С утра мне доставили письмо.
Виктор Николаевич Благовещенский просил принять его для решения нескольких важных вопросов. Что ж, отказываться не стану.
Действительно, с любой проблемой надо переспать. После этого она резко уменьшается, и отношение к ней уже другое.
Узнал Благовещенский про свое отцовство? Ну и что? Переживем! Что проблемного?
Все живы, здоровы, а остальное утрясется, никуда не денется.
Поймали врагов?
Вообще великолепно. Пусть Романов разбирается. Хотя… если честно, были у меня подозрения, но сейчас задумываться не хотелось. Со своими бы проблемами разобраться.
От Александра мне доставили цветы.
Громадный куст с нежными кремовыми розами. Именно куст, не букет… я распорядилась высадить его в саду и подумала, что меня неплохо изучили.
Не люблю цветы в букетах, они быстро вянут, и смотреть на это неприятно. Люблю цветы в горшках. Можно их пересадить, можно передарить, в любом случае это намного интереснее.
Виктора Николаевича я дождалась к обеду и, естественно, пригласила за стол.
Мужчина согласился и весь обед поддерживал ничего не значащую беседу о погоде, природе, ценах на урожай… о таком я могла бы беседовать в любой светской гостиной.
Ваня с Петей переглядывались, но вперед меня не лезли, и это было правильно. А вот после обеда я пригласила возможного свекра в кабинет. Думаю, сейчас и начнется серьезный разговор.
Я не ошиблась.
Виктор Николаевич сделал пару глотков кофе и улыбнулся.
– Мария Ивановна, спасибо, что согласились принять меня.
– Не стоит благодарности. Это и в моих интересах.
– Скорее, в моих. Мария Ивановна, – от недавней расслабленности и следа не осталось, передо мной сидел настоящий хищник, – я правильно понимаю, что у вас нет предубеждения против Александра в качестве мужа?
Я покачала головой.
– Нет.
Действительно, он был бы лучшим вариантом. Достаточно умный, в меру авторитарный, сообразительный, к тому же у меня есть ребенок от него. И Нила Александр любит, и змееныш к нему хорошо относится.
Про финансовую сторону дела молчим, денег у меня и своих хватает, но Благовещенский не станет мне мешать заниматься опытным хозяйством, сам из купеческой семьи, понимает…
Да и лучше уж отечественный огород, чем салон французской литературной сволочи.[8]
Ну и…
В постели мне с ним тоже понравилось. Будем честны сами с собой.
– Вот и отлично. Тогда что вас останавливает?
– Исключительно планы его императорского величества на мою особу, – призналась я. – Благодаря им я уже едва не погибла, и никто не скажет, что дальше будет лучше.
– Это – все?
– Все остальное прекрасно решается брачным контрактом, – пожала я плечами.
– Приятно видеть такой разумный подход в столь молодой девушке.
– У меня двое детей и двое братьев. И сестра, – помрачнела я. – Буду неразумной – оставлю всю эту ораву без присмотра. Этого допустить нельзя…
– Мария Ивановна, я рад, что в вас не ошибся. Скажите, когда решится ваша проблема, вы сможете ответить положительно на предложение Александра?
– А он знает о своем предложении?
– Конечно. Догадывается – точно, кольцо еще не заказал, но все еще впереди. Вы какие камни предпочитаете?
– Сапфиры, – с чистой душой ответила я.
– Учтем.
– Виктор Николаевич, а ничего, что ваш сын уже женат?
– Нас это абсолютно не волнует, – отрезал Благовещенский-старший. – Даша была хорошей супругой моему сыну, но сейчас она фактически мертва.
– Она жива.
– Мозг разрушен, надежд на восстановление нет.
Я прикусила губу.
– Плохо…
– В таких случаях церковь допускает развод. Даже настаивает.
А если приплатить, то и поощрит. Я поняла. Хотя не уверена, что мне это нравится.
