Глава 5

Воскресенье?

День, когда можно отдохнуть и отоспаться?

Даже не рассчитывайте! Если у вас есть собака… если это собака ротвейлер… ладно еще чихуахуа можно послать на пеленку, он там сделает свои дела, а если пеленка в другой комнате, то и вонять не будет.

Но ротвейлер? Только свободный выгул. Только чистое поле.

Таня проснулась, как обычно, – в пять утра. Рассвет…

Гном сидел у кровати и смотрел на нее нежным взглядом, бабушка возилась на кухне и что-то напевала.

– Танюша, ничего не болит, – весело сообщила она. – Вообще…

– Совсем-совсем?

– Чисто конкретно в натуре, блин, зуб даю, – расхохоталась бабушка. Выглядела она сегодня на десять лет моложе. Лучший рецепт от старости – ночь без болячек.

– Ну если даешь…

– Зубы, кстати, новые вырастут. Будет чесаться – не переживайте, – сообщила Салея, появляясь в дверях.

– Ой, – схватилась за щеку бабушка. – А старые?

– Выпадут.

– Бедные мои пломбы… сколько я с ними мучилась! Знала бы, так и не начинала, – бабушка состроила капризную гримаску и перевернула оладью. Она словно пьяная была от счастья, от свалившихся с плеч недугов… – Давайте, девочки, просыпайтесь! Танюш, погуляешь с Гномом?

– А можно мне с Таней? – уточнила Лея. – Я же у вас почти ничего еще не видела…

Таня прекрасно поняла подтекст.

А осталось мне не так и много…

– Давай! Сейчас умываемся – и идем. Хорошо, что мы погуляем вместе. Гном кого угодно умотает!

– Вот и отлично, вернетесь – позавтракаете. Лея, детка, тебе нравится абрикосовое варенье?

– Не пробовала. Аб-ри-кос?

– Может, у вас они называются иначе. Попробуешь…

И Людмила Владимировна принялась снимать оладьи со сковородки.

Девушки переглянулись – и вышли из кухни.

– Лея, милая, спасибо тебе.

Таня крепко обняла… подругу? Уже, считай, почти сестру.

– Мне несложно, – пожала плечами Лея. – Даэрте вообще связаны с Лесом…

– Как дриады? У нас была легенда о девушках, которые живут в стволах деревьев. Срубишь дерево – убьешь дриаду.

– Может быть, даэрте бывали и у вас, кто знает?

– У вас ведь не так?

– Не совсем. К примеру, живем мы лет двести-триста. Но да, все мы связаны с деревьями. У даэрте… у одного даэрте таких деревьев может быть до пятидесяти штук.

– А они умирают, когда погибает даэрте?

– Нет, конечно!

– Просто живут?

– Сколько им отпущено. Деревья часто живут дольше даэрте.

Девушки шли рядом, Таня вела на поводке Гнома. Ротвейлер деловито обнюхивал оставленные другими собаками метки.

Потом присел в кустах и задумался о жизни. Девушки деликатно отвели глаза в сторону – личный момент для собаки, нечего его смущать.

– Ходят тут всякие, гадят!

Салея подняла брови – тут так принято?

Таня только рукой махнула. Эту тетку она знала, характер такой. И боевой вылет у нее каждое утро. Надо облаять собачников, поругаться с кем-нибудь, доскрестись до души… вот надо – и все тут! Вон она какая вся… Таня пригляделась.

Показалось ей – или вокруг женщины словно марево какое-то? Желтоватое, с грязными разводами? Нет, не понять… солнце, наверное.

Таня отвела взгляд от хамки, достала целлофановый пакетик, совок, быстро собрала отходы жизнедеятельности и выкинула в ближайшую урну.

Не получив ответа на свое хамство и оставшись без энергетической подзарядки, женщина подбоченилась.

– Ишь ты! Поназаводили тут монстров всяких! Людя́м кушать нечего, а они таких тварей развели! Тьфу!

Таня обычно равнодушно проходила мимо.

Салея хамство спускать не стала. Вот и кустик подходящий, они как раз прошли мимо, а вслед за ними тащилась и гундела вредная тетка…

И тут куст внезапно встопорщился всеми ветками и плотно обхватил ее…

Наверное, это был первый случай в истории, когда Раиса Максимовна замолчала. Сразу и без дискуссий. А потом завизжала так, что с куста чуть все листья не облетели.

Девушки успели уйти достаточно далеко. Так что догонять она их не стала. И обвинять тоже – в том, что ее куст схватил? А вдруг… еще что-то схватит? Или упадет? Выбралась – и стартовала по аллее в обратную сторону… из парка! И подальше!

Нет уж… лучше она сегодня в другом месте повампирит! К примеру, в рыбном магазине. Там замороженные караси еще не атакуют.

Таня тихонечко фыркала от смеха.

– Лея, а что это было?

– А это я попросила можжевельник ее придержать. Ненадолго, на пару минут[16].

– Класс!

– Ты тоже так сможешь. Не сразу, конечно…

Таня кивнула и решила уточнить кое-что из вчерашних событий:

– Лея, а вот там, в лесу… Зачем я понадобилась? Ты же не только свою кровь дала медведю, но и мою? И мне кажется, вполне обдуманно?

