Сегодняшняя проповедь была посвящена двум грехам – чревоугодию и гортанобесию. Если первое понятие относилось в основном к обжорству, к постыдному стремлению набить собственный желудок, то второе скорее касалось гурманства, любви к поглощению изысканной пищи и деликатесов. Оба греха считались весьма тяжкими, поскольку в обоих случаях речь шла о чувственности.
По мере того как жрец вдохновенно распространялся об отвратительной для богов природе плотских утех, прихожане все более старательно выравнивали спины и подтягивали животы. Идеально худые люди чувствовали себя прекрасно, а вот все прочие явно сожалели о том, что как раз сегодня не остались дома из-за хвори любимой кошки или по еще какой-нибудь уважительной причине. Прихожане косились на соседей по скамьям и приглядывались к размерам брюшка или толщине складок на боках, стремясь убедиться в том, что масштабы их личного чревоугодия менее внушительны, чем у окружающих. Если прийти к такому выводу не удавалось, они поджимали губы и напускали на себя вид, гласивший «У меня просто широкая кость».
Мой душевный покой проповедью давно уже было не смутить. Я слушала вполуха, опустив глазки, и ничуть не удивилась, когда дело дошло до выводов. Выводы заключались в том, что по окончании проповеди грешным прихожанам следует незамедлительно отправиться домой, сложить в корзины и тюки небогоугодные продукты и принести их в храм, дабы возложить в качестве жертвы на алтарь богов. Я с трудом сдержала улыбку. Никакого иного итога у этой проповеди быть и не могло.
Предполагаю, что многие из слушавших отнеслись к требованию жреца вполне серьезно. Я же не планировала расставаться со свидетельством собственной греховности – ждущим меня в замке горьким шоколадом с орехами. Что-то подсказывало мне, что Рейа, Делв и Калм не испытывают нужды в шоколаде, а буде такая нужда появится, мгновенно получат его в любом количестве. А вот жрец без моего лакомства точно обойдется. Нехорошие мысли, знаю. Но я же в курсе, что происходит с такими вот приносимыми на алтарь продуктами. И благочестивое выражение на лицах прихожан заставляло меня всерьез волноваться за здоровье жреца. Как бы он не лопнул от всей глубины их раскаяния.
Богослужение закончилось, и люди устремились к алтарю. Я оказалась в первой дюжине, поскольку, как и прежде, находилась во время церемонии в привилегированной части храма. Принеся свои жертвы, я направилась к выходу в сопровождении Мэгги, и в нескольких шагах от входа столкнулась со жрецом. Я привычно опустила глаза и склонила голову.
– Ученица Вероника, – кивнул в свою очередь жрец. – Я вижу, ваш супруг по-прежнему пренебрегает своими обязанностями прихожанина. Это большой грех. Он навлекает на себя гнев богов, и их возмездие непременно воспоследует.
Люди, направлявшиеся к выходу из храма, останавливались и прислушивались. Вокруг нас потихоньку собиралась толпа. А я внезапно начала злиться. И поняла, что больше не хочу, опустив глазки, терпеливо выслушивать все, что ему заблагорассудится сказать. А еще поняла, что вовсе не обязана это делать. Он ведь не мой учитель, а просто жрец из городского храма. А я уже не пансионерка, а виконтесса.
– А почему это, собственно говоря, вы всякий раз считаете нужным вспомнить о моем муже? – с раздражением спросила я. – Вам не хватает других тем для рассуждений, кроме как раз за разом трепать его имя? Может быть, он не выполняет свои обязанности по отношению к этому виконтству? Завышает налоги, вершит несправедливый суд, поощряет взяточничество?
Я с удовлетворением отметила то, как опешил жрец, даже отступил на полшага назад под моим напором. В то же время я старалась игнорировать внимание собравшихся, с любопытством ловивших каждое произносимое слово.
– Он нарушает закон богов, а это гораздо важнее всего прочего! – воскликнул, опомнившись, жрец. – Наставить его на путь праведника есть моя прямая обязанность.
– Прекрасно. – Я даже не думала спорить. – Раз вы проявляете такую похвальную заботу о его душе, почему бы вам не отправиться в замок и не побеседовать с ним лично? Если, конечно, он вас примет.
В последнем я сильно сомневалась, равно как и в том, что Дамиан отнесся бы с пониманием к этой моей идее. Но поскольку я не сомневалась, что мое предложение жрец не примет, переживать было не из-за чего.