– Виктор Николаевич, зачем вам такая невыгодная невестка, как я?
– А почему нет? – искренне удивился Благовещенский-старший. – Умная, красивая, из благородной семьи, и даже ваша репутация, Мария Ивановна, только в плюс. Еще два года назад свататься было бы бессмысленно, ведь так?
– Отец планировал продать меня намного выгоднее, – побаловала я правдой потенциального свекра.
– Я рад, что у него это не получилось. У Саши появился шанс, и он его не упустит. Не сомневаюсь.
Я тоже не сомневалась. Но…
– Давайте выживем, а там посмотрим.
– Безусловно, Мария Ивановна. Безусловно.
Я мило улыбнулась.
Хорошо, когда все закончится, я попробую устроить личную жизнь. А пока…
– Мария Ивановна, а что у вас за опытное хозяйство, о котором вы говорили моему сыну?
Я улыбнулась и принялась рассказывать о своих опытах.
Виктор Николаевич внимательно слушал. А потом подвел итог:
– Мария Ивановна, никому об этом не рассказывайте. Такие идеи немалых денег стоят, мы еще придумаем, как их пустить в оборот. Надеюсь, вы не против?
– Я только за.
Мы улыбнулись и расстались полностью довольные друг другом.
Если повезет, у меня будет хороший свекор. И хороший муж. А остальное?
Приложится!
Настроение сильно подпортил приехавший Романов.
– Мария Ивановна, как вы себя чувствуете?
– Благодарю. Отвратительно.
– Вот и замечательно. Тогда собирайтесь. На вечер вам назначена аудиенция у его величества.
Я вздохнула.
Вот уж чего не хотелось. Но – надо так надо. И я отправилась собираться.
Иван Четырнадцатый принял меня вполне радушно.
– Мария Ивановна, рад видеть вас в добром здравии.
– Благодарю…
– Государь.
– Благодарю вас, государь, – поклонилась я.
– Настало время поговорить о наших дальнейших планах.
Я вежливо молчала.
– Благодаря вам, мы выцепили часть преступной сети. Я надеюсь, вы поможете нам и с остальными…
Каюсь, я не удержалась.
– Государь, разве Матвеев не даст показаний?
Сформулировано было достаточно коряво, но его величество понял. И улыбнулся.
– Мария, скажите, вы бы дали такой компромат на себя?
Я подумала пару минут.
– Но…
– Матвеев – глава юрта, уже не первый год. Умный, хищный, расчетливый… и так подставляется? Да вас бы скрутили еще тогда, как колбасу, или вообще не так похищали. Вам дали время известить своих, вас буквально притащили на кучу улик – и все указывают на Матвеева.
Хм…
Я почувствовала себя дурой. Действительно, опять – театр?
– Государь, но тогда – кто?
– Матвеев, конечно, виновен. Но не в том, в чем вы думаете. Итак, Мария, мне нужна от вас помощь. Сейчас вы должны пройти ритуал, разрывающий связь между вами и цесаревичем Василием, – это первое.
– Да, государь.
Вот уж на что я соглашусь с радостью.
– Второе. Вы должны завтра вечером появиться в свете, вместе с цесаревичем.
ЧТО?!
– Ваше императорское величество, но…
– Я понимаю, что это достаточно негативно скажется на вашей репутации.
Негативно?!
Мать-перемать, ёжь – перерожь!
Тут вообще никаких цензурных слов не остается. Фактически это выглядит так: умер мой супруг, и я приехала в Москву, на потрахушки. И подцепила цесаревича.
После такого – не во всякий монастырь еще и примут. Не просто клочья от репутации – мне ее уничтожают в хлам. В ноль. В пыль.
Кажется, мое лицо было достаточно выразительным, потому что его величество прищурился на меня.
– Уверяю вас, Мария Ивановна, ваша репутация не пострадает. И награда будет достойной.
