как-никак родственники, да к тому же три его дочери почти ровесницы Эсмиель. Но девушка на него не обижалась. В конце концов, он был наиболее безобидным среди других родственников, чья дружная неприязнь к ней, как правило, выражалась намного более агрессивно. Во всяком случае, когда он после ее скандальной гонки на солнечных яхтах позвонил Эсмиель и сообщил, что по некоторым причинам они не могут больше принимать ее у себя, его голос звучал скорее виновато, чем презрительно или злорадно.

— Понимаете, племянница, у меня три девочки на выданье. И… — он растерянно развел руками, давая понять, что не хочет рисковать их репутацией. Впрочем, это, наверное, был самый вежливый монолог, который ей пришлось выслушать в те дни. Так что сегодня она не испытывала совершенно никаких недобрых чувств в отношении дядюшки Экториана, а скорее даже была рада поступившему приглашению, поскольку Эоней уже несколько дней с трудом выкраивал время для общения, да и то только поздно вечером, так что надо было чем-то заполнять длинные дни.

Родовое гнездо лорда Экториана находилось в Западном пригороде, который считался менее престижным, чем пригород под названием Большой Императорский парк, где располагалось большинство городских усадеб аристократии, в том числе и ее поместье. Боллерт Эсмиель подъехал к кованым чугунным воротам за десять минут до назначенного времени. В свете считалось не очень приличным приезжать до назначенного времени. Согласно неписаным, но общепринятым правилам, «гвоздю программы», роль которого, без всякого сомнения, предстояло играть девушке на сегодняшнем обеде, скорее полагалось слегка запоздать, но Эсмиель решила не изменять себе и, как обычно, наплевать на условности. Поэтому когда боллерт остановился у огромных двустворчатых резных дверей парадного входа и Смей в блистающей ливрее с полным апломба взглядом церемониальным движением распахнул дверцы, дядюшка Экториан только показался на верхней ступеньке лестницы и, тяжело сопя, начал торопливо спускаться вниз. Эсмиель с невольным раскаянием подумала, что, пожалуй, на этот раз стоило поступить, как принято, и, тут же забыв об этой мысли, вопреки всем традициям легко взбежала вверх по ступеням, остановив лорда Экториана еще на полпути к подножию лестницы.

— Дядюшка, я так рада вас видетьъ.

Престарелый лорд остановился и, отдуваясь, прижал руку к левой стороне груди, его лицо слегка сморщилось, но он тут же опомнился и торопливо растянул губы в улыбке:

— О леди Эсмиель, я счастлив, что вы нашли время… — И осекся, услышав веселый смех девушки.

— Дядюшка, ну перестаньте! Какая леди? Я все та же Эсмиель, которая так часто мешала вам подремать после обеда в вашем любимом кресле в библиотеке, и которую вы частенько поругивали за это и сажали на тот страшный черный кожаный диванчик. Или вы уже об этом не помните?

Старый лорд несколько мгновений пристально всматривался в ее лицо, потом усмехнулся в усы:

— Как же, помню, да только кто его знает?.. Я ведь и императора когда-то тоже катал на коленке «по кочкам, по ямкам», а теперь-то попробуй… — И он покачал головой и добродушно махнул рукой. — Ну пойдем, племянница. У меня целая передняя всяких гостей, которые уже шеи вывернули, дожидаясь, пока ты появишься в дверях. А младшие дочки так совсем… — И он снова махнул рукой, но на этот раз скорее сокрушенно. Эсмиель снова расхохоталась и, звучно чмокнув дядюшку в щеку, стала быстро подниматься по ступенькам.

Обед продолжался почти полтора часа. К концу этого времени девушка почувствовала, что еще пять минут, и все ее благие намерения не портить дядюшке мероприятие разлетятся в пух и прах. Святые стихии, она, конечно, предполагала, что ей на протяжении всего обеда придется поддерживать совершенно дурацкие разговоры на «приличные» темы, но Эсмиель явно переоценила уровень своего терпения.

— О леди Эсмиель, а что вы думаете о партии лорда-наследника Энторела с младшей внучкой леди Эминты…

— Семья Эсликер не столь знатна, но, в конце концов, они богаты…

— Лорд-наследник Эктан, конечно, не лучшая партия, но я удивляюсь, как им удалось зацепить даже его…

— Семейство Эктанов уже давно его обхаживает. Сначала они рассчитывали пристроить старшую, но теперь…

К первой перемене десерта Эсмиель почувствовала, что звереет. Однако лорд Экториан не дремал и вовремя пришел на помощь, деликатно воспользовавшись правом хозяина дома и на время перерыва перед десертом уведя ее в библиотеку.

Когда он прикрыл тяжелую двустворчатую дверь, Эсмиель наконец облегченно вздохнула.

— О темная бездна, неужели я когда-то тоже могла так увлеченно нести подобную чушь?!

Старый лорд, уже привычно устроившийся в своем столь памятном девушке любимом кресле, усмехнулся и неторопливо извлек из кармана табакерку героических размеров.

— Сказать по правде, ты начала болтать об этом намного раньше своих сверстниц. В том возрасте, когда еще считалось, что девочки об этом ничего знать не должны. Так что сейчас ты, скорее всего, просто переросла возраст, когда женщины считают подобные разговоры важным признаком взрослой леди, к тому же, по моим наблюдениям, большинство из них остается в этом возрасте навечно.

И они дружно рассмеялись.

Когда смех затих, дядюшка, кряхтя, повернулся и, протянув руку к маленькому столику, на котором стояло блюдо, укрытое салфеткой, с хитрой улыбкой стянул тонкий лоскут материи. Эсмиель ахнула:

— Тетушкина помадка!

Дядюшка усмехнулся, но на этот раз более грустно.

— Это Эмтара, моя младшенькая. Умница. Вся в мать. — Он ласково улыбнулся своим мыслям и повернулся к девушке: — В общем, я не был уверен, что твои вкусы остались прежними, но… Вот и попросил испечь.

Эсмиель прикусила губу. Тетушка умерла лет восемь назад. Как она могла забыть?! Девушка вскочила на ноги и, гибким движением скользнув к дядюшке, обняла его за шею:

— Простите, дядя. Я глупая и черствая.

Старый лорд сердито насупился:

— Вот еще. — Но потом не выдержал и снова улыбнулся: — Ничего, я уже достаточно стар и слишком многое повидал, чтобы считать, что все должны каждую минуту помнить о смерти моей старушки. — И он, нарочито сердито насупив брови, закончил гротескно-сварливым тоном: — Особенно такие симпатичные вертихвостки, как ты. — И они снова рассмеялись.

Дядюшка Экториан замолчал первым. Эсмиель, еще улыбаясь, отпустила его шею и, подойдя к окну, устремила наружу задумчивый взгляд.

— Ах, дядюшка, как жаль, что нельзя вернуть детство. Как бы я хотела, чтобы все опять стало, как раньше. Были бы живы папа, и мама, и тетушка, чтобы Эоней снова стал просто кузеном, а эти помадки — самой большой радостью. — Она вздохнула.

Старый лорд пристально смотрел на нее. На некоторое время в библиотеке повисла тишина, потом лорд Экториан негромко произнес:

— Значит, кузен… А ты не боишься?

Девушка вскинула подбородок так, что волна волос закрыла лицо, и с вызовом посмотрела на дядюшку. Но тот спокойно выдержал ее взгляд. Эсмиель опустила глаза.

— Я не знаю, дядюшка. Я еще слишком молода, и мне не с кем посоветоваться.

Старый лорд хмыкнул:

— До сих пор ты прекрасно обходилась без чьих-либо советов.

Девушка досадливо мотнула головой, вновь взметнув волну волос.

— Ай, это другое. — Она замолчала и задумчиво потерлась щекой о плечо. — До сих пор я была всего лишь одна из многих, пусть избранных, родовитых, но многих. Тем более что это от меня не зависело, я — леди по рождению. А сейчас… — Она вскинула взгляд на дядю и сказала, упрямо стиснув губы: — Я вдруг поняла, что, несмотря на всю мою браваду, я все-таки женщина. Я — слаба и беззащитна, а потому мне нужен мужчина, который бы меня защитил.

Лорд Экториан согласно кивнул и после непродолжительного молчания произнес:

— А кто сможет защитить тебя от него самого?

Эсмиель удивленно уставилась на него. Старый лорд смотрел на нее абсолютно серьезно.

— Вспомни, девочка, у его отца было восемь жен, и только три из них пережили его. Три последних. — Он сделал паузу и, отведя глаза, тихо продолжил:

— Которых он просто… выгнал, потому что к тому времени был уже достаточно силен, чтобы не обращать внимания на недовольство их домов. А те, что были раньше…

В кабинете повисла напряженная тишина, затем лорд Экториан продолжил:

— Я был членом Тайного совета во время Второго конфликта с канскебронами. Об этом мало кто знает, поскольку в те времена Тайный совет еще был действительно тайным. И я знаю, почему умерла вторая жена Эзарра… Ее отравили.

Девушка ахнула, а дядюшка безжалостно закончил:

— И я знаю, что не только ее одну. — Он повернулся к Эсмиель. — А когда я сейчас смотрю на молодого императора, то вижу его отца. Он очень похож на него, и, судя по тому, чем делятся со мной некоторые мои старые приятели, не только внешне, девочка.

Эсмиель несколько мгновений ошеломленно смотрела на него, потом судорожно сглотнула.

— Я… не знала, дядюшка.

Тот кивнул:

— Я предполагал. — После чего сделал паузу и тихо закончил: — Эзарр терпеть не мог становиться зависимым. Я думаю, что его сын способен понять это чувство… больше, чем кто бы то ни было. А существует ли зависимость большая, чем у супругов, тем более когда один из них — император?

Они немного помолчали, потом лорд Экториан тяжело вздохнул и улыбнулся, впрочем, улыбка вышла довольно жалкой:

— Ладно, девочка, пойдем к гостям, а то мы уже столько времени находимся наедине, что они могут начать думать что-то совсем уж неприличное.

Улыбки обоих по поводу этого покушения на шутку получились несколько натянутыми.

Когда боллерт племянницы скрылся из виду, старый лорд поднялся в свой кабинет и уселся в кресло, уставя взгляд на темный экран монитора связи. Его ожидание было вознаграждено всего пару минут спустя. Монитор пискнул, лорд Экториан поспешно коснулся пальцем сенсора ответа, старомодно выполненного в виде резной лошадиной головы, по экрану побежали какие-то полосы, и спустя мгновение на темном фоне возникло стилизованное изображение чьей-то головы, лицо было обозначено несколькими размытыми пятнами, которые при некотором воображении можно было бы принять за рот, нос и глаза. Хозяин кабинета кивнул и слегка усмехнулся, не сомневаясь, что его собеседник прекрасно различит его гримасу, и начал тихим, спокойным голосом:

— Я поговорил с ней, мой друг, как вы и просили. — Дядюшка Экториан сделал паузу. — Должен вам сказать, что она осталась той же славной девочкой, что и была. Хотя, конечно, слишком самоуверенной. — Он покачал головой. — Я не хотел, чтобы у нее были слишком уж большие неприятности, — и он бросил на экран выразительный взгляд.

Голова на экране молча склонилась в жесте согласия. Старый лорд несколько мгновений помолчал, потом продолжил:

— А что касается вашего вопроса… мы говорили на эту тему… Она умная девочка и, я думаю, в конце концов примет правильное решение. Впрочем, если у вас трудно со временем, ее можно немного подтолкнуть в правильном направлении, но… — Он сделал паузу и, подчеркивая голосом важность своей последней мысли, закончил: — Не перегните палку.

