С каждым днем прибавлялось людей под Костромой. Отовсюду приходили, со всех концов Руси. Крохотный городок стал словно желудь, облепленный муравьиным полчищем. Припасов хватало едва-едва, хотя и их тоже везли отовсюду.
Опустошение Тиборска и окрестных земель все-таки заняло у Кащея сколько-то времени. Всех дочиста вырезал, проклятый, никого не пощадил. Жаль людей, но отсрочку это все же дало. Позволило собрать действительно большую рать.
И князь Всеволод очень надеялся обойтись без крови. Без драки. Когда рассказали ему, что конкретно Кащей с Тиборском сделал, он даже пожалел, что зятю на помощь пришел.
Страшно воевать с тем, кто города в пыль стирает!
Но на попятную идти поздно. Кащей Бессмертный его не помилует, в покое не оставит. Очевидно, что Владимир и Суздаль следующие. К ним придут, как только Тиборск доедят.
И ожидая этого дня, Всеволод Большое Гнездо копил силы. То и дело пересчитывал ратников и радовался, что их еще чуть больше, чем вчера. При этом молил бога, чтобы до именно сражения дело не дошло.
Надежду свою князь Владимирский возлагал на две вещи. То мнилось ему, что соберется в итоге под Костромою такая рать, что Кащей глянет, да и заробеет. Передумает биться, назад повернет.
А то мечталось, что вот завтра, вот уже сегодня, вот прямо через минуточку расколет где-то в дремучем лесу княжич Ванька каменное яйцо. Расколет – и иголку ненавистную сломает.
И не станет разом Кащея.
А без Кащея, понятное дело, вся его орда многотысячная распадется в считаные дни. Мгновенно передерутся татаровья, псоглавцы и людоящеры. Дивии да сила нечистая вовсе никому не послушны станут.
То-то сразу ладно будет, то-то хорошо.
Но мечты мечтами, а готовиться надо к худшему. Долго оттягивать схватку не выйдет.
Можно, конечно, отступить подальше. Уйти к Новгороду, Киеву, а то и в какой-нибудь Теребовль. Там Кащея дожидать, на закатных границах. Туда он не один месяц еще идти будет.
Только вот сделать это – все русские княжества ему в разорение отдать. Неизвестно еще, со сколькими городами распрощаться. Кащей ведь их не захватывает, как все приличные люди, а дотла сжигает.
И первым будет стольный Владимир.
Не собирался Всеволод Большое Гнездо свое княжество в жертву приносить. Хватит уже и того, что Тиборск с лица земли исчез. Дальше уже его кровные земли – и вот за них он костьми ляжет.
Благо рать его и в самом деле раздувалась, как тесто в квашне.
Первыми предстали башкиры и поляницы. Они и так уже шли на выручку Тиборску, да не поспели к сроку. Полдня пути всего оставалось, когда прискакал гонец, объявил, что поздно, никому уже не помочь. Повернули назад, к Галичу – там несколько времени стояли, совещались. А получив весточку от князя Глеба – пришли сюда, под Кострому.
Акъял-батыр страшно сокрушался, что не явился на подмогу. Винился перед Глебом, челом ему бил, шапку в пыль швырял. Понятно было, что ни его башкиры, ни степные богатырки ход битвы бы там не переломили, но все же стыдно было батыру.
Поляницы, царица которых отбыла вслед за Иваном, во всем следовали примеру башкир. В полуночных холодных краях им было неуютно, но богатырки не жаловались. Многие уже сыскивали отцов для будущих своих дочерей, причем выбирали сами. Подходили к глянувшемуся парню и прямо говорили: по нраву ты мне, пойдем в лесок.
Ну а коли башкиру али русичу поляница какая по сердцу приходилась, то тут, все уже знали, в поле звать ее следует, на поединок. Чтоб сердце поляницы покорить, нужно в единоборстве ее одолеть.
Тогда все – твоя навеки.
Только не у многих это получалось. Хороши оказались в сече степные богатырки, и потачек никому не давали.
Вечерами окрестности Костромы расцвечивались теперь кострами. Многими тысячами костров. Сам город только что не трещал по швам, и даже в посаде его места уже не осталось.
Вся Русь собиралась на дело правое.