Я бы смолчала. Я бы согласилась на все, здесь не спорят с верховной властью. Но…
Вот пришла мне в голову жуткая идея. И я недолго думая выдохнула:
– Ваше императорское величество, прошу лишь об одной милости.
– Какой же?
– Умоляю никак не соединять мою судьбу с цесаревичем.
Потому что два слова, возникшие у меня в мозгу, были страшными.
Морганатический брак.
Неравнородный, лишающий права на престол… цесаревич и так подвергся обработке, путь ему и так закрыт. Но… если сказать вслух об этом нельзя?
Если нужна другая причина, то чем такой брак хуже?
То-то и оно.
Парией я не стану, плевать мне вслед не будут – такое неуважение к императорской семье здесь не проявит никто, это вариант самоубийства. Но придворная жизнь для меня будет хуже смерти.
Лучше пусть сразу казнят, спокойнее будет и безопаснее.
Мужчины переглянулись, и я поняла, что… ох! Ёжь твою рожь!
Все равно!
Лучше грудью на баррикады, чем в такой брак! Убейте меня сразу, нечего меня еще сто лет мучить! Не хочу!!! Не дамся!!! Не сдамся!!!
– Мария Ивановна, у вас уже есть кандидат? – вкрадчиво осведомился Романов.
Я покачала головой.
– Нет. Гнусно было бы с моей стороны давать кому-либо надежду до завершения всей этой истории.
– Тогда почему такая реакция на предположение? Да, это был бы морганатический брак, но тем не менее…
Я замотала головой так, что коса метнулась, хлестнула по подолу платья, словно плеть. Сегодня я волосы не закалывала в затейливую прическу, но косу заплела сложную, с нитями черного жемчуга.
– Я не создана для придворной жизни.
– Это тоже решаемо.
– Я сделаю цесаревича несчастным, равно как и он меня.
– Умная женщина будет счастлива в любом браке.
– Ваше императорское величество!!! Умоляю!!!
Я упала на колени. Больше ничего не оставалось.
Иван Четырнадцатый только головой покачал.
– Мария Ивановна, это был бы самый лучший и простой вариант. Но если вы так решительно настроены…
Так?
Решительно?!
Я лучше съем перед храмом… да что угодно я там сожру! От паспорта до кольца, от ведра навоза до живого слона. Но замуж не пойду!
И с Благовещенским удачно получилось. Вовремя мы с ним поругались, и он у меня не показывается. Подставился бы он сейчас по полной программе, а так – все может еще и обойтись. Надо только Виктора Николаевича предупредить, пусть сидит тихо.
Кажется, мужчины оценили мое настроение. Переглянулись.
И его величество подвел итог.
– Давайте начнем с ритуала.
Оказывается, в Кремле и такое есть.
Подвалы.
Стены побелены простой побелкой, пальцы пачкает. Потолки невысокие, и видно, что кладка старая. Древняя даже.
Кое-где камень выкрошился…
Я иду по коридорам.
Холодно, даже не столько холодно, сколько промозгло, и до костей пробирает. И словно смотрит кто-то в спину… так, как будто палец у него на спусковом крючке.
Пристрелить? Обойдется? А решение не я принимаю. И смотрит, смотрит…
Оценивающий такой взгляд, равнодушный. И что самое страшное – без эмоций. Словно все от меня самой зависит.
А на мне только балахон из простого, некрашеного даже полотна, на живую нитку сшитого. Явно для ритуала делали.
А мне просто принесли.
Балахон чуть великоват, под него дали тапочки – до места дойти, не то ноги замерзнут, и подол приходится придерживать, чтобы не наступить и не ляпнуться носом. Подозреваю, где-то есть шкаф с этими балахонами как с ритуальной одеждой.
Передо мной идет Романов.
Его величество ушел куда-то, поручив Игорю Никодимовичу доставить меня на место проведения ритуала. Романов предложил мне руку, и мы пошли.
Сначала меня вымыли служанки.
