Прасковья шла за девушкой и пыталась решить сложную моральную проблему.
Денег хочется.
У торы деньги есть. А у нее – нет. Зато дети есть… А вот если торе, к примеру, камнем по голове дать?
Искушение было очень большим. Очень…
Но…
Легко ли это? Убить человека?
Да еще такого, который тебе в глаза смотрит, на равных разговаривает… не было в Яне ни высокомерия, ни наглости. А вот хорошее отношение как раз было…
И кроме того…
Прасковья подумала, что это будет не так-то легко. Судя по движениям, по оружию на поясе…
Ох, не просто так оно у торы завелось. И в ее истории все не так гладко…
Нет уж.
Лучше, от греха подальше, не трогать эту опасную женщину. И целее будешь. Деньги – это, конечно, хорошо, а только вопросы у односельчан и так возникнут. И откуда, и чего…
Нет, не сможет она, да и ни к чему такое.
И Единый накажет…
Словно почувствовав взгляд и мысли спутницы, Яна оглянулась. Блеснули в улыбке белые зубы.
– Спасибо тебе, жама. Может, мы больше и не увидимся. Но если останусь рядом – загляну завтра ночью.
– Что вам нужно будет, тора?
Яна подумала пару минут.
– Жаропонижающее. От горячки, от лихорадки… травы. Может, провизии на дорогу.
Яна подозревала, что пока у нее нет выбора. Можно бы попробовать ехать вперед, но…
Сейчас глубокая ночь. Пока она отоспится – утро, а то и день. Пока пулю вытащит, пока рану обработает… да, промедление – плохо! Но… ладно, даже если она с рассветом это сделает, все равно им с Нини надо прийти в себя и поспать. Поесть…
Яна кивнула своим мыслям. А потом вытащила еще несколько купюр. Кажется, там и больше получилось, чем пятьдесят рублей… ну да ладно!
– Что-то поесть в дорогу и травы для лечения. Хорошо?
– Да, тора.
– И – молчание.
Прасковья медленно опустила глаза. Об этом тора могла и не говорить.
Она пришла да и ушла, а Прасковье здесь жить. Если кто узнает…
Если узнает…
Страшно!
Да и деньги… По деревенским меркам то, что ей дали… это много! Очень много. За такое… Молчать надо!
Крепко молчать!
А травница…
А что ж не сходить? Сказать, что у нее что-то спину ломит или…
Травница тоже молчать будет. Дуры травницами не бывают, они вообще долго не бывают.
– Я ждать буду, тора.
– Яна. Просто – Яна.
Кто кого провожал до околицы? Яна – Прасковью? Прасковья – Яну?
Женщины старались не привлекать к себе внимания. Прасковья скользнула к себе в дом, прижала покрепче дверь, цыкнула на малышню, которая высунулась с печи, и сунула руку за пазуху.
Купюры грели душу…
Сколько их?
Сколько дала тора?
Читать Прасковья не умела, но цифры знала, поди не знай…
Десять, двадцать пять… еще десять и опять двадцать пять. И еще двадцать пять… Почти сто рублей.
Прасковья пошатнулась и почти упала на колени перед иконами.
Творец Единый, счастье-то какое!!!
ЖИЗНЬ!!!
Деньги? Нет, жизнь для ее детей. Коровку она не купит, а вот козочек – может. За ними и ухаживать легче, и дешевле они, и козье молочко пожирнее будет, да и неприхотливые они, и чесать их можно…
Корова-то, почитай, рублей шестьдесят стоить будет, может семьдесят! А козочек за ту же цену штук пять купить можно, если козлятами брать…
Так она и сделает.
Козы, несколько цыпляток на развод… и проживут они и зиму, и лето… а может, добрая тора и еще денег даст.
Прасковья не знала, что сорвало Яну с места. Подозревала, что история, рассказанная ей, далеко не полна, но уточнять – не хотела!
Она сходит к травнице.
Она купит молока и хлеба.
Она подождет к ночи добрую тору и отдаст ей все. И поможет.
И – помолится за нее.
Пусть Единый творец спасет девушку от беды, как она спасла сейчас семью Прасковьи. И грех на душу брать не пришлось…
Единый, спаси и сохрани дочь твою Яну…
Не подозревая о душевных терзаниях Прасковьи, Яна шла по лесу. Быстро, уверенно, привычно… И как кто-то может заблудиться в лесу?
Яна точно знала, где оставила машину, и выходила к ней словно по азимуту.
Лес…
Ее дом.
Ее родина.
Звери? Вот уж кого Яна отродясь не боялась. Это в городе на вас могут напасть – просто так. В лесу – нет. Все подчинено жестким законам. Законам природы, выживания, продолжения рода… А не так, чтобы два обдолбыша, которых в мусорное ведро надо было выкинуть ДО зачатия, нападали потому, что им на дозу не хватает!
Тьфу!
Яна только надеялась, что Анна не растеряется и души подонков отойдут Хелле. А она готова была пожелать богине приятного аппетита. От всей широкой души!
Звери…
Да зверям до людей, как крабом до Пекина!
Был в жизни Яны случай…
Ребенок же! Вот и утянулась с заимки в лес. Мать не уследила, девочка за ограду и выбралась. Тем более что одна малышка нигде не ходила, компанию ей составлял здоровущий кавказец Полкан. С ним ребенка отпускали хоть куда – и убережет, и обратно приведет…
Яна ягоду как раз собирала, Полкан отлучился по своим собачьим делам.
А там овраг. И щенки!!!
Ну как было не поиграть с малышами? Яне тогда самой-то лет пять было, даже меньше… конечно, она начала гладить щенят, тискать, потом поползла за ними…
Ну и собачку-маму потискала заодно. Красивую такую, пушистую…
Собачка так ошалела, что даже кусаться не стала. А уж когда малышка к соскам полезла…
Дети же!
Что такие, что сякие… щенки – они и есть щенки, хоть человеческие, хоть волчьи. Правда, угощать нахалку не стала, отпихнув лапой, но девочка не обиделась. Понятно же, ее дома покормят, а щенкам молочко нужнее!
Потом пришел папа-волк и тоже немножко ошалел от такого прибавления в семействе. Но в измене маму не заподозрил. Только вытащил малышку за платье из норы, причем ребенок весьма уходить не хотел, отпихивался лапами и собирался оставаться на ночь. Еще и чесал папу-собачку, и уверял, что они все замечательные…
Вздохнул папа-собачка почти по-человечески и потащил ребенка в сторону заимки, резонно предполагая, что от людей ничего хорошего не дождешься. Где-то на опушке Полкану с лап на лапы передал, и тащил Яну домой уже Полкан[7].
Когда Яна рассказала об этом дома, у мамы был шок. А отец орал…
Девочке крупно повезло. Она попала в тот короткий период, когда волки кормили детей молоком. А вот парой-тройкой недель позже молодняк могли и поучить охотиться. На ребенке. Но сложилось так, как сложилось.
Что дало это Яне? Отец не знал. Да и Яна не знала. Но лес она ощущала всем телом. Как себя. И заблудиться для нее было немыслимо.
Вот и машина.
Нини ей ничего, часом, не отстрелит?
Нет… Девчонка лежала поперек сиденья. Обморок. И жар… Да, откладывать нельзя. Яна посмотрела на небо.
Скоро рассветет.
Она попробует вытащить пулю, а потом поспит.
Военно-полевая хирургия в экстремальных условиях.
Это – о ней.
Яна приготовила операционное поле. Кое-как распихала сестру… чтобы влить в нее бутылку крепкого вина.
– Аннет?
– Пей давай!
– Это…
– Пей!
Нини давилась и кашляла, но выпила и отключилась. Яне того и надо было.
Опий? То есть лауданум? Что-то Яну сомнения давили… и страшновато. Лучше она потом на ком другом поэкспериментирует. Кого не жалко. Не на родной сестре…
Ох-х-х-х-х…
Память Анны, видимо! Родная сестра?
Да Яна отродясь никого, кроме отца и Гошки, в родных не числила! А вот Анна…
Слабый отец, авторитарная мать и сестры. Которые находились под тем же прессом, что и она. И с которыми Анна сильно дружила. Которых любила…
Ладно. О любви потом, потом… Яна стиснула зубы.
