Массимо никогда не видел Преотца. Но медальон с сапфиром на груди, тиара, летящие голубые одежды – трудно ошибиться. И старый наемник сначала склонился в поклоне, а потом и вовсе опустился на колени.
– Простите меня, Преотец, ибо грешен…
Эттан и так об этом догадывался.
Грешники – очень удобная штука. Скажи им, что отпустишь грехи, и лепи что пожелаешь. Тут главное – точный и тонкий расчет. Искупление грехов не должно быть слишком дешевым – все же это грехи, и, хе-хе, грех их обесценивать. Но грехи не должны быть и слишком дорогими. Много заломишь – и половины не получишь.
Правильно назначить цену греха – настоящее искусство, и Эттан владел им в полной мере. Хотя чем больше он слушал, тем больше ему казалось, что отпускать Массимо нечего.
Убитые прихвостни Ириона?
Да за них награждать надо, а не наказывать.
А больше никто особо и не пострадал. Разве что сводницы, ворье и прочая шушера, которой и в Тавальене девать некуда. Хоть акулам скармливай, да рыбку жалко.
Но не отпускать же такого ценного человека восвояси? Поди найди еще одного такого! Чтобы был свободен от всех обязательств, не знал, куда податься, не брезговал запачкать ручки и держал слово! Это редкость.
А редкости должны принадлежать Храму, в частности лучшим его представителям. Преотцу, к примеру.
Сии богоугодные размышления вовсе не мешали Эттану выслушивать исповедь со всем вниманием. А когда Массимо окончил перечисление грехов, тяжко вздохнуть.
– Да… большой грех на душе твоей, дитя Ардена.
Работа у жреца такая – что бы у тебя на душе ни творилось, а прихожанина выслушай, ободри и утешь. Не важно, что ты иначе думаешь, тебе не до него и у тебя свое горе. Эттан думал о Вальере, которая умирала неподалеку, а язык привычно плел словесные кружева.
– Верно, Преотец.
– Я понимаю, почему душа твоя не может найти покоя. Та кровь, которая оросила твои руки…
– Я убил их и еще раз убью! За Маришку…
Эттан вздохнул еще более тяжко, и Массимо осекся.
– Не возмездие то было, дитя Ардена, но месть. Не получил ты благословения Храма на свои дела, вот и гложет тебя черная змея. Но изгони ее из своего сердца. И отпускаю тебе грехи, но обрекаю тебя долгом службы Храму. И срок твоей службе будет три года. Потом же ты будешь чист и перед миром, и перед Арденом.
Конечно, Эттан угадал.
Глаза Массимо засветились радостью. Всего час назад у мужчины не было ничего. Ни дома, ни перспектив, ни… попросту ничего. А сейчас у него есть определенность, цель в жизни и уверенность в своей правоте. Что еще нужно для счастья?
Эттан произнес формулу отпущения грехов и величественным жестом разрешил Массимо подняться с колен.
– На какое-то время ты останешься в этом доме, дитя Ардена. Чувствуй себя дорогим гостем. Позднее мы поговорим еще раз, и я укажу тебе путь служения.
Массимо склонился в почтительном поклоне. А когда выпрямился – дверь уже успела хлопнуть. Он остался один в кабинете. Подумал, прошел к столу и налил себе немного вина. Его же просили чувствовать себя гостем?
Что ж.
Массимо понимал сейчас Эттана и сочувствовал ему. Когда умирает близкий человек, обычно несчастным родственникам ни до кого нет дела, а Преотец нашел для него время. Пусть даже по просьбе своего сына.
И отпустил ему грехи.
На это Массимо и рассчитывать не мог.
Он подождет, обязательно подождет. И – отслужит. У Преотца не будет слуги вернее Массимо…
У Преотца не будет слуги вернее Массимо.
Тут мнения и Массимо, и Эттана совпадали. И первое, что собирался поручить мужчине Эттан, – поиск убийцы. Пусть Луис этим займется, и пусть берет Массимо в подручные. Кажется, кого-то Луис уже нашел, но ниточка порвалась?
Мальчишка, что тут скажешь. Вот если бы Эттан взялся за дело, он бы точно нашел всех. И убийцу, и заказчика.
Кто все-таки решил поднять руку на Вальеру? И главное – зачем?
Не могут ведь не понимать, что Эттан за такое шкуру сдерет и по ломтику акулам скормит. Никак не могут. А все же кто-то решился.
Надо расспросить предстоящих. Может быть, кто-то из них. Или просто какое-то отребье?
Нет, это вряд ли. Ни одна трущобная крыса не кинется на кошку, ни одна не позовет к себе смерть раньше времени. Вальера не в первый раз ходила к старой ведьме, ее знали.
Сама ведьма ударила в спину?
Да, может быть и такое. Но тогда кто и что ей пообещал?
Кто из предстоящих метит на его место? Или это кто-то из оскорбленных купцов?
Предстоящий Эльнор мог быть доволен. Эттан прочно забыл о его существовании. Так прочно, что ему и в голову не пришло подозревать бывшего соперника. С глаз долой – из мыслей вон.
Ушел – и пес с ним.
Принимать близко к сердцу угрозы Эттан и не подумал. Хотя мог бы вспомнить про безвременно убитую тьерину Меланию.
Даже и не задумался. Была – и не стало.
Видимо, потому, что мотив мести за ребенка был Эттану неведом. Если бы кто-то убил его детей, он бы отомстил, безусловно. Но из чувства долга.
Не любви, не боли, а вот именно – долга.
Так надо.
Вот за Вальеру он будет мстить по велению сердца. Все же столько лет вместе, мать его детей, его вторая половинка…
Ах, Вэли, Вэли. Как ты смеешь уходить так рано?
Зачем ты оставляешь меня?..
Луис впустил отца и поспешно исчез из комнаты, прежде чем Эттан заметит что-то неладное. Помогла ему и мать, которая слабо позвала:
– Тан…
И Преотец устремился к умирающей женщине. Опустился рядом на колени, сжал тонкую руку…
– Вэли…
– Тан, я хочу уйти.
– Но мы еще не все попробовали!
Вальера вздохнула.
– Тан, это мое право. Я хочу уйти, не превращаясь в обезумевшее от боли животное, хочу вас запомнить такими, хочу просто закрыть глаза и уснуть, не отдавая себя в руки коновалов…
Эттан смотрел на любовницу.
– Вэли… я не могу так отпустить тебя.
– Я попрошу Луиса, он достанет для меня хороший яд. Я просто усну, и Море примет мою душу.
– Вэли… умоляю!
– Тан, просто вдохни. Мои раны начали гнить, скоро все будет кончено и так. Меня не спасти, так не мучай меня. Отпусти…
Эттан смотрел на нее несколько секунд. А потом вымолвил то, что надо бы на много лет раньше:
– Вальера Тессани, вы окажете мне честь стать моей супругой?
Если бы Вальера не лежала на кровати, то упала бы.
– Тан, ты с ума сошел?!
– Нет. Просто… Ты ведь так и не стала верующей, да, Вэли?
Вальера пожала плечами. Да, приличной прихожанки из нее не вышло. Те боятся умирать, молятся, чего-то просят, каются, мучаются…
Ее это не касается.
Она – Тессани!
– Тан, к чему этот разговор? Я честно выполняла все, что ты попросишь.
– По твоей вере души тех, кто связан узами, могут встретиться в великом Море.
Вальера едва сдержала усмешку. Ах, как же Эттан привык перетолковывать все на свой лад! И как же ему не хочется проигрывать! А ведь ее смерть – это его проигрыш. Не справился, не уберег, не удержал…
– Могут. Тан, ты уверен?