Потом расчесали – на мне и ниточки своей не осталось. Причем мыли интересно так…
Сначала молоко, потом вино, потом проточная вода в бассейне. У нас такие во всяких купелях устраивают, бассейн небольшой, из одной трубы вода вливается, в другую уходит. В родном мире я один раз искупалась, потом брезговала, а здесь вот пришлось.
Волосы мне тоже вымыли, высушили тканью и расчесали. Хлопот было…
Это не стрижка-боб, это настоящая толстенная коса, которую мыть – и то замучаешься. Но промыли.
Потом принесли балахон, помогли надеть его и оставили одну.
Романов был одет как и раньше, а в ответ на мой вопросительный взгляд покачал головой.
– Я только до места вас доставляю. На ритуале я присутствовать не буду.
– Есть-пить ничего не надо?
– Таких ограничений нет.
– А вот эти купания?
– Не знаю. Может, как-то связано с родовой магией хозяев – магией воды, – откровенничать Романов не пожелал, даже если что-то знал.
Я пожала плечами. Ладно, все равно правды не расскажут. А ведь даже у нас в сказках что-то сохранилось…
«Ты сперва в воде студеной, а потом в воде вареной…»[9]
Ритуальная, обрядовая магия вообще одна из самых сложных, там каждый чих свой смысл имеет. Ладно, хоть не надо было голодать или три дня поститься – и то дело. Я бы и не то выдержала, но неохота.
Коридор закончился дверью. Старой, из такого древнего дерева, что оно от старости почернело и стало тверже камня, сразу видно. Кольцо бронзовое, и металл тоже старый.
Я не удержалась и коснулась его кончиками пальцев…
Металл ответил теплом и неожиданной лаской… ему было тяжело здесь, под землей. Он так давно здесь находится… почти тысячу лет. А до того был в другом месте, в святилище…
Дальше я узнать не успела, Романов легонько коснулся моего плеча, приглашая пройти внутрь.
И я шагнула, размышляя, то ли мы не все знаем про нашу историю, говоря, что Москва основана в 1147 году, то ли эту дверь просто удачно где-то сперли и приделали, когда Кремль строили… кто ж мне теперь ответит?
Внутри было неожиданно светло.
И душно.
Несколько десятков свечей пожирали кислород с активностью термитов, добравшихся до добычи. Комната, в которой я оказалась, была квадратов так на пятьдесят, может, и побольше, но вентиляция, наверное, не чистилась с основания Кремля.
Подзабылось, подзабилось…
Бывает.
Сводчатые колонны поддерживают стены, на потолке сложная роспись, что-то такое, астрономическое. Не стилизованные солнышки, а вполне профессиональный чертеж, надо полагать, для ориентации по сторонам света, а то и для каких-то подсчетов.
Пол сложен из грубоватых квадратных плит. Темных, почти черных… мрамор?
Нет, базальт.
Аф-фигеть!
Это откуда ж его такой взяли? Как вырубили, отполировали, привезли, это сколько стоило? Дороже чугунного моста получается!
Или просто маг земли уговорил один камень превратиться в другой?
Это возможно. Но сил требуется…
Не на сутки работа – на года.
Камни слишком инертны и не любят меняться. Они могут поддаться воде, ветру, но суть свою не изменят, а тут…
Лучше даже не думать. Хотя вряд ли это измененные камни, в ритуальном зале не должно быть посторонней магии. Те же магические светильники, хоть и дорого, но подвесить можно.
В теории можно. На практике – нельзя. Запрещено категорически. Конфликт сил может случиться, и конфликт заклинаний, Такое можно наворожить – самоубьешься, а не исправишь.
На полу был начерчен сложный рисунок, похожий на трехлучевую звезду со всякими вписанными внутрь рунами и символами.
Я пригляделась.
Чем хороша некромантия – символы смерти узнаешь сразу. Но здесь их не было.
И, судя по тому, что я увидела, между мной и цесаревичем действительно желали только разорвать связь. Это неплохо.
Недоверие?
