После того как Уэс ушел, я на мгновение задерживаюсь в саду. Смакуя во рту послевкусие наших признаний, я испытываю сладкое чувство свободы и бунта. Чтобы в полной мере насладиться вечерним покоем, я позволяю колючему холодку проникнуть под свою кожу и полностью сосредотачиваюсь на ощущениях.
Дед как-то вывел меня в сад и рассказал, что защитные стены – способные заблокировать шум, исходящий от других людей, – должны казаться именно такими. Броня из непроницаемой тишины. Он говорил, что эти стены намного лучше кольца – они всегда со мной, в моей голове, и могут защитить от всего. Мне только оставалось научиться их возводить.
Но я так и не смогла. Иногда я думаю, что если бы могла вспомнить, каково это – прикасаться к человеку и не ощущать ничего, кроме теплоты кожи…
Но у меня ничего не выходит, а когда я пытаюсь заблокировать шум, становится еще хуже – меня будто бросают на дно океана в хрупком стеклянном аквариуме, а давление и звук пробивают в нем трещины. Дед испробовал все, чтобы меня научить. Поэтому мне остается лишь вспоминать о том, как легко он мог приобнять за плечи собеседника – даже не моргнув, просто и естественно.
Эта мыслишка незаметно прокрадывается в мою голову, но я тут же отгоняю ее прочь. Нет, ни за что. Ничего я не отдам. Я не пожертвую связью, что была у нас с дедом. И тем временем, что провела у ящика Бена. И Роландом, и Архивом, и этим неземным светом и потрясающим ощущением покоя, равного которому мне не доводилось испытать. Это все, что у меня осталось. Это все, что позволяет мне быть самой собой.
Я иду к дверям студии, размышляя об убитой девушке и юноше с окровавленными руками. У меня ведь есть работа. SERVAMUS MEMORIAM. Увидев тучную фигуру за столом в углу, я замираю на пороге.
– Мисс Анджели.
Ее брови взмывают вверх, к пышному пучку прически – я сильно подозреваю, что это шиньон. Секундное удивление, и я понимаю, что меня узнали. Если даже ей и неприятно меня видеть после того, что произошло сегодня утром, она этого не показывает, и я даже какое-то мгновение сомневаюсь, верно ли истолковала ее спешку. Может, она действительно опаздывала на важную встречу.
– Маккензи Бишоп, та, что разносит сласти, – говорит она. Ее голос звучит тихо и почти приветливо. На столе перед ней раскрыто несколько толстых книг с затертыми страницами. Между двумя томами примостилась чашка чая.
– Что вы читаете?
– В основном истории.
Я понимаю, что она имеют в виду те, что по классификации деда начинаются с маленькой «и», и тем не менее слегка вздрагиваю.
– Откуда все это взялось? – Я обвожу рукой тома, занимающие полки.
– Книги? Накопились со временем. Кто-то из жильцов забирал одну, но на ее место приносил две или больше, и студия разрасталась естественным образом. Я уверена, когда Коронадо открывался, полки были укомплектованы классиками в кожаных переплетах, атласами и энциклопедиями. Но теперь это причудливый винегрет из старого, нового и подчас совершенного неожиданного. Прошлым вечером я нашла любовный роман, затесавшийся между адресными книгами. Только представьте себе.
У меня екает сердце:
– Адресными книгами?
Что-то пробегает по ее лицу, и она показывает пальцем с массивным кольцом в сторону полок. Я оглядываю ряды книг и вижу с дюжину более крупных, чем остальные, на которых вместо заголовков значатся даты.
– В них записаны жильцы? – как можно более непринужденно интересуюсь я, разглядывая даты. Самые ранние относятся к прошлому веку, и более старая половина книг – красная, а другая – синяя.
– Поначалу их использовали, когда Коронадо еще был отелем, – объясняет мисс Анджели. – Можно назвать их гостевыми. Те, красные – со времен отеля. Синими они стали после перепланировки.