Солнце едва ползло по небосводу. Кажется, сегодня ему тоже хотелось спать.
Яна срезала с девчонки бинты и принялась промывать рану. Спиртным, конечно. Эх, сюда бы хоть что из аптечки! Двухстороннее зеркало, крючок… Ничего нет! Хоть пинцет нашелся, и то слава богу.
Яна вытащила кусочки одежды и кое-как, матерясь, подцепила пулю. Девчонка даже сквозь сон дергалась. Еще бы… А пуля, с-собака, скользкая! А пинцет, с-собака, неудобный…
Подцеплять пришлось еще три раза.
Справилась.
И рану промыла еще несколько раз, и повязку наложила. Но умоталась – собакой!
Так, что, закончив все процедуры, Яна плюхнулась рядом с сестричкой на сиденье машины и уснула. И плевать, что солнце на небе…
СПАТЬ!!!
Убью, если кто разбудит!
И пустой угрозой это не было.
Усталость там, озверелость, неудобства – пистолет удобно пригрелся под правой рукой девушки. Сначала стреляем, а уж потом разговаривать будем.
Сон…
Во сне Яна видела жизнь Анны.
Не отрывками, урывками и огрызками, как раньше. Она видела всю картину, и была та печальна.
Аделина Шеллес-Альденская и Петер Воронов породили на свет пятерых дочерей.
Пятерых.
Анна – старшая, потом Мария, или Мими, Лидия – Диди, Александра – Эсси и Зинаида – Нини, для домашних.
Анна и Лидия копии отца. Мария, Александра и Зинаида – матери. Очаровашки. Было на что повестись Петеру. Белокурые волосы, с каким-то инфернальным серебристым отливом, серебристые глаза, словно ртуть… добавьте точеный профиль и хрупкую фигурку.
Мало?
Ах да, еще титул и приданое. И мужчин можно бы штабелями складывать.
Да и у Анны с Лидией внешность была не так чтобы плохой. Лично к своей Яна претензий никогда не имела, а ведь копии, господа, копии!
Каштановые волосы красивого оттенка, карие глаза, ближе к шоколадному тону, этакий горький шоколад, улыбка – и Яна неотразима. А румяные щеки не нуждаются в косметике.
Рядом с Аделиной ее фигура кажется слишком грубой?
Ну так посмотри на остальных!
Ты нормальная живая женщина, а не эльф! Толку-то в той хрупкости? У тебя все пропорционально, есть грудь, есть попа, есть талия… да-да, и искать их не приходится, все четко обозначено. Чуть больше огня в глазах, чуть больше самоуверенности – и Анна была бы неотразима. Но…
Аделина Шеллес-Альденская…
Ей бы мужиком родиться. Вот уж у кого яиц на целое гнездо хватало! Петер рядом с ней терялся, тушевался и выглядел законченным подкаблучником. Ему бы с таким талантом в лавке работать, так нет! На трон пристроили!
Жена быстро уселась на спинку трона, поставила свой каблучок на макушку мужа, и больше он оттуда так и не вылез.
А семья…
Аделины и на семью хватило! С избытком…
Постоянно повторяемое «Дочь моя, вам, конечно, не повезло с внешностью…» могло загнать в депрессию и кого поумнее Анны.
И с внешностью не повезло. И с умом, и с обаянием, и с ловкостью, и с грациозностью… Аделина не давала девчонкам спуску, умело воспитывая в них все возможные комплексы и добавляя парочку неизвестных даже психологам. Еще бы!
Она, такая очаровательная, – и рядом девушки. Мало того что три из них не хуже матери, так ведь моложе! А разве такое может быть?
Дочери – у молодой и очаровательной Аделины? Которую в юности звали «Ледяной фиалкой»? Невыносимо!
Просто невыносимо!!!
Вот и прессовала маменька дочек до такой степени, что те сами себя не помнили. Разве что строем не ходили. Но сидели тихо, лишний раз никуда не вылезали и от мужчин шарахались.
Да, тяжелый случай…
Анна помнила, как за ней попытался ухаживать кузен Мишель. Ага…
Да девчонка так растерялась (ЗА НЕЙ?! УХАЖИВАЮТ?!), что даже мяукнуть не могла в ответ. Стояла колодой, глазами хлопала, какой там слово сказать? Не упасть бы! А там и маменька почуяла неладное. И налетела бодрым крокодилом.
Кузену чуть уши не отгрызли, Анну пилили вдоль и поперек…
Яна, которая видела это во сне, только тихо шипела. Ее б туда! Мигом бы проверили, идет ли к нежному образу Аделины сломанный нос! Дура, дважды и трижды дура! У тебя девки на выданье, их еще с пяти лет сговаривать надо бы! Мужиков-то титулованных на всех не хватает! А ты что?
Занята? Эго чешешь?
Вот и чеши отсюдова!
Хотя… ладно! Не так уж много было желающих породниться. Аделина и ее семейка… сыновей-то у девчонок не будет! Или помрут в младенчестве…
Оригиналов, типа Петера, еще поискать надо – и то днем с фонарем. Вторые-третьи сыновья, а какие они бывают? Ох, не всегда умные…
Русские сказки слышали?
Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак. Это ж не просто так! Первенцу всегда больше внимания и заботы достается, а к младшему ребенку отношение больше утилитарное. Спокойное даже…
По-разному бывает, но часто такое случается.
На лето Анну вообще сослали в деревню. Ну, это так называлось… миленький дворец на взморье, в глуши, в Эрляндии, вдали от света и балов… там как раз жила мать Петера, вдовствующая императрица Мария. Жила очень скромно и уединенно, потому как впала в глубокий старческий маразм. Поэтому двора при ней не имелось, только несколько придворных дам и лекари. До Анны никому дела не было.
Тишина, тоска, скука…
Оттого Аделина дочь в Эрляндию и отправила. Не умеешь себя в строгости держать? Сиди, пока не научишься! Маменька так и приговорила.
И – зря.
Там-то Анна свою любовь и встретила.
Молодой поручик, высокий блондин, голубые глаза, умение говорить комплименты и великолепно танцевать – что еще нужно для счастья?
Тор Алексеев. Илья Иванович.
Илюшенька…
Дальше – по классике о поручике Ржевском и Наташе Ростовой.
Мадам, разрешите поцеловать вашу ручку… ах, это уже не ручка? Пардон, промахнулся. Исправлюсь.
Так душевно исправился, что к концу лета Анна поняла – она в тягости. И едва не взвыла.
А что делать-то?
Рожать, вестимо…
И тут у поручика поперла карьера. С помощью Анны, конечно, там слово, здесь письмо – и вот он уже не поручик, а штабс-капитан. И капитана вскорости обещали.
Алексеев резко пошел в рост. И беременная великая княжна…
М-да.
Рост?
Разве что под землю. И расти будет трава. Из него.
Молодые люди крепко задумались. Отказываться от княжны Илья не хотел, но… что с ним сделает Петер? Да и Аделина не останется в стороне…
Сожрут!
Они-то хотели сначала дорастить Илью хотя бы до штабс-офицеров, хотя бы до майора, лучше до подполковника, а как тут? Ребенка обратно не запихнешь. Он наружу вылезет.
А еще Анну могли со дня на день призвать обратно во дворец. И вскорости раскрыть. Ладно – первая пара месяцев. Там могут и не заметить ничего. А месяца с третьего становится уже опасно.
Срочно надо было выкинуть что-то, чтобы Анну оставили в Эрляндии. И влюбленные придумали элементарную схему.
Анна написала трогательное письмо отцу, умоляя забрать ее из Эрляндии. Дескать, надоело, умирает от тоски, погибает во цвете лет, вся в слезах, вся в печали…
Петер снизошел и разрешил дочери приехать.
И на первом же балу та произвела фурор.
Ради себя Анна не дернулась бы. Так дальше мать бы ее и топтала. Но ради ребенка? С которым неизвестно что сделают?