Эттан пожал плечами, и в желтых глазах Вальера снова, как в открытой книге, прочла все его мысли. Если бы она осталась жива, ни о каком венчании и речи не шло бы. А она – умирает.
Почему бы нет?
А к чему бы да?
Ее дети так и останутся незаконными, а она сама…
– Это не нужно, Тан. Я тебя и так никогда не ос-тавлю.
Эттан пытался спорить, убеждать, что-то говорил, но впервые за долгие годы все его красноречие пропадало впустую. Вальера просто закрыла глаза.
Она лежала молча, не произнося ни слова, ни жестом, ни гримасой не выдавая себя, и Эттан наконец сдался.
– Когда?
– Через полтора часа.
– Так мало?!
– Мне хватит с лихвой. Пятнадцать минут на стряпчего, по пятнадцать минут каждому из детей и тебе. И – спать.
Эттан смотрел на женщину, с которой жил, с которой прижил четверых детей, и думал, что вовсе ее не знает. А теперь и не узнать никогда… так что же это было?
Обман?
Мысль оказалась настолько неприятной, что Эттан поморщился.
Вальера тяжко вздохнула. Даже на пороге смерти, и то…
– Тан, милый, если кто-то узнает, что я стала супругой Преотца… не давай никому такой повод для шантажа! Подумай о наших детях!
Эттан выдохнул с облегчением.
Ах вот оно что…
– Вэли, я смогу это уладить.
– Убив человека, который будет посвящен в эту тайну? Не надо, Тан, не вешай на меня и этот грех…
Эттан покачал головой.
– Вэли…
– Я люблю тебя. И никогда не оставлю. Ты позовешь стряпчего?
– Да, любовь моя.
Эттан широкими шагами вышел из комнаты. Вальера усмехнулась ему вслед.
Ах, великий Преотец, как же вы предсказуемы! И как же вы любите свою власть – больше всего остального. Стоит только намекнуть, что вы ее можете потерять, и лепи из вас горшки и чашки. Увы и ах…
Вальера вздохнула.
Помереть – и то спокойно не дают…
Разговоры с детьми заняли не так много времени, все уже сказано. Еще раз обнять всех, попросить быть сильными, многозначительно перемигнуться с Луисом и поговорить со стряпчим.
Все свое состояние Вальера завещала старшему сыну. С тем чтобы он позаботился о братьях и сестре.
Дочери следовало отдать все драгоценности.
Преотцу – фамильный портрет. Она заказывала его всего пару лет назад. На нем все вместе. И она, и дети… пусть напоминает. Может, Эттан его и искромсает в припадке ярости или выкинет, но… вдруг?
Пусть будет.
И настало время умирать.
Вальера не боялась. Что такое душа?
Это вода. Она легкая, она сейчас взлетит вверх, потом каплями воды прольется в мировой океан и там обретет новую жизнь. Так всегда бывает, это пра-вильно…
Арден, Мелиона… это для тех, кто послушен и управляем, кто не знает правды, чьи предки не служили Королям. Красивая сказочка, придуманная умными людьми для простонародья, вот пусть чернь в нее и верит. А Вальера хоть и ходила в Храм, но верила только в себя и свои силы. Вот и воздалось ей по вере ее…
Луис медленно достал из кармана склянку с «глотком Моря», капнул три капли в чашу с водой. Простой, ледяной…
Вальера облизнула пересохшие губы.
– Я люблю вас, мои родные…
Лусия плачет, мальчишки сжимают кулаки, Эттан так зубы стиснул, что сейчас песок посыплется. А в глазах Луиса боль. Прости меня, малыш. Я так хотела остаться с вами…
За все прости.
И ледяная влага касается иссохшего от жара рта.
Вовремя.
Вальера понимает, что вовремя. Еще пара-тройка часов – и прекратит действие обезболивающее, она станет просто умирающим животным. Дети не должны видеть ее такой.
Губы Вальеры растягиваются в победной улыбке.
Честь и право древней крови – уходить из жизни по своему выбору, и обязательно с улыбкой на губах. Дарованное Королями право.
Может, жила она и не так, как следует, но умереть хочется достойно.
В ушах слышится шепот моря, перед глазами встает синева… это оно?
Громадное, прохладное, чудесное, с золотым берегом и ракушками… жемчужницы? Как интересно… обязательно надо посмотреть…
Вальера сделала шаг вперед и нагнулась за первой же ракушкой, чувствуя себя вдруг ребенком. Совершенным ребенком, который удрал от родителей на морской берег…
Эттан медленно протянул руку и закрыл глаза любимой женщины.
Вальера ушла из жизни с улыбкой на устах. Лусия вскрикнула – и упала на грудь Родригу, содрогаясь в рыданиях.
Луис вышел из комнаты.
Эрико бросился к отцу – поддержать того под локоть, но Эттан только отмахнулся:
– Уйдите все. Оставьте меня с ней.
Ослушаться не посмел никто. Эрико вспыхнул и выбежал первым, едва не снеся по дороге сестру. В любое другое время ему бы за это досталось, но не сейчас. Нет, не сейчас.
Эттан опустился на колени рядом с ложем.
– Арден, милостивый, всемилосердный, услышь верного слугу своего…
Он медленно произносил заученные в юности слова, а на сердце лежал камень. Молись, не молись… не услышат. Впервые в жизни Эттан позавидовал своей пастве. Они-то веруют, им легче. А когда ты вот так, один…
Когда никто тебя не услышит, и обратиться не к кому, и поплакаться, и…
Больно.
Эттану было тоскливо и очень больно.
Лусия рыдала на груди у Родригу. Брат гладил ее по волосам, как-то пытался успокоить, но получалось откровенно плохо. Девушка буквально захлебывалась слезами.
Луис заглянул в дверь, подумал пару секунд, но заходить не стал.
Мать поручила ему младших, он за них в ответе, вот и…
Для Лусии сейчас лучше всего выплакаться, а Родригу плохо себя чувствует, если к делу не приставлен. Пусть приглядит за сестренкой.
А где у нас Эрико?
Эрико Луис не поймал. Братец уже успел сбежать из дома, и хотелось бы знать куда.
Дверь спальни матери была заперта, оттуда слышались молитвы, и Луис узнал голос отца. Вот уж верно, как припечет, так и Ардену взмолишься.
А ему-то что делать?
Луис вошел в свои покои, уверенно достал шкатулку, коснулся перстня.
Потом надел его на средний палец левой руки.
Перстень пришелся настолько впору, что и снимать не захотелось. Но – надо. Ни к чему такое держать на виду.
Синий кристалл согревал пальцы теплом, искрился и переливался в свете свечей. Луис погладил его кончиками пальцев.
Уютно, спокойно…
И взялся за бумаги.
Всего несколько листков, а сколько можно вложить в сухие короткие строчки…
Луис читал, и перед ним возникали картины.
Он словно наяву видел последнего Морского Короля.
Видел – и искренне сочувствовал ему.
Кровь Королей – это серьезно. Не каждая женщина сможет выносить ребенка от Короля. Более того, не всякий ребенок получится здоровым. Чаще всего Короли подбирали себе пару из герцогского рода, но иногда, когда родовые связи становились слишком тесными, приходилось разбавлять кровь.
А вот бастардов у Королей почти не было. Не выживали почему-то…
Но – любовь.
Последний Король полюбил еще в юности. Девушка была прекрасна, как ожившая мечта. Золотые локоны, глубокая морская синева глаз, нежная улыбка, фигура, достойная Мелионы… Могла ли она отказать Королю?
