После тщательного осмотра фамильного дома или имения, как называл его Байков, Алекс таким же маршрутом сопроводил меня обратно. После короткого путешествия школа выглядела как-то иллюзорно. Будто бы обертка от шоколадной конфеты. Проглотишь сладкое лакомство, сомнешь бумажку, подхватит ее ветер и то ли ел, то ли нет. А вот дом Кузнецовых, оставленный, но еще полный имущества прошлых хозяев, заменил самую настоящую реальность.
— Прими мои искренние поздравления, — официально пожал мне руку Байков.
Обычно он был нормальным пацаном. Но изредка лезла из него эта благородная дурь. Вот и сейчас Димон держался будто мы знакомы лишь шапочно. И ему надо лучшим образом отрекомендовать себя.
— Надеюсь, фамилии Байковых и Кузнецовых будут идти рука об руку…
— Ага, щека об щеку, — хмыкнул я. — Димон, хорош уже дурью маяться. Ничего нового не произошло.
— Ясен пень не произошло, — встрял Рамиль, разглядывая гербовую бумагу. Он даже не заметил, как из ниоткуда за ним возник банник и тоже стал впитывать информацию о моем новом статусе.
— Потапыч, а ты читать умеешь, что ли?
— Грамоте обучен, — ответил тот, не отрываясь от бумаги.
— Ты теперь не обычный банник, а благородный, — улыбнулся Мишка.
Видимо, к тому моменту Потапыч и сам осилил новый документ. Он на мгновение смутился, потом почесал лохматую седую голову и внезапно его лицо осветила широкая искренняя улыбка. Которая мне очень не понравилась.
— Потапыч, ты главное… — начал я.
— Хозяин, мои сердечные поздравления, — засуетился банник. — От всей души. Я скоро.
— Потапыч! — успел крикнуть я, но, к сожалению, в пустоту.
— А что с имением? — спросил Байков.
— Вот что, — протянул я ему бумаги.
— Круто, — покачал головой Димон после короткого их изучения. — Это много. Очень много. Таких денег даже у дяди нет. И что будешь делать?
— Не знаю. Ничего не буду. Как я могу его выкупить?
Странное было ощущение. Да, я был маг с перспективами. По крайней мере, сам себя таким видел. По нашим законам уже совершеннолетний. И деньги появились, благодаря стипендии. Поневоле почувствуешь себя взрослым. Но как только возникла по-настоящему серьезная проблема, захотелось помощи. Потому что гонора было много, а реальных возможностей мало.
— Обидно, конечно, что и говорить, — продолжал я. — Там жили мои предки. Пусть я ничего о них не знаю. Но все вещи до сих пор в имении. Стулья, картины с их изображением, одежда в шкафах. И еще…
— Сила, — кивнул Байков. — Можешь не рассказывать мне. Я знаю, что значит фамильное имение. Там ты чувствуешь себя в безопасности. Только там можешь расслабиться.
— Господа благородные, — сделал неуклюжий реверанс Рамиль. — Не могли бы вы поговорить о судьбах мира попозже? Потому что если сейчас мы опоздаем на ритуалистику, то вместо расслабления придется напрягаться. Причем всем нам.
— Как ты разговариваешь с благородными, разночинец! — крикнул я на него. — Еще одно слово и я вызову тебя на дуэль!
— Макс, ты че? — пошел пятнами Рамиль.
— Рамик, ты бы видел свое лицо.
— Дурак! — ткнул кулаком он меня в плечо. — Так что по поводу ритуалистики?
— Надо идти, — согласился Мишка.
— Неа, надо бежать, — показал я на часы. — И очень быстро.
Слава всем богам, мы успели. Влетели в класс за две минуты до звонка. Коршун уже был на месте и хищно поглядывал на дверь. Опоздай ты — будешь весь урок стоять на входе. Поэтому если кто из одноклассников не успевал, то попросту не приходил на ритуалистику. Забавно, но оказалось, больше прогулов Коршун ненавидел, когда его кто-то прерывает.
Весь второй курс смотрел на нас. Точнее не так. Весь второй курс смотрел на меня. Я автоматически потрогал пиджак на груди. Нет, значок с гербом померил и тут же снял. Перстня на пальце с изображением длинного ножа в руке, моего фамильного герба, тоже не было. Но внимание оказалось чересчур пристальное. И если судить по злому выражению лица Куракина, класс уже знал о моем благородстве.
— Поздравляю, — только и сказала Катя, даже не глядя на меня.
— Как-то не искренне.
— Я действительно не рада. Твое благородство все усложняет.
— Что усложняет? — не понял я ее. — По моему, теперь наоборот все будет попроще. Никто меня не заставить ни в чью семью вступать.
