Глава 6 Вода!

Было около четырех часов утра, когда я разлепил веки и почувствовал мучительную жажду, – больше уснуть мне не удалось. Перед этим я видел во сне, будто купаюсь в чистой реке. Берега ее были покрыты сочной зеленью, а листья на деревьях трепетали от прохладного ветерка. Мне вспомнились слова Амбопы: «Если завтра не найдем воду, то умрем…» И это было чистой правдой – нам грозила ужасная смерть, потому что вокруг простиралась все та же бесплодная, гудящая от зноя пустыня.

Я сел и начал тереть свое покрытое грязью лицо сухими заскорузлыми пальцами. Потрескавшиеся губы сразу начали кровоточить. Скоро должно было взойти солнце, но в воздухе совершенно не чувствовалось утренней свежести; вокруг стоял душный, раскаленный полумрак. Мои спутники еще спали.

Мысль о воде мало-помалу начала сводить меня с ума. Должно быть, в тот момент у меня от жажды, усталости и голода помутилось в голове и я начал хрипло вскрикивать и смеяться, разбудив своих товарищей. Оба они с удивлением подняли головы и тут же, не обращая на меня ни малейшего внимания, принялись отряхиваться и стирать грязь с лиц. Затем, немного придя в себя, мы решили обсудить наше положение, которое было более чем серьезным. Воды – ни капли. Мы измождены и крайне раздражены. Капитан, несший бренди, уже было начал поглядывать на него жадным взглядом, однако сэр Генри мгновенно отобрал у него бутылку и спрятал ее, потому что в таких обстоятельствах любое спиртное означало бы верный конец.

– Если не будет воды, мы наверняка погибнем, – проговорил он.

– Судя по карте старого португальца, – отозвался я, – водоем должен быть где-то неподалеку.

Мое замечание никого не обнадежило, и мы лишь безучастно смотрели друг на друга. Постепенно становилось светлее, и вдруг я заметил, что Вентфогель бродит кругами, не отрывая глаз от земли. Внезапно он остановился и с тихим восклицанием ткнул исхудавшим, как сучок, пальцем в песок.

– Что он там обнаружил?

Мы с трудом поднялись и направились к парню.

– Хорошо, – задумчиво произнес я, глядя туда, куда указывал Вентфогель. – Это довольно-таки свежий след газели. Что же из того?

– Животные не уходят далеко от воды, – по-голландски ответил Вентфогель.

– Может быть, ты и прав.

Подняв к белесому небу свой приплюснутый нос, он широко раздул ноздри и втянул горячий воздух – точь-в-точь как горный баран в минуту опасности.

– Я слышу запах. Пахнет водой!

Мы обрадовались необычайно, ведь люди, выросшие в пустыне, обладают исключительным чутьем. В этот момент взошло солнце. То, что мы увидели далеко впереди, было настолько потрясающе, что даже жажда отступила. Сверкая, словно серебро, перед нами возвышались две горы, едва не упираясь в небо. От подножия обе они плавно закруглялись и казались отсюда совсем гладкими; на вершине каждой виднелось покрытое снегом возвышение. Это были Груди Царицы Савской, а по обе стороны от них на многие десятки миль тянулись хребты гор Сулеймана. В очертаниях этих колоссальных вулканов – так как обе «груди», несомненно, были не чем иным, как потухшими вулканами, – виделось нечто столь величественное и торжественное, что у нас перехватило дыхание. Какое-то время утренний свет переливался блестками, касаясь могучих вершин, но затем уступил место странным клубам серого тумана и облаков, вмиг сгустившихся и скрывших их очертания.

Как только волшебное зрелище исчезло, к нам снова вернулась неистовая жажда.

Что бы там ни утверждал Вентфогель, мы нигде не обнаружили ни малейших признаков воды – вокруг были только бесплодный, скрипящий от зноя песок и низкорослый безлиственный кустарник – обычная растительность пустынных плато Южной Африки.

– Ты дурень! – сердито сказал я готтентоту. – Не шути больше так, здесь и близко нет никакой воды!

– Я чувствую запах, баас, – упрямо произнес он.

– Конечно, – усмехнулся я, – никто не спорит, что в облаках над горами есть вода, и примерно месяца через два она прольется дождем на наши выбеленные солнцем кости.

– Может, попытаться поискать на холме? – Сэр Генри задумчиво поскреб свою свалявшуюся бороду.

– Чушь! – раздраженно буркнул Джон Гуд. – Там, кроме…

– Почему бы и нет, – перебил я капитана, – чем черт не шутит.