Могли и отнять, и отдать на воспитание, и… да, и удавить в том числе. Разные слухи ходили. Младенцы – существа хрупкие, вот так недосмотрят за малышком, а тот и задохнется в колыбельке. И позора нет, ребенка-то нет…
ЕЕ ребенка!
И Анна блистала. Она была великолепна, она сделала все, чтобы затмить Аделину, и ей это удалось. Илюшка во многом поспособствовал. Подговорил своих друзей, знакомых – и Анна ни единого танца не стояла на месте, к ней постоянно подходили, ей говорили комплименты, ей улыбались, ей льстили – и Анна отвечала там же. Светилась от счастья…
Результат?
Гнев матери.
«Вы не умеете вести себя в обществе, дочь моя. До лета вы останетесь в Эрляндии, а дальше будет видно!»
Отец впервые попробовал отстоять дочь – к немалому ужасу последней. Еще бы! Она беременна, и останься при дворе…
Девушка бросилась в ноги Петеру.
Хотела рассказать все – Илья отговорил. Пришлось отцу преподнести другую версию событий. О своей симпатии Анна рассказала, не скрывая. Умолчала о ее последствиях.
Петер задумался. Дочку он любил, но спорить с женой? Страшновато…
Анна предложила сама альтернативный вариант. Она уедет в Эрляндию, а любимый папенька поможет Илюше с карьерой. Может, тогда маменька посмотрит на него более благосклонно?
Отец подумал и согласился.
Анне было восемнадцать лет.
Туда, в Эрляндию, приехала сестра Ильи. Вдовая и бездетная. Старшая сестра.
Лебедева Ирина Ивановна.
Она быстро стала любимой компаньонкой великой княжны, благо штат слуг был невелик, всего восемь человек, не считая приходящих, она принимала роды, и ей же отдали ребенка.
Правда, записали его на Анну.
Воронова Анна Петровна – мать.
Кто догадается, что это
Обошлось это в несколько украшений, которые Анна украла (будем называть вещи своими словами) у матери. И не жалела. Все равно мать, дорвавшись до короны, обвешивалась побрякушками как сорока-маньяк. Она и не помнила всего, что у нее есть, просто ей нравилось, что в гардеробной стоят несколько шкатулок с драгоценностями, ее это радовало. Анна улучила момент и взяла пару колец и заколок попроще.
Малыш, получивший имя Георгий Ильич Воронов, отправился с любящей тетушкой в столицу. Вскоре туда приехала и сама Анна.
Видеться почти не получалось. Разве что мельком, мимоходом, Ирина Ивановна узнавала, куда отправлялась императорская семья, и держалась на пути следования. Пару раз Анне удалось подержать на руках своего сыночка, всего пару раз.
Карьера Ильи шла вверх, он был уже майором, еще немного, и влюбленные могли бы разговаривать с родителями Анны.
Или – не могли?
Яна видела память Анны. Да, для нее Илья был и оставался благородным героем. А для Яны?
Было у девушки подозрение, что предприимчивый тор воспользовался случаем. Понятно, что хлопот с императорской дочкой не оберешься, но он сделал выбор. И получил свой выигрыш.
Ребенок?
Ребенок пристроен, да и не болит у мужчин так душа, как у женщин. Сколько раз бабы на этом попадались? Ах, я беременна, ах, я положу ему на колени дитятко, ах, его сердце обязательно растает… Ага, надейся и жди.
При виде красного орущего червячка в пеленках (еще и гадящего с завидной регулярностью) у мужчины обычно просыпается не любовь, а желание сбежать куда подальше.
К примеру – охотиться на мамонта на крайнем Севере. Или на носорога на крайнем Юге. Это уж потом, когда с ребенком можно будет разговаривать, играть, когда он начнет выдавать что-то осмысленное… Там возможно пробуждение инстинкта. А пока это личинка человека.
Вот и у Ильи никаких восторгов не возникало. Видели-то девушки одними и теми же глазами, а вот истолковывали все по-разному. И Яна в воспоминаниях не заметила у Ильи дикого счастья от отцовства. Скорее, радость, что все так разрешилось.
Да и письма…
Много не напишешь, поэтому Илья писал их на адрес сестры. Ей же Анна отдавала и свои письма. Страстные, горячие, искренние. А вот его…
«Душа моя тоскует в разлуке, как цветок без солнца…»
Сравнения затасканные, фразы избитые… так не пишут любимой. Так пишут лишь бы отписаться. Хотя Яна, может быть, и несправедлива. Может, там действительно любовь.
Но…
Стреляйте, убивайте… не верилось!
А потом все полетело кувырком.
Проигранная война с Ифороу сильно ударила по реноме Петера. Потом покушение, в результате которого погиб его дядюшка – великий князь Василий. Погиб не один, с супругой, великой княгиней Ольгой. Бомба не разбирает, кто там, где там…
Потом по стране прокатилась серия терактов, стачек, забастовок…
Следующим и последним пунктом стала война с Борхумом.
Для себя Яна перевела так.
Сначала Япония (Ифороу тоже было островным государством), потом оживились революционеры, потом подключились немцы. Соседушки, чтоб их там!
Первую войну Петер проиграл с треском и блеском, потеряв Валенские острова. В результате недовольны оказались моряки, рыбаки, да вообще – все население.
После возмущений стало ясно, что торы смертны так же, как и жомы, а поймают ли убийцу? Это еще вопрос! Убийцу великого князя Василия не поймали, как ни старались. Или просто НЕ старались?
Потом активировался Борхум.
Яна видела это глазами Анны. Госпитали, в которых бывали Аделина с дочерьми, милосердная помощь раненым… и – отец.
Который устраивает балы, который ничем сильно не обеспокоен…
Мать твою так!!!
Собака страшная, ты царь – или погулять вышел?!
Чисто для справки – Вторая мировая война. Вот Яна не могла представить товарища Сталина – на балу. Работающего по четырнадцать, восемнадцать, двадцать часов – могла. А вот танцующего, гуляющего, стреляющего по воронам в парке – да, было у Петера и такое развлечение, история повторялась, – не могла!
Война – это промышленность! Заводы, фабрики, бюджет, бумаги… Это адова каторга руководителя. Поесть и то некогда! А уж все формальные обеды и мероприятия…
Ах, организовали санитарный поезд, на паровозе которого расписались все великие княжны. Ах, они бывали в госпитале… Да толку-то!
Без них бы еще госпиталь и лучше работал! Это как президента на объект загнать, козе понятно, что работа встанет! Его ж принять надо, пыль в глаза пустить, начальству засветиться…
Людей лечить? Смеетесь, что ли? Очки надо зарабатывать, перед начальством прогибаться! А люди и так не подохнут, они у нас крепкие!
Тем более ни к чему серьезному девиц и так не допускали, наверное, чтобы не угробили людей. Нет, Яна была решительно против таких мероприятий.
Что может сделать великая княжна во время войны?
Да что угодно!
Была и такая императрица – Елизавета, и Екатерина, а княгиня Ольга, если кто помнит, вообще лично на поле боя явилась. И не постеснялась. Христианство там, всепрощение… древлянам расскажите, ага?
Ладно, ядом плеваться можно долго. И Яна с удовольствием бы это проделывала. Еще и мишень повесила.
Знаете – почему?!
Да потому, что о ситуации в стране Анна (ОВЦА!!!) не знала ничего!
Даже не так.
Попросту – НИЧЕГО!!!
Когда была война с Ифороу, ей было двенадцать лет. Тут понятно – гувернантки, хорошие манеры, да и родителям сильно не до детей. Как могла цветочно-гувернанточная барышня самостоятельно разобраться в политике? Газеты, что ли, читать? Так, во-первых, они все врут, а во-вторых, девочке их не давали.
То ли дело вышивка, музыка, хорошие манеры… да Анна на пяти – ПЯТИ – музыкальных инструментах играла: фортепиано, флейта, скрипка, арфа и немного могла на гитаре (не комильфо, но могла). Знала восемь языков… интересно, оно как-то передается при переходе?
Яна отлично знала русский родной, русский матерный (то есть разговорный), ну и английский. Разговаривала неплохо, читала-переводила со словарем. Учили с отцом итальянский, серьезной практики не было, но словарный запас был.