Не слишком быстро собиралась, конечно. Русь-то – она ого-го какая огромная! И дороги… какие тут дороги? Где место ровное, где конь или пеший пройдет – там тебе и дорога, других не жди и не ищи. Хорошо уже, если ни лесов дремучих не будет на пути, ни болот топких. Да и снег еще не везде сошел, земля повсюду раскисла, ручьи текут.
Выручали реки. Итиль ото льда уже вскрылся, и шли, плыли по нему ладьи с гребцами и воинами. Княжеские дружины соглашались даже перетягивать их из реки в реку, от притока к притоку. Десятки верст порой – волоком, на катках… но это все же было быстрее, чем все время по суше.
Времечко-то поджимало.
Именно так, по реке, подоспели с полудня муромчане. Целая рать под водительством Петра Юрьевича, князя Муромского и Рязанского.
Этот явился с молодой супругой, княгиней Февронией, про которую втихомолку баяли, что ведьма. Приворожила-де князя, присушила чарами.
Глеб эти слухи слышал, но верить всерьез не верил. А увидев княгиню воочию – и вовсе усомнился. Была Феврония красива, точно зорька ясная: власа русые, очи голубые, брови вразлет, а губы – точно вишни спелые. Где проходила – там замирало все, мужики рты вслед разевали.
К чему такой кого-то присушивать? Ей просто улыбнуться достаточно.
Ан не все так просто оказалось. В личном с Глебом разговоре князь Петр поведал, что кое-что и в самом деле было. Феврония – она же не из благородных. Не княжной родилась, даже не боярышней. Была дочерью простого древолазца, жила в лесной хижине, травы ведала. И когда Петр Юрьевич заболел проказою после убийства огненного змия – то явился к ней за помощью. Люди посоветовали.
Феврония успешно его исцелила. Да только не за так. Еще до того, как лечить начала, выговорила себе награду. И не пустяк какой захотела, не корыто новое или избенку хотя бы. Пожелала стать полновластной княгиней, усесться на муромском престоле рядом с Петром.
Как законная супруга, разумеется.
– Ой, да не бреши! – перебила на этом месте Феврония. – Люди еще подумают, что все так и было!
– А что, разве не так? – возмутился Петр.
– Да не совсем так! Ты ж ко мне чуть не на коленях приполз! Просил-молил от струпьев избавить! И сам же первым брякнул: коли вылечишь, женюсь, княгиней сделаю!..
– А ты что?!
– А я что? – пожала плечами Феврония. – Я и ответила: ну женись мол, коли люба. В шутку больше.
– В шутку, ага…
– А что мне, отказываться было, коли предлагают? Ты мужчина-то видный, молодой, собой хорош. С достатком. Князь опять-таки, не хвост мышиный. Ты мне покажи такую, чтоб отказалась на моем месте-то! Вот покажи!
– Ну что ты начинаешь-то сразу! – поджал губы Петр. – Я же от своих слов не отказывался. Пообещал жениться – и женился.
– Женился он, как же, – хмыкнула Феврония. – Пообещал жениться, да сбежал, слово княжеское порушил.
– Так вы ж женаты вроде, – сказал Глеб.
– Так он опосля вернулся, когда сызнова проказой захворал! Все сначала начинать пришлось!
– А все оттого, что ты мне один струп не долечила, – проворчал Петр. – Знала, хитрая.
– Да не заметила я тот струп окаянный! – вспылила Феврония. – Не заметила! Он же у тебя на причинном месте был, а я туда лезть застеснялась! Вот коли б ты, как обещался, сразу меня в жены взял, так я бы сразу-то и заметила, да сразу бы и вылечила! А так сам себя и виновать!
Пришли под Кострому и другие князья о дружинах. Черниговский, Смоленский, Полоцкий, даже далекий Киевский. Прислали по зову Всеволода рати все города княжества Владимирского – Суздаль, Тверь, Ростов, Переяславль. Явились ополченцы из городка Белоозеро.
Возвращались и разосланные Глебом по всем краям богатыри. Лучшие его хоробры, первые среди первых. Один за одним – и все не в одиночку.
