Догорели костры рябин, стряхнули деревья последние листья и октябрь сменился ноябрем. Что он принес мне? Три золотые монеты (бабай в конце месяца выдал еще одну), спрятанные в шкафу, в старой одежде, натянутые отношения с банником и откровенную вражду с Куракиным.
Если после дуэли мы старательно делали вид, что друг для друга не существуем, то теперь высокородный не упускал случая отпустить хлесткий комментарий по любому поводу, который касался меня. В столовой, на уроках, в душе. Я предполагал, что он продолжает строить козни. Вроде той истории с Мороком. Однако оставалось только ждать и догадываться, что же именно произойдет.
Вместе с тем прошедшие соревнования внесли раскол в стан аристократов. Горленко старался избегать задиристой компании, а когда вокруг не было остальных высокородных, даже здоровался. Терлецкая если поначалу и пыталась скрывать наши с ней особые отношения, то постепенно смягчилась. Она благосклонно называла меня дуралеем и даже смеялась над особо неудачными попытками применить новые заклинания. Но без злобы, скорее, ее это забавляло.
— Не надо вкладывать столько силы в Волну. Она лишь обнаруживает любое проявление магии, примерную форму, размер, но не распознает ее. Разницу чувствуешь?
— Чувствую. Я смогу понять, что за деревом стоит магичка, но не узнаю, какой у нее размер груди.
— Смысл понят верно, — пыталась скрыть свою улыбку Света. — А что еще за слова такие, магичка?
— Ну вроде как уважение к женщинам и все такое?
— Из уважения к здравому смыслу, не коверкай, пожалуйста, язык.
— Хорошо, а что Витя пытался сделать, когда его почти вырубило?
— Гипноз, — поморщилась Терлецкая. — Поначалу структура была правильная, четкая, а потом все смазал. Переволновался наверное, потерял концентрацию.
— Научишь этому гипнозу?
— Шутишь что ли? Это высшая магия, способная ненадолго подчинить личность. Такое в школе не изучают. Вообще не представляла, что он подобное умеет.
— Как выяснилось, не особо и умеет.
Света покачала головой, вроде как не соглашаясь со мной. Я же не стал спорить. Попросил еще раз показать начальную структуру создания Волны, а потом попробовал создать ее сам. Мир вокруг померк, потеряв краски и насытившись сияющей синевой, и в нем стали появляться красные яркие фигуры — ученики, ходившие вдали от места, где мы занимались.
По словам Терлецкой, Волна могла быть как круговой, так и узконаправленной. В последнем случае ты тратил намного меньше силы. Вся разница заключалась лишь в начальной форме каста. Этот термин я взял из компьютерных игр, но подходил он практически идеально.
Еще Света поделилась секретом Игл. Это заклинание она подсмотрела у троюродного брата дяди по материнской линии, короче, у какого-то родственника. Терлецкая и правда пыталась рассказывать о семье, обычаях и прочем, но я любовался ее красивым строгим лицом и думал о чем-то другом. Хоть само заклинание запомнил, и то хорошо.
По сути, ты делил исходяющую силу на равные части, сплющивал ее и вытягивал. Получались действительно иглы. С той лишь разницей, что Терлецкая могла создать пару десятков без особого вреда своему организму. Я же не больше трех, после чего чувствовал себя выжатым лимоном. С другой стороны, Иглы Светы выходили не такими мощными, как мои. Что тоже легко объяснялось. В любом случае, мне необходимо было работать над концентрацией. С этим никто даже спорить не собирался.
Последнее заклинание, которому меня научила Терлецкая, называлось Глаз. В принципе, оно походило на Волну тем, что обнаруживало неприятеля. Глаз вызывал небольшое жжение во лбу, зато спустя пару секунд ты знал, где находятся существа, которые относятся к тебе враждебно. Основной минус — именно это заклинание тратило больше всего силы.
По-хорошему, выходило, что Света обучила меня всему, чему должна была. Мы остановились на трех, когда договаривались, и ровно столько я и получил. Правда, Терлецкая замечала, что у меня ужасная техника, поэтому надо еще больше практиковаться. Но с каких пор аристократку должно было интересовать мое умение применять заклинания? Свой долг она выполнила. Однако занятия с Терлецкой продолжались, занимая недолгое время между учебой и тренировками в клубе, и никто их останавливать не собирался.
— И запомни, — сказала сегодня на прощание Света, — ты должен быть предельно сконцентрирован. Всегда, при любом случае. И тогда сила сама будет менять окружающий мир так, как тебе надо без лишних вопросов.
— Не расслаблять булки, я помню, ты каждый день говоришь.
