Анна спала и во сне проживала жизнь Яны.
Спала – и видела все…
Видела кордон. Видела уютный и теплый сруб, который грел на солнышке золотистые бока, видела любимые Янины поляны с земляникой, видела отца…
Видела, как Яна протягивает ему кружку с ягодами и как отец ловит ее и подбрасывает высоко-высоко. И девочка счастливо смеется.
И так был похож Янин отец на Петера…
Видимо, и вправду – кровь.
Через миры, через века…
Недаром говорят, что все миры суть отражения друг друга и в каждом из них мы проживаем свою маленькую жизнь.
Книга Веры считала это жуткой ересью, но говорили же, Анна помнила нянюшкины сказки…
Анна видела шубку из лисы, которую сшили Яне, и рыжую лисью шапочку. И видела, как в школе какой-то мальчишка сшиб с нее обновку.
Яна, недолго думая, треснула его кулаком в нос…
Завязалась драка, в которой девочка победила, попинала оппонента ногой и объяснила, что в следующий раз с него шкуру сдерет. А что? Ей сумочка нужна! И сапоги!
Кажется, мальчишку она напугала всерьез… а чему тут удивляться?
Яна росла в лесничестве, на кордоне. С детства она имела дело с собаками, с оружием, с машинами. С раннего детства…
Рядом с кордоном был комплекс отдыха. Не правительственного значения, а местный. Президенты туда отдыхать не приезжали, а вот местные власти его своим вниманием жаловали.
И местные бандиты.
И местные служители закона.
А дети – они такие дети!
Не подслушать? Не подсмотреть? Не влезть куда-нибудь любопытным носом?
Яна росла в прямом смысле слова «дочкой полка». Ей привозили сладости и игрушки, ее учили стрелять, учили собирать и разбирать оружие, чистить, набивать патроны, лить пули, учили…
Да проще сказать, чему ее НЕ учили. Хорошим манерам. Не то общество, знаете ли! А в остальном…
Стрелять? Пожалуйста!
Работать ножом? С легкостью! Хоть человека прирезать, хоть животное, хоть шкуру снять, хоть разделать… Кстати, готовила Яна тоже неплохо, но походно-полевые блюда. Изысков высокой кухни от нее ждать не приходилось, но шашлыки она делала отменные.
И в вине разбиралась, и самогон гнать могла, и починить что угодно…
Машины?
Она отлично водила машину! Могла ее собрать-разобрать, уж «уазик» – точно.
Будь у Яны хоть малейшие криминальные наклонности – Сонька Золотая Ручка в гробу бы извертелась. Но у Яны их просто не было.
Никаких.
Ей хотелось жить в лесу, хотелось заниматься тем же, чем и отец, она не мыслила себя где-то еще, конечно, она выбрала стезю биолога. А дальше – кто знает?
Вот Яна сдает экзамены. Вот показывает отцу свои результаты – почти везде высший балл. Вот видит свое имя в списках зачисленных в институт.
А вот и первая ее любовь.
Ах, как он был хорош! Анна во сне даже слегка позавидовала Яне. Сергей Цветаев был… потрясающим! Высоким, светловолосым, голубоглазым, великолепно одетым…
Он мог вскружить голову кому угодно!
А вот и объяснение…
«Мне твой ублюдок не нужен. Сделаешь аборт – приходи. Вот деньги…»
И Янино насмешливое: «Да пошел ты…» И точное указание, куда пойти. Очень точное и конкретное.
Кордон. И отец, который пожимает плечами. Осуждение? Вот этого в его глазах и нет, и не было. «Яна, внук – это замечательно! Говоришь, нет отца? Да и плевать – что мы, пацана не воспитаем?»
И зависть даже сквозь сон. Ах, если бы так сложилось у Анны!
Если бы…
Не сложилось.
Мир другой, а люди… люди те же. Те же страсти, те же эмоции, те же поступки…
Яне повезло больше, чем Анне. У Анны была большая семья, и никого близкого. У Яны семья маленькая, отец да она, но ближе и роднее людей Анна не видела. Яна могла доверить отцу – все.
А Анна?
Яна знала, что ее не осудят, не станут ругать, не оттолкнут, не предадут…
И Анна отчаянно завидовала ей. Может, так и лучше?
Не сорок кузенов и кузин, которым на тебя наплевать? А два-три человека, которые готовы отдать за тебя жизнь?
Но в том-то и дело, что Яна тоже до безумия любила своего отца.
Если бы встал вопрос – отдать ему почку или там прыгнуть с высокой скалы, Яна и не задумалась бы. Наоборот, явись к ней дьявол с контрактом – никуда бы бедолага не делся, пока Яна все не подпишет, а он все не выполнит.
Ради отца и сына Яна готова была…
На все?
Это еще слишком слабо сказано.
Переспать с кем угодно, убить, умереть, да хоть что! Даже жить, если понадобится. В любой позе и в любой ситуации.
Анна представила Яну на своем месте и хмыкнула.
Да, Яна, безусловно, справится. Можно только посочувствовать всем окружающим – это чудовище с них шкуры на просушку сдерет.
А справится ли сама Анна?
Здесь и сейчас, видя сон, она отчетливо понимала, что не сможет. Она не знает и половины того, что знает Яна. Не умеет. Не справится…
Она даже готовить толком… ну кому тут нужны устрицы? Или филе ягненка в тесте фило, или фуа-гра, или утка под прессом… Анна могла руководить кухонными рабочими, она знала эти рецепты, но как готовить на электроплитке?! Этого она не умела.
А как мыть полы?! Ладно еще – контролировать горничных, но самой?
Она не умеет!!!
И все четче сквозь сон оформлялась мысль.
Яну она заменить не сможет!
Когда Анна проснулась, солнце было уже высоко.
Болело – все.
Голова болела, мышцы ныли, страшновато было…
Вообще хотелось заползти под кровать и не вылезать оттуда следующие лет двадцать. Останавливала простая мысль: кушать захочется раньше.
Анна кое-как поднялась – и направилась на исследование новой территории.
М-да.
Много тут исследовать не получилось. Туалет порадовал, душ принес хоть какое-то облегчение, а стоящая в холодильнике банка консервов помогла наесться. Хотя раньше консервированную горбушу княжна не пробовала.
Ничего, страшнее бывает.
Все ощущалось словно во сне или в сказке. Вроде бы и с ней это происходит – и не с ней. И это притупляло отчаяние, смягчало горечь одиночества, помогало размышлять. Анна словно через стекло наблюдала за этим миром, а вот себя в нем пока не видела. Не могла определить свое место, не могла разобраться, не могла…
Но если бы она сейчас билась в истерике, было бы лучше?
Вчера ее убили.
Вчера убили всех ее родных.
Вчера она смотрела в глаза смерти. В буквальном смысле слова. Это было вчера.
А сегодня?
Ей подарили год жизни. Пусть странной, пусть непонятной, но…
Неожиданно на Анну волной накатило… облегчение?!
Да, именно так.
Пусть через год она опять пойдет к Хель – ничего страшного в этом нет. А вот здесь и сейчас – она свободна!
Свободна от всего!
От этикета, от манер, от титула, от своего долга – у нее больше нет никакого долга. Разве что перед сыном, но это – справедливо. Когда-то она от малыша отказалась. Сейчас пришло время все исправить, и она исправит. А остальное…
Как это оказывается, легко! Быть свободной!
