Свет становился все ярче. Иван прикрыл даже глаза ладонью. Мало показалось – прикрыл и второй.
– Уй-ёй!.. – вскрикнул он, едва не грохнувшись.
Забыл, что по дереву карабкается. Огромному, как скала, с трещинами такими, что ногу спокойно поставить можно – да все же дереву.
И высота уже такая, что коли свалишься – костей не соберешь.
Хотя это ведь все еще Навь. Мир мертвых. Можно ли тут умереть? Иван крепко задумался, принялся чесать в затылке… и снова чуть не упал.
Но тут свет стал совсем ярок – и все мысли из головы вылетели.
Ибо сверху падал огненный ком, из которого несся бешеный рев. Следом тянулся дымный хвост, в котором мелькали искаженные лица.
Ползущих по Мировому Древу ком не задел. Мимо пронесся – да с такой скоростью, что и не разглядеть толком. Обрушился далеко внизу, у самого Виева чертога.
И алые сферы вокруг него потухли.
– Это что такое было?! – возопил Иван.
– Вовремя мы успели, – ответила Василиса. – То хозяин Вий домой воротился. И судя по реву – сильно не в духе.
Все невольно представили разгневанного Вия – и молча полезли еще быстрее. Вживую-то с ним встречалась одна Василиса, но слышать слышали все, даже Синеглазка.
Кто не знает подземного владыку, повелителя ночных кошмаров?
По счастью, дальше древолазов уже не беспокоили. Шиши их больше не преследовали, а никого иного на сем древнем стволе не встретилось.
Василиса вот разве что сунула руку в очередную трещину – и оттуда посыпались извивающиеся гусеницы. Жирные, мягкие и волосатые. Колдунья-княгиня вскрикнула, отшатнулась – едва тоже не упала, как Иван до этого. Хорошо, Яромир рядом оказался, поддержал.
А Иван тем временем ушел далеко вверх. Оставил остальных позади. Синеглазка поспешала что есть сил, но угнаться за суженым не могла.
Княжича манил новый свет. Уже совсем другой, чистый и ясный. Он обещал голубое небо и желтое солнце. Обещал мир живых.
И добрый молодец Ваня пер к нему, как заведенный. Лез по дереву, точно белочка.
И долез ведь, что самое главное! Взобрался на самую вершину… хотя как вершину? Не было у Мирового Древа вершины. Просто в какой-то момент в глазах вдруг помутилось, голова закружилась, и Иван обнаружил, что он в каком-то подземелье.
Откуда происходил тот свет, что Иванушка видел прежде, – непонятно. В подземелье было темно, где-то капала вода, а над головой рос еще один дуб. Громадный, толстенный, но даже в сравнение не идущий с тем исполином, по которому они карабкались час, а то и два.
Из щели между корнями Иван и высунулся. И было в подземелье хотя и грязно, хотя и темно, а видно – уже Явь, а не Навь. Княжич торопливо подтянул себя на холодные камни, выпрямился во весь рост и заорал во все горло:
– Я достиг вершины!!!
– Своего тупоумия? – сварливо спросила Василиса, высунувшаяся следом.
За ней появилась Синеглазка, а самым последним – Яромир. Этот сразу кувыркнулся через голову, возвращаясь к человечьему облику.
– Ну что, где мы? – тихо спросил он Василису. – Это Костяной Дворец? Ты тут одна среди нас бывала.
– Здесь я не бывала, – так же тихо ответила княгиня. – В это место меня царь Кащей не водил. Сама тоже не забредала.
– Ладно, оглядимся сейчас, посмотрим, что к чему… Ванька, не трогай дерево!
Иван, уже сунувшийся к огромному дуплу, сердито обернулся. Вовсе и не собирался он и этот дуб тоже губить. Не совсем дурак все-таки.
Просто хотел глянуть, нет ли там меда.
А что? В дуплах часто лесные пчелы ульи вьют. Да и шмели случаются.
А мед – он вкусный.