Я обхожу стол и встаю перед полкой с адресными книгами. Затем снимаю одну и просматриваю. Каждая заключает в себе записи пяти лет, и каждому году отведен отдельный линованный блок с разделителем. Я открываю последний – этот год – и пролистываю его в поисках записей о третьем этаже. В колонке 3F кто-то простым карандашом перечеркнул слово «свободно» и аккуратным почерком написал «Мистер и миссис Бишоп». Пролистнув назад, я выяснила, что до этого квартира 3F два года пустовала, а еще раньше сдавалась некоему Биллу Лайтону. Я закрываю книгу, водворяю ее на полку и тянусь за следующей.
– Что-то ищете? – спрашивает мисс Анджели. В ее голосе чувствуется легкое напряжение.
– Просто любопытствую, – говорю я, просматривая записи о своей квартире. Все еще мистер Лайтон. Потом появляется мисс Джейн Олингер. Я задумываюсь – судя по картинке, которую показали стены, это произошло больше десятилетия назад. К тому же девушка была слишком молода, чтобы жить в одиночестве. Я возвращаю и эту книгу, беру следующую.
Снова мисс Олингер.
А перед ней мистер и миссис Альберт Локк. Недостаточно давно.
А перед ними –
Вот так обычные люди знакомятся с прошлым.
Затем появляется мистер Кеннет Шоу.
А потом я нахожу то, что искала. Черную стену, мертвое пространство между воспоминаниями и убийством. Я веду пальцем по колонке.
Это не просто колонка. Это уже целая книга гласит «Свободно». Я продолжаю пролистывать книги под напряженным взглядом мисс Анджели. Осталась последняя синяя книжка с подписью «1950–1954».
В 1954 году здесь по-прежнему никто не живет, но, открыв разделитель 1953 года, я замираю.
Колонки 3F нет вообще. Нет всего третьего этажа. Нет и года.
На их месте нетронутые листы. Я пролистываю 1951-й и 1952-й. То же самое. Никаких записей про убитую девушку. Вообще ни о ком. Все эти годы пропали. Первый год, 1950-й, отмечен, но в графе 3F не написано имени. Что сказала Линдси? Никаких записей и сведений. Подозрительное молчание.
Я роняю книгу на стол, чуть не расплескав чай мисс Анджели.
– Вы что-то побледнели. С вами все в порядке?
– Тут не хватает некоторых частей.
Она хмурится:
– Книги очень старые. Возможно, что-то вывалилось и потерялось.
– Нет, – отрезаю я. – Это сделано намеренно.
Квартира 3F пустовала почти два десятилетия после загадочно исчезнувшего промежутка времени. Убийство совершили в эти годы.
– Наверняка, – говорит она больше себе, чем мне, – эти части где-то хранятся.
– Да, я… – И тут меня осеняет: – Вы правы. Вы совершенно правы.
Кто бы это ни сделал, он считался лишь с уликами, хранящимися во внешнем мире, но в Архиве все так просто не уничтожить. Я буквально вылетаю из кресла.
– Спасибо вам огромное за помощь! – выпаливаю я, подхватываю книжку, ставлю ее на полку и спешу дальше.
Мисс Анджели удивленно поднимает брови:
– Но я ничего такого…
– Наоборот. Вы просто волшебница. Спасибо. Спокойной ночи!
Я бегу наружу, в вестибюль Коронадо, и, еще не добежав до двери, снимаю кольцо и вытягиваю ключ из-под воротника.
– Что привело вас в Архив, мисс Бишоп?
За столом Лиза.
Она поднимает на меня глаза, и ручка зависает над фолиантами, громоздящимися у таблички «Соблюдайте тишину», – наверняка это ее придумка.
Ее волосы, как всегда, собраны в пышный пучок, а из-за темно-зеленой роговой оправы за мной следит цепкий, но добрый взгляд. Лиза – Библиотекарь, как Патрик или Роланд, но в отличие от них внешне она гораздо лучше соответствует подобной должности. Если не обращать внимания на то, что один глаз у нее стеклянный – память с тех времен, когда она была членом Отряда.
Я смущенно мусолю в руках ключ.
– Не могла уснуть, – вру я. На самом деле еще не так поздно. Это мой привычный ответ, наподобие того, как в обычном мире люди обмениваются вопросами «как дела» и ответами «нормально» и «хорошо». – Прикольно выглядит, – киваю я на ее ногти. Сегодня у нее золотистый маникюр.