Если и могла, то не захотела. И – забеременела.
О причинах, по которым первенец Короля родился бастардом, было сказано очень сухо, Луис так ничего и не понял. Король куда-то удалился.
Куда?
Зачем?
Не сказано. Просто девушка не подозревала о своей беременности, а когда узнала, не могла сказать Королю. Сына она родила, а сама умерла родами.
Его величество признал первенца, дал ему земли, титул герцога Дион и стал воспитывать малыша. И совершил главную ошибку.
Спустя несколько лет его величество женился, кстати, на девушке из рода Карст. У них родилось несколько детей, все были довольны, все счастливы, кроме герцога Диона.
Первенца.
Любимца.
Незаконного сына, который не мог наследовать трон, пусть даже других наследников не останется. Закон в этом отношении был ирионовски строг. Незаконным – только деньги, если отец соизволит их выделить. Но трон – не место для ублюдков.
На листках было кратко сказано, что юный Дион не поладил с мачехой, что Элоиза Карст умерла в возрасте тридцати пяти лет, оставив малолетних детей, что сыновья и дочери Короля погибали один за другим, а Дион заключил союз с Атреем и собирался занять трон.
Такие простые строчки, но Луис видел за ними совсем другое.
Видел красавицу с королевским венцом в волосах, которая отвешивает пощечину юноше и шипит: «Ублюдок!» Видел, каким гневом и обидой вспыхивают его глаза.
Видел того же юношу, но уже повзрослевшего, вливающего яд в кубок королевы…
Видел, как один за другим умирали дети Короля.
Старший сын утонул, купаясь в море с братом. Младшему кто-то влил в вино тот же яд, что и его матери. Одна из дочерей родилась безумной, но такое бывало. Вторая была убита мужем в момент измены – и стоит ли спрашивать, кто нашел любовника и кто подсказал ревнивцу нужный момент? Третья просто пропала невесть куда, не оставив ничего, кроме одежды, на берегу моря…
Но передавать трон бастарду его величество все равно не захотел. Кровь, да не та?
Решительно не та.
Как понял из записей Луис, его величество до последнего не хотел верить в худшее. Разве его сын, его первенец, его любимец может так поступить? Разве он способен на подлость, на предательство?
Разве…
Когда любящий отец осознал истину, было уже поздно. И для его детей, и для него. Порча на крови штука сложная. И на Короля наслали именно такую порчу.
Он смог отразить ее, даже вернуть обратно, убивая своего сына, но и сам не выжил.
А перед смертью призвал к себе герцога Лаиса.
Или?..
Луис задумался о том, что герцога Лаиса призвали, да. А кого еще? Он бы поставил все на одну-единственную карту? На месте Короля?
Умирая, не оставляя наследников… Да?
Нет.
Атрей породнился с Дионом. Тимар тянет одеяло на себя. Остаются Лаис, Карст, Карнавон. Часть головоломки Дома Лаис у него есть. А Карсты?
До Карнавонов Луису пока не добраться, но Карст…
Лусия выходит замуж за герцога Карста, а сопровождать ее к будущему супругу будет Луис. Обязательно. И в библиотеке Карстов пороется, и в семейных секретах, и… лишь бы шею не свернули.
Луис посмотрел на свечу.
Тоскливо, как же тоскливо…
Луис уронил голову в ладони, застонал от боли. За что? Мама, за что?
В дверь постучали.
– Войдите!
Кого не ожидал увидеть Луис, так это Ольрата с бутылкой.
– Не уважите ли старика, тьер?
Ни заискивания, ни подобострастия, просто Массимо посчитал, что не след Луису оставаться одному. Девчонка – та слезами исходит, один брат при ней, второй горечь ушел заливать, Преотец молится, а этот вот сидит, заперся… не надо так-то. Нет, не надо.
И Луис это отлично понял.
Ему предлагали не дружбу – ну какая может быть дружба между тьером, который и трех десятков не сравнял, и наемником, у которого пятый десяток на закате, но участие. Не сочувствие и сострадание, от которых у тьера Даверта кулаки сжимались, а просто – плечо подставить.
Луиса не жалели.
Ему просто помогли в трудную минуту, ничего не требуя взамен. Как и его матери.
Тьер Даверт это оценил.
– Что ж, проходи.
Кивнул Массимо на удобное кресло, достал из стола дорогие серебряные кубки, заодно и шкатулку убрал подальше. Ни к чему такое видеть, даже самым доверенным. А Массимо пока еще доверия не заслужил. Проверить его еще надо, слишком уж вовремя он появился.
– Ты уверен, что нам хватит?
Массимо ухмыльнулся и отвернул полу жилета. Там, в пришитом изнутри кармане, торчало горлышко еще одной бутылки. Насколько мог видеть Луис – с ромом.
Напиться и забыться?
Вряд ли. Столько спиртного здесь нет. А вот чуточку унять боль – в самый раз будет.
– Разливай.
Когда Эрико постучал в дверь неприметного домика, было уже поздно. Слуга не сразу отворил ему дверь, и Эрико воспользовался этим временем как надо.
Благородного тьера тошнило.
Он уже успел побывать в нескольких тавернах и нахлестаться вина. Даже подраться успел, а боль не унял, да и как тут уймешь?
Мама ушла.
Никогда она больше не обнимет его, не поцелует, не шепнет на ухо: «Ты у меня все равно самый лучший», не…
Нет единственного человека, который его любил.
Нет, и не вернешь, и не исправишь ничего. Когда она прощалась, просила быть сильным, не обращать ни на что внимания, а уж она за своим родным сыночком присмотрит…
Только вот Эрико был сыном Эттана Даверта и в вечность души не верил. Есть ли там что, нет чего, живем здесь и сейчас, один раз, а уж что да как потом…
Плевать!
Здесь и сейчас надо брать все, что тебе дают, потому что «там и потом» может не быть ничего. Только пустота.
– Эрико?!
Элисса, выбежавшая на крыльцо в одной ночной рубашке, была очаровательна. Распущенные по плечам золотые волосы, глубокие, синие в сумраке глаза, белоснежное тело, просвечивающее сквозь кружево…
Эрико не выдержал, да и кто из мужчин сдержался бы на его месте?
Сгреб женщину в охапку, притянул к себе, вскинул на плечо и потащил по лестнице. Кажется, она что-то лепетала.
Кажется, пыталась отбиваться.
Кажется, плакала, когда он вошел в нее, утоляя свой голод, прогоняя пустоту и одиночество, но Эрико было все равно. Он мечтал забыться и получил-таки свое, когда за сомкнутыми веками взорвались алмазные россыпи звезд. А всхлипывания девушки рядом с ухом казались несущественными.
Он уплывал по реке сновидений туда, где был еще мальчиком, где мама гладила его волосы и шептала что-то ласковое на ушко, где все было пронизано золотистым светом.
Эрико спал.
Элисса повсхлипывала, наверное, еще минут десять. Потом, когда раздался храп, поморщилась с отвращением и спихнула с себя тяжелое тело.
Мразь такая…
Хорошо, она не девушка, и не такое видела. А была бы и правда сопливой девчонкой? Порвал бы на клочья…
От Эрико пахло вином, потом и рвотой. Элисса поморщилась, оглядела тело.
Хм-м… а вот это кстати!
В драке Эрико сильно рассекли бровь, можно и воспользоваться, чтобы себя не кромсать. Элисса примерилась и осторожно содрала корочку с раны. Что Эрико проснется, она не боялась. И не таких видывала… нет, он не обманывает сейчас. Он и правда вырубился, только вот отчего?