Голова на экране снова кивнула, и спустя мгновение изображение исчезло.

Лорд Экториан еще некоторое время разглядывал черный экран, словно пытаясь увидеть то, чем его собеседник собирается подтолкнуть его племянницу к принятию верного решения, а потом, так и не придя ни к какому мнению, отвернулся. Что ж, там посмотрим. За свою долгую жизнь лучше всего он научился ждать. И вообще, смешно даже предполагать, что у лорда Эйзела не найдется возможностей выложить перед малышкой Эсмиель достаточно веский аргумент.

6

Буря разразилась на следующий день. Сразу семь публичных информационных сетей поместили на своих рекламных драйверах статические изображения новой фаворитки императора в непотребно обнаженном виде. Да что там говорить об общедоступных информационных сетях, если из пяти элитарных аристократических журналов, до сих пор выходящих на листовых носителях и распространяемых за гигантские деньги очень ограниченному кругу подписчиков, два тоже не удержались и посмаковали подробности.

Первой Эсмиель позвонила леди Эстеминера. Когда раздался ее звонок, девушка, как нарочно, отправилась поплавать в бассейне. Поэтому на звонок ответила горничная. Выслушав ее слова о том, что молодая леди не может подойти, поскольку в настоящий момент освежается в домашнем бассейне, леди Эстеминера злорадно сверкнула глазами и, мстительно поджав губы, произнесла:

— И, как обычно, в полном неглиже. — Она сделала многозначительную паузу и закончила голосом, полным яда: — Впрочем, возможно, вашей молодой хозяйке нравится, когда ее интимные места рассматривают все, кому не лень, даже простолюдины! — После чего презрительно искривила губы, возмущенно вскинула подбородок и резким жестом хлопнула по клавише отключения.

Когда растерянная горничная передала хозяйке содержание столь странного разговора, Эсмиель, которая уже выбралась из бассейна и, завернувшись в халат, грелась на утреннем солнышке, потягивая коктейль из соков, несколько мгновений раздумывала над ее словами, потом повернулась к горничной и напряженным голосом приказала:

— Принеси переносной терминал!

Горничная окинула хозяйку испуганным взглядом и торопливо метнулась к дому. Она вернулась спустя пару минут. Эсмиель нетерпеливо выхватила у нее тонкую пластинку терминала, нервно откинула верхнюю крышку, торопливо пробежала пальцами по клавишам и… Несколько мгновений она беспомощно смотрела на появившееся изображение, потом отвернулась и сморгнула, почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы. О темная бездна, ну почему… почему жизнь так жестока к ней? Девушка протянула руку и, нажав на клавишу, перелистнула страницы. О святые стихии, они не ограничились одним изображением! Она перелистнула еще несколько страниц, потом уронила руки, со всхлипом вздохнула и обессиленно откинулась на шезлонге. Эти подонки специально выбрали наиболее соблазнительные кадры и расположили их так, что она выглядела как какая-нибудь профессиональная шлюха со скабрезных порносерверов для простолюдинов. Если это увидит Эоней, он немедленно отвернется от нее. Терминал медленно соскользнул с коленей и упал в траву, крышка захлопнулась, и он отключился. Некоторое время Эсмиель тихонько плакала, но потом снова послышались осторожные шаги горничной. Эсмиель торопливо вытерла слезы ладошкой. Не хватало еще распускать нюни при слугах. Горничная тихонько выглянула из-за кустов. Эсмиель слегка отвернула лицо, изо всех сил стараясь удержать слезы. Горничная торопливо подошла к ней и, испуганно поклонившись, произнесла:

— Прошу прощения, леди, но вам постоянно звонят. Я… не знаю, что говорить.

Девушка тихонько охнула, представив вереницу родственников и знакомых, заливающих ее волной фальшивого возмущения и деланного соболезнования, которые во время разговора будут жадно рассматривать ее и злорадно поблескивать глазами, и эта картина неожиданно заставила ее разозлиться. В конце концов, почему она должна чувствовать себя виноватой? Разве она сама захотела, чтобы ее изображение в таком виде появилось на общественных серверах? И перед кем чувствовать вину? Перед светом, который, вместо того чтобы выступить на защиту чести леди королевского дома, бросился смаковать ее страдания? Ну уж нет! Эсмиель фыркнула и, повернувшись к горничной, отрывисто заговорила:

— Всем, кто еще позвонит, сообщай, что леди с удовольствием ознакомилась с утренней прессой и… — Она судорожным вдохом набрала в легкие воздуха и свирепо рявкнула: — ОТПРАВИЛАСЬ КУПАТЬСЯ В БАССЕЙНЕ!

Горничная ошеломленно выпучила глаза и, ахнув про себя, опрометью кинулась к дому. Эсмиель глубоко вздохнула и, подняв терминал, снова вышла в публичный сервер. Несколько мгновений она с каким-то мазохистским удовольствием перелистала все свои фотографии, потом зло оскалилась и, прищурив глаза, обвела домашний парк напряженным взглядом. В ее воображении сами собой вспыхнули несколько сцен, изображающих то, что она сделала бы с этим папарацци, попади он ей в руки, но Эсмиель уже достаточно успокоилась, чтобы понимать, что все это возможно только в мечтах. Пожалуй, единственное, что действительно стоит сделать немедленно, это принять меры для предупреждения повторений подобных случаев. Она резко вскинула руку и нажала клавишу на браслете. Спустя несколько мгновений кусты у угла дома затрещали, и у бассейна появился Смей. Эсмиель несколько мгновений жгла его презрительным взглядом, а потом развернула терминал и свирепым голосом спросила:

— Ну и как это понимать?

Смей несколько мгновений рассматривал изображение, потом побагровел и повернул к ней свое лицо, на котором ярко горело отчаяние.

— Леди, я…

Эсмиель раздраженно махнула рукой, готовая сорваться на крик, но отчаяние Смея было столь явно и так глубоко, что вместо планируемой взбучки она вдруг начала его успокаивать:

— Ай, оставь. Не хочу сказать, что это доставляет мне удовольствие, но не стоит посыпать голову пеплом. Просто постарайся узнать, как это было сделано, и прими меры к тому, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Ладно?

Тот только кивнул, не в силах произнести ни слова, и, повернувшись, опять ринулся напролом через кусты. Эсмиель поморщилась, подумав о поломанных ветках декоративного кустарника, но потом удивилась, что после всего произошедшего она еще может думать об этих вещах, потом усмехнулась, вспомнив, с каким рвением Смей ринулся выполнять ее приказание, удовлетворенно кивнула и вновь развернула к себе терминал. Можно было только догадываться, какие цели ставил перед собой тот, кто оплачивал эти снимки, но одна из них была абсолютно ясна. Он хотел отшатнуть от нее императора.

Девушка хищно усмехнулась. Ну уж нет, этого она никому не позволит! Что бы там ни говорил вчера дядюшка Экториан, кузен Эоней для нее лучшая партия.

Она задумалась на несколько секунд, пытаясь спланировать предстоящий разговор, но в мыслях царила легкая паника, поэтому девушка решила положиться на судьбу, глубоко вздохнула и быстрыми нажатиями набрала номер личных покоев императора.

Кузен Эоней ответил практически немедленно. Сразу после ежегодного императорского весеннего бала ее личный номер и идентификационный код ее терминалов были занесены в коммутатор дворца, и поэтому она имела возможность связаться с императором напрямую, минуя приемную и канцелярию.

Когда изображение императора появилось на экране, девушка только успела набрать в грудь воздуха, как тот раздраженно заговорил:

— В чем дело, кузина, я уже полчаса пытаюсь дозвониться до вас и не могу этого сделать. Единственное, чего я добился, так это странная фраза вашей прислуги, что леди с удовольствием ознакомилась с утренней прессой и отправилась купаться в бассейне. Вам что, мало скандала?

Эсмиель поперхнулась, но тут же торопливо заговорила:

— Простите, сир. Это я приказала горничной так отвечать, но я не предполагала, что вы будете звонить.

Эоней скривился:

— При чем тут это? Ваше имя последнее время связывают со мной… Я думал, вы более благоразумны.

Эсмиель вздрогнула:

— Но, сир…

Император поджал губы и непреклонно вскинул голову.

— Леди, вы должны немедленно покинуть столицу. Я знаю, у вашего отца есть домик в охотничьих парках в предгорьях Нальп. Уезжайте туда и оставайтесь там, пока здесь…

Эсмиель, сначала слегка ошарашенная тоном и натиском кузена, при этих словах вдруг снова почувствовала злость. Она стиснула губы и выпалила:

— Нет, сир.

— Что-о-о-о? — глаза императора округлились.

Девушка упрямо вскинула голову.

— Сир, вы можете лишить меня своей благосклонности, титула или даже приказать гвардейцам заточить меня в замок Нергар, но я не оставлю столицу по своей воле. — Она сверкнула глазами и с жаром воскликнула: — Я слишком долго училась не обращать внимания на презрение света, чтобы теперь позволить ему втоптать меня в грязь.

Император несколько мгновений изумленно смотрел на нее, а Эсмиель, с вызовом смотря ему в глаза, горько усмехнулась и вновь заговорила:

— Если ваше величество больше интересуют сплетни в салонах и курительных комнатах, чем справедливость в отношении одной из ваших подданных, я готова приложить все усилия, чтобы больше не доставлять вам никаких беспокойств.

Эоней несколько смешался:

— Кузина, я понимаю ваше возмущение, но…

Девушка зло рассмеялась:

— Ах, сир, сначала вы обращаетесь со мной как с дешевой шлюхой из простонародья, а теперь начинаете извиняться. Я никогда не была первой и не заслуживаю второго. Разберитесь в том, что вы хотите от меня, ваше величество, или давайте благополучно завершим наши милые воспоминания. — Она замолчала.

Император смотрел на нее, детским жестом прикусив губу. Эсмиель грустно покачала головой и отключила терминал. Несколько мгновений она сидела, глядя на темный потухший экран, а потом прошептала:

— Ты сошла с ума, Эсмиель, так говорить с императором… — Потом вздохнула и, вскочив на ноги, быстро направилась к дому.

Как ни странно, к завтраку она почти успокоилась. В общем, Эсмиель уже приходилось переживать не один подобный скандал, например, почти сразу после выпуска из института, когда пресса смаковала подробности ее путешествия в провинцию, или потом, после участия в гонках яхт, когда она выступила с чисто мужским экипажем, хотя, стоит признаться, на этот раз все выглядит намного более разнузданно. Ну что ж, наверное, когда-то должно было дойти и до этого, и, коль скоро она не собиралась менять свой образ жизни, ей просто следовало быть к этому готовой. Вот только император…

День прошел относительно тихо. Горничная исправно отвечала на звонки дежурной фразой, и они как-то быстро практически сошли на нет. Во всяком случае, теперь раздавалось не более пяти звонков в час. А после обеда девушка даже рискнула пару раз самостоятельно подойти к экрану. Леди Эстер и леди Энринера были несколько растерянны, не обнаружив ее в разорванных одеждах и с головой, посыпанной пеплом, и быстро отключились, после чего звонки практически прекратились. Видимо, последние абоненты оказались достаточно расторопны, чтобы быстро распространить сведения о том, что леди Эсмиель совершенно не подавлена, а спокойна и даже несколько насмешлива. А подобное душевное состояние было для остальных совершенно неинтересно. Так что когда вечером снова раздался сигнал визифона, она даже немного удивилась. Но когда на экране появилось лицо императора, она вспыхнула и как-то внутренне ощетинилась. Неужели опять начнутся разговоры о том, чтобы ей покинуть столицу?

