Иван лизнул медового петушка. Ох и сладок же! Никогда в жизни таких сладких не ел.
Интересно, царь Кащей каждый день таких ест? Чего он злющий-то тогда такой? Удивительно даже.
Петушка этого княжич прихватил на дворцовой поварне. Та оказалась по дороге к казне. Огромная, с кучей печей и котлов, бездонными амбарами и глубокими погребами – но почти безлюдная. Печи, кроме двух, стояли погашены, котлы были порожни, скрыни и ледники – опустошены.
Все и всех на войну забрали, оставили только несколько сторожей.
Они хлопот не доставили. Стряпуха при виде Яромира в волколачьем облике только ахнула и залопотала на татарском. Василиса, немного знающая на этом языке, перевела, что та дивится столь огромному псоглавцу.
– Ну дивится и дивится, пусть ее, – пожал плечами оборотень. – Мне многие дивятся. К казне лучше путь показывай.
– Дальше по коридору и наверх, – мотнула головой Василиса. – И потом надо будет еще в зверинец наведаться. Может, удастся украсть змия летучего с колесницей воздушной. Если Кащей оставил во дворце хоть одну…
– Это зачем нам змий-то? – не понял Иван.
– А назад ты как возвращаться собираешься? Пехом по болотам и пустошам, через все Кащеево Царство? Или обратно по Древу, прямо в чертоги Вия?
– И то верно, – задумчиво покивал Иван. – Недаром тебя Премудрой-то прозвали.
– Немудрено таковой прослыть, когда все вокруг… кхм… – покосилась на него Василиса. – Что, вкусный василиск-то?
– Какой еще василиск? – моргнул Иван.
– Которого ты лижешь.
– Это петушок. Медовый.
– Это василиск. Медовый.
– Это петушок!
– У него хвост. Змеиный.
– Нет у него никакого хвоста, – откусил сразу половину Иван. – И не было.
– Как дети малые… – покачал головой Яромир. – Ты василиска-то сама видала хоть, ягая баба?
– Живого – нет. Спорышок его – видала, – спокойно ответила Василиса. – И еще на картинке видала, в книге премудрого Плиниуса. Я вообще много чего видала, Серый Волк.
Громадны и тяжелы оказались двери Кащеевой казны. Две многопудовых каменных плиты, перекрытые таким засовом, что и вдесятером не поднять. Кащей, видно, каждый раз велетов кличет, чтобы скрыню свою заветную отворить.
Если не считать главных ворот, только здесь во дворце и стояла сильная стража. Два дивия небывалых размеров. Не такие огромные, как Косари на Буяне, но гораздо крупнее обычных. Они почти подпирали потолок, удерживая в ладонях такие мечи, что человеку и от земли-то не оторвать.
При виде нарушителей они молча повернули головы. Пристально уставились безглазыми шлемами. Но с места не тронулись – только мечи чуть приподняли, скрестили перед дверьми.
– В казне я не была, – чуть слышно сказала Василиса. – Мимо дивиев-то прокралась невидимкой, но двери открыть не сумела. Другого входа в казну нет. И этого засова тут раньше тоже не было. Это Кащей перед уходом навесил, наверное.
Дивии продолжали стоять неподвижно. В Костяном Дворце несметно всякой челяди и постоянно появляются новые лица. Запомнить каждого невозможно. Так что вряд ли эти железные кустодии трогают тех, кто не покушается на им доверенное.
Но что они сделают, если подойти ближе?
– Шапки-невидимки у меня больше нет, – напомнила Василиса. – Так что придется иначе разбираться.
Яромир задумчиво жевал соломинку. Возле заветного дуба они с Иваном одолели дивия даже более страшного. Но тот был один – а этих двое.
– Давайте в драку-то не спешить, как следует все обдумаем вначале! – предложил Иван.
– Вань, ты ли это сказал?.. – удивилась Синеглазка. – Ты не заболел ли?
– Да он просто хочет леденец доесть, – отмахнулась Василиса.
– Напраслину возводишь! – возмутился княжич, торопливо догрызая петушка и обнажая Самосек. – Я всегда готовый! Вот, и одолень-трава у меня есть еще!
– Одолень ты сбереги лучше, – остановил его Яромир. – Последняя толика осталась. Мало ли где еще он службу сослужит.
– А коли не сослужит больше нигде? Коли уже и с Кащеем мы расправимся, а он все будет у меня за пазухой хорониться, своего часа ожидая? Глупо же выйдет!
– Не трогай одолень, – настойчиво сказал Яромир. – Сердцем чую – понадобится еще.
– Ну тогда сам думай!
