Уэсли Айерс невыносимо, приторно мил.
– И тогда этот шестилетний дикарь пытается сбить меня с ног…
Слишком болтлив.
– …а ведь он совсем маленький, и вдвое ниже меня. Так что дело кончается тем, что он со всей дури бьет меня по коленям…
Слишком энергичен.
– …то есть ему всего шесть, но эти футбольные кеды с шипами…
А это означает лишь одно.
– Он рассказал тебе все, – говорю я.
Уэсли сдвигает брови, но продолжает улыбаться:
– Ты вообще о чем?
– Роланд тебе все рассказал, не так ли? Что у меня погиб брат.
Его улыбка понемногу блекнет, и он кивает.
– Я уже и так знал, – признается он. – Я увидел его, когда твой отец взял меня за плечо. Потом – когда ты пыталась отмутузить меня в Коридорах. Я не лез в голову твоей мамы, но все видно по ее лицу и сквозит в каждом шаге. Я ничего не выискивал, Мак. Он прямо на поверхности. Этим отмечена вся ваша семья.
Я не знаю, что сказать. Мы стоим посреди Коридоров, и притворство и неискренность сползают с меня, как шелуха.
– Роланд сказал, что произошел какой-то инцидент. Что он больше не хочет оставлять тебя одну. Я не знаю, что приключилось. Но я хочу, чтобы ты знала – теперь ты не одна.
Глаза горят от непролитых слез, и я сжимаю зубы, глядя себе под ноги.
– Ты держишься? – спрашивает он.
Ложь уже вертится у меня на языке, но я отбрасываю ее прочь:
– Нет.
Уэс опускает взгляд.
– Знаешь, я как-то подумал, что когда мы умираем, то лишаемся всего. – Он шагает по проходу, продолжая говорить, и мне приходится плестись за ним. – Вот что больше всего пугало меня в смерти: не факт, что ты больше не сможешь жить, а то, что ты лишишься всего, что собирал всю свою жизнь: всех знаний, всех воспоминаний. Но когда тетя Джоан рассказала мне об Архиве и Историях, все изменилось. – Он замирает на повороте. – Архив значит, что прошлое никогда не будет забыто. Не будет утеряно. И знание это освобождает, придает сил. Позволяет смотреть в будущее с надеждой. И к тому же нам нужно писать свои собственные Истории.
– Боже мой, какая банальность!
– Знаю, мне стоит попробовать писать тексты к поздравительным открыткам.
– Не уверена, что там будет раздел, посвященный сантиментам об Историях.
– Вот незадача!
Я улыбаюсь, но говорить о Бене мне не хочется.
– Твоя тетя Джоан. Это она тебя обучила?
– Технически она моя двоюродная бабушка. Дама с голубыми волосами… известная как Джоан Петрарк. Она – страшная женщина.
– Она еще жива?
– Ага.
– Но она передала тебе свою работу. Значит, она лишилась всех полномочий?
– Не совсем. – Он колеблется и прячет от меня взгляд. – Пост может быть передан по наследству, если существующий Хранитель недееспособен. Тетя Джоан несколько лет назад сломала ногу. Пойми меня правильно, она кому угодно сто очков вперед даст. Быстрая, как молния, даже со своей тростью. У меня даже шрамы остались как вещественное доказательство. Но после несчастного случая она передала работу мне.
– Наверное, это классно, когда есть возможность с кем-то поговорить об этом. Просить помощи или совета. Слушать ее байки.
У Уэсли грустно вытягивается лицо.
– Вообще-то… все не совсем так.
Я чувствую себя идиоткой. Конечно, она ведь
– После того как передала мне свой пост, она все забыла. – Его глаза полны боли, и эта боль мне знакома. Может, я не способна паясничать, как Уэс, но я понимаю его чувство одиночества. Нелегко приходится, когда тебя окружают люди, которым не дано узнать, но если у тебя был кто-то подобный и ты его потерял… Неудивительно, что дед хранил свой титул до самой смерти.
Уэс выглядит потерянным, и я не знаю, как привести его в чувство. Но мне и не приходится этого делать. Вместо меня это делает История. Вдали раздается звук, и, словно по мановению волшебной палочки, Уэсли снова улыбается. В его глазах появляется задорный огонек, похожий на неутолимый голод, который я вижу в глазах Историй. Уверена, иногда он выходит в Коридоры просто чтобы подраться.
Звук повторяется. Миновали те дни, когда мы должны были шляться по Коридорам, выискивая Истории. Теперь они находят нас сами.
– Что ж, похоже, ты давно мечтал здесь поохотиться, – говорю я. – Думаешь, ты к этому готов?
Уэсли галантно кивает:
– После вас.
– Супер! – говорю я, с хрустом разминая пальцы. – Старайся держать руки при себе, чтобы я могла сосредотачиваться на работе, а не отмахиваться от этой жуткой рок-музыки, исходящей от тебя.