– Что же касается важности, – продолжила я, – мы можем спросить об этом у ваших прихожан. Любопытно будет узнать, что представляется им более существенным – налоги и суды или частота походов виконта в храм.
Уже договаривая эти слова, я почувствовала, что излишне увлеклась. Сейчас прихожане поддержат своего учителя, и я буду выглядеть полной дурой. Вот демоны, надо было вовремя остановиться! Замолчала бы на два предложения раньше, развернулась бы и вышла из храма… И тут, к моему немалому удивлению, какой-то парень из толпы вдруг выкрикнул:
– А виконтесса права! Какое нам дело до того, насколько набожен виконт?
Эти слова словно прорвали плотину молчания: теперь многочисленные прихожане заговорили одновременно. Точки зрения звучали прямо противоположные, однако сторонники жреца были в несомненном меньшинстве. Я вновь повернулась к священнослужителю, испытав незнакомое прежде – и вне всяких сомнений греховное – чувство торжества.
– Вам известно, что мой муж совместно с настоятелем монастыря Святого Веллира занимается строительством в городе лазарета? – осведомилась я. – Такой факт вам тоже представляется не имеющим особого значения? Отчего-то настоятель другого мнения. Может быть, стоит поинтересоваться на этот счет у Совета Жрецов?
– Лазарет строится на монастырские и общественные деньги, – поспешил отклонить мой аргумент жрец.
Но я уже успела кое в чем разобраться и была достаточно подкована в данном вопросе.
– На четверть строительство ведется на личные средства виконта, – поправила я.
– Ты все правильно говоришь, милая! – заявила, выступая вперед, какая-то старая женщина. – А заодно спроси у этого лицемера, на что уходят те деньги, что люди жертвуют храму. А то деньги стекаются сюда – и исчезают, и никто ни разу не слышал, чтобы они были потрачены хоть на какое-нибудь богоугодное дело.
– Отчего же, и спрошу. – Я устремила выжидательный взгляд на жреца.
– Как ты смеешь, женщина, вторгаться в дела Триады, которые тебя не касаются? – возмущенно напустился на старуху жрец. – Ты берешь на свою душу тяжкий грех и бойся, если не сумеешь его искупить!
– Тебе не испугать меня демонами, – чрезвычайно спокойно ответила женщина. – Я тридцать лет проработала сестрой милосердия. Уверена, что после этого боги простят мне дерзость в общении.
– Пожалуй, к Совету Жрецов действительно не помешает обратиться, – заключила я.
И, решив, что на этом разговор и правда следует считать оконченным, твердой походкой зашагала к выходу.
– Здорово вы его осадили! – восхищенно сказала Мэгги, когда мы возвращались в замок. Другие прихожане, также шедшие из храма, то и дело бросали на нас заинтересованные взгляды и о чем-то перешептывались, но в открытую ко мне никто не обращался. – А вы сами расскажете господину виконту, да?
– А о чем тут рассказывать? – нахмурилась я.
Немного лицемерила, конечно: о чем рассказывать – понятно. Вот только в планы мои это не входило.
– Ну то есть как?! – всплеснула руками служанка. – Обо всем! О том, как вы за него вступились, и жрецу рот заткнули, и как люди вас поддержали.
– Плохая идея, – возразила я.
– Да почему же?!
– Мэгги, ты не первый день работаешь в замке. Как ты думаешь, нравится господину виконту, когда его обсуждают?
– Н-нет, – вынужденно признала девушка.
– Ну вот видишь. Так что это не та новость, о которой ему приятно будет узнать.
Мэгги согласилась, хоть и нехотя.
Впрочем, вернувшись в замок, мне было уже не до новостей из храма. Дамиана я застала в зале на первом этаже, здесь же находилась и Амандина. Ничего интимного в их общении в данный момент явно не было; скорее они говорили о чем-то в рабочем порядке. Лицо Дамиана было крайне хмурым; экономка что-то объясняла, отчаянно жестикулируя, и то и дело указывала на какой-то лежавший на кушетке предмет.