Воротился из Новгорода Васька Буслаев. И с щедрыми гостинцами воротился. Мало того, что новгородское купечество снарядило ему целый обоз оружия, да табун боевых коней, да прочих кормов несметно. Буслаев привел по Итилю еще и пятьдесят ушкуев – быстрых парусных лодочек с медвежьими головами на носах.
И не порожни были ушкуи. На каждом плыло по тридцати человек – тертых новгородских ушкуйников. Ходили они и по Волхову, и по Шексне, и по Итилю. По морю Варяжскому плавали, свейскую столицу сожгли и разграбили. И даже до Кащеева Царства добирались когда-то, серебра и мехов искали во главе с Ядреем-воеводой.
Ушли оттуда, правда, несолоно хлебавши. Получили тумаков от нелюдей и дивьих людей, да и бежали, сверкая пятками. Многие так навеки там и остались.
Но теперь, спустя четырнадцать лет, они вновь собрались с силою и двинулись отомстить. Избрали на сходке Буслаева походным своим посадником, расселись по ушкуям и поплыли дать Кащею мзды.
И приплыли.
На берегу сразу стало особенно шумно, весело. Дым поднялся коромыслом. Ушкуйники принялись гулять по посаду, задирать житьих людей – а особо они обрадовались поляницам. Уже губищи раскатали, уже лапы потянули – да получили крутой отпор. Со степными богатырками речные ватажники раньше не встречались, каковы они в бою – не знали.
Теперь узнали. Одного ушкуйника поляницы даже забили насмерть, и князья немало постарались, чтобы не дать начаться междоусобице.
Всего-то днем позже после ушкуйников прибыли посланцы братства меченосцев во главе с Бэвом д’Антоном. Доблестные воины Христа явились по велению своего аббата Теодориха и великого магистра фон Рорбаха. И было их хоть не полчище, но тоже порядочно. Добротно все вооруженные, с конями запасными и рынделями.
И несмотря на всю свою куртуазность, они тоже принялись приставать к поляницам.
Вслед за меченосцами явились урмане. Совсем немного, всего сотни две, зато отборные. Они назвались йомсвикингами и заявили, что давно уже затевали этот поход.
– Мы направляли в крепость мертвого конунга-чародея своего соглядатая, – гортанно говорил Глебу и Всеволоду их предводитель. – Его звали Бьярни Струт-Харальдссон, и он был хитер, как сам Локи. Мы поручили ему доподлинно вызнать планы врага. Да вот… не вернулся Бьярни. Напрасно мы прождали. А услышав, что собираете вы войско, Глейф и Виссавальд, мы решили дольше не ждать. Это будет славная битва. Возможно, тот самый Рагнаради, что предсказала вёльва.
– Насчет Рагнаради не знаю, – осторожно ответил Всеволод. – Но коли ты тоже хочешь с Кащеем сражаться – я тому рад. Мой тиун покажет, где твоим людям разместиться.
И еще приходили люди. И еще. Приехал на своем великанском буром коне Илья Муромец – этот, правда, приехал один. На его призыв откликались во многих княжествах, и немалый вклад он внес в собирание войск – но теперь вернулся и сам.
Поджимает уже время-то – Кащей, слышно, с Тиборском почти закончил, полчища его уже на границе. Ярый он разорил, Кладень уничтожил – а от Ратича еще о прошлом годе только головешки остались.
Вот Галич разве что помилует, быть может. Кащею, верно, тоже давно донесли, что здесь ему теплую встречу готовят. Вряд ли он станет и дальше на мелкие городки отвлекаться.
Последней свою рать прислала Булгария. Царь Салим дольше всех собирался, поглядывал с опаскою на полуночь – не надумает ли Кащей вначале к нему заглянуть? Держава-то его рядышком совсем, за околицей буквально.
Как тут границы оголять?
И только когда злодей явственно двинулся к Владимиру, когда окончательно стало ясно, кто следующий, владыка булгар и башкир осмелился послать подмогу. Да зато уж и стала она самой из всех многочисленной – шутка ли, целая Волжская Булгария! Она, чай, побогаче любого из русских княжеств!
После того, как подошли булгары, под Костромой стало откровенно тесно. Никогда еще не собиралось на Руси такого огромного войска. Дружины множества князей, несметные городские и земские ополчения, булгары и башкиры, поляницы и ушкуйники, меченосцы и йомсвикинги.