Он изумленно поднимает брови:
– Мой звук похож на рок-группу?
– Не думай о себе так много. На рок-группу, которую закидали тухлыми помидорами.
Он улыбается еще шире:
– Потрясающе. И, если уж на то пошло, ты звучишь как гроза. И если безупречная игра моей рок-группы тебя отпугивает, учись ее приглушать.
Мне не хочется признавать, что я не умею и не знаю как, поэтому я усмехаюсь. Мы снова слышим Историю – она стучит кулаком по двери. Я снимаю ключ с шеи и несколько раз обматываю шнурок вокруг запястья, пытаясь унять бешено стучащее сердце.
Надеюсь, это не Оуэн. Эта мысль неожиданна для меня самой. Не могу поверить, что сейчас я готова встретиться еще с одним Хупером вместо того, чтобы возвращать Оуэна. Хотя это никак не может быть Оуэн. Он ни за что не станет шуметь, если только не начал срываться. Может, стоило рассказать о нем Уэсли, но Оуэн тоже является частью расследования и попадает в категорию вещей, о которых мне не позволено говорить. Однако если Уэс найдет Оуэна, или наоборот, как я смогу объяснить, что эта История мне нужна, что я защищаю его от Архива, что он – ключ к разгадке преступления? (И ничего больше, повторяю я, не веря самой себе.)
Я не смогу этого объяснить.
Придется надеяться, что Оуэн сообразит держаться от меня подальше.
– Расслабься, Мак, – говорит Уэсли, по-своему истолковав мое напряжение. – Я буду тебя защищать.
Я от души смеюсь:
– Точно. Ты и твои колючие волосы спасете меня от злых монстров.
Уэс достает из кармана куртки цилиндр, встряхивает его, и цилиндр превращается в посох.
Я смеюсь:
– Я и забыла про твою палку! Неудивительно, что тебя заломал шестилетний мальчик. Ты выглядишь так, будто готов разбить пиньяту[5].
– Это посох бо.
– Это палка. Лучше убери ее. Большинство Историй уже и так напугано, Уэс. Ты только все испортишь.
– Ты говоришь о них так, будто они живые люди.
– А ты говоришь так, будто они ими не были. Убери палку, сказала!
Уэсли ворчит, но складывает посох и прячет его в карман.
– Твоя территория, – уступает он, – твои правила.
Снова раздается стук и тихое: «Эй, есть кто-нибудь?» Мы поворачиваем за угол и останавливаем-ся.
В тупике стоит девочка-подросток с рыжими волосами и с ногтями, покрытыми синим облупившимся лаком. Она изо всех сил колотит по двери кулаком.
Уэсли подходит к ней, но я останавливаю его взглядом. Она резко оборачивается и смотрит на меня глазами, заполненными чернотой.
– Мэл, – говорит она. – Бог мой, как ты меня напугала!
Она на взводе, но ведет себя не враждебно.
– Я сама еле держусь. Здесь страшно, – пытаюсь я подыграть.
– Где ты была? – резко спрашивает она.
– Искала выход, – говорю я. – И кажется, один нашла.
Она с облегчением смотрит на меня:
– Вовремя. Показывай где.
– Видишь? – говорю я, опираясь на дверь на Возврат, за которой скрылась девочка. – И никакой палки не понадобилось.
Уэсли улыбается:
– Впечатляет.
И тут кто-то страшно кричит.
Один из тех криков, какие можно услышать только в психбольнице. Животный, отчаянный.
Мы идем назад, выходим на т-образный перекресток, поворачиваем направо и оказываемся в одном холле с неизвестной женщиной. Она очень худа. Коротко стриженную голову она склонила набок и стоит к нам спиной. Судя по сумасшедшему крику, который мы слышали, она, без сомнения, взрослая. Значит, перед нами
– Моя очередь, – шепчет Уэсли.
Я ухожу в сторону, вглубь прохода, и слышу, как он с громким стуком бьет в стену. Я не вижу женщины, но легко могу себе представить, как она рывком оборачивается к Уэсли.
– Почему, Иэн? – начинает канючить она. Ее голос приближается. – Почему ты заставил меня это сделать?
Я прижимаюсь к стене и жду.
Краем глаза я вижу в глубине прохода какое-то движение и, обернувшись, замечаю блеск серебристых волос в темноте. Я качаю головой, надеясь, что Оуэн меня видит, а если нет, что ему хватит ума не показываться.
– Я тебя любила! – Ее голос все ближе. – Я любила тебя, а ты заставил меня это сделать.
Уэсли делает шаг назад и показывается из-за поворота, слегка косится на меня и останавливает взгляд на женщине. Я могу слышать ее шаги.
– Почему ты меня не остановил? – ноет она. – Почему не помог мне?
– Позволь мне помочь тебе сейчас, – говорит Уэсли, стараясь копировать мой ровный тон.
