Я был жив. Это понимание пришло быстрее, чем удалось разлепить глаза. И что интересно, ничего не болело. Я чувствовал себя превосходно. Даже больше того, каким-то отдохнувшим, выспавшимся и набравшимся сил.
Если так пойдет, то мне придется перебираться в медкабинет. К местной кровати, к примеру, я привык, да и остальные предметы находятся на своих местах. Я подошел к зеркалу, разглядывая грудь. Помимо послания от Терлецкой — больше никаких следов. Странно. Я ведь точно помню с каким противным звуком вошел шип в тело. Нет, ошибки быть не могло. Тогда, где рубец или хотя бы затягивающаяся рана?
Мое пробуждение не осталось незамеченным. Медсестра на мгновение появилась в дверях, но всплеснула руками и тут же выскочила прочь. Зато спустя короткое время пожаловала целая делегация-тройка: Елизавета Карловна, Козлович и Якут.
— Как ты себя чувствуешь, Максим? — спросила завуч.
— Хорошо. Только я ничего не помню.
— Тебя притащил банник. Прямо сюда, к главному корпусу. Может, теперь ты расскажешь нам, что же именно произошло?
Я представил, как Потапыч прет меня на своем горбу. Замерзший, через снег, к тому же надо учитывать разницу в нашей комплекции. Ему памятник нужно поставить. При жизни, естественно. Интересно, как мы через Смородинку перебрались? И, получается, сил вывалиться обратно, в наш мир, у меня хватило.
Хотя сейчас были темы чуть поважнее моего банника и перехода. Елизавета Карловна задала вопрос, на который ждала ответа. И что мне сказать? Да пустяки, я там лича одного убил. Ну, лича, такого мертвого и волшебного. Его призвал один из Древних. Вообще их трое, все заперты в книжке. Такой могущественной и старой. Вы точно о ней слышали.
Богатой фантазией в области вранья я не отличался, поэтому сделал то, что и должен был — затупил. Вышло, кстати, выше всяких похвал. Потому что Якут сам все додумал.
— Ты уходил в Иномирье.
Я осторожно кивнул, еще не зная, куда приведет меня эта полуправда.
— И разозлил теневика, — продолжил наставник. — Его вопль был слышен несколько дней.
— Так, значит, вы тоже туда ходили? — спросил я, довольно улыбаясь. А что? Сам говорит, не суйся, надо переждать, но тут же выясняется, что эти правила только для меня.
— Я был осторожен, — ответил Якут. — Давай, рассказывай, что случилось?
Свое повествование я начал сразу с перехода в другой мир, решив не акцентировать внимание на испытании Древних и мертвом магическом товарище. Нет, ну а что? Если они хотят услышать исключительно о теневике, зачем мне тратить время на всяких личей? Логично же.
И по ходу пришлось чуток наврать. Например, существо в Иномирье явилось само, я даже сообразить ничего не успел. Точнее, захотел убраться, но оно ранило. Я призвал меч и высвободился из тесных дружеских и немного хвостатых объятий теневика. То есть рассказал почти как оно и было. Однако этим только еще больше встревожил преподавателей.
— Я же говорил, — вскочил на ноги Козлович. — Это ощущается по колебанию силы.
— Невозможно, — покачал головой Якут, не сводя с меня взгляда.
— Господа, давайте держать себя в руках, — попыталась урезонить их Елизавета Карловна.
— Что вы говорили, Викентий Павлович? — спросил я куратора.
Тот закусил губу, будто сожалея о своей несдержанности, однако тут же сел на место. Он посмотрел на завуча и получив в знак согласия кивок, продолжил.
— Когда тебя притащил банник, то ты был без сознания. Мы называем это магической комой. Доведения тела до истощения, до критической точки. Если маги выживают после этого, то становятся… пустышками.
— Вроде Застрельщика? — спросил я.
— Вроде него, — согласился Козлович. — Но спустя несколько дней ты стал восстанавливаться. Сила заполняла тебя быстро, даже слишком. И могу предположить, что превысила прошлые пределы. Если провести инициацию через мощный кристалл, думаю выяснится, что ты явно взял двенадцатый ранг. А с таким у нас выпускают лишь после третьего курса. Да, немного силы в тебя вложил банник, но совсем чуть-чуть. Чтобы ты выжил. Влияние его энергии было незначительным. Поэтому я в некоторой растерянности.
— Иными словами, Викентий Павлович хочет сказать, — подхватил Якут. — Что ты должен был умереть. А стал еще сильнее.
— Я ничего такого не делал!
— Как и всегда, — не поддался на мое признание наставник. — Только с твоего последнего посещения Иномирья еще двое теневиков проснулось.
