Сэра Генри и обессилевшего от волнения капитана перенесли в бывшее жилище Твалы; туда же поспешил и я.
Оба они еле дышали от потери крови и крайнего изнеможения, да и мое состояние было немногим лучше. Благодаря подвижному образу жизни, постоянной закалке и прирожденной худобе, я считал себя выносливым человеком и мог подолгу переносить большие нагрузки. Однако теперь, помимо усталости, давала знать себя старая рана, нанесенная львом, а голова моя буквально раскалывалась на части. По правде говоря, трудно было вообразить более жалкую троицу «белых людей, спустившихся со звезд», чем мы в тот памятный вечер. Утешением могло послужить лишь необыкновенное везение – ведь многие тысячи храбрых кукуанских воинов лежали мертвыми на поле битвы, а нам удалось сохранить свои жизни.
Кое-как с помощью красавицы Фулаты мы стащили с себя кольчуги. С тех пор как мы спасли ее от неминуемой гибели, девушка добровольно заняла место Амбопы и стала нашей служанкой. С особым пристрастием юная красавица заботилась о Джоне Гуде.
Кольчуги, несомненно, спасли жизнь двоим из нас, но, едва освободившись от них, мы увидели, что наши тела сплошь покрыты ссадинами и кровоподтеками. Что касается сэра Генри, то он и вовсе из-за бесчисленных ушибов и синяков походил на леопарда. Фулата мигом раздобыла какое-то снадобье из растертых листьев с весьма приятным запахом и посоветовала воспользоваться им. Когда мы приложили его к болезненным местам, нам заметно полегчало.
Впрочем, все это можно считать мелочами по сравнению с серьезными ранами сэра Генри и Джона. У капитана была сквозная рана в мышцах ноги и значительная кровопотеря, а у нашего героя, кроме всего прочего, – глубокое рассечение мягких тканей лица, нанесенное боевым топором Твалы.
К счастью, капитан, как я уже говорил, кое-что понимал в медицине, и, когда нам принесли его заветный ящик с лекарствами и инструментами, он тщательно промыл обе раны – Куртиса и свою, а затем, несмотря на тусклый свет примитивной кукуанской лампы, ухитрился довольно ловко их зашить. После этого Джон густо смазал раны антисептической мазью, которая нашлась в его аптечке, и мы перевязали их остатками носовых платков.
Тем временем Фулата сварила крепчайший бульон, что было как раз по нашим желудкам. Наскоро проглотив его, мы бросились на груду звериных шкур, разбросанных на полу хижины. И какова насмешка судьбы: на ложе Твалы, укрывшись его плащом, в ту ночь спал сэр Генри – человек, лишивший короля-узурпатора жизни!
Однако «спал» – чересчур сильно сказано, так как всем нам долго не удавалось сомкнуть глаз. Весь город был наполнен горестными воплями и жалобными причитаниями женщин, потерявших мужей, сыновей и братьев. В угоду человеческому честолюбию пали свыше двадцати тысяч воинов, третья часть кукуанской армии. Жертва поистине непомерная. Я лежал, вслушиваясь в эту симфонию человеческого горя, и не мог уснуть – сердце мое просто разрывалось на части.
К полуночи плач стал затихать, а вскоре наступила тишина, лишь изредка нарушаемая пронзительными воплями, доносившимися из хижины, стоявшей позади нашей. Там Гагула оплакивала своего бездыханного господина.
Наконец я заснул беспокойным сном, беспрестанно просыпаясь и конвульсивно вздрагивая. В полудреме меня окружали призраки: то воин, которого я уложил собственной рукой, снова нападал на меня на вершине холма, то я оказывался в самой гуще боя, то украшенная иссеченным плюмажем окровавленная голова Твалы катилась к моим ногам, скрежеща зубами и свирепо сверкая единственным глазом… Мои друзья спали не лучше. Но, как бы там ни было, эта тяжелая ночь подошла к концу…
Когда наступил рассвет, я обнаружил, что у капитана начался лихорадочный жар. Вскоре он начал бредить, на его губах показалась кровавая пена – очевидно, результат разрыва какого-то сосуда в грудной клетке, причиной которого стал удар копья кукуанского воина. Зато сэр Генри чувствовал себя значительно лучше и был сравнительно свеж и бодр, хотя все его тело ныло до такой степени, что он едва передвигался, а из-за раны на лице не мог ни есть, ни даже говорить.