Не позволили. Оборотень разве что не за руку потянул княжича от черного дерева.
Василиса с Синеглазкой уже от него отошли и стояли возле единственного выхода. Темень в зале царила могильная, как в погребе. Только из той самой щели меж корнями и изливалось несколько света – холодного, серого.
Но выхода этот свет не достигал. Видны были три первых ступени, а дальше – кромешная чернота.
Конечное дело, страшно туда вступать. Мало ли кого Кащей мог на стражу поставить. Вдруг да возле самой двери какой великан с топором стережет? Сунешься туда, а он раз – и башку оттяпает.
– Эх, поесть бы сейчас!.. – широко зевнул Иван. – И поспать бы!..
Есть и спать действительно хотелось всем. Сразу же захотелось, едва в мир живых воротились. Да с такой страшной силой, что невмоготу. В животах словно мыши заскреблись, в глаза будто песком сыпанули.
Но спать на ледяном полу, подле этого дуба мертвых – по крайней мере неблагоразумно.
А вот поесть таки отважились. Расстелили самобранку, поснедали второпях.
Та словно тоже сообразила, что за место вокруг. Подала все такое, что на ходу есть возможно. Ботербороды с колбасой и коровьим маслом, булки с рубленым мясом, пирожки с сыром да вареньем. Покидали в животы, утолили собачий голод.
Василиса достала откуда-то маленький желтый череп. То ли кошачий, то ли еще какого зверька. Погладила его, шепнула что-то – и из глазниц полился свет. В нем стали видны ступени – каменные, стесанные за много лет. Раньше тут, похоже, хаживали нередко.
Но то раньше. А сейчас лестницу покрывал слой пыли. Ее явно не тревожили уже несколько седмиц.
Там, где пыль – там никого нет. Там безопасно. Рассчитавши так, Василиса двинулась наверх, высоко подняв череп-светильник.
Лестница оказалась не коротка, но и не длинна. И поднялись по ней путники в галерею – с каменными сводами, с витыми колоннами.
Тут тоже царил гробовой мрак. Лучи черепа выхватывали из него другие черепа – те валялись тут и там, словно на древнем поле брани. Иные отдельно, другие – в совокупности с целыми костяками. Не все человеческие – были и песьи, и змеиные, и даже один огромный, с парой громадных кривых зубов.
Индрик-зверь, не иначе.
Но пол и тут был пылен, без единого следа. Это утешало – знать, не суется в это подземелье никто из Кащеевой дворни.
Если, конечно, это в самом деле Костяной Дворец, а не иное какое место. Василиса Премудрая бабой-ягой стала буквально на днях, могла и ошибиться, спутать деревья.
Но когда Иван сказал о том вслух, княгиня одарила его гневным взглядом. И спросила с насмешкою, много ли, он полагает, даже в Нави растет этаких дубов – чтоб в небо макушкой упирались, да в мир живых выводили. Нешто их там столько, что возможно один с другим перепутать?
Иван только пожал плечами. Ему-то почем знать, сколько в Нави дубов? Он их не считал.
Галерея окончилась еще одной лестницей – только круглой теперь, витками уходящей вверх и вниз. И снизу веяло таким мраком, таким холодом… словно опять в Навь спуск, только теперь прямой дороженькой.
Даже ступени покрывал ледок.
Конечно, никто даже спрашивать не стал, куда шагать. Вверх все молча двинулись. И с каждой ступенькой становилось будто чуточку теплее и светлее – так до тех пор, пока над головой не показалось ясное небо.
Ход вывел сначала в погребец, а оттуда – на малый дворик, заросший бурьяном и лопухом. Его прикрывала решетка из стальных прутьев, но ту легко убрали разрыв-травой. Иван берег заветный стебелек, хранил в рукавной складке.
Куда они попали, тут уже никто не спрашивал. Хоть и не бывали здесь раньше трое из четверых, а только с первого взгляда поняли – Костяной Дворец перед ними. Второго такого чертога, верно, по всей земле не сыщешь.