Не важно.
Важна вот эта струйка крови, которую надо осторожно собрать простыней. Именно тем местом, где она лежала. А потом еще мазнуть Эрико… да-да, именно там. И стереть кровь с рук полотенцем.
Теперь все правильно.
Кровь на Эрико, на простыне, на полотенце, а на ней крови нет, это потому, что она оттиралась что есть сил. Ей было больно, плохо, тошно, вот она и постаралась, вот и убрала все следы. Ее предали.
Она доверилась Эрико, а тот лишил ее девичьей чести… колье с рубинами станет вполне адекватной заменой. На меньшее она точно не согласится. Пусть Даверт раскошеливается.
Ей очень нужны деньги. Много денег, чтобы потом, когда болезнь возьмет свое, она не подыхала в подворотне. Чтобы можно было купить дом, нанять людей, которые станут за ней ухаживать до самого последнего дня… на дом, кстати, уже хватит, и еще немного останется. А вот на все остальное – нет. Ничего, у Преотца денег рыбы не едят, сможет и отжалеть чуток для сыночка.
Приняв это решение, Элисса уверенно спихнула Эрико на край кровати, сама улеглась поудобнее, завернулась в одеяло и уснула.
У нее чуткий сон, когда Эрико зашевелится, она успеет проснуться, удрать в кресло в углу, натереть глаза рукавом и всячески подготовить сцену. А пока лучше выспаться. Завтра будет тяжелый день.
Алаис проснулась на рассвете. Легла она поздно, вчера опять до полуночи пела в трактире, но усталости не было. Сильное молодое тело переносило с легкостью и не такие нагрузки. И мышцы, кстати, появились.
Сама себе Алаис напоминала узенькую полоску сыромятной кожи. Вроде бы и взглянуть не на что, а не разорвешь.
Сегодня ей надо сделать многое, очень многое.
Надо прикупить себе одежду, сшить еще несколько «корсетов», озаботиться чем-то вроде гамака, штаны помешковатей на случай «дней календаря»…
Ох-х-х…
Алаис едва с кровати не упала.
Красный день календаря!
А ведь…
А когда?
Все правильно. Эти моменты жизни у нее были еще до замужества. А после брака и не было ни разу. Это что, она – того?!
Ой, мама…
Ее резко затошнило. Усилием воли загнав противный колючий комок в горле куда-то поглубже, она вцепилась зубами в подушку и от души взвыла.
Перья подавили звук, а заодно набились в рот. Алаис злобно сплюнула на пол и принялась рассуждать.
Радостные (первую букву можно заменить на «гэ», смысл будет тот же) дни календаря у нее были за несколько дней до свадьбы. Она, помнится, еще огорчалась, что рано прошли. То ли дело первая брачная ночь, изгаженная на всю оставшуюся жизнь, и молодой муж, прикидывающий, не податься ли ему в вампиры.
А вот после свадьбы… Да, именно до приезда в столицу. Но сколько уж времени прошло! Месяц? Чуть меньше…
Вообще, у Алаис эти моменты случались крайне нерегулярно, из-за чего высчитать опасные дни не представлялось возможным. Сроки варьировались от стандартных двадцати восьми дней до шестидесяти. Может, и сейчас так же?
Алаис с надеждой перекрестилась, как учили еще в другом мире.
– Господи, я хорошая буду, только не надо мне ребенка, а? Это ж п…! Полный!
Господь не слышал. Видимо, этот мир не входил в его рабочую зону.
А как определить?
Эм-м-м… а как определяли раньше? Вообще. Мама рассказывала, что в мочу высыпали ложку соды. Зашипит – незалет. Не зашипит – здравствуй, детик. Это один из вариантов.
Можно вскипятить мочу в металлической посуде и перелить в стеклянную. Если хлопья выпадут – начинаем вязать пинетки.
Можно ту же жидкость смешать с красным вином и… пить не надо! Посмотреть, помутнело или нет. Если не помутнело, то результат положительный. Кажется, можно еще кольцо над пузом раскачивать, но кто его знает, как оно качается? Когда Таня увлекалась экстрасенсорикой, обнаружилось, что у нее кольцо везде вращается как сумасшедшее. И кто его знает почему?
А ведь она когда-то смеялась над этими способами. Ну кому они нужны, если есть «две полоски»?
Кто ж знал! Здесь-то до их изобретения еще лет так с тысячу осталось!
Ладно!
Здесь можно и нужно достать соду. И красное вино тоже. И стеклянную посудину, чистую.
Еще день у нее есть, завтра с утра она все эти тесты проведет. А вот что делать, если это не сбой, а ребенок?
А только одно.
Срочно, нигде не задерживаясь, драпать к кузине Ланисии. Или…
Знает ли про Ланни Таламир?
Если не дурак, то наверняка знает. Дознается, есть у кого. Слуги всегда все видят и расскажут за пару медяков. Это от герцога Алаис и Ланни свою дружбу спрятали. А от слуг?
Хотя…
Алаис перебирала в памяти моменты. Вроде бы их нигде не заставали, но это нельзя утверждать наверняка. Что бы она сделала на месте Таламира?
Расспросила бы всех, до кого руки дотянутся. И, узнав про Ланисию, обязательно бы отправила туда людей. С простым приказом – не высовываться. Жить тихо и мирно, где-то рядом, а если появится Алаис – хватать ее под белы ручки.
Вот!
Алаис!
А она?
А она – Алекс Тан. Бродячая певица, у которой даже внешне нет ничего общего с Алаис. Разве что цвет глаз. Но кому она их показывать будет?
А вот теперь представьте – является в замок к Ланисии паренек. Или женщина в глубокой беременности… м-да. Надо будет еще придумать, как связаться с кузиной так, чтобы ее не подставить.
Не стоит недооценивать Таламира. Он кто угодно, но не дурак. Сволочь, мерзавец, подонок, гадина… эпитетов Алаис может вагон подобрать, но простого пятибуквенного «дурак» среди них попросту нет. И не было никогда. Не стоит считать противника глупее себя.
Но что же делать?
Алаис медленно и глубоко вдохнула, так же выдох-нула и повторила это упражнение раз десять, прежде чем мысли перестали скакать бешеными кроликами.
Итак!
Определить народными средствами, беременна она или нет.
Если да – подумать, где можно остаться до родов и на послеродовый период. Это примерно год, раньше ребенка с собой никуда не потащишь. Значит, нужен дом, нужен лекарь и нужен тот, кто позаботится о ребенке в случае ее смерти. Хотя бы отвезет к Ланни.
Иллюзий Алаис не питала, помнила, как им рассказывали, что средневековые женщины к родам готовились, как к смерти. Исповедывались, прощались с родными… лотерея, рыбу ее касатку! И не факт, что она выиграет, с ее теловычитанием.
Страшно.
Господи, как же ей страшно…
Ладно!
Нервы боятся, ноги бегают! Встала, оделась и поскакала за содой, вином, посудой, одеждой, полезным приспособлением для справления нужды на корабле, запасом лимонов и прочими полезностями. Беременна ты там, не беременна, а шевелиться надо.
Утешает одно.
Любой, даже самый зверский токсикоз благополучно спишется на морскую болезнь.
На следующий день Алаис с удивившим ее саму равнодушием смотрела на «результаты анализов».
Вино было мутным, а сода не шипела. Но это как раз не показатель.
Вино здесь было не самого высокого качества, а чистой пищевой содой вообще удалось разжиться за бешеные деньги. И то – чистой ли?
