Я вся подбираюсь.
– Что случилось? – спрашивает он.
– Ничего, – говорю я, слишком быстро для того, чтобы это выглядело правдой. Случайно ли, что в поисках дома Оуэн оказался именно здесь, на расстоянии протянутой руки от дверей, которые на самом деле приведут его домой?
Я с трудом пожимаю плечами:
– Это необычно, правда? Жить в отеле?
– Это было потрясающе, – мягко говорит он.
– В самом деле? – невольно спрашиваю я.
– Ты мне не веришь?
– Дело не в этом, – оправдываюсь я. – Я просто не могу себе этого представить.
– Закрой глаза. – Я слушаюсь. – Сначала ты оказываешься в вестибюле. Вокруг стекло и темное дерево, золото и мрамор. – Его голос мягко убаюкивает меня. – Золотом пронизаны обои, оно вьется по ковру, опутывает дерево и сверкает среди мрамора. Весь вестибюль сияет солнцем. В хрустальных вазах расставлены цветы: темно-красные розы в цвет ковру, другие – белоснежные, как мрамор. Там всегда светло, – рассказывает он. – Солнечные лучи врываются через окна, и занавески всегда отодвинуты.
– Звучит великолепно.
– Там и было великолепно. Мы переехали туда через год после того, как отель был перестроен в жилой дом.
У Оуэна действительно необычные манеры – какая-то едва заметная грация, экономные, четкие движения, взвешенные, сдержанные слова – но я и подумать не могла, что он жил и умер… так давно. Но еще больше меня поражает не его возраст, а время, на которое он ссылается: 1951 год. В гостевой книге мне не встречалась фамилия Кларк, и теперь я знаю почему. Они переехали как раз в те годы, о которых сведений не сохранилось.
– Мне там нравилось, – добавляет он, – а моя сестра была прямо влюблена в это место.
Его взгляд становится задумчивым и рассредоточенным, но я вижу, что он не срывается, а погружается в воспоминания.
– Для Регины это было одной большой игрой, – тихо говорит он. – Когда мы переехали в Коронадо, отель показался ей сказочным замком, лабиринтом, настоящим раздольем, полным укромных уголков и тайников. Мы жили в соседних комнатах, но ей нравилось передавать мне записки. Она не подсовывала их под дверь, а разрывала на мелкие кусочки и прятала в разных местах: привязывала к камням и безделушкам, чтобы не унесло сквозняком. Как-то раз она сочинила для меня сказку и рассовала фрагменты по всему Коронадо: в трещины каменных скамей в саду, под плиты… Понадобилось много времени, чтобы собрать фрагменты, и даже тогда мне не удалось найти окончание…
Он замолкает.
– Оуэн!
– Ты говорила, Истории просыпаются по определенной причине. Что-то гложет их… нас. – Говоря это, он поднимает на меня глаза, и я вижу, что его лицо исказилось от горя. – Я не смог ее уберечь.
У меня душа уходит в пятки. Теперь я четко вижу сходство: высокая, изящная фигура, светлые серебристые волосы, неземная грация. Убитая девушка.
– Что с ней произошло? – шепчу я.
– На дворе был 1953 год. Мы прожили в Коронадо два года. Регине исполнилось пятнадцать, мне было девятнадцать, и я только недавно оставил родительский дом. – Оуэн закусывает губу, но продолжает: – Всего за пару недель до того, как все случилось. Я был недалеко, но в тот момент между нами могли стоять километры дорог и миров – все равно, когда я был ей нужен, меня не оказалось рядом.
Эти слова режут меня, как ножом. То же самое я повторяла себе тысячи раз, вспоминая день, когда погиб Бен.
– Она залила кровью пол в гостиной, – шепчет он, – а меня не было рядом.
Он опирается о стену и сползает вниз.
– Это моя вина, – говорит он. – Как ты думаешь, я могу быть здесь поэтому?
Я опускаюсь рядом.
– Оуэн, ты ее не убивал. – Я это знаю. Ведь я видела, кто это сделал.
– Я был ее старшим братом. – Он погружает руку в свои спутанные волосы. – Я был обязан ее защитить. Ведь это я познакомил ее с Робертом. Я привел его в ее жизнь.
Его лицо темнеет, и он смотрит в сторону. Я хочу разговорить его, но царапанье в кармане возвращает меня к реальности, напоминая, что, кроме Оуэна, есть еще Коридоры, полные других Историй. Я достаю Архивный листок, ожидая увидеть новое имя, но вместо этого на нем появляется надпись:
– Мне пора, – говорю я.