Василиса тем временем втолковывала что-то Синеглазке. Рассказывала о каком-то Талиусе, медном велете Кандийского царства. Поляница морщила лоб, не смекая, при чем тут это.
– Что, не можете ничего придумать? – посочувствовал Иван. – Давайте я тогда метлу возьму, да и пройду внутрь, как метельщик.
– Не впустят в казну метельщика, – досадливо ответила Василиса. – Туда только самого Кащея впустят.
– Ну давайте я тогда возьму метлу… да и пройду внутрь, как Кащей.
На это Ивану даже не ответили. Василиса только поморщилась и сказала:
– Слушайте, от одного дивия я нас избавлю. Но вначале нужно одолеть второго. А для этого делайте так, как я скажу. Ты, богатырша, там встань. А ты, Ваня, вот здесь. Луки приготовьте оба, только понапрасну не стреляйте, ждите.
Иван с Синеглазкой переглянулись. Глаза их были на диво похожи – ясные у обоих, чистые, небесно-голубые. Видно, что ладная пара выйдет, красивая.
– Стрелой я эту железяку не пробью, – предупредила на всякий случай Синеглазка, но лук вынула.
– А пробивать и не надо, – сказала Василиса. – Стрела «шариком» или «томаром» есть?
– Есть, – наложила на тетиву затупленную стрелу поляница.
– Вот ею и стреляй… да не сейчас еще!.. И ты обожди! – прикрикнула на Ивана Василиса. – Ширинки есть у вас? Дайте мне.
Глядя с непониманием, княжич и поляница однако ж достали ширинки, протянули бабе-яге. У Синеглазки она была гладкая, чистая, узором цветочным расшитая. У Ивана – тоже не скверной ткани, но замусоленная вся, в козюлях подсохших.
Ее Василиса взяла с сугубым отвращением.
Однако ж взяла. Отвернулась от остальных, сложила ширинки в ладонях, наклонила к ним лицо, подула и зашептала оморочку:
Дочитав, Василиса споро обвязала ширинки вокруг наконечников стрел и велела:
– Ты в левого стреляй, а ты – в правого… правый – это по ту руку, какой ты кашу ешь!
Иван обиженно засопел. Он знал, где право, а где лево. Просто подумал, что Василиса первым его назвала, а не Синеглазку.
Разом поднялись луки. Щелкнули тетивы. Свистнули стрелы. Стукнулись в обоих дивиев – и упали, как если б по щитам ударили.
А сами дивии резко очнулись. Вскинули громадные мечи, дернулись… да и повернулись друг к другу. И ни секундочки малой не промедлив – рубанули.
Бог уж знает, как сработала оморочка Василисы, что увидели дивии друг вместо друга. Но биться они взялись яростно, без потачек. Колотили железом о железо, меч о меч. Искр высекали целые снопы.
Да и продлился-то бой дюже долго. Очень уж одинаковы оказались дивии. Словно близнецы-братья сражались, что сызмальства к двойному бою приучены.
Один ударил – и второй в тот же миг. Меч встретил меч. Никто не промахивался, никто не плошал. Как два зеркальных отражения.
Окажись промежду – искромсают в момент.
Но сколь бы ни были прочны клинки дивиев, сколь бы ни были крепки доспехи – не беспредельно же. И колошматили они с такой страшной силой, что и вообразить не можно. Каждый удар оставлял скол на мече или вмятину на железной шкуре.
– Яромир, а Яромир, вот как ты полагаешь – чья возьмет? – спросил Иван с горящими глазами. – Давай об заклад побьемся! Я за левого стоять буду, а ты за правого стой!
– Да не, неохота, – отказался Яромир.
– А я побьюсь! – закивала Синеглазка. – Только я сама за левого хочу! За правого лучше ты стой!
Иван начал было спорить – да тут их заклад закончился, не успев начаться. Дивии одновременно ударили друг друга мечами в грудь. Но если левый только погнул доспех, то правый – прорвал. Вонзился клинок в самую глубину, донесся оттуда визг, потекла густая кровь… и все стихло.
После того бой закончился. Один дивий упал и больше не поднимался. Другой равнодушно опустил меч, повел вокруг безглазым шлемом – и уставился на Ивана с Синеглазкой.
Видно, не забыл истукан, кто по ним из лука стрелял. Не собирался просто так на стражу возвращаться. Сызнова клинок поднялся, шагнул вперед дивий… да уже вскинула руки Василиса. Встряхнула белыми пальчиками, скрючила их – и полыхнула молоньями!