— Господа, давайте не будем давить на Кузнецова, — вступилась за меня Елизавета Карловна. — Ему надо пройти обследование. И если все хорошо, то…
— Все с ним хорошо, — ответил Якут. Он поднялся на ноги и, проходя мимо, осторожно коснулся меня и тут же отдернул руку.
— Хорошо, тогда я сейчас позову Светлану Борисовну, — сказал Козлович. — Если она сочтет нужным, мы отпустим тебя. Ты же не хочешь пропустить…
— Белый бал, — кивнул я, — он же уже скоро.
— Последний автобус, — поправил куратор, — ты спал почти восемь дней.
После короткой экзекуции у медсестры, меня, слегка ошарашенного от свалившейся информации, выпустили наружу. Это ж надо — спать семь дней. Или восемь? Что имел в виду куратор, говоря «почти». Нет, я слышал, что человек без еды и пищи может довольно долго. Судя по отсутствию всяких трубок и прочих приблуд, меня искусственно не кормили. Вот и желудок пытался всеми правдами и неправдами подтвердить эту версию. Вот гад! Как только я проснулся, он вел себя нормально. А стоило услышать про временной отрезок без еды, как тут же оживился. Пришлось топать в столовую и надеяться, что домовые сжалятся надо мной.
Снаружи действительно произошли некоторые изменения. За время моего «отдыха» навалило прилично снега. Плотную белую пелену, укрывшую школу, разрезали лишь ровные линии тропинок. Тихо, безлюдно, спокойно. На мгновение реальность этого мира померкла. Навалилась тьма, исчезли здания Терново, окаменели от нестерпимого холода деревья в мертвом лесу. И издалека донесся едва уловимый вой. Призыв, услышав который хотелось броситься вперед, не разбирая дороги. Сердце заколотилось часто-часто, мышцы напряглись, а сам я ощерился, готовый зарычать.
— Макс! — донесся тихий, знакомый голос.
И тут же все померкло. Безграничная ночь Иномирья, нескончаемая пурга, унылая снежная пустыня. Я с изумлением смотрел на словно выросшие из-под земли Башни и не вполне понимал, что сейчас произошло.
— Макс! — Рамиль усилил призыв толчком в плечо. — Ты чего?
— Ничего. Просто задумался.
— Неплохо, значит, тебя на испытании приложило. Потапыч рассказывал.
— Рамик, а можно обо всем чуть попозже? Я есть хочу жутко. Нет, даже не так. Я жрать хочу!
Спустя несколько минут мы сидели в пустой столовой. Возможно, на мой счет были какие-то дополнительные распоряжения, потому что домовые без лишних разговоров выставили на стол полную тарелку борща с расплывающейся в стороны сметаной, пюре с двумя горячими рыбными котлетами, витаминный салат, хлеб с маслом и сладкий чай. Я чуть сознание не потерял, когда мне стали выносить еду.
— Вика сначала думала, ты ее специально продинамил. Злилась. Но на Белый бал одна пошла, — с некоторым ужасом смотрел Рамиль, как быстро борщ меняет место своей дислокации. — Терлецкая твоя с Куракиным была. Хотя довольной и не выглядела.
— Нмая, — возмущенно промычал я.
— Чего?
— Не моя.
— Да сколько угодно, — отмахнулся Рамиль. — А Зыбунина вообще не пришла. Странная она. Я ее в последнее время почти не вижу. Хотя она на каникулы здесь осталась. Из комнаты не выходит.
Я пожал плечами, одновременно не зная, что сказать по поводу Кати и слишком заинтересованный картофельным пюре, чтобы отвечать нечто вразумительное.
— Да, самое главное, Байков испытание прошел.
— Штанегобло?
— Да нет, не Штанегобло, а Байков. Димон который.
— Что у него было? — давясь котлетой, спросил я.
— Гидра. Говорит, еле одолел. Все артефакты перевел, пришлось даже под конец комбинировать.
Я кивнул, мысленно отмечая про себя, что Древние всегда вели нас по самому острию. Ты не мог пройти их проверку нахрапом, что называется, исключительно на опыте. Тебе обязательно нужно было проявить находчивость. И что сказать, пока у нас с Димоном получалось.
— У тебя-то что было? А то твой банник молчит, как рыба об лед.
Серьезно? Вот совсем на него непохоже. Я вкратце рассказал обо всем. И вдруг уронил ложку.
— И где мой свиток? — только сейчас дошло до меня.
— У Потапыча. Сказал, никому кроме тебя не даст.
— Тогда надо поболтать с ним в самое ближайшее время.
Однако планы изменил как раз сытный обед. Следующий час я валялся на кровати и пытался не умереть от боли в животе. Оказывается, нажираться после долгой и вынужденной голодовки была не самая лучшая идея.