— Добрый вечер, сир.

Эоней склонил голову.

— Добрый вечер, кузина. — Он замолчал.

Эсмиель видела, что он изо всех сил старался выглядеть спокойным и уверенным, но, несмотря на это, на его лице можно было обнаружить признаки и некоторой растерянности. Молчание затягивалось, девушка спокойно смотрела на него. Император повел плечами, поежился и, вздохнув, выпалил:

— Э-э, кузина, я хочу пригласить вас сопровождать меня на финальную встречу чемпионата императорского кубка флота по болу… — Тут он разозлился на себя и, вскинув голову, закончил тоном, несколько не соответствующим произнесенному тексту: — Встреча состоится послезавтра вечером. Я пришлю за вами боллерт к четырем после полудня.

Эсмиель вспыхнула:

— Извините, сир, но меня еще никто не приглашал на свидание таким тоном.

Эоней несколько растерялся, но потом упрямо поджал губы:

— Вы отказываете императору?

Девушка чуть не ляпнула «да!», но потом сдержалась и медленно покачала головой:

— Нет, сир. Просто мне хотелось бы, чтобы вы разговаривали со мной как с женщиной, а не как с провинившимся адмиралом.

Император несколько мгновений недоуменно смотрел на нее, потом не выдержал и расхохотался. Эсмиель удивленно взирала на хохочущего императора, потом тоже прыснула. Вскоре хохотали оба.

Когда смех немного утих, оба почувствовали, что мир восстановлен. Эоней утер выступившие слезы и спросил:

— Простите, кузина, но вы первая женщина, которая так меня отчитала. Даже маменька… Ох, не могу. — Он снова чуть не хихикнул, но сдержался. — Ну так как? Вы принимаете мое приглашение?

Эсмиель глубокомысленно закатила глаза к потолку:

— У меня есть время подумать?

— Нет, — Эоней скорчил сердитую рожу, — у вас ни на что нет времени, кроме как ответить «да», причем я намерен добиваться подобного ответа, пользуясь всеми преимуществами своего положения.

Девушка деланно обреченно вздохнула:

— В таком случае разве у меня есть возможность сопротивляться?

И они снова рассмеялись.

На следующий день ровно в четыре пополудни боллерт с императорским гербом въехал в ворота. Несколько десятков гоуглобов, каждый из которых счел своим долгом попытаться обмануть ревностную бдительность Смея и сделать хотя бы одну попытку проникнуть за забор, заметив императорский герб, немедленно бросились врассыпную. Департамент двора и традиций, как и ведомство дедушки Эйзела, крайне жестко реагировали на попытки несанкционированного вмешательства в жизнь императора.

Эсмиель уже ждала на пороге. После вчерашнего сюрприза она наконец поддалась благоразумным побуждениям и решила, что не стоит испытывать судьбу. Поэтому на этот раз ее одежда выглядела более традиционно: длинное платье со стоячим воротником, шляпка, вуаль и перчатки до локтей. Все это словно было призвано компенсировать вчерашнее публичное неглиже. А возможно, чисто психологически так оно и было. Во всяком случае, во время предыдущих скандалов она поступала именно так, как ей вчера предлагал император. Забивалась куда-нибудь в глушь и пережидала шум. Но теперь отступать было поздно. Поэтому когда рослый лейб-гвардеец выпрыгнул из заднего отсека и отточенным жестом распахнул створки дверей, девушка вздохнула, как перед прыжком в воду, гордо вскинула голову и шагнула внутрь.

К императорскому манежу, на большой арене которого вот уже почти двести лет происходили все финалы чемпионата императорского кубка флота, она подъехала почти одновременно с боллертом императора. Когда они приблизились к парадному императорскому подъезду, машина, которую Эоней только что покинул, еще не успела тронуться с места. Император, окруженный немногочисленными сановниками, среди которых Эсмиель успела узнать лорда Эомирена и еще нескольких членов сената, отчего у нее под сердцем потянуло холодком, заметил приближающийся боллерт и повернулся в его сторону. Судя по их спокойному виду, никто из свиты даже не подозревал, КТО находится в остановившемся боллерте.

Когда лейб-гвардеец откинул порожек и, молодецки отдав честь, вытянулся у распахнутой двери, Эсмиель стиснула губы, поправила вуаль и, гордо выпрямившись, шагнула наружу.

Первая реакция была абсолютно предсказуема. Во рту лорда Эомирена могло бы разместиться гнездо большого тупоклюва, а стоявшие рядом рисковали обжечься о его побагровевшую физиономию. Остальные выглядели не лучше.

Император бросил на них быстрый взгляд, усмехнулся краешком губ и, шагнув вперед, предложил ей руку. Эсмиель оперлась на нее и, гордо вскинув голову, прошествовала вперед рядом с императором, изо всех сил стараясь не сбиться с шага. Они успели отойти шагов на десять, прежде чем лорд Эомирен успел опомниться и сзади раздался его полный ярости голос:

— Ваше величество, как это понимать?

Эоней резко остановился, развернулся и воткнул в взбешенного лорда холодно-яростный взгляд. Стоявшие рядом сановники, в большинстве своем начинавшие при его отце и еще достаточно хорошо помнившие императора Эзарра, невольно отшатнулись. Настолько выражение глаз молодого Эонея напоминало бешеный взгляд его страшного отца. У Эомирена слегка потускнел цвет лица, а в горле что-то булькнуло. Император разлепил губы и, медленно выговаривая слова, произнес:

— О чем это вы?

Председатель сената опомнился и упрямо набычил голову.

— Вы должны помнить, что по неписаной традиции в этот вечер императора может сопровождать…

— Ха! — Император вызывающе усмехнулся. — Я не особо склонен следовать столь замшелым традициям. — Он остановился и многозначительно закончил: — Если, конечно, меня не вынудят им последовать. — После чего повернулся и преувеличенно вежливо обратился к Эсмиель: — Прошу вас, леди.

Девушка поджала губы и едва не вырвала руку, но сдержалась и, напряженно выпрямив спину, двинулась вперед. Эоней просто несносен. Как он мог! Император уловил ее состояние, наклонившись к ее ушку, тихо спросил:

— Вы снова сердитесь, кузина?

Эсмиель дернула плечом:

— А вы как думаете, кузен? Как может чувствовать себя девушка, которую используют в качестве инструмента для оказания давления на придворных?

Эоней слегка смешался, потом зло сощурил глаза и сердито прошептал:

— Как мне кажется, кузина, вашей вины в том, что творится вокруг вашей особы, ничуть не меньше, чем моей.

Оба замолчали, чувствуя, что еще пара таких фраз — и хрупкое согласие между ними может рухнуть. Все так же молча они прошли входную мембрану и поднялись на эскалаторе прямо к резным парадным дверям императорской ложи, открываемым едва ли пять-шесть раз в течение года. У самых дверей кузен подхватил ее под руку и помог подняться по ступенькам. Эсмиель фыркнула, как рассерженная кошка, но руки не убрала.

Императорская ложа была расположена прямо напротив причала мобильных комментаторских кабин, сбоку от левого углового трансляционного экрана.

Когда они пересекли линию двери, в ложе вспыхнул мягкий свет, и тут же снизу послышался приглушенный гул. Это зрители, заметив свет в императорской ложе, вскочили с мест и стоя приветствовали императора. Тот сделал шаг вперед, наступил на красный круг одной из трансляционных точек и величественно поднял руку над головой. Девушка осталась на месте. Прозрачные мембраны, которые ограждали императорскую ложу, были устроены так, что видимой снаружи становилась только та фигура, которая стояла в одной из трансляционных точек, причем ее действительное положение в ложе и то, которое было видно из зала, не имели между собой ничего общего, так что снаружи казалось, будто император находится в ложе в полном одиночестве. Впрочем, о подобных свойствах мембраны было известно практически всем, и видимое одиночество императора никого не обманывало. Эсмиель окинула взглядом трибуны. Сегодня стадион был почти пуст, но на этом матче и не могло быть много зрителей, поскольку приглашения на финал императорского кубка по одной из незыблемых традиций могли получить только члены благородных фамилий и очень влиятельные представители низших сословий. А посему почти все присутствующие на трибунах гордо демонстрировали окружающим сверкающие золотистые локоны. Девушка подумала, сколько же из них сейчас ломают головы над вопросом: кто кроме императора находится в ложе и есть ли там она сама? И усмехнулась своим мыслям.

Император опустился в роскошное кресло. Эсмиель присела на соседнее и принялась разглядывать интерьер ложи. Ложа была достаточно просторна, искусно отделана деревом и бронзой, а в углу был установлен стилизованный под деревянный комод кухонный терминал. И, как того требовали традиции, здесь не оказалось даже намека на всякие новомодные штучки типа силовой мебели. Несколько минут, пока свита устраивалась на ранее закрепленные за ними или свободные места, в ложе раздавались скрипы и стуки, но потом все затихло. Император, воспользовавшись суматохой, склонил голову в ее сторону и тихо спросил:

— Вы все еще сердитесь, кузина?

Эсмиель молча пожала плечами, но так и не успела решить, что ответить, поскольку в этот момент снизу, со стороны игрового поля, поплыла музыка, и арки выходов засветились мягким, переливающимся светом. Сановники, некоторое время сохранявшие тишину, снова задвигали креслами и принялись приглушенными голосами обсуждать шансы команд. Какой-то старый лорд, в котором Эсмиель с трудом узнала бывшего мажордома дворца, возбужденно забормотал, пришептывая и пришлепывая губами:

— Конечно, кубок возьмет академия, тут и думать нечего.

К нему тут же присоединился хор убежденных голосов. Еще бы, члены команды его императорского величества Академии флота выглядели прямо-таки любимчиками судьбы. Высокие, великолепно сложенные атлеты, увенчанные золотыми кудрями чистокровных аристократов. Среди этого моря золота выделялись только двое черноволосых простолюдинов. Но они отличались от остальных только цветом волос, в остальном повторяя прекрасные атлетические формы своих соратников по команде. Академия по-прежнему оставалась заповедником аристократии, и можно было только догадываться, какие неимоверные усилия приложили родители этих двоих парней, чтобы пристроить сыновей в столь закрытое заведение. Они шествовали по площадке с некоторой ленцой будущих победителей, окидывая насмешливым взором своих неказистых соперников. Среди их соперников-танакийцев не было ни одного отпрыска знатного рода, а один из игроков резал глаз своей абсолютно черной кожей, что явно выдавало его колониальное происхождение. Эоней отвернулся от девушки, некоторое время рассматривал появившиеся команды, потом откинулся назад и спросил:

— Насколько я помню, танакийцы впервые за всю свою историю добрались до финала?

Но Эсмиель уже не слышала, что ему ответили. Она не отрываясь смотрела на игрока, который шел предпоследним в шеренге игроков, одетых в желто-черную форму танакийцев. Он был белокож и черноволос, но его сходство с остальными этим и ограничивалось. Этот… молодой человек мог бы показаться уродливым, поскольку был прямо-таки болезненно худ, костист и немного сутулился. Его мышцы скорее напоминали угловатые булыжники, упрятанные под кожу, а движения вызывали ассоциацию с рысканием больного бешенством пса, но главным, что привлекло ее внимание, было то, как он смотрел на соперников. В его глазах мрачно светилось предвкушение схватки и спокойная уверенность бойца, который не мог ее проиграть. Эсмиель вдруг почувствовала, как кожа у нее меж лопаток покрылась мурашками. Она скосила глаза. Сзади продолжалось неспешное обсуждение счета, с которым «…академия вышибет этих танакийцев». Эсмиель саркастически усмехнулась, снова бросила взгляд на странного игрока и вдруг неожиданно для себя громко произнесла:

— Сегодня выиграют черно-желтые.