Зловещ и темен он был. Огромен, внушителен, но угрюм и мрачен. Словно громадная берлога лесного чудища. Не окружен стенами, зато с обширным посадом – не терем, не кремль, а цитадель. Город-крепость, сам себе поселение.
Только пустынно тут оказалось. Иван вырос на княжеском дворе и знал, насколько там всегда шумно, какое вечно столпотворение. Украдкой даже и не высморкаться – кто-нибудь да углядит.
А тут – тишина. Ни стражи, ни челяди – ни единой души. Стоит Костяной Дворец пуст и покинут.
– А где все-то? – растерянно спросила Синеглазка. – Тут так и должно быть?
– Нет, – покачала головой Василиса. – О прошлом годе тут везде люду было – что огурцов в бочке.
– И куда все подевались? – спросил Иван.
– А вот это очень хороший вопрос… – задумчиво молвил Яромир. – И предчувствия у меня что-то недобрые…
Когда сюда добирались – думали, что в Костяном Дворце скрываться придется. Тайком красться, ровно тати ночные. Вообще ночи дождаться хотели, остеречься до поры.
Не шутка же, саму Кащееву смерть с собой несут! Коли ее потерять – это же верный конец всему!
Спустя время выяснилось, что Костяной Дворец хоть и опустел, да не полностью. То тут, то там все же сыскивались отдельные челядины. Бабы и старики в основном.
Одного пожилого татаровьина путники застали врасплох. Он тащил куда-то мешок репы, когда из-за угла вынырнул Яромир. Прижал локоть к горлу, толкнул к стене, рявкнул:
– Молчи, коли жить хочешь!
Татаровьин все равно уже раскрыл было рот пошире, да передумал, увидев саблю. Синеглазка уперла ее кончиком прямо старику в переносицу и молвила тихо:
– Звук един издашь – окривеешь. Второй издашь – слепцом станешь.
Татаровьин закрыл рот. После этого Яромир все же разрешил ему говорить, но негромко и почтительно. Богатырка продолжала грозить пленнику саблей, а оборотень принялся с расстановкой его расспрашивать. Кто да кто, чем занят, отчего цитадель пуста, куда все запропастились.
Звали татаровьина Худан, и служил он обычным кухарем. Прежде состоял в Кащеевом войске, ходил под Калином Толстым, что был допрежь нынешнего хана, Калина Рогатого. Бывал и в Булгарии, и на Руси. Потом устарел, да еще и охромел, стрелу в колено получив. Теперь трудится на поварне.
Из-за хромоты своей и в великий набег взят не был. Всех кухарей, кто здоров и не слишком дряхл, тоже ведь туда забрали, войско кормить.
– Великий набег?! – нахмурился Яромир. – На закат, на Русь?!
– А куда жь ищо? – ухмыльнулся татаровьин. – Прямо туда и пащли, усий держауай, в бальщой паход. Брат там мой минщой, сына дуа тожи.
По-русски он балакал складно, только звуки неверно выговаривал. Но до этого никому и дела не было – всех слишком взволновала суть услышанного.
– Как в поход?! – тряхнул Худана Яромир. – Он же должен был летом только!
– А уыступил уисной! Абманул усих, ха-ха… кхр-р!..
Татаровьин обмяк – с такой яростью пырнула его Синеглазка. Сабля только что сквозь голову не прошла.
– Поспешила, – с укоризною глянул на нее Яромир. – Не обо всем еще расспросили.
– Ничего, – холодно ответила Василиса. – В Кащеевых чертогах челяди вдосталь. Даже если всех боеспособных увел – одной привратни не един десяток остался. Найдем еще кого расспросить.
– То верно, конечно… – угрюмо покивал оборотень.
Иван растерянно лупал глазами. До него сказанное косоглазым стариком дошло позже, чем до остальных. Но в конце концов и он сообразил, что коли Кащей ушел в поход… не под Тиборском ли он сейчас уже?!
– Правду ль он сказал-то?! – возопил княжич. – Соврал, может?!