Недоверие – мое второе имя, и никак иначе. Жить хочется, знаете ли, а избыток доверия не способствует выживаемости.
– Да вы не стесняйтесь, Мария Ивановна, проходите.
Ироничный мягкий голос застал меня врасплох. За разглядыванием зала я упустила все остальное и теперь краснела.
Бывает…
Внутри уже находилось два человека.
В таких же балахонах, как и у меня, – ку-клукс-клановцы обзавидовались бы. Один – его величество лично. У него было какое-то отличие, потом я поняла. Балахон вышит белой нитью по белому.
Второй – цесаревич Василий.
Обжег меня взглядом, попробовал сделать шаг вперед, но его величество только кашлянул – и парень вернулся в строй.
И вот за это меня хотят замуж выдать?
Не спорю, мне удобно будет, им командовать несложно, приучен, но…
Все, что ни делается, все к лучшему. Сядет такая тряпка на трон, и об страну все, кому не лень, начнут ноги вытирать. Да, монархия – очень удачная форма правления, но монарх должен быть реально грамотным, сильным, умным, хищным…
А если во главе державы олень, то державу растерзают волки.
Начнут с главоленя, закончат…
Не закончат. В моем мире до сих пор терзают…
Я послушно прошла.
– Тапочки снимать, государь?
– Безусловно. Вот ваш угол звезды, минут через пять снимете тапочки и встанете.
– Слушаюсь, государь.
Я послушно сняла тапочки и тут же пожалела об этом. Холод голодным зверем вцепился в пятки, обглодал подошвы и начал продвигаться к коленкам. М-да.
Если это продлится долго, я артрит заработаю.
Цесаревич послушно занял второй луч звезды. Смотрел на меня он прямо-таки спаниельим взором, но рот открыть не решался.
С одной стороны, я его понимала – император производил впечатление.
С другой… ладно – я! Человек посторонний! Но это ведь его отец! Ну что он ему сделает?
Убить не убьет, побить не побьет, поздно уже лупить, не тот возраст. Ну и? Чего так трусить?
Нет, не хочу я замуж за цесаревича. Совсем не хочу.
Его императорское величество установил последнюю свечу и поднялся с колен.
– Ритуал идет примерно десять минут. Постарайтесь не мешать мне, это не больно, неприятных последствий не будет. Обещаю.
Я кивнула.
Цесаревич повторил мое движение.
Император устроился на третьем луче звезды и протянул руки вперед. Это меня чуток успокоило, не стал бы он принимать участие абы в каком ритуале, верно?
Должны быть какие-то требования безопасности, ведь так?
Должны.
Под сводами Кремля медленно полились слова.
Я почувствовала себя дурой – в который уж раз? Говорили явно на русском, но русском – древнем. Этот язык звучал в лесах, когда еще последователи Христа не создали свою религию. Этот язык был таким же древним, как славянские боги, этот язык помнил самого Рода.
Он раскатываться под потолком, заполнял пространство, гремел и перекатывался, словно водопад. Я выхватывала отдельный слова…
Явь…
Навь…
Правом крови…
Что-то проявлялось, что-то выкристаллизовывалось, сила натягивалась, вибрируя, словно тетива на луке…
Звезда наливалась тревожным алым огнем, пульсировала, словно живое человеческое сердце, трепетала и билась. Я подавила детское желание коснуться ладонью нарисованных рун.
Тихо, тихо, вот так…
Голос императора то становился почти успокаивающим шепотом, то гремел раскатами грома.
Я отвлеклась ненадолго.
Алое сияние метнулось вверх, захлестнуло мои ноги, поднялось до сердца, точно так же охватило цесаревича, императора – и в алых отблесках стало видно нечто…
Словно черный канат, который соединял меня с Василием.
Нетолстый, но какой-то особенно гадкий, пульсирующий.
В руке императора черным блеснул нож из какого-то камня, полоснул по жгуту. Раздался визг, словно этим ножом прочертили по стеклу.