Без особой надежды мы стали карабкаться вверх по песчаному склону. Внезапно Амбопа, который всегда шел впереди, застыл как вкопанный.

– Вода!!! – хрипло прокричал он.

На вершине холма, в широком углублении, похожем на большую миску, действительно плескалась самая настоящая вода. Ни ее бурый цвет, ни довольно скверный запах нас не остановили. Мы стремглав бросились к водоему и, не раздумывая, принялись глотать эту солоноватую глинистую жидкость. Мы пили воду, позабыв обо всем на свете.

Бог ты мой, как же мы ею наслаждались!

Утолив наконец жажду, мы сбросили одежду и погрузили в воду свои иссушенные солнцем тела. Затем Вентфогель принес нам еды, мы досыта поели, выкурили по трубке и, улегшись рядом с этой благословенной лужей в тени обрывистого берега, проспали до полудня.

Целый день мы не отходили от водоема, благодаря судьбу за то, что нам посчастливилось его найти. Не забыли мы воздать должное давно почившему старому португальцу да Сильвестра. Было совершенно непонятно, каким образом вода так долго сохранялась здесь; единственным возможным объяснением такого чуда я считал то, что какой-нибудь подземный ручей, протекающий под толстым слоем песков, питает этот водоем.

Когда взошла луна, мы двинулись дальше, предварительно наполнив водой желудки и фляги. Настроение у нас было приподнятым, и за ночь нам удалось пройти почти двадцать пять миль. На следующий день нашему отряду снова повезло: мы нашли клочок тени за огромным термитником. Когда рассвет ненадолго развеял таинственную туманную завесу, окутывающую горы, мы убедились, что горная цепь и обе главные вершины находятся от нас всего лишь в двадцати милях!

Следующее утро мы встретили уже у подножия левой Груди Царицы Савской, на которую неуклонно держали курс на протяжении всего нашего пути. К этому волнующему моменту запас воды у нас кончился и мы снова начали мучиться жаждой. Никакой надежды утолить ее прежде, чем мы доберемся до линии вечных снегов, расположенной высоко над нами, не было.

Отдохнув пару часов, подгоняемые нестерпимой сухостью в глотках, под палящими лучами солнца, задыхаясь и волоча за собой поклажу, мы поползли вверх по склону, покрытому потоками застывшей лавы. К полудню наши силы иссякли и мы едва держались на ногах. К тому же поверхность, по которой нам приходилось подниматься, была хотя и довольно гладкой, однако настолько неровной, что у нас ныли все кости. Я в изнеможении остановился и поднял глаза, прикидывая, сколько еще смогу выдержать такого подъема, как внезапно заметил несколько больших глыб лавы, в тени которых можно было присесть и отдышаться.

Кое-как добравшись до них, мы с удивлением обнаружили, что лава на крохотном плато, лежавшем в дюжине шагов от нас, покрыта густой зеленой порослью. Очевидно, из продуктов распада лавы там образовался слой почвы, на который затем попали семена растений, занесенные птицами. Однако эта яркая зелень заинтересовала нас ненадолго, так как едва ли человек способен выжить, питаясь травой. Для этого требуется особое благорасположение Провидения, а также совсем иное устройство органов пищеварения.

С тяжелым вздохом мы опустились на камни в тени скалы, и тут Амбопа внезапно вскочил и со всех ног устремился к островку зелени. А в следующее мгновение я раскрыл рот от изумления, увидев, как этот величественный, всегда исполненный чувства собственного достоинства человек пляшет и кричит, словно безумный, размахивая над головой какой-то зеленоватой штуковиной.

В надежде, что он обнаружил воду, мы заковыляли к нему со всей прытью, на какую были способны наши усталые и израненные конечности.

– Чем порадуешь, Амбопа? – крикнул я по-зулусски.

– Я нашел пищу и питье, Макумазан!

Только теперь я разглядел, что у него в руках. Это была дыня. Мы набрели на клочок земли, поросший сотнями диких дынь, и почти все они были совершенно спелые.

Я обернулся и закричал капитану Гуду, который ковылял следом за мной:

– Дыни!

Секунду спустя он уже впился в одну из них своими вставными зубами.

Мне показалось, что мы насытились не раньше, чем съели по меньшей мере с десяток плодов каждый, хотя дикие дыни и не особо хороши на вкус. Но одними дынями сыт не будешь. Утолив жажду их сочной мякотью, а затем, собрав еще несколько дюжин, мы разрезали плоды и положили вялиться на солнцепеке. У нас еще оставалось немного билтонга, но всех мутило при одной мысли о жестком, как доска, сушеном мясе, да и его следовало экономить, потому что никто не мог сказать, когда и где нам удастся пополнить свои запасы. И тут нам отчаянно повезло: я заметил стаю крупных птиц над пустыней, летевшую прямо к нам.