Салея тоже кивнула:

– Да. Прости, пожалуйста. Но я решила, если ты согласишься, это будет полезно для ритуала. А если не согласишься… ты теперь в вашем лесу – своя. Тебя не обидят ни зверь, ни птица, ты не заблудишься, ты будешь чувствовать направление, пройдешь по любому болоту, легко найдешь пищу…

– На овцах в июле поехать! – ахнула Таня. – Лей, это… это здорово! За что ты извиняешься? Я кучу людей знаю, которые за такие возможности душу бы заложили.

– Я делала это и для себя тоже. И не спросила, – вздохнула Салея. – А при чем тут овцы?

Таня смутилась.

– Ну…

А вот так тебе. Но, глядя в наивные глаза Салеи, Таня неохотно ответила:

– Замена матюгов. У бабушки был знакомый, который одно время жил в Португалии.

– И что?

– Я сейчас произнесу, как это звучит у них. Только в приличном месте не повторяй, ладно?

– Ладно. А как?

– Оvelhas рidагаsem julho[17].

Следующие пять минут девушки от души хохотали. А потом Лея решилась.

– Таня, а мне можно с тобой? Посмотреть ваш мир, побывать у тебя на занятиях…

– Хм…

Таня серьезно задумалась.

Можно ли?

С одной стороны, почему нет? Договориться с преподавателями она сумеет, скажет – кузина… из Португалии, даже в учебную часть сходит, что тут такого.

С другой… оно ей надо? Людям в глаза лезть?

Но…

Салее оно надо было? Бабушку лечить?

Все вопросы были закопаны и притоптаны в зародыше.

– Конечно, Лея. Я скажу всем, что ты моя кузина. Допустим, Салея Сантос. Или Салея Перейра.

– Лучше Сантос, – выбрала Салея.

– Хорошо. В остальном ты моя кузина из Португалии, приехала на недельку… может, побольше. Посмотреть на Россию, на родственников, а узнав, чем я занимаюсь, решила составить мне компанию. Вдруг тебе тоже в медицину захочется? Ты младше меня, с отличием окончила школу, собираешься в институт. Поездка – подарок к окончанию средней школы.

– Хорошо, – кивнула Салея. – Я так всем и буду говорить. А если начнут спрашивать о Португалии?

– Фыркай противнее. Ты из столицы, живешь в Лиссабоне, мы тут все для тебя жуткая провинция.

Салея весьма надменно фыркнула. Потренировалась. Все же она была дочерью королевы, этого не отнять. Получилось очень высокомерно.

– Хорошо. Спасибо.

Таня пожала плечами:

– Не за что. Я договорюсь. Пойдешь со мной уколы делать? Вечером?

Салея качнула головой:

– Наверное, нет. Там надо идти к людям, это ведь другое?

Таня кивнула:

– Да, другое…

Действительно. Медколледж – тот еще хаос и водоворот. Там и слона могут не заметить. А вот приходить с посторонним человеком, делать уколы, а то еще и капельницы ставить… людям это точно будет неприятно.

– Я сегодня почитаю о Португалии, – решила Салея. – А завтра… с утра?

– Да. Завтра с утра мы идем учиться.

Ночью Салея лежала в кровати. Смотрела на кусочек неба, который был виден за окном.

Мысли были самые разные.

И веселые, и грустные.

Она умирает. Она отлично это понимает.

И Корона на ее голове уже не из отдельных бляшек, под кожей чувствуется тонкий обруч. Не сломать, не снять, не распилить…

Ее силы растут. Она постепенно подходит к пику своего могущества.

Ее самоконтроль слабеет. Будет слабеть с каждым днем.

Она нашла место для своего народа. Для Хранителя.

Она сможет им помочь? Она попробует… нет! Она должна это сделать.

Иначе…

Салея четко понимала: иначе ей придется вернуться домой и броситься в безнадежный бой с ша-эмо. Чтобы ее там убили. И с гарантией.

Нет, всё не просто так, и в каком мире посадишь семя, в том оно и прорастет. Королева даэрте должна родиться среди даэрте.

На Дараэ?

Или на другой планете, это не так важно. Важен народ, важно Перводрево.

Как все это безумно тяжело! Как сложно…

И как хорошо, что здесь тоже есть Лес. Они поймут друг друга. И она может увести всех на Землю. Салея понимала, что и Та-ния, и бабушка Ми-ла – не правители. Они самые обычные люди. Но… к правителю она попасть не сможет. Да и если попадет, далеко не факт, что ей помогут. Что захотят помочь, не станут торговаться, не уничтожат ее даэрте – и это только то, что первым приходит в голову. Нет, выход один. Сначала привести свой народ, а потом потихоньку легализовать его. Салея почитала про тайгу – они могут там сто лет прожить, а затем выйти к людям. И ничего страшного не случится.

И ге-не-ти-чески они совместимы, она уже проверила.

Дубовая корона пульсировала на висках.

Ах, если бы ей хватило сил!

Даэрте получат передышку на Земле, а потом… потом будет видно. Пусть мужчины воюют, пусть ша-эмо пытаются перекроить всех под свою политику потребления, задача Салеи – хранить жизнь. И она ее сохранит.

Хватило бы сил и времени!

В приемную директора Таня входила с выражением благоговения на лице. А что?

