– Не трогай его! – окликнул ледяной голос.
Кащей Бессмертный… вздрогнул. Очень медленно повернул голову – и уставился на ту, кого давно уж не чаял увидеть.
– Василиса, – бесстрастно произнес он. – Ты жива.
– Удивлен, муженек? – криво улыбнулась княгиня. – Рад ли мне? Или все-таки огорчен?
Кащей молча смотрел. В его глазах что-то мелькало. Едва заметное, почти неощутимое – но все же отдаленно похожее на живое чувство.
Похоже, присуха все еще действует. Сильна Симтарин-трава!
Василиса выдохнула. Втайне она опасалась, что чары давно рассеялись, и сейчас Кащей ее просто убьет. Как Бурю-ягу когда-то убивал – без сожалений и колебаний.
Но он ее не тронул. Стоял над умирающим князем Глебом – и медлил. Ничего не делал.
Подбежавшие следом Иван и Синеглазка застыли у левого и правого плеч Василисы. На Кащея они взирали с ужасом, с омерзением. Ни тот, ни другая раньше его не встречали – и не представляли, какой он гадкий.
Василиса тоже испытала брезгливость. В одежде ее супруг смотрелся еще туда-сюда, по-своему даже величественно. Но нагишом, во всем своем древнем безобразии…
Из всего носимого на царе нежити осталась только корона. Бесхитростная, из простого железа, она по-прежнему венчала голую плешь.
Иван поднял меч. Синеглазка – саблю. Свободные же руки они сомкнули за спиной Василисы – и от Кащея это не укрылось.
– Что там у вас? – разомкнул губы он.
– На меня смотри! – крикнула Василиса, растопыривая пальцы.
С них слетели Перуновы молоньи. Хлестнули Кащея, окутали его белым вихрем – и затрясся старик в короне, задрожал, как в смертельном ознобе.
Да только не было ему больно. Тряхнуло только. Трех секунд не прошло – оправился Кащей, обернул Аспид-Змея клинком… и ринулся на Василису.
Да только та уж назад шагнула – и врезался черный меч не в плоть мягкую, а в искристый булат. Рванул наперерез Иван – и столкнулись два кладенца, как две молнии.
Княжич заметил лежащего на земле брата. Да только ни слова не вымолвил, в сторону его лишний раз не смотрел – весь прикован был к Кащею. Истово жевал одолень-траву – последнюю ее часть, последнюю толику.
Только благодаря ее силе он двигался сообразно Кащею. Только благодаря ее силе мог биться с этаким чудищем. Самосек и Аспид-Змей стучали друг о друга так бешено, что уши болели от лязга.
Синеглазка аж охнула, не в силах уследить за мелькающими тенями. С такой скоростью рубились Иван с Кащеем, что стали почти невидимы.
Василиса же, на это глядя, сунула руку за пазуху, да достала шелковую шапочку с костяной пуговкой. Такая мягкая, такая знакомая… сама шила ведь, старалась.
Поносила ее Яга Ягишна – и будет. Вернулась шапка-невидимка к законной хозяйке.
Надев ее, Василиса исчезла. Растворилась в воздухе – и побежала в таком виде к Глебу. Тот был еще жив. Ранен тяжело, умирать готовился – но еще не умер.
И хоть живой да мертвой воды давно не осталось, кое-чем Василиса помочь могла.
Иван тем временем спешил, искал взглядом щербину, о которой царь Огненный Щит говорил. Туда надо ударить… да ты попробуй еще, попади, когда Кащей так колошматит! Попробуй даже – заметь ее хотя бы! В пылу-то битвы!
А торопиться надо. Иван-то не бессмертен, его Кащей одним ударом убьет. И недолго действует одолень-трава.
А перестанет действовать – станет богатырь слабей прежнего.
Вжух!..
Вжух!..
Дзынь!..
Бац!..
Еще удар, еще один!..
Дзыньк!..
Вжух!..
Бац!..
Хрясь!..
Попал!..
В первый момент Иван себе даже не поверил! Но и впрямь – переломился Аспид-Змей! Точно в щербину угодил Самосек – и рассек кладенец меч проклятый! Остался в руке Кащея обломок… и тут же обернулся змеиным хвостом.
А лезвие шмякнулось на траву – да и забилось, заметалось, истекая кровью.
Умер Аспид-Змей. Точно и впрямь живой был.
А одолень-трава уж истощалась. Но еще действовала, еще давала немыслимые силу и скорость. Вонзил Иван Самосек Кащею в живот, схватил того другой рукой за горло и заорал:
– Ки-и-ида-а-а-ай!!!
