Утро в особняке Храмовых началось весело. С громкого, жизнеутверждающего визга горничной.
А то ж!
Входишь ты в детскую, принести поднос с завтраком, а там!
На ковре!
Рядом с детскими кроватками!
Мертвяк!
Андрюшка спит еще, Нил уже проснулся, сидит в кроватке, не выказывая никакого желания вылезти, книжку читать пробует, а на ковре рядом с ним мертвяк валяется.
Это ж ужасти что есть!
Конечно, поднос оказался на полу, каша на ковре, а служанка вылетела из комнаты, вопя так, словно мертвяк только что перевернулся и ей неприличное предложение сделал.
Далеко служанка, правда, не убежала. Наткнулась на Александру Александровну, которая решила до завтрака зайти к внукам, проверить, как за малышами ходят.
Свой глазок – смотрок, как гласит старая поговорка. Вот она и хотела посмотреть. А что получилось…
Служанка ее чуть с ног не сшибла, хорошо, Александра Александровна отскочить успела, и та пронеслась, воя, словно обезьяна-ревун. Как уж там на шестнадцать километров – неясно, но в особняке ее услышали все. И мигом помчались на шум.
Но Александра Александровна успела первой.
Вошла – и чуть сама не взвыла.
Вот представьте себе!
Детская, все кругом спокойно, уютно, комната большая и светлая, отделана деревом, выдержана в теплых золотистых тонах, большой ковер на полу, тяжелые шторы, все это в гамме оттенков от золотистого до светло-коричневого – и на полу, рядом с кроваткой Нила, словно черное пятно.
Труп.
В плаще.
Ну, выть и орать госпожа Благовещенская не стала, чай, не дура-девка. Вместо этого она взяла себя в руки, подошла, присела рядом и поглядела на лицо трупа. Как-то так он свалился набок…
– …, Шуйский, …!!!
Там еще кое-что было сказано, и до, и после фамилии, хотя даме такие выражения употреблять не комильфо.
– …? – заинтересовался выражением бабушки маленький Нил.
Александра Александровна даже отреагировать не успела. Примчались ее муж, Ваня, Петя…
И вот хоть кто б оказался оригинален!
– …, Шуйский, …!!!
Разнились только эпитеты, а экспрессии у всех хватало.
Решение принял Ваня.
– Надо срочно гонца к Романову! Срочно!!!
Дурдом?
Нет, дом Храмовых.
Ровно через полчаса там началось такое, что даже злющий цепной кобель на заднем дворе спрятался в будку и от греха подальше вцепился в кость. Лишь бы не гавкнуть.
А то и ему достанется.
Романов прилетел лично, удостоверился, что в детской на ковре лежит дохлый Шуйский, – и началось!
Допрашивали – всех! Охрану, слуг, служанок, домочадцев… если б кто еще и что-то сказать мог! А так… Ничего не видел, ничего не знаю…
Но Шуйский-то здесь?!
И померши!
От чего?
Да кто ж его знает! От угрызений совести сдох, наверное!
Укус на кисти руки?
А тут есть одно крохотное «но». Укус-то не змеиный, укус вполне человеческий. Ну схватил он ребенка, а тот его укусил. И что?
Если б так все помирали…
Пошел, поругался с человеком, укусил его – и готово? Хорошо бы! Но некоторых хоть ты с ног до головы искусай – не поможет.
Сердечный приступ?
Да судя по рассказам знакомых, у Шуйского отродясь сердца не было, такую сволочь еще поискать! А детский укус Романов вообще во внимание не принял. Все дети кусаются. И человечество еще не вымерло.
Но как-то происходящее объяснить надо?
Надо!
А как?
Оставалось попробовать расспросить Нила, как-никак почти трехлетний малыш – это не бессмысленная кукла в пеленках. Он и разговаривал уже вполне прилично.
Разговор, правда, происходил в присутствии Вани и Пети, но это Романов понимал. Попробуйте сами, допросите малыша. Да просто поговорите с ним без родителей! Еще и не получится. Либо от вас удерут, либо разревутся, либо…
Есть такие дети, которые с кем хочешь поговорят, но это не правило, а исключение. Так что…
– Нил, скажи мне, ты видел дядю?
– Дядя бяка.
Романов подумал, что это – очень точное определение Шуйского. Но…
– А ночью он к вам приходил? Ты его ночью видел?
– Видел. Дядя бяка, он хвать, а я его ам!
Нил звучно щелкнул аж восемнадцатью зубами.
– А что дядя?
– Дядя бух.
– А ты?
– Я баюшки…
Игорь Никодимович крутил так и этак, но в результате подвел итог:
– Видимо, Шуйский хотел или похитить, или убить детей. Похитить, наверное. Убить можно бы и проще, у него нашли несколько амулетов, которые способны были убить в доме все живое.
– Брр! – поежился Ваня.
Романов успокаивающе похлопал его по плечу.
– Не переживайте, молодой человек. Видимо, Шуйский просто перенервничал. Вчерашний день ему тяжело дался, а тут еще похищение детей… когда он вытащил Нила из кровати, малыш его укусил.
– Его бы этот укус и почесаться не заставил, – буркнул Ваня.
– А все равно. Это оказалось последней каплей. Подозреваю, что Василий Шуйский умер просто от шока. От нервов, от страха… сердце разорвалось.
– Жаль, оно так долго продержалось, – буркнул Ваня. – Пораньше бы.
Романов ханжески покачал головой, мол, нельзя желать гибели ближнему своему, но в душе был полностью согласен с Ваней.
Действительно, сдох бы раньше – всем бы легче было.
– Странно, что малыш шуметь не стал.
Петя, который также присутствовал при разговоре, фыркнул:
– А что странного? Малыш просто не понял, что происходит. Дядя пришел, дядя лег на пол… может, он няньку и позвал, но та не отозвалась.
– Не могла отозваться, – педантично поправил Игорь Никодимович.
– Вот. Нилушка у нас мальчик спокойный, он просто вернулся в кроватку и уснул.
Романов хмыкнул.
– Сам бы не видел – не поверил бы.
– Чего только в жизни не случается, – развел руками Благовещенский-старший. – Игорь Никодимович, как там моя невестка?
– Мария Ивановна пока без изменений.
– Это хорошо или плохо? – не понял Ваня.
Романов пожал плечами.
– Сложно сказать. В ее состоянии все, что не несет ухудшений, – уже благо.
Спорить с этим было сложно.
– Мы к ней сегодня собираемся…
Романов только кивнул.
А что тут скажешь? «Я надеюсь, что Мария Ивановна выживет?» Так он не надеялся. И даже не верил. «Надеюсь, что все будет хорошо?» Увы…
Что тут скажешь… Просто посоветовать держаться – и заняться своим делом.
– Ваня, ты мне не хочешь ничего рассказать?