Несколько позже нас навестил Инфадус. Он признался, что тоже не спал и даже не ложился, однако потрясения минувшего дня на нем почти не отразились – это был все тот же испытанный, закаленный в боях воин. Мы дружески обнялись, похлопав друг друга по плечам. Инфадус, увидев, в каком состоянии находится наш капитан, сильно огорчился.
И уже тогда мне стало ясно, что вчерашний день произвел необычайную перемену в отношении кукуанов к сэру Генри. Отныне англичанин был окружен благоговейным почитанием, словно могучее сверхъестественное существо. В считаные часы вызов, принятый сэром Генри после целого дня кровавой сечи, сам поединок с Твалой и его завершение – единственный удар, снесший голову гиганта, – превратились в легенду. С того времени любое проявление исключительной силы или необыкновенный военный подвиг в здешних краях именовались «удар Инкубу».
Старик сообщил нам, что полки бывшего короля присягнули Игнози, а вожди областей и крупных селений Земли Кукуанов прибыли с изъявлениями покорности. Со смертью Твалы и Скрагги закончились всяческие волнения, так как других наследников у бывшего короля не нашлось, и, таким образом, кроме Игнози, больше некому было претендовать на королевский престол. Когда же я, не удержавшись, заметил, что Игнози, как ни крути, пришел к власти, пролив реки крови своих соплеменников, Инфадус, уже стоявший на пороге, только пожал плечами.
– Да, – произнес он, – это правда, многие убиты, но остались молодые женщины, которые будут усердно рожать, так что скоро подрастут новые воины. Они и займут места тех, кто пал. Зато страна на некоторое время успокоится. Наступят мир и процветание.
Позже к нам ненадолго заглянул Игнози – его голова была увенчана королевской диадемой, которая словно была создана для этого скульптурной лепки лица и великолепной головы. Глядя на его царственную осанку и подобострастные ужимки свиты, я невольно вспомнил рослого зулуса, который всего несколько месяцев назад явился к нам в Дурбане наниматься в услужение. Вот вам и превратности судьбы, и непредсказуемое развитие событий. Тем не менее при виде правителя страны я поднялся и почтительно произнес:
– Привет тебе, король!
– Да, Макумазан, теперь я и в самом деле король. И только благодаря вашей неоценимой помощи и расположению ко мне.
Затем Игнози сообщил, что пока все идет отлично и что он надеется через пару недель устроить большое празднество, дабы предстать на нем перед всем своим народом.
Я поинтересовался, как он намерен поступить с Гагулой.
– Старуха – сущий злой дух, – нахмурившись, ответил Игнози. – Из-за нее столько бедствий обрушилось на нашу страну. Я убью ее вместе со всеми ее ведьмами – охотницами за колдунами. Небеса видят, что именно Гагула, подчинив своей воле безмозглого Твалу, сделала нашу страну столь жестокой…
– Однако она многое знает, – возразил я.
– Это верно. – Игнози вздохнул и, на мгновение задумавшись, продолжил: – Только Гагуле известна тайна Трех Колдунов, которые находятся там, где кончается Великая Дорога и где погребены наши короли и восседают Молчаливые.
– И где находятся алмазы! Помнишь ли свое обещание, Игнози? Ты должен помочь нам добраться до копей, даже если для этого тебе придется пощадить жизнь Гагулы, – ведь она одна знает туда дорогу.
– Макумазан, я обещаю подумать над твоими словами…
После того как король покинул хижину, я пошел взглянуть на Джона и застал его в тяжелом бреду. Лихорадка, вызванная раной, вцепилась в него всеми когтями, и капитану с каждым часом становилось все хуже и хуже. Мне даже показалось, что дела его совсем плохи, – и я совершенно не сомневаюсь, что он умер бы, если бы Фулата не ухаживала за ним столь самоотверженно. В шатком равновесии между жизнью и смертью прошло несколько дней, и все это время темнокожая девушка не отходила от Джона ни на шаг, действуя, словно опытная сестра милосердия. Сначала я пытался было ей помогать, однако Фулата сочла, что наше присутствие беспокоит капитана, и попросила, чтобы ее оставили наедине с раненым.
