Без разговоров и остановок мы скакали больше двух часов, когда в широкой ложбине между холмов показалось довольно большое село. Мне очень не хотелось в него заезжать, но дорога проходила по главной улице, и другой тут не было. К тому же у меня нашлось в этом селе важное дело, ради которого мне пришлось остановиться на несколько минут в придорожных кустах, привести себя в порядок и сменить иллюзию.
– Господин Тадор, – садясь на лошадь, еле выдавила из себя ведьмочка, – простите, пожалуйста.
– Мэлин! – резко оборвал ее я, сейчас не время для разборок. Потом рассмотрел выражение лица, секунду поколебался и сдвинул в сторону невидимую шапочку.
Да что за проклятая пентаграмма, почему она меня ненавидит и откуда в ней такая жгучая обида и полынно-горькая боль? Что я сказал или сделал, чтобы заслужить такое отношение? Ведь столько добра ей сделал, только об ее защите и пекусь.
– Я больше не буду, правда… – А сама еле слезы сдерживает.
– Окаянная пентаграмма! – не выдержал я, бросаясь к старой дикой яблоне и с яростью впиваясь в нее когтями, взрезая и срывая целые пласты коры и древесины. – Сколько можно! Ну почему ты такая упрямая и злая?
– Потому что ты из меня рабыню сделал! – вдруг тоже вспылила девчонка, и слезы все-таки брызнули, покатились по некрасиво скривившемуся личику. – Подчинение наложил!
– Выпороть бы тебя за такую подлую ложь! – свирепо прорычал я, начиная понимать, в чем дело, и остывать. – Да некогда, спасать дурочку нужно. Поехали!
Прыгнул в седло, поправил иллюзию и направил шарга в селение.
Минуты через две когти исчезли, и злость тоже, но разговаривать с ней не хотелось. Это же нужно придумать – подчинение! Как будто она не помнит, как чувствовала себя под подчинением в крепости! От него человек не становится спокойнее, а просто не может делать то, чего не приказали. А она спокойно ела, гуляла и даже не поняла, что это не подчинение, а невозмутимость? Не верится. Как бы я ни называл девчонку глупой, отказать ей в сообразительности никак не могу. Другое дело, что она, как все ведьмы, обладает излишней мнительностью и независимостью, но ума эти качества не отнимают.
Но тогда почему она так упорно просила прощения? Значит, считала, что находится под заклятием, и хотела, чтоб я его снял. Проклятая пентаграмма, что-то не сходится. Нужно еще раз все обдумать, но позже, сейчас мы как раз въезжаем в село.
Карта окрестностей, захватывающая большую часть земель дроу, вместе с их столицей, нашлась именно там, где я и надеялся. На этот раз я не стал разговаривать с хозяином; сделал вид, что зашел по ошибке, повернулся к двери и набросил на себя отвод глаз. Лавочник проворчал что-то наподобие «ходят тут всякие» и уткнулся в толстую книгу, а я спокойно занес себе в память все известные магам тропы и пещерки.
Мэлин ждала за углом, держа за ремешок моего шарга, и была по-прежнему мрачнее тучи, хотя к ее новому облику старухи-полукровки с гномьей кровью это выражение лица даже подходило.
– Едем, – коротко бросил я, усаживаясь в седло и не обращая никакого внимания на кислую гримаску, скользнувшую по лицу старушки.
Да знаю я, что она хочет есть, и сам хочу, но придется потерпеть. Как мне подсказала карта, через пару лиг от села будет развилка, и одна из дорог потом пойдет в сторону Тмиса, столицы дроу, а другая – через мостик в сторону охотничьего домика одного из тех знатных господ, что посещают свои земли только проездом или желая поохотиться.
Вот в этом домике я и собираюсь остановиться, потому что тайная инструкция, вложенная в кристалл карты, категорически не советует ехать дальше одному. И я не собираюсь строить из себя героя, а намерен с утра отправиться на поиски обоза или надежных попутчиков.
Домик оказался очень непритязательным, сложенный из бревен и крытый дерном. Видимо, потому никто и не покусился на двери и ставни. Стекол в нем, как видно, не было изначально. Замка на двери тоже не было, только завязанная узлом толстая веревка, защищавшая лишь от зверей, но не от воров.
