Тьер Эльнор давно не был в Карсте, но и город, и герцогство сильно изменились. Стали красивее, богаче, обзавелись новыми дорогами, тавернами и даже театрами, в которых давали представления как бродячие, так и городские труппы. Мужчина остановился на постоялом дворе, приказал выгладить и вычистить одежду, подать горячей воды, мыла, чтобы привести себя в порядок, а сам отправил записку герцогине Карст.
И принялся за туалет. Если он угадал верно, много времени ему не дадут.
И верно, не дали.
Экипаж прислали, когда он заканчивал сбривать отросшую за время путешествия бороду. Пришлось поторопиться – заставлять ждать герцога, а тем более герцогиню, – дурной тон, так что тьер Эльнор обзавелся небольшой царапиной на щеке и возле уха. Ну да ладно…
Герцогиня Карст не похорошела с прошлой их встречи. Высокая, худая брюнетка, больше всего похожая на взгальную лошадь, она улыбнулась, показывая длинноватые зубы, и протянула тьеру в приветствии руку.
– Предстоящий… или уже стоит говорить Преотец?
– Я не Преотец, тьерина Велена, – улыбнулся Эльнор (и кто бы знал, чего ему это стоило). – Но у меня для вас весть от него.
Тьерина повела длинной мосластой рукой.
– Дела, дела… у мужчин всегда дела. Но я надеюсь, вы окажете мне честь, предстоящий, разделив со мной эту скромную трапезу?
Накрыто было минимум на четверых, но тьер Эльнор не возражал. Он с радостью согласился и принялся уплетать угощение, развлекая тьерину вежливой беседой. О погоде, о природе, о Тавальене, об Избрании Преотца…
Не стоит сразу начинать с главного. Герцогиня Карст – его духовная дочь, поэтому она будет более внимательна к его словам, чем герцог. А согласится она – убедит и супруга. Да и убеждать-то не придется, сам с радостью согласится!
Герцог был на охоте и вернуться должен не раньше чем через день, что играло тьеру Эльнору на руку. Женщины любопытны, герцогиня не выдержит и начнет его расспрашивать.
Так оно и вышло. Между вином и десертом – фруктами, запеченными в сложном соусе, и пирожными с разноцветными ягодами – герцогиня все-таки поинтересовалась:
– Так что же нужно от нас Преотцу?
– Помощь, – просто сказал Эльнор. – В случае нападения на Тавальен вы обязуетесь прийти к нему на помощь.
– Нападения?! На Тавальен?
Тьерина была искренне изумлена.
– Поверьте, милая герцогиня, не все довольны избранием Эттана. И возможно… разное. Я прислан к вам с тайной миссией.
– И в чем же она будет заключаться? Кроме помощи? К тому же этот вопрос лучше обсудить с моим мужем, – усмехнулась тьерина.
– О нет. Этот вопрос лучше обсудить с вами, тьерина. Вы же не нашли пока жену для сына?
Тьерина помрачнела. Вопрос царапнул по самому больному.
Сын…
Боль герцогов Карст.
С первого взгляда Мирт был идеальным юношей. Высокий, стройный, темноволосый и голубоглазый, с атлетической фигурой и очаровательной улыбкой.
С первого взгляда.
А потом следовал второй, третий… и оказывалось, что улыбка не сходит с губ юноши. Вообще. И что, кроме улыбки, от него ничего не дождешься.
Мирт не был слабоумным в полном смысле этого слова. Он не путал ложку и вилку, он не убивал людей, не причинял боль, не…
Он просто жил в своем мире – и даже родители туда допуска не имели. Он улыбался и рисовал. А больше ему ничего и не надо было.
Герцогиня пыталась подложить ему девушек, но получалось плохо. Он просто не понимал, что с ними надо делать. Рисовать? О да. Но от жены не рисунки требуются!
Шестнадцать лет, пора женить, но кто за него пойдет?
– Известно ли вам, что у Преотца есть дочь? Лусия?
Герцогиня Карст привычно поджала губы.
– Ублюдок от Тессани?
– Ну, хотя бы половина крови в ней благородна.
– Но ублюдок!
– Зато Преотец готов выдать дочь замуж за Мирта.
А вот это охладило презрительность герцогини. Мгновенно, словно она на риф налетела.
– Замуж? За Мирта?
Разум женщины заработал, подсчитывая все «за» и «против».
Незаконнорожденная дочь Преотца – мезальянс, но дочь все же Преотца. Немалый плюс.
Родство с семейством потомственных отравителей Тессани – минус, но приданое за ней дадут. Несомненно.
Плюсы – молодость, здоровье, а может, и кое-какие фамильные секреты Тессани. Это когда они отравители – они плохие, а когда в твоей семье, так сразу понимаешь, что могут быть полезны. Вдруг девица заинтересует Мирта?
Все может быть…[18]
– Это серьезное предложение…
– Очень серьезное, тьерина. Поэтому я просил бы вас подумать как следует, вас – и вашего супруга…
Конечно, подумает.
– У вас есть письмо от Преотца?
– Преотец не может выдавать замуж чужую незаконнорожденную дочь, – вежливо улыбнулся тьер Эльнор. – Он может просто проявить милосердие к бедной девочке… дать ей приданое, вы же понимаете, что она не нищенка.
– И велико ли приданое?
– Тьерина, главное тут – доброе отношение Преотца, – в жадности Даверта тьер Эльнор и на миг не сомневался. – Поэтому вы напишете ему письмо с брачным предложением для Лусии Тессани, а я его доставлю и поспособствую устройству брака.
– Я подумаю, – согласилась герцогиня, принимаясь томно обмахивать себя веером. – Мы с мужем подумаем.
– Дочь у Преотца… то есть всего одна девушка, в судьбе которой он принимает участие. Вы же понимаете…
– Понимаю. Но вдруг она не понравится Мирту?
Тьер Эльнор промолчал, чтобы не съязвить. Не понравится Мирту!
Да еще как не понравится, это же не банка с краской! Но и выбора у вас, господа тьеры, нет. А разоблачения он не боялся.
Он и так потерял дочь, надежду на счастье вместе с ней, надежду на внуков…
Что в сравнении с этой потерей стоит подделать несчастный свиток с печатью Преотца?
Ерунда.
И никто его не разоблачит. Даверт будет слишком доволен, чтобы интересоваться автором сюрприза. Все же Карсты – одна из древнейших аристократических семей. К тому же он самоуверен и полагает, что стал не только Преотцом, но и большой шишкой на ровном месте.