Само слово Синеглазка и не разобрала. Писк какой-то комариный. Но что раскололся Аспид-Змей, что пронзил Кащея мечом Иванушка – то поляница увидала отчетливо.
И кинула Кащею в лоб каменное яйцо.
Угодила точно в корону. В самый железный обруч.
И… не раскололось яйцо. Упало наземь целехонько.
Снова обманка! Еще одна обманка! Сколько же их у Кащея наверчено?!
Синеглазка словно окаменела. Иван словно окаменел. Кащей же глянул на свою смерть и сухо произнес:
– Благодарю, что вернули.
Иван отчаянно дернул Самосеком. Распахал тот Кащея надвое, разделил на две половины. Верхняя повалилась, да тут же вскинула себя на руках – и полезли из нее новые ноги. Иван прыгнул ударить сызнова, расколоть Кащею башку – но тот резко дернул ладонью.
Ивана словно хлестнуло ураганом. Отлетел он назад, распластался на траве. Самосек из руки выпал.
А Кащей уж поднимался, уже снова стал целым. Поднял каменное яйцо, стиснул его, как великую драгоценность, положил… ан положить-то и некуда. Ни одежки на нем, ни пояса, ни сумы какой.
Не за щеку же совать.
А Иван-то тоже уж поднялся. На остатках одолень-травы взметнулся, подпрыгнул, сиганул к оброненному кладенцу.
– О нет, я так не думаю, – повернулся к нему Кащей.
Прищелкнул он пальцами – и объявилось рядом с Самосеком еще тридцать точно таких же мечей. Заметался среди них Иван, тут же свой из виду потеряв.
Все одинаковые, ни один от остальных не отличим!
– Самосек!.. – аж взвыл он от отчаянья. – Самосек, подай голос!..
Может, и хотел бы чудесный меч ответить хозяину. Иван давно уж убедился, что тот своим разумением обладает. Да только нем был, увы. Зазря Иван среди клинков метался, зазря искал – не сверкнет ли какой, не дернется ли?!
И корень адамовой головы не помог. Был он у Ивана при себе по-прежнему, мороки распознавал уверенно – да не мороки то оказались. Настоящие самые мечи, только не волшебные.
А пока Иван шарахался от одного к другому, Кащей успел рассмотреть обломки Аспид-Змея, да убедиться, что теперь тот разве на зубочистку сгодится. Возродить его к жизни можно, но не в един присест. И не здесь, на поле боя.
По счастью, боги сегодня явно покровительствуют Кащею. Не случайно же он час назад снял с безымянного витязя не что-нибудь, а другой меч-кладенец – несравненный Аскалон.
Тот остался там, где вогнал Кащея в землю Илья Муромец. Там, где валялись обломки его доспехов. Блестел в луже крови и грязи.
Кащей пронесся к нему быстрей молнии, подхватил – и вернулся. Как раз у Ивана действие одолень-травы истекало – все медленней он двигался, все меньше отличался от обычных людей.
И мигом спустя Кащей подлетел уже к нему. Взметнулся Аскалон, понесся к шее Ивана – только и успел княжич, что схватить ближайший меч, отразить удар.
Удар-то он отразил – да меч разлетелся вдребезги.
Не кладенец. Подделка колдовская.
Уж верно, вторым ударом Кащей бы Ивана прикончил. Но тут свистнула тетива – и вошла в спину чудищу стрела каленая. Да не простая, а с пером Жар-Птицы.
Кащей дернулся, не доведя удара до конца. Замер. Боль почувствовал – и сильную.
Очень давно он ее не чувствовал-то.
Но длилась она недолго. Резко вырвав стрелу из груди, Кащей отмахнулся от Ивана, пырнувшего его другим мечом.
Снова фальшивка. Снова вдребезги разлетелся.
На счастье княжича, Кащей был более занят своей раной. Та не заживала. Не срасталась на глазах, как бывало всегда.
И даже все еще немного болела.
Кащей всунул в отверстие палец. Прислушался к ощущениям. Ощупал кровоточащие края.
И успокоился, убедившись, что рана все же заживает. Просто гораздо медленнее, чем положено. Возможно, час целый Кащею теперь ходить со сквозной дыркой. А то и до самого утра.
Но это не беда. Бывало и хуже. Каждэв вот своим Огненным Пальцем сумел Кащея серьезно уязвить, а это пустяки, мелкие неприятности.