— И ты каждый день об этом забываешь, — с тоном уставшего преподавателя бросила Терлецкая, уже направившись к флигелю. Я усмехнулся и тоже побежал переодеваться.
— Макс, что высокородная, сказала, когда ты сможешь лишить ее силы? — спросил Рамиль, как только я вошел.
— Не пори чушь.
— Максим, я надеюсь, что ты не собираешься играть с огнем? — сурово спросил Байков.
— Нет, конечно, Терлецкая же неинициирована к стихийной магии. Какой она маг огня?
— Ты понимаешь о чем я.
— Да ничего серьезного, само собой. Я же не самоубийца.
Сказал, а сам подумал, сколько правды в моих словах? Как-то в последнее время все запуталось. Я привык считать, что высокородные гады и их надо ненавидеть. И вдруг оказалось, что среди них есть, такие, как Горленко. Да и Света не сказать, чтобы последняя стерва. Нет, она была иногда такой для посторонних. Но если найти с ней общий язык…
— А чем у нас пахнет? — вдруг почувствовал я странный запах.
— Здрасьте, герой-любовник вернулся на грешную землю, — фыркнул Рамиль. — Второй день с открытым окном спим. Не продохнуть. Лучше спроси своего банника, чего он придумал.
— Потапыч! Потапыч! Вот ведь жук. Дом открываю, тебя призываю, дверь — дверями, петли — петлями…
— Ну что опять? — материализовался передо мной последний житель Горелого хутора.
— Чем пахнет?
— Известно чем, брагой. Ты ж запретил самогонку воровать, вот я ее тут поставил.
— Я запретил конфликтовать с домовыми.
— Я так и сказал, — пожал плечами Потапыч. — Вот теперича бидон зарядил. Брага будет готова, тогда и можно и самогоночку выгнать.
— Мы же по поводу пьянок договаривались.
— Так я только по праздникам. Сегодня вот всемирный день науки. Завтра день офтармо… афтальма… Глазнюка, в общем. Потом день почтения православного святого Зиновия.
— Значит, ты и к ученым относишься, и к глазнюкам, и православным?
— Ежели нужда есть, можно и полюбопытствовать. Да ты не вращай глазами так и зубами не скрежещи, а то в порошок сотрешь. Я же себе меру знаю.
— Ладно, а где ты этот бидон поставил? — я еще раз осмотрел комнату. Спрятать здесь что-то особо и негде было.
— Я ж не дурень какой, — усмехнулся Потапыч. — Я кладовочку сделал, туда бидон схоронил, а из нее уже сюда вроде трубки вывел, чтобы воздух выходил.
— Ты владеешь пространственной магией? — удивился Байков.
— Да чего ею владеть? — пожал плечами банник. — Дело плевое, коли сноровка есть.
— Ладно, мы еще об этом всем поговорим.
— Да хоть обговорись, — буркнул Потапыч и исчез.
Вот ведь хрыч старый. С другой стороны, свое обещание он сдержал, к домовым не лез. Последние и вовсе оказались благодарными существами. Моя одежда теперь не просто сияла чистотой каждый день, воротники школьных рубашек хрустели от избытка крахмала. Да и к обедам мне начали перепадать разные вкусняшки в виде небольших кексов с изюмом или кусков пирога. Пусть они и уничтожались друзьями быстрее, чем я успевал отщипнуть кусочек.
— Интересно, когда закончится этот бег? — в пустоту спросил Мишка, как только мы вышли.
— Меня больше всего интересует, когда закончатся наши вечерние разгрузки, — угрюмо парировал Рамиль.
— Тебе они, кстати, пошли на пользу. У тебя руки больше стали. И плечи. Ну, либо ты вливаешь силу в собственное тело, что вообще не гуд.
Насчет замечания Мишки я был спокоен. Рамик оказался самым слабым магом из нас всех. Хотя, конечно, выводы делать еще рано. Он и сам понимал это. Рассказывал, что если ничего не получится, то отработает контракт и уедет обратно в свою деревню, к отцу и матери. Правда, при этих словах глаза его наполнялись слезами. Магия ему нравилась, но грядущие экзамены могли стать большой проблемой, преодолеть которую он не сможет. Поэтому «качался» Рамиль вполне традиционными способами.
К слову об экзаменах, Козлович уже раздал билеты, чтобы мы готовились. По заклиналке необходимо было показать как минимум три простейших заклинаний на оценку не ниже удовлетворительно. Общеобразовательные предметы, такие как геральдика, этика и всякое такое оценивались лишь словом «зачет». Поэтому, в общем итоге, самыми страшными были руны и заклиналка.