Оуэн касается моей руки, и все вопросы и переживания испаряются. Их вытесняют тишина и спокойствие.
– Маккензи. Мой день уже закончился?
Я встаю, и его рука сползает с моей, забирая с собой тепло и покой.
– Нет, – я отворачиваюсь. – Еще нет.
Когда я вхожу в Архив, мои мысли все еще крутятся вокруг Оуэна и его сестры. Как же они похожи! Но, увидев стол, как всегда, стоящий в приемной, я останавливаюсь, пораженная. Весь стол завален книгами, фолиантами и стопками бумаг. В узком пространстве между двумя исполинскими стопками поблескивают очки Патрика. Вот черт!
– Если вы хотите установить рекорд по длительности пребывания здесь, – говорит он, не поднимая на меня глаз, – думаю, уже не стоит утруждаться.
– Я просто искала…
– Вы ведь понимаете, – перебивает он, – что, несмотря на мой титул, это не обычная библиотека! Мы не выдаем, не ведем учет, и у нас нет читального зала. Эти постоянные визиты не просто утомительны, они недопустимы.
– Да, я знаю, но…
– И разве вы не загружены более чем достаточно, мисс Бишоп? Когда я проверял последний раз, на вашем листе значилось… – он проверяет по бумажке, – пять Историй.
– Вы ведь понимаете, зачем вам выдали Архивный лист?
– Да, – шепчу я.
– И почему вы обязаны его очистить?
– Конечно.
Существует одна причина, по которой мы вынуждены постоянно патрулировать Коридоры и не пускаем все на самотек. Если там соберется слишком много Историй, и они застрянут в пространстве между мирами, не понадобится уже никаких Хранителей и ключей, чтобы выбраться на свободу. Они просто силой откроют нужные двери.
– В таком случае, почему вы до сих пор стоите…
– Меня вызвал Роланд, – сдаюсь я и в доказательство помахиваю Архивным листком.
Патрик вздыхает и откидывается на спинку стула, смерив меня долгим тяжелым взглядом.
– Ладно, – говорит он и возвращается к работе, слегка махнув рукой в сторону дверей.
Я обхожу стол и замедляю шаг, пытаясь подглядеть, что он пишет в огромном старинном фолианте, и, не отрываясь, параллельно – в дюжине крошечных книжечек. Я впервые за все время вижу этот стол таким заваленным.
– Кажется, вы очень заняты, – невинно замечаю я.
– Потому что я всегда занят, – отрезает он.
– Сегодня сильнее, чем обычно.
– Как вы наблюдательны.
– И я тоже загружена больше, чем обычно, Патрик. Я никогда не поверю, что пять имен подряд – это норма. Даже для Коронадо.
Он даже не смотрит на меня.
– У нас небольшие технические проблемы, мисс Бишоп. Прошу прощения, что мы затрудняем вам жизнь.
Я нахмуриваюсь:
– А что за технические проблемы?
Призрачные имена? Вооруженные Истории? Неизвестные парни в Коридорах, которые не срываются?
– Небольшие, – скупо отвечает он, ясно давая понять, что не хочет продолжать беседу.
Я решаю оставить его в покое и отправляюсь на поиски Роланда.
Оказавшись в теплом свете Атриума, я чувствую прилив сил. Это тот самый вселенский покой, о котором столько рассказывал дед.
И тут раздается оглушительный треск, будто рухнуло что-то большое.
Не здесь, в Атриуме, а где-то в соседних коридорах. Металлический звук ящика, упавшего на каменный пол. Несколько Библиотекарей оставляют работу и спешат туда, где раздался шум. Они закрывают за собой двери, а я остаюсь на месте, остолбенев, вдруг вспомнив о том, что полки, что меня окружают, заняты спящими мертвецами.
Я слушаю, затаив дыхание. Ничего не происходит. За закрытыми дверьми не раздается ни звука.
И тут на мое плечо опускается ладонь. Я резко разворачиваюсь, пытаясь вывернуть неизвестную руку, но одним невидимым глазу движением мой противник словно ускользает сквозь пальцы, и я почему-то упираюсь лицом в стол, с заломленной рукой.
– Полегче тут, – бурчит Роланд и отпускает меня.
Я опираюсь спиной о стол и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.
– Зачем ты меня вызвал? Удалось что-нибудь найти? Слышал, что-то обвалилось только что?
– Не здесь, – шепчет он и указывает в сторону бокового крыла Архива. Я иду за ним, потирая вывернутую руку.
