Дружина ехала, пока кони совсем не выдохлись. Целый уповод прошел, второй потянулся – и только тогда воевода приказал спешиваться. Остался далеко позади разрушенный Тиборск, исчезло за небоземом Кащеево войско, стих давно рев Змея Горыныча.
Выветрился из голов отвар трын-травы, и даже самым бедовым стало тоскливо.
Разбил их ведь Кащей. В клочки разметал. Город спалил дотла.
А его самого они так, потрепали слегка. Оцарапали. Несколько сот ящеров да татарвы убили, и часть дивиев еще в ямы с кольями загнали.
Даже если их уже не починишь – убыль с того Кащею невеликая.
До Галича беглецы так и не добрались. Остановились только что не в чистом поле, на берегу крохотной речки. Здесь где-то уже граница с княжеством Владимирским, сюда Кащей еще сколько-то дней не доберется.
Воевода бродил среди костров, среди срубленных из лапника шалашей. Вздыхал горестно. Как-то так вышло, что главней него никого не осталось. Глебушка-князь сгинул, за собой проклятого Змея уведши. Бречислав-боярин в Тиборске еще погиб. Даже владыко Онуфрий – и тот в огне сгорел.
Вовсе теперь посоветоваться не с кем.
Прочие все бояре и младшие воеводы смотрели на него, как телки на пастуха. Скажи, мол, что делать теперь, Самсон Самсоныч.
А ему б самому кто сказал!
В сторонке от раскинувшегося лагеря примостилась избушка на курьих ножках. Бабушка Овдотья ходила там среди раненых, а за ней семенил черный кот.
– Как, много ль еще погибнет? – угрюмо спросил у нее воевода.
– Рудометов я всех взашей повыгнала, так что спасем уж кого-никого, – молвила баба-яга задумчиво. – Давай-ка вот, милай, помоги и ты мне. Чего столбом-то стоять? Подержи вот ентого.
Самсон навалился всей тушей на орущего от боли детского. Заставил его разжать челюсти, и Овдотья Кузьминишна капнула туда настоя мандрагоры. Детский вначале задергался еще сильнее, но потом ор его перешел в тихий стон, взгляд помутнел, а там и потух.
– Стрелы наконечник, – сказала баба-яга, суя в жаровню тонкий нож. – Зазубренный. Древко-то паренек вырвал, а вот наконечник в кишках остался. Грызет его там.
– Поможешь ему, бабушка? – тихо спросил Самсон.
– То ли нет? – хмыкнула баба-яга, сноровисто рассекая кожу. – Подай-ка мне вина зеленого и воду березовую.
Окровавленный наконечник уже через полминуты упал в грязь, а старая ведьма принялась зашивать рану скрученным льняным волокном. Напоследок полила ее вином и присыпала золой.
– Будет жить мальчонка, – подытожила она. – Пошли следующего латать.
Воевода понимал, что не его дело – с ранеными возиться. Но он не знал, к чему еще себя приткнуть. Старый богатырь умел водить рати. Умел защищать города и брать их на копье. С дружиною умел обращаться, с гриднями. Да много чего умел, немалой смекалкой отличался, хоть и казался с виду простоват.
Но вот возглавлять у него плохо выходило. Всю жизнь волю княжью исполнял. Вначале Берендею-хитровану служил верой и правдой, потом сыну его старшему. Глеб – князь умный и честный, за ним Тиборск как за стеной… был.
Нету ведь больше ни князя, ни княжества…
– Поздорову, дядька Самсон, – окликнули воеводу устало. – Сберег мне дружину?
Самсон обернулся. Медленно, не веря еще своим ушам. Моргнул вначале – подумал, призрака увидал.
– Глеб Берендеич!.. – разрыдался старик, стискивая князя в объятиях. – Живой, господи, живой!..
– Да живой я, живой! – отпихнул его Глеб. – Ты меня похоронил уже, что ли? Зря. Я Змею Горынычу хвост на сосну намотал и шишек во все три пасти напихал.
– Да ладно, – уставился на князя воевода. – Не бреши. Как по правде-то спасся?
– Долгий разговор, потом обскажу. Показывай лучше, что тут у вас. Многие ль дошли? Никто больше не отстал? Кащеевы чудища еще тревожили?