Больно, черт!
Мне не солгали, особо неприятных ощущений не было. Так… чесотка, щекотка… в пределах терпимого. У стоматолога и похуже бывало.
Мне.
А вот цесаревичу…
Ой, ёжь твою рожь!
Парень упал на колени, скорчился, словно из него кишки тащили… это как же ему паршиво сейчас приходится?
Но чем я могу помочь?
Ничем.
Вмешиваться в чужой ритуал, да еще пытаться в нем что-то подправить, – это для самоубийц. Жахнет так, что Кремль снесет, трубы потом найдут на Юпитере, а наши тушки на Сатурне. Это в романах непроявленный маг может вмешаться в ритуал проявленного мага. А в жизни…
Нет, в жизни с этим лучше не связываться. Целее будешь.
Поэтому я стояла и ждала. И единственное, что я могла…
Это – не магия. Это – кровь Полоза.
Моя вундервафля, моя страховка на крайний случай, мой резерв, о котором никому знать не обязательно.
Змей – не приворожить. Мы сами кого хочешь и заворожим, и зачаруем, и покусаем, и отравим…
Особенно – последнее.
Нил все-таки ядовит. Возможно, что ядовита теперь и я. И если в моей крови есть яд, нельзя ли его собрать так, чтобы он пережег этот жгут?
Я его не хочу, я его отторгаю, я хочу, чтобы эта дрянь убралась из меня, я ее попросту ненавижу!!!
ЗАБЕРИТЕ!!!
Истошный мысленный вопль принес свои плоды.
Словно громадная золотая змея зашипела, обвилась вокруг меня, хлестнула хвостом, будто плетью, прогоняя наглую конкурентку.
Мое-с-с-с-с-с…
Не отдам-с-с-с-с-с-с.
С-с-с-с-сгинь!
Жгут с моей стороны начал ссыхаться и отпадать, пара минут – и я была свободна. Я.
А вот цесаревичу пришлось хуже.
Если между двумя людьми растянуть змею, а потом один человек ее отпустит – куда денется гадина?
Правильно. Нападет на второго.
И сейчас вся ярость, вся ненависть заклинания достались цесаревичу. Обернулись вокруг него тугим жгутом…
Ёжь твою рожь!
А ведь если бы он сбросил эту пакость, все досталось бы мне.
Наверняка. И я бы вот так же корчилась на полу, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли не дать себя задушить…
Речитатив императора взмыл под потолок и оборвался. Кажется, происходящее не предусматривалось ритуалом.
Звезда погасла. Алое сияние исчезло, но черный жгут я видела отчетливо и понимала, что происходит. Сейчас эта дрянь пытается закольцеваться, встроиться, влезть в маноядро цесаревича, как гадкая пиявка. И выжить он не сможет.
При таком раскладе – нет, не сможет.
Но что делать, что делать?!
Император стоял и молча смотрел, как борется его сын. Только так… нельзя помочь?
То, что я сделала дальше, наверное, было идиотизмом. Да я и не говорила, что умная, никогда не говорила.
Выход был только один. Если эта дрянь испугалась змеиной крови, змеиного яда, может…
Я плюнула на все и сделала ровно три шага вперед. Звезда-то небольшая, если шаг сделаешь, то уже вытянутой рукой достать можно.
А, гори оно все ясным гаром! Не могу я смотреть, как сейчас молодой парень умрет! Не могу!!!
Ванька немногим младше этого балбеса, и плевать, что цесаревич, был бы крестьянин – так же помогать бы кинулась! Человек же!
– Нет!!!
Поздно.
Не обращая никакого внимания на крик, я поднесла ладонь к губам бьющегося на полу человека. И в мою ладонь впились зубы, прокусив малым не насквозь.
Кровь хлынула в оскаленный рот цесаревича.
Я заорала от дикой боли. Кажется, из меня и кусок мяса вырвали, нет?