Яна прислушалась к себе.
Все же язык Ифороу, Борхума, Лионесса, Ламермура – и так далее, они местные. Анна будет знать те языки, что и Яна.
А Яна?
Однако!
Спасибо, Хелла!
Нельзя сказать, что языки возникали из ниоткуда и укладывались в памяти, но Яна ощущала, что при незначительном усилии – она заговорит. И неплохо. Жаль, всего год отпущен. Не успеет она правильно этим багажом распорядиться.
Организовать ужин на сто пятьдесят человек за два дня? Невероятно, но Анна была на это способна. А Яна? Никогда. Лучше расстреляйте сразу.
И какая политика при таком воспитании? Девушке в голову вкладывалось, что это – мужское дело.
Когда была война с Ифороу – было рано. Когда было покушение – было очень страшно, но толком ничего сделать Анна не успела – влюбилась. И по уши… И какая тут война с Борхумом? Да девчонку только одно интересовало – чтобы любимый на нее не попал!
И ведь пристроила.
Илья Алексеев практически не воевал. Судя по воспоминаниям любимой – не должен был… Полком он командовал сейчас… Яна порылась в памяти.
Точно, полковником он стал, и влюбленные собирались, как только окончится война, так сразу же… война еще и окончиться не успела…
Это что – у меня еще и война?!
Яна едва во сне на полметра не подскочила.
Собаки страшные, вы что творите?! У нас враг на рубежах, а в стране революция?! Да за такое стрелять надо, вешать и головы рубить! Ивана Грозного на вас нет!!! И Малюты Скуратова!
Так, а каким полком любимый-то командует?
Ой, ля-ля-ля… Да-да, проглатывая первую букву.
Гвардейский кавалерийский полк.
Яна нахмурилась. Но хоть это в Анну вдолбили, материться не пришлось.
Значит, так.
Всего полков шестьдесят. Четыре кирасирских, двадцать драгунских, девятнадцать уланских, двадцать гусарских. Казачья конница и пограничники не засчитываются, а зря. Что казаки на конях могли выделывать – уланы и драгуны тихо плакали в сторонке.
Но это уже мнение Яны.
Анна выбрала для любимого кирасирский полк – почему?
Да потому что расквартирован он был неподалеку от Звенигорода. И на войну не попадал. Оно и логично.
Вообще, вот это разделение на кирасир, драгун, улан, гусар – оно все было сбито в ноль, когда появился хороший огнестрел. С тех пор готовили гвардию примерно одинаково. Для чего?
Разведка, прикрытие, помощь, доставка… Чему учили? И действию холодняком, саблей, шашкой, чем там по форме полагалось, и стрельбе в строю…
В строю!!!
Яна едва не застонала. Ей это вообще даже думать было – как ножом по известному месту! В строю!!!
Да всю жизнь лучшее место – окоп! Окоп выручит! А с изобретением пулеметов кавалерия становится просто пушечным мясом.
Но – нет!
Традиция, однако!
Единица – эскадрон. Шесть эскадронов – полк. Три полка – бригада, три бригады – дивизия. В одном эскадроне сто сорок три человека.
Выглядит, конечно, шикарно! Если кто гусар по телевизору разглядывал – да, именно так! Цветные мундиры, выпушки, галуны, лампасы, погоны… Во всей этой амуниции на параде – самое место. А на войне?
А на войне лучше военно-полевой формы, стиль милитари, еще не придумали.
Анна пристроила любимого в Кавалергардский Ее Величества Государыни Императрицы Анны полк.
Анна – бабушка императора. Вот в ее честь и полк назван был, дедушка хотел сделать любимой приятное. Полк шикарно выглядел, имел свои знаки, свои галуны и великолепно смотрелся на парадах, сопровождая повсюду свою повелительницу!
А вот Аделине он не нравился.
Наверное, потому, что бабка Петера к моменту свадьбы еще была жива. И когда внук ей невесту показал, рявкнула презрительно: «Ты ничего приличнее найти не мог?!» В девяносто лет себе можно такое позволить, понятно, но Аделина сильно обиделась.
Анну так и назвали, кстати, чтобы бабушку задобрить.
Не получилось.
Внучку та один раз в жизни видела, а ее мать и вовсе видеть не хотела. К старости вдовствующая императрица стала невыносима, в лицо называла сына Гаврюшу – Гов… так, она его ТАК – НЕ НАЗЫВАЛА!!!
Это – сплетни, и точка!
Анна так и думала, правда-правда.
Сына Алексиуса бабуля окрестила тряпкой, а внука Петера… Такие слова дамам и вообще знать не положено. Хотя Яна знала. И сильно подозревала, что она бы с прабабкой Анны сработалась. Жаль, что та умерла лет пятнадцать назад. А бабка, Мария, ни на что годна не была. Сидела себе в Эрляндии в глубоком маразме и сидела.
Понятно, на войну этих романтических кавалергардов не отправили. И полк…
Полк! Почти тысяча человек стояли неподалеку от столицы, словно оловянные солдатики, которых позабыли вынуть из коробки.
Козлы, Бонапарта на вас нет!
Так вот, Анне было не до войн, надо было любимого пристраивать. Потом опять не до войн, а потом и поздно стало. Слишком поздно…
Как поняла из ее воспоминаний Яна, Наполеоны все же нашлись. Увы, по одному они даже на лошадь Бонапарта не тянули, так что действовать предпочли целым комплектом.
Итак, идет война.
Его величество танцует на балу в имении под Звенигородом.
В Звенигороде народ озверевает окончательно.
То ли само по себе раздолбайство, то ли помощь со стороны… в столице нет хлеба. Из-за какого-то сбоя (вот не сойти Яне с места, такие сбои хорошо проплачиваются!) не подвезли продовольствие.
Народ начинает бунтовать, а когда узнает, что император танцует на балу у пригласившего его князя Иванова, окончательно срывается с цепи.
И начинается…
Толпы народа осаждают царский дворец, требуя хлеба, начинается шум, гам…
Стрелять в толпу? Ага, один попробовал. В ответ полетели не камни, нет. Динамитные шашки. Кого-то разорвало на части, кого-то…
А что – гвардейцы не люди?
У них так же есть семьи, дети, и они так же голодают…
Через два дня гарнизон Звенигорода перешел на сторону восставших – и события помчались галопом. Звенигород был захвачен полностью. Революционеры объявили Освобождение и создали Управляющий Комитет.
Временный, понятно.
Поскольку воевать Петер не годился ВООБЩЕ, ни боком, ни каком, к нему явились сразу несколько человек. Генерал Орловский, который (с-собака!) вообще разослал всем полкам телеграммы, чтобы не вздумали идти на столицу и отбивать ее.
Тор Земской, который был выбран председателем Комитета… так, а кроме того он кем был? А, понятно. Член Государственного Совета. Было и такое учреждение при императоре. Даже полезное… иногда.
Второй товарищ, тор Ройзен, был оттуда же. Вот эти трое Буонапартиев и убедили Петера подписать отречение.
Дальше было почти по Маяковскому: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!»
В Звенигород явился некто жом Пламенный.
Память Анны могла подсказать немногое. Вроде как революционер, жил за границей, потому как в стране его посадят в три счета…
Посадили, ага.
В кресло диктатора.
Называлось это, конечно, не так. Он создал Комитет Освобождения, провозгласил стандартные лозунги для дураков: «либерте, эгалите, фратерните»[8] – и был с восторгом принят дураками.
М-да…
Уж сколько раз твердили миру, но ищет мышь дорогу к сыру…
Лично Яна точно знала – если тебе говорят о свободе, значит, собираются поиметь. А если еще о равенстве и братстве – то в особо циничной форме.
Что там у нас в классике кинематографа? «Я атаман идейный, и все мои ребята, как один, стоят за свободную личность»[9].
Точно сказано.
Вот жом Пламенный и стоял за свободную личность. И для начала (чтобы подчеркнуть все три пункта программы) объявил об аресте императорской семьи.
За преступления против Государства и Народа.
Народ с радостным визгом подхватил обвинения.