Виктор Николаевич не особенно верил в инфаркт у Шуйского. Но…
– Не хочу, – прямо ответил Иван Синютин.
– Но можешь, – теперь мужчина уже не спрашивал – утверждал.
Ваня пожал печами.
– Могу, да, но это не мой секрет.
– Вот даже как?
– Маша сделала все, чтобы защитить детей, – обтекаемо выразился Ваня. – Ради них она готова была жизнь положить, а уж чтобы кто-то причинил им вред… такого она допустить не могла. Никак.
Благовещенский медленно кивнул.
– Ты знаешь, что именно она сделала?
– Я не маг.
– Но догадываешься?
– У меня есть все Машины записи. Более того, Маша распорядилась, если что-то случится, отдать их мне. Такое вот наследство от сестры.
– Богатое наследство.
Благовещенский не иронизировал. Новый подход к магии, новое решение старых задач, нестандартное применение… он уже успел оценить Марию Храмову по достоинству. За такие записи маги готовы будут левую руку отдать. А у Вани цена будет куда как дешевле.
– Да, – кивнул Ваня. На миг в уголке глаза блеснула слеза, но парень подавил предательские спазмы в горле и продолжил: – Я к ним не притронусь, пока Маша жива.
– Потом посоветуйся со мной. Не хотелось бы, чтобы тебя обманули.
– Посоветуюсь, – согласился Иван.
Советоваться он собрался не только с Благовещенским, и тот отлично все понял. Но стоит ли спорить? Своего он не упустит, а условия постарается предложить выгодные.
– Романов не пытался наложить на записи руку?
Ваня улыбнулся. Первый раз за весь разговор, весело и искренне.
– Пытался.
– И?
– И получил записи. Маша все делает в нескольких экземплярах и на отдельных листах. Потом собирает листы в папки, сверху кладет перечень заклинаний… Выдернуть нужные – дело пяти минут. Потом сделать копию и положить на место.
– И все разработки остаются у нее. Умно.
Ваня кивнул.
Это Благовещенский еще не знал, что на каждое заклинание придумано несколько вариантов «с подвохом». К примеру, можно ускорить рост огурцов. А можно его так ускорить, что все огурцы… они вырастут. Но цвет у них будет фиолетовый. Поди продай такие. Можно, конечно, но купят ли? Или вкус поменяется. Будет как вата.
Маша это предусмотрела и Ване объясняла, что и как действует. Половина слов были для него китайской грамотой, но ориентировался он в работе сестры неплохо.
– Маша вообще умничка.
Виктор Николаевич с этим не спорил. Какая была бы невестка! Чудо!
Дарью он не особо любил. В семью принял, относился ровно, защищал, берег, но…
Всегда это жутковатое слово из двух букв.
Дарья ему не нравилась своей непорядочностью. Она связалась с женатым мужчиной, полезла в чужую семью, в которой, на минуточку, есть несовершеннолетние дети. За такое от судьбы втрое прилетает, но не о судьбе речь, о порядочности.
Хороший это поступок?
Не надо петь о любви, если любишь, как раз все для любимого и сделаешь. Даже откажешься от него, лишь бы единственному в мире человеку плохо не было. А вот так…
Это не любовь.
Это похоть, плюс жажда власти и денег, плюс моральная распущенность… даже его Сашенька, будем честны, полезла не в чужую семью. Она полезла утешать страдальца.
Холостого.
Без детей.
Что Храмов не пожелал жениться – вопрос другой, но Александра Александровна за свою глупость была наказана быстро и жестоко. Дарью провидение покарало позднее. И Виктор Николаевич был в этом свято уверен.
Если человек однажды оказался способен на подлость, то и в дальнейшем ему доверять не стоит. Это как с волком, который попробовал крови, – он станет людоедом. Он будет убивать.
Вот и здесь то же самое.
Дарья поступила подло – она сделает так же еще раз. И даже не раз. И сделала. За что, собственно, и поплатилась. Дочерью и рассудком.
За что поплатился Александр?
Да было за что. Если выбираешь делать карьеру не талантом, а этим самым… торгуя собой… чего ты ждешь-то? Конечно, тебе прилетит. На том и мир стоит, что каждое действие равно противодействию. Это закон природы, и хотя о нем можно забыть, обойти его не получится.
Но вслух Благовещенский ничего этого не сказал. Зачем?
– Я прикажу заложить карету.
– Спасибо, – Ваня посмотрел признательно и грустно. – Если бы не вы… мы бы могли не справиться.
Виктор Николаевич положил парню руку на плечо. И был он ростом ниже Ивана, и внушительно не смотрелся в простой пиджачной паре, а поди ж ты!
– Не переживай… племянник. Справимся. Веник поодиночке ломают, а вместе мы – сила.
– Спасибо.
Ваня умчался, а Виктор Николаевич какое-то время еще смотрел в окно.
Что за сила у малыша? Вот ни разу он не верил, что Шуйский умер от переживаний. Магия?
Но в таком возрасте?
Малышу еще пяти лет нет, а сила уже прорезалась, и силу свою он контролирует, определенно. Иначе бы Ваня себя по-другому вел. Волновался, тревожился… а он спокоен.
Почему?
Потому что знает, что именно происходит. Знает…
Определенно, Нила надо сохранить в семье. Как только княжна Горская умрет, надо заявить о родстве и признавать малыша. Не сыном Александра, так братом. Подумаешь, эка невидаль…
Надо с женой об этом поговорить.
Александра поймет.
Конечно, придется себя слегка… дискредитировать, но это еще подумать, как преподнести. Можно и так, что сочинители романов обрыдаются. И смеяться никто не будет.
К примеру, случилось так, что девушка вверила свою честь непорядочному мужчине, который и оставил ее с разбитым сердцем, обесчещенную и без надежд на счастье.
А Виктор был влюблен, безумно и безнадежно, и предложил свою помощь беременной девушке. Дальше – смотрите те же романы. Они друг друга полюбили, поженились, нарожали детей… то есть сначала поженились, а потом жена его полюбила по-настоящему.
А Храмов так и не женился, потому что его сердце было разбито.
Усыновление, конечно, надо еще обдумать. Но ради такого сокровища, как Нил, большинство глав юртов себя не то что рогоносцами – копытоносцами выставить согласятся.
Да, надо действовать.
И Виктор Николаевич отправился к супруге. Ему нужен был хороший совет.
– Что, простите, обнаружено?!
– Змеиный яд.
Лаборант был бледен и откровенно трусил, но на Романова смотрел непреклонно. Хоть ты меня тут казни, а была, была гадюка. Или – кто?
– Чей яд-то?
– Тайпана.
– ЧЕЙ!?
Тут воображение у Романова окончательно отключилось.
– Тайпан – это такая змея, семейства аспидовых. Он же Oxyuranus scutellatus.
Если б Романову это о чем-то говорило…
– И этот оксиурановый…
– Самая крупная и самая ядовитая змея Австралии.