Ей не сложно, а секретарше приятно. И коробочку конфет она на стол положила, как порядочный человек.

– Нина Ивановна, а директор у себя?

– Да, на месте. У вас что-то срочное?

Таня потупила глаза.

– Не так чтобы очень… у меня личная просьба.

– Личная? – удивилась секретарша. Но на то девушка и рассчитывала. Покосилась на стул – можно? Секретарша кивнула, и Таня примостилась на краешке, как и положено воспитанной барышне.

– Ну да. Понимаете, у бабушки была троюродная сестра… вот она очень давно уехала в Португалию.

– Ох!

– Да, это еще когда было. Аж в двадцатом веке!

Взгляд секретарши Таня расшифровала верно. И изобразила глуповатую улыбку.

Да-да, двадцатый век… для вас, молодежи, это почти эпоха Петра Первого… если вы вообще знаете, кто это такой. Смешные.

Ничего, Таня не против. Пусть над ней посмеются, лишь бы она получила желаемое.

– Так…. и что дальше?

– Вот, они нам позвонили. Нашли через интернет, мы списались… в общем, ко мне приехала кузина. Я уж не знаю, какое там родство получается.

– Очень дальнее. И что?

– Ну, – Таня слегка понурилась. – Мы живем небогато, честно говоря. Развлекательную программу я ей не обеспечу. А вот если бы ей разрешили недельку посещать занятия вместе со мной?

Секретарша от изумления широко распахнула глаза.

– Зачем?

– Она будет занята и не станет доставать бабушку. Или мотаться по городу. В беду не попадет, я-то с ней нянчиться не смогу. А еще посмотрит, как у нас преподают, на каком высоком уровне. А то ведь сколько воплей – образование, образование, а знаний-то в этой Европе толком и не дают! Один пиар![18]

– Согласна. У нас образование не хуже, чем у них, – кивнула секретарша, которая кроме любви к сплетням отличалась еще и патриотизмом.

Бывают же такие люди – любят свою Родину! И чихать им, где выгоднее, а где популярнее. Они ее просто любят, не произнося громких слов.

– Вот. И под присмотром, и нам какая-то реклама, наверное…

– Что той рекламы с одного человека? Ладно, пойду схожу к директору, если он не слишком занят… сколько она тут пробудет?

– Недели две, наверное…

– Пусть месяц. Разрешение на месяц посещать занятия для…

– Салеи Сантос.

– Ясно. Сиди, жди.

Конечно, допускать всяких разных студенток к директору никто и не собирался – еще не хватало. Секретарша сама вошла, изложила суть дела, потом вышла и кивнула.

– Сейчас приказ напечатаю, жди.

Ждать пришлось недолго. Директор медколледжа, как отлично было известно даже стульям в аудиториях, был падок на бесплатную рекламу.

Ну, походит еще одна девчонка на занятия, что такого? В институте вообще можно ходить, не спрашивая разрешения. Сказать, что с параллельного потока, – и все.

Тут так не получится, конечно.

Если институт – это монархия, то медколледж – тирания и автократия. И диктатура в том числе.

Увы…

Медикам приходится учить, учить и учить. А преподавательскому составу безжалостно развеивать их заблуждения о том, что знания сами в уши заползают.

Они не муравьи. Не заползут.

Работать надо. Цена ошибки филолога? Ошибка в слове. А врача?

Человеческая жизнь, увы… и ее не вернешь. Никогда.

С этой бумагой Таня отправилась к руководителю группы, объяснила ситуацию и там.

Сергей Юрьевич, симпатичный мужчина лет сорока, темноволосый и кареглазый, постоянно в джинсах и свитерах, закатанных по локоть, понимающе кивнул:

– Хорошо. Пусть твоя Лея посещает занятия. Свободные места в аудиториях есть, посидишь вместе с ней, ладно?

Таня тоже кивнула.

– С преподавателями я поговорю. С кем не успею – сама скажешь.

– Хорошо. Спасибо.

– Не за что.

Выйдя от руководителя, Таня тяжело вздохнула.

Полдела сделано. Осталось разобраться с однокурсниками. И это будет посложнее просьб к директору.

А еще… в глаз, что ли, попало что-то?

Только отвлечешься – и люди как сквозь дымку видятся. Полупрозрачную такую, у кого ярче, у кого темнее, разных цветов, с разводами, пятнами…

К окулисту, может, сходить? Ладно, это успеется. Жить не мешает – и ладно.

Людмила Владимировна жизнь прожила долгую и интересную. И отлично видела, что Салею что-то грызет.

Как тут не спросить?

– Лея? Я вижу, что тебе плохо…

Салея, которая ковыряла яичницу, скармливая большую ее часть кошкам, даже слегка дернулась. Под стол упал большой кусок – и был проглочен Гномом, изнывавшим от несправедливости. Вдогонку он тут же получил по ушам от Люськи, но не обиделся. Вот от Муськи – да. Там тяжко. А Люська – кнопка, не кошка. Мелочь бегает…

– Плохо?

– Тебя что-то гнетет. Физически ты в порядке. А вот психически – нет.

Спорить с этим было сложно. Салея коснулась Дубовой короны. Подумала пару секунд – и решилась.

