Только я начинал думать, что знаю о школе почти все, как она в очередной раз меня удивляла. Оказалось, что главный корпус — с натертым полом внизу и лестницами, ведущими наверх, к административно-экзекуционной части, лишь верхушка айсберга. Козлович проводил нас к дальней от входа стене, где в тени люстры, сливаясь с обоями, обнаружилась дверь. Именно туда мы и вошли, сходу оказавшись еще на одной лестнице, убегающей высокими ступеньками вниз.
На прощание куратор выдал нам два квитка. В моем значилось: «Школа Терново предоставляет стипендию Кузнецову Максиму Олеговичу по причине сиротства». Тоже самое было написано и у Байкова. Разве что ФИО значилась другая.
Не сказать чтобы я боялся. В чреве школьного подземелья слышались голоса, значит, там мы будем не одни. Да и спустившись с лестницы, мы оказались в ярко освещенном коридоре с несколькими дверьми. Очередь была в дальнюю.
Выяснилось, что мы с Димоном последние, прибывшие на этот праздник жизни. Что неудивительно. Наша комната располагалась в конце флигеля, вот Козлович и сообщил нам уже после всех. Даже после Мишки, который стоял перед тремя пацанами и одной девчонкой. Мы оказались последними.
— Вы тоже тут! — обрадовался Максимов, размахивая квитком. Я разглядел лишь «значительных успехов в учебе».
— Нет, на самом деле нас убили, пока мы спали, и теперь наши призраки будут вечно слоняться по школе! — сказал Байков, который, видимо, чувствовал себя неудобно. Он был единственный из благородных в очереди.
— Серьезно?! — Максимов так яростно поправил очки, что дужка жалобно скрипнула.
— Мишка, ну хватит верить во всякую фигню. Нет, нас Козлович позвал. Сказал, деньги давать будут.
— Не совсем деньги, — поправил меня Димон. — Точнее деньги, но не только.
— Я окончательно запутался.
— Увидишь, — коротко кинул Байков.
— Я тогда с вами встану, — уже окончательно убедился в нашем существовании Максимов.
— Ага, а очередь профукаешь, иди, иди, — прогнал я его, — лучше потом расскажешь, что и как.
Растянувшаяся цепочка двигалась не слишком быстро. С другой стороны, нас тут было всего-ничего. Больше интересовало что там за дверью, потому что одноклассники выходили с таким выражением лица, будто внутри на столе танцевала голая Елизавета Карловна. На вопросы отвечали односложно и постарались поскорее пробежать мимо, наверх.
Более того, даже Максимов со скорбным и будто загипнотизированным видом промчался, сжимая что-то в руке и не произнеся ни слова. Вот так и делись шоколадом с товарищами.
— Иди вперед, — толкнул я Байкова, когда подошло время. За нами уже никого не было. — Только расскажешь потом все.
— Договорились, — кивнул Димон.
Тот отсутствовал пару минут, после чего благородный выскочил, как ошпаренный. Он потерял присущее ему самообладание, словно перед ним сейчас оказался не одноклассник, а йогуртовый торт.
— Димон, — схватил я его за плечо, потому что тот намеревался прорваться. — Ну так что?
— Надо идти, надо.
Он с прытью, которую трудно было угадать в этом пухлом пацане, вырвался из моих рук и помчался по коридору. Нет, тут точно что-то неладно. Но не уходить же теперь? К тому же, все, кто вышел оттуда — живые, пусть и слегка шебутные. Я медленно повернул ручку и заглянул внутрь.
Помещение в большей мере напоминало склад или бюро найденных вещей. Какие-то свертки, тюки, коробки. Из-за полумрака приходилось напрягаться, чтобы разглядеть очертания предметов. Все освещение — лишь бра у входа и коптящая свеча на заваленном квитками столе. Я пригляделся, а ведь там кто-то сидит. Так, надо входить, а то замер на пороге.