Зря, очень зря.
Надо его разочаровать.
Через сутки вернулся с охоты герцог Карст.
Еще через три дня тьер Эльнор узнал, что добился своего, и вызвался отвезти послание Преотцу. Герцог искренне удивился предложению предстоящего. Для таких вещей существуют гонцы, им за то и платят, но тьер Эльнор умел быть убедительным.
Конечно, гонцы – это хорошо.
Но, получив письмо, тьер Даверт пожелает узнать все, что возможно, о женихе. И кто может лучше рассказать о нем, чем тьер Эльнор? Он давно знает герцога и герцогиню, они знают его, понимают, что лучше о Мирте никто не расскажет, ведь юные девушки такие капризные… а подтекстом читалось – вам ли возмущаться, сын-то не совсем в своем уме? А я ради вас подам Преотцу сведения в нужном ракурсе. Опять же вы рты сплетникам закроете, если состоится помолвка и брак! Дочь Преотца – не купчиха какая, слухи не пойдут…
Герцог понял это быстрее супруги и согласился. И даже пожелал тьеру Эльнору удачи, сообщив, что в случае заключения брака благодарность его не будет иметь пределов.
Предстоящий понял намек правильно и заверил, что благосклонность тьера герцога – самое великое счастье в его жизни. Да и герцогини тоже.
Он получил определенную сумму на представительские расходы, портрет Мирта, будущего герцога Карста, кое-как отговорился от кареты и свиты и через два дня выехал по направлению к Тавальену.
Естественно, сам он в Храме не покажется, послание передаст его доверенный человек. А тьер по дороге заедет в одно милое местечко, вскроет письмо, прочитает его и опять запечатает. Надо же быть в курсе такой душевной переписки?
Начнем с дочери – просто во имя высшей справедливости. Око за око, дочь за дочь. А потом и до сыновей доберемся. Кажется, младший у Эттана падок на женскую красоту? Вот и чудненько, вот и ладненько. Надо ему добавить пороков.
Итак, в Тавальен!
Письмо не разочаровало предстоящего. Герцог писал, что не против рассмотреть кандидатуру Лусии Даверт как супруги для своего любимого сына. Все в очень изысканных выражениях, но подтекстом шло: «если вы согласны, то можем и в ближайшее время».
И – ни словом не упоминалось про визит тьера Эльнора! Просто до Карста дошли известия о вашей победе. У вас дочь, у нас сын, можем заключить помолвку, а лучше сразу брак, ваша дочь ведь в детородном возрасте?
Эльнору оставалось только довольно улыбнуться.
Вот сейчас он доставит письмо в Тавальен, доверенный человек отдаст его Эттану, а как подтолкнуть Преотца к согласию на брак…
Это Эльнор тоже придумал.
«Ты зря связался со мной, Эттан Даверт. И вдвойне зря поднял руку на мою дочь.
Клянусь, я уничтожу все, что тебе дорого. Ты кровавыми слезами заплачешь, сволочь!»
Алаис прокляла все на свете. А кто-нибудь знает, каково это – ехать в карете?
До изобретения рессор!
ДО!!! ИЗОБРЕТЕНИЯ!!! РЕССОР!!!
Изобрести их, конечно, можно. Только вот…
Не кочегары мы, не плотники. Юристы мы – и весь ответ… Видели вы юриста, который разбирается в устройстве рессор?
Вот Тане такие в администрации не попадались. Сама она тоже не могла похвастаться высокой инженерной смекалкой, оставалось терпеть и скрипеть зубами. Выходило вдохновенно, но толку-то с того? Разве что эмаль сотрешь.
Сама карета узкая, неудобная и напоминает гроб на колесах. Тащится она примерно с той же скоростью. Дышать внутри просто нечем, воздух почти не проникает через плотные занавески, но к жаре и пыли это не относится. А в комплексе с плотным платьем через пару минут ты вся потная и грязная.
Кроме того, в карете тесно и трясет.
К Алаис хотели подселить еще и служанку, но вконец озверевшая герцогиня посмотрела так, что даже супруг понял. И отослал девчонку к кучеру, на козлы, что Алаис нисколько не утешило. Она бы тоже дорого дала, чтобы выбраться из этого гроба на колесиках, а нельзя!
Этикет-с!
Благородная дама не может быть загорелой. Это бы Алаис не грозило за отсутствием пигментации, но шкурка могла начать облезать лохмотьями, а герцогиня с облезшим носом – дурной тон. Алаис бы не смутилась, благородство у нее не на носу написано, но Таламир, как и все нувориши, рвался соблюдать обычаи добуквенно. Есть там смысл, нету смысла…
Алаис помнила, что мать обожала ездить верхом и отец не протестовал, но ей лично Таламир не позволил.
«Герцогине невместно» – и все ответы.
Сволочь!
Правда, облегчить ее путешествие он старался как мог – надо отдать супругу должное. Ценное имущество беречь надо, особенно если оно еще размножаться обязано, так что у Алаис были свежие продукты, ради нее останавливали карету по первому требованию – мало ли, прогуляться, ноги размять и прочее, сам Таламир не гневался из-за медлительности темпа и даже позволил Алаис взять с собой кучу книг. Женщина оценила по достоинству, но благодарной быть пока не могла. Болело все.
К тому же о том, что не беременна, она узнала тоже в карете. И заодно о том, что у Алаис эти моменты в жизни проходят безболезненно, но с сильнейшей тошнотой и рвотой. Что шикарно сочетается с путешествием в карете.
Брр!
Алаис настолько убедительно выворачивало в придорожных кустах, что сердце дрогнуло даже у Таламира. Еще бы, когда тебя рвет желчью, потом сухими страшноватыми спазмами, а остановиться ты не можешь… мужчина откровенно испугался, что ценное имущество помрет прямо тут, в кустиках, и объявил привал. На сутки, пока супруга не придет в себя.
Пришла, порадовалась – и тут же разревелась в тридцать три ручья. Она-то надеялась на ребенка, а он… Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы! И никак иначе!
Страдания были очень убедительными.
Таламир растрогался и пообещал постараться чуть позднее. Получил благодарный взгляд и слабую улыбку страдания от жены – и довольно приосанился. Вот он какой!
Мужик!
А что с первого месяца не получилось, так дело житейское! Ребенок не пчела, на мед не подманишь!
Ехали они в столицу.