Я подошла поближе и присмотрелась. Это были две книги, судя по обертке, только недавно доставленные по почте из какой-то иногородней лавки. Я аж вздрогнула и поднесла руку к горлу, увидев, в каком состоянии была верхняя из них. На обложке красовалось большое коричневое пятно. Словно в знак издевки над кропотливым трудом каллиграфа и художника-миниатора, оно похоронило под собой часть иллюстрации и вторглось на территорию названия. Это казалось особенно кощунственным, учитывая, что каждая буква состояла из переплетения изображений птиц, зверей или рыб и являла собой крохотное произведение искусства. Два пятна поменьше были посажены сбоку, разом портя около половины страниц. Судя по их форме, это были следы, оставленные подушечками пальцев, перепачканных… в чем?!
– Вы сами можете убедиться, – говорила Дамиану Амандина. – Шоколад. В этом не может быть никаких сомнений. Их могла оставить только она.
И экономка как бы мельком покосилась в мою сторону.
– Что?! – с искренним возмущением воскликнула я. – Да я никогда в жизни не стала бы так обращаться с книгой!
– Это правда, – подтвердил Дамиан. – Это сделал кто-то другой.
Амандина поджала губы.
– Больше некому, – веско сказала она. – Никого другого в этом замке не балуют шоколадом.
В этих словах проскользнуло что-то помимо обвинения или я ошибаюсь? Уж не обида ли? Молчать я не собираясь, но Дамиан сам довольно резко произнес:
– Значит, кто-то решил побаловаться по собственной инициативе. Выясни, кто это был. И пусть книгу приведут в порядок… насколько это еще возможно.
Вид у него по-прежнему был мрачный и раздосадованный. Он развернулся и зашагал вверх по лестнице.
В течение нескольких секунд Амандина сверлила меня глазами, но я не доставила ей удовольствия и взгляда не отвела. Пришлось ей сделать это первой. Выражение ее лица по-прежнему оставалось обвиняющим, но не это меня тревожило. Было вполне очевидно, что кто-то испортил книгу не случайно, это был выпад именно против меня. И я догадывалась, кому это было нужно. Особенно учитывая, что маленькое коричневое пятнышко, темневшее под ногтем указательного пальца экономки, вполне могло остаться от подтаявшего шоколада. Но не тащить же ее сейчас за этот палец к виконту. Придется разбираться с проблемой самостоятельно.
Оказавшись у себя в комнате вместе с камеристкой, я плотно закрыла дверь.
– Скажи, Мэгги… – Я прикусила губу, раздумывая, как лучше сформулировать вопрос. – Ты живешь в замке не слишком давно, но дольше, чем я. Что ты знаешь об Амандине?
– Я… ну… не так уж много. А вас какие вещи интересует? Характер?
– Характер я и так вижу, – улыбнулась я. – Даже не знаю… Предыстория. Как давно она здесь работает. Чем занималась раньше. Как давно она… общается с виконтом.
Замалчивать последнюю тему не имело смысла. Зачем делать вид, будто я не знаю того, что очевидно всему замку?
– Я мало обо всем этом знаю, госпожа, – призналась девушка, – но, если хотите, могу поговорить со слугами и потихоньку разузнать.
Я задумчиво побарабанила костяшками пальцев по спинке кресла.
– Хочу. Только постарайся не слишком афишировать, что это я заинтересовалась.
– Не буду, – понимающе кивнула девушка. – Не беспокойтесь, это легко. Они решат, что я просто захотела посплетничать.
Я и не беспокоилась. Даже если Амандина поймет, что я собираю о ней информацию, пускай. Пусть имеет в виду, что, если понадобится, я тоже способна выпустить иглы.
Тем же вечером Мэгги рассказала мне о результатах своего маленького расследования. Как выяснилось, Амандина жила в замке довольно давно, лет шесть как минимум, а до того работала где-то еще не то экономкой, не то старшей горничной. С виконтом они сошлись вскоре после того, как четыре года назад он оставил военную службу и поселился в замке. Как оказалось, незадолго до этого он собирался жениться, но что-то там не сложилось. Дамиан сразу же выбрал уединенный образ жизни, особой дружбы ни с кем не водил, приемов не устраивал и сам на оные не ездил. С людьми общался, в сущности, лишь тогда, когда того требовали дела. Особого общения с представительницами женского пола такой образ жизни тоже не подразумевал, и Амандина быстренько воспользовалась ситуацией. Ей и прежде доводилось заводить себе покровителей через постель, но масштабы, конечно, были не те. И теперь она расстаралась вовсю, используя на полную катушку свой немалый опыт и, несомненно, имевшиеся таланты. Виконта, явно предпочитавшего не покидать замок без лишней необходимости, такой расклад вполне устраивал. Ни о каких особых отношениях, помимо постели, речи не шло, своими тайнами он с ней не делился, о делах не советовался и, уж понятное дело, замуж не звал. Но экономка, отлично понимавшая, что ей светит, а что нет, ни к чему такому и не стремилась. Зато она получала жалованье, вдвое превышавшее то, что ей полагалось на самом деле, и это не считая периодических подарков, стоимость которых не всегда уступала упомянутому выше жалованью. Ее положение в замке было весьма прочным. В статус полноценной хозяйки ее конечно же не возводили, и рядом с виконтом она всегда помнила свое место, но вот среди слуг пользовалась немалым авторитетом. Меж тем образ жизни Дамиана устоялся, менять он ничего не планировал, и, стало быть, безоблачному положению Амандины тоже ничто не угрожало. До тех пор, пока не появилась я.