– Чья, прости, змея!?
– Австралии. И еще Новой Гвинеи.
Игорь Никодимович закатил глаза.
– Ну и как этот…
– Тайпан…
– Да, тайпан, оказался здесь?
– Не могу знать, ваше…
– Цыц. Привезти его могли?
Лаборант немного подумал.
– Сложный вопрос. Пожалуй, могли, но это очень долго, очень дорого, и вообще, его никто дома не держит. Одна ошибка, и…
Романов подумал, могла ли приютить змейку княжна Горская…
– Он агрессивен?
– Очень.
Тогда не могла. Как-никак, у нее двое детей. Но откуда тогда взялся тайпан?
– Это точно яд тайпана?
– Абсолютно точно, Игорь Никодимович. Яд необычайно силен. Обычно человек с укусом тайпана может прожить до двенадцати часов, но в этот раз смерть наступила почти мгновенно.
– Как выяснили, чей яд?
– У нас в лаборатории есть немного. Как вы знаете, змеиный яд отличается…
– Не знаю, – оборвал Романов. – Мне достаточно, что вы знаете, о чем говорите.
– Ваше высокопревосходительство…
Романов махнул рукой. В рабочей обстановке он разрешал общаться без чинов, пока их все проговоришь – уже завтра наступит.
– Значит, тайпан. Они есть в Москве – живые?
– Вряд ли, ваше высокопревосходительство. Даже у нас в зоопарке его нет, хотя…
Романов оборвал и этот словесный поток.
Ну не Шуйский же с собой тайпана притащил? Это уж вовсе бред!
Или не бред?
Надо сказать Благовещенскому, пусть дом проверит. А что?
Убивал же какой-то гад с помощью змеи, запускал ее в вентиляцию – и все, отпевай да хорони. Может, и тут нечто подобное планировалось?
Жаль, что Шуйский так быстро помер. Романов не отказался бы его расспросить подробнее.
Шесть человек.
Виктор Николаевич с супругой – в простом платье, приличествующем купеческому званию. Добротное качественное сукно, лучше многих шелков. У жены кольцо и серьги, но очень тонкой работы, понимающему взгляду сразу ясно, что стоит этот гарнитур дороже иного домика. У мужа такие же непривлекательные внешне, но безумно дорогие часы. Для тех, кто разбирается.
Ваня – в светлой пиджачной паре. Петя в наряде мальчика из хорошей семьи – рубашка, бриджи, пиджачок в талию, Нил в матросском костюмчике, Андрейка в кружевах…
Респектабельно.
Но пропуск у них все равно проверили. Мало ли что? Мало ли кто?
В противовес им Александр Благовещенский выглядел так… краше в гроб кладут.
Растрепанные волосы, серое лицо, запавшие глаза…
Прошедшая ночь словно стесала с его лица излишки плоти, заставила осунуться и, как ни странно, помолодеть. Он выглядел совсем бледным и очень грустным.
– Сашенька! – ахнула Александра Александровна.
– Да, мама.
– Что Машенька?
– Без изменений.
– До сих пор? – искренне удивилась Александра Александровна.
– Доктора сами озадачены.
И причем – в лучшую сторону. У Александра создалось впечатление, что к этому времени Маша, по их мнению, уже должна была быть мертва. А она…
Нет, не понять.
– Сашенька, мы пока побудем с ней, – тут же взяла быка за рога Александра Александровна. – А ты пока сходи, переоденься и поешь.
Александр улыбнулся краешком губ.
– Не будешь уговаривать поехать домой?
– Нет, не буду.
– Или поспать?
– Тоже не стану. Переоденься, сынок, приведи себя в порядок и поешь. И приходи. На ночь к тебе приехать?
– Я приеду, – кивнул Ваня.
– А я сейчас останусь, – поддержал его Петя.
Александр посмотрел на ребят и кивнул.
– Ваня, поедешь сюда – захвати перекусить. Больничная еда – жуткая гадость.
– Даже если это личная больница его императорского величества?
– Маша сказала бы, что вензель на клизме не влияет на функциональность, – задумчиво произнес Иван.
Ответом ему стал веселый смех. И это было так… кощунственно!
Мужчины развернулись к смешливому типу и увидели перед собой доктора.
– Интересная дама ваша госпожа Храмова.
– Да, доктор, – процедил Ваня.
Не то чтобы простил, но понял. Что взять с медиков? Они такие, циники, ехиды… Это для родственников больного смерть – трагедия. А для них производственный процесс. Ничего нового, ничего интересного. Случается, причем нередко.
– Вы все к Горской?
– Да, господин…
– Алешин, – представился доктор. – Тимофей Ильич.
– Очень приятно. Виктор Николаевич. Благовещенский, – представился в ответ владелец заводов, газет, пароходов. – Это моя супруга, Александра Александровна, наши племянники – Иван, Петр, Нил, Андрей.
– Кем вы приходитесь больной?
– Несостоявшиеся свекор и свекровь.
– А мы – Машины братья, – представился Ваня. – Это ее сыновья.
– Оба?
– Да.
Доктор пожал плечами.
– Что ж. Всех я вас к больной не пущу, проходите по очереди.
Гости переглянулись – и единогласно вытолкнули вперед Ваню, вручив ему Нила.
– Потом пойдем мы с Андрюшей, – решила Александра Александровна, – Потом Витенька и вы, Петя. Хорошо?
Петя кивнул.
Очередность для него была непринципиальна. Главное – к сестре пустят.
Ваня с ужасом поглядел на сестру.
Как же Маша осунулась… всего сутки, а ее словно вдвое меньше стало. И вся такая белая…
И не дышит почти…
Он уселся рядом с кроватью, поудобнее перехватил Нила.
– Посмотри, малыш. Это твоя мама. Ма-ма…
– Мама, – послушно повторил Нил.
И принялся выворачиваться из рук Ивана.
– Ты куда… эй!
Бесполезно.
Малыш открыл рот – и душевно так зашипел на Ивана.
– Ёжь твою рожь!
Такого Иван не ожидал.
И с ужасом смотрел на происходящие с малышом метаморфозы. Заблестели золотом волосы мальчика, потом чуть поменялось лицо, глаза обзавелись вертикальными зрачками и тоже загорелись золотым светом, во рту откуда не возьмись выдвинулись клыки… Кажется, по шее побежали чешуйки?!
Ваня даже двинуться не смел.
А Нил перебрался на кровать к Маше, обнял мать за шею – и прижался щекой к щеке. И тихо-тихо засвистел.
Или зашипел?
Ваня медленно встал. Подошел к двери в палату и крепко подпер ее спиной. Авось никто не войдет, пока Нил не успокоится.
Малыша, и верно, хватило ненадолго.
Он отцепился от матери, лег рядом, вытянулся – и тут же уснул. И Ваня в ошалении смотрел, как малыш меняется обратно.