— Здрасьте. Я тут пришел за стипендией. Кузнецов Максим, — помахал я бумажкой.
Скрюченный человек качнулся на стуле и подвинулся вперед, давая возможность разглядеть себя в свете свечи. И то, что я не свалился сразу в обморок — стало большим достижением. Нечто имело самый ужасный вид: огромные и круглые глаза, невероятных размеров рот и хищный, крючковатый нос. Гигантские лопоухие уши должны были сделать образ немного смешным. Должны были, но не делали. Казалось, что создатель поиздевался вдоволь над своим детищем, находясь в дурном расположении духа.
Роста это нечто было невысокого, едва доставало мне до плеч, с возрастом чуть сложнее. Хотя волосы, точнее космы, торчащие в разные стороны, еще не седые. Зато во внушительной бороде виднелись серебряные длинные нити подкрадывающейся старости.
— Здрасьте, — не пришло в голову ничего лучше, чем повторить приветствие.
Существо не ответило, лишь повелительно протянуло руку. Ага, квиток, ну конечно. Маленький клочок бумаги оказался в крепких пальцах незнакомца, а в воздух взметнулся яркий желтый кругляш. Я поймал монету и стал разглядывать — герб нашей школы с каждой стороны, без всякого номинала. Забавно, что и говорить. Я вопросительно посмотрел на страшилище, хотя это не вызывало никакого эстетического удовольствия, но кроме него никто не мог дать ответов.
— Сирота, — неожиданно детским голосом произнесло существо, — получает каждый месяц по одной монете. Ее можно продать, на нее можно купить все, что написано в перечне, — страшилище подняло перед собой журнал, похожий на школьный. — Все понятно? Давай быстрей, ты здесь не один!
Глаза существа стали бешено вращаться, рот вытянулся в струну, обнажив белые крепкие зубы, а сам он весь напрягся, того и гляди сейчас прыгнет. А я возьми и скажи.
— Вообще-то один. Я последний, там больше нет никого.
И страшилище вдруг прекратило светопредставление, сев на стул и опрокинувшись на спинку.
— Наконец-то. Хуже нет, чем работать с детьми. Это я тебе как квалифицированный бабай говорю.
— Бабай? — переспросил я, все еще не в силах отвести глаза от уродливого лица.
— Бабай, бомка, бука. Названий много, а суть одна. Пугачи мы. Есть такая работа, — пафосно сказало чудовище, — детей пугать.
— А зачем?
— Ну, не знаю, — пожало плечами стращилище, — заведено так. Вроде как призвание. Сила ведь она во всем есть. И с немощных ее крохи собрать можно. Когда они боятся сильно или напротив, восторгаются. Но чем дальше, тем хуже. Сейчас такой ребенок пошел, с детства в телефонах своих, ничего им не страшно. Я пару лет назад, по заветам папеньки, решил тряхнуть стариной. И что?
— Что? — спросил я.
— Явился перед осмелеткой. Глазами вращаю, зубами скрежещу, по стеклу пальцами вожу. Все как положено. И знаешь что он сказал?
Я отрицательно помотал головой.
— Прикол!.. Прикол, говорит. Ну, и чего мне делать? Пришлось из профессии уходить. Хорошо, Елизавета Карловна, крепкого ей здоровьичка, — бабай перекрестился, чем ввел меня в состояние полного изумления. Так он еще и православный? — местечко предложила. Вот, теперь заведую школьной казной. Грамоте обучен, считать умею, а припугнуть учеников, дело плевое. Ой, чего-то я разболтался.
Он замолчал, опять выпучив глаза. Чего доброго, сейчас снова пугать будет. Поэтому я буквально выпалил фразу.
— Тяжело быть не таким, как все.
— Тяжело, — подтвердил бабай, а потом встрепенулся. — Тебе-то откуда это знать?
— Так я такой же. Безродный посреди дворян. Уникум, который не умеет использовать силу в кругу магов. И сами видите, сирота, — показал я на квиток.
