Зубы стучали от холода. Даже сердце замедлило бег. Поежившись, я сел в дальнем углу.
Лучше уснуть на ледяном полу, рискуя не проснуться, чем на том грязном матрасе.
Угораздило же меня так вляпаться! Немножко выпил и что? Попал в долговую тюрьму времен Диккенса, да еще в чужом городе. Великолепно, просто превосходно! Некому ни сухарей насушить, ни залог внести. Сгнию заживо и не заметят.
Сухой кашель, как скрип ножа по стеклу, раздался совсем рядом.
Я насторожился. Напряг слух. В первый раз, подумал, что показалось. А вот во второй… Сомнений не осталось — в соседней камере кто-то был. Вероятно, нас разделяла лишь стена.
Навалилась мертвая тишина. Впервые находясь в тюрьме, ведь так сильно я не попадал даже у себя, я не знал какие тут порядки. Может, мой сокамерник был из скромных, а может ждал, пока я представлюсь? Вдруг правила такие, откуда мне знать?
Терять, кроме бесценного времени, было нечего, и я рискнул обратиться к соседу:
— Добрый день! — крикнул я в сторону кашля, обозначив временной промежуток.
Конечно, это была бесполезная информация, в особенности для тех, кто не видел солнечного света, но вежливость пересилила.
Никто не ответил. Даже не кашлянул. Сплошное пренебрежение?
Может, я подобрал неудачное приветствие, ненароком сбив внутренние часы? Сидишь себе в темнице, представляешь, что вокруг ночь, а тут вваливается новенький и сшибает тебя новостью, что на улице день. Так и невротиком стать можно!
— Правильно говорить «доброго дня», — нехотя отозвался старческий голос.
Ощущение было, что каждое слово прокашляли, с силой вытолкнув наружу. Дело в простуде или редком общении? Любой ответ склонял к грызущей тоске. А я был ей очень подвластен, поэтому тюрьмы, психиатрические больницы и государственные учреждения плохо на мне сказывались. Даже больше — были противопоказаны. Но как растолковать это стражникам? Слушать не станут, выбьют зубы, чтобы не возникал. Останется возмущенно мычать, да поскуливать.
Такие вот картины рисовались в моем воображении, одна мрачнее другой.
Не думайте, что я решил спорить с сокамерником, но после ответа прошло десять минут, а молчание затягивалось. Вот и решил, что развить диалог лишним не будет. Работать приходилось с тем, что имел, поэтому я спросил:
— Почему же?
— Есть большая разница между утверждением и пожеланием. Тюрьма хуже не станет, если день будет чуточку добрее.
Я кивнул в темноту. Кажется, мой сосед тоже не до конца отошел от похмелья. Не на такую информацию я рассчитывал в тюрьме. Впрочем, жаловаться не приходилось. Нужно учиться находить подход ко всем расам и тем более, к заключенным. Неизвестно сколько мне тут штаны протирать, знакомство лишним точно не будет.
Диалог прекратился. А подумаешь — столько общего! Один территориальный признак чего стоил…
Не имея ни часов, ни понятия о заходе солнца, я медленно сходил с ума. Находясь в глубоких раздумьях, сам не заметил, как провалился в сон. Когда проснулся, то к своему удивление отдохнувшим себя совсем не чувствовал. Напротив, тело ломило, будто от высокого жара, а во рту ощущалась сухость. Приложив руку ко лбу, почувствовал, что он горит. Высокая температура постепенно переходила в озноб.
Отлично, в довесок ко всему я заболел! Если бог и есть в этом мире, то меня он явно не жаловал. Великодушно наделил регенерацией, но оставил похмелье с простудой. Если от первого лишь болела голова, то от второго можно и помереть.
— Позовите лекаря, — попросил я, бросив слова в стену, в надежде, что они не отскочат как мячик.
— Лекарей тут нет. В тюрьме сразу отпевают, — ответили из темноты.
Обнадеживает, ничего не скажешь.
Угораздило же в другой мир попасть. Думал наслаждаться жизнью, изучать магию, мифы. Знакомиться с очаровательными эльфийками. Вместо этого с ознобом валяюсь в глухой темнице. Теперь даже скамья у фонаря казалась не таким уж и плохим вариантом. Скоро по бездомной жизни соскучусь.