– Людмила Владимировна, от кого произошли люди?

– Неизвестно. У верующих одна теория, у дарвинистов – другая. Какая верна? Не знаю…

– Мы произошли от Перводрева. Все даэрте – дети Дараэ.

– Но разве Дараэ…

– И планета. И Лес. И Перводрево, как его основа. История говорит, что Перводреву однажды потребовались защитники – и оно породило первых короля и королеву. И поскольку дерево породило жизнь, поскольку мать порождает новую жизнь, то королева и стала главной.

– И так бывает, – заметила Людмила Владимировна. Матриархат никто не отменял, это в Европе его нет. Даже если там какая женщина и добирается до власти, она либо наполовину мужик, либо наполовину дура. А иногда это сочетаемые половинки.

– Нас породило Дерево. В память о нем – наша внешность. Волосы, глаза, уши… сами видите.

Людмила Владимировна видела. И подозревала, что исходное дерево было дубом.

– А у королевы – Дубовая корона.

Точно, дуб. Хорошее дерево, недаром именно по нему ходил ученый кот у Пушкина.

– Хорошо.

– Не совсем. Мы растем, словно деревья, созреваем в свое время. А если раньше времени созреет королева, будет беда. Потому что на мне судьба всего моего народа. Я отвечаю за даэрте, это мое право и моя кровь. И моя смерть тоже. В каких-то случаях я могу заставить Дубовую корону созреть раньше.

– В каких?

– Стихийные бедствия. Враги. Риск уничтожения всего народа… есть варианты.

– Угу. Врагу не пожелаешь. Сейчас у тебя такой случай, я поняла.

– Да. Если бы я этого не сделала, умерла бы без пользы. А теперь я умру с пользой.

– Умрешь?

– Именно. Когда Корона созреет, я… я начну перерождаться в дерево. Получеловек-полудерево, полуразумна-полубезумна… и невероятно сильна.

– И? – Людмила Владимировна догадывалась, что ничего хорошего не услышит.

Пришли на руки к Салее и замурчали кошки, утешая и поддерживая. Тяжело вздохнул рядом со стулом Гном.

– Мне будет все равно. Свой, чужой… несколько раз так погибали сотни и тысячи даэрте. Поэтому… умереть для меня – лучший выход. Умереть, отдав все для дела.

– Как… как это будет выглядеть?

– Сначала будет активна Дубовая корона. Она сформируется.

Людмила Владимировна посмотрела на деревянный обруч.

– Я бы сказала, что он выглядит нормально.

– Сейчас он соединен со мной. Видите? – Салея взяла руку женщины, провела по обручу.

Действительно.

Плоть переходила в дерево, обруч врастал в кожу, словно так изначально и было. Да, так и было…

– Потом Корона будет разрастаться. Корона, шлем, волосы превратятся в ветви… это все описано, но до этой стадии доводить уже не стоит. Когда Корона начнет расти, я стану терять разум. И убивать.

– Всех подряд?

– Сначала врагов. Потом всех подряд.

– Это можно как-то… убрать? Снять ее? Хирургически?

– Нельзя. Это… как у вас говорят… маркер? Индикатор?

– Показатель.

– Да. Ее можно срезать с меня, это адски больно, но один раз все же так поступили. Королева это пережила. Корона тоже. Но потом развитие даже ускорилось.

– Плохо.

– Очень плохо для меня. И хорошо для моего народа. Я смогу им помочь и умру.

– Так спокойно… ох, детка…

Людмила Владимировна обняла девушку, притянула к себе покрепче, погладила по волосам. Салея замерла на минуту, впитывая тепло, которого так долго была лишена. Потом попробовала отстраниться, но ее не отпустили.

– Неужели нет никакого выхода?

– Нет.

– Но может, здесь у нас что-то получится? Все же это другой мир?

Салея не стала отстраняться. Но…

– Не получится. Были попытки. Люд… бабушка Мила, пожалуйста, не надо искать пути спасения. Сделайте мою гибель не напрасной.

Салея не видела, как Людмила Владимировна плачет. А вот капельки слез на своей макушке ощущала вполне явственно.

И так бывает. И в другом мире можно найти свою семью. Жаль, что так ненадолго. Но – Салея справится. У нее нет другого выбора.

Таня оглядела себя в зеркале. Ну, тут все в порядке.

Джинсы, свитер, ботинки.

И Салея рядом с ней.

М-да.

Поскольку замаскировать ее отличие от человека не получится, Таня и бабушка Мила совместно решили его, наоборот, подчеркнуть.

Зеленые волосы перехватили кое-где резиночками, кое-где заплели косички, сделав это так, чтобы прикрыть уши. Обруч Короны на голове девушки тоже казался экзотическим украшением. Но на всякий случай комплект дополнили деревянными бусами и браслетами из цветного пластика.

Платье и так подходило.

Стиль бохо универсален. Балахон – он и есть балахон и преотлично смотрится и как деловое платье, и как одежда хиппи. В качестве аксессуара подобрали сумку-авоську, только внутрь вложили холщовый мешочек – и нормально. Всем же известно, они в своих Европах немного… того. Вон во Франции лягушек едят и нахваливают. В Чехии и Словакии в пасхальный понедельник мужчинам разрешается бить женщин хлыстом. В Японии спят на работе. Может, и в Португалии тоже есть свои заморочки? Кто ж их знает?