– Скорбно, да истинно, – ответил Яромир. – Вопрос лишь в том, насколько давно отсюда все ушли. Сколько времени у нас еще осталось.
– И осталось ли вообще, – добавила Василиса.
А Синеглазка широко зевнула. Глад-то путники утолили, но со сном боролись уже только кипящей внутри злостью. Поляница даже щипала себя украдкой, чтоб стоя не задремать.
– Ладно, нечего нам на подворье делать, – заявила Василиса. – Здесь у Кащея только амбары да конюшни, тут он вряд ли что драгоценное схоронил. Это надо во внутренних хоромах искать.
– Что искать-то? – спросил Иван. – Я что-то запамятовал – мы что ищем вообще?
– А незнамо что, – сказал Яромир. – Некий предмет, о который каменное яйцо расколоть можно. Только вот знать о нем мы только то и знаем, что он где-то в Костяном Дворце лежит.
– Эхма… – закручинился Иван. – Это что ж, обо все подряд этим яйцом колотить?!
– Коли получше что придумаешь – нам скажи. В ножки тебе поклонимся.
Внутрь Кащеевых чертогов прокрасться не так просто оказалось, как по подворью бродить. Это снаружи просторно и построек всяких тьма – есть где укрыться. А челядины редки и не так зорки, чтоб издали чужаков распознать.
Кому в голову придет, что у самых стен враги так бесстыдно ползают?
Но железные врата в сам кремль были хоть и не на запоре, да охранялись крепко. Четыре дивия на страже стояли, два татаровьина, да еще некое чудище – огромное, рогатое, лопоухое. Сидело оно на цепи у воротни, скалилось, кость козлиную грызло.
– Это кто такой? – шепнул Яромир, выглядывая из-за овина. – Велет, чугайстырь?..
– Див это, – мотнула головой Синеглазка. – Мы такого видали однажды, когда у Хвалынского моря кочевали.
– Дэв, правильно, – подтвердила Василиса. – Но вы его не бойтесь, он так – для устрашения. Старый совсем, из ума почти выжил. Вы дивиев бойтесь.
– Э, да мы и не таких дивиев шапками закидывали! – махнул рукой Иван. – Вот Косари на острове Буяне – вот это уж были дивии так дивии! А эти – тьфу на них!
– Тьфу-то тьфу, да если мы с ними схлестнемся, так шум подымется, – возразила Василиса. – А Кащей уж верно не совсем свою столицу оголил. Казну-то он не с собой забрал, кому-то ее стеречь поручил.
– И то правда… – пригорюнился Иван. – А что ж делать-то тогда?
– Непривычное для тебя дело делать нужно, Вань, – сказал Яромир. – Думать.
– Да ну тебя, – отмахнулся княжич. – Все б тебе язвить только. Да и шутку эту ты много раз уж шутил – не смешно давно.
– Здесь он тебя уел, – подала голос Василиса. – Ты лучше обернись-ка волком – я тут уловку одну придумала.
Не так уж и заковыриста оказалась уловка Василисы. Велела она Ивану с Синеглазкой грязью натереться, да одежу запачкать. Сама же повертелась, покружилась – да и обернулась старушонкой в лохмотьях. Сгорбилась, морщинами вся пошла, закряхтела так, словно недужит уже много лет. Сарафан ее тоже обветшал, истлел наполовину, и стала Василиса Прекрасная такова, что краше в гроб кладут.
Одни только глаза ее остались острыми, цепкими, молодыми.
– Горбитесь побольше, – наказала она Ивану с Синеглазкой. – Лица прячьте, а вот оружие напоказ выставляйте. А ты за мной хромай, да позлей выгляди.
В таком виде путники прошли мимо стражи, ровно мимо места пустого. Все-таки не один месяц Василиса в Костяном Дворце провела – хорошо запомнила, сколь разношерстны Кащеевы подданные. А дивии железнобокие – они дуроломы как есть, их вокруг пальца только дурак не обведет.