– Думаете? – Она с удовольствием смотрит на них. – Я нашла лак в каком-то старом шкафу. Роланд сказал, сейчас это последний писк.
Я ничуть не удивлена – в дополнение к чтению бульварных журналов, у Роланда есть еще одна слабость – разглядывать новоприбывшие Истории.
– Точно, он в этом разбирается.
Она перестает улыбаться:
– Мисс Бишоп, чем я могу помочь?
Ее загадочные цепкие глаза следят за мной.
Я на мгновение теряюсь. Я бы могла рассказать ей о том, что ищу, но скорее всего мной уже израсходован весь месячный норматив Лизиного терпения – слишком часто я ходила к Бену. И никаких подношений и сувениров из внешнего мира, способных заинтересовать ее, у меня нет. С Лизой мне спокойно и уютно, но если я попрошу ее и она откажет, мне уже не пройти мимо стола.
– А Роланд здесь? – непринужденно спрашиваю я. Ее взгляд на мгновение вспыхивает, но затем она снова утыкается в свои фолианты.
– Девятое крыло, третий зал, пятая комната. Последний раз видела его там.
Я улыбаюсь и шагаю к дверям.
– Повторите, – приказывает Лиза.
Я закатываю глаза, но бубню, как попугай:
– Девять, три, пять.
– Не заблудитесь, – предупреждает она.
Я прохожу в Атриум и замедляю шаги. Стекло в потолке потемнело, будто на небо над ним опустилась ночь. Несмотря на это в Архиве светло, хотя не видно ни одной лампы или люстры. Когда шагаешь по залам, словно погружаешься в бассейн с водой. Восхитительной, свежей, кристально чистой водой. Она придерживает тебя и омывает волнами. Это потрясающее ощущение. Дерево, камень, витражи и тишина. Я усилием воли заставляю себя опустить голову и уткнуться взглядом в пол. Повторяя как заклинание: девять-три-пять, – я выхожу из Атриума. Здесь легко впасть в блаженное оцепенение.
Сверху Архив, наверное, походит на лоскутное одеяло – с годами к нему добавляются все новые и новые отсеки. В одной части холла, который я прохожу, отделка из более светлой древесины, а таблички на ящиках поистерлись. Я подхожу к пятой комнате, и здесь уже все по-другому – мраморная отделка и низкие потолки. Здесь много разных мест, и неизменно только одно – всепоглощающая тишина.
Роланд стоит у открытого ящика спиной ко мне. Его ладонь лежит на плече какого-то человека.
Стоит мне переступить порог, и одним тихим, почти неразличимым движением он закрывает ящик и поворачивается ко мне. Я замечаю, что его глаза полны невыразимой грусти, но пролетает мгновение – и он снова становится самим собой.
– Мисс Бишоп.
– Добрый вечер, Роланд.
В центре комнаты стоят стол и пара стульев, но он даже не приглашает меня сесть, настолько погружен в свои мысли.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– В полном, – машинально отвечает он. – Что привело тебя сюда?
– Одна просьба.
Он сердито хмурит брови, и я тут же спохватываюсь:
– Не Бен. Честное слово.
Роланд оглядывается и выводит меня в другую комнату, где нет полок и ящиков.
– Излагай, – медленно говорит он.
– В моей комнате произошло нечто ужасное. Убийство.
Он изгибает бровь:
– Откуда ты узнала?
– Потому что я прочла.
– Мисс Бишоп, нельзя без особых на то оснований читать предметы. Мы обладаем этим даром не для того, чтобы…
– Знаю-знаю. Опасное любопытство. Не прикидывайся, что ты ему совершенно не подвержен.
Его губы изгибаются в легкой улыбке.
– Разве не существует какого-нибудь способа сделать… – Я показываю на полки неподалеку. Ряды тел, ряды жизней.
– Сделать что?