Но балахон травянистого цвета Салее удивительно шел. А на вопрос, не холодно ли ей, девушка лишь пожала плечами.

– Я же даэрте. Нам хорошо везде, где есть Лес…

– И зимой? Голышом?

– Преспокойно… лишь бы в Лесу.

Тане осталось тоже только плечами пожать.

В понедельник они все же не решились идти, а вот во вторник – в самый раз. И правильно.

Не успела Таня прийти в группу, как поняла, что ни Попов, ни Извольская ничего не забыли. И превентивно подошла к старосте группы.

Есть такой несчастный: носит журнал, отмечает отсутствующих, ну и получает за это от них регулярно. Нет, не шоколадки.

Поди отметь того же Попова! Себе дороже будет. И не отмечать нельзя… Грустно это – между двух огней метаться. Поэтому в старосты группы выбрали Аню Кислицыну.

Очень вежливую, ответственную, положительную, зубрилку до мозга костей…

Вот к ней и подошла Таня.

– Ань, мне нужно будет объявление сделать для всех.

– И?

– Сможешь народ задержать на большой перемене? На пять минут, мне больше не надо.

– Хорошо. А что случилось-то?

– Я всем сразу и расскажу, – отвела взгляд Таня.

Аня тоже была вся в розовой дымке. И почему-то два красных пятна в районе поясницы. Да что ж это такое? И откуда оно взялось?

Никакого зрения не напасешься!

Аня свои обязанности знала четко. В перерыве между парами она встала и громко сообщила:

– Ребята, на большой перемене надо задержаться на пять минут. Для группы будет объявление.

– Так объяви сейчас? – предложил Попов.

– Поэтому сразу не расходимся и не разлетаемся, – проигнорировала его Аня.

Ей можно.

У нее родители тоже медики, и Попов ее задирать опасается. Раз прицепишься, а потом зачеты по сорок раз сдавать будешь. Или на практику в морг пойдешь. Столы мыть.

Запросто.

Это к Тане можно цепляться… с утра уже три записки подбросили на фаллическую тему. Тьфу, гады! Нет, записки ей не навредят. Противно просто.

Впрочем, это не помешало на большой перемене Тане встать перед группой.

– Ко мне на той неделе приехала кузина из Португалии. С завтрашнего дня она будет посещать занятия с нашей группой. Директор разрешил. Приказ подписан. У меня все.

Ну, это у Тани. У одногруппников вопросов было более чем достаточно.

– Углова, да откуда у тебя родственники за границей? Ты себя-то видела в зеркале? – с великолепным презрением пожала плечами Извольская.

– У бабушки троюродная сестра уехала за границу. Еще вопросы будут? И да, в зеркале я себя каждый день вижу.

– И на нем покрытие не осыпалось?

– Это покрытие, Катенька, – не выдержала Таня, – называется амальгамой. Погугли поди, только слово ищи на букву «а», не перепутай.

– Хамишь, Углова?

– Подстраиваюсь под оппонента, – Таня сверкнула глазами. И откуда только смелость взялась?

Раньше она себя сама запинывала в угол… мало ли отговорок для неконфликтных людей?

Нам еще вместе учиться…

Нам в одном городе работать…

А если она мне пакостить начнет?

Всё, конечно, так. Но есть категория людей, которые, не получив по морде подсвечником, окончательно распоясываются. И ввести их в рамки становится невозможно. Если не применять силовые методы, конечно.

Но тогда – снова ты во всем виноват?

Таня об этом особо не задумывалась. Усталость, тревога за бабушку, работа, учеба… какие там силы? Какие мысли? Выучить бы все необходимое – и упасть в кровать. Так-то она за себя могла постоять, но раньше. Намного раньше.

А сейчас…

Выспаться дайте!

Вот Извольская и решила, что можно наглеть. И сильно разочаровалась.

Нет, надолго ее сбить не получилось бы. Но вмешалась другая сокурсница.

Есть такие девушки. Генетика – штука вредная, кого-то она не щадит. Когда у девушки в восемнадцать лет фигура много раз рожавшей бабы, грузная и оплывшая, это не придает ей особой кротости. Если же к подобному телосложению прибавляется широкое лицо с носом-картошкой, маленькими глазками и тремя подбородками, – вообще беда.

А уж если бонусом идет характер потомственной хабалки…

Увы, это был именно тот случай. У Маши Михалковой все перечисленное имелось в полном объеме. И всем девушкам, хоть чуточку симпатичнее ее, она страшно завидовала.

А уж Тане…

Вот ведь дура!

Выглядит хорошо, но совершенно этим не пользуется, ходит как чмо, на все ей наплевать… Машке бы ее таланты и внешность! Она бы тут королевой курса была!

А эта…

Михалкова воспринимала Таню как личное оскорбление. А то, что на нее не обращали внимания и старались не связываться, удваивало возмущение.

– Танька, а на фига нам эта твоя девица сдалась?

На этот вопрос у Тани тоже был продуман ответ.

– Директор хочет, чтобы у нас появились иностранные студенты.

– А лекции им как читать будут?

– Кузина отлично говорит по-русски.

– А наши дипломы у них не принимаются?