И девушка рассмеялась, откинув назад голову.
Может быть, опытный психиатр и различил бы в этом смехе нотки безумия. А может, и нет. Пережить все, что пережила великая княжна, и остаться в здравом уме? Вряд ли это возможно. Но Анна была здорова, не билась в истерике и собиралась взять от жизни все возможное.
Много это?
Мало?
Не важно! Пусть будет это самое «все», а дальше – разберемся. Но первым делом – сын!
Анна сидела и размышляла.
Итак, вопрос. Ребенок сейчас в больнице. Денег хватит на операцию, но как быть с реабилитационным периодом? А потом еще как?
Ребенку надо как-то жить, где-то, с кем-то…
Ладно.
В лесу, на кордоне – проживет с отцом. Но ведь и отец не молодеет! Ему уже за пятьдесят! А случись что? Куда пойдет ее малыш?
Мало того, случись повторение ситуации? Сердце ведь…
Анна плохо себе представляла, что там надо, чего не надо, но… Нужны деньги. Как их заработать в этом мире, она пока не понимала. Запищал телефон.
Анна медленно взяла его в руки. С экрана смотрела счастливая детская рожица.
– Алло?
– Мам! Доброе утро!
Гошка чуть картавил. Не до логопеда было Яне.
– Доброе утро, солнышко мое.
Анна почувствовала… нечто.
Память Яны?
Нет.
Просто… Счастье. Теплое, уютное, свернувшееся клубочком в районе солнечного сплетения.
Ее сын.
Ее мальчик, ее кровиночка…
– Мам, а я сегодня вставал! Вот!
– Да что ты говоришь?!
Анна восхищалась, разговаривала, улыбалась, и понимала, что это – ее мир. Пусть на год. Ее сын. Неужели она не справится?
Да еще как!
И, поговорив с Гошкой, она решительно подошла к зеркалу.
М-да.
Растрепанные волосы, белое, словно мел, лицо, усталые глаза… да, вчерашнее происшествие не на пользу пошло.
В дверь постучали.
– Кто там?
– Яночка, открой! Это тетя Катя!
Щелк.
Картинка из памяти.
Седые волосы коротко острижены под каре и обрамляют доброе усталое лицо. Карие глаза улыбаются. Тетя Катя одного роста с Яной, но сейчас чуточку сгорбилась. Худощавая, но ширококостная, из-за чего она кажется чуть толще, чем на самом деле…
– Тетя Катя, доброе утро.
– Яночка, утро доброе. Как у тебя дела? Как самочувствие?
– Кажется, я приболела, – призналась Анна. Смерть же тоже можно считать?
– Неужели вчера под дождь попала?
– А может, просквозило. – Анна опустила глаза. Врать не хотелось, но и правду не скажешь!
– Ох, кошмар! Давай я тебе малинки принесу?
– Да есть у меня, тетя Катя. – Анна чуть улыбнулась.
– Ох, точно! Что ж это я, ты ж меня и угощала!
Анна развела руками. Мол – она.
Действительно, отец снабжал продуктами, так что на еду Яна тратила намного меньше. Варенья, соленья, копченья…
Перепадало и тете Кате.
– Яночка, ты уж осторожнее. Вечно ты идешь домой по темноте, а кругом разные гады…
– Что-то случилось, тетя Катя?
– Да! Ты представляешь, милиция по дворам ходит!
Новомодного «полиция» тетя Катя в упор не признавала. Или наоборот – старомодного?
– Зачем?
Анна почувствовала, как сильно забилось сердце.
– Говорят, двух человек убили! Совсем, до смерти убили!
– Ой! – натурально испугалась Анна.
– Да, и недалеко тут вроде! А ты по темноте ходишь! А тут эти наркоманы… Мишка, гад! Развел притон и дружков своих поваживает! И все знают, и никто ничего не делает…
Щелк.
Мишка.
Худое, невыразительное, чем-то похожее на паука-сенокосца существо, с вечно немытыми волосами. Остальное тоже не мылось с рождения.
Наркоман, заодно и приторговывает…
Авторитетное мнение Яны – сволочь.
Живет в соседнем дворе. Там от него тоже все стонут, но участковый его не трогает. Почему?
Не загадка.
Данное чмо (человек, мешающий обществу, человек малообразованный, человек морально опу… отсталый, как аббревиатуру ни расшифруй – все в тему) является двоюродным братом жены участкового. А жена… Сложно с женой, и ссориться с ней неохота. Проще потерпеть, авось сам загнется от передоза.
У Анны мелькнула МЫСЛЬ.
Или – у Яны?
Наверное, так могла бы подумать Яна, но Анна эту идею тоже поддерживала. Осталось только подобрать подходящий момент. А дворы-то соседние.
А забор…
Забор хоть и крепкий, но есть лазейки. Они всегда есть, Яна их знала. Анна теперь тоже. Осталось подкинуть хорошему человеку и нож, и шило. А там пусть объясняет полиции, как у него оказались данные артефакты.
Ага, осталось подкинуть.
Самое забавное, что днем это безопаснее. Если…
– Тетя Катя, спасибо. Я вот думаю, может, мне другую работу поискать?
– Давно бы пора! А то куда ж! Ходишь как пацанка какая, прости господи, штаны да майки!
Анна развела руками.
– На другое денег нет.
Тетя Катя оживилась.
– А ты зайди ко мне. Сейчас-то мне уж некуда, но в молодости я пофорсить любила! Глядишь, чего из платьев и подберем? Если не побрезгуешь?
– Тетя Катя, что вы! – возмутилась Анна. – Как вы можете такое говорить?
Слова слетали с губ непринужденно. Видимо, память Яны подсказывала, как поступать.
– Вот и ладненько. Обязательно загляни.
– Хорошо. Сейчас, еще обувь посмотрю…
– Да, уже пора убирать летнюю и доставать осеннюю, – кивнула тетя Катя.
И Анна отправилась в сарай.
На улицу было пока страшновато. А сарай…
Каждому частному дому квартирного типа положена сараюшная постройка. Иначе это сооружение и не назовешь. Такой длинный сарай, поделенный на отсеки. Одна квартира – один отсек. В клетушке, в которую входишь полупригнувшись и чихая от залежей вековой пыли и трухи, хранятся самые важные вещи. Колесо от трактора, одна лыжа, куча драной обуви, несколько банок с неизвестно какого века вареньем…
Яна, купив свою клетушку, потратила три дня на разбор завалов и изрядно обогатила местную помойку. Теперь в клетушке хранились несколько чемоданов. Одежда летняя – зимой. Одежда зимняя – летом. Велосипед, несколько коробок с обувью, присланные отцом лесные дары. Те, что в банках.
Больше Яна там ничего не держала.
Анна к сооружению подходила с чувством глубокого внутреннего отвращения. Даже до ручки (хоть та и была чистой), дотрагиваться было страшно и неприятно. Но – надо.
Яна ходила всегда и везде в одной форме.
Джинсы, майка или свитер, короткая куртка, ботинки типа «говнодав». Дешево, удобно, стильно. В своем, неповторимом стиле.