Вот исчезли чешуйки, потемнели волосы…
Кто это?!
Или – что это такое?
Ваня едва не сплюнул на пол.
Да что он несет, к-кретин?!
Кто, что…
Это – Нил!
Его племянник, сын его любимой сестренки! На том Ваня стоял, стоять будет, и вообще…
Если кто усомнится, он тому… в нос даст!
Его это кровь. Его семья. Все!
А кто там отец был… а неважно! Синютин он… то есть Горский, но это не совсем важно. Все одно – свой!
Ваня осторожно отошел от двери, на цыпочках, лишь бы не услышали снаружи, поднял Нила на руки – и направился к выходу.
Петя зашел последним.
Виктор Николаевич посмотрел на Машу, покачал головой.
– М-да…
Петя хлюпнул носом.
– Машенька…
На плечо ему легла теплая ладонь.
– Держись, дружок. Не унывай…
– Ага… легко вам говорить. – Петя хлюпнул носом еще раз. И плакать-то не собирался… оно само!
– Нелегко. Но она бы хотела видеть тебя сильным, ты это понимаешь.
– Понимаю…
– Вот и держись.
Петя кивнул и взял Машу за руку.
– Машенька… сестричка, не умирай, пожалуйста… Маша…
Тишина.
Ни звука, ни жеста в ответ…
Петя так и держал Машину руку, когда вернулся Александр. Чуточку посвежевший, переодевшийся, но все равно ужасно усталый и словно бы посеревший. Выцветший…
– Как она?
Петя покачал головой.
– Ничего. Лежит – и все.
Раньше они с Ваней, честно говоря, думали о Благовещенском разное.
Нужен ли он Маше? Нужен ли им такой человек в семью? Может, стоит еще подождать, кого другого приглядеть? Да мало ли что? Мало ли кто? Все же Маша яркая, живая, искренняя, вся горит огнем, а Благовещенский… какой-то он смутный. То ли дождик, то ли снег, то ли любит, то ли нет. Неясно с ним было.
А вот сейчас все понятно.
Любит.
Не переживал бы так, если б не любил. Не плакал бы. Не звал Машу…
Сейчас Ваня и Петя согласились бы на все, лишь бы сестра была жива. Поздно…
– Петя, ты где испачкался?
Петя посмотрел на руку. Потом на след на пиджаке…
– Не знаю. Что это вообще такое?
– На ржавчину похоже, – пригляделся Ваня. – Где ты умудрился ее найти?
– Не знаю…
Ваня тоже не знал. А потому кивнул на выход.
– Мы поедем. Александр Викторович, вы нас позовете, если что?
– Да, разумеется.
Слова «смерть» не произнес ни один. Хотя оно незримо витало в воздухе.
Страшно было. И вообще – не зови, вдруг да забудет? И не придет…
Александр отправился в палату. Присел рядом с Машей, взял ее за руку…
– Машенька…
Девушка лежала, как и прежде, без движения. Спокойная и недвижимая, словно спящая царевна из старой сказки. Только хрустального гроба и не хватало.
Если бы можно было ее оживить поцелуем.
Александр наклонился и легонько коснулся губами ее губ.
Губы были холодными. И…
Не понял?
Какой-то странный привкус остался… Александр провел пальцем по своим губам, облизнулся, подумал пару минут…
Железо?
Да, похоже…
Но откуда?
Врач появился весьма и весьма вовремя.
– Как наша больная?
– Без изменений, – отрапортовал Александр.
Тимофей Ильич подошел к кровати и принялся изучать показания. Амулетов и артефактов на кровати висело столько – хоть ты магазин открывай. Они мигали огоньками, меняли цвет, несколько штук вообще тихо гудели, отчего создавался эффект гнезда шмелей…
Ничего не понятно, но впечатление производит. Факт.
– Странно…
– Что именно? – не удержался Александр.
– Что-то поменялось в составе крови, – задумался доктор.
– Сепсис?
Слово было страшным. Слово было приговором.
– Нет, – отмахнулся доктор. – Не похоже.
– А… что тогда?
– Не понимаю. Такое ощущение, что у нее слишком много железа в крови…
– Но… так не бывает?
Медиком Александр не был, но уж такие-то вещи знал. Их каждый образованный человек знал.
– Я тоже ничего не понимаю. У нее нет сепсиса, у нее стабильное состояние, но… полное ощущение, что кровь насыщается железом…
– Да? – совершенно по-идиотски спросил Александр.
– Да… а это что такое?
Доктор провел пальцем по коже девушки.
Это было почти незаметно – из-за многочисленных ранок. Но палец словно бы окрасился. Чем-то… рыжеватым?
– Что это? Не понимаю…
Доктор покачал головой.
– Я тоже не понимаю. Но у меня такое ощущение, что железо… выводится через поры кожи!?
– Это невозможно!
– Знаю! Но… вижу другое!
Александр покачал головой. Хотя… а какая разница. Главное…
– Но она не умирает?
– Нет. Состояние стабильное.
– Слава Богу!
Доктор покачал головой.
– Вот уж и не знаю…
Но Александру было все равно. Если Маша не умирает…
Да плевать на причины! Главное – результат! А там… пусть хоть железо выводится, хоть золото… главное – чтобы жива осталась. Остальное разберем!
Плевать было Александру.
Он бы и на железо согласился, и на золото, и на что хочешь, лишь бы любимая женщина выжила.
Вот ведь…
Под пулями ходил – не кланялся, но в том-то и беда. Под пулями – проще. Легче, спокойнее…
Тебя убьют – и все. Миг, и нет. И только тебя, не родных, не близких…
Ты уходишь первый, ты отдаешь свою жизнь за правильные цели. За родину, за царя-батюшку, за то, чтобы Русь стояла, чтобы никогда не приходила на родную землю беда, не плакали женщины, не сиротели дети…
Это правильно.
А в больничной палате, когда уходит твой любимый человек, а ты ничего – вообще ничего! – не можешь сделать?
Землю бы перевернул, дракона голыми руками поборол, а нет того дракона. Не с кем бороться, и сделать ты ничего не можешь, и врачи не могут…
Какое ж гадкое ощущение бессилия.
И можешь ты только сидеть до последнего рядом и за руку держать – и плевать, что там снаружи происходит.
Последние минуты рядом у него никто не отберет.
Так Александр и поступил.
А вот врачам было весело и интересно.
Они даже самим себе не могли объяснить, что происходит с больной. И ладно бы больная была никому не нужна, тогда б ее по-простому на опыты пустили. Она была нужна. И важна. И ей интересовались. И требовали отчета…
И как отчитываться?
Так и доложить? Извините, но я не знаю? Что-то с больной происходит, но что именно – непонятно. Надо понаблюдать, а там, может, и разберемся. А может, и нет.
Разрешения на препарирование ведь никто не даст…
Вот как тут быть?
