Вообще, вопрос Байкова выглядел немного глупым. Конечно я знал, как называется эта штука. Диадема. Подобные носят маленькие девочки на утренники. Разве что моя оказалась не пластиковой, а весьма увесистой.
Я еще раз покрутил ее пальцами.
— Нет, Байков, я вообще продвинутых взглядов. Но почему-то мне кажется, она мне не пойдет с этими ботинками.
— А ты надень туфельки, — хохотнул Рамиль. — На грядущем Черном Балу будешь самой красивой практиканткой.
— Сейчас один шутник получит по наглой татарской морде, — сразу отреагировал я.
— Неужели вы не видите, смотри, от диадемы идет легкий лиловый дымок. Смотри? — вмешался Байков.
О, я знал этот лихорадочный блеск в глазах. Приходилось видеть. Такой бывает у алкоголиков при похмелье, стоит им заметить бутылку. Оно и понятно, тут дело в артефакте. Точнее, теперь я узнал, что о нем идет речь. Хотя как не вглядывался в диадему, никакой дымки не видел. Ну, Байкову виднее.
— И что с этого, Димон?
— Артефакт разума, — подобрался друг к диадеме и бережно, но вместе с тем настойчиво, забрал ее из рук. — Какая плотность, уму непостижимо. Ее бы, конечно, на моем верстаке потестить…
— Так что за артефакты разума? Мы такое не проходили.
— Конечно не проходили, — вклинился Мишка. — Заклинания разума запрещены Женевской конвенцией к изучению и применению.
— Тогда какой с нее прок? — спросил я, но диадему все же обратно забрал.
— Максим, не зли меня, — Байков впервые выглядел рассерженным. — Если что-то запрещено, то не значит, что это не используют. Ладно, мне дядя пару фокусов показывал, не факт, что они получатся, конечно. Диадему убери.
Я спрятал артефакт в пространственный карман и стал внимать. Байков напрягся, как всегда, когда дело касалось волшебства. Все-таки с магическими предметами ему было работать гораздо легче. А потом… потом в моей голове словно зашевелился маленький червячок. Мысль, которая постепенно расширялась, будто попкорн в микроволновке. Я даже глазом моргнуть не успел, как рука медленно поднялась вверх, а красный от натуги Байков довольно улыбнулся.
— Видел?
Спросил и тут же испуганно вставил.
— Вы только не говорите никому. А то я тут себе лет на десять наколдовал.
— То есть ты сейчас заставил меня поднять руку? — все не укладывалось в голове.
— Слишком напрягаешься, — вмешался Зайцев. — Силы вкладываешь много, но распыляешь ее, — он растер пальцы и спросил. — Максим, позволишь?
Я обескураженно кивнул. На этот раз все прошло гораздо быстрее. Я даже почувствовал какое-то желание выслужиться перед заклинателем. И только когда Зайцев перестал кастовать, понял, что стою с двумя поднятыми руками.
— Хенде хох, чтоб меня, — удивился не меньше моего Рамиль. — Научите?
— Позвони сразу в Министерство Кар и Штрафов, закажи себе камеру поудобнее, — ответил Зайцев. — Десять лет — это минимальный срок. Если твое вмешательство не принесло никому вреда. В том числе и внушаемому. Поэтому дальше этих стен ничего не должно выйти.
— Но я смотрю, всех благородных все равно учат магии разума, — ехидно заметил Рамиль.
— С той лишь целью, чтобы противостоять вмешательству, — ответил Байков. — Но это такая тема, щекотливая. Если хочешь навредить человеку, то легче убить его. Потому что вмешательство не проходит бесследно. Это очень серьезная магия.
— Заклинания забвения? — вспомнил я школьный курс.
— Срабатывает только на немощных. И то не на всех, — ответил Зайцев.
— Но у тебя теперь есть могущественный защитный артефакт от магии разума, — опять загорелись глаза у Байкова. — Надень.
Меня даже упрашивать не пришлось. Да, я чувствовал, что сейчас, наверное нелепо выгляжу, но плюсы перевешивали минусы. Артефакт оказался тяжелым, я буквально ощущал его головой. Интересно, а как раньше правители короны носили?
— Твою за ногу, это и правда фамильная штучка, — восхитился Димон.
— А что не так? — спросил я.
— Она исчезла, — тыкал в меня пальцем Рамиль. — Диадема твоя исчезла.
Я пожал плечами, потому что ощущал ее тяжесть.