В ложе повисла удивленная тишина, а девушка вздрогнула. Потому что в тот момент, когда она произнесла эти слова, тот игрок вдруг резко повернулся и, прищурив глаза, пронзительно уставился на императорскую ложу. Между ними было почти шестьсот шагов, целая трибуна зрителей и односторонне прозрачная защитная мембрана, но Эсмиель почему-то была уверена, что он смотрит именно на нее. И еще она с каким-то возбуждающим страхом поняла, что он знает о том, что она об этом знает.

7

Утром леди Эноминера обычно вставала достаточно поздно, а это означало, что она поздно и ложилась. Впрочем, ее вечера вряд ли показались бы особо интересными или хотя бы насыщенными. Чаще всего они были заполнены носителями с мелодрамами, скабрезными сплетнями и беседами с теми, кого теперь можно было назвать приятельницами. Хотя большинство из них раньше, как правило, были одними из самых ярых ее недоброжелательниц. Временами, правда, леди Эноминеру приглашали на светские рауты, хотя, как правило, не самые модные и престижные, но даже такие вечерние развлечения были редки. Чаще всего ее приглашали на рауты богатых торговцев и промышленников из простолюдинов, по большей части игнорируемые сливками аристократии, и присутствие леди королевской фамилии тешило их самолюбие. Леди Эноминера относилась к этому спокойно и даже иногда придерживала свой острый язычок. В конце концов, они вносили разнообразие в ее чрезвычайно скучную жизнь.

В этот вечер она, как обычно, грелась у камина, закутавшись в любимую старую шаль. Конечно, для того чтобы установить необходимую температуру в комнате, ей достаточно было всего лишь притронуться к пульту и задействовать конвекторы, но все эти новомодные штучки никогда не смогут создать такого комфорта и уюта, который дает огонь в камине и старая шаль. Сегодняшний вечер был скучноват, но безмятежен. Приятельницы-сплетницы не подавали признаков жизни, а поскольку приглашений не было уже больше двух недель, то за это время мелодрамы успели изряно поднадоесть. Поэтому сейчас Эноминера просто сидела и смотрела на огонь. На душе было тихо и покойно. Скорее всего, она даже незаметно соскользнула в некую полудрему, потому что когда в левом верхнем углу монитора внутренней связи замерцал сигнал вызова, это не сразу дошло до ее сознания. Когда она наконец заметила огонек, то сначала ей даже захотелось сделать вид, что она его не видит, в надежде, что настойчивый собеседник устанет ждать ответа. Но сигнал продолжал мерцать с неприятной настойчивостью. Сантлея, экономка, уже почти шестьдесят лет избавлявшая Эноминеру от всяческих бытовых забот, знала, что она дома, и подобная настойчивость означала, что эта невероятно ворчливая особа считает информацию, которую собиралась сообщить, достаточно важной. Из этого следовало, что никакие уловки не сработают. Поэтому леди Эноминера недовольно поморщилась, сварливо пробормотала:

— Эта старая метелка стала совсем несносной. — И, нехотя протянув руку, прикоснулась пальцем к сенсору включения. На рауте у одного промышленника она видела комплексные модули, управляемые голосом или жестом, но хотя, по его словам, эти штучки были созданы почти сто лет назад, они до настоящего времени не имели одобрения департамента двора и традиций, а потому их использование в домах аристократов считалось неприличным. Впрочем, леди достаточно привыкла к своему старому пульту и не имела ничего против того, чтобы продолжать им пользоваться.

На экране вспыхнуло изображение экономки, которая взирала на свою госпожу с сердитым выражением лица.

— Прошу простить, леди, но к вам гостья. — Она сурово поджала губы и ядовито добавила: — Я предупреждала ее, что сейчас не слишком приличный час для визита, но… — и она выразительно повела бровями.

Эноминера усмехнулась. Мало кто подозревал, что ее столь широко известная свобода манер дома уравновешивалась истовым консерватизмом экономки. Сантлея умела так осадить свою хозяйку, что после очередной стычки леди Эноминера несколько дней отчаянно подлизывалась к своей экономке.

Впрочем, нет худа без добра, поскольку подобная приверженность древним традициям приводила к тому, что на людях экономка не позволяла себе никаких вольностей, а была чопорно-благообразна. Однако сейчас Эноминера была слишком сердита, чтобы сдерживаться:

— И кто это столь срочно желает видеть мои тучные телеса, Сантлея?

В ответ на эту фразу, совершенно, с ее точки зрения, недостойную для истинной леди, экономка искривила губы в негодующей гримасе и исчезла с экрана. На экране возникло юное девичье лицо. Увидев гостью, леди Эноминера ахнула.

— Добрый вечер, леди, я…

Эноминера не дала ей закончить.

— Святые стихии, девочка моя, вот уж кого не ожидала увидеть! — Она рассмеялась: — Ну чего же ты стоишь, давай неси сюда свою роскошную попку. У меня найдется для нее свободное кресло.

Лицо девушки озарила слабая улыбка, но в глазах по-прежнему читалось смятение, она быстро кивнула и моментально исчезла с экрана. Затем на экране появилось лицо Сантлеи. Экономка бросила на хозяйку убийственный взгляд, укоризненно-неодобрительно покачала головой и сердитым голосом произнесла:

— Я позабочусь о напитках, пирожных и фруктах, — после чего чопорно поджала губы и отключилась.

Когда экран потух, леди Эноминера еще несколько мгновений задумчиво смотрела на потемневшую поверхность, потом покачала головой и поплотнее закуталась в шаль. Девочка явно была не только растеряна, но и чем-то сильно возбуждена, глазки сверкают, щечки горят… Да и сам факт того, что ей срочно понадобился ее совет (а зачем еще молодой фаворитке императора навещать старую каргу вроде нее в столь поздний час?), говорил сам за себя.

Значит, слухи о том, что у нее размолвка с императором из-за тех скандальных снимков, имеют под собой намного более надежную почву, чем Эноминера предполагала вначале. Странно. Молодой Эоней никогда не казался ей столь консервативным. В конце концов, подобными снимками полны серверы даже самых добропорядочных семейных журналов для простолюдинов, и можно быть стопроцентно уверенным, что большая часть мужчин-аристократов являются подписчиками гораздо более скандальных изданий. Правда, до сего момента еще ни разу, ни один журнал не посмел опубликовать подобные снимки чистокровной леди. Но это уже скорее проблемы дядюшки Эйзела, а не Эсмиель, и уж кто-то, а Эоней должен был бы это понимать.

Девушка ворвалась в библиотеку как снежный буран. Она не останавливаясь пролетела через всю комнату, затормозила у окна и, резко развернувшись, уставилась на хозяйку дома отчаянным взглядом. Какое-то время в библиотеке висела напряженная тишина, потом леди Эноминера негромко произнесла:

— Что случилось, милочка?

Эсмиель судорожно вздохнула и, обхватив себя за плечи, так резко вскинула голову, что грива ее чудесных волос, уложенных в великолепную высокую прическу, на мгновение даже выплеснулась за пределы статполя и обдала лицо, шею и плечи девушки мягкой волной.

— О темная бездна, если б я знала! — Тут ее губы задрожали, и она, резко остановившись в противоположном углу комнаты, дрожащим голосом продолжила: — Эноминера, что мне делать?

Хозяйка дома усмехнулась:

— Ну, во-первых, сядь. Я не очень люблю разговаривать с ожившим тайфуном, а кроме того, это не очень полезно для моих шейных позвонков. — Она сделала паузу, получая удовольствие от реакции девушки.

Она ошарашенно смотрела на Эноминеру, потом нервно пробормотала:

— Прости. — И, сделав шаг, рухнула в стоящее рядом кресло.

Леди Эноминера одобрительно кивнула и продолжила тем же спокойным тоном:

— А во-вторых, тебе стоит успокоиться и пока плюнуть на обоих. — Она сделала паузу и вкрадчиво добавила: — Ведь твоя проблема именно в этом, не так ли, милочка?

Эсмиель всхлипнула:

— Не знаю. Ах, Эноминера, я ничего не знаю. — Она сделала паузу и тихо добавила: — Даже того, кто он такой.

Леди Эноминера улыбнулась. В десятку! Судя по всему, девочка наконец-то дозрела до полноценного приступа любовной лихорадки. Что ж, она давно знала, что с ее психикой это неизбежно. Этой глупенькой надо радоваться, что подобный приступ произошел с ней сейчас, до того как она вляпалась в столь опасный брак с молодым Эонеем. Но в настоящий момент ей, конечно, не до этого.

— Вот что, девочка моя, если тебе просто надо выговориться, что ж, — хозяйка усмехнулась, — я давно заметила, что мои ключицы очень располагают, чтобы на них поплакаться, так что я в твоем распоряжении. Но если тебе нужен мой совет, — она сделала многозначительную паузу, — тогда постарайся хотя бы слегка обуздать свои гормоны и внятно изложить мне свои затруднения.

Эсмиель со всхлипом вздохнула, но в этот момент дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появилась Сантлея, толкающая перед собой сервировочный столик с напитками и пирожными. Эноминера улыбнулась:

— А пока принимайся за пирожные. Когда в дело пойдет желудочный сок, тебе станет легче справиться с остальным.

Эсмиель окинула поднос рассеянным взглядом и послушно протянула руку к корзиночке.

Когда она расправилась с последним пирожным, то слегка успокоилась.

Леди Эноминера удовлетворенно кивнула и ехидно прищурилась:

— Вот теперь я вижу, насколько ты выбита из колеи. — И, поймав несколько озадаченный взгляд девушки, пояснила: — Если такая кошечка, как ты, начинает лопать пирожные, забыв о калориях, то может означать только одно — у тебя действительно серьезные проблемы.

Эсмиель слабо улыбнулась:

— Ах, леди, мне не до шуток. — Она замолчала и задумалась.

Эноминера не прерывала ее. Если хочешь что-то узнать у женщины, никогда ее не прерывай. Если ей не мешать, то она в конце концов выложит все сама.

— Я не знаю, как все объяснить, но… — Эсмиель осеклась, но Эноминера благожелательно пришла ей на помощь:

— Попробуй по порядку.

Девушка сосредоточенно кивнула и, набрав полную грудь воздуха, начала:

— Вчера утром, после того как на каждом углу появились эти дурацкие фотографии, я позвонила кузену Эонею…

Когда девушка закончила, обе собеседницы некоторое время сидели в полной тишине, осмысливая рассказ. Судя по виду девушки, она впервые за сегодняшний вечер несколько упорядочила свои чувства и мысли, что, впрочем, пошло ей на пользу. Во всяком случае, она больше не выглядела такой возбужденной и ошарашенной, как раньше. Леди Эноминера, вздохнув, покачала головой:

— Да, милочка, в общем я, конечно, ожидала от тебя некоторых безрассудств, но такого… — Она фыркнула. — Неизвестный простолюдин из самой дерьмовой флотской школы… Возможно, даже варвар… Да еще явно не красавец… — Леди изумленно-насмешливо воззрилась на девушку: — Ты уверена, что, — она пошевелила пальцами в воздухе, — не напутала с дозировкой?

Эсмиель недоуменно смотрела на нее, потом вспыхнула и возмущенно сверкнула глазами:

— Терпеть не могу подобной дряни!