Никак.
Врачам оставалось только крутиться рядом, заходить каждые полчаса, мониторить состояние пациентки и с удивлением констатировать, что расход магии на поддержку не увеличивается, а состояние не ухудшается. А пора бы…
Два дня?
Да и суток не давали!
Не женщина – решето, чудом не повреждено сердце, крупные сосуды… или?
Вскрывать, повторимся, ее не дали. А что там внутри – как иначе посмотришь? Магия – не всесильна, увы.
Оставалось ждать, ждать и ждать.
Дома Ваня устроил Нила в кроватке. Сел рядом, погладил малыша по голове.
– Интересно, кто ты такой?
Малыш посмотрел недоуменно.
– Нил Синютин.
Свою имя-фамилию он уже знал, и где мама живет – тоже. Мог сказать про Березовский и про Храмовых, мало ли что? Конечно, Ванин вопрос он понял в самом что ни на есть прямом смысле.
– Это понятно…
Ваня понимал, что задавать малышу вопросы – глупо. Какого ответа ты от него хочешь? Что он должен рассказать?
Ему три года. Даже меньше…
И все же, все же…
– Нилушка, а что ты с мамой сделал?
– Мама бо-о-о…
– Правильно. А ты что сделал?
– З-зял…
До появления первых логопедов оставались десятилетия, а потому Ваня вооружился терпением и принялся обстоятельно допрашивать малыша. Получилось плохо.
Маме бо-о-о, поэтому Нил ши-и-и, а оно пуф-ф-ф-ф.
Малыш искренне старался все объяснить, но добился только того, что у Вани заболели и голова, и зубы. Юноша махнул на все рукой и взял сказки, которые надиктовала Маша.
Так ему казалось, что сестра рядом и сама их рассказывает. И вообще, скоро войдет и еще ругаться будет.
Не спите?
Ай-яй-яй… бессовестные!
– …Это Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото и стянулось все по его-то кольцу. Попробуй найди, где он лежал…[15]
Ваня оторвался от сказки и поглядел на Нила.
Может ли так быть?..
Нет.
Не может.
Сказки это, он и сам знает, Маша их при нем сочиняла, смеялась еще… Сказки.
А вдруг?..
Ваня замотал головой и задавил в зародыше появившуюся мысль.
Нет такого.
Не было и не будет.
Нил – человек. Чешуя ему просто почудилась. Способности у малыша есть, с матерью – магом земли чудно́ было бы иначе.
В остальном – все. Человек. И никак иначе.
И Ваня взялся за книгу.
О своей догадке он никогда и никому не расскажет. Ни Пете, ни Александру – никому. Ни детям, ни внукам, когда те появятся…
Нельзя о таком говорить. Думать – и то не стоило бы, да как о чуде не думать, когда оно у тебя на глазах совершается? И все равно: молчать, молчать, молчать…
– Вая… дасе…
Иван Синютин тряхнул головой и вернулся к сказке о том, как двое мальчишек получили в дар от Великого Полоза золотую жилу. И что из этого вышло.
Сказка. Просто – сказка. И точка.
– Стареешь, Игорь Никодимович.
Его императорское величество смотрел с укором. А Романов так себя и чувствовал.
– Казните, государь.
– Это – уже второй раз. Покушение – пропустил, о том, что Шуйский может отомстить, – не подумал.
Романов развел руками.
А что тут скажешь? И пропустил, и не подумал… да ему такое и в голову не пришло!
Ладно, пришло, но весьма вторично.
Вот охрану княжны он организовал. Охрану императора. А дети княжны…
Да паскудиной надо быть, чтобы на детей покуситься, вот и весь ответ! Полной паскудиной и конченой мразью, которой и черти-то в аду руку подать побрезгуют, вилами в котел закинут.
Для всего есть пределы.
Понятно еще – покушение на государя, хотя и там – чай, на площади дети были, и Шуйского то не сильно взволновало. Всех приговорил.
Понятно покушение на княжну Горскую – если б не она, все бы удалось.
Но – дети? Даже если отмести личную неприязнь – какой от них толк? Кому они нужны? А рисковать собой, чтобы отомстить умирающей женщине? Глупо как-то, не в духе Шуйского.
Слов нет. Плюнуть – и все тут.
Даже этого нельзя. Остается лишь повторить: казните, государь. Дурак, недосмотрел. И правда пора на покой, розы выращивать.
Его императорское величество хмыкнул.
Покачал головой.
– За одного битого двух небитых дают, так, Игорь Никодимович?
Романов прикусил губу.
Оставят?
Тогда он точно из шкуры вывернется.
– На должности ты останешься. Но помни, еще один такой прокол…
Романов поклонился.
И, мешая заверения в преданности с изъявлениями благодарности, подумал, что не постарается – сделает. Все сделает, чтобы больше такого никогда не повторилось.
Иван Четырнадцатый поступил правильно.
Романов собирался вылезти из кожи.
Или – снять шкуру с врагов престола. Второе было явно предпочтительнее.
– Ничего не могу понять.
Александр только отмахнулся от доктора, который в ажитации бегал по палате.
– Главное – жива.
– Вы не понимаете! Это медицинский феномен!
– А мне казалось – это вы ничего не можете понять? – не удержался Благовещенский.
Ехидство пропало втуне, медик даже головы в его сторону не повернул.
– Ничего не понимаю! Этого быть не может…
– Но есть ведь!
Александр препирался вполне охотно, Машу ему пришлось временно выпустить из рук. Девушку переодевали.
Да-да, уже четвертый раз за эти сутки. И, похоже, это был не конец.
Что с ней происходило – неясно, но поить ее приходилось чуть не каждые полчаса. Девушка начинала метаться, стонать, облизывать губы, кожа у нее пересыхала, температура поднималась, но стоило только поднести к ее губам больничный поильник с носиком, как Маша успокаивалась.
Она выпивала залпом чуть не четверть ведра – и успокаивалась.[16]
А потом начиналось нечто несусветное.
Обычно как выводится вода?
Да, она проходит сверху – вниз, это естественный процесс. И выпить четверть ведра, кстати, – сложно.
Но не в этом случае.
Маша начинала потеть.
По ее коже катились крупные капли пота, причем не бесцветного, а какого-то неправильного, рыжеватого, пачкали ночнушку, оставляли следы на простыне…
За час-полтора промокал даже матрас.
Доктора терялись в догадках. Что происходит, как это можно объяснить… нет, непонятно.
Магия?
Но никто не знал такой магии! И даже если предположить, что из тела Маши выводится железо… Александр, честно говоря, так и думал, с тех пор как увидел рыжеватые, похожие на ржавчину следы на простыне. Вот только что делать с поражениями внутренних органов? Они-то останутся…
Допустим, не будет осколка. Но куда ты денешь дырку от осколка?