— Не исчезла, а стала невидимой, — поправил Мишка. — Скорее всего, ты очень неуютно себя чувствовал и машинально укрыл артефакт.
Я вспомнил, как Терлецкая гладила себя по шее. Ага, понятно, не хотела, чтобы амулет видели. Впервые его удалось заметить лишь после сражения с Юдо. Интересно, интересно.
— Ну, чего стоите, давайте!
Зайцев вытянул сначала одну руку, сдвинув брови, а следом поднял и вторую. И, надо сказать, я почувствовал. Будто находился в крохотной комнатке, в стену которой тихо стучат. Надо же.
— Бесполезно, — покачал головой благородный. — Не пробиться.
Друзья хлопали меня по плечам, будто я выиграл какой-то приз. Хотя, на самом деле так оно и было. Найти шкатулку с таким редким артефактом, который моя прапратетушка, ну, или кем она приходилась, решила отдать в качестве приданного, удача невероятная. Правда, не сказать, что меня до этого момента кто-то пытался одолеть магией разума. Даже Куракин поостерегся ее применить. Все понимали последствия.
Однако с диадемой мне стало как-то спокойнее. Вроде лежит и лежит. Запас карман не тянет. А накинуть ее на голову, дело двух секунд.
День близился к своему логическому завершению. Даже Коршун не стал его портить. Просто вечно недовольным тоном сказал написать подробнейший отчет о том, что произошло. Я долго и нудно расспрашивал Рамика, поэтому знал, что надо отвечать. Осталось еще одно незавершенное дело. Потому что, опять же, по словам моего друга, банника они с дня моей комы не видели. Не случилось ли с ним чего нехорошего. Я заперся у себя в комнате и занялся делом.
— Дом открываю, тебя призываю…
Я договорил выученную клятву до конца, но ничего не произошло. В душу начали закрадываться какие-то нехорошие мысли. Ведь в лесу могло оказаться много нечисти. Что, если Потапыч почувствовал произошедшие со мной изменения и рванул на помощь. Разминулся с основной группой и попал в лапы к какой-нибудь кикиморе.
— Дом открываю, — стал дрожать мой голос, — тебя призываю, дверь — дверьми…
— Петли — петлями, — недовольно выругалось пространство и в следующее мгновение на полу оказался банник.
Выглядел он вроде бы нормально. Разве что ремень на штанах, которые стащил у домовых, болтался расстегнутым. И рубаха надета наизнанку. Лицо пошло красными пятнами, сам потный, какой даже в бане не бывал.
— Что за люди, — принялся затягивать ремень Потапыч, — минутку подождать не могут. Никакой личной жизни.
— Какая у тебя там личная жизнь?! — возмутился я. — Ты лучше скажи, где пропадал?
— Это ты где-то пропадал? — парировал банник, которого нельзя было провести на мякине. — Я пытался с тобой связаться, результата нуль, — Потапыч показал соединенные большой и указательный пальцы.
Скорее всего так и было. Больничка ограждена от любых магических вмешательств. Туда не телепортнешься, даже если будет объект привязки. Это я про себя, само собой.
— Ну, и где ты был?
— Там, где ты меня бросил. Кукую уже четвертую неделю в этом Краснотуринске.
— Комсомольске, — поправил я его.
— Я так и сказал, — недовольно поморщился банник.
— Погоди, — дошло до меня. — Что ты там про личную жизнь говорил? Так, получается, ты там с этой обдерихой…
— Не тебе меня судить! — чуть не закричал Потапыч. — Бросил, значит, меня на произвол судьбы. Исчез непонятно куда. Вот я и подался в ближайшую баню, которую знал. А там уж слово за слово… Надо же с кем-то общаться. Она, как никак, нашего банного роду. И тут ты с этими своими призывами. Попрощаться толком не дал. Хозяин, может, махнем на часок хотя бы туда, обратно в этот Пионерск?
— Вот еще. Все, давай, возвращайся в нормальную жизнь. Вон тебе домовушек полная школа.
— Они, конечно, бабы ладные, да все ж не то, что ли, — грустно заметил Потапыч. — Искорки внутри них нет какой-то.
На том разговор и закончился. А жизнь между тем потекла по привычному руслу. Тренировки, учеба, прогулки по заснеженному лесу с друзьями. Точнее Байков теперь практически требовал, чтобы я учил его прохождению в Иномирье. И это после всего рассказанного про теневиков и мерзлыню. Ну, я построил пирамидку из камней и пересказал все, чему учил Якут. Наставник из меня оказался так себе, потому что Димон не продвинулся ни на йоту.