Татаровья – дело иное. Эти не глупы. Но состарившаяся Василиса приобрела немалое сходство с кратковременной своей наставницей – Ягой Ягишной. Так же ковыляла, так же припадала на одну ногу. Такую же ягу носила из собачьей шерсти, такую же клюку в руке держала.
Так что не посмели ее даже окликнуть. С этой старой людоедкой связываться – себе дороже. Перед Кащеем-то она лебезит, стелется – а вот простая челядь немало от нее горя повидала. За минувшие полгода две ее чернавки пропали куда-то – и никто о их судьбе не спрашивал.
Вот коли б на воротах псоглавец хоть один оказался – тут нахрапом бы уже не прокатило. Эти бы нюхом почуяли русинов, поляницу и особенно оборотня. Пришлось бы иную какую уловку выдумывать.
Но здесь путникам свезло – псоглавцев на страже не было.
Так они и попали внутрь. И тут-то уж Иван с Синеглазкой распахнули рты – такое вокруг богатство было. Коридоры широченные. Потолки высоченные. А роскошь воистину царская – стены золотом сусальным покрыты, колонны серебром. Лестницы коврами застелены, а где ковров нет – там перламутр сверкает-переливается.
А уж потолки-то, потолки!.. Жемчугами выстланы, каменьями драгоценными!
– Вот чего Кащею не хватает еще?! – взвыл Иван, завистливо озираясь. – На золоте ест, на золоте пьет!.. У меня брат – великий князь, так у него в сравнении – халупа убогая! Всеволод-князь побогаче, но и он рядом с Кащеем – нищеброд!
– Экая в тебе жаба-то завелась, – насмешливо сказал Яромир, ступая рядом на когтистых лапах. – Ты громко так не ори только, услышат. Куда сначала пойдем, Патрикеевна?
– В палату с диковинками, – бросила Василиса. – Кащей – он хитрый. Мог ту цацку заветную и не в казне вовсе схоронить, а где угодно.
– И выглядеть она как угодно может…
– Как угодно. Помню, когда я его про смерть его расспрашивала, он сказал, что та в голике, что в углу стоит. Испытывал меня. Теперь вот думаю – а не с двойным ли дном ответ был? Не в этом ли самом голике секрет, об который яйцо каменное разбить можно?..
– Быть не может, – покачал головой Яромир. – Кащей свою смерть на Буяне много веков назад схоронил. Тогда же и в каменное яйцо ее поместил. Значит, и ключу от яйца тоже много веков быть должно. Древнее это что-то должно быть. Способное веками храниться.
– Так оно же неразрушимо, как и само яйцо, – напомнила Василиса. – Откуда тебе знать – может, тому голику тысячи лет?
– Неразрушимый голик вопросы вызвать может, – рассудил Яромир. – Попытается кто прут вырвать, али в печку бросит – так сильно удивится. Озадачится этакой небывальщиной – и что он потом с этим делать станет? Слухи еще пойдут, узнают. Нет, прочное это что-то и само по себе. Из камня либо металла. И уж точно не в случайном месте лежащее – а то какой метельщик просто по нерасторопности выбросить может.
– Согласна, – чуть промедлив, кивнула Василиса. – Тогда точно вначале в палату с диковинками. Там таких древних вещиц – не сосчитать. И каждая на отдельной полочке сберегается, а слуги с них только пыль и сдувают.
Дивиев во внутренних помещениях почти не оказалось. Кащей забрал в поход почти всех. Оставил горстку-другую – сторожить самые важные горницы. У иных дверей они и торчали железными истуканами.
Да и вообще челяди в Костяном Дворце почти не встречалось. Стоял он пуст и покинут. Дожидался возвращения хозяина.
И все же шагали по нему путники осторожно, крадучись. Василиса чуть слышно постукивала клюкой, Синеглазка выглядывала из-за поворотов. Яромир вообще оставался волком, щупал ноздрями воздух.
– Слышь, Яромир, а вот тебя не тянет тут стены пометить? – спросил Иван, колупая пальцем золоченую лепнину.