Яна, наблюдая воспоминания Анны, лишний раз подумала, что идиоты – неискоренимы. Нет бы подумать: а на какие, собственно, денежки гуляем? Вот у пана-атамана нема было золотого запасу, у батьки просить пришлось. А тут откуда?
Так заграница финансировала, вестимо.
И конечно из добрых чувств!!!
Не рассчитывая ничем поживиться, не надеясь на выгоду, просто чтобы все стали равны и свободны! Аж умиление берет, на слезу прошибает… Как люди о соседях-то заботятся! Вот она – дружба народов в действии!
А идиоты радостно орут: «СВОБОДА!!!» – и бегут на площади. Нет бы подумать – если человека финансируют за границей… Вы вот много о соседях заботитесь? Нет? А то прогуляйтесь к соседу по лестничной клетке, полы у него помойте, в магазин ему сходите… некогда? Своя семья есть?
А в большой политике оно примерно так же. Никто вам, дуракам, помогать не обязан! В чужой стране костер разжигают, чтобы кто-то на нем крупно нагрел руки! И не рассчитывайте, с вами этот загадочный кто-то и копейкой не поделится!
Яна это точно знала. И поэтому всякие митинги, демонстрации и прочие разводки ей были попросту непонятны. Ходить, тратить время и силы, чтобы кто-то себе очки записал, а кто-то бабло получил?
Ага, щас!
Ладно еще когда она была студенткой – подрабатывала, подписи собирала на выборы! Так там платили! А все остальное, господа, не к ней!
В Звенигороде людей, прошедших перестройку, гласность и демократию, попросту не было. Так что народ ломанулся на улицы. Требовать свободы.
Под это дело жом Пламенный начал брать под свою руку полки.
А Петера с семьей повезли за границу.
Как Яна поняла, Петер просил только об одном – уехать. И жить за границей, как обычный человек, с семьей. Никогда не претендуя на трон Русины.
Ага, кто ж ему поверит?
А куда хотел уехать Петер?
К кузине Элоизе… та-ак? Это у нас что за зверушка? И нельзя ли туда Нини или Гошку?
Яна покопалась в воспоминаниях донора. И скрипнула сквозь сон зубами.
Нет, нельзя. Никак нельзя.
Кузина Элоиза была правительницей островной страны с красивым названием Лионесс. А еще она была двоюродной теткой Аделины Шеллес-Альденской, отсюда и кузина. В паутину сложных родственных связей Яна даже не полезла, ну их к черту! Она весь год потратит, только чтобы в этом разобраться!
Петер вел с ней переговоры о переезде, перевел туда приличные средства, в банки, посол Лионесса, тор Дрейл, Слейд Дрейл, был согласен на переезд, обещал корабль, уверял, что ее величество готова предоставить эскорт и замок для проживания…
Но – потом передал письмо от кузины.
Анна не знала, что именно в нем написано. Так, догадалась. «Простите, дорогой кузен, я бы рада, но парламент не одобряет, да и народишко взбунтоваться может. К чему им такие плохие примеры?»
Петер быстренько передумал на тему Лионесса и собрался в Ламермур. Направление то же, только до Лионесса плыть, а до Ламермура – дольше ехать.
Не доехали.
Императорский поезд перехватили, объяснили все поломкой путей – и отправили их в Зараево. Где и продержали, кормя «завтраками» почти два месяца. С печальным, но предсказуемым результатом.
Что в это время происходило в столице?
В стране?
В мире?
Анна – НЕ ЗНАЛА!!!
Мало того, ее это просто не волновало. Ее волновал только сын. Она несколько раз написала Ирине Ивановне, ответа не получила, но умоляла ту узнать, куда отправится императорская семья, и тоже уезжать. И побыстрее…
Но что-то Яна сейчас сомневалась, что Анну послушают.
Человек – такая зараза…всегда надеется на лучшее. Говорят, в газовые камеры люди шли – и то надеялись, что пронесет. Скорее всего, неведомая ей Ирина Ивановна будет сидеть на попе ровно и молиться, чтобы все обошлось. У нее тут родители, брат, еще по мужу родня, так куда бежать?
Зачем?
Император уезжает – так это его проблема! И Анны. Бери да оставайся, кто ж тебе мешает?
А где у нас Ирина Ивановна?
В Звенигороде она. В Звенигороде-колокольном…
То есть нравится, не нравится, а до столицы ей добираться надо. С этой мыслью Яна и проснулась.
Слейд Дрейл на данный момент был занят. Он разговаривал с молодым мужчиной, при виде которого Яна бы восхищенно выдохнула: «Какая встреча, это вы, поручик!»[10] Копия. Такая же кудрявая, усатая, только если киношный был положительным героем, то этот, похоже, отрицательным.
– Тор Дрейл, вы понимаете, что от меня требуете?
– Да, жом. Вполне понимаю. Вы должны добраться туда, куда освобожденцы поместили императорскую семью, забрать одну из великих княжон – и уехать в Лионесс.
– Это невозможно.
– Я знаю, для вас нет невозможного.
– Хорошо. Это очень, очень дорого.
– Полагаю, казна Лионесса выдержит и ваши цены, и ваши расходы, – пожал плечами тор Дрейл.
Он подозревал, что половину расходов ему придется оплачивать из собственного кармана, но… стоило вспомнить тора Вэлрайо, его ледяные, гадючьи глаза…
Когда-то давно, еще малышом, тор Дрейл наткнулся на гадюку. Несколько секунд змея смотрела на мальчишку, словно размышляя, укусить – или нет, потом развернулась и уползла. Но то ощущение тор Дрейл запомнил на всю жизнь.
Противное такое… словно кишки морозом сводит.
Вот тор Вэлрайо вызывал у него такое же чувство…
Жом Алоиз Зарайский, аферист, альфонс и вор, был лучшей альтернативой. Этакий русинский вариант Остапа Бендера, он давно был на заметке у лионессцев. Нет отбросов, есть кадры. А данный кадр вызывал у женщин совершенно необъяснимую симпатию.
У любых женщин, от шестнадцати и до девяноста лет.
Они влюблялись, они верили, они доверяли проходимцу свою честь… да ладно – честь! Семейные капиталы, вклады, счета, бумаги…
Лионессцы щедро платили за информацию. А для деликатного поручения…
Почему нет?
Жом вполне подойдет.
– У меня будут большие расходы, – заметил Алоиз, закуривая пахитоску. – Судите сами, пока дорога, пока я узнаю, где император, пока подберусь…
– Я же сказал – все будет оплачено.
– Аванс?
– Пятьсот рублей.
– Смеяться изволите?
– Сколько вы хотите? – скрипнул зубами тор Дрейл, понимая, что дешево не отделается.
– Прибавьте нолик.
– ЧТО?!
– А когда я вернусь с княжной, прибавите еще нолик, – безжалостно припечатал жом. – Итого пятьдесят тысяч.
– Да за пятьдесят тысяч рублей поместье можно купить!
– Рублей? Любезнейший тор, лионесских фунтов! Ненадежен нынче рублик, чует мое сердце, уезжать придется, тут-то мне ваши денежки и пригодятся.
Тора едва удар не хватил.
Но…
После долгих торгов сошлись на сорока тысячах фунтов. Пять тысяч жом получил в качестве задатка и, довольный, распрощался. А тор Слейд, ругаясь, отправился на следующую встречу.
Вот мерзавец, а?
Куда этот мир катится, никто не желает работать за интересы Лионесса! Всем деньги подавай!
Кругом одни сволочи!
Яна все рассчитала правильно.
Практически.
Не учла она телеграмму от жома Тигра, которая прилетела поздно вечером и придала начальнику зараевского Комитета энергии и работоспособности. Вот на этой волне начальник, жом Отважный, и отрядил гонца в поместье, чтобы посмотрел, отчитался и доложил о выполнении приказа.
А то как же!
А уж он так и телеграфирует жому Тигру, мол, выполнен приказ, расстреляны кровопийцы…
Трое конников отправились в поместье. Вернулись они уже под утро со страшными вестями.
Поместье сгорело. Рядом остов сгоревшей машины… одной. Кто там еще сгорел? Что произошло? Непонятно.