В известной степени она была права: и я, и сэр Генри еще не полностью оправились от наших военных похождений и к тому же понятия не имели, как лечить столь жестокую лихорадку.
Фулата же бодрствовала круглые сутки – убирала, готовила пищу, отгоняла от Джона мух и раз в полчаса поила его единственным лекарством – охлажденным молоком, настоянным на соке луковиц неизвестного мне растения из семейства тюльпановых. Я и сейчас как наяву вижу эту картину: наш капитан с исхудавшим лицом, с блестящими, широко открытыми глазами, беспрерывно бормочущий всякий вздор и мечущийся на шкурах, – и прислонившаяся к стене хижины юная кукуанская красавица, которая сидит у его ног на полу. Глядя на ее нежное лицо и темные бархатные глаза, я видел глубокое сострадание, которое она испытывала к нашему другу.
Через неделю мы с сэром Генри, потеряв надежду на выздоровление капитана, переселились в отдельную хижину, и лишь Фулата твердо верила, что он выживет. На расстоянии трехсот ярдов вокруг бывшего обиталища Твалы царила полная тишина. По приказу короля Игнози все, кто жил в домах позади этой хижины, были выселены, кроме сэра Генри и меня, чтобы никакой шум не беспокоил больного. Однажды ночью, измучившись бессонницей, я вздумал пойти проведать Джона. Я тихо вошел; лампа, стоящая на полу, освещала неподвижную фигуру капитана.
Сердце мое болезненно сжалось, и из груди вырвался звук, похожий на рыдание.
– Тише, Макумазан… – донеслось до меня, и я различил женскую тень у изголовья Джона.
Осторожно приблизившись к постели больного, я понял, что Джон не мертв, а спит глубоким сном, крепко сжимая своей исхудавшей рукой точеные пальчики Фулаты. Кризис миновал! Капитан проспал восемнадцать часов подряд, и вряд ли кто мне поверит, но в течение всего этого времени преданная девушка сидела около него, не осмеливаясь пошевелиться и освободить свою ладонь, чтобы не потревожить его… Когда же Гуд проснулся и отпустил ее руку, обессилевшую Фулату пришлось унести – так одеревенели ноги и руки девушки.
Как только в состоянии Джона произошел перелом, он стал быстро поправляться. И только тогда на одной из прогулок сэр Генри рассказал ему, чем он обязан Фулате. На глазах моряка выступили слезы, он повернулся и как можно быстрее направился в главную хижину, где Фулата готовила нам полуденную трапезу, – к этому времени мы снова поселились вместе. С собой он позвал меня, чтобы я перевел девушке то, что ему не терпелось сказать, хотя, надо заметить, Фулата обычно понимала его поразительно хорошо, несмотря на то что познания капитана в зулусском языке были мизерными.
– Скажите девушке, – произнес крайне возбужденный Джон, – что я обязан ей жизнью и никогда не забуду ее доброту.
Я повторил это слово в слово и увидел, как щеки темнокожей красавицы вспыхнули румянцем. Повернувшись к моряку одним из тех быстрых и грациозных движений, которые мне всегда напоминали полет дикой птицы, девушка тихо ответила, вскинув на Джона Гуда свои огромные глазищи:
– Мой господин забыл: разве не он спас меня от страшной смерти и разве я не верная служанка ему?
Надо заметить, что эта молоденькая леди, очевидно, начисто позабыла, что и мы с сэром Генри принимали участие в том, чтобы вырвать ее из когтей Твалы. Но так уж устроены женщины! Помнится, моя женушка не раз рассуждала и действовала точно так же.
Признаюсь, что после этой волнующей беседы у меня стало тяжело на душе: не очень-то мне понравились нежные взгляды Фулаты, так как я был знаком с роковой влюбчивостью английских моряков вообще и Джона Гуда в частности. Есть лишь две вещи на свете, которые почти невозможно предотвратить, – это удержать зулуса от драки, а морского бродягу – от того, чтобы он не потерял голову от любви.