Наш денежный поток с создания артефактов превратился в вялотекущий ручеек. Как подсчитал Мишка, заплатить налоги за землю, дом и магических существ в Конклав мне хватит (оказывается, за Потапыча надо еще в казну отстегивать), но не более. Поэтому глобальная реконструкция фамильного поместья откладывалась на неопределенный срок.
В общем, жизнь стала какой-то размеренной и немного скучной. Никто не пытался тебя убить. За очередным поворотом не прятались страшная нечисть. За твоей спиной не плели заговоры высокородные. Ужасная, ужасная жизнь. Но мне она нравилась.
Еще спустя пару недель после моего возвращения, в школе появилась она. Видимо, работы в госпитале после снятия ЧП стало меньше, поэтому практикантов распустили. Я столкнулся с Тихоновой в коридоре главного корпуса, аккурат перед занятиями. А если быть точнее, Вика тактически выждала нужный момент и атаковала из засады, в качестве которой выступала дверь в кабинет.
— Привет, Максим.
— Привет, — почему-то смутился я.
Вообще, краснеть было за что. Хотя бы за то самое поведение в больнице. Но почему-то извиняться мне тоже не хотелось.
— Ты стал сильнее, — едва коснулась меня Вика. — И будто другим.
— Работа в «поле» немножко меняет магов. Это не в чистеньком кабинете сидеть.
— В чистеньком кабинете? Да ты хоть раз видел, в каком состоянии привозят новичков-артефакторов из Института нестабильных кристаллов? Или наших же молодых мвдошников после встречи с оборотнями? Или ведьмаков без конечностей, потому что они вырастили на заднем дворе хищную разумную росянку?
— Я не в этом плане, — смутился я.
— Максим, не дуйся, — быстро сменила гнев на милость Тихонова. — Прости, что назвала тебя «школьным товарищем». Но в госпитале лучше не распространяться по поводу отношений. На молодых целительниц и так косо смотрят, ожидая, что те свалят в декрет.
— Так у вас с этим врачом ничего не было?
— Конечно нет, — тихо ответила Тихонова, приблизившись вплотную. — У него нет такой магической харизмы, как у тебя. Всего какой-то специалист в свои двадцать два года. И это с обширной практикой. Не особо завидный жених.
Вика выдержала паузу и засмеялась.
— Ты же не думаешь, что я в первую очередь смотрю на ранг претендента?
— Главное не величина ранга, а умение им пользоваться, — кивнул я, позволяя рукам Тихоновой оплести мне шею. — Так, значит, ты решила стать целительницей в госпитале?
— Как-будто у меня есть выбор? — пожала плечами Вика. — С одной стороны, ничего сложного. У меня к этому определенная расположенность, старший врач хвалит, называет способной. С другой…
Она запнулась, точно подбирая слова. На мгновение глаза Тихоновой стали пустые и грустные.
— Я очень плохо себя чувствую в последнее время. Хожу будто на автопилоте. Могу смешать не те лекарства. Гриша, мой наставник, говорит, что я слишком вкладываюсь в каждого пациента. И это пройдет.
Вика тряхнула головой, словно пытаясь сбросить с себя воспоминания и поцеловала меня.
— Ты больше не обижаешься? — спросила она.
— Да я вообще не обижаюсь.
— Чего нельзя сказать обо всех, — посмотрела куда-то за мою спину Тихонова и на всякий случай убрала руки.
По старой доброй традиции сначала появилась Терлецкая, которая окинула презрительным взглядом Вику, а вслед за высокородной нарисовалась и Зыбунина. Они действительно стали будто две заклятые подружки: ходят вместе, могут в случае чего расцарапать лица друг другу. Однако судя по горящим глазам Кати, теперь у нее появилась новая цель.
— Пойдем, — негромко сказала Вика, — посмотрим, чего вы тут изучаете.
— Тебе придется серьезно напрячься, чтобы догнать нас.
И вот теперь я мог сказать, что все наладилось. Прям на сто процентов. Мы все жили жизнью обычных подростков, которые довольны собой. Ну, за очень редким исключением. К примеру, Катя действительно поменяла цель. Правда, Терлецкую около недели рвало по утрам, а еще она жаловалась Горленко на постоянные кошмары. На что Зыбунина как-то очень уж злорадно улыбалась. Ровно до тех пор, пока я не посоветовал Светке поискать в комнате ведьмовские мешочки.