Чем больше мы отдаляемся от Атриума, тем древнее выглядит Архив. Роланд уводит меня узким извилистым проходом с низкими потолками, похожим на Коридоры. Комнаты у нас на пути становятся маленькими, тесными и пыльными, похожими на склепы.
– Что это было? – не унимаюсь я, но Роланд ведет меня дальше и не отвечает. Пригнувшись под низкой каменной аркой, мы проходим в странный альков. В комнате царит полумрак, но я могу разглядеть, что полки заняты не ящиками с Историями, а старыми картотеками. Это заброшенная приемная вроде той, где я проходила собеседование.
– У нас проблема, – тут же начинает он, закрыв дверь. – Я нашел людей, которых ты записала. В большинстве случаев я не выяснил ничего интересного, но пара имен кое на что меня навела. В августе в Коронадо в одно время с Маркусом Эллингом погибли еще два человека. И обе Истории были отформатированы. Данных об их смерти не сохранилось.
Я устало опускаюсь в кожаное кресло, а Роланд прохаживается туда-сюда по комнате. Он выглядит крайне измотанным, в его речи появляется незнакомый акцент.
– Поначалу я не смог их найти, потому что их разместили не на тех полках. Во входные регистраторы занесено одно место, в каталогах – другое. Кто-то очень не хотел, чтобы этих людей нашли.
– Что это за люди?
– Элейн Хэринг, дама в годах, и Лайонел Прэт, парень лет двадцати. Они жили одни, как и Эллинг, но больше у них нет ничего общего. Я даже не могу точно сказать, в Коронадо ли они умерли, но последние их нетронутые воспоминания связаны с отелем. Элейн выходила из своей квартиры на втором этаже, Лайонел сидел в саду и курил. Ничего подозрительного. И тем не менее обоих отформатировали, стерев подробности их гибели.
– Маркус, Элейн и Лайонел умерли в августе. А Регину убили в марте.
Он суживает глаза:
– Я думал, ты не знаешь, как ее зовут.
У меня перехватывает дыхание. Я и не должна знать. Это рассказал мне Оуэн. Но я не могу объяснить Роланду, что в данный момент укрываю в Коридорах ее брата.
– Не ты один ведешь расследование, забыл? Мне удалось выйти на жительницу Коронадо, мисс Анджели, слышавшую об убийстве.
– А что еще ей известно? – с нажимом спрашивает Роланд.
Я качаю головой, стараясь выглядеть как можно более непринужденно:
– Не так много. Она не любит говорить на такие темы.
– А у Регины есть фамилия?
Я колеблюсь. Если я назову ее, Роланд выйдет на Оуэна, который, очевидно, отсутствует. Я понимаю, что стоит рассказать ему об Оуэне – мы ведь и так нарушили все запреты, но существуют просто правила, а существуют и Правила. Даже если Роланд смог пренебречь первыми, вряд ли он будет рад тому, что я нарушила главный принцип Архива и укрываю в Коридорах Историю. К тому же у меня еще множество вопросов к Оуэну.
Я качаю головой.
– Анджели с трудом расстается со своими секретами. Но я попробую ее уговорить.
В крайнем случае, я выиграю время. Я пытаюсь свести разговор к цепи странных смертей.
– Получается, между убийством Регины и этими смертями – пять месяцев, Роланд. С чего мы вообще решили, что они как-то связаны между собой?
Он хмурится:
– Мы не можем этого утверждать. Но такое количество ошибок и нарушений кажется подозрительным. Сначала я подумал, что это зачистка, но…
– Зачистка?
– Иногда, если дело принимает совсем тяжелый оборот – если Истории удается бежать во Внешний мир, и случаются человеческие жертвы, Архив делает все, чтобы исключить риск раскрытия.
– Значит ли это, что Архив покрывает убийства?
– Не все свидетельства могут быть уничтожены, но некоторые можно исказить. От тел избавляются. Смерти обставляют так, чтобы они выглядели натурально.
Наверное, я сильно побледнела, потому что Роланд поспешно продолжил:
– Мисс Бишоп, я не говорю, что это нормально. Я имею в виду, что люди не должны знать об Историях и об Архиве. О нас.
– Но разве члены Архива могут прятать свидетельства от самих себя?
Он снова хмурится:
– Я видел, как во Внешнем мире применяли подобный метод. Пользовались форматированием. Я знаком с сотрудниками Архива, считающими, что прошлое должно храниться в стенах Архива, а не за его пределами. Во Внешнем мире они не признают ничего святого. Им кажется, существуют вещи, о которых не должны знать даже Хранители и Отряды. Но и они не стали бы так поступать. Они не стали бы скрывать правды от
Говоря о «нас», он имеет в виду не меня. Он говорит о Библиотекарях. Кажется, он считает, что его предали.