– Стреляй, господин! Ну давай!.. – нетерпеливо шепнул мне готтентот, падая плашмя на потрескавшуюся и кое-где поросшую чахлой травой лаву.

Все рухнули вслед за Вентфогелем. Я осторожно поднял голову и увидел, что это стая дроф, и летит она на расстоянии пятидесяти ярдов от земли. Взяв один из винчестеров, я выждал, когда птицы оказались почти над нами, и внезапно вскочил на ноги. Заметив меня, дрофы, как я и предполагал, сбились в кучу. Я дважды выстрелил, и мне посчастливилось попасть в одну из них. Птица тотчас рухнула на землю.

Это был отменный экземпляр, весивший около двадцати фунтов. Через полчаса наша добыча уже жарилась на костре, который мы развели из сухих дынных стеблей. Впервые за неделю у нас было такое замечательное лакомство; мы съели дрофу целиком, оставив лишь кости и клюв. А насытившись, значительно приободрились.

Ночью при лунном свете наш маленький отряд снова двинулся в путь, прихватив с собой столько дынь, сколько был в состоянии унести. Воздух становился все прохладнее и резче, что заметно облегчало нам подъем. К рассвету до линии снегов оставалось пройти немногим больше десяти миль.

Здесь мы снова обнаружили дыни, и теперь можно было не беспокоиться о воде – вскоре ее с лихвой заменит чистый горный снег. Но между тем подъем становился все более опасным, и мы продвигались вперед и вверх чрезвычайно медленно, делая не более мили в час и все чаще останавливаясь. Запасы нашей провизии закончились, а по пути мы не встретили ни одного живого существа, не считая той стаи дроф. Кроме того, поблизости не было ни родников, ни ручьев. Это показалось нам более чем странным: ведь над нами находилась масса снегов и льда, которой полагалось бы таять под жгучим солнцем. Но откуда мы могли тогда знать, что по какой-то неведомой причине вся талая ледниковая вода стекала по северному склону гор Сулеймана?

Теперь на передний план выступила угроза голодной смерти. Чтобы немного отвлечься от печальных мыслей, я начал во время привалов заносить в свою записную книжку краткие заметки. Вот лишь некоторые из них:

21 мая. Воздух достаточно прохладен для дневного перехода, и мы решили продолжить подъем в одиннадцать часов утра. Взяли с собой несколько дынь. С трудом тащились весь день, однако дынь больше не встретили, – по-видимому, мы находимся уже выше той полосы, где они произрастают. Никакой дичи по-прежнему нет. На закате с облегчением остановились передохнуть. Ничего не ели в течение многих часов. Ночью сильно страдали от холода.

22 мая. Снова вышли на рассвете, чувствуя нарастающую слабость. За весь день продвинулись всего на пять миль. Наткнулись на несколько расселин в лаве, заполненных снегом; им мы и отобедали, так как больше есть нечего. Расположились на ночлег под выступом огромного плато. Жестокий холод. Выпили по глотку бренди и улеглись, завернувшись в одеяла и прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Голод и усталость измотали нас всех, но в особенности Вентфогеля. Опасались, что парень не доживет до утра.

23 мая. Снова попытались идти дальше, как только солнце поднялось достаточно высоко и пригрело. Мы в ужасном состоянии, и если не раздобудем еды, то, боюсь, этот день будет последним днем нашего путешествия. Бренди осталось несколько капель. Капитан Гуд, сэр Генри и Амбопа держатся бодро, однако Вентфогель в паршивом состоянии. Как и все готтентоты, он не выносит холода. Я уже не чувствую прежней острой боли в желудке и, наоборот, становлюсь каким-то бесчувственным. Все остальные говорят, что испытывают примерно такие же ощущения.

После полудня вышли к краю обрывистого хребта или вертикальной стены из лавы, соединяющей две горы. Вид отсюда – сплошное великолепие. Позади до самого горизонта раскинулась огромная мертвая пустыня, а перед нами расстилается плотный покров слежавшегося снега, образующего почти ровную поверхность. В самый центр этой снеговой равнины будто воткнута чьей-то рукой горная вершина, вздымающаяся в небо еще на четыре тысячи футов. Вокруг ни одного живого существа. Помоги нам Господь! Боюсь, наш последний час близок…

То, что произошло с нами дальше, заслуживает более подробного описания.