Куракин со мной не разговаривал. То ли злился по поводу практикума, то ли до сих пор переживал за ситуацию в семье. Точнее утрату позиций последней. Ну а я с друзьями откровенно кайфовал. Как и сейчас, когда наконец принесли костюмы для Черного Бала.
— Почему я во всей одежде выгляжу, как шпала? — задал риторический вопрос Рамик.
— Может, потому что ты шпала? — предположил Зайцев.
— Макс, ты слышал?! — возмутился друг. — Этот благородный выскочка опять оскорбляет представителя рабочего класса.
— Ты представитель рабочего класса? — удивился я. — Какая новость будет следующей? Что Тусупбаеву присудили Орден Калиостро первой степени за заслуги перед Отечеством?
— Так-то я коров пас, — стал загибать пальцы Рамик. — На ферме летом работал. Ну, еще до этой всей магической фигни. В гараже отцу помогал. Дрова колол, по хозяйству разное.
— Драмкружок, кружок по фото, мне еще и петь охота, — прокомментировал я излияния друга.
— Макс, ты че такой злой в последнее время? — удивился Рамик. — С Викой помирился, каждый день с ней зажимаетесь в пустых аудиториях, на тренировках тебя Коршун хвалит, а ты как сыч.
— Да, блин, — бросил я бабочку на кровать. — Понимаешь, не то все.
— Совершенно согласен, — кивнул Зайцев. — Качество костюмов оставляет желать лучшего.
— Да я не об этом. Просто слишком уж все хорошо.
— А так разве не должно быть? — изумился Рамик.
— У обычных людей, наверное. Но не у меня.
— У тебя и не будет все хорошо, — вдруг встрепенулся Зайцев. — У нас часы встали.
— И давно? — засуетился Рамиль, которого, между прочим, ответил согласием сразу двум первокурсницам. Он рассчитывал их развести по углам, только я не представлял, насколько это возможно.
— Я откуда знаю? — начинал нервничать Зайцев.
Я наспех надел бабочку, проверил свой внешний вид и выскочил в гостиную Башни. Так, здесь никого, плохой знак, очень плохой. Едва костяшки пальцев коснулись двери Тихоновой, как та распахнулась.
— Максим, блин, где тебя носит? Сейчас все пропустим.
— Да так, заговорились немного.
— Пойдем скорее.
Обгоняя нас, проскочили Зайцев с Рамиком. Раньше было как-то попроще — юркнул из флигеля в главное здание и все. А теперь пришлось пробираться через площадь, продуваемый не самым теплым декабрьским ветром.
— Случилось что? — спросила Вика.
— Да нет. Просто ощущение какое-то нехорошее. Будто что-то должно случиться. Не могу точно сказать, просто сам не свой.
— У меня такое с утра было, — хихикнула Тихонова. — Хожу, брожу, а что делаю, непонятно. Как сомнамбула. О, смотри, уже танцевать начали. Говорю же все пропустим.
Внутри было на удивление живенько. На новичков еще не легла тень забот и они веселились от души. Второй курс пытался сохранить серьезные лица. А третий занимался своими делами. Тусупбаев разгоряченно что-то рассказывал у входа товарищам. Боюсь, без помощи Потапыча здесь не обошлось. Байков коршуном кружил вокруг банкетного стола, сетуя, что у него всего лишь две руки. Мишка облокотился на колонну и наблюдал за танцующими. В то числе и за нами.
Мы успели сделать лишь пару кругов, как вдруг музыка резко оборвалась. Свет стал намного ярче, а все взгляды оказались прикованы к внезапно появившейся на лестнице Елизавете Карловне. Выглядела завуч встревоженной и явно торопилась сюда. Об этом свидетельствовала прядь волос, выбившаяся из пучка. Для Елизаветы Карловны непростительная оплошность.
— Дорогие практиканты, прошу всех вас безотлагательно отправиться к наставникам. Боюсь, что именно сейчас время не ждет.
— А что случилось? — узнал я голос Тусупбаева.
Нет, в любом другом случае он промолчал. Мне казалось, что большая часть присутствующих понимала — сейчас лучше ничего не выяснять и не спорить с Елизаветой Карловной. И если бы не горячительные напитки, Азамат допер бы до этого сам. Но завуч меня удивила. Она не стала прожигать взглядом Тусупбаева. И даже не располовинила его на месте. А взволнованно ответила.
— Всеобщая мобилизация. Нашему союзному государству объявили войну.