Эноминера успокаивающе вскинула руку.

— Ладно, милочка, не сверкай на меня глазами. В конце концов, это могло произойти и без твоего желания. Отец молодого Эонея не брезговал подобными штучками.

До девушки не сразу дошло, что собеседница имеет виду, а когда она разобралась, о чем речь, то стиснула губы и решительно мотнула головой:

— Нет, Эоней не мог… — Потом осеклась и добавила менее уверенным тоном: — К тому же именно он все время находился рядом со мной. Так что если… То я бы должна была, скорее, отреагировать на него.

— Не скажи, милочка, — усмехнулась леди Эноминера, — старый император также не раз прокалывался на подобном, все зависит от психосовместимости… — Тут она сделала паузу и задумчиво добавила: — Хотя я никогда не слышала, чтобы препараты действовали на таком расстоянии, да еще когда один из объектов не видит другого. — Она на несколько мгновений замолчала, потом решительно добавила: — Вот что, милочка, если ты не против, я попытаюсь побольше разузнать о тех… яйцах, которые так на тебя подействовали.

Девушка тихонько вздохнула:

— А что делать мне?

Леди Эноминера задумчиво покачала головой:

— Ну, самое разумное для тебя было бы засунуть свою попку в какую-нибудь укромную дырку и некоторое время сидеть не высовываясь, но… — Эноминера окинула ее насмешливым взглядом, — если столь горячие молодые дурочки начнут поступать разумно, этот мир перевернется. Так что я тебе дам только один совет — попытайся им воспользоваться: до нашей следующей встречи держись подальше от этого странного типа.

Эсмиель вздохнула.

— Я попробую. — Она некоторое время помолчала, потом снова заговорила каким-то трагическим голосом: — О леди, я не могу передать, как это было! Я чувствовала его каждую секунду, каждый шаг, рывок, удар буквально обрушивались на меня. — Она тряхнула головой и, вскинув руку, прикусила палец, чтобы не расплакаться.

Эноминера насмешливо хмыкнула:

— Ну-ну, милочка, не начинай заново, а то ты, пожалуй, и кончишь в этом кресле от одних воспоминаний. — Она задумчиво отвела глаза. — Да, пожалуй, мой совет пропадет втуне. — Леди задумалась. — Вот что, девочка моя, пожалуй, тебе стоит пожить у меня, пока ты хотя бы немного не придешь в норму. Во всяком случае, когда твои гормоны потянут тебя на безрассудные поступки, у тебя будет хотя бы гипотетическая возможность добраться до гравилифта и доползти до моей спальни. Хотя, глядя на тебя, даже последнему идиоту стало бы ясно, что если ты решишься на какое-нибудь сумасбродство, то сами святые стихии не смогут тебя удержать.

В библиотеке установилась тишина, потом лицо девушки второй раз за вечер озарила слабая улыбка:

— Спасибо, леди Эноминера.

Хозяйка дома ободряюще кивнула и, протянув руку к монитору внутренней связи, вызвала экономку:

— Сантлея, наши гостевые комнаты еще не совсем забиты мусором и пылью?

Экономка невозмутимо повела плечом:

— Они в полном порядке, леди.

— Тогда проводи нашу гостью в синие апартаменты. — Леди повернулась к гостье: — Иди отдохни, и позволь старой метелке подумать над твоими проблемами.

Девушка тихонько вздохнула, вымучено улыбнулась и, поднявшись с кресла, направилась к дверям.

Когда за спиной девушки закрылась дверь, леди Эноминера некоторое время сидела неподвижно, уставившись в одну точку, потом ее рот искривился в хищной усмешке, и в следующее мгновение она расхохоталась. О темная бездна, неужели это проклятое семя Эзарра наконец-то попалось! По библиотеке разносились раскаты истерического смеха.

Когда от хохота закололо в боку, леди Эноминера резко оборвала смех и, со всхлипом проглотив забившую рот слюну, обвела библиотеку совсем невеселым взглядом. Потом хрипло вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза. В памяти вновь возник тот столь памятный для нее день.

Энтоней был троюродным племянником Эзарра. И очень многие считали его любимцем всесильного императора. Поэтому никого не удивило, когда император объявил, что не только будет лично присутствовать на церемонии выпуска его императорского величества Академии военного флота, но и останется на торжественный обед. Именно тогда он и увидел ее… Они с Энтонеем познакомились за семь месяцев до того дня, на осенней императорской охоте.

Ее отец погиб, когда ей только исполнилось четырнадцать, а мать хотя и происходила из самой древней ветви, но вошла в семью отца вопреки воли родных и после его смерти не захотела принять решение семьи и войти в дом другого мужа. Так что несмотря на то что они были достаточно богаты, никто из тех, кого ее мать считала ровней себе, не воспринимал юную Эноминеру подходящей партией, а тех, кто настойчиво добивался ее руки, мать не воспринимала как достойных женихов. Поэтому Эноминера достаточно редко появлялась в свете. По существу, осенняя охота и ежегодный императорский весенний бал были единственной отдушиной для девушки. А все остальное время ее единственными товарищами были лошади, собаки и старый сетевой терминал.

Никто и не подозревал, что молодая леди из родовитой семьи лихо рыскает по сети, умудряясь обходить самые серьезные пароли, будто заправский хакер. И это в то время, когда во многих семьях аристократов общение с компьютером считалось для молодых чем-то неприличным. Так что к моменту той нечаянной встречи она уже давно созрела для первой юношеской любви.

Когда Эноминера галопом подлетела к запорошенному снегом охотнику, вылетевшему из седла, и со смехом спросила: «Что случилась, молодой человек, перепутали седло с креслом боллерта?» — охотник на мгновение замер, потом, фыркнув, отер снег с лица и ответил красивым глубоким голосом:

— Наверное, со стороны это выглядит именно так, но, сказать по правде, я просто слишком увлекся. — Он сделал паузу, обдав ее жаркой волной, прямо-таки выплескивающейся из его ярко-синих глаз, от которой у Эноминеры сладко закружилась голова, и добавил: — А откуда взялись вы, леди? Я и не подозревал, что в этом лесу водятся столь прелестные лисички.

Она влюбилась сразу. Мать отнеслась к появлению в доме Энтонея благосклонно. Еще бы, он изрядно потешил ее самолюбие и позволил утереть нос всем недоброжелателям. Все шло к тому, что спустя некоторое время после выпуска она станет женой Энтонея. Но на выпуске академии ее увидел император…

— …Леди!

Леди Эноминера вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и ненавидящим взглядом уставилась на стоящую перед ней экономку. Несколько мгновений она буравила взглядом Сантлею, но потом опомнилась и отвела взгляд.

— Чего тебе?

Экономка испуганно сглотнула:

— Извините, леди, я никак не могла дозвониться вам и потому пришла сама… Ванна готова, леди.

Эноминера вздохнула и, вымучив улыбку, сказала:

— Спасибо, Сантлея… Можешь идти, я сегодня сама справлюсь. — Она сделал паузу и спросила: — Как наша гостья?

— Уже легла, леди.

Эноминера кивнула и жестом отпустила Сантлею. Некоторое время она сидела в кресле, потом покачала головой. Нет, ну что за глупость. Именно в тот момент, когда у нее появился шанс отомстить за смерть Энтонея, она вдруг вздумала слететь с катушек. Пожалуй, ей следовало позволить канскебронам вмонтировать ей в мозг контроль баланса гормонов.

8

Лорд Эомирен приехал домой мрачнее тучи. Когда он вылез из боллерта, лейб-гвардеец у ступенек, мгновенно уловив настроение старого лорда, вытянулся в струнку и со всем возможным усердием стал изображать из себя статую, пока лорд не поднялся по ступеням и не скрылся в дверях, и только после этого позволил себе облегченно выдохнуть. Любому в охране было известно: когда старик столь взбешен, ему не стоит попадаться под руку.

Старый дворецкий, спустившийся в холл, еще когда поступил сигнал с наружных ворот, торопливо шагнул к нему, но лорд раздраженно махнул рукой, давая понять, что ему сейчас ни до чего нет дела, и, на мгновение остановившись, окинул взглядом холл, а потом, грузно ступая, двинулся в сторону тщательно задрапированного тяжелыми занавесями гравилифта, чем вызвал у дворецкого натуральный столбняк. Лорд Эомирен недаром слыл ярым ревнителем традиций, в приверженности к которым его частенько заносило. А что касается этого гравилифта, установленного лет триста назад для одного очень престарелого члена их семейства, то он являлся для лорда настоящей душевной болью. По его глубокому убеждению, это устройство для лентяев не имело права на существование в столь древнем доме, но… убрать его означало выставить себя перед всеми уже не ярым, а, скорее, карикатурным ревнителем традиций. Поэтому лорд Эомирен просто решил для себя, что этот механизм в его доме не существует, и вел себя соответственно. До сего дня. Поднявшись к себе в кабинет, лорд Эомирен тщательно затворил двери, обвел комнату подозрительным взглядом и извлек из внутреннего кармана тонкую пластинку носителя. Вытянув руку перед собой, он несколько мгновений разглядывал ее, потом положил ее на стол и некоторое время молча сидел, словно решая, просмотреть ли содержание еще раз или поступить с носителем как-то по-другому, потом вздохнул и, приложив ладонь к холодной поверхности стола в определенном, на первый взгляд ничем не выделяющимся месте, заставил раскрыться створки небольшого кабинетного сейфа. После этого смахнул носитель рукавом и некоторое время неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Потом снова тяжело вздохнул и, протянув руку к пульту связи, надавил клавишу вызова и сипло пролаял:

— Джеймисон, лорд-наследник дома?

— Да, лорд.

— Пусть придет.

Дворецкий молча склонил голову и исчез с экрана. Лорд запоздало подумал, что еще стоило бы приказать принести ужин, но только досадливо поморщился. Не до того.

Эоменик появился через несколько минут. Когда тяжелая, резная дверь кабинета распахнулась, старый лорд окинул сына пронзительным взглядом. Тот, явно не ожидая подобного, на мгновение смешался, но тут же взял себя в руки и принял позу почтительного внимания.

— Отец?..

Лорд поджал губы. С Эомеником последние несколько недель явно происходило что-то странное. Он стал слишком раздражительным и пугливым, и если насчет первого лорд Эомирен особо не волновался, поскольку мужчины рода Эомиренов испокон веку отличались необузданностью нравов, то второе начинало его беспокоить. Трусость — чувство, недостойное мужчины вообще, а наследника славы Эомиренов особенно. Впрочем, то, что лорд-наследник последнее время чем-то испуган, было ясно только старому лорду. Для всех остальных дело, скорее, обстояло наоборот, поскольку за последние две недели Эоменик успел подраться на трех дуэлях и дожидался ответа на еще два вызова. Но у мужчин рода Эомирен страх всегда проявлялся по-особенному. И во многом благодаря этому их предки сумели вывести род к вершинам власти. Лорд горько усмехнулся. Сегодня вечером он, похоже, наконец-то узнал, что происходит с его наследником, хотя до сих пор не мог поверить в это.

— Вы звали меня, отец?

Старый лорд хмуро кивнул:

— Садись, сын.

Тот послушно присел. Они помолчали некоторое время, потом отец негромко заговорил:

— Что с тобой происходит, Эоменик?

Тот было вскинулся:

— Что вы имеете в виду, отец? — Но, натолкнувшись на тяжелый взгляд лорда, осекся и после некоторой паузы злобно пробормотал: — Вы сами знаете, отец. Эта… тварь… — Он злобно стиснул зубы.