– Почему? – удивилась уже Таня. – Сдается квалификационный экзамен, и добро пожаловать. И потом, Маша, это на врача, на хирурга или отоларинголога будет сложнее. А мы-то фельдшера. Считай – медперсонал. С нее и спрос другой будет.

– А чего она сюда прется?

– У них там обучение дороже Малахитовой шкатулки. Проще выучиться всему здесь, а потом сдать экзамен там.

– Ишь ты…

– Про медицинский туризм я слышал, – кивнул со знанием дела Попов. – У бати приятель в Америке, так он все здесь лечит. От зубов до задницы. Говорит, там такие счета, что сдохнуть дешевле.

Таня развела руками.

Мол, все довольны?

Довольны были не все, но Извольская не стала влезать, не желая вставать на одну доску с Михайловой, а остальным… кому было безразлично, кому любопытно…

Давай, веди сюда свою иностранку. А мы потом разберемся, что это за зверек такой.

Все это Таня и рассказывала вечером Лее. Та внимательно слушала и про одногруппников, и про их характеры. Потом кивнула.

– Не переживай, Таня. Меня не так легко обидеть.

– А ты помнишь, что убивать их нельзя?

– Помню-помню. Трупов не будет, только калеки. – Салея перехватила взгляд Тани в зеркале и фыркнула. – Да я пошутила! Не волнуйся. Мне твоя бабушка сегодня сериал про студентов поставила, я примерно понимаю, чего ждать.

– И что она поставила? – насторожилась Таня.

– «Универ». А еще «Кризис нежного возраста». Я не все серии посмотрела, но кое-что мне понятно.

– Будем надеяться, – кивнула ничуть не успокоенная Таня.

И подпрыгнула от звонка в дверь.

– Я открою, – решила Людмила Владимировна.

Таня вздохнула.

Звонок повторился, но уже более длинный. Словно тот, кто звонил, уходить не собирался. И ждать тоже.

– Не надо, бусь. Опять переживать будешь.

– И ты.

Звонок выдал вовсе уж неприлично длинную трель, Таня махнула рукой и направилась к двери.

Стоящее на пороге человекообразное можно было отнести к женщинам лишь по наличию груди. Все остальное – оплывшая фигура, лохмотья, нечесаные сальные волосы, испитое лицо и даже фонарь под глазом могли принадлежать кому угодно.

– Ды-оченька! – протянуло существо. И зачесалось где-то в подмышке.

Гном рыкнул и чуточку попятился.

Дом он защищать будет. Но пока оно на площадке – можно не кусать, а? И на вкус оно гадкое, и блох подцепишь еще… он-то пес чистоплотный!

– Я тебе сколько раз говорила сюда не ходить? – Таня даже не орала. Бесполезно.

– Это… мне ж здоровье поправить надо.

– Денег нет. На водку не дам.

– Родной-то матери!

Дальнейший сценарий Таня знала до запятой.

Сначала нытье.

Потом крики.

Потом стук в дверь и скандал.

Вызов участкового.

И вишенкой на торте – всю ночь рядом с бабушкой, которой обязательно станет плохо после доченькиного визита.

Можно просто дать денег? А если их тупо нет? И потом, получив их один раз, она начнет ходить постоянно. Лучше уж перетерпеть немного… это нечасто бывает. Раз, может, два в месяц.

В этот раз сценарий чуточку изменился. В прихожую вышла Салея. Постояла пять минут, послышала нытье на тему «дайте на водочку, потом на селедочку, а потом и переночевать пустите, и лучше не одну, а то мужика ж привести некуда…» и решительно вмешалась в происходящее.

Люди забывают, что власть над Лесом – это и власть над деревом. А полы-то в коридоре как раз деревянные…

Салея только рукой повела.

– Ой, – сказала алкоголичка, увязая в полу ногами.

Доски внезапно стали напоминать по консистенции тесто, и она погрузилась в них почти по щиколотку. А потом они снова отвердели.

Женщина дернулась, рухнула, чудом ничего себе не сломав, и от ужаса даже слегка протрезвела.

Не сильно. Но внятно говорить смогла и соображать тоже.

– Доча… это че? А? Че это такое?

Слова были обильно пересыпаны матерщиной. Таня развела руками.

– Не знаю. Я этого не делала, наверное, ты сама как-то… Сейчас участкового вызовем, если глубже не провалишься.

Алкоголичка почувствовала, как пол под ее руками снова размягчается, но пока не сильно.

– Ой, мама…

– Я могу ее полностью замуровать. Сделать?

Голос у Леи был такой спокойный, что все поняли – может. И замуровать, и забыть, и ходить по этому полу долго и счастливо. Непутевая мамаша протрезвела еще сильнее и тихонько заскулила на одной ноте:

– Нееее нааааадооооооо…

Таня посмотрела на женщину, которая когда-то дала ей жизнь. Вздохнула.

– Лея, отпусти ее. Пожалуйста.

– Точно? – И сколько сомнения в голосе.

– Точно. Она все поняла, правда? И деньги на водку будет искать в другом месте.

Женщина закивала.

Таня опять потерла глаза. Почему вокруг ее матери зеленовато-бурая тень? То есть… аура?