Что знала о ней Алаис? Да то же, что и все остальные земляне.
Гидрокарбонат натрия.
Где он водится, как добывается, очищается и попадает на стол?
Эм-м-м… специалисты есть! И все чаще вспоминается незабвенный Фонвизин с его классическим недорослем. Зачем знать географию? Извозчик довезет!
Зачем знать химию? Купи коробочку с нужным продуктом в магазине и порадуйся. Только вот до открытия гипермаркета тут лет пятьсот осталось… мелочи?
Подождем, куда деваться!
Алаис решительно вылила содержимое посудин в ночной горшок и принялась одеваться. Значит, так!
Беременна она или нет – через пару месяцев будет ясно. На корабле она столько не пробудет, на Маритани – тоже. Интересно, есть ли там визовый режим? Хотелось бы уехать с Маритани уже женщиной… так, на всякий случай. Скажем, почтенная вдова лет двадцати пяти? По местным меркам это очень зрелый возраст, а казаться старше – несложно. Это молодость вернуть трудно, а вот старость изобразить куда как легче.
Замотать грудь… показалось или ее два «прыща» стали больше?
Нет, так она себя до психоза доведет. Но об обследовании и речи быть не может, видела она местных повитух! Да у них под ногтями вся баклаборатория расположена, включая неизвестные миру культуры. Куда ни кинь, все плохо. А требовать от повитухи мыть руки?
Этим она запомнится надолго. Местные женщины до таких мелочей не снисходят. Такой след за собой оставлять нельзя.
Алаис еще раз перебрала две дорожные сумки. Никаких сундуков и рундуков, ее имущество должно быть мобильным. И транспортировать его должна она сама, лично, без посторонней помощи.
Четыре рубашки – пятая на ней. Две пары брюк, два жилета плотных, третий на ней, теплый плащ, куртка, которую она наденет на себя, и куртка в запас. Нижнее белье. Кальсоны тут водились, что приятно. Укоротить их до шортиков было несложно. Портянки – с запасом. О носках на Рамтерейе не знали, поэтому Алаис обучилась их наматывать в рекордный срок.
Сапоги.
Одни на ней, вторые с собой.
Всякие мелочи вроде лент для волос, перчаток, пояса, пары ремней, струн в запас…
Гигиенические принадлежности. Гребень, несколько кусков мыла, крохотное металлическое зеркальце, краска для волос, полотенце, утка. Последнее собенно актуально. Алаис читала, что моряки справляли нужду прямо с борта корабля, единственное, ориентируясь по направлению хода и ветра, чтобы не забрызгало. Она, по понятным причинам, так сделать не могла. Будет все совершать в каюте… если ей предоставят каюту, а не место в общем кубрике. Читала она романы Джека Лондона. Каюта для капитана, первого помощника и, кажется, доктора. Всё.
Остальные – гамак и общий зал. Так что Алаис на всякий случай приобрела и гамак, и нечто вроде занавески. Как прицепить – разберемся, но хоть какое-то уединение будет. Все это было плотно скатано в тючок, который можно прицепить за спину. И – гарола.
Все, больше у нее ничего нет.
Разве что пояс на теле и зашитые в него монеты и ценности.
Ах, не ценила она когда-то пластиковые карточки. Вот как тут быть, если в любой момент тебя могут лишить всего? Начиная с денег и кончая жизнью? Здесь правит закон силы. Клыка и когтя. То ли дело милый добрый XXI век, когда кругом полиция, когда преступники чего-то да опасаются, а свое состояние можно перевести просто через компьютерные сети. Хоть на Каймановы острова, хоть лично каждому кайману.
Ладно!
Выбора все равно нет, разве что вернуться к мужу. Черти б его побрали!
Алаис посмотрела в окно и от всей души, вот сколько у нее нашлось сейчас сил и вдохновения, пожелала Таламиру погибнуть смертью безвременной.
Мучительной и жестокой.
И стыдно ей не было.
– Моя королева…
Тихий шепот в алькове, сплетенные в порыве страсти тела, жемчужный отблеск глаз под приспущенными веками…
– Да… о да!
Одно из тел принадлежало королеве. А вот второе…
Что может позволить себе королева?
Многое, очень многое. Она может быть жестокой, коварной, властной, развратной, алчной, деспотичной… Она даже налоги может повышать каждый год и любовников менять каждый день.
Чего она себе не может позволить?
Быть посмешищем.
А Таламир ее выставил именно что на посмешище. Вассал, от которого жена сбежала, смешон и нелеп. И ладно бы он нашел Алаис!
Эта девка умудрилась так спрятаться или удрать, что найти ее не могли всеми силами стражи и гвардии! Над Антом смеялись, а заодно начинали смеяться и над королевой.
Какая-то скотина бросила шуточку, мол, герцогиня удрала потому, что не хотела оказаться в постели между королевой и герцогом… язык бы вырвать сволочи! За смешки за спиной, шуточки… Таламира пришлось изгнать из монаршей постели и заменить графом Артьеном. Который сейчас и старался не за страх, а за совесть.
И добился своего.
Тело королевы вздрогнуло, женщина прикрыла глаза и протяжно застонала.
Несколько минут любовники были неподвижны. Потом ее величество открыла глаза и потрепала любовника по щеке.
– Ты был великолепен…
– Ваше величество, вы словно звезда на небе, вы озарили мою жизнь, как пролетающая комета…
Астроном…
Лидия чуть поморщилась.
Таламир такими пошлостями не страдал, да и в постели был получше, но… Пока сойдет и граф. А Таламир…
С глаз долой – из сердца вон – этот принцип действует и на королевские дворы. А посему…
– Это опала?
Таламир сверкал глазами, но королева и бровью не повела.
– Нет. Это забота.
– Забота?! Выгнать меня и заменить на этого паркетного сопляка – забота?!
Лидия покачала головой.
– Любезнейший, вы забываетесь.
Тон был отработан до мелочей, мало того, подкреплен внутренней уверенностью в себе.
Она здесь королева. Все остальные – ее подданные. Пусть Таламир ее любовник, это она снизошла до него. Он к ней не поднимался и никаких прав рядом с ней не имеет. Захочет – завтра и жизни его лишит, чтобы другим неповадно было.
Мужчина почувствовал ее настрой, потому что сбавил натиск.
– Ваше величество, умоляю объяснить, чем я прогневил вас.
Лидия усмехнулась. Своим голосом Таламир владел не хуже. И сейчас в нем звучало огорчение человека, которого несправедливо обидели. Он, конечно, благородно прощает даму, но ведь не заслужил! Ничем не заслужил!
– Я не гневаюсь.
– Так отмените эту позорную ссылку.
– Приказ навести порядок в ваших родовых землях, герцог Карнавон, вы называете позорной ссылкой?
– Мне не нужно герцогство, моя королева. Без вас…
Усмешка стала более заметной.
Не нужно?
Не смешно!
Еще как нужно, просто Таламир боится, что ему на смену придет другой, потом третий, а потом и пригласить его забудут.
– Герцог, это не ссылка. Это скорее убить двух зайцев одной стрелой, – принялась объяснять Лидия. – Поймите, сейчас при дворе ходят… нехорошие слухи. Удаляя вас, я пресекаю сплетни – во-первых.
– Я и сам могу справиться со сплетниками, – вспыхнул Таламир, опуская руку на эфес клинка.
– Чем больше вы убьете, тем громче будут голоса оставшихся.
Чистая правда. Таламир вздохнул.
– Хорошо, ваше величество. Когда мне можно будет вернуться?