Вообще, все сказанное было не совсем правдой. Про безродность — да, но это же не ампутированная нога. Жить можно. Силу я недавно применил, аж несколько раз. Осталось научиться правильно ею владеть. Сирота — лишь на бумаге. Дядя Коля-то у меня остался.
Бабай спрыгнул со стула и оказалось, что тот еще меньше, чем я думал. Он подошел ко мне, посмотрел снизу вверх и цокнул языком.
— Гляжу, неплохой ты парнишка. И кричать не стал, когда меня увидел, хотя испугался. У меня на это чуйка есть. Значит, с выдержкой у тебя порядок. Ну, да не об этом речь. Расскажу тебе, не только то, что остальным говорил, но и что утаивал. Гляди.
В его пальцах появилась та самая монета, которую ранее бабай мне выдал. Пугачал повертел ее, будто показывая со всех сторон, а потом спрятал в кулаке, дунул и продемонстрировав голую ладонь. Вытащил из кармана новую или ту же самую. Кто знает этого фокусника.
— Золото, — показал он мне, — Терново на Императорском монетном дворе себе заказывало. Давненько еще.
— И до сих пор не растратили? — удивился я.
— Ха, так тут хитрость самая главная. Монеты денег стоят. И магических, и человеческих, факт. Однако почти все обратно в школу возвращаются.
— Это как?
— Смотри, — он раскрыл передо мной тот самый журнал.
Он больше походил на какие-то бухгалтерские книги для учета. Слева значилось наименование товаров, а справа цена. К примеру, Амулет защиты от проклятий до пятого уровня включительно — двести монет. Немного пролистал дальше, Перстень слабого неприятия магии земли — пятьсот золотых. Нет, так я каши не сварю. Это мне сколько копить придется?
Бабай явно угадал мои мысли, потому что захлопнул журнал и подмигнул огромным глазом. Вышло устрашающе.
— Сам понимаешь, накопить на подобное почти нереально. Вот и сливают стипендию на всякие мелочевые ингредиенты для артефактов или зелий. Но сейчас я тебе скажу то, чего никому не говорил. Если хочешь из этой комнаты что-нибудь стоящее, то существует два способа. Первый, сделать так, чтобы некоторые из учеников отдали тебе свои монеты. Как, это уже никого не волнует, — заговорщицки добавил он. — Второй, помимо твоего сиротства, надобно получить дополнительную стипендию.
Насколько я помню, подобное можно было выполнить с помощью выдающихся успехов в учебе (привет, Мишка) или боевой подготовке, создания нового артефакта, зелья или заклинания. Неясно, каким образом мне удастся получить новые монеты, но в любом случае информация была более чем полезна.
Я еще раз пролистнул журнал, осознав лишь только, что совершенно ничего не понимаю. Из дешевых — какие-то названия трав, подороже — металлы и камни, совсем невероятных денег — готовые артефакты. Надо будет советоваться с Байковым.
— Спасибо большое, — протянул я руку бабаю и тот пожал ее. Пальцы страшилища оказались сухими, шершавыми и необычайно теплыми.
И уже взявшись за дверную ручку, я обернулся для важного вопроса.
— А если я захочу полистать каталог, выбрать там что-нибудь себе, присмотреться, когда это можно сделать?
Глаза бабая вновь расширились, точно лицо на мгновение уменьшилось. Стены комнаты стали разъезжаться, свет удалился, а само чудище вдруг выросло в несколько раз, нависнув надо мной. Засвистел сквозняк, усиливаясь и превращаясь в протяжный вой. И если бы я не знал с кем имею дело, если бы не слышал историю пугача, то рванул бы прочь, не оглядываясь.