Я привязал шаргов на длинные ремешки, за несколько секунд распутал узел и отправился изучать дом. Он был поделен перегородками из грубых досок на несколько комнат. Передняя, с большим очагом и столом, была самой большой, а в дальней части разместилось несколько крошечных спаленок, оборудованных простыми лежанками из таких же досок.
Забросив в первую же каморку свой мешок, я отправился ставить сторожки и добывать какую-нибудь дичь. Воспоминание о погоне заставило меня на этот раз заниматься установкой щитов и сигналок с особой тщательностью. Да и сотворил я их третьей ступени вместо обычной седьмой. И только после этого захватил тушку пойманного и уже разделанного дикого кабанчика и вернулся в дом.
Молча разжег огонь, приглушил и повесил над ним присоленное мясо, решив, что так оно дольше сохранится в дороге.
Потом притащил воздушной плетью котел воды, повесил в другом углу очага – для чая. И насыпал из мешка в миску овощей, намереваясь сделать салат.
Мэлин пришла из своей комнатушки переодетая в старую одежду. Заглянула в котел, повернула рычагом вертел и села к столу, молча глядя, как я режу овощи.
– Снимай все амулеты, талисманы, колечки и заколки, все металлическое и с камнями, – приказал я, – а также пряжки и нож. И не смотри такими подозрительными глазами, я ничего не возьму. Это только ты считаешь меня чудовищем, потому что не удалось выжить из крепости. Люди не любят тех, кто их победил или в чем-то обошел.
– Это неправда, – зло прошипела она, складывая в жалкую кучку свои ценности.
Амулет, что давал я, положила в стороне, но я воздушной лианой придвинул его в общую кучу. Подождал, пока она закончит, проверил поисковичком и велел вытащить из потайного кармашка иглы и ножнички, а из обычного наперсток.
Спорить она не стала, сложила и их в кучку и уставилась на меня, бдительно следя за каждым движением. А я окружил собранные вещи коконом тройной защиты и запустил внутрь заклинание огненной магической очистки.
Несомненно, оно сожжет и мелкие наговоры, и заклинания, но если к чему-то прицепилась незримая нить чужой следилки, она тоже сгорит в очищающем огне.
– А они не расплавятся? – тихонько прошептала ведьмочка, следя за наливающимися жаром вещами. Но я только строго сдвинул брови – сейчас не до объяснений, нужно следить очень внимательно.
– Змейство… – Ее растерянный вздох и синеватая вспышка совпали, но меня это вовсе не обрадовало.
Значит, она все же была, хитроумно подвешенная следилка, и по ней кто-то очень коварный узнавал о наших передвижениях. Вот почему он все время был на шаг впереди меня. И хотя теперь следилки нет, догадаться, в какую сторону мы движемся, сможет и наивный хуторянин, не то что вражеский маг.
Хотелось бы узнать, просто из любопытства, в какой момент путешествия ее прицепили к бастарде? В том, что в крепости повесить следилку было некому, я почему-то не сомневался, веря, что Ренгиус не мог не предупредить.
Но теперь все это не важно. Хуже всего, что враги уже где-то рядом и нам даже бежать некуда. Ну что ж, на всякий случай придется подготовиться к самому последнему способу.
– Ир, извини меня…
Нет, она все же неисправима. Ну ведь просил же!
– Я больше не буду так тебя называть, только прости. Теперь поняла – это она меня все время дергала… Я же ее почувствовала, когда ты что-то намагичил… – Она говорила все тише и жалобней.
– Уже простил. Я сам виноват, не сумел сдержать себя в руках. А заклинание невозмутимости всегда на себя бросаю, мне оно легко дается. – Прощать и просить прощения почему-то всегда легче, когда осознаешь, что простили тебя самого. – А это все пока не надевай, я сейчас обновлю защиту.
Разумеется, вливая в амулеты щиты и отвороты от всевозможных заклинаний и ловушек, я сделал все, что только мог. Выложился до нитки, постаравшись ничего не пропустить и не забыть.
Даже пот на лбу выступил, когда я сводил вложенные заклятия в единую конструкцию и наполнял ее силой.
– Все твои заколки теперь с защитой, – предупредил я ведьмочку, откидываясь на стену и незаметно отирая лоб. – И кстати, давно хочу спросить… Тебе не хотелось вернуть косу? Разве у ведьм нет заклинания для роста волос?
– Нет, раньше не хотелось, – туманно пояснила она, – а теперь незачем.