– Ты заставил меня. Заставил, Иэн, – говорит она, словно вообще не слышит его, словно зациклилась на своем кошмаре. –
Она говорит все громче и громче, пока слова не перерастают в крик, затем в вопль, и потом она появляется из-за поворота, протягивая к нему руки. Они проходят мимо: Уэсли пятится, а она наступает на него шаг за шагом.
Я крадусь за ней по проходу.
– Я могу тебе помочь, – говорит Уэс, но, судя по выражению его глаз, он не привык к таким напряженным ситуациям. Не привык использовать слова вместо силы.
– Успокойся, – в конце концов говорит он, – просто успокойся.
– Что с ней не так?
Этот вопрос задает не Уэс. За его спиной, в тупике, стоит мальчик на несколько лет моложе меня.
Уэс на мгновение отвлекается, а Дина Блант пользуется моментом, чтобы броситься на него. Когда она хватает его за руку, я настигаю ее. Она теряется, и я использую ее собственную силу, чтобы развернуть ее назад, прикладываю руки к ее голове и резко дергаю.
Треск ее шеи четко раздается в Коридорах, и с глухим стуком она падает на пол.
Мальчик издает что-то среднее между хрипом и вскриком. Широко раскрыв глаза от ужаса, он бежит прочь и скрывается за поворотом. Уэсли не гонится за ним, даже не двигается с места. Он смотрит на бездыханное тело Дины Блант. И потом на меня.
Я не могу понять, он онемел от ужаса или от восторга.
– Куда делся твой гуманный подход?
Я пожимаю плечами:
– Иногда его недостаточно.
– Ты чокнутая, – говорит он. – Ты потрясающая девушка. И ты напугала меня до чертиков.
Я улыбаюсь.
– Как ты это делаешь? – спрашивает Уэс.
– Новая фишка.
– Где научилась?
– Случайно. – Это почти правда. Оуэн мне ничего не объяснял.
Тело Истории начинает содрогаться.
– Это долго не продлится, – говорю я, взяв ее за руки. Уэс берет ее за ноги.
– Так вот как ведут себя взрослые? – спрашивает он, пока мы тащим Дину Блант к ближайшей двери на Возврат.
Ее веки начинают дрожать. Мы прибавляем ходу.
– О нет, – говорю я, когда мы подходим к двери, – обычно все гораздо хуже.
Я поворачиваю ключ, и холл заполняют лучи белоснежного света.
Уэс угрюмо улыбается:
– Прекрасно.
Дина Блант начинает всхлипывать, когда мы втаскиваем ее внутрь.
– Ну, – говорит Уэсли, когда голос женщины затихает за дверью и сменяется абсолютной тишиной, – кто следующий?
Спустя пару часов лист становится безупречно чистым, а мне удается провести один час пятьдесят девять минут, не размышляя о Бене и о том, как его ящик скрылся в стене. Не думая о загадочном Библиотекаре-нарушителе. И о смертях в Коронадо. Охота и погоня вытесняют все, но стоит нам остановиться, беспокойство охватывает меня с удвоенной силой.
– Закончили? – спрашивает Уэс, устало опираясь о стену.
Я смотрю на пустой лист и складываю его прежде, чем успевает появиться какое-нибудь новое имя.
– Кажется, да. Все еще хотел бы получить мою территорию?
Он улыбается:
– Для себя одного – нет, а в комплекте с тобой – с удовольствием.
Я пинаю его ботинок своим, и, как ни странно, обувь образует преграду, через которую почти не пробирается шум Уэсли. Небольшая вспышка, только и всего.
Мы шагаем назад через Коридоры.
– Я бы не отказался от какой-нибудь выпечки от Бишопов, – признается он. – Как думаешь, у твоей мамы что-нибудь найдется?
Мы подходим к отмеченным дверям, и я вставляю ключ в скважину двери I – той, которая ведет в холл на третьем этаже. Хотя это большой риск, я так устала и так хочу в душ, что не могу идти окольным путем. Я поворачиваю ключ.
– А овсяное печенье с изюмом подойдет? – спрашиваю я, открыв дверь.
– Конечно. – Он придерживает ее для меня. – После вас.
Все дальнейшее происходит безумно быстро.
Из ниоткуда появляется История.
С потрясающей прытью, будто я прокручиваю воспоминания. Но это не воспоминания, это реальность, и у нас нет времени. Тело кажется размытым от быстрого движения, как клякса: копна рыжих волос, зеленое пятно толстовки, худые руки подростка. Я помню, как отправляла его на Возврат. Но это не мешает шестнадцатилетнему Джексону Лернеру с силой врезаться в Уэсли и отбросить его в сторону. Я тянусь, чтобы закрыть дверь, но Джексон ногой бьет меня в грудь. Меня пронзает боль, и я падаю, судорожно пытаясь вдохнуть. Пальцы Джексона хватают дверь, и она захлопывается.
Он убежал.
Во Внешний мир, в Коронадо.