Жом Отважный представил, что с ним сделают в столице, облился, вопреки своему прозвищу, холодным потом и отправил туда уже два десятка верховых, с приказом – разобрать и разобраться!
Сам бы поскакал, но мало ли что? Мало ли кто? Лучше держать руку на пульсе, а не сидеть в глуши.
Доблестные освобожденцы приехали, поняли, что сами не справятся, и помчались в ближайшую деревню. Пока уговорили крестьян, пока приехали обратно, пока более-менее остыло пепелище, которое бодренько горело половину ночи…
К вечеру только-только начали разбираться, что к чему. А осмысленные результаты обещали быть не ранее утра, а скорее, завтрашнего вечера.
Жом Отважный телеграфировал в столицу, получил оттуда рявканье жома Пламенного и принялся суетиться в два раза сильнее. Разослал телеграммы, призывающие к бдительности, на всякий случай разрешил обыски в поездах…
Он бы искал!
Но кого?
И где?
И…
Вот ведь отродье императорское! Даже сдохнуть как следует не могли, гады!!!
Жом Пламенный получил телеграмму, но не сильно удивился.
Понятно, надо взгреть идиота. Разжаловать? Потом, позднее.
На своей должности Отважный справится очень неплохо. Товарища по Комитету жом знал вдоль и поперек и доверял ему, насколько возможно. Отважный был как раз таким кадром, о котором мечтает каждый руководитель. Достаточно инициативным, чтобы не сидеть на месте, но слишком тупым, чтобы крутить свои интриги. Плюс преданность, которая тоже не последняя в хозяйстве.
Нет, снимать Отважного рано, но пропесочить надо.
Тигр уехал еще утром – хорошо. Пламенный себе даже не признавался, но рядом с Тигром ему было не по себе. Вот как рядом с тигром. Рыжим таким, в полосочку, с когтями.
Спору нет, он умен, он лидер… да, именно так.
Начинал Тигр с грабежа банков, а потом предложил свои услуги Комитету. Точнее, когда Комитету потребовались деньги…
Пламенный до сих пор помнил тот разговор. И насмешливые слова Тигра: «Работать я с вами буду. Но без идеологии».
Этой точки зрения он и придерживался.
Грабежи? Пожалуйста… Экспроприации? Со всем нашим удовольствием! Любые операции на благо Комитета, но не забывая о своей выгоде.
Пламенный знал, что часть денег и ценностей соратник утаивает, отправляя на счета за рубежом. Скорее всего, в том же Лионессе. Или в Ламермуре.
Но что поделаешь?
Пламенный просто вел учет, полагая, что соратник будет у него «на крючке», когда понадобится. Все равно другого компромата на Тигра найти не получалось.
Кто он?
Тигр.
Откуда взялся?
Не ваше дело.
Чем занимался ДО того как?
Тоже не ваше дело.
Имя?
Тигра знали как Сергея Михеева. Но было ли это имя настоящим?
Конечно, нет. Имена и фамилии он менял, как брезгливый тор – перчатки. Алексей, Александр, Игорь, Иван, Симеон, опять Алексей… Пламенный подозревал, что это зависит от документов, которые удавалось достать. И на любое имя Тигр откликался одинаково охотно, не путая, как его зовут здесь и сейчас.
Речь, движения, манеры – все выдавало в нем человека образованного, возможно даже тора. Но узнать подробнее о его прошлом не получалось.
Тигр появлялся везде абсолютно спокойно, не рассчитывал, что его кто-то узнает… Не тор?
Или просто жил за границей?
Или у него не осталось никого из родных?
Кое-какие ответы удалось получить от его побратима-ферея. Тигреныш проговорился, что они жили в горах – и что у них больше никого не осталось. Но – и только.
Пламенный подозревал, если Тигреныш погиб – Тигр сорвется с цепи.
Что ж, тем лучше. Можно считать, что проблемы с наследником у них уже нет. Никакой. Тигр его (ее?) за брата на части порвет. И хорошо, что его какое-то время не будет в Звенигороде.
Тигр был опасен.
Пока Пламенный вербовал сторонников в Борхуме и Ламермуре, пока вел секретные переговоры в Лионессе, Тигр вместо него управлял Комитетом Освобождения.
Вместо. Него.
То есть – он может и заменить Пламенного. При нужде. Есть только одно препятствие: Тигр не стремился к высшей власти.
Вообще.
Вот его побратиму это было в удовольствие – покуражиться над пленными, помучить кого, показать, в чьих руках жизнь и смерть… Пламенный видел это, и не раз.
А Тигру…
Его это словно бы не касалось. Неинтересно. Не важно. Надо убить? Убьет. Надо помучить? Будет мучить, но без наслаждения, словно человек неприятную работу выполняет. Так надо – и все.
Брезгливость? Отвращение? Неприятие чего-либо? Это уж точно не про Тигра, он никогда не боялся запачкать когти в крови. Но с таким равнодушием…
Жом Пламенный не мог понять, что ему нужно!
Что?!
А непонятный человек – опасен. Очень опасен, в свете его, Пламенного, гениальных планов…
Пусть едет.
Пусть разбирается с убийством побратима.
И пусть не лезет в его, Пламенного, дела. Так все целее будут. А уж когда Пламенный прочно перехватит вожжи и сядет на трон… ах да, на трон сесть невозможно?
Так это не препятствие!
Вместо империи устроим республику. Ламермурцы так уже не первый век живут и довольны по уши. Те, кто у власти, конечно. Но кому какое дело до быдла?
Если ты не можешь пробиться, это твои проблемы! Нет сил лезть наверх? Тогда оставайся внизу и не открывай рот, если тебя изволят топтать ногами! Поделом тебе!
Пламенный улыбнулся.
Он и сам не был тором. Обычный жом, но вот ведь! И идет впереди, и ведет за собой тех, кто умнее, образованнее, ведет аристократию… что там, кстати, пишет один из аристократов?
Пламенный разорвал конверт и вчитался.
Улыбнулся. Даже посмеялся немного.
Вот ведь идиоты!
Гаврюша искренне считает, что все затеяно, чтобы посадить его на трон! И выражает свое недовольство ситуацией! Мол, все вышло из-под контроля, извольте найти наследника и срочно его устранить! Или…
Что – или?
Гаврюша не сможет сесть на трон? А ему кто-то собирался предлагать?
Ослики бывают очень полезны. Покажи им морковку, помани вкусной целью – и они уже бодренько цокают копытцами. Вот и Гавриил…
Пара встреч – не с Пламенным, конечно, с его доверенными людьми. Немного сожалений – ах, какая жалость, что вы не император! Вы бы правили намного лучше племянника и трон могли бы передать сыну, а не бестолковым бабам… это ж надо! Прерывать прямую линию наследования и передавать корону по бабской линии, как… как подцепленную у портовой девки болезнь!
Несколько намеков – и вот Гаврюша бодро летит в ловушку! И помогает Освобождению, и разговаривает с военными, и затрудняет работу ведомств, чтобы племяннику было сложнее… хотя там и трудиться сильно не пришлось, главным врагом Петера был сам Петер…
Безмозглое ничтожество.
Ничтожество, у которого не хватило даже ума найти себе грамотного советника. Бывали в истории слабые короли, бывали императоры, которые не отличались умом, но если они находили себе советников… о, их страны процветали. Пусть даже советников ненавидели всей страной!
На советников, кстати, и покушались. Не на короля. Их ругали, их презирали, в них плевали, а короли оставались в истории как мудрые и справедливые правители. Вот если бы Петер нашел себе такого советника…
Да что уж!
Если бы он себе нашел такого Тигра! Хотя бы!
Пламенный не любил соратника, но признавал – Тигр разбирается в политике не хуже его. Просто ему это…
Как он изначально сказал – без идеологии, так и придерживался этого принципа. После того, как он пристрелил одного, самого недогадливого, остальные отвязались.
Именно Тигру принадлежала идея использовать уголовные элементы – на одних нарах спали, из одной миски баланду хлебали. Вот и пусть поработают.
Именно Тигр несколько раз спасал Пламенному жизнь.
Но… зачем?