– Чего?.. – аж оторопел оборотень.
– Ну углы всякие. Собаки ж метят. А ты чем хуже?
Яромир вздохнул, глядя в светлые, чистые очи Ивана. Тот ведь не подсмеивался. Всерьез спрашивал.
– Нет, Вань, не тянет, – проникновенно сказал он. – А тебя?
– И меня не тянет.
Палата с диковинками разместилась на четвертом поверхе, в одной из длинных крытых галерей. По одну сторону тянулись светцы с мерцающими лучинами, а по другую – полочки. Глубокие ниши в каменной стене. Возлежали в них вещицы причудливые, невидали с разных концов света.
Василиса поведала, что тут у Кащея хранятся те любопытности, которые сами по себе ничем не ценны. Потому и без охраны, потому и не на запорах.
Кому на ум взбредет красть засушенные цветы из заморских стран или кости зверей, что жили до Потопа? Диковины, конечно, спору нет, но ради них в Костяной Дворец никто своей волей не полезет.
– Вот это перо из крыла грифона, – рассказывала между делом Василиса. – А это глаз вожака аримаспов. А это оборотня зуб, волколака. Не твой, случайно, Серый Волк?
Яромир внимательно осмотрел полочку и помотал головой. Он, конечно, терял на своем веку зубы, доводилось. Но этот клык обронил какой-то другой волколак.
– А это что за скорлупа? – полюбопытствовала о соседней полочке Синеглазка.
– Где?.. А, это яйцо Тугарина, – равнодушно ответила Василиса.
– Он что, яйцо снес?! – изумился Иван.
– Нет, дурак. Он из него вылупился.
Кроме мелких диковин были в палате и крупные. Стоял в полный рост скелет велета. Висел на стене ржавый меч-великан – в сажень длиной. А во весь потолок была протянута жесткая чешуйчатая шкура.
– Это Змея Горыныча кожа, – указала ее глазами Василиса.
– Это как?! – заморгал Иван. – С него что, кожу содрали?!
– Сбросил он ее, дурак, – недовольно ответила княгиня. – Он же Великий Змей. Они раз в сто лет кожу меняют.
Иван подпрыгнул пару раз, пытаясь до этой шкуры дотянуться, но висела та высоковато.
А вот по всем прочим диковинам княжич яйцом тюкал. На всякий случай, чтоб уж наверное ничего не пропустить.
Шел, тюкал и бормотал себе под нос:
– Вот цацка… и еще цацка… И тоже не бьется…
– Да ты посильней бей! – советовала Синеглазка.
– Я и так со всей дури стукаю! – возмутился Иван.
– А дури у него много, – подтвердил Яромир.
Все диковины в палате Иван перестукал. Не нашлось среди них нужной цацки. Ни об одну каменное яйцо не раскололось.
А сонливость давила все мучительнее. И не его одного. Словно опять кот Баюн мурлыкал колыбельную на ушко – так хотелось закрыть глаза, опустить голову на подушку…
– Я сейчас упаду… – простонала Синеглазка. – Я как будто три дня не спала…
– Я тоже, – призналась Василиса.
– Эх вы, боярышни кисельные! – усмехнулся Яромир. – А вот Ваня молодец, держится… оп, Ваня, не падай!.. Ты что, спишь уже?! На ходу спишь?!
– У-ум… – промямлил княжич, прислоняясь к стене.
– Эхма, незадача… – почесал в затылке оборотень.
По правде говоря, его тоже пошатывало. Не так сильно, как остальных, но все же. Слишком много времени провели они в Навьем Царстве – и ни разу там не поспали, не вздремнули. Оборотень еще как-то держался за счет второй личины, а вот остальные тащились на последних усилиях.
– Место для ночлега нам нужно, – встряхнул Яромир Василису, тормоша другой рукой Ивана. – Только укромное, чтоб никто не потревожил. Где тут такое есть, знаешь?
– Знаю, – пробормотала княгиня, не открывая глаз. – Есть такое место. Рядом совсем.