Таламир хоть и не желал никуда уезжать из герцогства, но от королевского приглашения не отказываются. Пришлось ему собираться, грузить супругу в карету и отправляться в столицу. С облегчением вздохнул весь Карнавон.
Крестьяне – потому что ушла хотя бы часть войска, а оставшуюся всяко легче содержать.
Рыбаки – по той же причине.
Замковая прислуга просто ликовала. Управляющий – тот вообще готов был лично все упаковать, лишь бы хозяева быстрее уехали. Таламир смотрел зверем, а Алаис, чувствуя, что домой вернется не скоро (домой?!), да и вернется ли, засыпала Крома кучей наставлений и указаний. И попробуй не выполни, когда монтьер Таламир готов подтвердить каждое. Кнутом поперек хребта!
Спустя неделю после получения письма кавалькада из нескольких карет и большого количества солдат отправлялась в путь. Алаис глядела из окна на Карнавон и думала, что не хочет расставаться с этим замком. Нет, никак не хочет.
Все же она вернется сюда, рано или поздно. Вернется победительницей, и никакой Таламир ей не помешает!
Королева?
Так и она не вечна! Все мы смертны, а власть имущие особенно!
Алаис не задумывалась, как она это сделает, просто частичка ее души была намертво прикована к Карнавону.
Дом.
Первый и единственный дом Алаис в этом странном и жестоком мире.
Единственным положительным моментом в путешествии стала остановка в таверне. И бродячий менестрель.
Пел он откровенно плохо, баллады были такие, что Алаис мгновенно успокоилась за свой репертуар – лучше плохая рифма, чем вообще никакой. Белый стих – наше все.
А уж подогнать строчки под размер, там вставить слово, тут выдернуть – это Алаис могла. Работа у юриста такая – со словами. Песни раньше переделывать тоже приходилось, кстати. Когда поздравляли кого-нибудь, часто переиначивали очередной хит эстрады, например «Шоколадного зайца» или «О боже, какой мужчина, мы хотим от тебя сына, а потом потребуем дочку. Чтоб каждой – и в точку».
Мало смысла?
А то в эстрадных песнях его больше!
А еще есть вещи, которые Таня знала наизусть, и декламировать их под музыку будет откровенно выигрышно.
Александр Сергеевич Пушкин и его сказки в стихах – почитаешь племянникам, так поневоле запомнишь. Ершов, Филатов для более взрослой аудитории – да много чего можно нарыть в памяти современного россиянина.
Главным было другое.
Алаис увидела – и поплыла практически на небеса.
Гитара.
Правда, с другой формой корпуса, с восемью ладами и пятью струнами, но – гитара!
Родная!
Настоящая!
Пусть менестрель владел ею не слишком хорошо, пусть, услышав его пение, удавились бы даже поп-мальчики, но главное – гитара!
Порывшись в памяти Алаис, Таня узнала, что инструмент называется гаролой и они бывают разные. Правда, для аристократок игра на гароле считается зазорной, но… не все ли равно?
Алаис смотрела на инструмент таким влюбленным взглядом, что даже Таламир занервничал и крепко сжал руку супруги.
– Алаис…
Второй влюбленный взгляд достался супругу.
– Монтьер, – таким голосом говорила когда-то Таня, выпрашивая себе норковую шубку. – Я хочу ее!
– Кого? – искренне опешил мужчина.
– Гаролу…
Ответом ей был совершенно растерянный взгляд.
– Э…
– Я знаю, что это неприлично, но я обещаю никому ее не показывать. Монтьер, отец всегда был против, а мне так хотелось научиться…
И глазки кота из Шрека.
Красные – некавайно смотрятся? Не важно! Главное, чтобы подействовало. Таламир подумал минут пять, потом вздохнул и повелся.
– Хорошо, дорогая супруга. Будет вам гарола. В столице.
Алаис захлопала в ладоши и изобразила восторг.
– Монтьер! О, монтьер!
Гитару, то есть гаролу, пришлось отрабатывать этой же ночью, но Алаис была настолько счастлива, что не обращала внимания ни на вонь в комнате, ни на запах от супруга.
Она стала на шаг ближе к своей мечте.
Есть одежда, есть инструмент для работы, осталось разработать план побега. Куда, когда… с кем?
Да, и с кем хорошо бы тоже. Одинокой женщине в этом мире тяжело… а замужней еще тяжелее. Эх, куда ни кинь – всюду клин.
Ничего!
Вышибем!
Рецепт удачного покушения: пять хороших стрелков, десять арбалетов, неограниченное число болтов и удачно выбранные места для засады. Эх, напрасно тьер Римейн пустил в свой дом Массимо, напрасно недооценил своего конюха. Но кто ж из благородных людей обращает внимание на эту шушеру?
Подумаешь там, чистит он коней – и ладно, овес не ворует – еще лучше, на конюшне порядок – человек на своем месте! Что еще надо? Понятно же, что все это быдло специально рождено, чтобы обслуживать таких, как тьер Римейн! А что у конюха может быть какая-то ненависть… да кто он вообще такой?! Чтобы хвост поднимать на благородных тьеров?! Благодарить должен, что до него вообще снизошли, слово сказать соизволили. А уж какая-то там девица…
Тьер Римейн и думать про нее забыл. А вот Массимо не забыл. И следил за своим «хозяином», и места для стрелков выбирал тщательно, и продумывал каждое движение, и даже кто в кого бьет, постарался распределить.
Шернат поддерживал несостоявшегося родственника как мог. Но выходило все одно – уезжать Массимо из города. Остальные трое – наемники, перекати-поле, сегодня здесь, завтра там, их не найдут а вот Массимо…
Должен быть кто-то главный, должен.
А потому арбалеты покупал Массимо, болты заказывал тоже он, с наемниками договаривался он, комнаты в трактире наемникам тоже он оплачивал… Сначала они с Шернатом хотели вершить месть вдвоем, но потом подсчитали количество выстрелов, количество мишеней и поняли, что не справятся. Вдруг кто-то да удерет?
Этого допускать никак нельзя, лучше уж нанять наемников для грязного дела.
Шернат давал деньги и готовился сам. Никто кожевника не видел, но огонь мести в его груди горел не слабее. Просто когда тебе есть кем рисковать, ты невольно станешь осторожнее.
Мужчины ждали момента, и – вот оно!
Массимо понял, что следующей ночью тьер Римейн отправится на собрание. Это тьер не обращал внимания на конюха. А сам конюх очень внимательно следил за господином. И молился.
С утра он отпросился на час – и отправился в храм Ардена.