Анна так ходить не могла и не хотела. Денег нет и не будет, значит, надо посмотреть, что есть у Яны. Вдруг что-то да подойдет?
И верно…
Можно многое сказать о Сереже Цветаеве, но жадным он никогда не был. Чего б мамочкины деньги и не транжирить?
Яна пару раз принимала от него подарки, чтобы порадовать любимого. Хотелось ему увидеть рядом с собой не «солдатика Джейн», а красивую девушку. А когда отношения закончились…
Яна хотела собрать подарки, да и отнести на помойку, но остановил практицизм. Вещи не виноваты, а денег на новые у нее точно не будет. Даже здоровый ребенок – это расходная статья, которая влегкую пробивает самый мощный бюджет. А уж больной…
Носить как-то не пришлось, но в чемоданах нашлись несколько предметов, которые искренне обрадовали Анну.
Первое – роскошное пальто, длинное, теплое, плотное, даже с капюшоном. Осеннее, темно-серое, из какой-то мягкой ткани. Анна на миг потерлась об него щекой.
Понятно, почему Яна его не носила, для такого пальто очень много всего нужно. А что есть еще?
Нашлись еще несколько вещей, которые Анна сильно одобрила.
Первая – брючный костюм. Жакет без рукавов, блузка и брюки. Конечно, страшновато такое надевать, но это лучше, чем матросские штаны и свитера жуткой вязки.
Вторая – платье. Увы – летнее. До пола, легкое, светло-зеленого цвета, в мелкий цветочек…
Анна решила дополнить его шляпкой и перчатками, и будет замечательно. А больше из одежды ей ничего и не подошло.
Майки? Джинсы? С точки зрения великой княжны, надевать такое недопустимо. Нет-нет, она все понимает, но… Это – одежда для работы в саду. К примеру. Для верховой езды, для охоты… Но не на выход!
С обувью получилось еще хуже. Нашлись только одни приличные ботинки, но на таких каблуках, что без слез не взглянешь. Вся остальная обувь годилась пинать поверженного врага, а эти ботинки были аккуратными, на тонкой подошве, с круглым носочком и каблуком-шпилькой. На таких Анна раньше не ходила, но – что поделать? Выбора нет.
Другой обуви тоже нет. И это все осеннее, на зиму нужно нечто другое.
Нашлись еще одни кожаные плетеные босоножки, симпатичные, из разноцветных ремешков, но – сейчас не сезон. Сейчас сентябрь, до тепла еще дожить надо.
Анна отложила понравившиеся вещи и выглянула из сараюшки.
Никого.
И из окон ее не видно.
Перчатки – на руки. Тонкие, целлофановые. И – одним движением руки – нож и шило переправляются за забор. Там стоит такая же сараюшная постройка, вот за нее они и попадают.
Найдут их там?
Не найдут?
Да кто ж знает…
Анна сотворила знак Единого и отправилась к себе.
Да…
Спасибо, Хелла.
Анна сильно подозревала – окажись она здесь просто так, без памяти Яны, ее бы в смирительный дом отвезли. Да и сейчас…
Она ощущала все как-то странно. Словно сквозь легкую вуаль.
Эмоции были, но они не ранили, не заставляли кричать, корчиться от боли… определенно, Хелла постаралась.
И снова – спасибо.
Итак, ей надо устраиваться на работу. Сегодня она еще оглядится и подумает, а завтра – завтра начнет новую жизнь. А еще…
Остаток дня Анна провела на диване перед телевизором. Смотрела все подряд, от новостей до мультфильмов, и восторгалась.
Сто лет!
Если она правильно поняла мысли Яны, между ними разница в сто лет – и такие изменения! Потрясающе!
Телефоны, компьютеры, телевизоры, машины…
Ей будет сложно. Но… так интересно!
Анна была молодой женщиной, и ее манил притягивал новый мир, дарованный ей милостью Хеллы. Ну как тут не заинтересоваться?!
Ах, реклама…
К концу дня голова у Анны шла кругом. Но в то же время…
Как же счастливы женщины этого мира!
Они не знают корсетов, которые сдавливают все внутренности! Они не надевают толстые чулки и не мучаются с подвязками. У них есть тоненькие колготочки, которые словно растекаются по ноге. Правда, и рвутся они тоже замечательно, но… Насколько же это удобнее!
А еще…
Единственное, в чем пока не разобралась Анна, – это в странной одежде «с крылышками». Интересно, куда ЭТО клеится? А то реклама как-то не осветила этот вопрос…
Вечером к ней опять поскреблась тетя Катя.
– Яночка, ты ко мне не заглянешь?
– Да, конечно, тетя Катя. А что случилось?
– Да так, ничего…
Квартирка у тети Кати была не больше, чем у Яны. Но сейчас в ней и присесть было не на что, потому как все свободные поверхности (да и сколько их было?) занимала одежда.
Несколько блузок: белая, кремовая, сиреневая, розовая – самые ходовые цвета.
Две юбки.
Три платья.
– Остальное тебе точно не подойдет, а вот это примерь-ка, – кивнула тетя Катя.
Анна чуточку стеснялась, но – почему бы не попробовать? Юбки оказались впору. Обе длинные, до щиколотки, одна серая, вторая черная, примерно одного фасона, расходящиеся широкими клиньями от талии. Анне такой фасон нравился, он был привычен и удобен.
Блузки были чуть великоваты в груди, но это не страшно, можно чуточку ушить. Иголкой и ниткой Анна владела. Правда, чаще вышивала, но и шить доводилось, особенно в последнее время. И штопать тоже…
Последнее время у них практически не появлялось новых вещей, чулки прохудились, на нижнем белье прорехи…
Довольно!
Этого – не было!
Анна прикусила губу, приказывая себе не думать ни о чем, – и взялась за платья.
Платья были примерно одного фасона, различие в деталях, а вот принцип один и тот же. Облегающий лиф, тонкая талия, юбка-клеш. Тете Кате когда-то шел такой фасон, он всем к лицу, у кого есть талия. Различались они по цветам – белый в цветочек, синий и бордо. Одно летнее, одно с рукавами три четверти, одно зимнее, теплое. Летнее – легкое, до колена, с юбкой солнце-клеш, с рукавами «фонариком» и легкомысленным вырезом «лодочкой». Анне оно было к лицу, но выйти так на улицу?
Хотя здесь еще и не так ходят, Анна сама видела в телевизоре… позорище жуткое! Слов нет!
Как можно все – вообще все – выставлять наружу? Это не просто неприлично, это еще и некрасиво, и вообще… Тянуться друг к другу должны не тела, а души. Но в этом мире о Книге Веры никто не слышал, равно как и о ее заповедях.
Осеннее платье было также до колена. Рукава три четверти, воротничок под горло, молния на боку, аккуратная, с крохотным замочком, чтобы не выделялся. Поясок белого цвета, белый воротничок – и можно приколоть цветок или какое-нибудь украшение.
Да, сюда бы пошло что-то перламутровое… но здесь у нее все равно ни одного украшения. У Яны не было ни колец, ни цепочек, ничего.
Крестик?
Яна его отродясь не носила. Лес же! Зачем его покупать – чтобы тут же посеять?
Зимнее платье было длиной до середины икры. Насыщенный цвет красного вина, даже чуть потемнее, ряд пуговичек спереди, вытачки на лифе, длинные рукава…
– Как тебе к лицу! Бери и носи, если нужно, – кивнула тетя Катя. Она смотрела с одобрением.