– Не просто вернуться. А приехать с победой.
Таламир вскинул брови, и Лидия соизволила пояснить:
– Эфрон.
– Эфрон…
– Да, тот самый сбежавший сопляк. О нем тоже болтают, как вы понимаете. То ли сам сбежал, то ли с вашей женой, то ли он ее украл, то ли…
Таламир скрипнул зубами.
– Я его…
– Именно. И его, и его отца. Я дам вам войско, Ант, но – тайно. Для всех это будут ваши люди, ваши наемники, понимаете? Вы поехали в Карнавон, вы не нашли там свою супругу, вы отправились в Эфрон. Что произойдет в нем дальше – я не знаю. Может быть, вас оскорбят. Может быть, ваша жена окажется там. Может быть… всякое.
Таламир кивнул.
Очень верно сказано.
Может быть.
А что именно, как и с кем – будет известно только ему. При дворе узнают только его версию. Ту, которая будет выгодна герцогу, а заодно и ее величеству. Теперь лед в глазах Таламира окончательно растаял.
– Ваше величество, вы великолепны…
– Вы обязаны вернуть свою супругу, герцог. Вы же понимаете…
Таламир все понимал. И вернуть супругу, и раздавить Эфронов, и… вернуться ко двору?
– Да, ваше величество. Я сделаю, как вы прикажете.
Лидия нежно улыбнулась.
– Вы больше не спорите, герцог?
– Воля моей королевы для меня закон.
Лидия протянула преданному (а как же иначе) вассалу тонкую руку, украшенную изумрудным браслетом. И Таламир страстно приник поцелуем к пульсирующей венке на запястье женщины. Потом, не отнимая губ, скользнул по коже кончиком языка…
Лидия подумала – и чуть повернула руку, чтобы мужчине было удобнее.
В конце концов, граф Артьен и в подметки не годится Таламиру. Почему бы и не получить немного удовольствия?
– С-сука!
Благородный граф Эфрон что есть силы запустил стаканом в стену. Брызнуло по полу дорогое маританское стекло…
Да, графы тоже люди, и им тоже свойственно злиться, и быть… несдержанными. Бывает.
Но его можно понять.
Живешь ты, и неплохо, сосватал за сына дочь герцога Карнавона и даже начал питать некоторые наивные мечты – о повышении влияния, о расширении владений и, может, даже о появлении в потомстве магических способностей…
А вдруг?
Хотя магия, чай, не дурная болезнь, через баб не подцепишь, но у герцогов в роду все не как у людей, могло бы и срастись.
Ан нет!
Карнавон умудрился поссориться с королевой. Да так неудачно, что и сам помер, и семью за собой утянул, почитай, всю. Осталась в живых одна соплячка.
Для благополучия земель-то этого достаточно. Родит она пару-тройку детей, так и род не прервется… Эфрон даже сначала обрадовался.
Это ж какие перспективы. Вырвать ее из лап у Таламира – выскочка, тварь такая, негодяй! А уж герцогесса в благодарность за спасение и детей родит, и кошелек откроет…
Могло бы, еще как могло получиться! Но…
Слабым местом в плане оказался родной сынок. К-кровиночка.
Вот если бы тьер Эфрон лично всем занимался, давно бы Алаис Карнавон была здесь. А у сопляка только и хватило ума попасться! Доверился шлюхе!
Впрочем, все логично.
Одна шлюха его Таламиру сдала, вторая освободила… и стоит Маркус теперь, жмется, мнется…
Повезло – помогли сыночку убраться из города до начала полноценной облавы. Когда кожевник сообразил, кто к нему постучался ночью, мешкать не стал. Тут же запряг коней, сунул в карман кошелек с деньгами, щедро уплатил страже на воротах, чтобы про них забыли, и принялся молиться Ардену, чтобы тот даровал гладкую дорогу. Молитва оказалась удачной.
Потратился мужчина, конечно, крепко. На коней, которых не жалели, пищу, одежду, но тьер Эфрон никогда неблагодарным не был. Деньгами отдарился с лихвой. Предлагал земельный надел в Эфроне, но кожевник отказался, и тогда тьер Эфрон еще отсыпал ему золота. На вторую мастерскую хватит. Не столько за сына благодарил, сколько за срыв королевских планов. Ведь окажись Маркус в руках этой рыжей гадины…
– Королева тебя видела?
– Нет. Не успела.
– И то дело. Алаис?
Да, Карнавоны волновали Эфрона как никогда ранее. Это ж надо – такие земли и без хозяина. Хозяйки.
А еще…
Всем известен случай с герцогами Лаис.
А Карнавоны все ж соседи. Где гарантия, что с их землями такое же не начнется? Ведь тогда и Эфронов хлестанет от всей души. Такие силы не разбирают, где кому достанется, они просто бьют наотмашь.
– Алаис я тоже не видел. Но знаю, что она сбежала от Таламира.
– Замечательно. Куда?
– Н-не знаю. Но вроде пока ее не нашли.
Эфрон знал больше. Не нашли. Но вот куда она отправилась?
– Ты бывал у Карнавонов. Подумай и скажи, куда могла отправиться эта соплячка?
Маркус честно напряг память, но куда там! Разве он обращал внимание на Алаис? Ведь рядом была Алита…
Очаровательная, нежная, по уши влюбленная, и мысли у Маркуса были вовсе не о ее сестре, а о том, как бы уединиться с невестой.
Доуединялся…
О том, как кончила жизнь Алита Карнавон, он знал. Пил тогда дней десять. Ведь если бы они подождали до свадьбы, наверняка Таламир предпочел бы оставить в живых Алиту, а не эту бледную моль.
Но ему хотелось привязать девушку к себе, чтобы Алита точно не передумала. Вот и результат.
– Марк?
Отец терпением не отличался, и Маркус покачал головой.
– Не знаю, отец. У Алаис никого из близких не было. Ее и в своей-то семье едва терпели. А она вечно по углам пряталась и в библиотеке сидела. Это я точно помню…
– Толку-то…
– Хотя… я могу предположить, куда она может отправиться! – вскинулся Маркус. – Отец, она же наверняка отправится на Маритани!
Граф вскинул брови.
– И почему же?
– Потому что она герцогесса. Она последняя из Карнавонов. А маританцы – потомки стражи Морских Королей. Если она себя объявит, ее примут как родную.
– Хм-м…
Звучало убедительно. И то верно, деться-то Алаис некуда. Ни родных, ни близких, ни далеких… хотя…
– Кажется, у Карнавонов были какие-то приживалки? Воспитанница… нет?
Маркус напряг память.
– Да, кажется… Филон что-то упоминал. Представляешь, взяли приживалку из милости, а она в него влюбилась! Смешно! Он ей, конечно, предложил поваляться в сене, так, из жалости, а она про замужество спросила! Х-ха…
Под злым взглядом отца Маркус осекся.
– Недоумки. Как девчонку звали?
– Ирион ее знает. Ласия? Лисия? Как-то так…
– Тьфу. Пошел вон, дурак, пока я тебя не прибил!
Маркус и пошел. Тогда-то над его головой и свистнул кубок, превращаясь в мелкую стеклянную пыль. Послал Арден сыночка, семь ведер дури, хлебать – не выхлебать! Из милости они девчонке покувыркаться предложили… убивая ее единственную надежду на приличный брак и достойную жизнь, да ее же еще и обсмеяли!
Вообще, тьеру Эфрону плевать было на всех воспитанниц, но… что-то его зацепило.
Смеялись над одной, смеялись над другой… Могли две девушки подружиться?