Так-то ярко сразу стало! Освещен был коридор лишь парой тусклых лампад, в полутьме пребывал… но теперь озарило его – хоть глаза выкалывай! Синеглазка вскрикнула, Иван отшатнулся, а дивий… дивий повалился мертвым.
Доспехи его, видно было, пострадали не сильно. Так, закоптились слегка. Но из самого нутра тянулся дымок и пахло жареным мясом. Сдохла живая дивия сердцевина – а без нее он просто железа груда.
– А что ж ты сразу-то так не полоснула? – внимательно глянул на Василису Яромир.
– Перуновы молнии – они сил много отнимают, – сконфуженно призналась княгиня. – Я ими не сполна еще овладела. Голова после каждого раза кружится, качает всю. Так что с дверями вы теперь сами уж…
Снова разрыв-трава службу сослужила. Без нее этот засов ни в жизнь бы поднять не удалось. Его, поди, десять богатырей на полпальца не сдвинут – что уж про всего четверых говорить, двое из которых вовсе девицы.
Но разрыв-трава железо как сухую бересту прорезала. С хрустом лоскутья разошлись, с треском. Вывалились две половинки из огромных петель – и осталась только сама дверь.
Но вот что с нею делать – то непонятно. Кащей ведь казну не на замок запирал, не на ключ – а на слово заветное. Стояли четверо гостей незваных перед холодным камнем – думу думали.
Как дальше быть – не знали.
– Если на дверях был засов – значит, двери открываются наружу… – задумчиво произнес Яромир, подходя ближе.
– Это и я догадался, – ответил Иван. – Ты скажи лучше, как их открыть-то. Разрыв-трава камень не разрывает.
Яромир еще раз прошелся от стены к стене. Поймал взгляд Василисы – та лишь пожала плечами. У каменных плит не было петель, не было запоров, не было замочной скважины. Многому научили ее все три бабы-яги, но не тому, как отпереть дверь неотпираемую.
– Коли ломать, то это мы тут до лета просидим, – молвила Синеглазка, колупая камень пальцем. – А Кащей их как отворял?
– Слова волшебные говорил, – ответила Василиса. – Я пыталась подслушать, да не вышло. А снять чары не могу – Кащей их сам накладывал, тут ни один кудесник не переселит.
– А может?.. – вытащил каменное яйцо Иван.
Без лишних раздумий он тюкнул им по воротам казны – и вздохнул. Не оказались дверные плиты нужной цацкой.
– Было бы слишком просто… – протянул Яромир, ковыряя чуть заметный скол.
Яромир Серый Волк кое-что понимал в делах чародейных, но подлинным волшбодеем не был никогда. Отец вот был, а они, три брата-оборотня, просто нахватались кое-чего. Мудрено не нахвататься, когда родился сыном Волха Всеславича, когда сызмальства видишь вокруг чудеса и умные вещи. Много с кем они знались, общались, много у кого перенимали всякое. Баба-яга меньшая им вовсе теткой приходилась двоюродной.
Так что умел Яромир кое-что, умел. Заговоры мелкие знал, в травах чудесных разбирался, сокрытое видеть мог. Но не более. Братец Бречислав чуть больше поднаторел, хотя до настоящего кудесника и ему далеко.
А вот сестрица Белослава… единственная дочь Волха… Ее и впрямь чародейкой назвать можно… было. Яромир не знал доподлинно, жива ли все еще Белая Лебедь, и коли да – где обретается. Разошлись их пути-дороги давным-давно, улетела Белослава от братьев. Да и с мужем негодно поступила, постыдно. Аж с самим Кащеем спуталась… впрочем, то дело прошлое, дело давнее.
Редко теперь Волховичи о сестре заговаривали.
Но здесь бы она пришлась кстати. Если в чем Белослава и ведала, так это в подобных делах. Горы отворять умела. Недры земные. Пожалуй, и с этими плитами бы справилась…
Впрочем, пока их пути-дороги еще не разошлись, кое-что Белослава брату порассказала. Было однажды дело, сиживали они двое, да Финист еще был с ними, да живой тогда еще Белославы муж, Михайло Черный Медведь. Славный богатырь был, да и оборотень добрый… но теперь уж ни к чему поминать его.
Главное, что молвила тогда Белослава промеж иными речами, что слово заветное к волшебной двери – его подобрать можно. Не всякому такая задача посильна, но тому, кто умеет зреть сокрытое, вполне по плечу.
А Яромир сокрытое зреть умел.
– Аз! – отчетливо произнес Яромир, пристально глядя на дверь. – Буки! Веди!