Ладно, это она потом у Леи спросит. А пока…

Пока полы словно выпихнули из себя алкоголичку. Создалось ощущение, что брезгливо сплюнули, – и вот она уже стоит на четвереньках.

– Пять минут – и мы тебя не видим, – зло сказала Таня.

Хватило и двух. Только топот ног на лестнице затих.

– Спасибо, Лея. Пойдем, я тебе все расскажу. И бабушку успокоим, ладно?

– Ладно…

Успокаивать бабушку не стоило. Она сидела в кресле и начесывала по очереди распластавшихся на ней кошек.

– Бусь? – спросила Таня.

– Все в порядке, – улыбнулась Людмила Владимировна. – Она ушла?

– Да.

– Вот и хорошо…

Лея молча ждала.

– Бусь, я расскажу Лее, ладно?

– Да, конечно.

Таня улыбнулась.

– Вот так как-то. Понимаешь, это действительно моя мать. Только она… как бы это повежливее, она всегда была такой. Ей хотелось жить покрасивее, повеселее, полегче. Меня она родила, чтобы личную жизнь устроить, а муж ее раскусил и удрал. Развелся, кое-какое имущество ей оставил… ну и меня тоже. Мать мной почти не занималась, лет до восьми.

– Потом я приехала, – вздохнула Людмила Владимировна. – У нас же работа такая… куда пошлют, туда и идешь. Была вообще на Севере, стаж наработала, там надо меньше отработать, но я об этом тогда не думала. Сейчас геологам сложно работу найти, идем туда, где платят. Вышла на пенсию и вернулась в родной город. А тут конец света…

– Ну да. Я как Маугли была… в общем, ничего не знала, не умела и не хотела. У матери что ни день, то гулянки, новые дядьки. Я одна дома лет с трех ночевала, может, и раньше, мужиков мать тоже водила, особо не стеснялась… мне бы в школу, а кто меня туда отведет? Мать и не помнила, сколько мне лет-то! Только фыркала, что у молодой женщины не может быть восьмилетней дочери… ну и говорила всем, что мне пять. И сама, кажется, верила.

– Я приехала, – бабушка Мила потерла лоб. Ей нелегко давались те воспоминания. – Вижу, у дочери жуть кошмарная, каждый день пьянки-гулянки, мужики разные, ребенком она не занимается… я тут, конечно, сорвалась. Танюшку забрала, документы мы все официально оформили, тогда у меня сил побольше было, чем сейчас, да и друзья помогли. Эту мою квартиру дочь сдавала, я жильцов выставила, все в порядок привела, и стали жить потихоньку. С Танюшкой я занялась, она в школу пошла, жизнь наладилась…

– А…

– Оля. Ее зовут Оля.

– А Оля что?

– Оляшка? Она себя так любила называть… Оляшка и есть. Безмозглая. Где гулянки, там и пьянки, ну и началось… это подниматься тяжело, а вниз скатиться несложно. Она и десять лет назад уже начинала спиваться, а сейчас вот… докатилась.

Бабушка Мила говорила жестко. Отрывисто.

Да, нелегко о таком. Но ведь и из песни слова не выкинешь! Может, и сама виновата. Чего-то недодала, не вложила, не научила… могла бы лечить?

Таскать по наркологиям и прочим?

Да-да, вот Юлия Ивановна Петяшу всю жизнь и лечит. Детей прогадила, жизнь всем испоганила, как могла, – и результат?

У самой набор болячек такой, что медколледжу на год практики хватит: обойди вокруг да и иди диплом получать. У детей ни детства, ни юности, ни здоровья, одни нервы. А муж как пил, так и пьет. И радуется жизни.

Потому как его все устраивает.

Алкоголизм – это ведь не в желудке. Это болезнь разума. Если человек запил от горя – тут ладно, можно и понять, и простить, и попытаться вытащить из этого. А если ему просто нравится так жить?

И ты всю себя можешь на терке натереть, только ничего у тебя не получится. Ему будет хорошо, а тебе плохо.

Людмила Владимировна себя поедом грызла, но между дочерью и внучкой сделала выбор в пользу внучки. И не жалела. Потому что дочь жила так, как ей нравилось. А внучку тянула за собой на дно. И это было неправильно.

– А отец? – тихо спросила Лея. – Он…

– Не звонил. Не писал. Не появлялся. Алиментов не присылал, впрочем, тут все ясно. Он на мать однушку переписал, – разъяснила Таня. – Якобы для меня… та уже давно продана. И пропита.

– Но ведь он же отец! Разве ему не интересно пообщаться, поговорить…

Таня пожала плечами.

– Лея, ты никогда не думала, что обычно на таких Оляшек и притягиваются такие Олешки? Которым тоже лишь бы погулять, поразвлечься, ну и свалить от ответственности? Куда им дети? Ничего им не нужно, лишь бы свободу не ограничивали.

– Понимаю. Такие бывают.

– А у даэрте такие есть? – не удержалась Таня.

– Нет… годовалое дерево не даст плодов. Только созревшее, то, которое сможет их выносить. Поэтому у нас и не случается такого. Пока женщина не готова к материнству, она не станет матерью. Не сможет. Перводрево не даст.

Людмила Владимировна запомнила про Перводрево. Потом спросит.