Сложно сказать. Девушки – существа загадочные, у них сорок решений на день поменяется. Но воспитанницу герцога найти надо. Так, на всякий случай.
А Маркуса пошлем на Маритани. Пусть едет и смотрит в оба. Авось и правда наследницу Карнавонов найдет?
Утро Луиса не порадовало.
Голова болела, во рту словно кошки нагадили, в глаза насыпали песка, а в довершение всего засунули в желудок живого ежика.
– Ох-х-х…
– Ну-ка, выпей…
К губам Луиса прижалась кружка. Он послушно глотнул раз, другой, третий…
Даже если это яд – пусть! В его состоянии яд – это акт милосердия.
Ирионова смесь провалилась в желудок и вспыхнула там фейерверком, первым делом уничтожив злобного ежа. Потом тепло от желудка прошлось по телу, и Даверт смог, наконец, разлепить глаза.
– Массимо?
Ольрат усмехнулся.
– Я. Ты пей, пей… Тебе еще б кружечку.
– Жуткое зелье.
– Но помогает ведь?
Луис прислушался к себе.
– Помогает. Что там такое?
– Яйцо, уксус, соль, перец, томатный сок. Все смешать и залпом, – отчитался Массимо.
– Спасибо.
– Да не за что. Ты учти, похороны скоро…
Луис подскочил, словно укушенный в зад.
– Ир-рион!
– Не спеши. Горячую воду сейчас принесут, одежду служанка достала, тебе времени хватит себя в порядок привести, а там и завтрак подоспеет.
Луис помотал головой.
– Обо мне только мать так заботилась.
Массимо молча забрал кружку и похлопал Луиса по плечу.
– Не думай о плохом. Ей сейчас не больно. А тебе еще всех остальных поддерживать.
– А где…
– Преотец у тела, так и не выходил. – Массимо скромно умолчал, что из комнаты покойной последние два часа доносится зверский храп. Ненадолго хватило скорби… – Брат с сестрой у нее в комнате, спят в обнимку, второй брат загулял где-то… Знать бы где, так послал бы слуг.
– Можешь послать кого на улицу Дубильщиков? Эрико там своим девкам домик снимает.
– Сейчас пошлю.
– И к Лусии кого-нибудь…
– Сделаю, не волнуйся.
Луис не волновался. Но…
– Приходи ко мне завтракать?
Массимо кивнул. Вообще-то он уже перекусил на скорую руку, но решил не отказываться. Не ради еды. Ради мальчишки.
Массимо помнил, как они пили, только вот Луиса свалило раньше. Опыта у парня было меньше, горе пьянит, да и… Массимо незаметно подливал ему крепчайших винных выморозок. Пусть напьется и хоть ненадолго забудется. Это тоже иногда надо.
Так что Луис первым уснул, уткнувшись головой в блюдо с мясом. Массимо кое-как перетащил его на кровать, стянул сапоги и укрыл одеялом. Он ушел бы, видит Арден, ушел, но Луис расплакался во сне.
Горько и безутешно, повторяя «мама, мамочка…». Даже там ему не было ни покоя, ни забвения. И Массимо стало жалко мальчишку. И плевать, что Луис уже своих детей мог иметь, Массимо-то чуть не вдвое старше.
Кого он в нем увидел?
Наверное, Романа Шерната, который так же отчаянно пытался достучаться до старого пропойцы, а потом махнул рукой. А глаза у него были отчаянные и безнадежные.
Роману он не помог, разве что отомстил. А вот Луису мог отдать тот долг.
Служение… да, наверное. Только то, которое выбрано самим Массимо. И человеку, которого выберет он сам.
Завтрак подали быстро. И Луис, уже в свежей рубашке, с зачесанными назад влажными волосами, кивнул Массимо.
– Угощайся.
– Благодарю.
Говорят, совместная трапеза сближает.
Нет, вряд ли. Ничего такого за этим столом не звучало, разве что самые простейшие просьбы.
– Передай соль.
– Держи. А вкусные булочки.
– Кухарка у нас великолепная…
Вежливые слова, корректные фразы – и острые, испытующие взгляды. Глаза в глаза.
Душа в душу.
Эти слова так и не прозвучали за столом. Ничего лишнего сказано не было, но двое мужчин друг друга поняли. И когда, окончив трапезу, Луис поднялся из-за стола, Массимо последовал за ним. У правого плеча, чуть позади, как и полагается телохранителю.
Внизу Луис обернулся.
– К отцу я зайду сам. Подожди меня, ладно? Если вернется Эрико, проследи, чтобы он себя привел в человеческий вид.
– Хорошо.
И Луис толкнул дверь спальни.
Заперто.
Постучать. Тихо-тихо, кончиками пальцев. Потом громче, сильнее…
– Отец?
Эттан открыл почти сразу.
Эта ночь оставила свой отпечаток и на Преотце. Коснулась лба морщинами, волос – сединой, стесала лишнюю плоть со скул, проложила под глазами глубокие мазки теней. И впервые Луис подумал, что отец уже стар.
– Отец?
– Уже… пора?
– Надо ее подготовить.
Слова давались Луису с трудом. Эттан чуть отстранился, признавая право сына, и тот шагнул внутрь.
Вальера лежала в простом синем платье, с тщательно уложенными темными волосами, с сапфирами в ушах и на шее… когда-то она и мечтать не смела о таких камнях.
– Ты сам?..
– Да.
Эттан подошел к кровати, неловко опустился рядом на колени, взял тонкую руку женщины.
– Не смогу ее отпустить. Не смогу…
Луис не нашелся что сказать. Просто опустился рядом и положил руку на плечо отцу.
Мы вместе, все еще вместе, отец…
И в желтых тигриных глазах Эттана, в беглом взгляде, брошенном в этот момент на сына, было куда больше тепла и благодарности, чем Луис получил за свои три неполных десятка лет.
Массимо, краем глаза подглядевший в комнату, отметил, как похожи отец и сын. Удивительно похожи. Не только внешне, нет. Но вот этот стержень… у старого он крепче, это верно. Но и младший не уступает отцу. Может быть, разница только в цели?
Эттан уже отдался власти целиком и полностью, а вот Луис пока еще ищет. Он разделяет цель отца, за отсутствием собственной. Но когда он поймет, чего хочет… его и водоворот не остановит.
Эрико проснулся в еще более худшем состоянии, чем Луис. Хотя бы потому, что у Луиса над ухом женщина не рыдала в три ручья, а у него…
С похмелья жить тяжко. А когда рыдают над ухом – еще тяжелее.
А когда ломятся в двери дома и орут что есть сил:
– Тьер Даверт!!! Тьер Даверт!!!
Эрико искренне пожелал не просыпаться, но куда там!
Гонец ворвался в дом ураганом, а в спальню – штормом и бурей.
Завизжала Элисса, стараясь спрятаться под одеяло. Эрико подумал, что голова у него таки лопнет, а слуга уже подступил вплотную.
– Тьер Даверт приказал срочно доставить вас домой. Карета на улице.
– Я… – Эрико замялся, не зная, как бы корректнее сказать «сейчас сдохну», но у слуги таких проблем не возникло.
– Вот…
И в ладонь Эрико вдвинулась бутыль с живительной алкогольной влагой.
Через пять минут парень понял, что голова у него все же цела, а может, и остальное тоже. Потом отставил бутылку и взглянул на девушку.
– Элисса, хватит.
Из-под одеяла раздались рыдания.