– А вы?
– А мне уж поздно такое носить. Не по возрасту, да и желания нет. Хотела отдать, а только кому? А так вот… и тебе хорошо будет, и мне… вот и сумочка есть. И комплект – берет, перчатки и шарф. Мне уж не по возрасту, а тебе, молодой, все к лицу.
Анна прикусила губу.
Спрашивать, сколько она должна?
Такие вещи княжна чувствовала спинным мозгом. Если она только попробует… Она сильно оскорбит эту женщину. Очень сильно.
Тогда…
– Благодарю вас за помощь. Я этого не забуду.
И сказано это было таким тоном…
Тетя Катя, которая собиралась махнуть рукой и сказать нечто веселое, вдруг покачала головой. А потом улыбнулась, хорошо так, по-доброму.
– Все будет в порядке, Яночка.
– Тетя Катя, называйте меня Анной?
– Надумала, значит?
Тетя Катя была в курсе нелюбви Яны к ее имени. Так что…
– Повзрослела, наверное.
– Может, и так. Странная ты сегодня… Анечка.
Анна развела руками, демонстрируя, что да, странная. Но это все еще она. И ответом ей стала улыбка, согревшая сердце великой княжны.
Один близкий человек у нее уже есть – в этом мире. Даже три.
Отец, сын…
Как это замечательно!
– Жом Тигр.
– Жом Пламенный.
– Проходите, друг мой, садитесь.
Жом Тигр послушно прошел и уселся, разглядывая оппонента.
Высокий лоб, гладко выбритое лицо, залысины, умные и яркие карие глаза, тонкие губы, темные жидковатые волосы… вроде бы ничем не примечательный человек. Такого на улице встретишь – пройдешь мимо. Но стоит ему выйти на трибуну… Народ взрывается воплями одобрения.
Как уж ему это удается? Неизвестно, но толпу он держит в повиновении, как последнюю шлюху.
Последние дни ему явно дались нелегко. Вот и под глазами тени, и скулы словно карандашом обвели, и руки подрагивают – нервный тик…
Жом Пламенный резкими движениями разминал сигарету.
Тигр молчал. Большие кошки вообще неразговорчивые. Зато покушать любят. Много.
Оппонент так же разглядывал его, хотя знали они друг друга давно. Но надо же выдержать паузу?
В таких делах проигрывает тот, кто начал. Или…
Молчать Тигр мог часами и сутками, неделями и месяцами, так что Пламенный начал первым.
– Император.
– Мертв, – подхватил нить разговора Тигр.
– Но появился новый император. Откуда?
Тигр пожал плечами.
– Я не просто так провел эту ночь. Я ходил в главный храм.
– Так-так…
– С коронацией не все так просто. И с императором тоже.
– Наместник Бога на земле?
– Да, что-то в этом роде. Как пришел к власти император из династии Вороновых?
– Триста лет назад пресеклась старая династия. – Жом Пламенный не любил риторических вопросов, но в том-то и дело, что Тигр их тоже не любил. Если он спрашивает, значит, есть причина. – Народ бунтовал несколько лет, потом на трон общим решением посадили первого Воронова…
– Не совсем так.
– Да?
– Было несколько условий, – кивнул Тигр. – Первое – Воронов был родственником старой династии. Пара капель их крови. Пара капель, этого хватило.
– Несколько условий?
– Второе – была принесена жертва.
– Жертва?
– Да. Ребенок императорской крови, как я понял, какой-то бастард, но тем не менее…
– И?
– Династию Вороновых благословила Хелла.
– Хелла… Языческие бабкины сказки, – хмыкнул Пламенный.
– Возможно. Но с этим хорошо складываются известные нам истины. Говорили, что в предках императора была жрица Хеллы.
– И что?
– Внимание, жом, внимание, – протянул наслаждающийся игрой Тигр. – Те королевские регалии, которые лежат сейчас в сокровищнице, не стоят и ломаного гроша.
– Почему?
Тигр даже залюбовался соратником. Ни шума, ни гама, конкретные вопросы по конкретной теме.
– Они драгоценные, там великолепная художественная работа, но нас интересует один-единственный камень. Черный, матовый, похож на гематит, но тверже любого алмаза. Он режет алмазы как стекло.
– Такого не бывает.
– Бывает. Один-единственный камень, который, по свидетельству историка, подарила основателю династии сама Хель. Когда принесли жертву, тело ребенка начало иссыхать прахом, а из его сердца на свет появился этот камень. Раньше он был вделан в корону, и именно с его помощью короновали нового императора.
– А сейчас?
– Вот. Жрец рассказал мне интересные вещи. На короне есть… нечто вроде шипа. Один раз его отгибают, во время коронации. Кровь нового императора попадает на камень, и тот получает благословение Хеллы. Признание власти.
– Тогда почему мы так легко разобрались с Петером, если у него есть это благословение?
Тигр пожал плечами.
– Возможны несколько причин. Петер – тряпка, слабак, ничтожество, которое лишь по недоразумению родилось в императорской семье и нацепило корону. Ему бы угольщиком родиться, в самый раз было бы.
– И поэтому Хелла от него отреклась?
– А еще – императорская семья демонстративно верила в Единого Творца. Не в Хеллу. Вы, жом, сколько ее храмов знаете?
– Один. И тот… м-да.
– Я бы на месте богини обиделся.
– Допустим, богиня тоже обиделась. И лишила династию своего благословения. Один раз колокол звонит, когда умирает старый император. Три раза звонит, когда император выбирает наследника.
– То есть у нас есть наследник?
– Практически законный император. Царь-пушку в Борисоглебской крепости помните, жом?
– Да…
– К ней нет ни ядер, ни пороха. Она стреляет один раз, когда наследник принимает трон. Сама стреляет. Без помощи людей.
– Сказки. – Но выглядел жом Пламенный не слишком уверенно.
Какая магия?
Люди на машинах ездят, телеграфом пользуются, телефонируют друг другу, какие тут боги? Сказки все это! Чтобы народишко не бунтовал, ему и капают в уши воском…
Или – не сказки?
– Императорская семья это не афиширует. В курсе буквально несколько человек.
– Давно бы слухи пошли…
– Так слухи и ходят, – пожал плечами Тигр. – Слухи, сплетни… вы им много внимания придаете?
Жом Пламенный поежился. Много внимания? Да он и сам прекрасно такие слухи распускал! Хоть что сочинит, дайте время!
– Что мы можем с этим сделать?
– Боюсь, ничего.
Жом Пламенный нахмурился. Ладно, зайдем с другой стороны.
– Принимает трон? Как выглядит принятие наследником трона?
– Он дает клятву заботиться, беречь, может, есть и еще что-то, но жрец не знает. Сказал, есть ритуалы, но только императорская семья в курсе.
– Таким образом, у нас есть наследник, который признан богиней, но пока еще не принял свое наследство?
– Именно так.
– Если его убьют?
– Если он не передаст свое наследство никому из императорской семьи, линия крови оборвется.
– И что тогда?
Жом Тигр пожал плечами.
Что?
Да кто ж богов знает? Людей-то не всегда поймешь!