Я слушала и время от времени кивала, принимая информацию к сведению. О таких вещах следует знать. Прежде Амандина меня раздражала, но мне представлялось, что мы с ней не соперницы, поскольку я вовсе не претендую на то, что интересует ее. Теперь становилось понятно, что ситуация куда как сложнее. Амандине была нужна вовсе не постель Дамиана; эта постель являлась не более чем ступенькой. И до тех пор, пока я буду находиться в замке не совсем уж на птичьих правах, я буду представлять для экономки угрозу.
На следующее утро мы с Дамианом, как и собирались, отправились на конную прогулку. Мне подвели молодую, но уже объезженную лошадку по имени Кора. Она была белая, очень потешно ела яблоко, тычась мордой в ладонь, и, прямо скажем, не отличалась особым умом. Зато обладала легким, послушным нравом, а ум – ну в конце-то концов не о философии же с ней рассуждать. Словом, обдумывая достоинства и недостатки своей новой лошади, я, кажется, рассуждала примерно так же, как некоторые мужчины при выборе спутницы жизни.
У Дамиана был гнедой жеребец, намного более крупный, чем моя лошадь, и значительно более быстрый. Чтобы я не отставала, Виконт постоянно придерживал его. Конь в целом оставался послушен руке хозяина, но чувствовалось, что в мое отсутствие взаимопонимание у этих двоих бывает более полным.
Мы поскакали не в город, а в поля, и пронеслись по лощине, тянувшейся между пологих склонов холмов. Когда возвышенности остались позади, перед нами распростерся широкий луг, пространство которого было по-братски поделено между клевером, ромашками и одуванчиками. Среди последних попадались как желтые цветы, так и пушистые белые шары. Временами подхватываемый ветром пух принимался кружить над зеленью травы.
За лугом начиналась дубовая роща, немного не доезжая до которой мы и остановились. Дамиан соскочил с коня и помог спешиться мне. Затем он снял прикрепленный к седельной сумке сверток и, развязав его, извлек на свет несколько дротиков. Я встала на цыпочки, чтобы посмотреть ему через плечо. Дротики были относительно короткими и явно облегченными, но все равно настоящими, а не игрушками вроде тех, что лежали у меня в комнате. Именно на чем-то подобном я и училась в свое время в поместье.
Отпустив лошадок щипать траву, Дамиан протянул мне один из дротиков. Я приняла миниатюрное копье, с интересом рассматривая древко и наконечник с заусеницами. Взвесила его в руке. Разумеется, тяжелее, чем мои игрушечные стрелы, но и гораздо более легкое, чем полноценное копье. Весит меньше фунта. С таким мне более чем реально справиться.
– Видишь вон тот дуб? – указал между тем Дамиан.
Я посмотрела. Дерево, которое он выбрал, росло чуть ближе остальных, исполняя в этом ландшафте роль некоего привратника.
– Сможешь попасть в ствол слева от сука?
О какой ветке он говорит, тоже было ясно. Длинный и толстый сук, похожий на указывающую направо руку, тянулся ниже, чем все остальные ветви. Я склонила голову набок, примерилась, потом подняла руку с дротиком и, размахнувшись, метнула. В дерево не попала: копье уткнулось носом в землю слева от ствола.
Я раздраженно хлопнула себя рукой по бедру, искренне сожалея о том, что так и не записала за Дамианом пару словечек. Он же молча протянул мне следующий. Второй дротик тоже пролетел мимо цели, хотя и смог слегка царапнуть кору. Третий, наоборот, ушел правее и ударился о сук. С одной из верхних ветвей с карканьем слетела ворона. Если судить по ее интонации, за птицей тоже вполне можно было бы записывать.