Спустя несколько дней Игнози созвал Великий совет Земли Кукуанов, на котором старейшины окончательно признали его королем.
Эта церемония произвела на нас сильное впечатление, как и последовавший за ней смотр войск. Основательно поредевший полк «Серых» также принимал в этот день участие в параде, и перед лицом всей армии ему была объявлена королевская благодарность за исключительную отвагу в битве против Твалы. Каждого из ветеранов король одарил большим количеством скота и произвел в военачальники, тем более что новый состав полка Инфадуса уже формировался и под их начало должны были встать молодые воины. По всей территории страны было объявлено, что нас троих, пока мы оказываем кукуанам честь своим присутствием, следует приветствовать королевским салютом и воздавать нам те же почести, что и самому Игнози. Было также сказано, что нам предоставлена власть над жизнью и смертью людей. В присутствии членов Великого совета король еще раз подтвердил свою клятву: отныне человеческая кровь не будет проливаться без честного суда, а охота за колдунами будет навсегда прекращена.
По окончании торжеств мы остались наедине с Игнози в его хижине, и я напомнил королю, что мы по-прежнему стремимся узнать тайну древних копей, к которым ведет Великая Дорога.
– Друзья мои, – ответил он, – вот что мне стало известно. Там, где заканчивается Великая Дорога, высятся горы под названием «Три Колдуна». В тех горах находятся три гигантских изваяния, которые у нас именуют Молчаливыми. Это им намеревались принести в жертву юную дочь кукуанов Фулату. Молчаливые охраняют просторную пещеру в горах – Чертог Смерти, в которой хоронят наших королей. Там же будет погребено и тело Твалы – даже я не могу нарушить эту традицию. В глубине пещеры расположен глубочайший колодец – его вырыли давно умершие люди, чтобы добыть те самые камни, которые вас интересуют. В Чертоге Смерти также находится тайник, который был известен только Твале и Гагуле. Узурпатор мертв, а я не знаю ни местоположения тайника, ни того, что в нем хранится. У моего народа есть предание о том, что много поколений назад один белый человек перешел наши горы. Какая-то женщина указала ему этот тайник и спрятанные в нем сокровища. Но прежде чем он сумел ими завладеть, женщина предала его, и правивший в те времена король немедленно изгнал пришельца из страны. С той поры ни один белый человек в пещеру не входил.
– Скорее всего, именно этого белого человека видели мы в той ледяной горной пещере, где ныне покоится и бедняга Вентфогель! – воскликнул я и воодушевленно добавил: – А значит, и все остальное – правда!
– Да, это так. И если вы найдете тот тайник и там действительно окажутся камни…
– Алмаз на твоем челе доказывает, что сокровища никуда не делись, – снова прервал я Игнози.
– Если камни там, то возьмите их столько, сколько сможете унести с собой, когда пожелаете покинуть мою страну, братья. Таково мое королевское слово.
– Для начала не мешало бы отыскать тайник.
– Путь к нему знает только Гагула, – повторил Игнози.
– А если упрямая старая обезьяна откажется указать нам дорогу?
– Тогда она умрет, – сурово обронил Игнози. – Лишь ради этого я сохранил ей жизнь. Пусть сама сделает выбор: жить ей или умереть.
Кликнув слугу, король велел ему привести колдунью. Через несколько минут старая карга появилась, подгоняемая двумя стражниками, которых она осыпала на ходу проклятиями.
Игнози жестом отправил стражу, и, едва воины вышли, оставив старуху, мерзкая бесформенная груда старого тряпья, в которой пылали два ярких, как у змеи, глаза, рухнула на пол.
– Игнози, что ты собрался со мной сделать? – заверещала Гагула. – Ты не смеешь причинить мне зло. Только прикоснись ко мне, и я уничтожу тебя на месте. Берегись моих чар!
– Твое колдовство не смогло спасти Твалу, дряхлая волчица, не сможет причинить вреда и мне, – сурово вымолвил король. – А теперь слушай, что мне требуется от тебя: ты укажешь тайник, где лежат сверкающие камни!
Старуха расхохоталась.
– Никто этого не знает, а я тебе ничего не скажу! Белые дьяволы уберутся отсюда с пустыми руками.