Общим счетом – тридцать тем, три легиона. А то и три с половиной.
Всеволод Большое Гнездо даже сам иногда пугался, какая силища внезапно получилась. Верно говорят, что ленив русский медведь, неповоротлив и беззаботен, но уж коли разбудили – мало никому не покажется.
Но долго такую прорву в готовности держать не выйдет. Это же страшное что-то, немыслимое! Десять городов можно населить! Да один только ежедневный прокорм в такие деньжищи обходился, что волосы дыбом вставали!
Хлеб и репу везли целыми поездами, откуда только можно. Окрестности подчистили, ровно саранча. Даже с подмогой купцов новгородских, даже с поставками ото всех соседних княжеств – трудненько приходилось. Весна же на дворе ранняя – самое голодное время. Прежний урожай уже подъели, а новый не скоро еще народится.
На месяц-другой припасов хватит еще кое-как – а потом придется волей-неволей распускать рать великую.
Одна радость – Кащея это все тоже касается. Его войско если и поменьше, то ненамного. Тиборской добычи ему на очень долго-то не хватит. Так что и ему волей-неволей придется либо дальше идти, в бой вступать… либо домой возвращаться, несолоно хлебавши.
Второго больше хочется, конечно.
Так закончился березень и наступил цветень. Самая середина Великого Поста была, когда примчался гонец с донесением – Кащей Бессмертный вошел в землю Владимирскую! Прямо к Костроме идет, через пару дней будет!
Вздохнул тяжело князь Всеволод. Вот оно, решается. Не испугался поганый собранной силищи. Зря мнилось, что такое возможно.
И Ванька-Дурак до сих пор о себе знать не дает. Вошкается где-то со своим яйцом.
Конечно, два дня у него еще есть, но не стоит на них уже рассчитывать. Коли за целый месяц ничего не случилось – верно, сгинул княжич в полуночных трясинах.
Своими силами спасаться придется.
Тут же созвал владыка совет князей. Больше ждать некого, в последний момент вряд ли еще кто подоспеет. Кто мог прийти – тот уже здесь, а кто не может или не хочет – тот уже и не явится.
Многочислен оказался совет. Шумен, громогласен. Одних только князей больше двух десятков, а еще ведь и бояре, да воеводы, да просто люди знатные. Богатыри опять же.
Созвали всех, кто хоть что-то из себя представлял. Даже вещего певца Бояна кликнули.
Пусть, мол, слушает да запоминает. Потом людям поведает, как оно все было.
Правда, всю первую половину совета запоминать было особо нечего. Князья-то были все сплошь важные, родовитые, да Рюриковичи. Естественно, они первым делом выпили по чарке.
За встречу.
А потом и еще по одной. За дружбу.
А там и по третьей. За хорошую компанию.
Ну а потом уже просто принялись пировать.
Их даже и осудить-то не получалось. Когда еще доведется всем вместе так вот свидеться?
А послезавтра-то битва страшная. Такая, что хуже не было еще. Самая последняя для многих тут.
Как тут не попировать? Кто бы удержался?
Раскраснелись быстро мужи государственные. Песни петь взялись, здравицы друг другу говорить. Боян на гуслях тренькал, былину себе под нос ворчал.
Но князю Всеволоду такие дела не понравились. Да и Глеб не пил и не пел – сидел угрюмый, глазами зыркал. Совместными усилиями тесть да зять кое-как привели князей в чувство, пообещали, что все еще будет, но потом, ближе к концу.
А поначалу нужно дела обсудить. Порешать, как с Кащеем биться. Договориться полюбовно, кто где встанет, кто кем руководить будет.
Этот вопрос был действительно важным. Князья сразу напряглись, чарки отставили, хмель из голов выветрили… насколько уж получилось. Васька Буслаев даже онучи снял, на стол положил – и вот это всех особенно протрезвило!
А кто-то даже под стол выпростался.
– Васька, сукин ты сын, какого черта творишь?.. – замахал руками перед лицом Всеволод.
– Ноги должны дышать! – важно ответил Буслаев.
– Но мы тоже!
Пока князья дружно орали на Буслаева, в залу влетел опоздавший к началу Ярослав, третий сын Всеволода. Этот первым делом опорожнил корец медовухи, втянул воздух ноздрями и воскликнул:
– Эх, бояре!.. Чуете, вы чуете, чем пахнет?! Ох, этот запах… Сладкий аромат битвы!..