– Неизвестно. Страна очутится в подвешенном положении…
– Предлагаете принести жертву Хелле?
– Вполне возможно.
Жом Пламенный покачал головой.
– Нет. Я думаю, надо расспросить… кто у нас там? Гаврюшка?
Жом Тигр хищно ухмыльнулся.
– Он самый. Думаете, он что-то знает?
– Должен хотя бы догадываться.
– Что ж… можно и его расспросить. А я должен уехать.
– Жом Тигр?
Не то чтобы жом Пламенный был против. Слишком уж сильный соратник, слишком уж агрессивный… даже ему было тяжело глядеть в глаза Тигра, но…
Куда уехать?
И в такое время?
Зачем?!
– Я телеграфировал в Зараево. Если у нас происходит… то, что происходит, значит, Петер мертв. Но также – он передал кому-то ключ от престола.
– Сука!
– Безусловно. Вот мне и хотелось бы знать – кто, кому…
– Ваш побратим еще не отчитался?
– Я ждал телеграмму ближе к вечеру. Но… я волнуюсь.
Жом Пламенный не поверил.
Волнуется он, как же! Но с другой стороны…
– Вы хотите съездить в Зараево?
– Да. Даже самый хваткий человек может что-то упустить.
Жом Пламенный улыбнулся каламбуру.
– Что ж. Мне не хотелось бы вас отпускать, жом Тигр, но…
– Я вернусь, – заверил его человек в кресле. И улыбнулся.
И на миг жому Пламенному показалось, что у его собеседника совершенно тигриные клыки. Странно, правда?
Задница – это не деталь организма, а характеристика ситуации.
Милейший человек сказал, полковник ГРУ в отставке. Правда, он не совсем «задница» говорил, но это уже такие мелочи!
Вот здесь и сейчас Яна была с ним полностью согласна.
Она уже залила почти все горючее.
Она один раз меняла колесо, благо предусмотрительно погрузила себе пару запасных. Цельнолитые каучуковые шины – это, конечно, жесть! Тяжелые, неудобные и гробятся просто врагу на радость.
Какому врагу?
А, не важно! Были б шины, враг найдется!
Нини лежала в машине трупом. У девчонки поднялась температура, и вообще она впадала в беспамятство через каждые пять минут. Врача по дороге не предвиделось. Населенного пункта…
Яна навострила уши.
Колокольный звон!
Отлично!!!
Церковь!
Церковь – это село, село – это люди, а где есть люди, там есть и врачи. Хоть травница какая или повитуха!
Яна потерла руки. Ну а раз так…
Вперед?
Однозначно!
Яна принялась распихивать сестру.
– Инна, очнись! Нини!!!
Девочка наконец открыла глаза.
– Аннет…
Яна скрипнула зубами в ответ на идиотское имя (ну не нравится оно ей, не нравится!!!) и коснулась губами лба девчонки.
Плохо.
Тут не меньше тридцати восьми, а то и покрепче уже жарит.
– Нини, ты сможешь какое-то время побыть одна?
– Ан-нет?!
– Мне надо сходить в село, привести травницу. Или врача.
– А почему мы не можем поехать вместе?
– Потому что машина – это след. В таком захолустье это как белого медведя на веревочке водить, – разъяснила Яна. – Ты можешь какое-то время побыть одна?
– А если меня кто-то найдет?
Яна, недолго думая, сунула девчонке пистолет.
– Стрелять умеешь? Справишься…
Судя по круглым глазам Нини, в родственниках у Вороновых лемуры отметились. Мадагаскарские.
– Ты… ты что?!
– Смотри сюда! Вот так снимаешь с предохранителя и нажимаешь на курок. Главное, направляй в нужную сторону, а то себе что-нибудь отстрелишь.
– Я не…
– Вернуться хочешь? К милым и добрым людям, которые убили родителей?
Наверное, со стороны Яны это было жестоко. Но Нини перестала хлюпать носом и собралась.
– Н-нет…
– Тогда изволь за себя постоять. Поняла?
– А если я опять лишусь сознания?
– Придется тебе пока с ним не расставаться.
– Я… я…
Яна скрипнула зубами – и погладила девочку по голове. По белокурым пушистым локонам.
– Нини, детка, соберись. Я обещаю, все будет хорошо…
– А…
– Посиди, подумай, в какой стране ты хочешь жить? Мы вылечим тебя и уедем туда, обещаю… денег у нас хватит. Проживем как-нибудь. Замуж тебя выдадим, детей нарожаешь…
– А… а Русина?
– Мне жить хочется. А в этой стране нас с тобой просто за фамилию закопают.
– Аннет, все так плохо? Да?
Яна пожала плечами. У нее пока не было возможности как следует перебрать память Анны, но, судя по освоенному…
Спасибо вам, гугл и интернет. Когда привыкаешь плавать в ваших волнах, начинаешь быстрее искать информацию, осваивать ее, осмысливать. Яна примерно понимала, о чем идет речь, – ну и хватит пока. В основах она потом разберется. А Петер…
Не то чтобы он был плохим монархом. Хорошим он тоже не был, так, серая скотинка. Другие с таким характером и досиживают, и уходят в мир иной под плач любящих подданных… Петеру не повезло.
С таким везением, как у него, и кондуктором-то в трамвае быть стремно – или билеты сопрут, или из трамвая выпихнут.
Начать с начала.
До брака с Аделиной – два неудачных романа. Один с разведенной дамой, второй с дамой полусвета. А поскольку был Петер весьма влюбчив и наивен, обе истории оставили ему шрамы на сердце.
Потом его взяла в свои ручки Аделина Шеллес-Альденская. Родня, скрипя зубами, дала свое согласие, все ж не куртизанка. Конечно, плохо, что сыновей у Петера не будет, но у него еще старшие братья есть…
Петер думал точно так же и править не готовился. Но угодил на трон. И тут же Аделина стала камнем на его шее…
Мало того!
Война с Ифороу, война с соседним Борхумом, клятые комитетчики, покушения на царскую семью…
Вроде бы и дураком Петер не был. Но звезды в момент его царствования сошлись в одно короткое слово.
Да, «звездец». А вы что подумали?
Вот и перетекала страна из одного кризиса в другой. А сюда же еще в комплект вороватых министров, родственничков-уродственничков, которые тоже перли все, что гвоздями не приколочено, и интриговали…
Яна б на месте Петера давно им организовала экскурсию на фабрику колбас. В цех по убою скота. Так, с намеком.
Петер терпел и пытался урезонить всех словами.
Дотерпелся.
В итоге к нему его же генералы пришли и едва ли не силой заставили подписать отречение. Анна об этом мало знала, так, обрывки разговоров, Яна тоже не знала и злилась.
Не могла эта тетеха головой подумать! За себя боролась, не за чужого дядю! Яна б давно и разнос всем устроила, и сына забрала…
Ладно!
Не до того!
– Все не просто плохо, Нини. У нас… у нас – задница.
– Аннет!!!
– Что?
– Как ты… если бы мама!..
– Нини, успокойся и привыкай. С этого дня мы самые обыкновенные девушки. Без титулов и дворянства. Чем раньше ты с этим смиришься, тем будет проще. А пока… спорить со мной ты можешь? Значит, и в обморок в ближайшее время не шлепнешься. Пошла я в село.