— Твоя недалекость иногда забавляет, но не часто, — ответила Катя. — Твоя жизнь теперь изменится. И не думаю, что она так уж тебе понравится. Хуже всего, что изменится жизнь и тех, кто рядом.
— Чего ж ты тогда общаешься с таким недалеким как я? — не смог я проигнорировать колкую фразу.
Катя не ответила, но сила в ней на мгновение всколыхнулась. И тут же успокоилась, подчиняясь своей обладательнице. Больше за весь урок Зыбунина не сказала ни слова. Зато все остальные после ритуалистики очень хотели поговорить.
— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Татищевых и Кузнецовых будут идти рука об руку и станут поддерживать друг друга.
— Прими мои поздравления, надеюсь…
Ко мне натурально выстроилась очередь. Причем в ней стояли даже высокородные, терпеливо ожидая, когда им дадут прикоснуться к новому благородному телу. Зато стали понятны слова Байковы. Это вроде обязательной программы после появления нового аристократа. Интересно, младенцам то же самое говорят, хоть они ничего и не понимают?
— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Куракины и Кузнецовы…
На Сашу было больно смотреть. Самым натуральным образом. Будто он съел пару лимонов, закусывая их горчицей и васаби, а потом ему еще дали промеж ног тяжеленным башмаком. Плюс ко всему, у него и до этого было плохое настроение. Но ничего. Со своей ролью он справился. Даже руку пожал, стараясь не смотреть в глаза. Жизнь благородного прекрасна, как по мне.
Зато удивила Терлецкая. Грудь привычно заныла при ее приближении. Правда, боль уже была почти не различимой, тупой, скорее даже было бы странно, не окажись ее вовсе. Поэтому я не обращал на нее внимания. Кроме стандартных «приветственных слов» в конце Света добавила совсем неожиданное.
— Я рада, что ты стал благородным. Теперь отцу не удастся затащить тебя к нам.
Сказано подобное было таким благодушным тоном, будто это и хорошо. К тому же Терлецкая улыбалась и как-то заискивающе стреляла глазками. Ага, второй раз я на это не куплюсь. У меня и так с каждым годом целых мест на теле становится все меньше. Поэтому спасибо. Я поблагодарил ее в ответ, и мы разошлись. Как в море корабли.
— Вот, держи, — протянул мне Максимов здоровенный талмуд, когда мы возвращались с учебы обратно.
— «Рекомендованные правила достойного поведения дворян в высшем обществе под издательством М. Керна от 1747 г.», — прочитал я. — А это что, обязательно читать? Мишка, ты мне мстишь за что-то?
— Его я попросил, — отозвался Байков. — Меня почему-то библиотекарша не взлюбила. А Мишку она вроде как даже побаивается. Изучай, чтобы впросак не попасть. Обычного благородного с юности учат должному поведению среди себе подобных. У тебя этой возможности нет.
Я закинул книгу в пространственный карман. Вот придумали. Мало мне в жизни не интересных книжек. Так еще эту галиматью подсовывают. Но не спорить же? Я как-то пришел к выводу, что если ты хочешь что-то сделать по-своему, то не надо об этом говорить. Тем более спорить или что-то доказывать. Надо просто делать. Хотя понятно, что Байков желает мне только добра. Может и пролистаю книжку.
По пришествии в комнату нас ожидала самая странная картина в виде нескольких сдвинутых и накрытых столов. Признаться, я подобного не припомню даже во время Белого бала или Нового года. Огромная жареная курица, обложенная блестящей от масла картошкой, натертая свекла с чесноком и сметаной, внушительная тарелка с сельдью под шубой, несколько салатов: один точно с колбасой, другой украшен сверху ананасами, третий с морковью и курицей, четвертый просто летний. Тут я дошел до двух пирогов, от которых еще пылало жаром и взгляд мой уперся в исполинский шоколадный торт. Рядом с ним с самым виноватым видом стоял Потапыч.
— Ну не сволочи ли, хозяин? Что за стол? В глаза смотреть стыдно. Что тут скажешь — домовые. Все у них через одно место.
— Ты как это все достал? — пытался я не захлебнуться слюной.
— Так должки старые решил вернуть. Тут один проштрафился, другой задолжал. Вот и я говорю им, к вечеру такой стол нужен, чтобы вся школа на ушах стояла. Но это ж домовые. Собрали, будто на поминки, а не на праздник.
— Мы все это не съедим, — тяжело выдохнул рядом Мишка.
— Но сделаем все, что от нас зависит, — гипнотизировал торт Байков.