– После Горыныча все слава богу, в покое оставили. Побоялся Кащейка за нами гнаться.
– Побоялся он, как же, – мрачно покосился Глеб. – Плюнул он нам вослед, вот и все. Ровно на тараканов разбежавшихся. Сведет судьба снова вместе – раздавит, а коли нет – так ему и без нас есть кого лупить.
Воевода Самсон тяжко вздохнул. Но плечи его невольно расправились – хотя бы князь жив, хотя бы он вернулся. Есть теперь, кому ответственность перенять.
Распоряжаться Глеб принялся сразу же, хоть и устал до чертиков. Перекусывая на ходу холодной олениной, что сунул расторопный стольник, он первым делом пересчитал уцелевших. Не поголовно, конечно, а просто въехал на холмик повыше, да прикинул по числу костров.
Не все так ужасно оказалось. Почти три четверти дружины осталось в здравии, а когда легко раненные в строй вернутся, так и совсем ладно будет. Можно еще отбиваться.
Да и тиборчане, как оказалось, не все сгинули. Вий уничтожил город без остатка, но не в один момент. Некоторым все же удалось выбраться из пожарища и спастись от татаровецких разъездов.
Теперь они потихоньку нагоняли своих. Кто верхом, кто пешком, кто и на телегах. Поодиночке и малыми группами подтягивались со стороны полуночи. То и дело выходило так, что кто-то из дружинных вскакивал, кричал счастливо, несся к жене, сыну, старым родителям.
Были погорельцы голодны, грязны, измучены. Почти все – злы как черти. Ругались на всех подряд – бога хулили, князя бранили. Прошел мимо Глеба перемазанный сажей дед – таким взглядом одарил, что и слов не нужно.
Кащея, впрочем, костерили сильнее. И такой он, паскуда, и сякой. Чужеяд, людоед и кровопийца. В аду ему гореть, кары божьи претерпевать. До скончания веков прощения не будет.
Гораздо ему сейчас икается, должно быть.
На ночь выставили кустодию, вежи возвели самодельные. Каждого подходящего или подъезжающего строго допрашивали, заставляли раздеваться чуть не догола. Искали похожих на татарву, искали застегнутые слева направо полы.
Бояре предлагали князю наутро переместиться в ближайшее поселение, но тот отказался. Города и веси сейчас опасней других мест. Из них, наоборот, бежать надо, спасаться от Кащеевых орд.
А здесь их отыщут все-таки не сразу. Тиборское княжество – оно большое. Лесов, полей и рек в нем много. И если Кащей, как надеялся Глеб, не станет охотиться именно за беглыми тиборчанами – сколько-то времени от него можно скрываться.
Взошло солнце, осветив рассыпанных по берегу людей. Голодных и бездомных. Предстояло чем-то еще их кормить – а где взять еды на такую ораву? Кто-то рыбачить взялся, кто-то на охоту отправился, у кого-то с собой что-то припасено оказалось – но то капля в море, надолго не хватит.
Погруженный в тяжкие думы, Глеб рассеянно махнул двуконной упряжке. В ней сидел его далекий родич – молодой боярин Антонин. Князю он почтительно поклонился и продолжил пенять сидящей рядом супруге:
– Людмила, ты что ж так прособиралась-то?! Говорено тебе было, что Кащей на пороге уже, а ты все копалась, да копалась!..
– Ну прости меня, ну прости… – жалобно моргала боярыня.
– Да что прости, что прости?! Кабы ты наряды свои не укладывала, да свеклой столько часов не мазалась, мы б вчера еще до Ярославля доехали!..
Глеб покачал головой. Не доехали бы они до Ярославля. Тут уж сколько коней ни погоняй – раньше чем в два дня никак не поспеешь. Но Антонин – он такой уж человек, рассчитывать плохо умеет.
А потом… потом Глеб увидал повозку, идущую следом. И того, кто в ней сидел… ту.
Юную красавицу с лазурными очами.
И она тоже Глеба увидала. Выпрыгнула сразу из повозки, побежала к нему, слезами обливаясь. Прижалась к груди, точно голубица – и затихла.