Но покуда Кащей вот так несколько секунд впусту истратил, Ивану вдруг светлая мысль пришла. Нашарил княжич в рукавной складке стебелек разрыв-травы – да и стегнул ею наотмашь по мечам!
Дивно получилось. Сразу девяти клинкам разрыв-травой досталось – и восемь надвое развалились. Раскололись пополам, как стеклянные.
А девятый-то уцелел! Настоящий! Подлинный!
Им Иван и ударил. Со всего размаха, покуда Кащей отвлекся.
И не в грудь ударил, не по шее, не еще куда. Снова смекнул, сообразил, что не шибко тем вреда причинит.
Руку Иван Кащею отсек. Левую кисть – в которой яйцо зажато было.
Отлетела рука. И яйцо отлетело. Покатилось по траве – и вот тут Кащей сразу позабыл о пробитой груди! Резко повернулся к Ивану, взмахнул мечом Аскалоном – но встретился тот с Самосеком. Хоть и перестала одолень-трава действовать, хоть и ощущал себя Иван слабей даже обычного, да только Самосек не просто так Самосеком прозывался. Сам руку хозяина дернул, сам удар встретил.
Видать, проняло умный меч. Не на шутку проняло.
А Синеглазка бросилась к яйцу. Порскнула к нему зайцем, понеслась стрелой.
Кащею это, конечно, не понравилось – и задвигался он быстрее молнии. Забыл про Ивана, оставил его – полетел за Синеглазкой. Только та наклонилась, уже коснулась яйца пальцами – и врезалась ей в спину костлявая ладонь.
С такой силой ударил Кащей, что отлетела поляница. Упала в дюжине саженей – и замерла.
Остановился взгляд Синеглазки, застыл. Только губа нижняя еще дрожала, да пальцы чуть подергивались.
Голой рукою сломал ей Кащей хребет.
Иван страшно закричал. Кащей же на богатырку и не глянул – наклонился к яйцу своему заветному.
Но то вдруг… вспорхнуло. Поднялось в воздух, словно невидимой рукой удерживаемое.
Хотя отчего словно? Так и было. Василиса яйцо схватила, подкралась в шапке-невидимке. Кащей на мгновение замешкался, но тут же о том догадался и протянул за яйцом руку.
– Отдай, – коротко приказал он.
– А ты отыми, попробуй! – раздался из пустоты дерзкий голос.
Кащей стиснул рукоять меча. Он боролся с засевшей внутри присухой. Волевым усилием одолевал Симтарин-траву. Вот клинок пополз вверх, вот замахнулся уже Кащей…
И Василиса швырнула яйцо Ивану.
Кащей резко повернулся к нему. Вскинул меч, метнулся следом… и остановился. Кинул Ванька яйцо ему сам – да снова точно в лоб.
И посыпались наземь осколки.
Не веря увиденному, Кащей вскинул ладонь, ощупал лоб… лоб! Голый лоб! Исчезла корона, что его защищала!
Обернулся – и увидал ее словно висящей в воздухе.
Василиса. Отвлекла, момент улучила, корону сдернула.
Догадалась княгиня, что корона Кащею для иного служит. Не о нее каменное яйцо раскалывалось, а о собственную его голову. О собственный лоб.
А корона железная к нему заслоном была. Последним рубежом – на случай, если кто найдет все же яйцо, да вызнает, как его расколоть.
Не отрываясь, Кащей смотрел на осколки каменной скорлупы. Вместилище его смерти, неразрушимая колдовская скрыня – уничтожена. И где-то там, прямо под ногами – игла, цены не имеющая.
Именно поэтому Кащей не решался даже шевельнуться. Он не видел иглу в траве. Не знал, где та находится.
Один шаг, одно движение – и он может нечаянно на нее наступить. Собственной пяткой сломать, собственной пяткой самого же себя прикончить.
Иван с подозрением на него уставился. Кащей-то двигаться перестал. Наверное, потому что яйцо раскололось. Может, игла сразу вместе с ним и рассыпалась?
А то не было вовсе там никакой иглы – в самом яйце смерть и заключалась? Обманул всех Кащей насчет иглы – чтоб, значит, если яйцо расколется, то пусть все иглу ищут, а найти не смогут. Будет Кащей мертвый, а все будут думать, что все еще живой, потому что иглу найти не смогут.
Порадовался Иван своей сметливости. Но тут же подумал, что игла-то все-таки может где-то быть, так что надо ее все-таки сломать.
И подошел к Кащею. Наклонился спокойно, начал в траве шарить.