— Стоять! Мишка прав, не съедим, а только понадкусываем. Рамик, давай пробегись по нашим, разночинцам, в смысле. Зови всех. Байков, ты пройдись по благородным. Ну, как ты там это делаешь, пригласи со всем уважением. Только пусть стулья тащат.
— Зря ты это, — заметил Рамик. — Азамат, к примеру, пожрать вообще не дурак.
— Хватит жмотится. Потапыч банкует. Да и куда нам столько? От заворота кишок помрем завтра. Давайте, давайте. Мишка, а нам вообще можно в комнате подобные э… праздники устраивать?
— Ну, если без алкоголя, сигарет и мордобоя, то почему нет? Главное до отбоя управиться. Домовые не разрешают еду из столовой выносить. Но прямых пунктов в школьных правилах я не нашел. Тем более, мы формально ничего и не выносили. Поэтому, исходя из логики школы: что не запрещено, то разрешено.
— Че-то я не понял, вино-то ставить или нет? У меня домашнего есть чуток. Осьмины не будет, но вам, думаю, хватит.
— Никакого вина. Лучше компота. И нам еще тарелки нужны, приборы, стаканы. Побольше. Потапыч, будь другом, достань, пожалуйста. Я же знаю, что ты можешь.
— Что за молодежь пошла? Никакого разумения, как гулять следует, — грустно вздохнул банник. И уже исчезнув, пробормотал из пустоты. — Чувствую, с такими вьюношами мы страну потеряем. Как есть потеряем.
Спустя полчаса комната стояла на ушах. Но даже обычно обеспокоенный нашими проектами Зайцев веселился вместе с остальными. И я его понимаю. Такого разнообразия продуктов сразу мы не видели давно. Нет, нас кормили вполне сносно. Давали именно то, что нужно растущему организму, который испытывает постоянные физические нагрузки. Только от такой еды уже тошнило. То ли дело навалить себе тарелку сельди под шубой или вгрызться зубами в курицу, покрытую золотистой поджаренной корочкой.
На общий шум (или на запах еды, кто знает?) даже прибежал Козлович. Он обвел нас строгим взглядом, но не сказал ни слова, после чего удалился. Вообще, я сам удивился, как наша пусть и просторная комната вместила большую часть класса. Пришла даже Терлецкая и Горленко с сестрой. В противовес этому решила не отмечать мое неожиданное благородство Зыбунина. Когда все так вдруг поменялось?
Но все-таки обжираловка удалась. Наверное, это был первый и последний случай, когда благородные сидели рядом с разночинцами. И общались совершенно спокойно на разные темы. Но праздник, как и все хорошее, закончился и начались суровые школьные будни.
Страсти по имению Кузнецовых, которое, как оказалось, мне вовсе и не принадлежало, постепенно улеглись. Ну а чего дергаться, если ты ничего ровным счетом поделать не можешь? В конце месяца я получил заветные две монеты и, собрав стипендию со всех своих друзей, передал деньги Байкову. А тот уже занялся созданием двух прототипных артефактов.
Появились первые успехи по переходу в Коридор. Если в конце сентября перемещение получалось через раз, то к середине октября я довольно уверенно и относительно быстро оказывался в прослойке миров. Иногда Якут шел за мной следом, демонстрируя детали, на которые я бы внимания не обратил. Или показывая приемы, как он это называл «быстрого принятия мира».
— Дверью может служить что угодно. Главное, чтобы ты сам в это искренне верил. В первый раз у тебя получилось из-за сильной усталости. А теперь мозг пытается притормозить этот процесс. Подобное можно сравнить с прыжками с парашютом. Второй раз всегда страшнее первого. Понимаешь?
Я кивал, хотя, если честно, не все слова Якута находили плодотворную почву. Но со временем кое-что действительно начало доходить. И мое пребывание в Коридоре перестало быть неловким и пугающим. Более того, меня все подмывало попробовать рвануть в иномирье. Странное дело — там было чертовски холодно, где-то бродил теневик, но меня словно ошалевшего мотылька тянуло к огню. С другой стороны, здесь время течет медленнее. И там явно прошло больше нескольких месяцев. Кто знает, вдруг теневик вновь впал в спячку?
Ситуация с высокородными разрешилась самым лучшим образом. Про меня забыли. Точнее, когда подошел срок ультиматума, никто не явился за ответом. В газете, как и обещал Алекс, вышла небольшая заметка про «нашего мальчика», где коротко говорилось о восстановлении дворянской фамилии Кузнецовых. Хотя вру, это еще не все, в течение недели я получал письма от глав родов, написанные будто под копирку. С другой стороны, что значит будто? Я и оригинал нашел. В той самой книжонке, которую подогнал Максимов по настоятельной рекомендации Байкова. Суть сводилась к тем же пожеланиям, которые говорили их отпрыски.