– Расследование? Найти жителей Коронадо. Ее, скорее всего, убили в марте. Где-то между 1951 и 1953 годами. Если мы найдем эту девушку в Архиве, мы можем прочесть ее и выяснить, кем была она и кем был тот, кто…
– Но зачем? В угоду твоему любопытству? Не для этого хранятся все эти данные…
– А для чего?! – взвиваюсь я. – Мы должны оберегать прошлое. А теперь кто-то пытается уничтожить его. В хрониках Коронадо отсутствуют целые годы. Причем именно те, когда убили эту девушку. А парень, убивший ее, – скрылся. Он убежал. Мне нужно выяснить, что именно произошло. Мне нужно знать, ответил ли он по заслугам, и я не могу…
– Так вот в чем дело! – едва слышно произносит Роланд.
– Ты сейчас о чем?
– Дело не в том, чтобы раскрыть убийство. Это все из-за Бена.
Мне будто отвесили унизительную пощечину.
– Вовсе нет. Я…
– Не стоит меня недооценивать, мисс Бишоп. Послушай, ты замечательный Хранитель, но я понимаю, почему ты так не любишь оставлять имена в своем Архивном листе. Дело не в простом любопытстве, это связано с желанием закрыть старые счеты.
– Ну и пусть. Это не отменяет того, что в моей комнате произошло нечто ужасное и кто-то пытается это прикрыть.
– Людям свойственно совершать плохие дела, – тихо говорит Роланд.
– Пожалуйста. – Меня одолевает отчаяние. Я нервно сглатываю. – Дед всегда говорил, что Хранителям требуется всего три вещи: умение, везение и интуиция. У меня все они есть. И я буквально нутром ощущаю: что-то здесь не так.
Он слегка склоняет голову набок. Это хороший знак. Он готов пойти мне навстречу.
– Сделай одолжение, – прошу я. – Просто помоги выяснить, кем она была, а я узнаю, кем был он.
Он напряженно выпрямляется, но все же извлекает из кармана небольшой блокнот и делает в нем какие-то пометки.
– Посмотрим, что можно сделать.
Я улыбаюсь – не в полную силу, а осторожно, чтобы он не почувствовал себя побежденным – просто чтобы выразить благодарность.
– Большое спасибо, Роланд.
Он мученически вздыхает.
Я чувствую поскребывание в кармане и вытаскиваю Архивный листок.
– Все нормально? – непринужденно спрашивает он.
– Просто ребенок. – Я убираю листок в карман, и собираюсь уйти, но мешкаю.
– Буду держать тебя в курсе, – говорит он, понимая причину моей задержки.
– Я у тебя в долгу.
– Как всегда, – говорит он уже мне в спину.
Я возвращаюсь в приемную, где Лиза перелистывает книги, сосредоточенно прищурившись.
– Так скоро уходите? – окликает она.
– Еще одно имя. – Она это знает. Ведь это она распределяет задания. – В Коронадо всегда найдутся дела.
– Старые здания…
– Я знаю.
– Мы перераспределяем и упорядочиваем движение Историй, так, как только можем, но вам стоит всегда быть наготове.
– Прекрасно.
– Я с уверенностью могу сказать, что здесь вы столкнетесь с более напряженным графиком, чем на старой территории. Может, вдвое или втрое. Не больше…
– Вдвое или втрое?
Лиза скрещивает пальцы.
– Мир неспроста предлагает нам новые испытания, не так ли, мисс Бишоп? – мягко говорит она. – Разве вы не хотите попасть в Отряд?
Ненавижу такую формулировку. Так все Библиотекари завуалированно дают понять: попробуй справиться с этим.
Она пристально смотрит на меня поверх очков, словно выжидая.
– Что-нибудь еще, мисс Бишоп?
– Нет, – бубню я. Лиза редко бывает такой жесткой. – Думаю, это все на сегодня.
– Доброй вам ночи, – говорит она, слегка помахав золотистыми ногтями, и снова принимается за работу. Я отправляюсь в Коридоры, чтобы найти Мелани.