— Кузнецов, мы бежим, а не ворон считаем, — оборвал мои мысли Якут.
И действительно, друзья уже порысили по проторенному пути, недоуменно оглядываясь на меня. Тренировка началась, а я все еще не мог собраться. Благо, на этот случай у Якута существовала мотивация в виде дополнительного круга. Которую я сходу и получил. Щедр и добр господин Филиппов. И это нам еще вечерние разгрузки не отменили.
Зато в последнее время бегать все «атлеты» действительно стали лучше. Даже те, кто не вкачивал силу в собственное тело. К примеру, Мишка мог легко отмотать километров пять, не беспокоясь, что его сердце выскочит из груди. Рамик же действительно окреп и теперь здоровенной каланчой выделялся среди всех нас.
Себя я не анализировал. Не время еще. Только все начало получаться. И заклинания, и контроль силы. Пусть не так хорошо, как могло было быть. Однако все великие дела начинаются с нескольких первых шагов. Важно их сделать. Поэтому я отбросил все лишние мысли и начал просто бегать, наверстывая упущенное. Иногда позаниматься обычной физической деятельностью, полностью отключив мозг, намного лучше, чем лежать на кровати и «отдыхать».
Друзья какое-то время держались рядом, но постепенно отстали. Я же наращивал темп, обгоняя одноклассников. Бежалось на удивление легко. Тело послушно отзывалось на малейший приказ и только теперь я понял, как Якут выдрессировал нас. Мы таскали тяжеленные ветки, перекидывали друг другу камни, прыгали с одного пня на пень, бегали, в конце концов. И из горстки железной руды стала вырисовываться самая настоящая сталь.
Мои глаза встретились со взглядом тяжелее, чем сплав, о котором я только что подумал. Та самая странная парочка замерла на очередном повороте. Щетинистый бородач сверлил меня взглядом, а его спутница в костюме словно плела заклинание. Я почувствовал, будто невидимая рука сдавливает мою макушку и оступился. В попытке смягчить падение, пришлось ухватиться за первое, что подвернулось. Оно оказалось мягким и теплым. Это мягкое коротко взвизгнуло и рухнуло на меня. При ближайшем рассмотрении неопознанный падающий объект идентифицировался, как Тихонова Вика. Вот так совпадение.
Что интересно, падать оказалось не больно. Скорее даже наоборот, чрезвычайно мягко.
— Кузнецов, ты офигел? — вкрадчиво спросила она.
— Выходит, что так, — согласился я.
Меня так дядя Коля еще научил. Мол, надо всегда соглашаться с женщинами, это ставит их в тупик. Правда, до сегодняшнего дня я считал, что он шутит. Куда уж там. Тихонова хлопала ресницами и решительно не знала, что сказать. Наконец она собралась с мыслями и поднялась на ноги.
— Есть более доступные способы дать понять девушке, что она тебе нравится.
— Это какие?
— Сказать ей.
— Прям щас говорить? — крикнул я уже в спину, но ответа не услышал. Хотя мог поклясться, что Вика улыбалась.
Ну и ладно. Более интересно было, чего там стоит эта парочка. Я поднял взгляд и никого не обнаружил. Словно мне привиделось. Потрогал затылок, никаких странных ощущений. Зато отметил еще одну любопытную деталь. Место, куда я рухнул было сплошь усыпано листьями. Словно кто-то специально утрамбовывал их. Это при том, что Якут лично расчищал каждый день дорожку для бега.
Что там Терлецкая говорила про силу, которая будет сама менять окружающий мир? Я прислушался к себе. Да, резервуар, который многие называли телом, был не совсем полным. Значит, исход сил был. Но я точно не успел осознанно создать себе матрас из листьев. Лишь подумал, что сейчас будет очень больно и как мне не хотелось бы плюхнуться на твердую землю. Так вот как это работает? Практически на автоматизме.
— Макс, куда ты рванул?
На дорожке появились мои друзья. Я не стал говорить им о произошедшем. Ни с парочкой, ни с Тихоновой, ни с автоматически активированной магией земли. Сам еще не разобрался. Почему-то захотелось посоветоваться с Терлецкой. Надо же, не думал, что наступит такой момент, когда буду искать понимания у высокородной. При этом мне категорически хотелось вырезать из повествования небольшой инцидент с Тихоновой. Что это было? Нежелание вызвать ревность или попытка усидеть на двух стульях?