С минуту князь баюкал жену в объятиях, да покрывал лицо поцелуями. Наслаждался тем, что снова ее видит. Потом немного оправился, обрел снова дар речи и спросил хрипло:
– Еленка… ты?.. Вправду ты, л
– Я, я, Глебушка!.. – подняла лицо княгиня. – Не чаяла уже снова свидеться!..
– Да как же… как же ты спаслась-то?!
– Чудо, Глебушка! Терем уже полыхнул, я уже не чаяла! Во двор выбралась кое-как с чернавками, да ворота тоже уж полыхают! И тут пробило их, точно тараном! Огромный бык пробил рогами! Дикий лесной бык, бурый весь! Подхватил нас с девками на спину, да понес! И вынес! А сам обратно в город… и сгинул.
Глеб невольно перекрестился. Воистину чудны дела твои, Господи. Его от Змея сокол волшебный спас, Елену из пожара – бык лесной.
– А потом меня дядька Бречислав нашел, сопроводил, – махнула рукой Елена. – Ему тоже свезло выбраться.
Глеб моргнул. Ушам своим не поверил. А потом голову повернул – и впрямь, боярин Бречислав с повозки слезает, улыбается насмешливо.
Выжил-таки, старый чертяка, спасся!
– Ну, Бречислав Всеславич, удружил, – стиснул его плечо князь. – Спаси тебя бог, что сам уцелел и женке моей помог. Чего желаешь за то – проси, все дам.
– С желаниями погодим, княже, – пробасил Бречислав. – Я тебе не только жену привез, но и весть добрую.
– Что за весть?
– Не один ты. Не бросили тебя. Получил я известие от брата меньшого – собирай людей, пойдем на полудень, к водам Итиль-реки. Там тебя тесть дожидает.
– Батюшка мой! – покивала Елена.
Глеб просветлел лицом. С Всеволодом отношения у него не то чтоб ладные, но сейчас он и печенегам обрадуется, буде вернутся вдруг из мертвых и с Кащеем сражаться возжелают.
– Дай обниму, боярин! – стиснул Бречислава князь. – Порадовал!
Не одну только княгиню молодую боярин привез. С ним добрых сорок человек прибыло – женщины, дети, старики. Тоже все из огня спасшиеся, порознь Бречиславом подобранные.
Оказалась среди них и Дуняша, воеводы Самсона жена. Бречислава тот за это долго хвалил, благодарил, награды сулил любые.
Но потом. Сейчас воеводе не до того было. Он от дружины не отходил, стерег каждого отрока. Вел уцелевшее войско на полудень, к берегам Итиля.
Четыре дня понадобилось тиборчанам, чтобы доехать до условленного места. Там, в городе Кострома, встретил великого князя Тиборского великий князь Владимирский.
И не один встретил. С ним тоже оказалась дружина – хоть и не такая многочисленная, как надеялось Глебу. Меньше даже, чем у него самого. Еще подъезжая к городским стенам, прикинул он число хоробров – и нахмурился.
Спору нет, две рати лучше одной, но на Кащея и десяти таких не хватит…
Впрочем, Кострома – город маленький. Чуть побольше простого села, разве что стеной обнесен. Много воев ему не пропитать – а без снеди рать долго не продержится.
Тиборчане сами по дороге кору начали глодать, лягушек ловить.
К счастью, эту беду князь Всеволод предусмотрел. Тиборчан уже ожидали котлы со щами, хлеба горы, да мяса вволю. Дюжину быков зажарили для гостей – и неважно, что Великий Пост уже наступил. В странствии можно воздержаться.
Самого же Глеба, жену его, да ближних советников принял князь Всеволод в костромском детинце. И тоже не один был, а с боярами, с воеводами, да с князьми младшими. Четырьмя кровными своими сыновьями – Константином, Юрием, Ярославом и Владимиром.
Только Святослав с Иваном в стольном Владимире остались. Эти недоросли еще, рано им.
И скоморох Мирошка тут был, конечно. Этот от князя вообще редко отходил.
– О, явились, не запылились! – глумливо воскликнул стоящий подле Всеволода юнец. – Что, тиборские, всыпал вам мертвый царь?! По первое число всыпал, плакаться прибежали?!
Глеб одарил его недобрым взглядом. От этого сына Владимирского князя он изначально хорошего не ждал.