Постоял немного перед статуями.
Арден смотрел по-мужски одобрительно, Мелиона явно грустила о несовершенстве мира. Это понятно, не женское дело – месть, а вот Арден точно поймет. Двое серьезных мужчин всегда договорятся.
– Твоя душа неспокойна, дитя Ардена. – Жрец, судя по белым с голубой оторочкой одеждам, возносящий, смотрел на Массимо ровно и спокойно.
Видит Арден, не подойди к нему возносящий, сам Массимо вышел бы из храма просто так. Но раз уж он подошел…
– Возносящий…
– Ирет.
– Возносящий Ирет, у меня действительно неспокойно на душе.
– Могу я облегчить твою участь разговором или молитвой, дитя Ардена?
– Мое имя Массимо, возносящий.
Жрец стоял и молча глядел на Массимо. Доброжелательно и спокойно. Казалось, в его глазах кроется целый океан, который не взволнуешь мирскими дрязгами. Да, на поверхности могут бушевать бури и тонуть корабли, но в глубинах очей возносящего, как и в морских пучинах, царил покой. Он искренне верил в Ардена и в дело, которому служит, и потому его душевное спокойствие было незыблемо.
И Массимо решился.
Его не уговаривали, не убеждали, он просто хотел… облегчить душу? Вот уж грузом на нее эти убийства не лягут.
А что тогда?
Массимо и сам не знал.
– Уделите мне время, возносящий Ирет. Может быть, мне станет чуть легче?
Если бы возносящий препоручил Массимо служителю, он был бы в своем праве. Массимо наплел бы чепухи и ушел, но возносящий просто молча кивнул и поманил мужчину за собой вглубь. В маленьком кабинете на двоих стоял небольшой чайничек с настоем, две чашки, лежали маленькие храмовые печеньица в форме ракушек, на скамейки брошена пара подушек, чтобы не так жестко сидеть – все сделано для удобства того, кто желает поделиться наболевшим[19].
Возносящий опустился на одну скамью, Массимо на вторую… и бухнул, как в прорубь:
– Я собираюсь убить несколько человек, возносящий. И уже убил.
Массимо не ошибся в жреце, тот не повел и бровью. Разлил по чашкам травяной настой, повел рукой в сторону вазочки с медом, предлагая добавить по вкусу, и только после первого глотка поинтересовался:
– Надеюсь, они это заслужили?
– Возносящий, вы же знаете, что в нашем городе есть те, кто поклоняется Ириону.
– Знаю, Массимо. И мне горько, что мы не можем их найти.
– Вы – не можете.
– А ты нашел? – взгляд жреца стал острым.
– А они убили мою племянницу.
– Вот как… А ты взял кровь за кровь?
– Да, возносящий.
– И не раскаиваешься.
– Нет.
– И…
– И собираюсь довести свое дело до конца.
– Благословения ты не просишь, это понятно. В оправдании не нуждаешься. А я все же попеняю тебе, Массимо. – Возносящий даже покачал головой. – Ты не прав в самом главном.
– Вот как? – Массимо не удивился. Конечно, надо прощать, но все же… Он надеялся, что этот возносящий более порядочен, чем другие. Или не станет говорить казенными, избитыми храмовыми фразами. Массимо не знал, но чувствовал горькое разочарование.
– Ты думаешь, что я начну укорять тебя за пролитую кровь? Нет, Массимо, ты не прав в другом, – возносящий словно мысли читал. – Скажи, если бы эти звери, а те, кто творит такое с невинными девушками, хуже зверей, они просто хищные кальмары, коих надо нещадно уничтожать, чтобы не извели они жизнь в великом океане, не тронули твою племянницу, ты бы ополчился на них?
Массимо подумал.
– Не знаю. Пока прилив не нахлынет, человек штаны не подвернет[20].
– В этом ты и не прав. То, что ты сейчас желаешь остановить эту нечисть, – дело богоугодное и правильное. Я бы предложил тебе помощь, но вижу, что ты ее не примешь. Может быть, деньги?
Массимо подумал.
– Будь мне лет на двадцать поменьше – обязательно отказался бы.
Возносящий хмыкнул и отстегнул от пояса кошелек.
– Здесь шесть золотых россыпью. Серебро, медь…
– Вы мне настолько доверяете, возносящий?
– В моем возрасте начинаешь доверять тем, кто не лжет. – Жрец усмехнулся, и Массимо понял, что ему повезло.
– Жаль, что таких, как вы, – мало.
– Вы знаете, что иногда у нас останавливаются змееборцы? Может быть, они…
– Орденцы? Знаю. Но это мое дело и моя месть.
– Не только ваше, но раз уж вы взвалили его на свои плечи, то и нести его вам, – остро поглядел жрец. – И за это будет награда от Ардена. А вина твоя, Массимо в том, что нечисть надо останавливать вовремя.
– Храм с ними ничего поделать не смог.
– Знаю. Сейчас ты вершишь не месть, а правосудие, но если ты еще раз увидишь зло – постарайся остановить его. До того, как оно коснется тебя и твоих родных. Все мы думаем, что зло – оно там, далеко, что тебя это не затронет, что твоя любовь обережет от беды твоих близких. А оно уже в тебе. Оно в этих мыслях. Трусливых, подлых, змеиных! А если бы оборвал ты змею хвост, пресек зло там, где его нашел, – и не ужалило бы оно твоих родных.
Массимо вздохнул.
– А Храм…
– Не пеняй на Храм, раз не делаешь сам, – парировал возносящий. – Пойми, я тебя не обвиняю. Но и ты себя винишь не в том.
Массимо подумал.
Что-то такое было в словах возносящего. Вот он сделает дело, потом уедет из города, остановится на отдых где-нибудь у ручья, будет лежать, потягивать вино – последнюю бутылку в жизни, чтобы не спиться, Маришке это не понравилось бы, – и размышлять над этими словами.
Глядеть в звездное небо и думать.
Но это потом, потом…
О чем Массимо и сказал, получив понимающий взгляд в ответ.
– Обещай подумать над моими словами, Массимо.
– Обещаю. Даже клянусь. Если жив останусь.
А пока…
– Благословите меня, возносящий?
– Иди, дитя Моря, и воздавай негодяям по делам их. И помни, пожалев сейчас одного змея, через год ты получишь десять змеенышей, а через десять лет – змеиное кубло. Так раздави же гадину сейчас, чтобы потом не страдали невинные и невиновные. И не майся угрызениями совести. Не останови ты их – и злодейства продолжатся дальше. А если остановишь – это послужит предупреждением для подобных им. Кто-то струсит, кто-то дрогнет – и откажутся негодяи от своих намерений, если будут знать, что их может настигнуть кара. Потому что безнаказанность превращает человека в зверя.