Дамиан сам неспешно сходил за дротиками, подобрал их и, вернувшись, снова протянул мне. Через несколько попыток я все-таки попала в цель, ознаменовав это достижение победным криком. Еще несколько бросков потребовалось для того, чтобы закрепить успех.
– Попробуй чуть иначе держать руку, – сказал, подходя, Дамиан.
– Зачем? Я же попадаю! – попыталась возразить я.
Менять собственные привычки не хотелось.
– Попадаешь. Но устаешь сильнее, чем нужно. Возьми дротик. Приготовься к броску.
Дамиан встал у меня за спиной и, когда я подняла руку, немного изменил ее положение. Его прикосновение отчего-то заставило меня утратить сосредоточенность. Пришлось как следует напрячься, чтобы снова переключить внимание на мишень. Но в конечном счете я попала.
Я потеряла счет времени, но, думаю, мы провели на том лугу около двух часов. А потом стали собираться обратно. Дамиан снова упаковал дротики, подвел успевших разбрестись по лугу лошадей и прикрепил сверток к сумке. Я взяла Кору за поводья и уже собиралась садиться в седло, когда почувствовала руку Дамиана на своем запястье. Я удивленно обернулась.
– Ника… – Он смотрит как-то непривычно, я даже не могу ничего прочитать во взгляду. – Мне рассказали о том, что произошло вчера в храме. О твоем разговоре со жрецом.
Я закатила глаза. Обо всех-то моих беседах со священнослужителем ему докладывают.
– Что, Мэгги не удержалась? – осведомилась я.
– Нет. Стражник.
Ах да! Был же еще и стражник. Я уже стала забывать о его постоянном присутствии. Впрочем, не он, так рассказал бы кто-нибудь другой. В храме было достаточно свидетелей, да и слуг из замка среди прихожан немало.
Но разговор о том, как именно эта информация достигла его ушей, Дамиану важным не представлялся. Его интересовал совсем другой вопрос.
– Почему ты это сделала?
Я внутренне напряглась. Что это, допрос? Претензия? Укор в том, что я лезу в чужие дела? Но нет. В его глазах – искреннее недоумение, почти смятение.
– Да ничего такого я не сделала, – сказала я, пожав плечами.
И все-таки вскочила в седло. Но он и не думал уходить. Стоял рядом, положив руку на круп моей лошади.
– Ты выступила против жреца при его прихожанах. Это требует недюжинной смелости. К тому же ты знаешь, что я действительно безбожник. Так почему?
Встречаю его взгляд. Странно и непривычно смотреть на него сверху вниз. И что же сказать?
И тут я поняла, что было по-настоящему ценным в наших отношениях с Дамианом. В них не было лжи. При всей странности и даже нелепости связывавших нас уз, при ужасающем сочетании цинизма и абсурда, которыми была насквозь пропитана наша договоренность, при том, что мы ежевечерне только тем и занимались, что обманывали всех вокруг… друг с другом мы оставались честны. Даже когда правда звучала неприглядно, глупо или не слишком пристойно. Поэтому я просто ответила то, что думала:
– Этот жрец меня взбесил. Не знаю, безбожник ты или нет, но ты во много раз лучше этого напыщенного индюка, восхваляющего пояса верности и с радостью захапывающего в личное пользование все, что люди приносят на алтарь. И в конце-то концов, ты – мой муж.
– Фиктивный.
– Да какая разница?!
Да, мы не спим в одной постели, но какое касательство это имеет к моему вчерашнему разговору со жрецом?
Еще пару секунд Дамиан продолжал смотреть на меня, едва заметно хмурясь, будто пытался прочитать в моих глазах что-то еще.
– Когда я принимаю решение вести себя определенным образом, – медленно произнес он, – я готов к последствиям. И готов самостоятельно заплатить ту цену, которую придется. Тебе совершенно не нужно принимать удар на себя.
Я передернула плечами, чувствуя себя немного обиженной. Но не спорить же. Это и правда его дело.
– Ника! – окликнул меня Дамиан, когда я уже решила, что разговор окончен. – Все это не значит, что я тебе не благодарен. Я ценю это гораздо больше, чем ты можешь предположить. Но ставить себя под удар все равно не надо.