На протяжении всего дня 23 мая мы медленно взбирались по заснеженному склону, время от времени останавливаясь и падая в снег ничком, чтобы собраться с силами. Странно, должно быть, выглядела наша компания – пятеро изможденных, отощавших мужчин, которые с трудом передвигают усталые ноги по сверкающему снегу и озираются по сторонам голодными глазами. Кажется, мы прошли не более семи миль и перед заходом солнца оказались прямо у подножия вершины левой Груди Царицы Савской. У того огромного, гладкого, покрытого смерзшимся снегом и льдом бугра, который возвышался над нами еще на тысячи футов…

– Знаете что? – задумчиво произнес капитан Гуд. – А ведь мы должны находиться сейчас совсем близко от пещеры, которую упоминал старый португальский джентльмен.

– Верно, – отозвался я, – если только он ничего не напутал.

– Послушайте, мистер Квотермейн, – вздохнул сэр Генри, – ну почему вы так скептически настроены? Я полностью доверяю португальцу – вспомните-ка водоем на полпути. Следовательно, скоро мы обнаружим и пещеру.

– Если это не произойдет до наступления темноты, можете считать себя и нас заодно покойниками, – в ответ утешил его я.

Еще минут десять мы брели в полном молчании. Амбопа шел рядом со мной, завернувшись в одеяло и туго затянув свой кожаный пояс, чтобы, как он сказал, «дать возможность голоду съежиться». Неожиданно он схватил меня за руку и гортанно вскрикнул, указывая на склон:

– Смотри! Не закрывай глаза!

Я взглянул и заметил на расстоянии примерно двухсот ярдов темное пятно на белоснежной поверхности.

– Это то, что мы ищем, – уверенно сказал Амбопа.

Из последних сил мы доплелись туда и убедились, что дыра действительно представляет собой не что иное, как вход в пещеру. Причем именно в ту, о которой писал португалец. Мы успели как раз вовремя, потому что солнце зашло стремительно и все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Не стану напоминать, что в этих широтах почти не бывает сумерек. На четвереньках, следуя друг за другом, мы вползли в небольшую пещеру, которая оказалась сухой, но холодной, как ледник, и, усевшись бок о бок, чтобы сохранить хоть какое-нибудь тепло, проглотили остатки нашего бренди – на каждого пришлось меньше, чем по глотку. Затем мы попытались устроиться на ночлег, однако изнуряющий холод никому не давал уснуть.

Я уверен, что на этой высоте термометр, будь он у нас с собой, показал бы не меньше пятнадцати градусов ниже нуля; что это значило для нас, обессиленных нестерпимой жарой пустыни, недостатком пищи, воды и прочими лишениями, говорить не приходится. Ангел смерти витал над нашими склоненными головами, и эта страшная ночь показалась мне бесконечной. Мы все теснее и теснее жались друг к другу, тщетно пытаясь согреться, так как из наших тощих, голодных, жалких тел уже давно ушло всякое тепло. Изредка кто-нибудь из нас впадал в короткое тревожное забытье, но тут же со стоном открывал воспаленные глаза, быть может, к счастью. Думается, что в ту ночь только сила воли и упрямство сохранили нам жизнь.

Незадолго до рассвета я услышал, что Вентфогель, зубы которого мелко стучали всю ночь, глубоко вздохнул и вдруг затих. Я не обратил на это особого внимания, решив, что готтентот задремал. Он сидел ко мне спиной, и мне стало чудиться, что его спина становится все холоднее, пока она не стала совсем ледяной.

Наконец тьма сменилась предрассветной мглой, затем золотистые дрожащие лучи взошедшего солнца ворвались в пещеру – и осветили наши окоченевшие, скрюченные фигуры. Вентфогель даже не шелохнулся – он был мертв, хотя и продолжал сидеть среди нас. Потрясенные, мы отползли в сторону от бедолаги, крепко охватившего колени руками и уронившего на них голову. Внезапно рядом со мной кто-то с ужасом вскрикнул, кажется, это был Джон Гуд, и я резко обернулся.

В глубине пещеры, которая оказалась не более двадцати футов длиной, виднелась еще одна человеческая фигура, которую вчера мы не заметили из-за темноты. Голова была опущена на грудь, а руки плетями висели вдоль туловища. Никто из нас нисколько не сомневался, что этот человек тоже мертв, но, в отличие от Вентфогеля, это был белый мужчина.

Подобное зрелище было не для наших расстроенных лишениями нервов. Охваченные слепым страхом и желанием поскорее убраться из этого жуткого места, мы вчетвером бросились вон из пещеры со всей скоростью, на какую только были способны наши окоченевшие конечности.