Начать с того, что я сам не мог определиться, кто мне нравился больше. Обе были по-своему красивы, умны, только одна недоступна своим фамильным древом, а другая похожа на меня происхождением. Хотя, требуется ли мне прямо сейчас определиться? Наверное, нет. Сила все равно против всяких, как бы так сказать, необдуманных действий. А когда я думал о Терлецкой или Тихоновой, меня как раз тянуло на всякие необдуманные действия. Прям наваждение какое. Интересно, можно силой как-то поумерить эту прыть? Пустить ее в мирное русло? Надо у Байкова спросить.
Но как только я подумал, что ничего выбирать не нужно, как столкнулся перед необходимостью выбора. Не сразу, конечно, а поздно вечером, когда мы с Рамиком вернулись с разгрузки. Дядя Ваня сказал, кстати, что скоро наши мучения закончатся. Он поговорил с Якутом и тот вроде как смягчился. К тому же водитель все равно уходил в своего рода отпуск — ему нужно было проведать мать. Интересно только, кто будет привозить нам продукты?
Когда мы вернулись во флигель, там царило оживление. Да, до отбоя еще оставалось полчаса, но обычно к этому времени все уже заканчивали с делами и разбредались по комнатам. Козлович хоть и не был так суров, как Якут, но боялись его гнева не меньше. А тут множество разбросанных по полу листков, мечущиеся одноклассники, хихикающие девчонки. Будто с ума все посходили.
— Макс, Рамиль, смотрите что, — кинулся к нам Мишка, держа в руках бумагу, как только мы вошли. Точно такую же, как и валяющиеся в коридоре.
— В конце декабря, после окончания экзаменов и перед наступлением каникул, объявляется Белый бал, — успел прочитать я прежде, чем Рамиль выхватил листок. — Это что значит.
— Белый бал — традиционный терновский праздник, — стал рассказывать Байков. — Когда девчонки приглашают пацанов. В конце года будет Черный бал. Там уже все наоборот.
— И че делать? — заинтересованно спросил Рамиль.
— Ждать, — пожал плечами Димон, — и надеяться, что тебя кто-нибудь пригласит.
— А если нет?
— То друг с дружкой плясать будете, — скрипуче засмеялся откуда-то Потапыч, но так и не вылез.
— Подумаешь, — ответил я. — Было бы из-за чего переживать. На крайняк, хоть поедим. Праздник же подразумевает какой-нибудь праздничный стол?
Однако именно в этот момент судьба уже летела ко мне со скоростью маленького, но очень ответственного домового. И стоило повесить вопрос в воздухе, как тот появился в комнате. Потапыч при этом издал возмущенно-цокающий звук, хотя из-за своего укрытия не вылез. А Петр гневно посмотрел в угол комнаты, но вскоре перевел взгляд на меня и сразу смягчился.
— Максим Олегович, стало быть, дело к тебе есть. Нам тут письма начали приходить до адресатов. Мы вроде как по шкафам должны их раскладывать. Только я решил тебе лично в руки отдать, а то у вас тут водится всякая нечистая сила. Пропадут еще.
— Сам дурак, — тут же отозвался Потапыч.
— Из двух стоящих, я только одного дурака вижу, — не остался в долгу Петр. — Так вот, стало быть, это тебе.
Он протянул мне три разных конверта. Два из которых были скреплены сургучом. Один с большой печатью, другой с крохотной, третий и вовсе оказался открыт. Однако содержание всех было одинаковым. Почти одинаковым.
«Уважаемая госпожа Терлецкая Светлана Игоревна приглашает на Белый бал ученика первого курса Кузнецова Максима…».
«Ведьма ковена Серебряный круг Зыбунина Екатерина приглашает на Белый бал мага Кузнецова Максима…»
«Тихонова Виктория приглашает на Белый бал Кузнецова Максима…».
— Это че такое? — отобрал письма Рамиль. — Фига, тебя сразу три девчонки пригласили? И Терлецкая? Вот ты, конечно… — он замолчал, подбирая слова и все-таки выплюнул. — Везунчик.
— Да уж, повезло, так повезло, — кряхтя вывалился из пустоты Потапыч. — Твое счастье, дождь да ненастье.
— Чего ты мелешь-то? — рассердился Рамиль.
— Мелешь ты, да все попусту. Я говорю, да часто вещи умные. И о том толкую, что сеял Максимушка наш рожь, а жать будет лебеду. Ибо нет ничего хуже, чем баба отвергнутая.
Потапыч запрыгнул на мой стол и стал хихикать, приглаживая свою длинную бороду. И самое ужасное, что понимал, он прав. Кого я не выбери, две другие обидятся. А последствия у этого всего могут быть самые непредсказуемые. И на чье приглашение, спрашивается, согласиться?