– Мне страшно! – едва не заплакала сестра.
Яна указала пальцем на сумки.
– Там еда. Советую что-нибудь съесть, и отвлечешься, и полегче будет.
– Не хочу.
– А ты через не хочу. Тебе нужны силы. Все, я пошла.
Яна развернулась и направилась к деревне. То есть к селу. Разницу она отлично знала. Но… хоть убивайте – упорно путала эти два понятия. Для нее-то не было разницы, есть в деревне церковь или ее нет. Везде люди живут.
Великий князь Гавриил был в ярости.
Он метался по кабинету, швырялся предметами и крыл своего кузена такими словами, что, ей-ей, осколки ваз краснели.
Таким его и застал сын.
– Папа́?
– Да?! – рявкнул Гавриил, не особо скрывая свое бешенство.
– Что случилось? Меня вызвала мама́, сказала, что вы чем-то сильно недовольны…
– Недоволен?! Это еще мягко сказано!
Гавриил шваркнул об стену тяжелый малахитовый прибор для письма, заполировал креслом и почувствовал, что выдыхается.
Устал…
– Сукин кот!
– Кто, папа́?
– Петер! Сволочь, сука, б…, п… …ный!!!
Матерщина из уст великого князя неслась такая, что даже грузчики не стали бы перебивать. Стояли бы и восхищенно внимали. Отведя душу, Гавриил почти упал в уцелевшее кресло и кивнул сыну на столик с ликерами.
– Налей.
– Что именно, папа́?
– Давай горькую настойку.
Мишель хмыкнул, но повиновался. Да, похоже, и впрямь что-то серьезное.
Отец вообще предпочитал ликеры или сладкие вина, хотя и тщательно скрывал свою слабость. Домашние знали, конечно. С посторонними Гавриил с удовольствием пил и водку, и коньяк, но дома… Ликерчик, да под хорошую сигару, а ликер должен быть тягучий и приторно-сладкий…
А сейчас – горькую настойку?
М-да…
Получив рюмку, Гавриил осушил ее одним глотком и протянул сыну.
– Еще…
Нормально говорить он смог после третьей рюмки.
– Петер, сука, сдох.
– Один удар Колокола, – кивнул Мишель.
Об этом уже вся страна знает.
– И даже сдохнуть нормально он не мог! Он назначил себе преемника! Б…
– Чем это чревато, отец?
Мишель не собирался слушать тут отцовскую матерщину весь вечер, у него и поинтереснее дела найдутся.
Гавриил хмыкнул.
Да, сына он во многое не посвящал. Вроде как и ни к чему было. Вот и не понимает мальчишка…
Разъясним.
– Тем, что никого другого короновать не смогут. Вообще.
– И что? Разве это препятствие?
– В нашей стране – да.
– Не понимаю. Папа́, почему? – молодой человек действительно не понимал.
Гавриил вздохнул.
– Потому что дураков, которые готовы навлечь на себя проклятие Хеллы, мало.
– Проклятие Хеллы?
– Оно падет на убийц действующего императора.
– На убийц Петера?
– В том числе.
– На тех, кто отдал приказ, – или на тех, кто убил?
– На тех, кто убил, – сразу. На тех, кто отдал приказ… не знаю. Тут сложная ситуация, Петер от престола отрекся. Сам. По доброй воле. А вот его наследник не отрекался. И тут…
– Что такое проклятие Хеллы? Папа́?
– Смерть. О которой мечтают и умоляют. Но – не получают. И муки после смерти.
Гавриил отвечал с таким серьезным видом, что…
Шутить Мишелю не захотелось. И вместо этого он задал другой вопрос:
– Наследником может быть только человек с каплей нашей крови в жилах?
– Да.
– Или наследницей?
Гавриил задумался.
– Да, возможно и такое.
– Тогда…
Великий князь с умилением поглядел на сына. Ну не умница ли у него вырос? Как соображает!
А ведь действительно…
– Я постараюсь узнать. А ты… готовься очаровывать и влюблять.
Мишель кивнул.
Честно говоря, он уже пробовал один раз. С великой княжной Анной. Не повезло – та смотрела сквозь него, как сквозь стекло. Словно и не мужчина перед ней, а статуя.
Остальные княжны были слишком молоды, да и Петер… и чего он так дочерей стерег?
И Аделина… гарпия!
Ладно! С тех пор уже достаточно времени прошло, и он повзрослел, и девушки…
Разберется.
А вообще, это лучший метод наследования престола – жениться на наследнице. И кстати, она может и не нести порченую кровь своей мамаши. Может родить и сына.
А если нет…
Ну так что ж?
У Мишеля-то проблем с этим не будет. Кого бы ни родила дражайшая супруга, все равно это будет сын. Есть способы позаботиться…
И молодой человек хищно улыбнулся.
Власть – вот что манит людей. Преступления? Да помилуйте, о чем вы? Какие преступления? Всего лишь здравый смысл.
Он рожден великим князем, он молод, умен, хорош собой, он был бы куда как лучшим правителем, чем Петер, – и его не подпускают к трону?
Это обидно!
А сейчас появляется возможность исправить ситуацию. Надо, определенно надо ею воспользоваться!
Не зная о матримониальных планах родственников, Яна топала по лесу – дело насквозь знакомое. Даже расплакаться хотелось. Почти как дома!
И комары такие же!
С-собаки летучие!
Впрочем, Яна сильно не переживала. Комары ее кусали, но недолго. Минуты три-четыре. Потом просто садились, летали, жужжали, но не нападали. Почему так? Яна не задумывалась. Отец вообще шутил, что на ведьму и комар не сядет.
Ноги привычно ступали по прелой листве и хвое – так, чтобы не производить лишнего шума, тело держало равновесие, руки уверенно отводили ветки от лица…
Лес…
Что бы ни случалось в жизни Яны – у нее был Лес.
Громадный, восхитительный, разнообразный, ласково касающийся ветвями лица, шепчущий ей сказки, приглашающий погулять и поиграть.
Дарующий подарки в виде ягодных и грибных полян. И просто полянок с пушистой и мягкой травой, на которых так чудесно дремать теплым летним днем. Уютных елочек, под которыми так хорошо пережидать ненастье. Поваленных деревьев, на которых можно посидеть и отдохнуть…
В воображении девушки Лес был населен самыми разными созданиями. Иногда сказочными, вроде лесовиков и русалок, иногда вполне реальными – кабанами, волками, лосями… с кем-то она сталкивалась, с кем-то нет…
Лес…
Каждый раз новый, каждый раз удивительный, каждый раз – родной, вошедший в плоть и кровь Яны.
Ее чудо.
Ее судьба и счастье.
Жить в городе?!
Да она удавиться была готова! Если б не Гошка, ноги бы ее в городе не было! Заочно доучилась бы! Но мелкому требовалось лечение.
Москва?
А вот не всегда!
Иногда самые лучшие хирурги живут в провинции. Вот не нравится человеку Москва – и не едет он туда. И живет, и жизни спасает, и из Москвы к нему едут. И клиники оборудуют – под человека, потому как реально – золотые руки.
Такого Яна и нашла.