– Милая. Мне надо уехать. Я приеду, и мы обо всем поговорим…
Эрико кое-как сполз с кровати. Слуга сноровисто подхватил его, помог привести в приличный вид одежду, подтянуть и застегнуть где надо, потом надеть сапоги и накинуть плащ. И почти на себе вытащил Эрико из комнаты.
Нежная девушка тут же перестала плакать и метнулась к окну.
И там уже, наблюдая, как Эрико уезжает в карете с гербом Давертов, выругалась в три этажа и клятого морского змея.
Все было так хорошо продумано!
Они просыпаются вместе, она вся в слезах, Эрико видит кровь на простыне, стимулирует чувство вины…
А теперь как?
Не менять тряпку до следующего визита?
Ха-ха.
Придется придумать что-то другое, и вряд ли она дождется ценного подарка за свою «невинность».
Ну какая сволочь, какая сволочь!
Одно утешает – просьбу тьера Эльнора она выполнила. Но надо закрепить – для верности. Ладно. Подождем…
Вальеру Тессани хоронили в полдень.
На берегу моря стояли Эттан, мрачный и сосредоточенный, Луис, бледный и нарочито спокойный, растрепанный Эрико, хмурый Родригу, заплаканная Лусия. Немного в отдалении размещались слуги, к которым и присоединился Массимо.
Эттан последний раз коснулся поцелуем руки супруги, подождал, пока то же самое сделают дети, – и поджег костер, на вершине которого лежало тело.
Обильно политые земляным маслом дрова вспыхнули жарким оранжевым пламенем, затрещали синими языками.
Лусия пошатнулась и уткнулась лицом в плечо Луиса. Всхлипнул Эрико. Шептал молитвы Эттан.
Герцогский род, так-то.
Ни тления, ни гниения. Тело сжигается до золы, а то, что остается, ссыпается в урну и хоронится в фамильной усыпальнице. Исключение составляли только короли, прах которых развеивали над морем.
Из Моря мы вышли и в Море вернемся…
Костер прогорел поздно вечером, и Даверты остались на берегу. Ждать рассвета.
На рассвете уже остывший пепел соберут руками. Так будет правильно, так душа Вальеры успокоится. И каждому из семьи казалось, что Вальера рядом. Что она наблюдает за своей семьей с той же чуточку насмешливой и загадочной улыбкой, что и при жизни.
– Благодарствую за гостеприимство. Век не забуду, – Алаис поклонилась хозяину трактира.
– На зиму, значит, не останешься? – Господин Агилар был даже чуток удручен.
– Уж простите. Другая дорога зовет.
– Ну… попутного ветра тебе в спину. – Трактирщик протянул руку, которую Алаис и пожала. – Будешь в наших краях – заглядывай, кому-кому, а тебе комнатка всегда найдется.
– Особенно если с отработкой, а?
– Так бесплатно у нас и комар не чихнет.
Они вместе рассмеялись, и Алаис направилась в порт.
Пятый причал.
Бригантина «Русалка».
Капитан – Карн Роал.
Все нашлось очень быстро. И причал, и «Русалка», и даже капитан. Стоял на причале, командовал погрузкой.
– А, Алекс?
– Так точно, капитан. Не передумали меня с собой брать?
– Авось корабль не перевернется из-за одного мальчишки. Иди найди Тина или Дорта, кто первый попадется, и скажи, что я велел заселяться. Они оба знают куда.
– Благодарю, капитан. Я отработаю.
– Пару дней тебя трогать не будут, а потом я рассчитываю на концерты по вечерам, – усмехнулся Карн. – Как поймешь, принимает тебя море или нет… ты же раньше на корабле не бывал?
– Не бывал.
– Иногда море сначала бьет. Надо потерпеть, а потом оно всех принимает.
– Рано или поздно оно всех примет, – буркнула Алаис.
Синие глаза капитана блеснули вдруг льдом.
– На борту об этом не говорят. Примета плохая.
– А еще о чем, капитан?
– О Королях. И о водоворотах.
Алаис кивнула. Ну не говорят, так не говорят. Мы тоже помолчим, чай, язык узлом не завяжется. И принялась подниматься по трапу.
Тина она нашла неподалеку от капитанского мостика. Юнга драил палубу, но, увидев Алаис, отложил тряпку и расплылся в улыбке.
– Алекс! Рад тебя видеть!
Алаис протянула парню ладонь.
– И я тебя. Капитан сказал, ты знаешь, куда мне заселяться?
И вскоре разглядывала… каюту?
Ну, это капитан сильно погорячился.
Просто нижнюю палубу разделили на крохотные отсеки переборками из чего-то вроде фанеры.
Или…
– Что это такое?
Больше всего эти перегородки напоминали корзинку, только очень большую. Но цвет… зеленовато-золотистый, такой приятный для глаз…
– Это из тростника. Закупаем на Адрее.
Перегородка была сплетена так плотно, что и воду бы не пропустила, но почти ничего не весила. На столбах – Алаис поняла, что это элементы конструкции корабля, но назвать их не взялась бы и под расстрелом – висели гамаки. В закутке Тина их помещалось два. Под одним стоял сундук.
Алаис подумала, потом принялась отвязывать второй.
– Зачем?
– У меня свой есть.
– А-а…
Тин кивнул и принялся помогать.
Спустя пару минут гамак Алаис занял свое место, на него улеглись одеяло и теплый плащ, сумки сгрузили под него, гаролу Алаис, по совету Тина, плотно закрепила на основании мачты…
– Тут, наверное, всех хорошо слышно?
– Зато не видно. Ты не думай, Алекс, на других кораблях, не наших, и того нет.
Алаис и не думала. Отсек на двоих – это уже почти идеально. Она справится, должна справиться.
– Когда отплываем?
– С отливом. Часа через два.
– А ты мне покажешь корабль?
– Да мне еще палубу…
Алаис подумала пару минут и предложила:
– Я тебе помогаю с палубой, а ты мне показываешь корабль.
– Ты ж…
– Не сотрусь, не сахарный.
– Ну если хочешь…
Хочешь, не хочешь… отношения с командой надо налаживать с самого начала. И Алаис отправилась помогать.
Управились они за час, а потом еще успели пройтись по кораблю. Тин представлял ее всем как Алекса Тана, певца, которому тоже надо на Маритани, так что он будет всех веселить по вечерам. Матросы тоже называли себя, но Алаис и пятой части не запомнила.
Много…
А потом все как-то быстро закончилось.
Погрузка завершилась, и Тин потянул Алаис за рукав:
– Пошли в люльку?
– Куда?
– Да вон! Видишь?
Высоко на мачте было приляпано нечто вроде вороньего гнезда.
– Это люлька. Мы сейчас от берега отходить будем, оттуда видно лучше. И красиво…
– А капитан разрешит?
– Щас спросим.
Капитан был не против.
Алаис, подкрепляя свою репутацию мальчишки-певца, вслед за Тином поплевала на руки и полезла по вантам. Вполне удобно, кстати, если высоты не боишься. Почти веревочная лестница.
Ветер вот только мешает…
Воронье гнездо раскачивалось и кружилось, но Алаис не обращала на это внимания.
Крепко обняв мачту (Тин не насмешничал), она смотрела на оставленный ею город.
Вдаль уплывали шпили и крыши, королевские дворцы и грязные кварталы, Сенаорит и Карнавон.
Что бы ни случилось дальше, Алаис уже ушла из волчьей пасти. Теперь все зависит от нее, и только от нее…
Тонкая рука взлетела к лицу, посылая Таламиру издевательский прощальный поцелуй.
Алаис Карнавон больше не существовало. В новом мире дорогу открывал для себя Алекс Тан.