Были, конечно, и свои плюсы. Их я отметил не без иронии. Есть крыша над головой, надежная, к тому же бесплатная. Вот тебе гнилая решетка, толстые стены и жесткий матрас. Устраивайся с удобством в укромном и охраняемом месте, где даже солнечный луч не разбудит с утра. Из гостей — приветливый старик-философ, судя по кашлю вскоре покинет этот мир.
Время шло медленно, не оповещая о смене суток. Когда смотришь на часы, то четко представляешь сколько действий, мыслей, движений заложено в каждой минуте. Сейчас же, все обстояло иначе. Я не мог сверить время. Ни часов, ни солнца. Бесконечность, хоть на стену лезь. Человеку непрестанно нужна работа — тела и мысли. Как говорил один знакомый профессор, доставая коньяк из пиджака — и пусть мир определяет наше отношение к нему, но столкнувшись с тюрьмой, уверенность в будущем дает трещину.
Тюрьма представляла угрозу не ограничением свободы, а навязанным расширением сознания. Мне понадобилось много часов, чтобы через безумие и лихорадку докопаться до истины. Мысль заключалась в следующем. Отняв свободу и не дав ничего взамен, преступников обрекают на бесконечное самокопание, которое заканчивалось потерей рассудка. Но безумие наступает настолько неспешно, что ты этого не замечаешь. Просто однажды возникают странные мысли, которые тебе отнюдь не свойственны.
Так, уткнувшись в угол, я представлял, что камни на стенах — игра, вроде тетриса, где, зрительно сложив ряд одинаковых прямоугольников удастся открыть желанный проход к свободе. Как ни вглядывался, напрягая зрение, отчего перед глазами плыли круги, как ни силился зрительно сцепить, расположенные в разных концах камеры камни, я неизменно терпел неудачу. Жар только усиливался.
Я честно пытался опустошить сознание, сделав его кристально чистым. Но не получалось. В голову лезли разные мысли, мое внимание скакало от одного объекта к другому: падающим каплям, жесткостью пола, запаха матраса.
Провалившись в сон, я видел себя в камере и совсем терялся во времени и пространстве, потому что не мог понять, сплю я или бодрствую. Все смешалось,не отпуская ни на секунду.
Вскрикнув, я проснулся. Холодный пот стекал с разгоряченного лба. Горло раздирало кашлем. Стало трудно дышать.
— Задержи дыхание, а потом выдохни, — посоветовал старик.
Мне не сразу удалось остановить першение в горле. Оно так глубоко засело, что при каждом вздохе напоминало о себе. Сплюнув мокроту, я слабо выругался.
— Вы меня заразили! — бросил ему.
Старик сухо рассмеялся. Послышались шаги. Так ходят по кругу, разминая затекшие конечности.
— Большого старания не нужно, чтобы заболеть в сырой темнице. Ничего, привыкнешь. Заключенные ко всему привыкают.
Привыкать совсем не хотелось. Я громко позвал стражу и тотчас почувствовал боль в горле. Никто не отозвался.
— Даже не пытайся, они не придут. Береги силы, — уверил меня старик.
— А если я тут вообще умру? Должны же о нас позаботиться!
— Если так, то узнают об этом нескоро. Да и смерть не худшее, что может с тобой случиться. Тем более в тюрьме, — ответил он после раздумий.
— Вы о чем вообще? — спросил я, поворачиваясь к стене, имитируя зрительный контакт.
— О войне. Говорят, раньше просто казнили, что было верхом щедрости. Однако, чем дольше шла война, тем чаще заключенных отправляли сражаться. За свободу, — речь старика изредка прерывалась кашлем, но после нескольких вздохов, он продолжал, — впрочем, свободы они не видели. Просто не доживали. Так и помирали, иногда целыми отрядами. На их место тотчас заступали другие. И так без конца. Случалось, воины рыдали как малые дети, прося монстров их пощадить. Да разве твари слушали? Мы им что корм рыбам.
По озябшей коже пробежали мурашки. Что ни говори, а здесь всяко безопаснее, чем за городскими стенами. Под защитой стражи мне точно не следовало беспокоиться о тварях. Проблемы были другого характера. Тут я скорее помру с голоду, чем стану чьим-то ужином.