Теперь же пришло понимание, что это всего лишь очередные штучки страшилы. Вроде его фокусов с исчезновением монеты. Магические трюки, не более. Поэтому я вытащил все частички выдержки, которые у меня остались в запасе, и попытался сделать вид, что ничего особенного не происходит. И таки помогло. Стены и свет вернулись на прежние места, лицо бабая приняло среднюю степень запугивания. А само страшилище усмехнулось и ответило.
— Тебе, Кузнецов Максим, можно в любое время. Я все равно отсюда никуда не выбираюсь.
Я кивнул, попрощался и вышел за дверь, стараясь двигаться неторопливо и не выдать желание бегом взлететь по лестнице. Это всего лишь одно из магических существ. Разумное, вроде тех же домовых. К тому же, оно работает на школу, чего тут бояться? Что красотой не блещет, ну, не всем везет с генами. Надо просто привыкнуть и двигаться дальше.
Байков сидел в комнате в состоянии близкому к полуобморочному. Рядом стоял, именно стоял, не пытаясь найти никакой опоры для своей пятой точки Мишка. Глазами оба неосознанно были похожи на бабая. То есть выпучили их, страсть как. Ничего себе какой стойкий эффект у этого пугача. Забавно, что на автопилоте Максимов прибежал к нам. Что-то это да значит.
Первое время оба отвечали односложно, погруженные в свои мысли. Но постепенно мне удалось расшевелить друзей. И вот после просьбы рассказать о том, что же они в подвале увидели, начались чудеса. Байков утверждал, что перед ним был высокий, как наш учитель по геральдике, старик, а Максимов вспоминал жирного мужика с большими усами.
— Карый, — сказал появившийся в дверях Рамиль.
— Чего? — не понял я.
— Ну, бабай это. Меняет внешность, пугает до уср… сильно, в общем. А потом хвать в мешок и бежать от дома.
— Мешка там не было, — серьезно покачал головой Мишка.
— Ты-то сам откуда знаешь? — подозрительно спросил Байков.
— Так у нас в начальных классах в книжках по родной речи все это было. Бабаи, шурале, дивы. И всякая херь подобная. Я в последнее время вообще начал с небольшим сепсисом относиться к любой услышанной информации.
— Скепсисом, — поправил его Байков.
— Я так и сказал! — возразил долговязый сосед.
— Ребят, помолчите, — остановил я назревающий конфликт. — Рамик, а скажи, пожалуйста, что это у тебя в руке?
— Телефон, — спокойно ответил тот. — Связь только никакая, про три джи тут и не слышали. Да вы чего как дикие? Воскресенье же.
Друзья восприняли информацию по-разному. Мишка хлопнул себя по лбу и умчался прочь, а Байков не двинулся с места. Зато Димке хватило чести объяснить мне, в чем дело.
— Козлович в воскресенье раздает телефоны. Домой позвонить…
— В «Тик-токе» повиснуть, — встрял Рамиль. — Ну, и вообще. Только не вздумай ничего магического снимать или фоткать. Я так камеру угробил.
Я не стал дослушивать, устремившись вслед за Максимовым и чуть не сбив парочку благородных в коридоре. Все же пришлось извиниться по этикету, не хотелось давать лишний повод вызывать себя на дуэль. Но в главный корпус я ворвался бегом, проскользив по начищенному полу. С некоторым содроганием промчался мимо почти незаметной двери, ведущей к бабаю, и нагнал Мишку уже на лестнице. Потому к Козловичу мы ввалились вдвоем.
— Стучаться надо, — холодно заметил тот, но нашу просьбу исполнил, телефоны отдал.
Мишкин оказался совсем дешевеньким, китайским, да еще с потрескавшимся экраном. Я же схватил свой и выскочил наружу, к главному входу с фонтаном. По одной простой причине, здесь почти никогда никого не было.
Гудке на четвертом стало немного тревожно. Утро воскресенья всегда представалось для дяди Коли днем отсыпным после субботних попоек. Все-таки завтра на работу. Поэтому обычно к обеду он очухивался, трясущимися руками опохмелялся и ложился спать дальше. Но когда я уже потерял всякую надежду, то услышал знакомый голос.