И каков вообще должен быть состав крови, чтобы выводить железо? Растворять его, убирать…
Не так давно, около часа назад, доктора таки нацедили на исследование кровушки и понесли в лабораторию.
Вот и стоит один из них в дверях, Натан Самуилович, мнется, смотрит большими глазами (действительно большими, карими такими, с поволокой) и не знает, что сказать.
– Что у вас, коллега?
– Непонятное что-то, Мирон Яковлевич.
– Что именно, Натан Самуилович?
– Да по анализам, у нашей больной в венах крови нет.
Ошалели все, в том числе и Александр.
– К-как?
– Простите, оговорился. Крови там ничтожно мало. В основном – соединения железа.
– Соединения? Железа?
– Да. Причем в жидком, что странно, состоянии. Какие-то сложные, непонятные…
Теперь недоумевали оба доктора и Александр за компанию. Кстати, он как раз – меньше всех.
– Соединения железа в жидком виде? Это они выходят?
– С научной точки зрения сие невозможно, – вздохнул Мирон Яковлевич. – Но – да. Похоже на то…
– Больная должна быть уже мертва, – отрезал Натан Самуилович. – Это вообще чертовщина какая-то!
– Это – не чертовщина. – Александр сориентировался первым, показывая на распятие, которое висело над кроватью. Увесистое такое, сделанное из освященного серебра, украшенное драгоценными камнями, сапфирами и рубинами.
Действительно, колье сияло незамутненным серебром, камни не светились, оставались тусклыми… как драгоценные камни, конечно, но – обычными. Глубокими, темными.
Если бы происходило нечто… богопротивное…
Александр не знал, как именно заговаривали эти распятия. Не знал, что с ними делают святоши. Но если бы Маша была проклята или поучаствовала в «черных» ритуалах – распятие начало бы светиться.
И погасить его было бы невозможно.
Обмануть, подделать реакцию, убрать ее – невозможно!
В таком случае срочно вызывали специалистов из храма, а дальше уж по обстоятельствам. А сейчас как?
Нет, не понять…
– Никакой магии не отмечено?
Оба доктора плотоядно уставились на Благовещенского. Тот поднял руки вверх, показывая, что сдастся сам.
– Готов пройти любые испытания и анализы, но я ничего не делал. Слово чести.
Взгляды притухли. Не до конца, вдруг да сделал что-то? Просто не осознал, что именно сделал? Бывает же такое?
Бывает.
Но это можно будет еще потом выяснить.
Доктора переглянулись и направились к приборам.
Увы…
После долгих мучений те… ничего не показали.
Не было магического воздействия. Не было, вообще не было, Марию Храмову просто поддерживали магией, но это-то стандартно! А посторонних воздействий не было.
В чем-то верно, Нил действовал не магией.
Кровь Полоза взывала к крови, это не магия, это немного другое. Вот и не зафиксировали приборы. Так ухо не может услышать ультразвук. Почувствовать может, где-то на грани, а вот услышать, что в ультразвуковом диапазоне сказано, – нет.
Вот если бы в палате велась фотосъемка или видеосъемка – дело другое. Но до них мир еще не дозрел. Так что остались и Ваня, и Нил вне зрения докторов.
Ваню даже и не рассматривали.
Пришел брат. Он мещанин, никакой магии в нем нет, это каждый видеть может.
Принес малыша. Малыш, правда, маг… Кажется. Это еще проверять надо. Но ведь три года! Что он там может понять? Это даже не смешно!
Чушь какая-то.
И все это предстояло доложить Романову.
Игорь Никодимович появился быстро.
Прошел в палату, посмотрел на Машу, которую недавно переодели, на кучу простыней, которые еще не убрали… и вид у простыней был грустный. Испятнанный ржавым, рыжим, желтым…
– Что она еще натворила?
– Что значит – еще натворила? – ощетинился Благовещенский. – Игорь Никодимович, позвольте…
Романов только рукой махнул.
– Успокойтесь. Я ее ни в чем не обвиняю, но что Мария могла сделать по недомыслию…
– Ничего не могла, – отчеканил Александр. – Потому что не делала. Ей было некогда.
Романов покачал головой.
– Александр, вы неправы. Само по себе подобное не происходит, поэтому, когда княжна очнется, мне хотелось бы с ней поговорить…
– О чем? – агрессивно поинтересовался Александр. – О том, как она на грани смерти побывала?
Романов развел руками.
– Вы должны понимать, это может быть полезно…
Александр ссутулился, словно из него часть скелета выдернули, и опустился на стул.
– Полезно… Игорь Никодимович, а вам никогда не приходило в голову, что Маша – тоже живой человек, у нее есть дела, интересы, желания…
Романов покачал головой.
– Нет. Буду откровенен, Александр, для меня сейчас речь идет о моей дальнейшей жизни. Я сильно прокололся с Шуйскими.
Если Романов ожидал отрицаний и заверений, мол, это не так, все будет хорошо, вы ни в чем не виноваты…
Не дождался.
Александр молча кивнул и стал ждать продолжения.
– Мне бы не хотелось в отставку. А княжна Горская может оказаться полезна…
– А она что за это получит?
Романов сделал невинное лицо.
– Тихую и спокойную жизнь.
– После смерти?
– Стоит ли так утрировать?
– Стоит, – отрезал Александр. – Давайте определим временные рамки, Игорь Никодимович.
– Я не могу их определить, все решает только государь.
– А вы попробуйте, – мягко надавил Александр. – Речь идет о вашем будущем, не так ли? Маша может дать вам нечто, позволяющее сохранить должность и место, допустим. Но все должно укладываться в четкий период времени, например месяц. А потом мы уезжаем, и никто, ни вы, ни государь, ни сам Господь Бог, нас не останавливает.
– Куда уезжаете?
– Не за границу, – усмехнулся Александр. – Исключительно в Березовский.
Романов задумался.
– Вас и там могут в покое не оставить.
Александр ответил милой и доброй улыбкой голодного уссурийского тигра.
Пусть приходят. Это – не дворцы, в тайге проще. Закон – тайга, прокурор – медведь, присяжные – волки. Обращайтесь в любую инстанцию, мы не против… зверье кормить надо.
– И генерал-губернатором вы уже не будете.
– У меня есть деньги, у моей супруги есть идеи, сложим все это воедино – нам хватит, – отрезал Александр. – Так что?
Романов подумал.
– Я не могу отвечать без согласования с его императорским величеством.
– А я могу твердо предсказать, как поступит Маша. Она моя невеста, я ее знаю и люблю. – Александр не собирался уступать. – Согласовывайте, делайте что пожелаете, Игорь Никодимович, но я хочу знать сроки. В противном случае…
– Вы мне угрожаете?
Благовещенский выдержал взгляд непосредственного начальства, даже не моргнув.
– А вы? Вспомните, Игорь Никодимович, вы тоже были там, на площади.
Романов перестал давить и задумался.