За Гошку она была спокойна, были б деньги… человек-то работает, но те же лекарства, те же аппараты, да просто – один день пребывания в клинике дорого стоит. Есть бесплатные места, но на них еще надо постараться попасть. Всегда находятся друзья, знакомые, соседи…
И ругаться-то язык не поворачивается – тоже ведь дети больные! Это Яна понимала. Не салон красоты – такие же сердечники.
Как-то там ее малыш?
Ладно!
Здесь и сейчас ее малыш в Звенигороде. И Яне надо туда попасть. Но…
Ну не может она просто так оставить эту безмозглину! Нини ведь совершенно неприспособленная. Вообще никакая.
Ребенок бестолковый, Гошка и то лучше к жизни приспособлен, чем она. Ни машину водить, ни строем ходить – вообще ничего сестрица не может. Умения? Никаких. На пистолет смотрит, словно тот кусается, – вот как с такими навыками выживать в революцию? Да никак!
Но ведь и не бросишь дуреху!
Вывод?
Устроить ее в безопасном месте и вернуться чуть позднее. А где такое место у нас? В деревне?
Ага, наивные чукотские девушки. Яна только фыркала, читая, как кто-нибудь прятался в деревне от врага. Ага…
Деревня – это свой, обособленный мир, в котором все друг друга знают. Мир со своей моралью, нравственностью, уставом, особенностями… да появись там чужак, через неделю о нем вся деревня знать будет – через месяц весь район, а там и до врага дойдет. И помогать чужаку сразу никто не будет – с чего бы?
Мало ли какую наволочь принесет?
Внешне-то все будет выглядеть благолепно и пристойно, с чужаком будут здороваться, его будут угощать, может, и помогут в чем, но стать своим…
Нет, по-настоящему своим ему не стать и через десять лет. Что-то останется, какие-то потаенные струны, и будут говорить…
Ладно. Это Яна отвлеклась, а вывод-то прост. Деревня не подойдет.
В поместье к кому?
Ой, что-то Яна сильно сомневалась. Поместье же что? Пра-авильно. Убежище гнусных аристократов или, как их тут называют, торов. Их надо гнать, пинать и обязательно – раскулачивать. А дамочек помоложе еще и к делу приставлять. К хорошему, им понравится… по мнению победившего пролетариата.
Ну, понравилось или нет – история умалчивает, но оставлять беспомощную девчонку на милость неясно кого? Нет уж! Тогда проще ее сразу добить, чтобы не мучилась.
Город?
Как вариант.
Поселить где-нибудь, где потише, наказать не высовываться…
Жаль, что все близкие погибли… прямо ты хоть лови кого по дороге, или… Ох, вот еще проблема!
Ладно, разберемся. Для начала надо девчонку вылечить и доставить в цивилизацию. Снабдить документами и деньгами. Хотя бы…
Эх, жизнь-жестянка!
Рассуждения ничуть не мешали Яне добираться до села – и вот оно, раскинулось как на ладони. Яна прищуренными глазами обозревала дома.
Ей нужен дом бедный.
В богатый и зажиточный среди ночи постучись – так без ноги уйдешь. Ибо собака. Еще и брех на все село поднимется…
Нет, лучше бедный. Без собаки, коровы, ей нужно прийти и расспросить хозяина, а дальше видно будет.
Вот этот, похоже, подойдет…
Яна хмыкнула и направилась к покосившейся избушке на краю села. Там, в окошке, горел тусклый огонек. Не спят?
Вот и ладно…
Прасковья Ивановна смотрела на лучину.
Руки сами собой вытягивали шерстяную нить, пряли кудель, горела лучина, а мысли были темные, печальные…
Солдатка ни вдова, ни мужняя жена, оно и верно. Не судьба, а слезы горькие. Ни денег, ни счастья, ни мужика в доме…
Шесть лет прошло, как забрали Ванечку в солдаты.
Шесть долгих лет.
Только три раза на побывку и приезжал, вот на печи Вася да Ванечка спят…
По губам женщины скользнула горькая улыбка.
Говорят же, солдаткиным ребятам вся деревня отец. Если бы…
Нет у них отца. Мать одна, а много ли она сделает? В том году прибрала лихоманка свекра со свекровкой, а матушки у нее и до того не было. Отец после ее смерти еще раз женился, так мачеха падчерицу невзлюбила. И то – где ж вы другое видели? Может, оно и бывает, что чужих детей как своих принимают, но редко. Очень редко…
Братья-сестры помогали, да чем тут поможешь? И лихоманка село проредила, и свои семьи у всех, да и небогаты они…
Чтобы на земле разбогатеть, надо пахать не разгибаясь. Земля потом поливается, тогда на ней все и растет. Да и когда вырастет… Мало за землей ходить, мало скотину кормить, ты еще поди продай все, да налоги заплати, да выкупные, да…
Надрываются крестьяне, а только долг на долг растет и растет… и конца-края ему не видно. А чем детей кормить?
Прасковья и так никакой работой не брезговала, и за скотиной ходила, и стирку брала, и в поле пахала-сеяла… да только много ли наработаешь, когда даже лошади нет? У соседа брать приходится, а тот еще и намекает…
Чуяло Прасковьино сердце, придется ей и на последнее унижение пойти.
Ради детей…
А узнает кто? Ворота дегтем вымажут! По селу не пройдешь…
А дети у нее на руках от голода пухнуть станут? И так уж какими муками их растит…
Да и Ванечка, муж любимый… Надолго ли та любовь сохранится, когда детей кормить нечем?
Оно понятно, что мужикам тоже тяжко, а женщинам?
Да вдвое!
Им не воевать, им детей растить, сохранять и сберегать. Они не только за свою жизнь отвечают…
И капают медленно слезы на кудель. Одна за одной, одна за одной…
Когда в окошко тихо постучали, Прасковья не сразу поняла, что происходит. Встала, приоткрыла ставню…
Стекла?
Были бы! Дорого это, не по карману, окно бумагой затянуто…
– Кто там?
– Я одна. Пустите, люди добрые, я вам добром отплачу.
И под бумагу проскользнула серебряная монета.
Прасковья поглядела на нее дикими глазами, а потом…
Потом схватила монету, сунула в самый надежный дамский сейф – и кинулась к двери.
Таких гостей отваживать не надо. На эту монету она столько всего детям купит… и муки на зиму запасти можно будет, и овощей прикупить…
Засов приподнялся, дверь скрипнула, приоткрываясь, и в дом вошла… женщина.
Но какая!
Прасковья в шоке уставилась на гостью.
Та была невысокой, худощавой, темноволосой, а еще… Она была одета в брюки и рубашку. И куртку поверх… Да разве ж бабы так ходят?!
Яна, а это была именно она, огляделась.
– Хозяюшка, скажи, лекарь какой в селе есть?
И в ладони Яны сверкнул рубль, лишая бедную женщину всякого соображения.
– Мамань? – вякнул с печи Ванечка-младшенький.
Яна прищурилась.
– Сын?
– Сыновья, – кивнула Прасковья.
– А еще кто?
– Простите, тора?
Прасковья не поняла, о чем ее спрашивают, и Яне пришлось разъяснять.
– Ты и ребенок – вся семья?
– Н-нет, тора. Еще сын есть.
– А муж?
– В солдаты забрали.
– Другая родня?
– Одни мы живем, тора.
Яна хмыкнула. А кажется, жизнь налаживается?