– Не шуми, княжич младой, – строго сказал ему воевода Дунай. – Сядь вон лучше, место там оставили тебе. Сиди там негромко.
– А ты мне таких слов не говори! – разгневался Ярослав. – Я тебе не княжич, а полновластный князь Переяславльский!
– Какой ты Переяславльский? – глумливо фыркнул сидящий напротив Всеволод Чермный. – Я тебя, щенка, из оного Переяславля тычками взашей погнал!
– Ах ты, шлында проклятущая, ты еще говорить со мною смеешь?! – разозлился Ярослав. – А ну, иди сюда! Ты на кого пасть разеваешь?!
– Да на тебя, на тебя же. Сядь и утухни, козявка.
– Я – козявка?! Да я княжеского роду, смерд! Чистокровный Рюрикович! Мое родовое древо уходит корнями к Владимиру Красное Солнышко! Кто ещё здесь может заявить такое о себе?!
– Я могу, – скучным голосом ответил Всеволод Чермный. – И еще половина присутствующих. Мы тут все Рюриковичи, дубина.
Ярослав растерянно заморгал, все еще кипя от злости. Глеб же в отчаянии переводил взгляд с одного спорщика на другого.
Вот этого ему сейчас только не хватало!
С молодым Ярославом ссориться нельзя, конечно. Он и витязь не последний, и дружина у него немалая, да и Большому Гнездо он как-никак сын.
Но и Всеволод Святославич Чермный – человек тут значительный. Он мало того, что князь Черниговский – у него еще и на Киев виды серьезные. О прошлом годе он уже был там великим князем, да его Рюрик Ростиславич выгнал. Теперь он там княжит, собака такая, в шестой раз уже.
Но Чермный этого ему прощать не собирается. Уже заявлял – покончит, мол, с Кащеем, и сразу в Киев вернется, Рюрику рыло чистить. Уже с Владимиром Галицким и братьями Святополчичами договорился, что поддержат его.
Сам Рюрик, кстати, под Кострому не явился. Только родовича прислал дальнего, да рать сметную, больше из ополченцев.
Киев-то далеко, туда Кащей еще долго не доберется.
В конце концов князья все же оставили перебранки. Примолкли, приутихли. Всеволод приструнил сынка, и тот нехотя согласился оставить все распри на потом. На будущее.
По нему видно было – ничего он не забудет. И в будущем все припомнит.
Но пока – смолк. Со всеми вместе стал обсуждать единоначалие в грядущем сражении.
Верховодить, ясное дело, каждый князь желал сам. Так что сразу пошли новые споры, ругань и взаимные обвинения. Пошли считаться по лествичному праву, кто кого старше, да кто кого главнее.
Сто лет назад посчитаться было бы легче. Тогда еще не так много поколений минуло со дня завещания Ярослава. Тогда у князей было еще заведено городами меняться, по старшинству их держать. Тогда самый главный всегда в Киеве восседал.
Но после Любечского съезда решено было, что каждый да держит отчину свою. После этого князья постепенно перешли к удельным порядкам, а городами стали меняться уже только внутри своих княжеств.
А самих князей развелось при этом столько, что все вконец запуталось. Сейчас уж и не сочтешь все эти роды, бесчисленные веточки на многовековом древе Рюриковичей.
Так или иначе, верховенство в конце концов определилось. Всеволод Юрьевич, наследник Андрея Юрьевича. Уже лет тридцать за ним великокняжеский престол, хоть и не в Киеве, а во Владимире.
Ему старшим быть.
Всеволод Большое Гнездо хитро прищурился. Понравилось ему признание всем обществом.
Конечно, он это признание себе загодя обеспечил. Совета не начинал, пока не убедился, что все его руку держат. С каждым отдельно пообщался, у каждого вызнал – чего хочет, за кого голос подаст.
Первым своим словом Всеволод выдвинул из князей темника. Ратного воеводу. И ни для кого удивительным не стало, что предложил он на это место Глеба Тиборского. Тот единственный здесь с Кащеем уже бился.