Кащей в первую секунду даже ничего не сделал. Неподвижно смотрел на Ивана, пытаясь разгадать действия княжича. На что тот рассчитывает, возясь рядом с ним так безмятежно. Не может же он не понимать, что Кащею рукой взмахнуть довольно, чтоб его убить.
Не защищен ведь Иван ничем. И не в шапке-невидимке. Значит, подвох какой-то приготовил. Замыслил что-то пакостное.
Только что?
– Что ты делаешь? – сухо спросил Кащей.
– Да смертушку твою ищу, – простодушно ответил Иван. – О, а вот и она!..
И выпрямился, держа иголку.
Конями понеслись мысли в голове Кащея. Внезапно понял он, что переиграл его меньшой Берендеич. Так умен и хитер оказался, что только и позавидовать. Заставил Кащея гадать о своей дерзости, заставил ломать голову лишнюю секунду – и хватило ему этой секунды. Все поставил на кон – и выиграл.
Впрочем… нет. Еще не выиграл.
Прежде, чем пальцы Ивана сомкнулись на игле, Кащей выбросил вперед ладонь. Хлестнул Ивана невидимой волной – и отлетел тот камнем. Врезался в случайного навья, застонал.
А иглу-то выронил. И на сей раз приметил Кащей, куда та упала. Рядом совсем с Ванькой – вот только руку протяни.
Кащей метнулся быстрее молнии. Видел, что Иван тоже это приметил, что тянется уже к заветной игле, что сцапает сейчас.
Перехватить его Кащей не успевал никак. Даже с невиданной своей скоростью. Это он понял еще на полпути, и потому устремился не к руке, не к яйцу, а к самому Ивану. Замахнулся мечом, чтоб пронзить княжича, устранить угрозу.
И пронзил. Вошел Аскалон в человеческую грудь, пронзил ее насквозь.
Только был то не Иван. В последний самый миг объявился перед клинком Кащеевым брат Ивана – Глеб. Раскусил последнее, чудом уберегшееся волоконце одолень-травы – и сделал рывок. Один-единственный, в одно мгновение длиной.
Но спасительным оказалось мгновение.
– Дави гадину, Ванька… – прохрипел Глеб.
И пальцы брата переломили иглу.
И тут же остановилось сердце князя Тиборского. Умирал он уж и так, на последнем был дыхании. Даже с одолень-травой – только и сумел, что закрыть собой брата. Чтоб хоть тот завершил дело.
И за то спасибо Господу, что успел еще Глеб увидеть вожделенное.
Увидеть, как упал Кащей Бессмертный.
Упал – и больше не поднялся.
И не один только он. Поднятые Десницей Чернобога мертвецы тоже повалились, как кули с мукой. Все разом, единовременно.
Как будто и впрямь подох Кащей Бессмертный.
Только вот… жил он все еще. Лежал без движения, не шевелил ни рукой, ни ногой, не моргал даже – однако не умирал. Рыдающий Иван сомкнул вежды мертвому брату и от души пнул Кащея.
Дал выход накопившемуся.
Кащей даже не дрогнул. Только чуть скосил взгляд, разомкнул пергаментные губы и молвил:
– Значит, этим миром все-таки будут править люди. И никого, кроме них. Что ж, я хотя бы попытался.
– Да сдохни ты уже, нечисть поганая!!! – проревел Иван, отрубая ему голову.
Та вспыхнула и развалилась. Но из шеи тут же полезла новая, точно такая. Медленней, чем прежде, при целой игле, но все же полезла – и через полминуты стала точно как прежде.
– А вот этого не обещаю, – произнес Кащей уже в спину Ивану и… улыбнулся. В его глазах отразилось живое чувство, а губы изогнулись.
Чуть-чуть, еле заметно – но изогнулись.
Иван, впрочем, того не увидел. Оставив тело Глеба и упорно не подыхающего Кащея, не обращая внимания на все еще тлеющую битву, уселся он подле Синеглазки. Та раскинулась на грязной земле и все еще дышала, все еще смотрела в небо, но взгляд ее быстро тускнел.
Заливаясь слезами, Иван положил ее голову себе на колени. Синеглазка стиснула его ладонь слабеющей рукой и прошептала:
– Прощай… суженый мой…
– Прощай… – чуть слышно ответил княжич, касаясь ее губ в последнем поцелуе.
А тут и солнце закатилось. Скрылся за небоземом последний краешек – и словно знаком это стало для всех. Увяло побоище, иссякли у всех силы. Перестали жить бессчетные навьи, лежал мертвей мертвого Кащей Бессмертный – и кончилась на том страшная битва.