Когда не знаешь, что нужно человеку, начинаешь нервничать. Сильно нервничать. Пусть опасный соратник побудет поодаль от эпицентра событий.
Пламенный довольно кивнул и принялся писать Гаврюше.
Пусть великий князь пока будет спокоен. Авось да и пригодится? А нет… пули у нас недороги. Разберемся!
Безвременье и безнадежность.
Что чувствуют марионетки, когда хозяин долго не вынимает их из пыльного темного ящика?
Вот это, наверное, и чувствуют. Давящую, темную, тяжелую… даже не тоску. Неопределенность.
Мерзкое чувство, когда твоя жизнь зависит от других. Ты сам себе не хозяин, тебя словно и вообще нет, и никто твои интересы не учитывает. Никто…
Всем наплевать на марионетку.
А она лежит, и руки-ноги чуть подергиваются, словно у паука-сенокосца. Только вот сделать марионетка ничего не может. Ничего…
Вот так себя и чувствовал полковник Алексеев.
Никак.
Безвременье накрыло его своим удушливым облаком, проникло в каждую клеточку тела, отравило, одурманило…
Что делать? Куда идти?
Он не знал. И не мог отдать команду людям, которые ждали его решения. Новости приходили одна другой хуже, но решиться на что-то полковник никак не мог, а приказов не было. И предложений тоже больше не было.
Ничего.
И как тут что-то решить?
В Звенигород? К освобожденцам?
Он присягу давал! И то, что Петер отрекся, дела не меняет. Полковник-то не отрекался, значит – предательство. Да и…
Кому там служить?
Быдлу?
Вот еще не хватало!
Гаврюша?
Да от одного имени Алексеев испытывал омерзение. Знали в армии, что это за фигура. Петер, конечно, бездарь и недоумок, но хоть не воровал! А Гаврюша-то тащил вагонами и возами!
Нет, только не он.
Но… третьего не было дано. И сидел тор Алексеев в штабе и ждал хоть какой команды…
Яна сказала бы: «Не Буонапартий». Именно так, с ехидством.
Анна сидела бы рядом с ним и плакала.
А сам по себе Алексеев…
Что он мог?
Только ждать. Ждать, пока один из часовых не доложил, что к расположению полка приближаются несколько человек. Верхом.
В мундирах императорской армии. Алексеев подумал пару минут – и приказал пропустить беспрепятственно.
Хоть что бы узнать! Все лучше, чем эта мучительная неизвестность.
– Ваше высокопревосходительство!
Тор Алексеев вытянулся по струнке – и было отчего!
Он, конечно, тор, а мужчина, стоящий перед ним, из простых. Но все выслужил себе сам. И звания, и чины, и титул, и потомственное дворянство…
Антон Андреевич Валежный, сын простого крепостного крестьянина. Да, вот так. Отдали того крестьянина в солдаты, а он служить стал. Да так, что до майора дослужился. И чин себе выбил, и пенсию, хоть и невеликую, и сына оставил… конечно, для Антона и дороги другой не было.
Служить Отечеству.
Служить верно, служить честно, служить вот уже двадцать лет… в войне с Борхумом он дослужился до генеральского чина. А вот потом…
Петера тор Валежный ненавидел.
Ненавидел люто, истово, искренне, просто потому, что ладно бы правитель! Но Петер же, с-самка собаки, полез в главнокомандующие! А еще его родственнички!
Главнокомандующие?
Простите, говно-командующие!
Сколько ребят погибло, сколько ушло в безнадежные атаки, сколько… Да не одна тысяча! Но что там Петеру думать?
Валежный криком кричал, требовал оружие, одежду, лекарства, сражался с генеральным штабом, как лев, сам ел из солдатского котелка…
И, в отличие от Ильи, был боевым генералом. Не парадным полковником, как называли за глаза Алексеева. Боевым.
Настоящим.
Петер его попросту не слышал. Петеру пели в уши дядюшки, пели в уши племянники, пели в уши… да все! Кроме тех, кого надо было слушать!
Результат?
Поражение за поражением.
Конечно, когда Петера заставили подписать отречение, тор Валежный принял это с восторгом. А вот потом…
С его точки зрения, вместо Петера надо было посадить на трон кого-то другого из Вороновых.
Кого?
Да как вариант выдать замуж за правильного человека одну из императорских дочек, и пусть правит. Это было бы в какой-то мере правильно. А когда началась безобразная свара, плюнул тор Валежный на порог и при всех в три слоя обложил Комитет по матушке.
За что и был посажен в Звенигородскую крепость. Месяц он там отсидел, потом появился жом Пламенный и, зарабатывая себе очки, генерала выпустил.
Благодарности, правда, за это не получил.
Генерал так же, при всех, прямо поинтересовался, какие планы у жома Пламенного. Услышал про свободу, равенство, братство – и поинтересовался еще раз, кто править будет. Опять услышал про свободу, равенство и братство, плюнул на порог вторично – и ушел. В этот раз – беспрепятственно.
Не верил Валежный во все эти высокие идеалы.
Равенство?
Да позвольте, люди априори не равны друг другу! Кто-то выше – кто-то ниже, хотя бы и ростом. Сильнее и слабее, умнее и глупее, добрый и злой, жадный и щедрый, ленивый и трудолюбивый… о каком равенстве речь?
Братство? Вспоминаем историю из Книги Веры, про двух братьев, один из которых убил второго. Братья, да…
Свобода? А свобода одного вообще заканчивается там, где начинается свобода другого. И мера твоей свободы определяется твоими способностями.
Нет, не верил Валежный в лозунги. Не верил…
А сейчас вот объявился на пороге полковой канцелярии и смотрел на Илью, подкручивая ус.
– Что делать думаешь, тор?
– Тор генерал…
– Без чинов, разрешаю…
Алексеев показательно развел руками.
– Не знаю, тор. Отправил своих людей в Звенигород – пока вестей нет.
– Какие тебе вести нужны?
– Да хоть бы – что с царской семьей.
Валежный помрачнел.
– Плохо с ними. Петер мертв.
– Что?!
– Тор Алексеев, я понимаю, вы любимец Петера, но его больше нет.
– Что?!
– Его. Больше. Нет.
Алексеев побледнел, словно мел. Эти новости сюда еще не дошли.
Нет?!
– А… семья?
– Пока неизвестно.
– Простите, тор.
Илья не смог оставаться в комнате, выбежал на крыльцо, впопыхах хлопнул дверью. Ветер ударил в разгоряченное лицо.
Анна…
Карие глаза, растрепанные волосы, робкая и одновременно нежная улыбка…
Анна…
Первый их танец. И она – такая уязвимая и нежная, с маргаритками в темных волосах. Рука в руке…
Анна над крохотным кулечком из пеленок…
Анна…
И теперь – ее нет?
Да что… Да гори оно все огнем!
А что делать?
Гаврюша?! И Анны нет… И… Делать-то что?
Уходить? Куда?
Или…
Илья метался взад и вперед, не зная, что предпринять.
Анна, Анна…
Любовь?
Он не знал, любовь ли это. Но что-то важное ему эта принцесса дала, что-то такое, без чего его мир никогда не будет полным.
И прежним тоже не будет.
На плечо опустилась тяжелая рука.
– Успокоился, тор? Пошли, продолжим разговор.
Валежный.
Илья опустил голову и пошел за ним, словно телок на веревочке.
В канцелярии Валежный налил коньяка в стакан, протянул Илье, сам взял второй.
– Давай, на помин души… хоть и не любил я Петера, а все ж не стоило бы им так-то…
– А как – стоило?
Коньяк обжег горло, хлестнул по нервам.
– Не знаю. Сейчас и не скажешь уже…
– Тогда о чем тут говорить?
– О нас. Русина осталась, даже если Петера нет. И кто-то должен ею править.
– Вы?
Валежный покачал головой.
– Нет. Мое дело сражаться, страну я погублю наверняка.
– Тогда к чему весь разговор, тор?
– К тому, что власть надо брать. Петер успел оставить наследника.
– Что?!
– Это правда.
– И… кого?
– А вот это неизвестно.