— Алло.
— Дядя Коля, привет, это я!
— Макс, здорово, родной. Ты как там? Уехал, не звонишь совсем. Я хотел сам набрать, но не поверишь, телефон взял, а вспомнить зачем, не могу. И так несколько дней. Давай, рассказывай.
Хуже всего было врать о своем «вратарском» будущем, на ходу вспоминая легенду Четкерова и невозможности объяснить, как все обстояло на самом деле. Но один из пунктов договора гласил, что до обретения минимального класса и получения специального разрешения от руководства школы, я не имею права разглашать о себе информацию. Кому бы то ни было. По срокам это выходило — не раньше конца учебного года.
Но кто сейчас думал о подобной ерунде. Важнее, что дядя Коля, единственный в том, нормальном, немощном мире, был в порядке. Он помнил меня, скучал, хотя Байков и стращал о немагах. Мол, сила вроде живого инструмента. И если она чувствует, что волшебник тяготиться какими-то связями с немощными, то те постепенно станут его забывать. Но дядя Коля помнил. И я сам знал почему. Он мне был очень нужен.
— А когда у вас там каникулы? Когда приедешь?
— Перед новым годом экзамены, — вспомнил я расписание и тут же поправился. — То есть сдача нормативов и каникулы.
— Три месяца еще, — горестно вздохнул дядя Коля. — Ну ничего, живы будем, не помрем. Пролетят как один день. Ты главное, звони, не забывай.
— Да ты что, конечно.
Прощались мы еще минуту, постоянно вспоминая и вставляя какие-то важные для нас детали, поправляя друг друга. А после я смотрел завершенный звонок на дисплее, пока тот не потух. И в груди разливалась приятная грусть. Нам троим, мне, дяде Коле и маме было очень хорошо вместе. Да и после отчим старался заботится обо мне в меру своих способностей, пока все не рассыпалось. Но теперь я могу все наладить. Лишь обрету силу и научусь управлять ею.
Почему-то вспомнились слова Четкерова про «только хуже будет», однако я постарался их отогнать. Мы еще поглядим.
В холле главного корпуса я вновь столкнулся с Максимовым. Мишка прятал глаза и вытирал слезы.
— Сестре дозвонился, — объяснил он.
И тут я понял, что ничего не знаю о семье Мишки. Впрочем, как и об остальных товарищах. Ясно было только с Байковым — тот сирота, как и я. Хотя, у меня есть отчим. Правда, у Димки тоже существует дядя. Только отношения у них странные, раз тот оплатил обучение с какими-то условиями по возврату денег. На этом познания заканчивались. С Рамилем и Мишкой надо было срочно наверстывать упущенное.
Нашу идиллическую картину воссоединения с родными нарушили торопливые шаги наверху. Явно собирались спускаться несколько учителей, переговаривающихся на повышенных тонах.
— И заметили только сейчас? — спросила суровым тоном Елизавета Карловна.
— Воскресенье, — оправдывался незнакомый мужчина, — соседи думали, что он раньше проснулся и ушел из комнаты.
— Следы применения силы?
— Незамечены.
— Третий ученик с начала года. Так выберемся в лидеры по России.
Только теперь учителя появились на лестнице и замолчали, увидев нас. По-хорошему, тут бы нам с Мишкой и драпануть, наплевав на все правила приличия. Но Максимов замер как вкопанный, а я не мог бросить его одного.
— Юноши, — обратилась Елизавета Карловна спокойным голосом, хотя в глаза ей было страшно смотреть. Те пылали яростью, — будьте добры, отправляйтесь в свои комнаты.
Мы уже почти развернулись, чтобы убежать к себе во флигель, как меня догнала еще одна фраза.
— Кроме вас, Кузнецов. Викентий Павлович, соберите всех уникумов и глаз ни с кого не сводите. И кто-нибудь найдет мне этого Филиппова?!