Лорд Эомирен несколько мгновений сидел в кресле, старательно отводя глаза и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарычать или не выкрикнуть сыну в лоб вопрос, на который он так страшился получить утвердительный ответ.

Наконец он вздохнул:

— Значит, ты все еще не можешь успокоиться после бала в Садах Эоны?

Видимо, Эоменик уловил что-то в его голосе и поэтому бросил на отца затравленный взгляд. В кабинете снова на несколько мгновений установилась напряженная тишина, потом лорд Эомирен заговорил почти нормальным тоном:

— Ты был прав, сын, прав, а я ошибался. С ними обоими надо что-то делать… — Он оборвал фразу. Эоменик вскинул голову и изумленно уставился на него, не сразу поняв, о чем идет речь. Потом до него дошло, что отец говорит об императоре, и он облегченно выпустил воздух меж стиснутых зубов. Лорд Эомирен молча смотрел на лицо сына, на котором явственно нарисовалось облегчение, и чувствовал, как внутри снова разгорается гнев. Каким бы абсурдом это ни выглядело, даже после того как он дважды просмотрел носитель, где-то внутри все еще теплилась частичка надежды, что все это чудовищная провокация старой сволочи Эйзела, столь рьяно лизавшего зад молодому выскочке, но теперь… Теперь все сомнения ушли, и он точно знал, что его сын…

Лорд не смог даже мысленно закончить эту фразу и прикрыл глаза.

— Отец… У меня есть некоторые мысли в отношении этой стервы. Если вы желаете, я готов…

Старый лорд вскинул руку:

— Нет, сын…

Эоменик осекся. А лорд, с трудом справившись с голосом, продолжил уже более спокойным тоном:

— Я не хочу ничего об этом знать. Я слишком часто встречаюсь с молодым Эонеем и его сторожевым псом Эйзелом, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что они ни о чем не догадаются. Так что, если ты хочешь что-то предпринять, — это твои мысли и твое дело, сын. Только поторопись. Эта… шлюха с каждым днем набирает все больше власти.

Лорд-наследник удивленно воззрился на отца, но тот не дал ему возможности задать хотя бы один вопрос.

— Иди, сын, иди. Я хочу немного поработать.

Эоменик встал и, коротко поклонившись отцу, двинулся к выходу. У дверей он на мгновение замер, обернулся, но лорд Эомирен уже включил терминал и сидел, мрачно уставившись на экран, поэтому лорд-наследник только удивленно покачал головой и вышел из кабинета.

Когда за сыном закрылась дверь, старый лорд не выдержал и, жахнув кулаком по подлокотнику кресла, выругался грязно и витиевато. Особого облегчения это не принесло, но это было единственное, что он мог себе позволить. О темная бездна, как он мог быть столь слеп! И кто открыл ему глаза…

Лорд Эомирен откинулся на спинку и скрипнул зубами, припомнив, как сегодня утром на экране терминала в его рабочем кабинете, расположенном в левом, самом старом крыле здания императорского сената, возникло лицо секретаря, на котором было написано некоторое замешательство.

— Господин спикер, лорд-директор департамента стратегических исследований просит вашей аудиенции.

Эомирен крякнул. Вот уж не ожидал. За последние полгода старая лиса Эйзел, который и раньше изображал из себя честного служаку, практически полностью отошел от дел и подчеркнуто, даже демонстративно ушел в тень сопляка Эонея. Так что его внезапное появление в приемной спикера сената можно было считать явлением, по меньшей мере, неожиданным. Впрочем, возможно, у молодого волчонка взыграли гены, и он наконец решился показать зубы и урвать побольше власти, и Эйзел прибыл сюда совсем не по своей инициативе, или, вернее, не только по своей. Лорд Эомирен ухмыльнулся. Что ж, он давно был к этому готов.

— Пусть зайдет, — бросил он секретарю и добавил: — И на всякий случай установи внешнее поле подавления.

Когда за спиной лорда Эйзела закрылась дверь кабинета, лорд Эомирен погасил экран терминала и, прикоснувшись к клавише пульта, накрыл входную дверь мембраной силового поля. Лорд-директор окинул взглядом сероватую поверхность мембраны и искривил уголки губ в легкой усмешке:

— Внушительная предосторожность, милорд.

Эомирен усмехнулся в ответ:

— Не хочу, чтобы твои собственные подчиненные услышали, как ты выкидываешь белый флаг, Эйзел.

Тот оценил шутку и спокойно устроился в кресле напротив. Некоторое время они молча рассматривали друг друга, потом Эомирен тихо произнес:

— Как давно мы не встречались вот так, тет-а-тет, Эйзел.

Лорд-директор молча кивнул. Они еще немного помолчали, потом спикер сената, усмехнувшись, спросил:

— Ну, что ты хочешь мне сказать?

Старый лис искривил губы в грустной улыбке и произнес:

— Прости, но, похоже, белый флаг придется выкинуть тебе.

Лорд Эомирен криво усмехнулся:

— Для этого вам с молодым сосунком придется подождать еще лет сорок.

Лорд Эйзел вздохнул и, раскрыв тоненькую папочку, которую принес с собой, достал небольшой черный квадратик, потом окинул собеседника каким-то жалостливым взглядом и осторожно положил носитель на стол прямо перед сложенными руками лорда Эомирена. Тот вдруг почувствовал, что у него похолодело между лопатками. Спикер сената находился на вершине политического Олимпа уже не один десяток лет и за это время успел весьма усовершенствовать нюх. Поэтому сейчас он точно знал, что старая лиса Эйзел не блефует. На этом носителе было нечто, что могло его уничтожить. Лорд Эомирен хрипло спросил:

— Что это?

Лорд Эйзел пожал плечами:

— Посмотри.

Спикер сената протянул мгновенно вспотевшую руку к носителю и притронулся к точке активации. Над столом тут же возникло изображение. Две пары глаз рассматривали вспыхнувшую картинку, потом лорд Эомирен зарычал и, схватив носитель, с ревом швырнул его в угол.

— Ложь! Клевета!! Провокация!!! Вы поплатитесь за это! Я выверну наизнанку ваши…

Спикер бушевал на протяжении почти получаса. Лорд-директор все это время спокойно сидел, откинувшись на спинку кресла. Наконец лорд Эомирен прохрипел последнее ругательство и рухнул на подушку своего седалища, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Лорд Эйзел выждал еще несколько мгновений, потом наклонился вперед и спокойно спросил:

— Ты закончил?

Тот смерил его злобным взглядом и разинул рот, собираясь что-то сказать, но на этот раз лорд-директор не собирался предоставлять ему такую возможность.

— Я сожалею, Эомирен, что мне пришлось показать тебе эти снимки, но не стоит начинать сначала. Ты прекрасно знаешь, что это не провокация. Мы с тобой слишком опытны, чтобы играть в подобные игры между собой. Так что успокойся, и давай поговорим.

Лорд Эомирен несколько мгновений сидел набычившись, но потом выдохнул, так ничего и не сказав. Его собеседник одобрительно кивнул и, протянув руку к небольшому резному шкафчику, стоящему у самого стола, налил тоника из кувшина и передал стакан хозяину кабинета. Тот выпил, несколько раз рыкнул, прочищая горло, и заговорил почти спокойно:

— Что я должен сделать, чтобы эти кадры не увидели свет? Публично объявить о своем уходе в отставку?

Лорд Эйзел отрицательно качнул головой:

— Нет. — Он усмехнулся. — Если бы я хотел отправить тебя в отставку, то ты увидел бы это, — он кивнул на носитель, — одним из последних. — Лорд-директор усмехнулся: — Сказать по правде, я рассматривал такую возможность. Тем более что столь скандальный уход надолго деморализовал бы всех твоих сторонников в сенате и палате народных представителей. Так что подобный вариант развития событий искушал меня довольно долго. — Он сделал паузу. Хозяин кабинета снова побагровел и набычился, но гость не дал ему разойтись. Он вскинул руку и быстро заговорил: — Я хочу, чтобы ты остался.

Лорд Эомирен задохнулся от удивления:

— Что ты сказал?

Его собеседник молча смотрел на него. Спикер тяжело вздохнул, потом хрипло спросил:

— Ваши условия?

Лорд-директор откинулся на спинку кресла и, уперев в хозяина кабинета жесткий взгляд, негромко заговорил:

— Не наши, Эомирен, а мои. О том, что лежит перед тобой, пока знают только трое: я, ты и агент, собравший эту информацию. Вернее, — лорд Эйзел демонстративно вскинул к глазам руку с компом, оформленным под антикварные ручные часы, — уже двое.

Лорд Эомирен слегка шевельнулся, а его глаза зло сверкнули.

— И что же ты хочешь за то, чтобы это, — он брезгливо кивнул подбородком на носитель, — больше никто никогда не увидел?

Лорд Эйзел усмехнулся:

— Ты снова не угадал, Эомирен, я начинаю думать, что слухи о твоем великолепном чутье изрядно преувеличены.

— Что ты имеешь в виду?

Лорд-директор поднялся и прошелся по кабинету, остановившись у громоздкого антикварного комода с огромным неотшлифованным осколком астероидного сапфира. Несколько мгновений он рассматривал его, потом повернулся к лорду Эомирену:

— Знаешь, Эомирен, я ведь, в отличие от тебя, не глава дома, и ни один мой сын не имеет никаких шансов стать во главе какой-то ветви… — Он замолчал, рассматривая лицо собеседника, на котором полыхала смесь удивления, недоумения, озлобленности и нетерпения. Лорд Эйзел вздохнул и продолжил:

— Что же я могу оставить в наследство своим сыновьям?

Лорд Эомирен нетерпеливо произнес хриплым голосом:

— Тебе нужны деньги?

Его собеседник саркастически улыбнулся:

— Последние несколько минут ты демонстрировал поразительную тупость, Эомирен.

Тот немного смутился, но тут же зло рыкнул:

— Так что тебе нужно?

Лорд-директор посерьезнел и тихо произнес:

— Я хочу оставить сыновьям сильную империю.

Несколько мгновений после этого в кабинете висела изумленная тишина, потом спикер покачал головой:

— Вот уж не думал, что на протяжении стольких лет лордом-директором департамента стратегических исследований является альтруист.

Лорд Эйзел усмехнулся:

— Ты произнес это слово так, будто плюнул.

— Да! — рыкнул лорд Эомирен. — Я никогда не верил альтруистам!

Лорд-директор сузил глаза и негромко, но так, что у спикера мурашки пошли по коже, произнес:

— Теперь тебе придется поверить одному из них.

Они замолчали, потом лорд Эйзел негромко продолжил:

— Если бы я доложил императору эту информацию, от тебя уже летели бы ошметки. Но Эоней еще слишком молод. Им нужно управлять, и ты один из тех, кто нужен мне для этой роли. — Он помолчал и продолжил, четко выговаривая слова: — Я предлагаю тебе размен фигур и потерю качества, Эомирен, но ты остаешься на доске.

— Не понял?

Эйзел усмехнулся:

— Разберись. До того, как я доложу обо всем императору, у тебя есть четыре дня. Ты слишком давно балансируешь на вершине, чтобы не найти выход из этого положения.

Лорд-директор склонил голову в легком поклоне и, повернувшись на каблуках, вышел из кабинета.

Лорд Эомирен очнулся от воспоминаний и в бессильной ярости сжал кулаки.

Уже почти семьсот лет, со времен первого Танакийского мятежа, дом Эомиренов не был так близко к тому, чтобы рухнуть и не подняться. Нет! Так не будет!