Константин Всеволодович, старший сын – вьюнош добрый и вежественный. В Новгороде Великом княжит, хотя проживает и не там, а во Владимире.
Юрий Всеволодович, сын второй, милостив и светел нравом. Всегда страх Божий в сердце имеет, церкви строит и нуждающимся помогает.
А Владимир Всеволодович, сын четвертый, молодешенек еще совсем, едва пятнадцать годов исполнилось. Впервые в походе.
Но этот нахаленыш – сын третий, Ярослав Всеволодович, Елены близнец. Тоже не усат еще, всего только семнадцати лет от роду, но уже дерзок и своенравен. Успел покняжить в Переяславле, да был выгнан оттуда Всеволодом Чермным, за что Ярославушка крепко на того зол.
По счастью, буйство сынка и Владимирскому князю по душе не пришлось. Хлопнул он Ярослава по щеке легонько и молвил сурово:
– Нишкни, неразумный. Не с холопом говоришь.
В отличие от сына, своему гостю князь Всеволод выказал всяческое уважение. Поднялся навстречу, облобызал в обе щеки, своими руками чарку поднес. Обнял еще и дочь, чмокнул ее скупо в макушку и сказал Глебу:
– Теперь не время нам считаться, зятюшка. Было что коли между нами – про то забудем. Виноватого Господь простит. Сядь рядом со мной, потолкуем о делах наших скорбных.
Расселись вкруг стола. Помолчали. Никто не заговаривал первым, все только переглядывались.
Наконец молвил Всеволод:
– Знаю все, что в Тиборске приключилось. Донесли. Обсказали. Безмерно сочувствую вашему горю. Помогу всем, чем только смогу.
Глеб чуть заметно прищурился. Не очень он верил в искренность этого старого лисовина. Всеволод-Димитрий Большое Гнездо не только за многодетность прозвище свое получил. Сызмальства гребет под себя все, до чего руки дотягиваются.
И батюшка его таким же был, до власти, земель и богатств охоч был безмерно. За алчность к приобретению Долгоруким прозывали.
Но не так уж велик выбор у Глеба.
Собственно, вообще никакого выбора нет. Либо принять помощь тестя, либо вернуться в свое княжество и расшибить о Кащея лоб.
– Всем поможешь, Всеволод Юрьевич? – переспросил князь Тиборский. – Добро. Рад слышать. Войско мне нужно. Рать. И большая. Настолько большая, насколько вообще возможно. Покуда Кащей поход свой только начал – подрезать его надо. В самом начале.
– Верно говоришь, Глеб Берендеевич, – улыбнулся в бороду князь Владимирский. – О том же и я подумал. В граде Кучкове на мой зов собирается великая рать. Весь Север шлет войска – Псков, Ладога, Великий Новгород. Мой Владимир тоже в стороне не останется. Не дадим поганым ходить по нашей земле.
– Кащей уже знает? – тут же спросил Глеб.
– Для вида я повелел распространять слухи, что идем большим походом в Рязанскую землю, Пронск замирять. Вот только Кащей дураком никогда не был – поверит ли?
Глеб пожал плечами, задумчиво отвернувшись к окну. Великая рать – это хорошо. Это прекрасно. Коли сумеет самобрат Ваня яйцо злосчастное кокнуть, то с одним только Кащеевым войском можно будет и пободаться… Коли вся Русь соберется – то это же ого-го какая силища будет…
Посмотрим еще тогда, чья возьмет…
– А что, Глебушка, где твой меньшой братец-то? – как бы невзначай спросил Всеволод. – Сватом который приезжал, Ванюша-богатырь. И дружка еще с ним был, оборотистый такой…
– По делам государственным отправились, – ответил Глеб. – А тебе что до них?
– Да так, словечком перемолвиться хочу… Куда отправились-то?
Глеб переглянулся с Бречиславом. Конечно, надо бы Всеволода посвятить. Следует ему тоже знать, что за предмет привезли с острова Буян Иван и Яромир.
Да только знание сие – оно очень уж не для всех. В Тиборске об оном всего-то девять человек и ведало, причем двое – уже мертвы.
А, хотя нет. Не девять, десять. Жене Глеб тоже рассказал, не стал секрета делать. Вон, сидит Елена рядом с отцом, умоляюще на Глеба смотрит. Без слов понятно, о чем думает.