– Держи. Деньги тебе в любом случае пригодятся.
И в ладонь женщины лег еще один полновесный рубль.
– Благодарствую, тора…
– Яна.
– Тора Яна?
– Зови просто Яна, тор сейчас не любят.
Это Прасковья поняла. Нет, никак не любят… Но…
– Как же я так…
Сомнения женщины разрешил еще один рубль, положенный в мозолистую, корявую от постоянного труда ладонь.
– Яна…
Яна улыбнулась.
Деньги творят чудеса, кто бы сомневался? Что ж… за то, что убийцы снабдили ее деньгами, она тоже оказала им милость – они умерли безболезненно. И даже получили огненное погребение.
А теперь надо договариваться.
– Хочешь еще денег? Рублей пятьдесят?
Прасковья всхлипнула – и осела на пол. Ноги не держали.
Пятьдесят рублей, это ж… это ж на коровку сторговаться можно! На телочку, молочную…
Яна поспешила поднять ее.
– Мамка? – высунулся с печи и Васятка.
– Все хорошо, – успокоила их Прасковья. – Обеспамятела я чуток, уж простите, то… Яна.
– Бывает. – Яна пристроила женщину за стол. – Но деньги не просто так тебе достанутся. Мне помощь нужна.
– Чем я…
Яна пожала плечами.
Врать?
Лучше все говорить как можно ближе к правде. Только чуток сместить акценты.
– Мы с сестрой торы, тут ты правильно поняла. На наше поместье налетели, матушку с батюшкой убили, нас хотели ссильничать, мне удалось пистолет схватить…
– Ох ты ж…
Прасковья поверила безоговорочно. Бывало такое, она слышала. Еще как бывало… страшные времена настали, ох, страшные…
– Мы смогли сбежать. Но сестру ранили.
– Творец Единый!
– Сама понимаешь, лекарь нам нужен, а вот показываться людям не хотелось бы. Искать нас будут…
Прасковья прикусила губу. Дело оборачивалось другой стороной. Тора приехала, да и уедет, а ей тут жить.
– Может, сможешь показать, где лекарь живет? Я с ним сама договорюсь.
– Как не смочь, тора.
– Еще мне кое-что прикупить понадобится. Сможешь купить и принести?
– Смогу, Яна.
– Так и договоримся.
Яна выложила на стол несколько бумажных купюр, при виде которых глаза Прасковья жадно блеснули. Жалко девушке не было.
Крестьянская изба…
Хибара, она же халупа, разделенная на две части большой русской печью. Пара лавок, пара сундуков… Занавеска между двумя частями, убогая утварь на столе, прялка старая, Яна такую только в музеях видела. Потолки низкие, головой задеваешь, а ведь она невысокого роста. И то – зимой высокие потолки поди протопи! Нищета… гольная, кондовая и истовая. Страшная нищета.
Дети…
Глазенки с печи поблескивают… страшно им. И Яне было бы страшно.
Шанс выжить она им даст. Хоть и не слишком большой… Господи, если ты есть! Тебе на это смотреть не совестно?!
Ладно еще взрослые – мы сами с собой такое делаем, что иной маньяк от зависти заплачет. Но дети?! Им-то это за что? За грехи родителей?
Знаешь… а родителей спросить не хочется? Да любая нормальная мать пузом по колючей проволоке проползет, лишь бы ее ребенку хорошо было.
Ладно. Через год она в гостях у Хеллы окажется – вот и поинтересуется. А пока…
– Проводишь к лекарю?
– Да, конечно, Яна. Только… Вот ежели кто увидит…
Соображала Прасковья быстро. Действительно, баба в кожанке. Но и надевать платье, до которого дотронуться-то страшно было, такое оно ветхое…
Яна покачала головой.
– Нет. А если так? Скажешь, мужик приходил из леса?
Она чуть ссутулилась, поменяла походку, заправила волосы под фуражку, которую взяла в качестве трофея… надо отрезать эти лохмы, только мешаются!
Прасковья пожала плечами.
– Попробовать-то можно… скажу, молодой парень, лет шестнадцати, едва бриться начал.
– Вот-вот, – кивнула Яна. – Пойдем? Только задворками как-нибудь… у вас кто лекарь-то?
– У нас их двое. Фершал есть, только он во все дни пьяный, и травница есть, бабка Зюха. Вот к ней, может…
Яна подумала пару минут, покачала головой.
– Давай с фершала начнем. Если он пьяный, так, может, и меня не вспомнит?
– Ох, может и так быть, тора. Можно дойти, заглянуть…
Яна медленно кивнула.
Да, так лучше всего. Травница – это хорошо, но ей надо вынуть пулю, промыть рану, еще и антибиотиком хорошо бы… вы себе как это представляете?
Инструменты нужны и навыки. Ладно, навыки у Яны были, все же лесничество – это не женский монастырь. И пальба бывает, и зверей лечить доводилось, и пули вынимать.
Сможет, но дайте инструменты! Обезболивающее, хоть какое. А в идеале – и обеззараживающее. На антибиотик Яна не рассчитывала, но ведь справлялись же… плесень, паутина… чем там еще?
Эх, избаловали нас пенициллином.
Рука-то не дрогнет. Но ведь мало пулю вынуть, надо еще и человека вылечить. А если в дороге, в пути… без толку. Разве что измучает девчонку – перед смертью.
Ладно, об этом она еще подумает.
Прасковья село знала. Яна шла за ней, стараясь сделать походку максимально приближенной к мужской. Но – тишина.
Оно и понятно, осень, вечера короткие, ночи темные, а работая на земле, не больно-то нагуляешься. Крестьяне сон ценить умеют, Яна знала.
Дом фельдшера был немногим лучше, чем у Прасковьи. Чувствовалось, что живущий здесь человек крепко выпивает. И давно.
Ни скотины, ничего…
И от дома сивухой несет…
Прасковья с Яной не пошла. Девушка толкнула дверь, сморщила нос от запаха сивухи – уже концентрированного.
Фу!
Несколько пустых бутылок на полу. Да не поллитровок, а таких… Как бы не трех-пятилитровок. Эх, сюда бы фонарик. Ее любимый, налобный, а не эту дурацкую лучинку.
Но – выбора нет.
Яна сунула лучину в поставец, осмотрелась… Так, ей нужны инструменты. Не пропил же этот гад свое добро? Или… Да нет, Прасковья бы сказала…
После недолгих раскопок черная фельдшерская сумка нашлась в сундуке.
Тело фельдшера нашлось рядом с сундуком. Именно что тело – человеком ЭТО назвать можно было с большой натяжкой. Яна сморщила нос и принялась проглядывать склянки, найденные в том же сундуке.
Лауданум…
Хорошая штука, только дозировку Яна не знает.
Берем.
Карболовая кислота!
Кажется… ага, что-то Яна помнила. Биолог – он ведь и химию сдавать должен. А химия… фенол, он же карболовая кислота, использовался для дезинфекции.
Карболка отправилась в мешок.
Мародерить – так по полной программе!
И вообще… она даже не мародерит. Фельдшеру честно были оставлены несколько банковских билетов крупного достоинства. Если не пропьет – новый инструмент купит.
Травница так и не нужна будет.
Яна довольно улыбнулась – и покинула гостеприимный дом фельдшера.