– Я заставлю тебя говорить.
– И каким же это образом, король Игнози? Ты велик, но всего твоего могущества не хватит, чтобы вырвать правду из уст такой женщины, как я.
– Если ты откажешься, Гагула, то умрешь медленной и мучительной смертью, какой еще никто не умирал в Земле Кукуанов.
– Ты не посмеешь меня тронуть! – В визге старой ведьмы смешались ярость, страх и отчаяние. – Ничтожный червь, ты просто не представляешь, кто я такая. Я знала ваших отцов и пережила три поколения их отцов. Когда эта страна еще только родилась, я уже была здесь! Когда она состарится и исчезнет, я все еще буду жить! Сколько, по-твоему, мне лет? Я почти бессмертна, король, – меня можно лишь преднамеренно убить, но никто не осмелится этого сделать!
– Ну, мне-то смелости хватит. – Игнози поднялся и расправил плечи. – А теперь слушай меня, Гагула, мать зла. Ты такая дряхлая, что больше не в состоянии любить и чувствовать. Ну что может получить от жизни такая ведьма, как ты, потерявшая все – человеческий облик, волосы, зубы, даже способность передвигаться как следует? У тебя нет ничего, кроме души, полной ненависти и мерзости. Я окажу тебе величайшую милость, если убью тебя, Гагула.
– Ты слеп и глуп! – в ярости взвизгнула старуха. – Ты думаешь, что только молодым доступна сладость жизни? В таком случае ты ничего не знаешь о человеческом сердце. Молодые умеют чувствовать, это верно, – они любят и страдают, они горюют и радуются. Старики уже не знают этих чувств, но они умеют видеть зло и смеяться, когда другие раньше них уходят в холодный мрак. Им приятны лишь сладкий воздух и теплое солнце.
– Вот этого я тебя и лишу, проклятая волчица. – Игнози не на шутку рассердился и потянулся к копью. – Прекрати свое злобное шипение и отвечай своему королю! Ты готова указать место, где хранятся камни? Попробуй только сказать «нет» – и умрешь в то же мгновение!
– Нет! – дергаясь и брызжа слюной, словно в припадке, завопила Гагула. – Ты не осмелишься меня убить, у тебя отсохнет рука! Тот, кто меня убьет, будет навеки проклят!
Король легонько ткнул ее в бок острием копья.
С истошным воплем Гагула завертелась вокруг своей оси, затем рухнула и принялась кататься по полу.
– Самое время покончить с ней, – мрачно проговорил Игнози.
Старуха замерла; из вороха тряпья выглянуло ее сморщенное лицо.
– Я согласна! Хочу жить… Я готова указать это место! Позволь мне греться на солнце и иметь свой кусок лепешки, король, и я сделаю все, что ты хочешь!
– Образумилась, ведьма. – Игнози уселся на свой царский табурет. – Завтра же ты отправишься туда с Инфадусом и моими белыми братьями. Но берегись обмануть меня, потому что время шуток прошло. Ты умрешь очень медленной смертью. Я сказал.
– Знай, Игнози, я всегда держу свое слово. Но ты должен помнить вот о чем: однажды, очень-очень давно, какая-то женщина показала этот тайник белому человеку – и несчастье пало на его голову! – В глазах старухи снова вспыхнул адский огонь. – И ее тоже звали Гагулой. Может, это была я?
– Ты лжешь, Гагула! – преодолевая отвращение, сказал я ей в спину. – Это случилось десять поколений назад.
– Когда живешь так долго, многое забываешь. Как знать, может быть, мать моей матери рассказывала мне об этом, но ту женщину точно звали Гагулой, это я помню как сегодня. А вам, белые люди, – она обернулась к нам, – я скажу вот что. В том месте, где хранятся ваши блестящие игрушки, вы найдете мешок из козьей шкуры, полный камней. Его сшил и наполнил белый человек, но так и не смог унести оттуда: беда выгнала его прочь, в дикие горы! Наш путь будет веселым – по дороге мы увидим всех, чьи глаза уже выклевали вороны, а ребра обглодали гиены. А дальше будет еще веселее!
С этими словами кошмарное создание разразилось безумным хохотом.