Только народу в палате не так уж и мало-то собралось. Тиборские-то ладно, все свои. Надежные, проверенные. Сюда Глеб только тех позвал, кому свой сон бы стеречь доверил.
Вон тот парень разве что не близко знаком. С пшеничными волосами и крючковатым носом. Но то брат Бречислава и Яромира, Финист. Он к боярину уже у самой Костромы присоединился, явился словно из ниоткуда. Возможно, и так уже обо всем ведает от старших братьев.
А вот владимирские и костромские… кто их знает? Сыновья Всеволода, приближенные всякие, воевода Дунай… хотя этот ладно, он муж честный.
Слуги опять же, челядь. Стольники и виночерпии. Скоморох, что подле князя приплясывает.
Гоже ли при них всех о настолько важном говорить?
По счастью, князя Всеволода тоже не пальцем делали. Сразу уловив, о чем беспокоится зять, он чуть заметно кивнул Дунаю, и тот споро очистил залу. Всех повывел, кроме нескольких человек – сыновей, парочки ближних бояр, какого-то молодого гридня и почему-то скомороха.
Видно, этим уже Всеволод доверял, как самому себе.
После этого Глеб заговорил. Наклонился к столу, понизил голос и рассказал о зимнем походе на Русское море, и что оттуда привезли. Поведал, что прямо сейчас брательник его с надежным соратником ищут средство откупорить смерть Кащееву. И уж когда откупорят… совсем иначе все обернется.
Всеволод, о том услышав, в лице аж переменился. Просветлел, потом резко потемнел, а там и запунцовел. Сжал крепко кулаки и гневно воскликнул:
– Это ты что же такое натворил, Глебка?! Дурак совсем, что ли?! Вы гляньте, гляньте на него, люди добрые! Я за кого дочку отдал?! За дурака набитого!
– А ты бы, Всеволод Юрьевич, на моем месте как тем яйцом распорядился? – подчеркнуто спокойно спросил князь Тиборский.
– Уж точно не отправил куда глаза глядят с Ванькой-Дураком! – рявкнул князь Владимирский. – Ты умом своим понимаешь, какое сокровище тебе в руки попало?! Нельзя было его из оных выпускать-то, простофиля! Держать у себя покрепче, да Кащею смертию грозить! Кабы ты в Тиборске-то остался, да со стены яичко оное показал бы – думаешь, стал бы Кащей тебя огнем навьим жечь?! Уж верно остерегся бы!
Воевода Самсон пробурчал себе под нос, что он такое тоже предлагал. Мол, не один тут Всеволод такой умник-разумник.
А Глеб поджал губы и терпеливо стал разъяснять тестю, что решение такое – оно очевидное. Обсуждалось это в Тиборске, вдумчиво обсуждалось.
Только заковыка-то в чем? А заковыка в том, что нельзя грозить той угрозою, которую применить не умеешь. Кащей ведь первым делом спросит: а как вы, люди добрые, мой круглый ларец вскрыли-то?
И что ему отвечать?
– Ничего не отвечать! – воскликнул Ярослав Всеволодович. – Много чести, отвечать еще такому!
Однако отец только поморщился в его сторону. Тоже понял уже, что так Кащееву смерть не применишь.
– Ладно уж, пусть так, – скрепя сердце, произнес Всеволод. – Только известно ли, когда там твой братец обернется-то? Долго ли ждать еще?
Глеб только плечами пожал. Иван со дня ухода знать о себе не давал – да и как бы он сумел? Глеб подумывал голубя ему с собой дать почтового, да он птица хоть и невеликая, но в карман его все же не положишь, за пояс не заткнешь. Клетку двоим путникам дюже неудобно тащить.
Хотя они верхом, конечно…
Жалко, не поглядел Глеб, что за коней им Яромир приготовил. С княжьих конюшен взяли, видать… только хороших ли? Бречислав-то лошадей не держит, разбираться в них ничуть не разбирается. Глеб его верхом никогда и не видывал.
Неизвестно, каков в этом братец его.
– Как отопрет Иван каменное яйцо – мы о том быстро узнаем, – уклончиво ответил Глеб.
– А коли не отопрет? Коли провалит дело?
– Давай лучше надеяться, что не провалит.