– Да, нам бы такой экзамен на зрелость не помешал, – вздохнула Таня. – Только вот… сделают из него очередную кормушку для чинуш, и будут какие-нибудь сволочи решать, кто равен, а кто равнее. Нет тут хорошего рецепта.

Людмила Владимировна была с ней полностью согласна.

– Ничего. И проживем, и выживем, и вообще – справимся. Лея, я хотела спросить. С Олей нельзя так, как со мной? Чтобы поправить здоровье?

Салея только плечами пожала.

– Допустим. Но вы же понимаете, что ее беда не в теле, а в голове. Положим, я ее вылечу. И она радостно продолжит вести тот же образ жизни. А еще… она будет молчать обо мне?

– Нет, – даже не задумалась Таня. – Не будет.

– Вот. А мы хотели этого избежать.

Людмила Владимировна только головой покачала.

– Я могу сделать другое. Но не гарантирую, что разрушение не пойдет… иначе.

– Иначе?

– Я могу просто, – Салея задумалась, подбирая слова. Все же ей было сложно. – Человек принимает яд, чтобы ему ненадолго стало хорошо. Я могу сделать так, что от конкретного яда ей станет плохо.

– Этиловый спирт, – подсказала Таня.

– Да, наверное. Я могу так сделать, но она может найти другой яд. Это возможно?

– Вполне, – вздохнула Таня. – Наркоту никто не отменял.

– И наркотики, и еще много чего… это ведь не вокруг человека. Это внутри самого человека. Вот хочется ему… или сбежать от реальности, или чтобы реальность посмотрела, испугалась и сбежала от него. Хочется.

Людмила Владимировна кивнула.

– К сожалению.

А сердце все равно болело. Дочь же…

Таня с тоской посмотрела на бабушку. Потом решилась.

– Лея, может, все же попробуем? На одну отраву у нее меньше будет?

Салея спорить не стала. Это от нее труда не требовало.

– Хорошо. Давайте так и сделаем. А усыпить ее можно, чтобы она не помнила, что и как было?

– Мне даже не нужно, чтобы она была в сознании, – Лея пожала плечами. – Пусть спит – не важно.

Таня соображала быстро.

– Бусь, я помню, где она сейчас живет. Можно туда дойти, посмотреть, и если она спать будет – это ведь ненадолго?

– Пара минут, – кивнула Салея.

– Отлично. Никто и не поймет. Лея, скажи, а я могу начать видеть ауры?

Лея и задумываться не стала.

– Энергетические поля человека? Можешь. Ты уже начала их видеть?

– Да. А…

– Это последствия ритуала, который ты прошла. Сможешь видеть, читать, воздействовать, только этому придется серьезно учиться.

Таня не возражала.

– А воздействовать – это как?

– Все, что происходит с человеком, отражается в ауре. И наоборот. Воздействуя на одно, можно исправить другое.

И тут Таня вспомнила.

Вспомнила, как Аня, староста, потерла спину в районе тех самых красных пятен, которые ей… значит, не казались. Просто были видны.

Лея даже не удивилась.

– Да, такое тоже бывает. Так отразилось воспаление. Судя по розовым тонам, человек перед тобой неплохой и здоровый, но – вот. Боль, неприятные ощущения – и вспыхивают пятна. Если их загладить, растворить… прошла бы и боль.

– У нас такое тоже умеют. Но единицы, – вздохнула бабушка Мила. – И тех еще найди…

– Мне все же кажется, что были, были у вас даэрте. Может, жили, может, навещали, – развела руками Салея. – Жаль, теперь не узнаешь. Ваша память короткая, а нашу… нашу сожгли.

– Зачем?

– Если народ не имеет памяти – это не народ. Ему что хочешь рассказать можно, – пожала плечами Салея.

И разговор углубился в дебри истории.

Тишина.

Пока – тишина.

Командор понимал, что пока еще слишком рано, ну что там времени прошло? Считай, ничего.

Что там может быть с девчонкой? Тоже неизвестно.

Но активность даэрте увеличилась.

Приборы, зависшие над планетой, регистрировали то вспышки, то возмущения, а по-простому, сбоили в три раза чаще обычного. Даэрте… с ними даже работать ничего нормально не может!

Дикари, как есть дикари!

Из штаба вестей не было. Но это тоже понятно. Как всегда, интриги и интриганы. Которым хочется плавать, кушать и расти. А он ведь тоже туда стремится… пока на правах рыбы-прилипалы при акуле, а потом, может, и до игрока дорастет?

Впрочем, спроси у Командора, зачем ему это надо, он бы задумался над ответом.

А почему нет?

Цель такая, дальше и выше, вперед и не сдаваться, не отступать и не задумываться.

Потому как если подумать…

Велика ли радость – всю жизнь плавать да оглядываться? Стихия рыбы – море, а не змеиный яд. Но думать об этом Командор не любил. Да и к чему?

Власть же!

Все объясняет одно это слово.

Власть!

Над людьми, событиями, планетами…. Для многих он будет на уровне Бога. Это такое наслаждение, с этим ни вино, ни женщины не сравнятся… ничто. Никогда.

И ради этого он не то что какую-то девку на лабораторный стол отправит, он всю эту планету выжжет!

И Командор распорядился следить.

И еще раз следить.

Никуда от него Дараэ не денется.