Иван с Синеглазкой только глазами хлопали. А вот Василиса сразу поняла, что оборотень надумал, с невольным уважением глянула. Тоже принялась за дверью следить, ловить мерцания чуть заметные, чародейских узоров сплетения.
– Како! – чеканил Яромир. – Люди! Мыслете!
У него аж глаза заболели – так он старался ничего не упустить. Поначалу вовсе слаба надежда была – подобрать заветное слово таким манером крайне сложно. Но Яромир не сдавался.
– Ферт! – глаголил он. – Хер! Омега!
Трудно дело шло, медленно. Пройдя по всей азбуке, Яромир повторил ее еще раз, и еще – особливо упирая на те буквы, на которых вроде видел колебания. Потом стал произносить уже только их – в разных порядках, подряд и вразброс. Так и сяк пробовал сочетать их, слоги составлял, на опять-таки колебания смотрел пристально.
Василиса быстро поняла, что ей тут помочь нечем. Не так зорко она видеть умела. Колдовать-ворожить – в этом Волховичи ей не ровня. А вот сокрытое узреть – тут она против Серого Волка слаба.
Ей это слово заветное и в месяц не подобрать.
А вот Яромир постепенно продвигался… очень постепенно. Час минул, второй пошел, третий за ним начался – и двери все еще оставались заперты. Иван, Василиса и Синеглазка успели даже поснедать за самобранкой, пока оборотень бормотал перед каменными плитами.
Но орудовал он уже не буквами отдельными, не слогами даже, а целыми кусками слов. Уверился уже, что верно нашел все частицы ключа – и теперь лишь собрать его осталось верно.
Еще чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть…
– Ша… – по слогам говорил Яромир. – Аз… Мыслете… Аз… Ша… Ша… Аз… Мыслете… Мыслете… Ук… Шам… Шама… Шамаш-шамму птаха тара!
Бессмыслицей это прозвучало для всех, даже для премудрой Василисы. Но не для каменных дверей. Услышав заветные слова, те вздрогнули, загрохотали и растворились настежь. Яромир с Синеглазкой подхватили со стен лампадки, и в мерцающем их свете незваные гости вступили в Кащееву казну.
Вступили – и обомлели.
Все знали, что казна у Кащея богатейшая. «Богат, как Кащей» – оно же не просто так в народе говорится. Потому и ходили в его царство до злата охотники – все головы впустую складывали, да никак не переводились.
Алчность – она такая, глаза застит.
Но сколько именно у Кащея злата-серебра – того никто доподлинно не ведал. И теперь, когда предстала перед очами эта куча… гора… горища монет и каменьев!.. Бесконечные скрыни, сундуки, ларцы, да и просто россыпи!
Несчетно, несметно!.. Купаться можно, зарыться целиком, дом построить из чистого золота!
– Да зачем Кащею богатств-то столько?! – возопил Иван в праведной зависти.
– А просто так, – пожал плечами Яромир. – Жадный он. Вот и копит.
– Куда копить-то столько, зачем?! В гроб с собою положить?!
– Так он в гроб-то ложиться как раз не собирается. Бессмертный он. Вот и чахнет над златом. На черный день бережет.
С чего тут начать – было даже непонятно. Ну в самом-то деле – не стучать же яйцом по каждой монете, по каждому камешку? Этак до лета провозиться можно.
Были, конечно, среди сокровищ и особливые. Торчали из золотых россыпей то чаши, то кувшины, а то наручи тяжелые. У стены громоздились целые доспехи – и тоже из чистого злата.
Серебра вот куда беднее. Похоже, его Кащей не так сильно любит. Да и самоцветы он, видимо, прихватывал больше для украшения.
А преобладало золото. Монеты сотен держав – иные вовсе давно исчезли, сгинули с лица земли и из людской памяти. Битый час незваные гости ворошили их, перебирали, искали что-нибудь необычное, чем-то выделяющееся.
Искали в основном Иван, да девицы-красавицы. Яромир на золото почти и не глядел – по сторонам озирался, воздух нюхал. Пахло в Кащеевой казне чем-то непонятным и неприятным. Смертью пахло и затхлостью… но странно как-то, непривычно.
Никогда еще Яромир такого не чуял, и все понять не мог – чем это так?
Неужели то самого Бессмертного запах?..
Иван же не выпускал из рук каменного яйца. Тюкал и тюкал по всему, что видел. По всему, что хоть как-то привлекало взор.
Только все без пользы.
– Да тут поди разбери! – наконец воскликнул княжич в отчаяньи. – Он, может, зачаровал какую брошку невзрачную, да и закинул в самый дальний уголок! Мы ж и за год тут все не перепробуем!