И даже не так чтоб совсем безуспешно. Очень даже нехудо держался, покуда все полчище не подошло. Там уже числом ворог таков стал, что никто бы не справился.
Это все понимали, а потому за поражение Глеба не хулили. Что большую часть дружины сберег – то уже молодец.
Да и кто всех здесь воедино собрал, если по чести? Не Всеволод, а как раз таки Глеб.
О том сказал вслух князь Петр, но Всеволод его тут же перебил. Мол, спору нет, благодарность Берендеичу, что из берлог нас выволок, да о беде упредил, но не о том сейчас речь вести нужно. Более важные вещи следует обсудить.
Глеб возражать не стал. Сам взял слово и принялся рассказывать о том, что больше всего присутствующих беспокоило.
О гибели Тиборска. О том, как именно Кащей его уничтожил.
Ничего скрывать Глеб не стал. Честно поведал обо всем, что видел. Призвал в свидетели всех, кто там был – воеводу Самсона, боярина Бречислава. Супругу свою попросил слова его подтвердить.
– Аж мороз по коже, – признал Всеволод Чермный. – Как представлю, что мой Чернигов так пожгут…
Князья покивали, поворчали согласно. Эта страшная Кащеева силища всех тут порядком напрягала. Иные даже шептались, что не зря ли вообще сбиваемся в такую кучу? Не Кащею ли на руку тем играем?
А ну как снова полыхнет тот адов огонь – да и сожжет на месте всю рать объединенную?
– Не полыхнет, – пробасил, поднимаясь с места, боярин Бречислав. – Даже у Кащея такого колдовства нет. Тиборск не он испепелил.
– А кто? – нахмурился Всеволод Чермный.
– Отец его то был. Навий князь, Вий Быстрозоркий. Судья мертвых.
– Ну а нам-то с того что? – брюзгливо спросил другой Всеволод, Большое Гнездо. – Сам Кащей или батюшка его – что это меняет? Раз полыхнул – почему другой не полыхнуть?
– Потому что сгинул Вий. Изгнали его старцы святые, Господом Богом на то благословленные. А с ним кабы не треть Кащеевой рати сбежала.
– А вот это воистину радостная весть! – просветлел ликом Всеволод. – И что за треть, из кого?
– Самая жуткая часть. Сплошь нечисть поганая – навьи, упыри да прочая нежить.
– Вот сейчас ты меня порадовал, боярин! – аж расцвел от счастья князь. – Эй, челядь, две медовухи этому боярину! Ты что ж раньше-то молчал о такой радости?!
– К слову как-то не приходилось, – улыбнулся уголком рта Бречислав.
Глеб сверлил его сердитым взглядом. Ему-то, понятное дело, боярин прежде донес об изгнании Вия. Гораздо прежде.
Только вот забыл упомянуть, откуда сам об этом прознал. Глеб его прямо в лоб спрашивал, дважды причем, да Бречислав оба раза в сторону разговор увел.
И что за старцы святые то были – тоже помалкивает. Были у Глеба на то свои подозрения, да не подкрепленные ничем.
Они же погибли, он сам видел. В огне заживо сгорели.
Правда, конь Фараон уцелел каким-то образом… Прискакал потом к людям, поймали его…
Но только конь. Без всадника.
Впрочем… не суть важно это сейчас. Потом, коли даден будет укорот Кащею – Глеб уж у Бречислава все выпытает. Бороду на кулак намотает, а ответ получит.
Ибо негоже такому подвигу безвестным оставаться. Возвестить надо о сих старцах. В святцы внести. Часовню им воздвигнуть. А лучше – храм многоглавый.
Чтоб не забыл сего свершения люд православный.
Став темником, Глеб с одобрения Всеволода стал выдвигать младших воевод. Те избирали себе сотников, а те – десятников.
Непростое было дело. Слишком огромным и разношерстным вышло войско. Попробуй так всех распределить, чтобы никто никому не мешал, а вот на помощь прийти мог. Всех надо в нужных местах расставить, каждому свою задачу дать, да чтобы он еще выполнить ее умел.
Над богатырями по общему согласию поставили старшого. Илью Муромца, разумеется, кого же еще. Титулование больше почетное, конечно: отдельной дружины из богатырей составлять никто не будет.