И Валежный, и Илья знали, что под этим подразумевается. Пока стоит Русина, пока есть законный наследник – никому другому на ее престоле не сидеть. Погибнут в несколько лет. Вот если бы наследник сам кому престол передал…
Петер отрекся?
На словах-то да. А магия таких вольностей не признает. Император может потерять голову, но не корону. Перед смертью Петер мог передать наследство – так он и сделал, и магия этот выбор приняла. А до того – простите. В глазах высших сил он был императором, он им и остался.
Илья опустил руки.
– Но если так…
– Скажи, Илья… ничего, что я так? Я тебя лет на двадцать старше…
– Ничего, Антон Андреевич. Все хорошо, – безжизненным тоном отозвался Илья.
– Не хорошо. Но что мы можем сделать – это взять Звенигород под свой контроль. А потом передать власть законному наследнику.
– Антон Андреевич…
– Эти крысы, что сейчас пируют в Звенигороде, как на туше дохлой коровы, добровольно власть не отдадут. Явись пред ними хоть сам Творец, что они сделают?
Илья невесело хохотнул.
– А мы что должны сделать?
– Я еду к войскам. Ты со мной?
Илья помолчал пару минут. Но что его ожидало? Анны нет. Сын в Звенигороде, он получил от сестры телеграмму, она собирается уехать в деревню, но чуть позднее. Боится голода, в Звенигороде все же можно достать хлеб, да и ребенок… Георгий достаточно болезненный малыш, врачи и лекарства должны быть под рукой. И потом, все это долго не продлится. Может, пару месяцев, может, год… но не больше, правда же?
Потом народ выберет себе нового императора, и тот будет править разумно и справедливо.
Илья не был пока ни в чем уверен, но ведь такой кошмар и впрямь не может длиться долго, правда? Да и Звенигород – хорошее место. Столица же!
За сестру он покамест был спокоен.
А самому?
Что его ждет?
Да ничего хорошего, можно даже не сомневаться! Ничего! Либо он переходит на сторону Гаврюши, либо на сторону освобожденцев, либо – Валежный предлагал третий путь, который позволял сохранить хоть каплю уважения к себе.
Они офицеры!
Они присягу давали…
– Приказывайте, ваше высокопревосходительство, – вытянулся в струнку Илья, давая понять, что беседы «по душам» закончились. – Все исполню.
– Приказ – идти на соединение с семнадцатым гвардейским. Сейчас подпишу приказ, будешь командовать. Оттуда телеграфируешь.
– Куда, выше высокопревосходительство?
– Мне. Я отправлюсь вот сюда, – палец с желтым крепким ногтем ткнул в карту. – Здесь стоит Ферейский полк. Мы должны установить контроль над югом Русины. Если получится – можем начинать наступление уже зимой.
Илья подумал пару минут.
– Справимся ли?
– Маловато, конечно. И дезертируют многие, и у освобожденцев частей хватает. Но должны справиться.
Илья кивнул еще раз.
– Приказываю удерживать Подольский округ до моего подхода.
Илье оставалось только поклониться. Коротко, по-военному.
Валежный потратил вечер, разъясняя ему маневр. А когда наступило утро – уехал.
Илья проводил генерала и дал приказ собираться. Выступать. Сам отправился на гауптвахту – и выпустил Орлова.
– Вы свободны, тор.
За время своего сидения тор изрядно отощал и пообносился, но злости поднакопил – на троих.
– Вы хоть представляете, что делаете, Алексеев?
– Отчетливо, – оскалился Илья. Пока была неопределенность, он и подвис. А когда стало ясно, что делать, – сорвался с тетивы, словно стрела. И не собирался останавливаться, пока не напьется крови.
Илья был исполнителем, исполнителем талантливым, но увы – не лидером.
– Его высочество вас в пыль сотрет!
Илья чуть склонил голову.
– Передайте его высочеству мои уверения в совершеннейшем к нему почтении. Обещаю прислать ему самую лучшую ступку – и пестик.
– З-зачем?
– Для личного употребления.
Не обращая больше внимания на титулованного холуя, полковник вскочил в седло.
– Песню запевай!
Тор Орлов скрипнул зубами.
Полк уходил. И явно – на войну. Но куда?
Ох, как же он провалил поручение. Что ему скажет великий князь?
Тор Орлов предчувствовал опалу. А не хотелось, ой как не хотелось…
Жом Тигр в этот момент сидел в вагоне-люкс. И думал, что сюда только сигары не хватает.
Рюмка дорогого коньяка, сигара…
Курить ему не нравилось. Ну и другие соображения были. Запах табака отлично выдает курящего человека. Некурящий человек его унюхает за версту. Ни к чему…
Табак – это зависимость, а зависимостей жом Тигр избегал всю свою сознательную жизнь. Насмотрелся…
Впрочем, вспоминать сейчас детство и юность ему не хотелось. А вот подумать о брате…
Что с ним?
Жив ли?
Хотя сердце покалывало еще вчера. И было, было у Тигра подозрение…
Что ж.
Если брат мертв…
Самого себя Тигр тоже не обманывал. Брат был единственной его привязанностью. Единственным родным и близким человеком – человеком, с которым они прошли через ад каторги, человеком, который полностью его понимал… Пусть жестокий, пусть неуравновешенный, пусть хоть какой, но безмерно преданный и отчаянно верный своему брату. А это дорогого стоило.
Тигр прикрыл глаза.
– Жом Тигр…
Услужливый лакей кланялся, и только потому не упал в обморок. Таким гневом и яростью вспыхнули глаза Тигра, которого отвлекли…
– Выйди вон, – голос был холоден и равнодушен. – Выйди вон и не смей входить без вызова.
Лакей вылетел за дверь так, словно за ним настоящий тигр гнался.
А жом вытянулся на мягком диване и нагло скинул ботинки. Не принято? Так носки меняйте чаще! Или портянки!
Хотя здесь и сейчас – носки. Тигр мог выглядеть как угодно, но сейчас ему хотелось выглядеть аристократом. Дорогой чесучовый костюм, шляпа, которая сделала бы честь даже великому князю, идеально повязанный галстук, сияющие, словно солнце, ботинки…
И вагон, которым раньше он пользоваться права не имел.
Мечтать не мог, особенно в свете указа о посконном быдле, который закрывал крестьянам дорогу к образованию, навеки оставлял в навозе…
Он – имеет и право, и силы, чтобы отстоять свое право. Он зубами его у судьбы вырвал! Из глотки выгрыз!
Но не стоит о грустном. Он – здесь, а его враги…
Их уже нет. И это радует…
Жом Тигр коснулся колокольчика, и когда появился испуганный халдей, приказал принести рюмку коньяка, лимон, графин с ледяной водой и какую-нибудь закуску.
Когда все было доставлено, он запер за лакеем дверь, сбросил пиджак и улегся на диван. Достал из чемодана книгу и погрузился в чтение.
Да, страшный порок одного из столпов революции…
Он обожал читать.
Причем – все подряд, от текстов статей жома Пламенного, до дешевеньких дамских романов. Обожал читать настолько, что забывал обо всем.
Брат знал.
И еще одним тайным пороком жома Тигра была мечта о собственной библиотеке. Громадной. Заставленной книгами от пола до потолка… И чтобы посреди этой библиотеки стол, кресло – и никто не мешал…
И любовь к букинистическим магазинам, и желание время от времени копаться в старых инкунабулах, и мечта расшифровать папирус Лемана…
Ах, разве найдешь для этого достаточно времени?
Но вот эти несколько часов – они его. И Тигр сделает все, чтобы их не потерять.
Что бы ни случилось с братом, волноваться уже не стоит. Если он мертв – волноваться поздно. Если жив – волноваться рано. А когда он приедет, тем более не стоит волноваться. Надо будет действовать.
А коли так – не будем терять время. И Тигр погрузился в увлекательное чтение.
История древних курганов…
Деревянные идолы на их вершинах – и старые кости под идолами. И зеркала, которые почему-то клали в могилы – и обязательно разбитые, – и сломанные стрелы…
Поля, мелькающие за окном, ледяная вода, которую время от времени меняли на еще более холодную, выпитая для настроения рюмка коньяка…
Короткие минуты безмятежности.
Безмятежности – в глазе бури.