– Ладно. Я поговорю с его императорским величеством. Сегодня же, когда буду докладывать о состоянии госпожи Храмовой.
– Буду вам очень признателен.
Романов кивнул.
Вслух это сказано не было, но мужчины все понимали. Фактически состоялся торг, и решение было принято.
Месяц.
Потом княжна выходит замуж и уезжает. А что там будет в столице… ее это уже не касается.
– Игорь Никодимович, это ведь…
Доктор аж задыхался от волнения. И можно его понять.
Реакция княжны Горской действительно была – АХ! И слов других не находилось. Решительно.
Сепсиса нет. Магии нет. Но она – выздоравливала?
Да.
А за счет чего?
Открытие века! Даже не так – ОТКРЫТИЕ ВЕКА!!!
Неужели нельзя…
– Нельзя.
Романов совершенно не понимал всей тонкости текущего момента. Ужас какой-то!
И вообще, они же не станут пускать княжну на опыты, они аккуратно, осторожненько…
Тоже нельзя?
Но это может в дальнейшем спасти сотни и тысячи жизней! Вот если бы его императорское величество…
Получив заверения, что и император не разрешит, доктор загрустил.
– Но если княжна сама…
– Если сама – тогда подумаем, – решил Романов со вздохом.
Подумаем, поговорим…
Действительно ведь – чудо.
Вечером того же дня Романов входил к императору.
– Проходи, Игорь Никодимович, садись, – встретил его Иван Четырнадцатый.
Его императорское величество был спокоен и грустен. Все же сын, да и остальное… тут кто хочешь дрогнет.
– Ваше им…
– Государь. Докладывай. Что там княжна Горская?
– Государь, вполне возможно, Мария Ивановна выживет.
– Вот как?
Глаза Ивана Четырнадцатого стали серьезными и внимательными.
– Да, государь. Медики отмечают благоприятный прогноз.
– Сепсис не начался?
– Более того. Осколки металла, которые остались в ее теле, активно растворяются. Кровь буквально перенасыщена железом, медью, какими-то еще металлами, и все это активно выводится.
Государь широко открыл глаза.
– Такое возможно?
– Вероятно да, государь. Доктора едины в своем мнении. Они не знают,
Иван Четырнадцатый встал и заходил по комнате.
– Магия?
– Не отмечено ни малейшего воздействия.
– Наука?
– То же самое, государь. Ничего не происходило, но госпожа Храмова активно теряет железо…
– Безумие… если она выживет – я хочу все знать доподлинно. Сделай это, Игорь Никодимович. Что, кто, когда, как…
Эти слова были не сказаны, но в воздухе они висели, словно легкое облачко дыма.
– Ваше императорское величество…
– Да? – Иван Четырнадцатый посмотрел с легким неудовольствием, но отступать Романов не собирался. Выбора не было. Вот хоть ты что делай, а он подозревал, что успех возможен только при содействии самой княжны. А если она упрется?
Закапризничает?
Романов даже не сомневался, что она может, он уже успел достаточно изучить княжну. Характер у человека такой… жесткий.
– Что я могу обещать княжне Горской в обмен на сотрудничество?
Император задумался.
– Что именно она желает?
– Она неоднократно говорила об этом, государь. Тихой и спокойной жизни вместе с родными и близкими. К примеру, в Березовском.
– Что ж. Это мы ей можем обещать, – кивнул его величество.
Романов подумал, что процент шпионов в Березовском будет весьма высок, но… какая разница?
Обещали-то жизнь спокойную, а под приглядом неких структур и служб оно завсегда спокойнее будет. Разве нет?
Да и Благовещенский не дурак. Понимает, что, раз попав в поле зрения Романова, из него уже не выйти. Но это плата за карьеру, да много за что…
– Когда, государь?
Иван Четырнадцатый не стал ломать комедию.
– Смотря сколько времени понадобится ученым.
Романов покачал головой.
– Ваше императорское величество…
Они отлично понимали, что изучать человека можно всю жизнь. Иногда – весьма этим изучением укороченную…
И сейчас в голосе Романова звучала укоризна.
– Это необходимо государству.
– Мария Ивановна и так сделала для государства многое. Она фактически пожертвовала жизнью. Если бы хоть один осколок попал в голову или в сердце…
Император нахмурился.
– Намекаешь на мою неблагодарность?
– Государь!
Романов выглядел оскорбленным до глубины души.
Как можно!?
А вот так… император и сам все отлично понял.
– Я сына не пожалел. И себя не пожалею…
– Она себя тоже не пожалела, государь.
Иван Четырнадцатый побарабанил пальцами по столу.
– Полгода.
– Ваше импе…
– Полгода, Игорь Никодимович. И она сотрудничает добровольно. А потом пусть убирается в Березовский. Выходит замуж… если все в порядке будет, я крестным ее очередного сына буду. Лично.
– Она по достоинству оценит эту честь, государь. Я уверен.
Император тоже это знал.
И оценит, и поймет, и…
Если выживет.
Или уже – когда очнется? Вполне возможно и это.
Что ж. Власть делает человека сволочью. Но его никто не упрекнет в том, что он сволочь неблагодарная.
Он должен княжне не только свою жизнь, и он отдаст долг. Пусть живет спокойно и счастливо.
Поздно вечером князь Горский сидел в своем кабинете.
Коньяк казался безвкусным, огонь – горячим, а из форточки невыносимо дуло.
Жизнь разлаживалась, стремительно и беспощадно. И все это из-за сопливой девчонки…
Алябьевы остались весьма недовольны и высказали много неприятного князю, который попытался втянуть их в свои авантюры. Еще и должен им остался.
Плохо.
Прав на дочь у него никаких. Раньше можно было как-то поиграть, но сейчас, когда она под защитой его императорского величества… Жить хотелось больше, чем жировать.
Внуки?
Вообще без шансов.
А ведь могло бы так хорошо все сложиться…
Деньги, деньги, деньги…
Князь и не помнил, когда ему было достаточно, а ведь в этом-то и беда. Счастлив не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Ивану Горскому денег не хватало всегда.
В юности – он начинал свои дела.
В зрелости – деньги тратила жена.
В старости… можно подумать, что бабы золото плавят и хлебают половником. Или на тело мажут, столько его требуется!
Конечно, он согласился выдать дочь замуж за Демидова. Выгодный ведь брак, разве нет? Недовольна была Мария? Так дура-девка своего счастья не понимала! Муж – золото! Богатый, умный, расчетливый… ах, не Аполлон? Так и ты не Ариадна, или кто там еще… в греческой мифологии князь был не силен, если что и помнил с детства, так благополучно забыл за прошедшие годы.
Все было бы хорошо, не начни Машка дурить. А она…
Побег, замужество…
Да и потом…
Э-эх…
Князь отпил еще глоток коньяка и поставил бокал на стол. Настроение было отвратительным.