— А ты чего здесь? Каникулы же, — вдруг дошло до меня.
— Мишка уехал сестру проведать, Байков в Башне своей торчит. Сам знаешь, заказы и все такое. Кто-то же должен был с тобой быть рядом, когда ты очнешься.
Нет, если бы у меня так не болел живот, я бы даже его обнял. Умел Рамик удивлять.
— Но я все-таки надеялся, что ты очнешься до последнего автобуса. Куковать тут все каникулы такое себе занятие.
Ну, и хорошо, что не кинулся обнимать. Я уж испугался, что нашего Рамиля подменили пришельцы, пока я валялся в отрубе. Но нет, все нормально. Рамик продемонстрировал, что он хороший друг, но вместе с тем не изменил себе.
К тому времени вернулся из Башни Байков. Димон за время моего курортного отдыха еще больше похудел, отчего казался более взрослым. Наверное, он действительно обрадовался мне, только силы проявлять эмоции закончились. Что-то подсказывало, что Димон явно пренебрег выходными в составленном графике. Надо будет сделать ему внушение.
— Смотри, что мне выпало с гидры, — протянул он свиток.
— «Когда день станет равен ночи, придет время последнего испытания. Займи место у источника твоей силы, и она поведет тебя». Ну, про «день станет равен ночи» — тут все просто, весеннее равноденствие. А что за источник силы?
Байков пожал плечами.
— Пока думаем.
Что означало: «Мы озадачили Максимова, но Мишка еще не допер, что к чему». Ладно, теперь посмотрим, что там написано на моей бумажке. Я призвал банника, но не успел и слова сказать. Тот появился и сразу же кинулся на меня. Нет, не с кулаками. Хуже, с объятиями.
— Ну ладно тебе, — пытался я отодрать бородатый комок от себя. — Живой же.
— Живой, — сердито проворчал он, — исчез с мертвяком этим, потом появился. Губы синие, сам белый и жизнь внутри словно фитилек на ветру.
— Как поэтично, — вставил Рамиль.
Банник посмотрел на него зло, однако ничего не сказал.
— Потапыч, ты это… ну, в общем… спасибо тебе, большое. Ты меня, получается, спас.
— Свои люди, сочтемся, — как-то загадочно ответил банник.
— Говорят, у тебя одна вещица есть?
Потапыч без лишних слов достал большой свиток. Я развернул его, глядя на возникающие знакомые буквы. И прочитал… все то же самое, что озвучил минуту назад. Слово в слово, как у Байкова.
— Что бы это значило? — стал рассуждать я вслух.
— Сила в нас проявляется по-разному, — пожал плечами Байков, — ты волшебник, я артефактор. Поэтому и стартовые точки будут разные.
— Звучит логично, — поддакнул Рамиль. — Осталось лишь найти ее источники. Но у меня более насущный вопрос. Мы домой-то едем? Макс очнулся, все с ним в порядке.
— Я останусь, — ответил Димон. — Здесь проведу время с большей пользой.
— Ты давай без фанатизма, — сказал я. — Отдыхай. А я поеду. Только не домой. В смысле, в другой дом. Потапыч, собирайся, завтра будем имение осматривать.
Последние автобусы увозили, как правило, двоечников. То есть тех, кто остался пересдавать экзамены или избавляться от прочих хвостов. Справедливости ради, таких было не особо много. Надо довольно сильно постараться, чтобы попасть в список неуспевающих. Что и говорить, если даже Тусупбаев уехал домой вовремя. Мои товарищи, как и обычно, сдали все экзамены без особых проблем.
Елизавета Карловна вошла в мое положение и заключила, что с учебной частью я буду разбираться после каникул. Сейчас немного не до этого. Если честно, мне даже страшно не было. Разве что за нудную нумерологию Козловича. С другой стороны, там все просто, каждое число с вложенной силой несет определенный смысл. Вся беда лишь в комбинациях. Точь-в-точь нумерология, только вместо символы другие. Ну, а с остальным… Неужто я ритуалистику не сдам или следопытство? Вот уж враки.
А Новый год пропустить нельзя. Тем более мы с дядей Колей заранее договорились по поводу его проведения. На новом месте. Он, между прочим, уже находился в имении. Получилось утром созвониться. Выдержала все-таки «четырка» не самый близкий автопробег. Осталось дело за автобусом.
Тот, к слову, выглядел странно. Снаружи — обычный старенький «ЛиАЗ» с желтой, местами отвалившейся краской. А внутри огромный вытянутый зал с большими жесткими креслами с кожаными ремнями. О назначении которых я узнал довольно скоро.