С этой точки зрения Массимо на свою месть не смотрел.
– А еще снимаешь ты груз с тех, кто и рад бы восстановить справедливость, но по слабости своей сделать ничего не может, а душу травит черными помыслами. Есть ведь и такие… Так что благословляю тебя на богоугодное дело. Арден да пребудет с тобой, дитя Моря.
– Арнэ.
Той же ночью Массимо оседлал коня для тьера Римейна, проводил его, захлопнул ворота и даже вернулся в конюшню.
Чтобы вылезти через окошко в ее задней стене.
Лошади молчали, не гавкали и прикормленные псы. Массимо опрометью метнулся в переулок, где держал в конюшне у надежного человека своего мерина. Сейчас уже оседланного, чего время терять?
К воротам – и из города. И по утоптанной дороге туда, где удобнее свернуть в лес. Это тьер Римейн здесь одну тропинку знает, а Массимо за это время каждую елку на ощупь выучил! Ночью окажется – отличит!
Массимо никто не ждал, но в условленном месте уже были привязаны кони, и приглядывал за ними старший сын Шерната.
– Все здесь?
– Да, дядь Масс.
Привычное сокращение резануло по сердцу, но Массимо не позволил себе расслабляться. Мало ли кто как его назовет, что ж теперь? И в лес не ходить?
Массимо забросил поданный арбалет за спину и ринулся по тропинке в лес. Мешок с запасом болтов приятно уравновешивал второе плечо, деревья словно расступались перед Массимо, тропинка сама стелилась под ноги.
Вот и овраг.
Вот и присмотренное им место, даже трава немного вылежана, лично приминал, приглядывался, откуда стрелять удобнее будет.
Массимо бросил на траву плащ – не дай Арден, какая тварь по пузу проползет! С пузом-то ладно, а если выстрел сорвется? Болтов хоть и много, да все ж враги удрать могут! Если ломанутся в лес все разом, если стрелки растеряются…
Этого он никак допустить не может!
А на поляне собирался народ.
Кто-то уже приехал, кого-то ждали, бродили по поляне, обменивались ленивыми репликами…
Ждал и Массимо.
Луна была полной и ясной, серебристый свет заливал лес, светилась паутина между деревьями, светилась бархатистая изнанка листьев, черные, словно из бархата вырезанные, тени разбивали волшебную картину пятнами вековой мглы, и посреди прекрасного храма природы такая мерзость!
Массимо ощущал это как никогда остро. Это как на полу в храме нагадить…
Прийти сюда ради того, чтобы творить свои непотребства!
Нечисть! Ну ладно, будет вам скоро… радость! До самого сердца дойдет, кровавыми соплями заплачете!
Массимо пересчитывал подонков.
Один, три, девять… вот и Римейн, его он везде узнает. Насмотрелся…
А вот и главный.
Массимо вглядывался до боли в глазах, но вроде бы теперь были все. В черных балахонах. С надвинутыми капюшонами… еще раз пересчитать их?
Есть!
А теперь…
Над поляной разнеслось громкое уханье совы – и со всех сторон по поляне ударили арбалеты.
Пять человек – пять выстрелов. Один залп. Второй. Третий.
Арбалетчики уверенно выбивают тех, кто ближе к ним. Бьют в корпус, резонно полагая, что на это мероприятие никто кольчугу не надел, а с дырой в печени или легком уже не побегаешь. Добить и потом можно, Массимо собирался это сам сделать.
Должок за ним, весомый такой…
По поляне мечутся тени. По поляне мечутся люди. Ночь оглашается хрипами, криками и стонами.
Массимо же выстрелил в главного. Как раз в корпус.
И…
Ирион!
Все-таки эта тварь оказалась предусмотрительнее других! Надел кольчугу под балахон!
От удара болта предводитель пошатнулся, едва не упал, но выпрямился – и громадными скачками понесся в чащу. По великой удаче в том направлении, где залег Массимо.
Ольрат плюнул и, решив, что остальных и без него перестреляют, помчался за главным. Что толку отрезать змее хвост?
Голова уползет, а остальное отрастет![21]
А мы вот сейчас и голову придавим!
Ирионопоклонник несся по лесу не оглядываясь, только ветки под ногами хрустели. Массимо мчался за ним, больше всего боясь упустить подонка! Он ведь не все лица видел и не всех знал. Только часть, насчет остальных были сомнения.
Не убивать же потом всех знакомых Римейна только из-за подозрений?
Хруст впереди стих.
Массимо выругался шепотом – и тоже сбавил скорость, внимательно оглядываясь вокруг. И это спасло ему жизнь.
Видимо, удирающий понял, что погоня за ним – один человек, и решил разобраться самым радикальным способом. Убить преследователя, отсечь погоню – и скрыться.
Удар мог бы и достичь своей цели, не жди Массимо его каждую секунду. Но коса нашла на камень, или нож – на выставленный перед собой арбалет. Спустился клинок по дуге, только звякнуло. А занести его второй раз Массимо и не дал, отвешивая противнику увесистый пинок в колено – теперь точно не убежит, теперь только драться. В колене так хрустнуло, что с елок шишки посыпались.
Ирионопоклонник заорал что-то невнятное – и бросился на Массимо.
На этот раз атака удалась, но только потому, что Массимо сам жаждал схватки.
Добраться до твари, горло зубами перегрызть, а до того еще и помучить! Как эти звери его племяшку мучили! До-олго!
Массимо мстил, его противник спасал свою жизнь, страх и ярость подхлестывали мужчин, делая их примерно равными по силе.
Свой кинжал Массимо достать не успел, поэтому боролись за тот, который был в руке у ирионопоклонника. Мужчины катались по поляне, но верх одержать не мог ни один из них. Опыт или молодость? Массимо уже понял, что совершил ошибку, ввязавшись в ближний бой. Этот скот был и помоложе, и поздоровее, а у Массимо и сердце уже не то, и здоровье пошаливает… впрочем, это не останавливало.
Не убью, так покалечу, – решил он, впиваясь зубами противнику в неосторожно подставленное ухо и разрывая хрящ, словно собака.
По лицу текла кровь противника – или своя? Заливала глаза, соленым вкусом морской воды ощущалась на языке.