В те мгновения, когда за мной закрываются двери Архива и я ступаю в Коридоры, меня обволакивает ощущение тишины и покоя. Не такого, как в Атриуме, но тем не менее спокойствия и равновесия. И когда вдалеке я слышу крик или слабое эхо шагов, любой другой шум – все это напоминает мне, почему на самом деле мне так хочется замереть на месте. Дело не в покое, а в страхе. Дед говорил, что только трусы и идиоты презирают страх. Лишь благодаря чувству страха мы можем выжить.
Я касаюсь пальцами старой замшелой стены, ключ позвякивает у меня на запястье. Я закрываю глаза и тянусь в прошлое, чтобы ухватиться за нить воспоминаний. Пальцы и ладони понемногу немеют. Только я собираюсь отмотать воспоминания в поисках Мелани Аллен, как слышу резкий звук: металл царапает о камень.
Я моргаю и отступаю от стены. Звук раздался слишком близко.
Я иду ему навстречу по Коридору и поворачиваю за угол.
Тут никого нет.
Замерев, я достаю Архивный листок из кармана, но на нем значится только имя десятилетней Мелани.
Звук раздается снова, пронзительный и неприятный, как скрип ногтей о стекло. Я спешу дальше, поворачиваю и вдруг…
Из темноты вылетает нож.
Он блестящей молнией описывает дугу, я роняю листок и отскакиваю назад. Клинок прочерчивает линию в воздухе, чуть не касаясь моего живота. Я прихожу в себя и начинаю энергично уворачиваться, а нож ломтями нарезает пространство, неуклюжий и резкий, но быстрый. Его держит массивная ладонь со сбитыми костяшками, и ее обладатель такой же грубый и мощный. Он высок и мускулист и заполняет собой весь проход. Глаз почти не видно под сросшимися кустистыми бровями, зрачки черны. Видно, что он находился на свободе так долго, что мог сорваться. Почему он не высветился на моем листе?
Душа уходит в пятки, когда я узнаю тесак в его руке – это нож Джексона. Лезвие длиной с мой локоть уходит в массивную темную рукоятку, и где-то там, под его ладонью, скрывается отверстие для пальцев.
Он делает замах, и я приседаю, пытаясь выиграть время, чтобы подумать, но он слишком быстр, и все, что мне удается, – удерживаться на ногах и не позволять разделать себя, как праздничную индейку. В проходе слишком мало места для нас двоих, поэтому я разбегаюсь, опираясь одной ногой о стену, толкаюсь и впечатываю его голову в другую стену носком ботинка. Раздается звук, похожий на треск кирпичей, но он даже бровью не ведет, и мне приходится перевернуться, чтобы избежать его нового выпада.
Приседая и уворачиваясь, я понимаю, что вынуждена шаг за шагом отступать – он теснит меня к выходу.
– Где ты раздобыла этот ключ, Эбби?
Он уже сорвался. Глядя на меня, он видит кого-то другого. Кем бы ни была эта Эбби, он ей явно не рад.
Я отчаянно пытаюсь разглядеть его, чтобы найти хоть какую-то зацепку. На выцветшей рубашке висит маленький бейдж с именем. Хупер.
Он размахивает ножом в воздухе, как топором.
– Где ты взяла ключ?
Почему его нет в моем списке?
– Отдай его сюда! – рычит он. – Иначе я вырежу его из твоей миленькой ладошки.
Следующий удар он наносит с такой силой, что нож ударяется о дверь. Металл вгрызается в древесину и застревает. Я пользуюсь моментом и со всей силы бью его в грудь, надеясь, что по инерции он выпустит оружие. Но он этого не делает. Мою ногу сводит от боли, а Хуперу меж тем удалось вытащить нож. Он еще крепче ухватывает рукоятку.
Я знаю, что скоро отступать будет некуда.
– Он мне нужен, – рычит Хупер мне вслед. – Ты знаешь, он мне нужен.
Мне требуется передышка, чтобы понять, каким образом взрослая История оказалась на моей территории, и как мне выбраться отсюда, не потеряв фатального количества крови.
Еще шаг назад, и мои локти упираются в каменную стену.
Внутри все сжимается.
Хупер идет на меня, и ледяным кончиком ножа касается моего горла, ровно настолько, чтобы мне было страшно глотать.
– Ключ. Сейчас же.