В ее печальных глазах на миг мелькнуло и исчезло уже знакомое мне выражение умудренной жизнью старушки, и я решил больше не трогать эту тему. Раз ей нравится быть похожей на парнишку, мне все равно.
– А можно я спрошу? – осторожно осведомилась девчонка, и я утвердительно ей кивнул.
Спрашивать маглоров можно всегда. Но не стоит думать, что на все вопросы будет получен ответ.
– У тебя есть отец и мать?
– Конечно, – на этот вопрос я могу отвечать сколько угодно, – и даже брат есть. Но он старше и давно прошел практику.
– А они не волнуются? – помолчав, спросила девчонка, и я вздохнул.
– Думаю, волнуются. Но я иногда посылаю письма, нам разрешено раз в два месяца писать короткое послание.
О том, что родители имеют право в случае, если у них проснется интуиция или начнут появляться предвидения, запросить отчет у наблюдателей, рассказывать я, разумеется, не собирался. Людям трудно понять, как можно тратить столько усилий для воспитания, обучения и защиты детей, а потом бестрепетно бросить их в свободное плавание по полному рифов и мелей житейскому морю обычных людей.
– А учитесь вы долго?
– Да. Мы ведь рождаемся уже со способностями. А маленький ребенок не понимает, почему нельзя ничего поджигать или привязывать к себе мать, чтобы не уходила. Поэтому первые два года всем помогают воспитатели. А потом в доме поселяется первый учитель. Поэтому мы считаем, что учимся с двух лет. Ну а в пятнадцать или шестнадцать сдаем экзамены, и он уезжает. После этого мы сами выбираем себе магистра, и если он согласится учить, ходим к нему на уроки.
– Ир… прости, Тадор, а тебе не хотелось остаться дома?
– Нет, – помолчав, ответил я на этот вовсе не простой вопрос. – К тому же закон, пакт Хангерса. Но если другие смогли отработать, чем я хуже? Или лучше?
– Нет, ты не хуже… – Девчонка тяжело вздохнула, стараясь сделать этот вздох незаметным, и вдруг задала вопрос, которого я никак от нее не ожидал: – А ты не можешь узнать, где они теперь? Те маглоры, которые жили в крепости.
– Сейчас не могу. Но когда пойду к наблюдателю отчитываться за год, обязательно спрошу. А тебе они зачем?
– Попросить прощения. Я ведь не думала… – Она смолкла, махнула рукой и ринулась к очагу – крутить кабанью тушу.
– У меня салат готов, – завершив надоевшую работу маленьким заклинанием, объявил я. – Принеси хлеб и отрежь мяса, я его магией дожарю. Есть хочется.
Сигналки сработали, когда за окнами почти стемнело и Мэлин начала зевать, а я уже почти поверил, что нас не найдут.
– Сиди на месте, – предупредил я девчонку и направился к двери. Следилка доложила, что незваный гость всего один.
Он не скрывался и не пытался прорваться сквозь щиты, просто сидел на шарге, склонившись на шею животного.
– Кто вы такой? – Я без малейших колебаний совести сдвинул набок шапочку и уставился на незваного гостя, методично проверяя все, что мог проверить.
Самым сильным, подавляющим все остальные эмоции, в нем было чувство усталости. Как будто он был гребцом на баркасе и три дня вырывал свое судно из злобных лап урагана. Еще легкая злость, много досады, забота о ком-то неизвестном, тревога и совсем немного страха – ровно столько, сколько бывает у любого человека при встрече с незнакомцами в пустынном месте. И никакой враждебности или агрессии.
Вполне нормальные эмоции нормального человека, и я пропустил бы его в дом сразу, если бы он был человеком. Увы, он был кем-то иным, это говорила аура, тщательно и умело скрытая защитными и искажающими щитами. Но как ни старался прятавший ее маг, скрыть крошечные, едва заметные синеватые проблески по краям ореола ему было не под силу.
– Я путник, хотел тут переночевать, – ответил он устало и миролюбиво и смолк, ожидая моего решения.
Мне было о чем подумать, пока я продолжал его молча разглядывать и проверять оружие и багаж, и он определенно чувствовал прикосновения моих следилок. Но не сделал ни малейшей попытки увильнуть или воспротивиться такому обращению с собственной персоной и личным имуществом.