Враг сопротивлялся, награждая Массимо полновесными ударами в корпус – Массимо не мог ответить тем же, чувствуя под балахоном звенья кольчуги, но…
Хватка врага внезапно ослабла.
А потом тело и вовсе упало на Массимо, придавливая его к земле.
– Жив? Цел?
Шернат был в своем репертуаре. Спокоен, невозмутим и доволен. Словно он только что не десяток человек убил, а партию кож выгодно пристроил.
– Жив, – рыкнул Массимо, вылезая из-под трупа. – Ты его убил?
– Вот еще! Так легко эта тварь не отделается, – отозвался Шернат. – Сейчас свяжем, да и поговорим по душам.
Массимо потер руки.
– На поляну не потащим, оставим здесь?
– Поближе поднесем, чтобы найти легче, – не согласился Шернат. – Давай его обыщем.
Обыскали на совесть, лишив скота всего, кроме нижнего белья, и крепко примотав к дереву в три слоя. Кляпом тоже обеспечили, теперь пусть Арден решает.
Доберутся до него волки – такова воля божия, повезло мерзавцу.
Не доберутся?
Пусть молится, чтобы добрались. Массимо в себе волчьего милосердия вовсе не чувствовал, скорее наоборот.
Ничего, подождет его пленник, получше свою судьбу прочувствует. Сейчас они с наемниками расплатятся и займутся раздачей заслуженного…
Наемники приняли деньги и согласились, что в город возвращаться им вовсе даже незачем. Встретить утро в дороге намного приятнее, и чем дальше дорога уведет их от этого места, тем им же будет лучше.
А что тут было?
Да ничего не было, лично они ничего не знают, не помнят и интересоваться не собираются.
Такой подход Ольрата с Шернатом более чем устроил, они расплатились с наемниками, проводили их, а потом вернулись и пошли по поляне, пересчитывая трупы.
Мужчины не боялись, что кто-то уполз, – нет. Шернат привык делать свою работу добросовестно, поэтому у каждого из ирионопоклонников было перерезано горло. Жестко и эффективно, от уха до уха. Так уж точно сомнений не останется. Это не сказка, и никаких «Враги приняли меня за мертвого, а я отлежался и в темноте уполз в кусты» здесь не бывает. Тем более с такими тварями.
– Смотри, твой…
Массимо взглянул.
Смерть сделала тьера Римейна намного приятнее. Вместо выражения высокомерия и надменности на его лице были боль вперемешку с удивлением. Словно мужчина не понимал – как это так? Он такой хороший, а его арбалетом и кинжалом? Да за что?! И главное – КТО?!
Быдло какое-то!
Уму непостижимо! Холопы подняли руку на тьеров, это ж ужас! Так и до революций дело дойдет, оглянуться не успеешь!
Да и Ирион с ним!
Чтоб сдохшая тварь попала к своему господину и повелителю! В то самое место, которое на людях называть не принято!
Вот!
– Вроде как все, – подвел итог Шернат, пнув первый попавшийся труп. – Теперь что?
– Допрашиваем их главного, потом… а потом оставим его на площади. Как они людей…
– Ты это с ним проделаешь?
Массимо ощерился – в свете луны смотрелось откровенно жутковато.
– А хоть бы и я! Думаешь, рука дрогнет?
У Шерната дрогнула бы, но он никогда наемником и не был. Массимо же такие мелочи не останавливали.
Мужчины переглянулись и направились к тому месту, где привязали боевой трофей.
Трофей, надо сказать, был жив и даже в сознании. И кляп наполовину сжевал.
– Ну и что это за тварь такая? – пригляделся к нему Массимо. Раньше как-то времени не нашлось.
Свалить, связать, привязать – бежать добивать… все в бегах, в трудах, в заботах, дух перевести некогда!
– По-моему, один из сыновей градоправителя. Средний, – прищурился Шернат.
– Так…
Сообщение расставляло все по местам. Конечно, ирионопоклонников поймать не могли! Когда у них такой осведомитель, куда ж их ловить?
– Надеюсь, отпускать ты его не собираешься? – неправильно истолковал замешательство Ольрата кожевник. Массимо не собирался, вот еще! Убить, еще как убить! С особой жестокостью и цинизмом! Но для начала расспросить.
– А давай для начала ему глаз выковырнем, – начал непринужденную беседу Ольрат.
Тело у дерева дернулось. Ольрат достал трофейный кинжал, поводил им перед глазами негодяя.
– Ты, сука такая, мне сейчас за все ответишь. И отвечать будешь до-олго! Этой ночью ты сдохнешь. Можешь только выбрать – медленно или быстро пожелаешь умереть. И учти, ты мне все равно все расскажешь, но подыхать будешь очень медленно. Я все для этого сделаю. Так что соври мне, начни отпираться, крутить, лгать… дай мне повод! Пожалуйста!
Глядя в белые от ужаса и ненависти глаза пленного, Массимо улыбался. Месть не сладка, но необходима. Возносящий Ирет полностью прав, это ведь не ради мести именно за Маришку. В основном за нее, но…
Если бы кто-то отомстил за его племяшку, разве Массимо не был бы доволен?
Да еще как!
А потому…
Во имя Ардена!
Допрос и последующая расправа были жестокими, грязными, мерзкими, но справедливыми. Иногда язву выжигают каленым железом, иногда вырезают ножом, а иногда все вместе. И Массимо считал, что сделал все правильно.
Замарать руки?
Ну что ж. Кто-то должен принимать и этот груз. А он справится. На войне он убивал таких же наемников, каким был сам, просто за то, что выбрали иную сторону. Но те, возможно, были хорошие люди.
На войне.
А здесь и сейчас, в мирное время, он убил подлецов.
И не жалел об этом ни на миг. Подлецы же!
Океан чище будет! Жаль другого – слишком легко они умерли. Вот если бы можно было каждого по два раза!
Утро застало Массимо уже в пути. Отдохнувший за ночь мерин мирно перебирал копытами по дороге, в кармане позвякивала полученная от жреца мелочь, солнышко било прямо в лицо, а Массимо чувствовал себя непривычно довольным.
Куда он движется?
А не все ли равно? Может, стоит попутешествовать? Ему всегда хотелось побывать в Тавальене, например. Все же хорошее дело сделал, можно и помолиться съездить. По пути подрабатывать, чтобы денег много не потратить на дорогу, никуда не спешить…
В родной город он уже не вернется. Разве что письма будет писать Шернату. А где осесть…
Массимо с удовольствием спрыгнул с коня и потянулся. Может, подремать в кустах, а потом поехать дальше? Ночь-то выдалась бессонная, хлопотная.