— А почему они нападают? — спросил я.
Надо использовать любую возможность для добычи информации. Даже в такой ситуации как нынешняя. Особенно в такой ситуации как нынешняя.
— Да кто знает? Прут без конца, пожирая жителей. Говорят, лезут из каких-то Порталов, к которым отряды и направляют. Только вот подступиться к ним та еще задача. Пытаются уже много лет, но вроде как ни одного не уничтожили. Армия сдерживает наплывы, но надолго ли хватит? Поговаривают, мол ряды новобранцев стали реже пополняться, обучать воинов не успевают, как направляют в бой. Считай на верную смерть засылают. Крупно повезет, если переживешь несколько волн и вернешься калекой. Некоторые специально отрезают себе руки и ноги. Отчаянные, а жить хотят.
— И что с такими делают? — спросил я, затаив дыхание.
— Казнят на площади как дезертиров, — закончил старик, заходясь кашлем.
Вдалеке послышались тяжелые шаги. Гремели латы, эхом отдаваясь по узкому коридору. Отблеск факела заскользил по стене. Решетку отворили, просунув вперед лопату. Бить будут?
— Еда! — рявкнул стражник.
Схватив миску, сколько не из-за голода, а от неожиданности, я получил комок жидкой каши. Он плюхнулся на жестяное дно, вымарав пальцы. Глаза заслезились от дурного запаха, мигом заполнившего камеру. Я задержал дыхание.
Стражник подошел к соседу. Тяжелые сапоги гремели по коридору. Следом раздался знакомый звук. Скрипнула решетка. Эльф ушел, забрав остатки огня и чистого воздуха.
— Приятного аппетита, — усмехнулся старик. — Зажми нос перед тем, как проглотишь. В первые дни желудок может отказываться от пищи, но через неделю привыкаешь и рвотные позывы почти не беспокоят.
Почти? По запаху это больше похоже на отраву. Мой желудок не будет мне благодарен, если я повторно скормлю ему какую-то дрянь. Конечно, я не ждал деликатесов, но, чтобы настолько издеваться над нами? В больницах и то лучше кормят!
Отставив миску нетронутой, вернулся в свой угол. Там меньше всего пахло матрасом и кашей. Смесь этих запахов — убойное сочетание. Химическое оружие в первозданном виде.
Глаза потяжелели. Усталость брала свое.
Лихорадочный сон явление сложное. Психотерапевтам пришлось бы туго, пытайся они разгадать все, заложенные в нем, смыслы. Я видел Селению, наделенную чертами Сильфии, и Сильфию, не лишенной свойств Селении. Сходство было столь сильным, что я не мог до конца понять, кто передо мной стоит. Сколько ни вглядывался, не выходило сплести образ в знакомые черты. Эльфийский лик тотчас растворялся в дымке. То и дело передо мной мелькали женские лица с заостренными ушками. Они расплывались в улыбках, а через мгновение уже искажались ужасом в немом крике. Некоторые протягивали ко мне тощие руки. Когда до прикосновения оставались какие-то сантиметры, видение рассыпалось, проскальзывая сквозь пальцы.
Был во сне и Салазар. Здесь без причуд — он просто рубил дрова. Ему не нужна была помощь. На лице застыло привычное умиротворение, сменяемое усталостью. Не удивлюсь, если он и наяву был таким.
Следующий кадр — я в лесу, вглядываюсь в пространство меж деревьев. По земле расползаются пугающие тени. Они приближаются, касаясь ног. В ужасе я отхожу в сторону и проваливаюсь в темноту.
И знаете, как это бывает, когда бесконечно бежишь во сне и не можешь различить ничего вокруг себя, а крик, выдираемый изнутри, тонет? Вот и я знал, и очень боялся таких снов.
Я проснулся от резкого скрежета.
Отворили скрипучую решетку, пропуская вперед пламя факела. Отплясывая по стенам, оно попало в сухие глаза. Я резко отвернулся. Опять время кормежки? Вчерашняя не успела засохнуть!
Надеюсь, сегодня у них новый повар. И другие ингредиенты.