– Получается, кто-то из местных стал по другую сторону баррикад, – подытоживаю я. – Остается единственный вопрос – почему?
– Не просто «почему». Важно,
Мои пальцы впиваются в ручки кресла.
– Получается, это сделал ныне действующий Библиотекарь. Он среди нас.
Я радуюсь, что не успела выдать Оуэна. Если он как-то связан со всеми этими происшествиями, то обладает одним очень большим преимуществом по сравнению с остальными – он в сознании. У меня больше шансов узнать о том, что случилось, из его уст, вместо того чтобы превращать его в недвижное тело. А если он действительно имеет отношение к этому делу, с того самого момента как я включу его в игру, появится опасность, что неизвестный Библиотекарь уничтожит его память.
– Судя по поспешности работы, – замечает Роланд, – они поняли, что за ними следят.
Я качаю головой:
– У меня в голове не укладывается. Ты сказал, что Маркуса Эллинга отформатировали сразу после того, как он поступил в Архив. Это произошло более шестидесяти лет назад. Зачем какому-то Библиотекарю прикрывать работу своего предшественника?
Роланд устало трет глаза.
– Незачем. И никто этого не делает.
– Я не понимаю.
– Каждое форматирование отмечено особой подписью. Воспоминания, вычищенные разными людьми, выглядят как одинаковая чернота, но читаются по-разному. Ощущения другие. Пустая История Маркуса Эллинга читается так же, как и раньше. И воспоминания двух других – тоже. Их всех отформатировал один и тот же человек.
Один и тот же за шестьдесят лет.
– Разве Библиотекари работают так долго?
– Не существует принудительной пенсии, – говорит он. – Сами Библиотекари выбирают срок своей службы. Пока мы работаем здесь, мы не стареем… – Роланд замолкает, а я пытаюсь вспомнить лица Библиотекарей, которых когда-либо встречала в нашем отделении. Здесь работает около дюжины. И только некоторых я знаю по имени.
– Все не так просто, – будто самому себе говорит Роланд. – Библиотекари – единственный элемент Архива, который не может быть полностью записан. За нами нельзя проследить. Если бы кто-то долго работал в одном месте, любое незаконное действие тут же привлекло бы внимание. Но проблема в том, что существует постоянный обмен, поток кадров. Члены Архива никогда не работают вместе долгое время. Люди приходят и уходят. Каждый может свободно перемещаться по отделам и ветвям. Над этим стоит поразмыслить…
Я вспоминаю о том, что Роланд работает здесь с момента моего назначения. Но все остальные, в том числе Патрик, Лиза и Кармен – пришли намного позже.
– Но ты был здесь всегда.
– Нужно же кому-то следить, чтобы ты не попала в передрягу.
Роланд нервно постукивает носком кеда.
– И что нам теперь делать?
– Нам – ничего. – Роланд резко вздергивает голову. – Ты просто будешь держаться подальше от всей этой галиматьи.
– Ни за что.
– Маккензи, именно по этой причине я тебя и вызвал. Ты уже и так слишком много рисковала…
– Если ты говоришь об Архивном листе…
– Тебе вообще повезло, что я увидел его первым.
– Это была случайность.
– Это было чистое безрассудство.
– Если бы я знала, что такая операция возможна, если бы у Архива не было столько секретов от собственных сотрудников…
– Хватит. Я знаю, что ты хотела помочь, но тот, кто это делает, очень опасен. И совершенно ясно, что они не хотят быть пойманными. Ты просто обязана уйти с…
– Уйти с дороги?
– Уйти с опасного перекрестка, скажем так.
Я вспоминаю о ноже Джексона и драке с Хупером. Слишком поздно.
– Пожалуйста, – говорит Роланд. – Тебе есть что терять. Позволь мне самому все решить.
Я сомневаюсь.
– Мисс Бишоп…
– Как давно ты работаешь Библиотекарем? – вдруг решаюсь я на прямоту.
– Слишком давно, – уклончиво отвечает он. – Ну же, пообещай мне.
Я заставляю себя кивнуть и тут же ощущаю болезненный укол совести: он заметно приободряется. Видимо, поверил. Он встает и подходит к двери. Я иду за ним, но на полдороге останавливаюсь.
– Может, тебе стоит отвести меня к Бену?
– Зачем?
– В виде прикрытия. На случай, если Библиотекарь-отступник следит за нами.
Он улыбается и отправляет меня домой.