Можно и так. Не все ж он перезабыл?
Бродяжья кровь властно пела в жилах.
Массимо здраво оценивал себя.
Он, конечно, староват, но пару лет еще побродяжить сможет, чтобы осела пыль на памяти людской, чтобы стерлось самое страшное, чтобы можно было не видеть во сне мертвые глаза детей…
А потом надо найти себе тихий уголок и забиться туда. Доживать. Грустно, конечно, а только больше ничего в голову нейдет.
Он еще об этом подумает.
И о словах возносящего тоже.
Массимо привычными движениями заводил коня в лесок, отводил ветки с пути, разыскивая подходящую поляну, чтобы с дороги ни видно, ни слышно не было. Чтобы даже случайно не наткнулись.
Вот вроде уютное местечко.
Расседлать коня, привязать так, чтобы пастись мог. А сам Массимо завернулся в плащ, улегся под деревом – и мгновенно уснул, чутко, даже сквозь самый глубокий сон отмечая окружающие звуки. Конскую переступь по поляне, птичий щебет, шорох листьев…
Все было спокойно, Массимо спал, и совесть его не мучила. И тени погибших тоже не преследовали. Он исполнил свой долг.
Тимус Шернат стоял в толпе людей и смотрел, как убивается над телом своего среднего сына градоправитель.
Выколотые глаза, отрезанный язык – надоел под конец со своими воплями, вот у Массимо рука и не дрогнула, вспоротый живот…
А главное – табличка на груди:
Градоправитель рыдал, его жену уже унесли с площади, а настроения в толпе колебались от осуждения до одобрения.
– Жестоко так-то…
– А поделом твари! Небось не твоих дочерей убивали?
– Мать жалко…
– Ты тех матерей пожалей, которых этот гад осиротил…
Тимус молчал, только усмехался. Ему почему-то казалось, что все еще не закончено.
И верно.
Тело мужчины унесли с площади, градоправитель выпрямился.
– Я найду того, кто это сделал! Кровью умоются! Стража!!!
– Остановись, дитя Ардена.
На площадь вступил возносящий Ирет.
– Остановись, ибо придется тебе раскаяться в этих словах. Ты сейчас хочешь воздать злом за добро!
От такого заявления умолкли даже голуби на крышах. Градоправитель повернулся к возносящему, но сказать ничего не успел.
– Мне ведомо, что твое чадо творило зло во славу Ириона! Врага рода человеческого. Кто бы ни наказал его – человек совершил благое и правильное дело, и карать за это не след! Именем Храма прошу не преследовать того, кто восстановил справедливость!
Градоправитель задохнулся от гнева, но сказать ничего не успел.
Из-за спины возносящего выдвинулись четверо рыцарей в белых плащах со знаком Ордена – змеем, завязанным узлом.
– А еще, сын Моря, нам хотелось бы побеседовать с тобой о твоем сыне. Как он стал творить сии непотребства? – нарочито мягко поинтересовался один из них. Голубая оторочка на его плаще указывала на рыцаря более высокого ранга.
Градоправитель побледнел, огляделся по сторонам, но куда там! Стражники не стали бы препятствием для змееборцев. Тем более речь об ирионопоклонниках. Это уж точно дело Храма, вот и пусть разбираются.
Рыцарь обвел взглядом площадь.
– Обещаю, если кто и остался из служителей змея, мы обязательно их найдем.
Градоправитель побледнел, понимая, что вряд ли выйдет из подвалов Храма.
Толпа оценила угрозу и принялась рассасываться.
Шернат тоже отправился прочь с площади. Что хотел, он получил – и теперь ухмылялся в бороду.
Никто ничего не найдет, да и искать не станет. Массимо далеко отсюда, его к ирионскому делу не привяжут, а градоправитель…
А градоправитель скоро будет новый, чует его сердце. И это правильно.
Вальера мирно вышивала розы. Приятно вот так посидеть в тишине, во внутреннем дворике, передохнуть минуту от бесконечных домашних хлопот и заняться вышивкой. Пусть даже и не слишком интересное занятие, но благородная дама должна вышивать.
Обязана.
И лучше что-нибудь сентиментальное, цветочное, орнаменты… Подойдут и морские мотивы, но море Вальера не любила. Почему? Она и сама не знала. Просто море пугало ее до истерики, до безумия, до крика, при виде сине-зеленого пространства хотелось развернуться и бежать что есть сил. Спрятаться и не вспоминать о его существовании.
Один раз Эттан решил доставить удовольствие любовнице, вывезя ее с детьми в замок на взморье. Дети были счастливы. С утра до ночи трое сыновей пропадали на побережье, Лусия тоже полюбила гулять по пляжу, выискивая красивые раковины и обточенные морем камушки, а вот Вальера…
Эттан – и тот отдыхал, купался в море и почти не думал об интригах, а Вальеру всю колотило от страха. Ночами она просыпалась от шума моря и долго лежала, не в силах заснуть.
Чего ей стоило не показывать свой страх мужу – знала только она. Отговаривалась, что от морской воды кожа шершавая и липкая, что песок забивается в туфельки и натирает ей ноги, что от криков чаек болит голова, а водоросли гниют и мерзко воняют…
Эттан верил, а Вальера считала дни до отъезда.
С тех пор ее так и не удалось заманить к морю.
Вспоминалась поездка не часто, но всегда к каким-нибудь неприятностям. Вот и сейчас…
Эттан?
И что могло принести его домой посреди бела дня?
Вальера на миг прикрыла глаза, возвращая на лицо нужное выражение, а потом вскочила и поспешила навстречу любовнику и отцу ее детей. Не супругу. Супругом ее он теперь никогда не станет – увы.
– Мой дорогой! О, Эттан!
Эттан одарил женщину небрежным поцелуем в щеку.
Вальера ему нравилась. Она была умна, красива, она родила ему детей и воспитала их так, как надо, она была его. И трофеем, которого он долго добивался, и собственностью… ему есть чем гордиться.
Когда молоденькая тогда тьерина Тессани согласилась на свидание, он на крыльях летал. Даже статус Преотца доставил ему меньше удовольствия… возраст.
– Вэль. У меня хорошие новости.
– Какие же, монтьер?
– У меня есть брачное предложение для Лусии.
Вальера похолодела.