– Года у нас нет, – сказал Яромир. – У нас и дня-то не осталось. На часы счет идет.
– Так что ищи! – добавила Василиса. – Тут судьба всей Руси решается!
Они то и дело подавали Ивану какие-то ложечки, блюдца, кубки, яхонты покрупнее. Синеглазка рылась в самой крупной куче, и в ушах ее уже качались новые серьги, а шапочка украсилась бирюзовыми колтами.
Известно, поляницы взятым с боя никогда не брезговали.
Синеглазка же и нашла… это. В казне Кащея стояла кромешная темень, злато тускло мерцало в свете принесенных лампадок. Увязая в груде холодного металла, поляница пробралась дальше всех – и увидела на стене картинку. Она рассмотрела ее, подняв лампадку повыше… и окликнула остальных.
– Что нашла?! Покажи! – подоспел первым Иван.
Синеглазка молча указала на исчерканную стену. Рисунок был намалеван не красками, а просто вырезан в камне.
И был он древним. Полустертым, кое-где совсем исчезшим, но все-таки разборчивым.
Кащей. Вот кто был там изображен. Кащей Бессмертный. Но Иван его не узнал – да и Синеглазка сначала не поняла, кого видит. Лишь когда подошли еще и Яромир с Василисой, стало понятно – он это, царь нежити, хозяин сей казны и всего чертога.
Потому что хотя черты и оставались узнаваемы, но выглядел Кащей заметно иначе. Не был костлявым старцем, не был ветх и седобород. Смотрел со стены человек возраста среднего – не молодой уже, поживший, но далекий еще от заката.
Иначе он был и одет. Василиса осенесь видела мужа в самых разных облачениях, но в этом – никогда. Да и вообще никогда и никого она не видела в этаких одеяниях. Много веков… нет, тысячелетий никто уж так не ходит.
И только один признак остался неизменным. Корона. Чело Кащея венчала все та же железная корона. Не вкруг сухой плеши обвивалась, а вкруг волос струящихся – но несомненно та же. Такая же форма, те же двенадцать зубцов игольной остроты.
Василиса узнала ее с первого взгляда.
– Это сколько же этой короне лет… – медленно произнесла она. – Сколько веков Кащей ее уже носит…
Она запнулась. Их с Яромиром и Синеглазкой взгляды встретились. Всем троим разом явилась одна и та же мысль.
– Но Буря-яга же сказала, что цацка в Костяном Дворце! – возразила все-таки поляница.
– Так она тут и была, когда она ворожбу-то творила! – напомнила Василиса.
– А теперь она где? – не понял Иван, до которого все еще не дошло.
– Да там же, где и всегда, – сказал Яромир. – У Кащея на башке она, Вань.
– Корона, что ли?.. – моргнул княжич. – Кащей корону свою зачаровал? А я с самого начала так и думал.
– С самого начала?! – выпучилась на него Василиса. – А что молчал тогда?!
– Да решил, что чересчур просто. Думал, просто мысль глупая пришла, сызнова дураком себя выставлю.
– Вань, ты… ты… Вот ты все-таки удивительно умеешь… ладно, неважно, – махнул рукой Яромир. – Неважно теперь, что уж там. Надо нам подумать, как до Кащеевой короны добраться, да в руки ее заполучить.
– Да дело-то нехитрое, чаю, – ответил Иван. – В лоб я ему это яйцо кину, и вся недолга.
– А коли окажется, что мы все-таки неверно догадались? Коли не корона нам нужна? Тогда что делать будешь? Вежественно попросишь Кащея яйцо обратно вернуть?
– А он вернет разве? – удивился Иван. – Яромир, ты какие-то глупости городишь. Он же не вернет. Это ж Кащей.
– Вань…
– Да что Вань-то?! Сам, что ли, не понимаешь, что если Кащей до смерти своей доберется, то уже назад не отдаст?! Вот ты, Яромир, иногда вообще наивный, как я не знаю кто!
Яромир открыл было рот, но передумал. Смерил только Ивана долгим внимательным взглядом и махнул рукой.
– Идемте, – сказал он. – Глянем, остались ли в конюшне летучие змии.
Незваные гости направились к выходу. Синеглазка снова доспела первой – и замерла. В мерцающем свете лампады стало видно, что каменные плиты затянуты чем-то серебристым, поблескивающим… словно паутина, только огромная, непомерной толщины.
– Это откуда здесь?.. – изумилась поляница, но тут слова застряли у нее в горле.
Потому что по стене с чуть слышным шорохом спускалось клыкастое страшилище о восьми лапах.
Чудовищных размеров мизгирь.