Помимо нас, домой отправиться решили еще двое первокурсников и практикант с третьего. И прыткий гоблин-кондуктор, усаживающий нас по местам, объяснял правила.
— Сначала Рязань, потом Коломна, Кингисепп, следом двинем на Уфу. По пути не отстегиваться, кто захочет в туалет, кричать. А то я могу не услышать. Если не докричитесь, терпите. Едем мы быстро. Архан раньше в экспрессе работал.
Архан, большой зеленокожий с вислыми ушами и приплюснутым черепом важно кивнул. Мол, был грешок. Я же все думал, это про ремни шутка такая, что ли? Оказалось — нет. Меня пристегнули в сначала районе груди, а потом стянули по руками и ногам. Вот это уже зачем — совсем непонятно.
И первое время, пока мы выезжали из леса, предостережения гоблина казались чудаковатыми. К тому же я ощущал себя, как заключенный, которого этапируют в тюрьму. Но стоило вылететь (а другого слова и подобрать сложно) на трассу, то я хотел крикнуть, чтобы ремешки затянули. Нас стало мотать с такой силой, но окажись мы не пристегнуты, так явно не досчитались бы пары костей. А то и целого раздела в анатомии.
Первое время (секунд пятнадцать) я пытался смотреть в окошко. Однако мелькающие деревья и машины стали вызывать лишь нарастающую тошноту. Рамиль, как человек с самой чистой совестью, через пять минут и вовсе заснул. В этой нескончаемой болтанке, с завязанными руками и ногами, уронил голову на бок и посапывал.
Остальные пассажиры тоже делали вид, что все нормально. Ну да, это же я первый раз ехал в автобусе, с бывшим водителем экспресса гоблином-Арханом. Для остальных все в порядке вещей.
На удивление, мои внутренности еще не успели окончательно растрястись, как мы остановились. Кондуктор отстегнул первокурсника, который придурковато улыбаясь, шатающейся походкой направился к выходу, и подошел ко мне.
— Следующая остановка твоя.
Так и оказалось. Мы проехали минут пятнадцать, не больше, когда рядом возник зеленокожий и стал освобождать меня из плена. Рамик, гад, до сих пор спал, так и не удалось толком попрощаться. Еще я беспокоился по поводу вопроса — откуда мне надо будет добираться от имения? Серебра имелось в достатке, а вот немощные деньги придется разменять.
Однако сервис магического «ЛиАЗа» оказался выше всяких похвал. Едва я ступил двумя ногами на землю, как двери за мной закрылись. А сам автобус умчался прочь, точно его и не было. Зато на другой стороне дороги виднелось имение. Мое. А рядом, у забора, высились аккуратно сложенные новенькие доски и стояла знакомая машина. Ее хозяин негромко ругался у крыльца.
— Дядя Коля!
— Макс! Уже? Только что звонил же!
Отчим схватил меня, точно маленького мальчика, оторвал от земли и прижал так, что позвонки хрустнули. Потом отстранился, пристально рассматривая, и стал быстро-быстро моргать.
— Вымахал-то. Скоро выше меня будешь.
— Скажешь тоже. А ты чего ругаешься?
— Да решил половицы на крыльце поменять. Старые совсем негодные стали. Да тут чертовщина какая-то творится. То молоток пропадет, найду его потом в комнате, то гвозди. О, привет, Потапыч, — увидел он появившегося банника.
Мой домовой дух, не взирая на зимнюю прохладу, вылез наружу и деловито пожал огромную ручищу отчима. После чего приосанился и поднялся по крыльцу.
— Чертовщина, говоришь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, юркнул за дверь.
Какое-то время в доме царила абсолютная тишина. Но ее сменила громкая площадная ругань банника и чудовищный грохот. Трещали стекла, гремела посуда, стучали двери. И лишь спустя несколько минут все стихло. На пороге появился банник, который с видом цезаря, тащил за собой поверженного противника. Крохотного, еще меньше себя, домового духа в стареньком, но крепком длинном костюме. Как они назывались, сюртуки, что ли? Незнакомец виновато глядел большими, несоразмерными с лицом, глазами и то и дело вытирал от капающей крови конопатый нос. Его Потапыч успел знатно расквасить.
— Говори давай, — приказал банник. — Кто таков? Почему в чужом имении промышляешь?
— Не буду я перед тобой отчитываться, — чуть не плача, сказал крохотный незнакомец, — тоже мне, нашелся.
Неожиданно конопатый поклонился и, все еще прерывисто дыша и держась руками за нос, скороговоркой выпалил:
— Имею честь приветствовать нового хозяина в родовом имении.
— А ты кто? — задал я самый главный вопрос.
— Прошу прощения, хозяин. Я Тишка, потомственный домовой господ Кузнецовых.