Но жгут вдруг дернулся и начал сваливаться с Василия, словно обожженный.
Победа?
Победа?!
Ответа я так и не узнала, уйдя от боли в глубокий обморок.
Прохладное. Кислое. Вкусное.
Еще хочу!
– Тише-тише, Мария Ивановна. Сейчас.
Чья-то ладонь приподняла мою голову, и в рот мне полилось это самое вкусное.
Я жадно пила, потом рискнула открыть глаза.
М-да.
Это уже не ритуальный зал.
Больше всего это похоже на дамскую спальню, всю в розовых и белых тонах, с золотыми вкраплениями, с рисунками каких-то мясистых нимф на потолке. Кто сказал, что женщинам обязательно нравится розовое, да еще с рюшечками? Живодеры!!!
Чем-то холодным меня поил лично его императорское величество.
Опс…
Но подавиться меня бы и рота Цезарей на марше не заставила. И пролить хоть каплю этого счастья? Никогда!
Я выпила, наверное, три полных стакана, прежде чем смогла оторваться.
– Благодарю вас…
– Не стоит благодарности, Мария Ивановна. Как вы себя чувствуете?
– Отвратительно.
Я не соврала. Болело все.
Болела голова. Болели глаза. Болело горло, надо полагать, от крика. Жутко болела рука, и что там… повязка?
А что под повязкой?
Лучше не думать.
– У вас прокушена ладонь, – пояснил его величество, заметив мой взгляд. – Маг посмотрел, обещает, что заживет без следа. И к вам будет ходить мой личный лекарь.
– Благодарю, государь.
– Это я вам благодарен, Мария. За сына.
Я прищурилась.
– Так я все правильно поняла?
– Вполне.
Я промолчала.
Что мне хотелось сказать?
Да много всего и не всегда печатного. Козе понятно, меня списали в расход. Его величество прекрасно понимал, что ритуал может закончиться смертью одного из нас.
Морганатический брак?
Ага, как же!
Ослабить связь, надорвать ее, сделать так, чтобы хлестнуло по мне, а не по цесаревичу…
Неожиданным козырем оказалась змеиная кровь. Кровь полоза.
Я бы выжила в любом случае, с меня это заклинание спало бы рано или поздно, как вода со змеиной чешуи – не причинив вреда. Соскользнуло бы.
А вот в цесаревича оно глубоко впилось.
Приворот.
Цепь. Одним концом к приворожившему, другим – к привороженному. И посидите в оковах, на здоровье.
Скованные одной цепью? Да, именно так. А результат?
Лучше о нем не думать. Ох, лучше…
Но не получается.
Я умираю, с цесаревича приворот спадает, я так понимаю, ритуал был направлен на ослабление связи, чтобы для него это прошло достаточно безболезненно. А дальше… что дальше? Можно его хоть на крокодиле женить. В наследники не годится, но в расплод – вполне. Будет еще одна побочная ветка, чего плохого?
– Что с цесаревичем, государь?
Его императорское величество помолчал пару минут.
– Жив. Лекари обещают, что придет в себя, и достаточно скоро.
– Что с этой гадостью?
– Спадает. Постепенно, но спадает.
– Это хорошо, государь.
– Я задолжал вам, Мария Ивановна. За сына.
Я посмотрела прямо в ледяные императорские глаза. И не испытала никакого страха.
– Отпустите меня домой, государь? В Березовский?
– И только-то?
Я медленно прикрыла веки.
– Мне – достаточно, государь.
– Лежите и выздоравливайте, Мария Ивановна. Я дам знать вашим домашним, что вы задержитесь в Кремле на несколько дней.
– Благодарю вас, государь.
Его императорское величество вышел. А я откинулась на подушки и вздохнула.
Да, не везет мне капитально. Небось, еще и анализов с меня набрали, пока я без сознания лежала. И неизвестно, какие выводы сделают.
Лишь бы в лабораторию на опыты не сдали.
А жить так хочется…