Лорд Эомирен глухо зарычал и бросил бешеный взгляд в сторону двери. В этот момент она бесшумно распахнулась, и на пороге появился дворецкий. Когда он наткнулся на взгляд лорда, то вздрогнул и, побледнев, испуганно прижался к косяку.

— Мой лорд, я…

От звука его голоса Эомирен очнулся и, отведя взгляд, махнул рукой:

— Успокойся, Джеймисон, я просто… — Он сделал неопределенный жест рукой и, помолчав, спросил: — Где Экант?

Дворецкий отлипнул от косяка и произнес дрожащим голосом:

— Молодой господин только что вернулся с конной прогулки и сейчас в душе.

— Пусть зайдет. И что там у тебя?..

Дворецкий робко сделал несколько шагов вперед и, раскрыв папку, достал носитель.

— Надо утвердить некоторые счета и… — Он осекся, поймав ненавидящий взгляд лорда, направленный на носитель.

— Убери, зайдешь потом, — пробормотал он.

Дворецкий проворно захлопнул папку и задом-задом выскользнул из кабинета. Бесшумно затворив за собой дверь, он привалился к стене и облегченно перевел дух. Похоже, наступали тяжелые времена, он уже много лет не видел лорда в столь дурном расположении духа. Впрочем, это уже были не его заботы. Джеймисон вытянул из кармана платок, утер вспотевшее лицо, потом вздохнул и, торопливо перебирая ногами, отправился выполнять приказание.

Когда дворецкий скрылся за дверью, лорд Эомирен гневно рванул ворот придворного мундира, который так и не удосужился переодеть, и вновь грубо выругался. Может быть, это помогло, а может, то, что он наконец переступил страшную черту, сделавшую его предателем собственного сына, однако гнев постепенно начал утихать, уступая место стыду и бессильной злобе. Лорд некоторое время просто сидел в кресле, тяжело дыша, а потом сделал несколько глубоких вдохов и протянул руку к терминалу связи. У него оставалось не так много времени до кульминации своего позора, и, чтобы не быть уничтоженным, необходимо было использовать каждый оставшийся час максимально эффективно.

Когда в последний раз за этот вечер распахнулась дверь кабинета и на пороге появился младший сын, лорд уже почти успокоился. Повернувшись к нему, он ласково улыбнулся и, кивнув на кресло напротив, тихо произнес:

— Садись, сын.

Юноша бросил на него испуганный взгляд. Дворецкий рассказал ему, что отец сильно гневается, а он встречает его с благостным выражением лица и говорит непривычно ласковым тоном. Экант осторожно присел на краешек кресла.

Лорд Эомирен несколько мгновений смотрел на сына, размышляя над тем, что следует ему рассказать, потом криво усмехнулся и начал:

— Я хочу, чтобы ты завтра на некоторое время покинул столицу. — Он помолчал и добавил: — Вместе с матерью и сестрами. — И, поймав удивленный взгляд сына, посерьезнел и жестко закончил: — Поскольку вскоре нам предстоят трудные времена и все идет к тому, что именно тебе достанется тяжкое бремя наследника дома Эомиренов.

9

Этим утром Эсмиель почувствовала, что еще день добровольного затворничества — и она сойдет с ума. Леди Эноминера звонила ей каждый вечер, подробно рассказывая о том, что она предприняла за день и что удалось узнать. Девушка вежливо улыбалась и забрасывала старшую подругу тучей вопросов, на которые та почти всегда не могла дать вразумительного ответа. В конце концов во время очередной беседы леди Эноминера покачала головой и озабоченно произнесла:

— Не знаю, милочка, вокруг этого варвара столько тумана, что меня одолевают сомнения, а не торчат ли у него из-за спины усы старого стервеца Эйзела.

Эсмиель растерянно повела плечами:

— Но… что же мне делать? — Она вскинула на собеседницу свои огромные глаза: — А может, мне обратиться к Эонею?

Леди Эноминера скривилась в презрительной усмешке.

— Как ты себе это представляешь, милочка? — И она ернически заговорила: — «Ваше величество, помогите мне отыскать мужика, который сумел так возбудить мои гормоны, что я уже неделю и думать о вас забыла!»

Эсмиель удивленно смотрела на нее, потом нервно рассмеялась:

— Да, вы правы, это глупо. — Она всплеснула руками. — Но что же делать, что делать? Я должна наконец узнать…

— Что? — резонно спросила Эноминера. — Почему крепкий, здоровый мужчина сумел обратить на себя внимание женщины, находящейся в возрасте деторождения? Для этого, милочка, тебе полезнее вызвать популярные файлы императорской Медицинской академии и не забивать мне голову всяческими бреднями. А если нет… — Она замолчала, потом спросила несколько другим тоном: — Что ты сказала молодому Эонею?

— Я-а-а… просто плохо себя чувствую.

Леди Эноминера насмешливо вскинула бровь. Эсмиель покраснела:

— Я понимаю, что это глупо, но мне просто больше ничего не пришло в голову. — Она вздохнула и тихо закончила: — Да и сейчас не приходит.

— Ну это, милочка, не мои проблемы. Если ты готова очертя голову ринуться на поиски этого варвара, то сначала определись, что тебе от него нужно и нет ли возможности получить это где-нибудь поближе и за более разумную цену.

— О леди! — девушка удивленно уставилась на собеседницу.

Та усмехнулась:

— Что, не ожидала? Пойми, любой твой поступок сейчас может так оттолкнуть от тебя императора, что, если вдруг этот твой варвар окажется пустышкой, ты навсегда потеряешь возможность восстановить отношения. А в их роду не было мужчин, которые способны прощать. Стоит твой дикарь столь блестящих перспектив? — Она покачала головой и, больше ничего не говоря, исчезла с экрана.

Девушка несколько мгновений смотрела на рассеивающуюся дымку погасшего экрана, потом тихо опустила голову и замерла.

Леди Эноминера задумчиво смотрела на то место, где секунду назад еще сияло изображение Эсмиель, потом отняла руку от клавиши прерывания связи и наморщила лоб. Что ж, она сделала этой дурочке все приличествующие предупреждения, но та, судя по столь трагической физиономии, крепко сидела на крючке. А посему можно было особо не волноваться. Скорее взорвется ядро галактики, чем хорошенькие молодые дурочки начнут прислушиваться к голосу разума. Эноминера удовлетворенно кивнула и снова протянула руку к клавишам вызова.

На следующий день леди Эноминера позвонила неожиданно рано. Эсмиель только успела вылезти из бассейна и как раз собиралась сесть за завтрак, как вдруг в оранжерею влетела горничная с переносным терминалом. Леди Эноминера окинула ее скептическим взглядом, заставив Эсмиель покраснеть и торопливо запахнуть халат, хмыкнула, а потом торжественно произнесла:

— Ну, милочка, я наконец-то узнала, кто он. Он действительно варвар, с какой-то новой колонии. Его имя Оулек, но в школе все знают его по прозвищу Берс. — Она сморщила нос. — Фу, ну и кличка, будто у собаки. — Но, поймав взгляд Эсмиель, рассмеялась: — Ну-ну, не злись, я тебя просто поддразнила. Так вот, сегодня вечером должна состояться церемония вручения кубка, на которой, естественно, будет присутствовать император…

— Я знаю, — торопливо кивнула девушка, — я там буду.

— Не перебивай, — нахмурилась леди Эноминера, — а что касается твоего присутствия, то я бы тебе не советовала там появляться. На церемонии будет туча народу. Танакийцы произвели фурор, так что на этой неделе они самые модные гости всех светских салонов, и нашим светским львицам не мешает даже то, что они все поголовно простолюдины и варвары. А эти трое — твой предмет и его земляки — так вообще нарасхват. Ну-ну, не дуйся, из всех троих в роли молодого жеребца выступает только один, и он не имеет к тебе никакого отношения. — Она окинула Эсмиель насмешливым взглядом и продолжила: — Так что подумай, неужели ты сможешь скрыть свое состояние под прицелом стольких внимательных глаз?

Девушка растерянно повела плечом:

— Но…

— Не волнуйся. Похоже, не ты одна попалась на крючок. Сегодня утром я послала к твоему варвару одну из своих молоденьких горничных с запиской, в которой предупреждала, что с ним хочет встретиться одна молодая леди, которая наблюдала их триумф. Когда девочка вернулась, на нее было приятно посмотреть. Похоже, этот тип действует на женщин, как капсула денгреона на горноматку.

Эсмиель вспыхнула. Эноминера рассмеялась:

— Ладно, не сердись. Ты так живо реагируешь, что грешно упускать момент. Так вот, девочка сказала, что твой варвар, прочитав записку, так вскинулся, что она чуть не упала на месте. Короче, сразу после церемонии он улизнет с торжественного обеда и будет ждать тебя в ресторанчике «Эбегантельс».

— А где это?

Леди Эноминера недовольно нахмурилась.

— Нет, ну вы посмотрите. Такая старая метелка, как я, всю неделю бегает высунув язык и пытается устроить этой смазливой стервочке тайное свидание, а когда мне это удается, она еще и недовольна?

— О леди! Я…

Эноминера рассмеялась:

— Ладно уж. А где эта забегаловка — посмотришь по карте, по-моему, где-то в районе космопорта. — Она искривила губы в улыбке: — Неужели ты рассчитывала, что он пригласит тебя в «Дальсесиор»?

Эсмиель впервые за эти дни весело рассмеялась. Леди Эноминера одобрительно кивнула и отключилась.

Когда с экрана исчезло изображение девушки, Эноминера несколько мгновений задумчиво смотрела на слегка мерцающую поверхность, потом набрала уже ставший привычным за эту неделю личный номер лорда-наследника дома Эомирен. После краткого разговора, состоявшегося, как обычно, без включения экрана и через исказитель голоса, она откинулась на спинку кресла и удовлетворенно кивнула. Что ж, все шло своим чередом, вот только было немного жаль эту юную дурочку. Ну да ее саму никто не пожалел. А упускать такой момент — столкнуть лбами Эонея и Эомирена — и расколоть верхушку лордов на две враждующие половины — она не собиралась.

Готовиться к вечерней встрече Эсмиель начала еще с полудня. Она долго ломала голову по поводу того, как отвертеться от запланированной поездки с Эонеем, но к полудню окончательно отчаялась и просто позвонила секретарю и попросила передать его величеству, что, к сожалению, сегодня вечером она не сможет сопровождать императора, страстно надеясь, что тот отнесет это на счет ее пресловутого плохого самочувствия. Впрочем, сейчас ей было совсем не до этого. Поэтому, переговорив с секретарем, она ринулась в гардеробную и принялась судорожно перебирать платья. Судя по адресу, кафешка была изрядной дырой, и надевать туда шикарные туалеты и драгоценности не стоило, но и выглядеть как пугало она тоже не собиралась. Так что надо было подобрать что-то среднее. До вечера она переворошила кучу нарядов и даже послала горничную в ювелирный магазин за недорогим изумрудным гарнитуром, но все равно к моменту выхода из дома все еще пребывала в мучительных сомнениях. Впрочем, вся эта суета помогала немного отстраниться от мыслей о том, что должно было произойти в маленьком ресторанчике у космопорта. Наконец она встала перед зеркалом, последний раз окинула себя скорее не придирчивым, а испуганным взглядом, поправила парик, который должен был скрыть ее золотые кудри настоящей леди, и, глубоко вздохнув, двинулась навстречу судьбе.