В этот момент и поскребся в дверь слуга.
– Ваша светлость…
– Что?
– Принять просят…
Карточка на подносе содержала четкое:
Ни – кто, ни – что…
На оборотной стороне карточки четким почерком:
– Проси, – кивнул князь. И поднялся из кресла.
Вошедшего он знал… мимоходом.
Благовещенского Виктора – знал, но того вся Москва знала. Его сына – так, мимолетно. Вроде как он по военной части подался, а военным в столице не сидится, они по приграничью больше. А князь в основном в столице жил, ну, в имении, так там тихо…
Не доводилось им как-то пересекаться.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, господин Благовещенский. Что вам угодно?
Александр, а это был именно он, улыбнулся краешком губ.
Сегодня он решился оставить Машу. Ненадолго, когда узнал, что она выживет.
Две недели жуткого страха подошли к концу, сегодня, проверив состояние девушки, доктора единогласно заявили, что состояние стабильное, организм восстанавливается, и, по их мнению, девушка даже не в беспамятстве, а в чем-то вроде спячки.
Как змеи зимой.
Анабиоз?
Нечто подобное.
Сколько она в нем пробудет?
Да пока не выздоровеет окончательно. Судя по тому, что показывает обследование, это будет достаточно скоро. И ей нужны будут положительные эмоции.
За семью отвечал Виктор Николаевич. Там все было в порядке.
Ваня и Петя учились, бабушка активно тискала внуков, не сильно различая родного и приемного, авторитет императора охранял семью Синютиных-Храмовых не хуже легендарного Змея Горыныча.
Так что Александр решил разобраться еще с одной проблемой.
Маша не должна волноваться после выздоровления. А если ее отец опять что-то устроит…
– Я бы хотел поговорить с вами о моей невесте.
– Вашей невесте?
– Мария Ивановна Храмова, в девичестве Горская, – моя невеста. Его императорское величество с этим согласен.
Князь поморщился.
После покушения аристократию трясли, что те яблони по осени. Досталось и князю, так что…
– Тогда что вам угодно от меня, молодой человек? Я не имею никакого влияния на дочь.
Благовещенский покачал головой.
– Когда Маша придет в себя, ей потребуются положительные эмоции.
– Она выздоравливает?
– Да.
– Я рад.
Князь действительно был рад. Хоть и дура, но дочь же… Но хоть и дочь, а дура.
– Его императорское величество согласился стать крестным отцом нашего первенца. Но мне бы хотелось, чтобы вы отвели Машеньку к алтарю.
– Вот даже как?
– И ей бы этого хотелось.
– Сомневаюсь.
– Зря, ваше сиятельство…
– Иван.
– Александр.
Мужчины переглянулись.
Иван Горский не собирался давить. Если император сделал такое предложение, если Александр протягивает руку дружбы… имеет смысл ее принять. Лучше героиня в семье, чем героиня вне семьи. Разве нет?
– Выпьете, Александр?
– Благодарю, вынужден отказаться. Мне потом еще в больницу.
– К Маше?
– Да.
– Моей дочери повезло.
– Нет, Иван. Это мне очень повезло с вашей дочерью. И я хочу, чтобы она была спокойна.
Вслух Александр этого не скажет. Но и он, и Виктор Николаевич считали, что лучше уж поговорить. Князь не дурак, он все правильно поймет.
Это – не отступление, а протянутая рука. Хочешь быть рядом?
Будешь.
Да, на наших условиях, но все зависит от тебя. Как себя поставишь…
Князь задумался.
– Что вы мне предлагаете, Александр?
– Дружбу вашей дочери. Спокойные ровные отношения с ней и внуками. Дальше – как получится.
– Дружбу?
– Ваша светлость, вы ее сильно обидели.
– Я хотел как лучше для нее.
– Нет. Вы считали, что для нее так будет лучше, но заботились о себе, – покачал головой Александр. – Если вы найдете в себе силы начать все сначала – напишите. Я считаю, что у моих детей должны быть два деда.
– Детей?
– У нас с Машей будет двое мальчиков – определенно, – улыбнулся краешком губ Александр. – Может, и больше, если Бог даст.
– А если не даст?
– Мне уже достаточно. А вам они все равно – внуки.
– Первый – приемный.
– Мальчик уже сейчас сильный и проявленный маг.
Князь вздохнул. Махнул рукой, словно сдаваясь, и опустился в кресло.
– Дети… ох уж эти дети.
– Я буду ждать вашего письма, ваше светлость.
– Допустим, я решу не писать Маше?
Благовещенский обернулся.
Темные глаза визитера налились холодом, опасно сверкнули.
– Я смогу защитить свою жену и детей, ваша светлость. Полагаю, вы в курсе, что случилось с неким Андреем Матвеевым? Честь имею.
Александр развернулся и вышел.
Иван Горский осушил залпом бокал коньяка. Сплюнул, налил полбокала – и жахнул залпом, не почуяв…
Андрей Матвеев.
Давно это было, красавчик, гусар, блестящий бретер, любимец света и толпы… В один день ему отсекли уши и ранили в пах. Повод для дуэли был… полноте, да был ли повод?
Иван Горский порылся в своей памяти и вспомнил, как восторгалась вторая супруга. «Ах, Ваня, это так романтично, а вот ты бы, ради меня…»
Точно!
Андрей Матвеев как-то некорректно высказался о Дарье Благовещенской. Точно…
Что же он сказал?
Да уже и не вспомнить за давностью лет. Но муж вызвал его на дуэль. Результат – страшные раны, затворничество и монашество.
Месть?
Глава юрта Матвеевых не мстил. Выставлять себя на посмешище? После того, как Благовещенский на всю столицу объявил, что «оскорбивший женщину недостоин даже плевка»?
За дело прилетело, просто остальные побаивались – кому ж охота в гроб? Или в монастырь… Андрею-то в ответ на его дела и прилетело. Он такое тоже проделывал. Не убивал, уродовал.
А Благовещенский не побоялся.
Так что списал все Матвеев, похоже, Андрей и главе юрта тогда надоел со своими выходками. А, дело житейское.
Но сам факт.
Благовещенский-младший достаточно умен, жесток и крови не боится. А еще за ним стоит император. Может, и стоит прогнуться?
Даже не прогнуться, просто наладить отношения с дочерью?
Можно попробовать.
И князь Горский выпил еще коньяка.
Да, стоит, стоит наладить отношения с Машей. А там авось какая выгода и отломится…
Александр ехал в госпиталь и улыбался.
Горский неглуп, он все поймет правильно. А там и поверит, что сам принял решение. И порадуется. И Маша порадуется.
Не в отце дело, просто он видел, как раздражала девушку возможность удара в спину. Стоит убрать ее – заранее.
Только бы она выздоровела.
Только бы…
И все у них будет хорошо. Он постарается.
Нет. Не так.
Он – сделает.