Стало быть, или шпион, или парламентер, другого вывода не было. Можно еще предположить, что это профессиональный убийца-одиночка, но тогда нужно записать его в полные идиоты, а он таким не казался даже на первый взгляд. Необходимость кастовать по вечерам ночное зрение в последнее время перестала быть для меня таковою, с каждым днем я видел в темноте все лучше. Поэтому неплохо рассмотрел спокойное выражение худощавого лица и открытый проницательный взгляд. Нет, этот умен – возможно, даже слишком, и с ним лучше не хитрить. Вести беседы на грани откровенности и недомолвок я никогда особенно не умел, хотя ничего не имел против того, чтоб этому подучиться.
В этот момент у меня появилась мысль вернуть на себя и Мэлин иллюзии, которые я снял, едва убедился, что в доме мы одни. Но идея капитулировала под напором здравого смысла. Если мы собираемся ехать в обозе, где, несомненно, будут жители Дройвии, то лучше ехать в своем истинном виде. На границе стоят посты, и на них обязательно присутствуют маги, которые строго проверяют, кто к ним пожаловал.
– Проезжай, – нехотя позволил я и открыл в первом щите узкий проход.
А едва гость сквозь него протиснулся, снова замкнул круг и открыл следующий. И пусть называет меня параноиком сколько ему угодно.
Когда он проехал последний, самый сильный круг, я отчетливо рассмотрел мелькнувшую на его губах уважительную ухмылку и разом успокоился. Слава великой пентаграмме, он далеко не новичок в магии и по силе щитов сообразил, что я настроен защищаться до последнего. Следовательно, немедленной атаки не начнет. А возможно, мы еще и сумеем договориться хотя бы до перемирия.
– Мне можно отпустить шарга? – полуутвердительно и учтиво спросил незнакомец, сойдя с животного и забрав свой мешок. И я так же учтиво усмехнулся в ответ:
– Разумеется.
Наши шарги тоже бегали свободно вокруг дома с того момента, как я замкнул последний круг. И сейчас где-то за углом, урча, делили внутренности и шкуру кабана.
Я пропустил незваного гостя в дом, стоя у открытой двери – не потому, что жаждал блеснуть воспитанием, а ради последней проверки.
А для этого мне нужно было хоть на мгновение прикоснуться к нему. Ни одна следилка не давала возможности заглянуть магическим зрением за все щиты и понять его статус по размеру резерва. Он это понял и усмехнулся с еле заметным высокомерием. Но не сделал ни единого движения, чтобы отступить или заслониться багажным мешком.
Ну вот, как я и подозревал, объем резерва довольно велик, следовательно, парламентер имеет статус не ниже магистра Дройвии. Но по нашим меркам он все же не выше маглора, и разница лишь в способах использования магии и заклинаний. И судя по тому, что его резерв полон едва ли на пятую часть, недавно магистру пришлось довольно основательно потрудиться. Не хочется гордиться заранее, но почему-то кажется, что именно мои хитрости заставили дроу порастрясти свои запасы.
– Где мне можно поселиться? – остановившись немного не дойдя до стола, поинтересовался почти в открытую изучавший нас маг.
– В той угловой комнате, – как прежде, сухо сообщил я, оглянувшись за подсказкой на ведьмочку.
В то время пока я вел переговоры с гостем, Мэлин, оказывается, не сидела без дела и успела перенести свои вещи в противоположный угол, а мой мешок положить в соседней спальне. Еще она откромсала от туши несколько наиболее прожаренных кусков мяса и водрузила миску на середину стола.
Я только тайком усмехнулся – простой маневр, позволяющий не вставать специально за мясом для нового сотрапезника, если я, конечно, решу предложить ему ужин. И одновременно устраняющий всякую возможность гостю приблизиться к туше, если он заявит, что может обслужить себя сам.
Указав направление рукой, я продолжал рассматривать гостя с ответной откровенностью.
Дроу оказался худощавым, довольно высоким и далеко не молодым субъектом, и последнее обстоятельство резко повысило его статус в моих глазах. И одновременно сделало гостя более опасным и загадочным. В Дройвии магистры в его возрасте обычно имеют высокие посты при дворе и собственные имения, и по дорогам соседних стран в одиночку не шляются.
Гость отправился относить мешок, а я вернулся на свое место, отметив по пути, что ведьмочка не забыла перенести свою миску поближе ко мне, и сидит теперь не напротив, а с торца стола.
Вот ведь умеет же быстро соображать, когда хочет… Или когда чувствует опасность.