В памяти всплыл шикарно сервированный стол у эльфов. Жаркое, обильно приправленное соусом, картошечка с хрустящей корочкой, свежие овощи, сочные фрукты. Чего уж говорить, на еду эльфы не жалели ресурсов. И все в безумном изобилии, да с пылу с жару. Теперь в такое счастье не верилось. Суровая реальность нещадно била под дых.
Я даже не против поохотиться на кролика. Теперь-то, когда голод стремительно возрастал.
Посмотрев на полную миску, я решил, что и сегодня обойдусь без ужина.
Надо уточнить у стражи периодичность питания, и принимают ли они заказы. Намекну, что я не вегетарианец и меня можно кормить не только кашами. В животе заурчало. Эхо разлетелось по коридору.
На этот раз стража прошла мимо. Решетку отворили, но не мою, а соседнюю. Крикнули, грубо подзывая к себе. Шаркающей походкой старик вышел из камеры. Подгоняемый сзади, он прошел мимо и скрылся со стражниками. Натужно скрипнул засов.
Все это время моим соседом был худощавый, почти высохший гном. Длинная борода доставала до скрюченных ног. Ступал он с большим трудом, волоча за собой левую стопу. Жалкое, грустное зрелище. Судя по всему, он совсем недолго протянет. От тех гномов, что я видел на площади, мускулистых, поджарых, остался лишь скелет. Сколько же он здесь находился? Я не на шутку забеспокоился. А вдруг и мне предстоит превратиться в тень самого себя, сгинув в тюрьме? Но, как говорил старик, смерть здесь была не худшим исходом.
Я прочувствовал его слова на собственной шкуре немного позже. На следующий день.
К тому моменту, мне снова принесли еду. Нет, не еду. Комок на лопате. Теперь я не мог даже определить, что это за блюдо. Без меню в этом заведении не обойтись. Каша оказалась не таким уж плохим вариантом.
Делать нечего, от голода уже подкашивались ноги. Засунув гордость и чувство прекрасного как можно дальше, я подошел. Но как ни пытался, не смог прикоснуться к еде. Стражнику это не понравилось и, отворив решетку, он ударил меня лопатой. Боль перемешалась с дурным запахом. Я упал на пол и отключился.
На этот раз снов не было. У организма не хватало сил даже на то, чтобы бесплатно покрутить фильм в голове. А других развлечений не завезли.
Поднявшись, я смахнул с себя остатки пищи и отполз в угол. Старался экономить силы, зная, что моя жизненная батарейка на нуле. Дотронувшись до лба, я выругался. Рана от удара лопатой не затянулась. Ну что, регенерация, как тебе такое? Любопытные задачи подкидываю, одна сложнее другой!
Теперь, когда у меня отняли не только свободу, но и единственного, пусть и странного, собеседника, жизнь стала невыносимой. Если прямо сейчас мне принесут мыло и веревку, то я недолго буду сопротивляться навязчивой идее. Она подтачивала изнутри. Цели, стремления, самые незначительные желания уступали под натиском трех стен и одной решетки, превращая меня в подвальную крысу.
В коридоре раздались шаги. Застонав от мысли, что это очередной комплимент от повара, я отвернулся к стене. Пусть лучше думают, что уснул или умер. К лопате я больше не притронусь.
Решетку резко отворили. Окликнув меня несколько раз, но не получив ответа, сапогом пнули в бедро. Я вскрикнул, а затем поднял уставший взгляд.
— Подъем! — произнес стражник, открывая забрало шлема.
— Сегодня тебе крупно повезло, — вторил другой, цедя сквозь зубы.
Ну наконец-то! А то заждался. Чуть не помер со скуки и голода.
Кряхтя, я с трудом поднялся. Во мне загорелся слабый огонек надежды. Чтобы меня не ожидало за пределами камеры, хоть вдохну свежего воздуха. Откашлявшись, сплюнул скопившуюся мокроту, отчего сразу получил добротный пинок под зад, придавший мне ускорения.
Эльфийские снобы! Посмотрел бы я на них, проведи они выходные в таком замечательном месте. Когда выберусь отсюда, мы еще с вами побеседуем на тему изысканных манер. Зубы на мостовой собирать будете, длинноухие уроды!
(Вместо иллюстрации грязного матраса прикладываю эмблему магических стилей)