Она понимала, что рано или поздно дочь оторвут от нее, знала, что Эттан выдаст ее замуж за выгодного мужчину, но… Так рано! Так неожиданно!
– От кого, монтьер?
Эттан взглянул на побледневшее лицо своей любовницы, на мигом посеревшие губы – и внезапно смягчился. Все же мать…
– Да не волнуйся ты так. Это предложение от герцога Карста.
– Но герцог женат?
Это-то Вальера точно знала. Нельзя сказать, что она интересовалась жизнью высшего света – что толку, если тебя туда все равно не пустят, но знала.
– И у него есть сын, немногим старше Лу. Мирт, наследник Карстов. Вот его и решили женить.
Вальера вскинула брови.
– Монтьер, но почему Лу?
– Потому что она – дочь Преотца. Читай, – Эттан протянул супруге письмо, которое доставил ему сегодня гонец из Карста.
Вальера взяла трубочку пергамента, аккуратно развернула, бросила беглый взгляд на печать – вроде бы все так, синий воск, печать с изображением дельфина – не подделка?
– Это действительно Карст, – подтвердил Эттан в ответ на ее взгляд. – Я-то знаю.
В самых изысканных выражениях герцог Карст поздравлял Преотца с Избранием и выражал надежду, что Эттан будет здравствовать еще долгие годы. Намекал на установление более тесных связей между Тавальеном и княжеством Карст и предлагал скрепить их родственными узами. Например, союзом старшего сына герцога и дочери Преотца. Разумеется, под это можно подписать несколько торговых договоров, снизить пошлины и договориться о военной взаимопомощи…
Вальера послушно прочитала письмо до конца – и опять посмотрела на мужа.
– Но почему Лу?
– А что тебе непонятно? – удивился Эттан. – Она моя дочь!
– Незаконная Тессани, непризнанная Даверт – и герцог Карст? Монтьер, это несопоставимые величины!
Вальера знала, о чем говорила. Даже она, вполне законная Тессани, не была бы подходящей парой для Карста. Древность рода, чистота крови – вот что имело значение для этих ублюдков. Старинные герцогские рода и так были безумно богаты – всем известно, вот они и могли себе позволить перебирать девушек.
Вальера помнила, как она, совсем еще юная девчонка, оказалась на балу, на котором присутствовал герцог Атрей. Помнила и насмешливый взгляд, скользнувший по девушке. Не по платью, перешитому из материнского, нет, ее бедность Атрея не интересовала. Но род Тессани он знал.
Знал, как этот род гордится своим прошлым, знал, от кого ведет начало. Он сам об этом сказал.
Вальера поспешно отогнала недобрые мысли.
Атрея здесь нет, уже и не будет – умер две зимы назад. А Карст не знает. Но зачем ему такой союз?
– Дочь Преотца и знатной дамы из рода Тессани. Разве мало?
Эттан тоже знал, от кого вела свой род Вальера. Проговорилась по глупости.
– Не знаю, монтьер. Мне не нравится это предложение.
– Зато оно нравится мне. Я думаю, что дам согласие на брак.
– Монтьер! Но Лу еще так молода!
– Ей уже пятнадцать, в этом возрасте вы уже выходили в свет, – безжалостно напомнил Эттан.
Вальера прикусила губу.
Ну да.
Выходила в свет, читай – продала себя первый раз. А что делать?
У нее не было ничего. Ни денег, ни связей, ни-че-го! Пьяница-отец, больная мать, никакого приданого, может, кто-то и женился бы на ней, презрев родительские запреты, а может, и нет. И вообще – она Тессани!
Вальера справедливо решила, что замуж за абы кого – уж лучше ни за кого, и принялась искать покровителя. Продать себя по высшей ставке проще всего, тут главное – не продешевить, и ей все удалось. Первым ее покровителем стал граф Тарвей, от него у прелестницы остались дом в Тавальене, где спокойно дожила свои дни мать Вальеры, осталась кругленькая сумма в золоте и драгоценностях и скинутый плод – Вальера не хотела ребенка и знала, как от него избавиться.
Женщина могла бы доживать век спокойно, выйти замуж за кого-то безденежного или безземельного, но вместо этого, расставшись с графом, стала искать дальше. До Эттана у нее было три покровителя.
Даверт никогда не спрашивал и не ограничивал свою любовницу, но сильно подозревал, что она сможет прожить и без него. Долго и безбедно.
– Я выходила по необходимости. – Вальера посмотрела на Преотца. – У Лу нет такой нужды, как у меня. Может быть, помолвка? На год? А потом свадьба?
Эттан задумался.
– Она дочь Преотца, а не трактирная девка! Это там – встретились, поженились, переспали… – Вальера умоляюще вцепилась в рукав супруга. – Вы же понимаете, монтьер, что Лу – незаконная дочь. С нее спрос больше. Я могла позволить себе отступить от правил, но Лу не может. Да, это мой грех, но нести его нам обеим!
Эттан вздохнул.
Несмотря на все свои многочисленные недостатки, Вальеру он любил. Пусть иногда и бывал с ней жесток и груб, пусть часто не считался с ее мнением, но любил. Как уж мог. Как умел. И дочери тоже не желал зла.
– Хорошо, дорогая. Я напишу герцогу. Сначала помолвка – год. Потом свадьба. Но рассчитывайте на полгода, не больше, мы не можем позволить себе упустить такую выгодную партию.
Вальера просияла и бросилась на шею Преотцу.
– Благодарю вас, монтьер! Вы лучший из отцов!
– Преотцов, – насмешливо поправил Эттан, обнимая до сих пор очаровательную женщину.
И потому не увидел расчетливое выражение на ее лице. Уж за это-то время она узнает все, что возможно, о семье Карстов! Даже то, чего они и сами не знают!
Не отдавать же дочь неизвестно куда и кому?
Решение Эттана вовсе не обрадовало предстоящего Эльнора. Мужчина рассчитывал, что под влиянием момента Эттан ухватится за лестное предложение двумя руками. А годичный срок помолвки – это плохо. Это ни к чему.
За это время Эттан может узнать кое-что нелестное о семье Карстов. Вряд ли тогда он откажется от помолвки, но и «приятной» неожиданности уже не получится. А хотелось-то иного…
И что теперь делать?
Хотя на этот вопрос у Эльнора был ответ.
Отправить письмо – первое.
Заняться Эрико Давертом – второе. И он уже знал, как это будет и кто это будет. Письмо уже улетело, теперь оставалось ждать приезда нужного человека.