Да и что есть такое «богатырь»? Герой былинный. Известен коли делами своими ратными – хоробром зовешься. А коли подвигами известен – то уже богатырь. Один или два богатыря у любого князя в дружине сыщется.
Хотя теперь, конечно, не столько их, сколько в былые времена. Да и сами уже далеко не те.
Измельчали богатыри, исхудали…
Прежде-то, слышно, они были – ух!.. Земля от шагов тряслась, птиц на лету криком сшибали.
Как вот, да, старый порубежник Илья Муромец. Последний из древних героев. Живая легенда.
Многим тут даже не верилось, что он в самом деле рядом сидит. Шептались иные, что вовсе это не тот самый Илья. Просто нашли где-то Глеб с Всеволодом дедана поздоровее, нарядили в латы булатные, да и выдают за сказочного Муромца. А настоящий-то давным-давно опочил.
Если вообще когда-то жил на свете. Может, вовсе и не было такого человека. Кощунники выдумали, детушек малых веселить.
Но когда Муромец встал во весь рост, когда громыхнул басом своим – рассеялись сомнения. Обычный человек не может говорить так, словно сама Мать – Сыра Земля устами его вещает. Веяло от старика такой мощью, что мурашки по коже бежали.
– Я вам, други, так скажу, – обвел он стол взглядом из-под седых бровей. – Рад что все мы собрались здесь. Рад, что усобицы оставили. Надеюсь и верю, что и впредь так все останется. Но теперь договориться нам нужно, как будем с Кащеем ратоборствовать. Кто что имеет предложить?
– Я предлагаю атаковать свиньей! – подал голос Васька Буслаев.
– А это как? – не понял Глеб.
– Церез грязные лужи со смацным похрюкиванием! Враг охереет от неожиданности, а мы его копьем в ухо!
– Васька, поди на кол отсюда, – процедил Всеволод. – Ты что городишь, сукин сын? Ты почто тут позоришь нас всех?
– Ницего не знаю, я пьян! – огрызнулся Буслаев. – Эт’ зелья дурманныя во мне говорят!
Зелья дурманныя в нем не только говорили, но и ходили, и руками двигали – потому что Буслаев зачем-то зарядил соседу в ухо. Не умел Вася Новгородский подолгу смирно сидеть, чесались пальцы подраться с кем-нибудь.
Князья такому попранию устоев не порадовались. Буслаева всем миром одолели, отмудохали, завернули в скатерть и выкинули во двор. Сами же продолжили беседу серьезно.
Дольше всего обсуждали Кащеевых чудищ да колдунов. Татаровья – обычные люди. С псоглавцами и людоящерами сражаться тоже можно, приноровиться только надобно. Но те, у кого силы есть особенные… с этими непонятно, что и делать.
Ладно еще те, что послабже. Вон, одолел же Демьян Куденевич козла-страховидла. Тот живым ушел, правда, да вряд ли долго еще после протянул. Вопить-пугать теперь уже точно не сможет.
То же с другими. Соловей-Разбойник свистеть умеет так, что деревья падают, – но Илья Муромец его уж единожды побеждал. Не такой он страшный.
Или Джуда-колдун. Карла летающий, всего и беды. Уж верно, меткий стрелец его на землю-то ссадит.
Но совсем иное дело – тварь катучая, Кобалог. Этот, кажется, вообще неуязвим.
Или Змей Горыныч. Страшилище из страшилищ, тоже умеющее город сжечь в одиночку. Не так легко и быстро, как Вий, но сумеет.
Про самого Кащея Бессмертного даже заговаривать не решались.
А если о простых воях речь вести, то худшие из всех, конечно, дивии. С ними только и остается, что рвы копать, да на колья заманивать. Как под Тиборском делали.
– Мы там многих таким манером к праотцам отправили, – пробасил воевода Самсон. – Пущай общество мне дивиев поручит. Есть мыслишка одна. Только люди понадобятся, да и немало.
– Опять ям нароешь, Самсон Самсоныч? – осведомился Глеб.
– Не без этого. Только похитрей теперь все устрою. Ты, княже, спокоен будь, не подведу.
– Мы тут все надеемся, что не подведешь, – грозно сказал Всеволод. – Слишком много на кон поставлено, воевода. Не подведи так что. И вы все тоже – не подведите.