Ресторанчик действительно оказался дырой. Когда Эсмиель выбралась из общественного боллерта и оказалась перед небольшой лесенкой, закрытой истерзанной акустической мембраной, из-за которой прорывались звуки громкой музыки, то чуть не задохнулась от густой смеси пота, дрянного алкоголя и сладковатого дыма курительных палочек. Несколько мгновений она стояла, яростно сражаясь с желанием бросить все и, запрыгнув обратно в боллерт, умчаться домой, но когда обернулась, то боллерта уже не оказалось. Эсмиель глубоко вздохнула и шагнула вперед.

Зал ресторанчика был плотно заполнен людьми, которые, судя по их внешнему виду, предпочитали не напрягаясь существовать на социокредит, оставаясь в самом дерьме. И ресторанчик полностью соответствовал их вкусам.

Стены обшарпаны, музыкальный автомат издает звуки, которые можно было назвать музыкой с большой натяжкой, а под потолком висел густой полог дыма.

Девушка растерянно остановилась и тут же почувствовала, что кто-то больно стиснул ей ягодицу, а над ухом, пахнув густым перегаром, раздался хриплый голос:

— Ты посмотри, какая цыпочка. Похоже, сегодня нам не придется скучать.

Эсмиель подпрыгнула и, развернувшись, влепила нахалу пощечину, вернее, попыталась влепить, потому что владелец руки, оказавшийся бритым мускулистым типом с лицом, изуродованным огромным шрамом, перехватил ее руку и, расхохотавшись, еще больнее стиснул ягодицу.

— Ты смотри, а курочка с норовом.

Он быстро отпустил руку и, перехватив ее за волосы, запрокинул ей голову и притянул ее лицо вплотную к своей вонючей пасти. Эсмиель дернулась, но тип держал крепко, так что пасть все приближалась. Девушку обдало густой волной вони изо рта, и она почувствовала, что ее сейчас вырвет от отвращения, но в это мгновение откуда-то сбоку раздался негромкий, но какой-то нечеловечески уверенный голос:

— Убери руки от девушки.

Тип, держащий Эсмиель, вздрогнул и слегка отстранился. Девушка, получив некоторую свободу, скосила глаза. ЭТО БЫЛ ОН! Тот самый варвар. О темная бездна! Хорошо же она выглядит на этом первом свидании… Она дернулась, чувствуя себя жареным цыпленком на вертеле. Тип несколько мгновений смотрел на худого юношу в форме курсанта Танакийской школы, потом усмехнулся и лениво произнес:

— Ну конечно, офицерик, раз ты говоришь… — И он кивнул кому-то за спиной варвара. По-видимому, тот почувствовал неладное, но обернуться не успел. Ему на темечко опустилась литровая бутылка какого-то пойла. Тип ухмыльнулся, глядя, как тело в черной форме оседает на пол, потом буркнул: — Вниз его. — И, повернувшись к Эсмиель, лениво произнес: — Ну так на чем мы остановились, цыпочка?

Девушка увидела, как вонючая пасть снова начала приближаться к ее лицу, и в тот момент, когда жесткие, растреснутые губы коснулись ее, Эсмиель потеряла сознание.

Сознание возвращалось медленно. Некоторое время девушке чудились голоса, которые говорили на каком-то непонятном языке, потом значение отдельных слов начало всплывать в памяти, и наконец она уловила смысл целой фразы:

— …пробуждение для нее будет не очень приятным.

Другой голос, ответивший первому, показался ей странно знакомым:

— Что ж, значит, такова ее судьба. — И говоривший коротко рассмеялся. В это мгновение Эсмиель его узнала. Первым побуждением было закричать и позвать на помощь, но тут же пришло понимание, что разговор шел именно о ней и говоривший не протестовал против того, как здесь обращаются с леди. Это испугало ее еще больше. Значит, эти типы не просто привязались к смазливому личику, невесть как оказавшемуся в припортовой забегаловке. Тот тип ждал именно ее. А это означало, что та грубость была только прелюдией, самое страшное еще впереди. Девушка почувствовала, что у нее холодеют ноги.

— О леди, вы уже очнулись?

Эсмиель открыла глаза. Над ней склонился лорд-наследник дома Эомиренов.

Несколько мгновений он рассматривал ее с явно видимым удовольствием, а потом снова заговорил:

— Я чувствую, вам страшно и одиноко, леди. — Он дурашливо покачал головой. — Не волнуйтесь. Я позаботился о том, чтобы рядом с вами были знакомые лица. — И он, протянув руку, схватил ее за волосы и приподнял ей голову, развернув в сторону дальней стены. Только в этот момент девушка осознала, что ее руки и ноги стянуты силовыми путами, но в следующую секунду ей стало не до того. В углу, скрючившись, лежал варвар, опутанный такими же силовыми путами, его голова была вся в крови, а сам он был без сознания. Но это было еще не все. У самых дверей два крепких мордоворота держали обмякшее тело верного Смея, руки которого были стянуты силовыми наручниками. Девушка сдавленно вскрикнула. Эоменик с довольной ухмылкой сказал:

— Ну что ж, все действующие лица выведены на сцену. Хотите знать либретто нашего балета? Тем более что все произошедшее здесь завтра появится на страницах самых популярных серверов для мужчин и станет достоянием миллионов. — И, не дожидаясь ответа, самодовольно продолжил:

— Сначала вашему верному псу вколют лошадиную дозу денгреона, потом вас обоих развяжут и оставят в этом помещении, а затем…

В этот момент раздался резкий хруст. Варвар в углу зашевелился и, повернув залитую кровью голову, разлепил губы. Все замерли. Лицо варвара почти мгновенно налилось кровью, приобретя почти синюшный оттенок.

— Убью…

Это слово было произнесено почти шепотом, но все находящиеся в комнате вдруг почувствовали, что их прошиб холодный пот. Эоменик вздрогнул и рефлекторно втянул голову в плечи, но тут же опомнился и, высокомерно вытянув шею, повернулся в сторону варвара. Тот был по-прежнему стянут путами, скрючен, но это, похоже, не имело для него особого значения. Его лицо больше не дергалось, а пылало в сумраке багровым огнем. Глаза же горели жаждой убивать. Лорд-наследник дома Эомиренов несколько мгновений героически пытался выдержать этот взгляд, но потом отвернулся и, машинально вытерев мгновенно вспотевший лоб, накинулся на стоящего рядом с испуганным видом Семинея:

— Ну чего уставился? Заткни рот этому животному.

Тот обиженно вскинулся, но, наткнувшись на бешеный взгляд Эоменика, счел за лучшее заткнуться и не перечить. Окинув варвара опасливым взглядом, он вытащил из поясной кобуры парализатор и, сдвинув рычажок на максимум, повернул ствол в его сторону и несколько раз нажал на спуск. Варвар дернулся и обмяк. Эсмиель вздрогнула и отчаянно взвизгнула:

— Что вы делаете?! Вы же убьете его…

— Молчи, дрянь!

От удара Эоменика ее голова резко отлетела назад, а на лопнувшей губе выступила кровь. Лорд-наследник брезгливо поморщился и, скривившись, вытер руку от капелек ее крови, а потом повернулся к туго связанному Смею.

— Ну что, пес? Что ты чувствуешь в момент исполнения своих самых заветных желаний? Ведь ты давно хотел воткнуть этой сучке! — Он хохотнул. — Как же ты мучился, когда вынужден был сдерживать свои животные чувства!

Тот молча буравил аристократа ненавидящим взглядом. Эоменик снова искривил губы в издевательской улыбке и, кивнув двум мордоворотам, произнес каким-то торжественным тоном:

— Развяжите его, но держите крепче. — Потом повернулся к Семинею и приказал: — Неси дозатор с денгреоном.

Смей дернулся и хрипло прорычал:

— Не-е-ет.

Но Эоменик только довольно осклабился. Эсмиель широко распахнула глаза и надсадно прошептала внезапно севшим голосом:

— Ты не посмеешь…

Лорд-наследник дома Эомиренов самодовольно усмехнулся:

— Не веришь? Что ж, похоже, ты будешь приятно удивлена. — Он растянул губы в гнусной усмешке. — Кроме того, буду рад тебе сообщить, что после твоего слуги с тобой поразвлекаются и эти кретины, — он кивнул в сторону своих подручных. — Могу тебя заверить, что без денгреона они будут не в пример более изобретательны.

От тона, каким это было сказано, девушка почувствовала озноб и, не в силах смириться с предстоящим, задергалась в своих путах. Но все было напрасно. В это мгновение появился Семиней. Он протянул дозатор своему господину и отвернулся, брезгливо поджав губы. Эоменик ухмыльнулся и, повернувшись к Смею, поднес микрораструб дозатора к яремной вене и… вздрогнул от резкого звука, раздавшегося из угла комнаты, где еще мгновение назад неподвижным бревном лежал варвар. Затем глаза старшего сына лорда Эомирена изумленно расширились. Варвар, несколько минут назад получивший чудовищный парализационный заряд, не только не был парализован, но и… каким-то образом сумел разорвать мономерные силовые путы. Запястья, локти и лодыжки его были в крови, но свободны, а последняя оставшаяся целой нить, стягивающая колени, растянулась в его руках до прозрачного состояния и вот-вот готова была лопнуть. Эоменик мгновение изумленно пялился на эту картину, потом взвизгнул:

— Семиней!..

Но было уже поздно. Последняя нить с громким хлопком лопнула, и фигура варвара, еще мгновение назад скрючившаяся в углу комнаты, вдруг будто бы размазалась вдоль стены и исчезла. Первой с каким-то странным гулким звуком лопнула голова Семинея, уже почти успевшего извлечь из кобуры парализатор, затем настала очередь троих бандитов, которые, хрипя и судорожно вскинув руки к разбитым гортаням, медленно заваливались на спину, а потом пришел черед и Эоменика. Эсмиель оцепенело смотрела, как сбоку от маркиза выросла фигура в залитом кровью черном мундире, и в следующий момент голова маркиза, суетливо выставившего куда-то совершенно в другую сторону руку с кинжалом, резко дернулась назад и к плечу и с громким треском повисла. А потом в комнате установилась полная тишина. Варвар быстро повернул голову, окинув комнату взглядом бешено пылавших и сузившихся глаз, и, не обнаружив больше живых противников, расслабился и выпустил из рук тело Эоменика. Оно как-то странно упало вниз, будто из него исчезли все кости. Варвар повернулся к Эсмиель, и его лицо тут же приняло виноватое выражение:

— Прости, я…

Девушка судорожно сглотнула и захлопнула рот.

— Не-е-ет, ничего, просто… — она запнулась, не зная, как пояснить, — ну, я никогда не видела, как убивают людей. Я не представляла, что это может быть так, так… — И она замолчала. Варвар смущенно хмыкнул и потупился, как будто его похвалили за удачные стихи или прекрасный удар в боле. Потом спохватился и суетливо склонился над телом лорда-наследника, роясь по карманам в поисках кодировщика силовых пут. Эсмиель машинально посмотрела на его руки, заляпанные какими-то серыми клочками, и вдруг поняла, что это мозги Семинея. Девушка почувствовала, что ее сейчас вырвет. О темная бездна!

В это мгновение пол под ногами дрогнул, и в следующую секунду рухнула дальняя стена. Варвар подпрыгнул и резко развернулся, но сквозь тучу пыли уже лезли угловатые фигуры в громоздких бронекостюмах, поблескивающих сине-черными разводами цветов элитной спецкоманды департамента стратегических исследований. И Эсмиель вдруг отчетливо осознала, что означает этот факт. Она крепко зажмурила глаза и со стоном пробормотала:

— О темная бездна, как ОН мог?