В отношении учителей моя жизнь не изменилась. Матвеева уважительно относилась к каждому, Коршун тоже всех ненавидел одинаково, лишь Якут иногда подкалывал, что разночинцем я бегал быстрее. Сейчас вроде как благородство стало мешать.
Еще близилось испытание на боевую подготовку. И в этом году, в отличие от предыдущего, никаких команд, только личные качества. Я все раздумывал, вдруг окажусь в одной связке с Зыбуниной. И что? Мне надо будет любыми способами обставить ее?
Катя держалась подчеркнуто холодно. Вроде и не обижалась, но былая теплота у нас пропала. И это было гораздо хуже. Вот сказала бы — дурак ты, Кузнецов, обиделась я. Тогда хотя бы чуть понятнее стало. Можно было узнать — за что? Как все исправить? И прочее, прочее.
А так выходило, что все вроде бы в порядке, но в то же время ничего не в порядке. Может, ее конечно, задевало внимание Тихоновой, которая в последнее время постоянно крутилась рядом. Вроде как не специально, но я уже начал понимать коварные женские уловки. И в этом плане больше всего переживал за Вику. Ссориться с ведьмой — занятие малоприятное. А если это — ведьма Катя, то возможно опасное для здоровья. Вот попадут девчонки в одну связку на испытание, и, чего доброго, с Викой вдруг что случится.
— Тебе надо к Козловичу сходить, — посоветовал мне Рамиль, лежа на кровати и разглядывая потолок. В общем, занимался своим любимым занятием.
— Зачем?
— Попросить, чтобы он к ним еще Терлецкую добавил. Тогда они точно друг дружку перекрошат, одна вернется. На ней и женишься.
— Дурак ты, Рамик. И не лечишься.
— А басурманчик дело говорит. Ты, хозяин, по пустякам суетишься. Чего из-за ведьмы этой переживаешь? Плюнул и растер.
Банник крутился перед зеркалом, разглядывая новый и в то же время старомодный костюм. В нем Потапыч был похож на человека, во всех смыслах этого слова. Плюс ко всему, мой подопечный подровнял бороду и волосы, отчего приобрел некую импозантность. Вообще, теперь он походил на маленького, но очень важного старичка.
— Коли шанс такой упускает, — продолжал банник, — так ее проблемы. Нечто других девок вокруг мало? Ты молодой, силой не обижен, да к тому же цельный граф, хотя недотепы теперь и титулов не отличают.
— Потому что титулы упразднены, — подал голос Зайцев. Он за последнее время как-то попривык к нам. Даже дергаться перестал. — Остались лишь сословия. И то их считают не особо прогрессивными.
— Вот я и говорю, недотепы, — бросил на него уничижительный взгляд Потапыч, продолжая прихорашиваться.
— Ты лучше скажи, куда собрался? — спросил я его.
— Да так, пройтись. Других посмотреть, себя показать. Я ныне, хозяин, лицо представительского класса.
— Ага, как мерс, — кивнул Рамиль. — Дорогой в обслуживании, но беспонтовый на бездорожье.
— Уж не знаю, кто это такой ваш Мерс, всех ему благ, но мне теперь лицо держать надо. Графский банник это вам не в тапки… ну, того, сами понимаете. Дела опять же, соответствующие пошли.
— Неужели ты самогон перестал гнать?
— Напротив. В два раза больше стал. Он же теперь у нас графский. Эх, хозяин, ничего ты в купечестве не понимаешь. Ну ладно, я тебя всему научу. Коли к себе Господь не приберет.
— Как бы нас на грядущем испытании Господь не прибрал, — стал нагонять жути Зайцев. — В прошлый раз хоть командой можно было действовать. А теперь…
— Теперь каждый не просто сам за себя, но и против других, — ворвался без стука в комнату Мишка с листком в руке. — Всех смешали. Никакого «по одному представителю от каждой Башни». Списки вывесили. И такое ощущение, Макс, что тебя кто-то очень не любит в руководстве школы.
Мы, не сговариваясь, почти тут же оказались возле Мишки, пытаясь вырвать листок. Наконец он перекочевал к долговязому Рамику, который лишь покачал головой и передал бумагу мне. Я пробежал по тройкам, найдя свою фамилию. Рядом значились еще две: Куракин и Аганин.
И что-то сразу не до шуток стало. Потому что, сдается мне, из смертельно опасного испытания теперь действительно кто-то может не вернуться. Скажем, один из свежеиспеченных графов.